Последняя атака

Последняя атака ветерана из Афгана.

   Добре вовевал Микола Чуваленко на последней не нашей войне, так добре, что дослужился до полного имени
- Николая Афанасьевича, и  трёх маленьких звёздочек на прапорских погонах. После срочной службы оставался
на сверхсрочную, и дальше бы служил во славу Отечества, если бы не решило отечество всё-таки войну закончить.
И закончило ни так, ни сяк наперекосяк, а как вышло - известно всем, только остался трёхзвездный, что коньяк,
Николай Афанасьевич со своим большим боевым и житейским опытом казарменной жизни, как говорится,
при своих интересах. Часть передислоцировали обратно в Союз, в Среднюю Азию, а потом пришёл приказ
о сокращении и подошёл вот этот момент, который не может не радовать любого...

Демобилизация.
Оглядел себя Николай Афанасьевич в большое зеркало, трюмо называется, справный солдат:  форма сидит,
- будто и родился в ней; выправка - словно кол проглотил; бляха на ремне сама посебе в сумраке светится;
а сапоги хромовые не скрипят, а играют и сложены как тальянка двухрядная. Фигура ладная, руки крепкие,
грудь широкая, едва все знаки и медали вмещаются. Здоровье отменное, за всю войну ни насморка,
ни осколочка, ни болезни заразной - доволен остался своим видом. Но и загрустил тут же: дивчина с колхозу
- Анюта, песня радостная, любовь его доармейская, как написала последний раз полтора года назад письмо
весьма туманнное, с тех пор и ни гу-гу.
   Тут прибежал салага мол Николай Афанасьевич, ждут вас дружки-корешки боевые на вещевом складе,
прощальный вечер устраивают, по первой стопке не терпится им за такого человека поднять.
Вновь у него на душе потеплело, но взглянул сурово на салагу, тот вмиг и испарился от греха подальше,
хоть и знал: - за всю свою службу ни разу не поднял руки Николай Афанасьевич на своего солдата-собрата,
не то что некоторые, которые и года не прослужив и пороху вдоволь не понюхав, приобрели замашки унтерские...

   Развернулся Николай Афанаьевич через левое плечо так, что колокольным звоном отозвался боевой
иконостас на его бравой груди и пошёл печатным шагом, держа ориентир на вещсклад.
Зашёл, а там все близкие друзья в полной боевой готовности - разнокалиберная посуда на уровне груди -
ждут сигнала - начать!
Земляк Грицько, то бишь помкомвзвода Григорий Недотрога, наполнил ему до краёв двухсотдюймовый стакан.
   Никогда не любил этого дела Николай Афанасьевич, но сейчас не мог не уважить народ - приподнял,
наклонил, дёрнул, крякнул и вытер усы от хмельной росы. Тут и дружки поддержали своего комвзвода
дружным залпом и мощной атакой на стол с закуской.
Разговоры разговаривали, легко завидовали дружки Николаю, пока ещё не подозревая, что вскоре и сами разлетятся
как встревоженные птицы по городам и весям. Шёл разговор об Афгане, Союзе, о непонятных переменах в жизни.
Всё слухи, домыслы, частицы правды как-то нервировали каждого из них. Но чувство фронтового братства
как-то бодрило,  что не пропадут они в мирной жизни, коли в этих испытаниях всё выдержали.
   Долго продолжалось застолье, до последнего стакана, до последнего огурца. Многих недосчитались за столом,
сражённые змием до беспамятства падали они на пол, откуда их подымали бестелесные и бессловесные
как приведения, салаги и разносили их по родным местам в казарме.
   До последнего, как водится, держался Николай Афанасьевич, стоял как памятник самому себе, потом рухнул
грудью на салат, как на амбразуру дота и... разбудил его салага в шестом часу утра. На тумбочке аккуратно лежала
его форма, новее прежнего. Лёгкая разминка, холодные брызги в лицо, горячий чай благоприятно подйствовали
на прапорщика, теперь уже запаса, Николая Афанасьевича Чуваленко. И через полчаса он уже сидел в кабине
полкового газика, который нёсся на военный аэродром, где готовился борт в Москву.

И что получалось? Уходил солдат в армию при развитом социализме, а вернулся в самый разгул демократии.
Очень ему всё это не понравилось: - за что воевали?
Особенно дела в его ПГТ (посёлок городского типа) - в бывшем колхозе им. Демьяна Бедного, а ныне в богатом
объединении фермерского хозяйства, которое практически одно кормило всю область, даже слало свои дары
в Московскую губернию. Оттого и чувствовало себя независимым, никому не подчинялось, ни цэка, ни зэка,
как говорил один юморист.    Из-за этого власть предержащие не любило этот ПГТ, всячески зажимали его
по всем фронтам, но вынуждены были временно отступать - зализывать раны.
   В это время бывший афганец вернулся с войны, нашёл свою невесту в процессе подготовки к свадьбе,
само хозяйство в бурной деятельности, которому было плевать на военные заслуги Миколы.
Обескураженный и обиженный Микола у ехал в город, организовал союз ветеранов. Этим воспользовались
городские власти, настроив ветеранов Миколы против ненавистного им хозяйства. Решено было провести акцию
"вызженной земли", - всё уничтожить, развалить, активистов помять малость и т.д.
   Микола помня свой "позор", с радостью согласился, собрал отряд, направил его в ПГТ, но сам не смог принять
участие из-за фурункула на интересном месте. Это досадное недоразумение он сам себе обьяснял тем, что
подвёргся сильнейшему стрессу, когда увидел издалека свою бывшую, как бы невесту. Ведь до этого
за последние несколько лет он ни разу ничем не болел. Отряд ушел на задание и сгинул, пропал без вести,
и о нём не было ни слуху ни духу.

