Женщины

   

    Сейчас можно путешествовать по миру, посмотреть Европу, Америку, сравнить с арабами, азиатами или африканцами продегустировать китайскую, японскую, какую хотите кухню. Удивиться нравам, восхититься древней архитектурой, посмотреть экзотических животных.
    Но вернувшись из дальних странствий, посмотрев чужие и жаркие равнины, вытряхнув из сандалий колючий заморский песок. Отстирав от футболок въедливый запах верблюжьего и слоновьего навоза, можно с восторгом делится со знакомыми и коллегами воспоминаниями и впечатлениями. Что многие и делают. И конечно поговорить о женщинах.
    Насмотревшись на искусственные заморские прелести мужики признают, что дома лучше, а уж лучше наших женщин нет.
    Наверно можно привести массу примеров выдающихся женщин политиков, ученых, спортсменов, просто красавиц и конечно комсомолок. Но хотелось бы рассказать о простых русских женщинах, тех на которых держалась наша земля.
    Я расскажу о тех кого знаю, своих родственников которых, к сожалению уже нет в живых. Они прошли вместе со страной нелегкий путь, повторили и прошли все зигзаги политических коньюктур, пережили войны и революции, изменения курсов и «ветры» перемен, но ни смотря ни на что, выжили.   
    Марфа Ивановна, о которой я знал только по рассказам своих родственников и видел на редких пожелтевших фотографиях, родилась в ХIХ веке в далеком уральском селе Измоденово, Пермской губернии. 
    Нелегкая женская доля, о которой так красочно и проникновенно писали классики уже позапрошлого века, конечно же всей тяжестью ложилась на плечи любой крестьянской девушки, в большой и работящей семье.
    С малых лет Марфуша познала цену крестьянского труда. Работала в поле от зари до зари. С детских пор занималась нелегким крестьянским трудом.
    Работала по дому, нянчилась с младшими сестрами, жала серпом в поле пшеницу, вязала в снопы, укладывала в суслоны. А потом работа на току, работа дома, работа, работа, работа…
    Ежедневный крестьянский труд, большие физические нагрузки, все это превратило маленькую и хрупкую Марфушку и крепкую выносливую дивчину.
    Семья была большая, братья, сестры, родители, дядьки и тетки и были живы еще деды, старшее поколение.
    В тот период в крестьянской среде были свои законы, традиции, правила и порядки, многие из которых конечно были не писаны, но выполнялись свято.
    Тяжелое гнетущее впечатление на молодых сестер, произвело решение отца, отдать одну из дочерей в монастырь.
    Младшая сестра плакала, молила, ползала перед отцом на коленях, но решение отца осталось неизменным.
    В тот период, неграмотным зажиточным деревенским мужикам внушалось мнение, что из большой семьи, одну дочь, надо было обязательно отдать в монастырь и даже подвели под это идеологическую основу, отдать в «Христовы невесты».
    Отдали сестру не просто так, а за ней в монастырь поехало шесть возов «приданного». С тех пор, молодая и некогда задорная Марфушка, стала молчаливой. И характер у нее стал вырисовываться самостоятельный и как сейчас принято говорить «крутой». А работать ей пришлось в два раза больше.
    Но время идет, деревенские традиции и жизненные законы берут свое. Сосватали Марфушку за парня из соседней деревни. И стала Марфа Измоденова Марфой Ивановной Солодовниковой.
    Переехала на житье в дом мужа, в соседнюю деревню и все началось сначала. Работа в поле, работа по дому, а еще родились дети и опять работа, работа, работа…
    С детьми сидеть было некогда. Первая дочь родилась в сентябре, а это горячая пора осенней страды.
    Жизненные законы той поры суровы, а народный деревенский опыт, мог найти выход из любой ситуации. Маленькую дочь завернули в тряпку, положили на печь, прикрыли полой старого кожуха (овчинный тулуп), а в рот сунули тряпку в виде воронки, с жёваным черным хлебом, а сами в поле - робить.