   И вот выздорев сам Микола со своим орнинарцем отправился в разведку на поиски пропавшего отряда.
Подошли к посёлку раненько утром, ещё туман не сошёл, но солнце уже золотило далёкие облака. Тишина
в посёлке, бы запустение. Неуютно стало на душе у Миколы, но делать нечего, надо всё довести до конца.
Подошёл он к дрму своей бывшей невесты (это она возглавляла хозяйство) со всеми мерами предосторожности,
как некогда в Афгане входили в чужие кишлаки. Ни скотины домашней, ни цепного пса. Расслабился Афанасьевич,
только зашёл он в избу, как упала ему на голову будто кадушка прямо толстым дном на темя. Только на минуту
потерял сознание, как оказался связанным по рукам и ногам. И увидел он перед собой смеющиесяч глаза своей Анюты,
рядом с ней стояли бабка с ухватом и дед с кочергой. А вязал его младший брат Анютки крепко, но не надёжно.
Мог бы Николай Афанасьевич подкосить Анютке ноги, чтоб присела на пол, мог бы вскочить на ноги, успеть
развязаться, мог, но не стал этого делать, Только спросил хриплым голосом:
- Где ребята?
- Э Микола, чай забыл, что осень на дворе, картошку убирают твои ребята, сено скирдуют, хлев ремонтируют,
зерно возят. Мы же всю область кормим, да по таким ценам, каких уже нигде и не увидишь. Все к нам едут
за продуктами. А хлопцы твои теперь в надёжных руках, Вспомни, какие у нас девчата - огонь, а не девки,
любого окрутят и под каблук положат. Один ты дикой остался, как приехал, так ни разу меня не навестил,
а я тебя ждала, а ты меня обидел...

   В это время бабка ухватом сняла чугунок с печи, с наваристым борщом, и поставила его на стол. Запах
пошёл такой, что мёртвого бы поднял. А что говорить о живом. Потекли предательские слюнки у Николая
Афанасьевича, который жил до этого впроголодь и в последний раз ел по настоящему перед дембелем.
Обратился он к бабке: - как вы можете, мамо, такой борщ варить?
- Э солдатик, хихикнула бабка, это уже военная тайна, рецепт запатентован в 21 стране мира, даже японцы
недавно приезжали...
- А что с ваши хозяйством случилось, куда все подевались, откуда такая разруха?
Тут взял слово дед: - а это уж военная хитрость, маскировкой называется. Прийдёт враг, а впосёлке пусто,
хочь что делай. Уйдёт враг и снова все появляются. А тебя наша разведка засекла ещё при выезде из города.
Ну а скотина находится в соседнем хозяйстве, там бывшие соседи заправляют делами, ныне тоже фермеры.

   Не мог больше бороться со спазмами в желудке Микола, хотел отвернуться, но Анютка повернула его к себе,
поцеловала обессиленого в щёку и стала развязывать. Позже, наяривая щи вместе с ординарцем, Микола сказал:
- Я же был в посёлке после демебеля и видел тебя в свадебном платье, что это было?
Лекго и весело рассмеялась Анютка: - у нас же здесь фольклорный ансамбль, поём, танцуем, ездим по области
с концертами. А в тот день призжали иностранные туристы и мы им показвали народный обряд смотрин
и венчание невесты. Я - в главной роли. Тебя заметила, хотела после обряда подойти, а тебя уже не было,
сквозанул куда-то и всё. Я обиделась... Анюта надула губки и прильнула к плечу Николая Афанасьевича,
который молчал, не зная что сказать от раздрая противоречивых чувств.
- А почему писать перестала?
- Почему, я писала, но вашу часть перебросили, как у вас говорят, за речку, и письма стали возвращаться обратно.
- А, ну да, согласился Николай Афанасьевич, нас сначала расквартировали в одном месте, потом перебросили
в другое. А там ни позвонить, ни телеграмму отбить. Работа был грязная, страшная, вспоминать о ней не могу,
до сх пор тошнит. Несколько раз меняли адрес нашей полевой почты. Может поэтому твои письма не доходили?
Я же остался на сверхсрочку, присвоили прапора...

   Дед с бабкой и насытившийся ординарец тактично вышли из дома, и какими ещё доводами обосновывал свою
бестолковость бывший прапор, нам не известно. Но по окончании уборочных работ в посёлке было сыграно несколько
свадеб, в том числе и Николая Афанасьевича  с Анной Петровной. Пели, плясали, веселились так, что шум аж до Москвы
не иначе дошёл.