    За малышкой приглядывали старшие дети, если таковые были или старая бабка, передвигавшаяся по дому с «клюкой», держась за стенку.
    Выдавались и редкие праздники, в основном это были религиозные, в то время их называли престольные. И встречали их шумно и весело, всей деревней, поэтому то наверно и остались они в памяти до мельчайших подробностей, яркими заметными событиями.
    В праздничный день, обязательный утренний поход в церковь. В предыдущий день жаркая русская баня.
    Запомнились и народные праздники, которые отмечали всей деревней. В зимний период, катание не с горок или как говорили раньше с катушек, и просто молодые мужики с молодками, на санях катались по деревне с гармонью.
    В молодой семье было принято собираться за столом всем родственникам. И широкое застолье с удалыми и залихватскими русскими песнями, с плясками, свистом и гиканьем, всегда заканчивалось песней «Во субботу день ненастный», которая в большой и работящей семье была как бы символом или традицией.
    Пели самозабвенно без всякого музыкального сопровождения. Пели сильными русскими голосами, сидя за столом и обливаясь горькими слезами.
    Сам я этого конечно не видел, и знаю только по рассказам моих родственников «…о том как ране было». И песню эту в живую, в исполнении моих родственников, слышал только раз, еще даже не будучи школьником.
    Жизнь трудна и многолика особенно в большом крестьянском хозяйстве ХIХ века. Волей судьбы, забросило молодую семью на работу в один из горных уральских городов.
    Сначала Марфа работала в разрезе. Работа была тяжелой, оплата мизерной. Но другого выбора не было и приходилось работать.
    Со временем, на работу полегче поставили по блату. (в то время говорили по знакомству, с ударение на последний слог)
    Работали в то время артелями, каждая артель набиралась из одной деревни или по родственному признаку. Сначала работала в своей деревенской артели, где все были свои и знали друг друга. Потом староста, дальний родственник, видя умение работать, навыки и деловую хватку, молодой женщины, «замолвил словечко» где надо и Марфу поставили десятником.
    К тому времени Марфа была уже высокая, физически крепкая женщина, умевшая работать и принимать решения. И было у нее уже трое детей, а звать ее стали уважительно Марфа Ивановна. А за глаза с восхищением и опаской «Баба Марфа Паровоз».
    Но все это имело свою предысторию.
    Прозвище свое она получила за огромную для женщины физическую силу. В тот период горную породу из карьера вывозили на лошадях, по рельсам наклонного подъемника в железных вагонетках. Вагонетки в народе назвались «каламашки».
    «Каламашку» в забое грузили породой и затем по рельсам, конной тягой вывозили на поверхность. Лошади шли друг за другом, с расстоянием метров десять, иногда больше, рядом шли коногоны управлявшими лошадьми.
    Колеса у «каламашки» часто соскакивали с рельсов. Чтобы поднять и снова поставить ее на рельсы подбегало два, три человека, идущие сзади и помогали поставить. Для этой цели вдоль рельс лежали березовые ваги.
    Поставить груженую «каламашку» на рельсы не так то просто. Вот и в очередной раз, двое мужиков возились у «каламашки» пытаясь поставить, но ни чего не получалось. В работе затор и задержка.
    Заметив это, десятник Марфа Ивановна подошла и гаркнула на мужиков:
    - Что возитесь? – ей объясняют, что не могут поставить на рельсы.
    - Ну ка – она подвинула мужиков в сторону и
ухватившись за раму вагонетки руками, поставила слетевшую ось на рельсы в одиночку. Не многие мужики даже очень сильные, в одиночку могли повторить такое. Это видели многие рабочие, с тех пор и пошло «баба Марфа – паровоз» или просто «Машка паровоз», но в глаза ей такое ни кто говорить не решался.
    По деревянному тротуару, около приискового магазина впоследствии названного «Уралторг», баба Марфа шла домой. Двое пьяных мужиков, с криками и матом дерутся между собой.
    - Подождите я пройду.
    - Да пошла ты…
    Того, что стоял спиной схватила за шиворот и метнула, прочь с дороги. Пьянчужка летел и сломал забор из штакетника. Второго «огрела» кулаком по го-лове, тот мгновенно свалился в грязь, где стоял.
    В первые годы Советской власти, в единственном на горных приисках и самом популярном клубе «Кировка», часто приезжали выступать артисты различных жанров, гипнотизеры и борцы.
 В очередной раз, на сцене два борца поднимали
гири и штангу. Потом боролись между собой, победитель «играя» мышцами ходил по сцене и приглашал сидящих в зале, выйти на сцену и померяться силой.
 Вышла баба Марфа. Борец выше ее на две головы,
В спортивном трико, с отлично развитой мускулатурой. Естественно отказался меряться силой с женщиной, возрастом далеко за пятьдесят.
    Баба Марфа неоднократно предлагала спортсмену побороться, и даже брала его за запястье, но тот смеялся и отступал. Тогда она схватила его одной рукой за шею (как говорили очевидцы за загривок) и метнула так, что борец улетел к ногам зрителей первого ряда. Но бороться с женщиной все равно не стал.
    Возвращаясь поздно вечером домой, баба Марфа увидела перегородивших ей дорогу двоих мужиков. Когда она поняла, что ее пытаются ограбить, она схватила одно за одежду и перебросила через забор. Второй поспешил скрыться, впоследствии оказалось, что это был известный приисковый хулиган Макар.

    У Марфы Ивановны было трое детей. Старшая дочь Лизавета (так звали ее дома с самого детства) родилась в 1900 году, ровесница века так говорила она сама. А уже через 9 лет она работала в разрезе отбойщицей.
    На этой работе в основном работали женщины и дети. Работа отбойщиц была тяжелая, особенно для детей. Весь световой день, под открытым небом, сидели в разрезе и молотками отбивали от горной породы куски породы. А прежде камень надо было принести или прикатить из кучи, которую наломал забойщик. А в конце дня, отбитую породу сложить в ящик.
    В конце рабочей смены, кисть руки держащей молоток, уже ни чего не чувствовала и обратно не разгибалась. Так и принимала форму, как будто держишь мо-лоток.   
    Придя домой отбойщица кипятила горячую воду, опускала туда руку, которая держала молоток. Что бы на следующий день с утра, руки шевелились и вновь взять в руки молоток и отбивать породу.
    Пришлось поработать и на других работах. Но прошло какое то время и девушку пристроили работать в больницу санитаркой. Потом на рабочем месте начали учить на медсестру.
    На этой работе и застал ее великий перелом, который на сегодняшний день различные политические лидеры трактуют по своему.
    Революция, гражданская война, голод, холод, неурядицы и неразберихи, а жизнь берет свое.
    В 1919 году Лизавета выходит замуж и несмотря на новые веяния и на то, что на тот период она уже была комсомолкой, сыграли свадьбу и по старинному русскому обычаю (в основном по настоянию матери Марфы Ивановны) обвенчались в церкви.
    В 1920 году у счастливых родителей родилась дочь. Несмотря на запреты, которые в тот период уже были распространены вовсю, маленькую девочку окрестили в церкви по христианскому обычаю. Но счастье молодых было недолгим, дочь прожила меньше трех месяцев.
    Невозможно описать словами и читать в дневниковых записях мысли и чувства отца. Когда он ночью сидел у кроватки больного ребенка и который, перестал дышать на его глазах.
    Смерть дочери подкосила Лизавету. Она болела больше года. И только Екатеринбургские врачи с большим трудом выходили ее. Но самое плохое было впереди, через несколько лет она узнала, что иметь детей она не может. Ни врачи, не бабки не смогли ни чем помочь. Оставалось последнее: далеко в лесу на берегу таежной реки, жил отшельник Филарет.
    Многие жители из окрестных деревень, ходили к нему за помощью, советом и утешением. Пошла к нему и Лизавета вместе с молодым мужем.
    Отшельник жил на берегу реки в землянке. Со всей округи к нему приходили страждущие. Он ни кому не отказывал, лечил людей, беседовал, лечил духовно и «правил» душу.
Небольшая землянка, вырытая среди деревьев на склоне холма. Маленькая узкая дверь, из двух деревянных плах, входя в землянку, приходилось нагибаться очень низко, что б не стукнуться головой. 
    В землянке была небольшая печь, маленький стол и в дальнем углу лежанка. У стола два больших чурбака, выполнявших роль табуреток. По левой стене под по-толком, висели пучки трав и в землянке стояли запахи увядающего разнотравья. Из посуды пришедшие увидели медный чайник и глиняную чашку.
    Рядом с землянкой большая куча заготовленных дров и дальше лежали заготовленные, но не рубленные толстые сосновые сучья.
    От землянки к воде протоптанная тропинка, там же на берегу небольшое кострище и большой ствол сухого дерева.   
    С Лизаветой старец разговаривал у себя в землянке, а с мужчиной на берегу речки, сидя на бревне. Обращение за помощью к старцу не помогло, своих детей у семьи, так и не было. Но до конца жизни семья воспитывала племянников и племянниц и их детей, живших в доме бездетной пары, сменяя друг друга. А затем уже и их детей, внуков и правнуков.
    В лихие времена конца тридцатых годов жил в доме у Лизаветы племянник Михаил. Своенравный и с характером был парень, за что и поплатился. Сгинул в лихое время тридцатых годов. В предвоенный период жил у Лизаветы другой племянник Виталий.
    Где то там сценаристы и режиссеры ищут темы, а здесь в памяти народа такие сюжеты и зигзаги, ни чего не надо придумывать, только слушай, запоминай или успевай записывать.
    Отдельная тема родители Виталия. В годы Гражданской войны на далекой Кубани познакомилась молодая красивая дивчина, дочь белого офицера с красным командиром с Урала.
    Семья Марии попала под репрессии, а девушку спас красный командир. И с Кубани пешком, убежала она от красных. В Киеве у них жил дядя, который занимал очень высокий пост. Она пришла в Киев и не нашла ни семьи, ни его самого.
    Не найдя ни родственников не знакомых, она пошла в Москву, там где то так же проживали состоятельные родичи. Но там найдя родных, получила «от ворот по-ворот». Родственники сами жили под страхом ареста и побоялись или не захотели укрыть беглянку.
    Марие пришлось пешком прийти на Урал, неизвестно какими неведомыми путями она узнала, где искать красного командира, который спас ее от смерти.
    А дальше была свадьба, четверо детей и тяжелая жизнь простого труженика, вместе со страной прошедшей все испытания, горести и радости.
    В 1941 году нашу страну накрыло черной тенью коричневой чумы. И в первые месяцы военной поры, приехала в эвакуацию семья родственников Григорьевых из Москвы.
    Жили тесно, голодно, но помогали друг другу во всем. После окончания войны уезжая обратно в Москву, семья Григорьевых со слезами на глазах и бесконечной душевной теплотой благодарила Лизавету.
    Старшая в семье Григорьевых была бабушка Глаша, на которой во время войны держалось все хозяйство, пала на колени вместе с детьми: «Спасибо, что приютили нас и наших детей, спасла ты нас и детей наших, а то бы померли мы с голоду».
    Только уехали Григорьевы, как пришлось Лизавете взять на воспитание 13 летнюю племянницу, дочь Марии. Подняла, обогрела, обшила и вырастила такую девушку, как потом сказал один из родственников «неприлично красивую». Выросла племянница и с высоко поднятой головой шагнула в большую жизнь. Поехала учиться в Свердловск.
    Молодая, красивая, энергичная, два года учебы в столице Урала и 57 летней пенсионерке Лизавете Степановне привезли маленького внука.
    К тому времени сама Лизавета Степановна была уже на пенсии, в ящике комода лежали стопка почетных грамот, за все периоды трудовой деятельности и пра-вительственная награда - медаль «За доблестный труд в Великой отечественной войне».
    Маленький внук подрастал, бегал, шалил, а Лизавета Степановна за ним ходила и кормила, стирала пеленки и сидела у кровати, когда он лежал с высокой температурой. И кроме того многочисленные племянники и племянницы, приносили посидеть своих детей, а иногда приезжали пожить и сами, вместе с детьми и всех Лизавета Степановна кормила, поила и находила теплое и правильное слово.
    Внук, как и все дети шалил и хулиганил, ходил в школу, стал студентом, отслужил на действительной службе и потом как принято было, в те времена женил-ся. И в 79 летнем возрасте у Лизаветы Степановны появился правнук.
    В силу своего преклонного возраста воспитывать  его она уже не могла. Но по возможности приглядывала и молодым родителями помогала.

    Можно привести и рассказать еще много удивительных примеров о силе духа, стойкости и не сгибаемой воле русской женщины, как в общем плане, так и на конкретных примерах родственников и знакомых. 
    Можно рассказать о женщине матери со старинным русским именем Сусанна, бежавшей с девятерыми детьми, от раскулачивания и Сибирской ссылки. Несколько лет мотавшейся по деревням и поселкам, бравшейся за любую работу, только что бы накормить детей, и в конце концов так же пришедшей в маленький уральский городишко.
    Можно рассказать о другой женщине, бежавшей с семьей и детьми от репрессий от Москвы до Владивостока и потом приехавшей на Урал и забившейся в дремучий и захолустный рабочий поселок.
    Много хороших и добрых слов можно сказать о наших женщинах вообще и о женщинах родственниках и близких в частности, наших старших поколений, но…
    Но очень жаль, что понимание того, что сделали наши близкие приходит намного позже, когда уже нет наших старших наставников, наших мудрых стариков.
    И когда слышишь русскую песню в исполнении Валентины Толкуновой «Поговори со мною мама», вдруг со всей ясностью осознаешь, что ни они с тобой, ни ты с ними, поговорить уже не можешь, что говорить то уже не с кем…
    И что бы ты не говорил и не спрашивал, ответ один, из песни Владимира Высоцкого: «…а в ответ тишина…»
    Но я нашел способ, как поговорить со своими родными, большинство из которых я помню только по рассказам своих бабушек.
    На старый допотопный проигрыватель, я ставлю пластинку с песней «Во субботу день ненастный» и слушаю ее так же несколько раз.
    В мыслях своих, я вижу всех своих родственников сидящих за большим и длинным столом. Слышу их веселые голоса, знаю о чем они спорят и говорят. Вижу непосильный тяжелый крестьянский труд, сгорбленные спины и необъятные поля затянутые мелкой сеткой дождя.
    Но заканчивается песня, шипение иглы по кромке старой пластинки и все исчезает…

    Раньше, когда я был маленьким и наша страна была самой сильной в мире, а будущее казалось безоблачным и чистым. У меня возникал зрительный образ нашей страны, он ассоциировался со скульптурой Родины Матери на Мамаевом кургане в городе Волгограде.
    Я знал, что Родина меня всегда защитит, а когда вырасту, я без раздумья встал бы на защиту своей Родины.
    А вот теперь видя этот развал, как с чужеземным гиканьем и радостным хрюканьем растаскиваю то, что было создано руками наших старших поколений, как вгоняют нас в ярмо 19 века… 
    И вот теперь, образ Матери Родины встает у меня перед глазами маленькой сгорбленной старушкой, в старом заношенном пальто, с красными слезящимися глазами, считающей у прилавка мелкие монетки, что бы купить хлеба…
    Мне жалко, больно и противно. Сердце наливается яростью. Хочется взять большую суковатую дубину и разнести все это к е… матери!