Человечность отменяется

Авдей Рубель взрезал ножом жареный кусок, сковырнул его вилкой и принялся сладко жевать, запивая белым вином „Riesling”. Напротив Рубеля сидела тонкая дама в строгом костюме, минуту назад получившая заказ: жаркое из беличьей печени с изюмом и фруктами.

-Вкусное блюдо, Маруся, - сказал Авдей Борисович, шваркая челюстями. - Вкуснее обычного. Мне казалось, мои повара так не готовят. А что касается вашей темы... есть люди, знаете, наподобие зверей. Вроде собак. И Пуделманн был как тот пёс. Вот и поплатился.

-Вы его знали? - улыбнулась Маруся.

-Знал ли я Пуделманна? О, могу в красках расписать свои мысли насчёт покойного.

-Как интересно, - выразила дама. - Но ведь тело так и не нашли. Почём вы знаете, умер он, или нет?

Рубель скосил взгляд в тарелку дамы и ухмыльнулся:

-Такие долго не живут. Кушайте, Маруся. Нравится? Сегодня, согласитесь, как никогда прекрасно.

-Ваш ресторан на высоте, как и всегда, - польстила Рубелю Маруся. - Но я не пойму, чем Пуделманн заслужил ваше презренье. Он ведь приют строил.

-Приют... Поймите, душенька, он не был человеком в истинном значении слова. Я вообще не терплю лицемеров, которые ставят жизнь животного выше человечьей. Сколько по миру бедолаг, мрущих от голода, а эти любители братьев меньших приюты для собак строят! Дескать, лучше пса выкормить - тот станет преданным другом, а человек все равно предаст. Гордецы, они жаждут поклонения. Что ж они думают-то? Что человек для них - раб? В нём свобода выбора, которая выше собачьего инстинкта, выше привычек. Но нет, позабыли о всепрощеньи! Лицемеры!

-Так вы, Авдей Борисыч, гуманист?

-О, Маруся! Не только гуманист, но и филантроп! Все для людей! Возьмите мой ресторан. Цены видели? Позволит себе даже студент. Думаете, способен был Пуделманн сделать что-то подобное ради человека? Нет! Все для дворняг! Не смейтесь, душенька, Евзель Сурикович не знал, что значит любовь к ближнему. Мы ведь, кстати, и познакомились из-за собаки.

Случилось дело весной. Я отправился в банк разрешить некоторые дела. Шёл пешком - в моём „Фантоме” движок барахлил, пришлось двигать бёдрами. И ведь какая это в действительности штука - природа! Клокочущая жизнь, свежий воздух, канцерогены, смерть. Дерева легко зеленеют кругом, дождь моросит, слякоть, в лужах радужные плевы, и воздух пропах бензином... А кто виноват? Да эти самые, с пёсиком на коленке. Вот такого я увидел у перекрёстка Юбилейной и Сумченко.

Пуделманн шёл туго - терьера йоркширского выгуливал. И чёрт меня дёрнул поравняться с ними. Лучше б я кривой дорогой петлял, Маруся. Ей богу, не свезло: кинулся терьер на меня, в газон свалил, начал туфли рвать, а хозяин - хоть кол теши на горбу. Зажал газету меж ног и поводок на локоть мотает. Я кричу, мол, уберите пса! только Пуделманн ваш - ноль внимания. Как рекламу какую глядит, и ни словечка.

Я лежу, охаю в страхе, и вспоминаю, что у меня нож в заднем кармане - я им обычно пакеты вскрываю, письма. Не выложил, по счастью. Подбоченился, выхватил нож и псине в хребет - накася! А лезвие коротенькое: таким не то, что убить трудно, - жир в пузе не прошьёшь. Начал я терьера лупить: в холку, в морду, в лапы. Пиджак на мне весь кровью замаслился, точно я в нефтяной луже искупался, а Пуделманн стоит, как у семнадцатилетнего, прошу прощения, и ни в сторону.

Ну, завалил я собаку. Гляжу на туфли - мрак, а не туфли. Гляжу на костюм - шило, а не костюм. Разозлился. Подхожу к Пуделманну: так и так, говорю, с вас семьсот долларов за мой „парадный” вид. А он знаете, Маруся, что сделал? Хлестнул меня по лицу поводком, идиот. И еще раз. Хлещет и приговаривает: вызываю вас на дуэль, мерзавец! Я схватил его за поводок, нож к горлу и говорю: вы бы постеснялись так переживать некрасиво. Шавку свою на дуэль, говорю, послали уже. Второй труп, говорю, захотели? Он мне газету под нос кажет: мой Бодя за версту таких чуял, нечистых. Ну, мы скандалить, значит, а кругом толпы. Патруль нарисовался. Я плюнул. Довольно с меня, думаю. После разберусь. Повернулся и домой.

И что вы думаете, Маруся? Прихожу домой, а паспорта нет! Потерял в бойне! Так меня этот гад и нашёл - по паспорту. Не я его, за костюм, но он меня - за терьера. Ввалился ко мне в дом и заявляет: Авдей Борисович, завтра утром жду вас в семь ноль ноль по Минскому на центральной площади. Будем, дескать, драться на шпагах. Бросил в меня моим паспортом, добавил какой-то бумажкой и вышел. А я эти шпаги в глаза никогда не видел. Так, по телевизору. Поглядел я бумажку - нотариально заверенный документ, дескать, не явившаяся на мероприятие сторона обязуется выплатить штраф, и не просто штраф - ого-го какой! А ниже подписи: моя и Пуделманна. От, думаю, пройдоха! От хитрец! Изящное факсимиле! Всё просчитал!

Делать нечего, поехал я сюда, в ресторан. Ведь как это, думаю, он там - со шпагой; бочки-подкаты, небось, вытворяет. А я кто? Хитрец не меньший! Собрал трёх поваров и говорю им: завтра драться будете. Ты, Иванов, тесак возьмёшь для разделки туш. Ты, Петров, - отбивную колотуху, кости дробить которой. И ты, Сидоров, говорю, ружьё бери. Он у нас охотой промышляет.

Обдумали план. Явились наутро. Пуделманн как увидел Сидорова с ружьём, так сразу и сдался. Нотариус заверил подписью, что стороны явились и решили вопрос миром. Ну, а как иначе? Не устраивать же на площади резню. Разошлись. Только позже от этого Пуделманна мне проходу нигде не было: начал он что-то вынюхивать, выискивать, все кругом ресторации шарился... Эх, Маруся, скользкий тип был, этот ваш Евзель Сурикович...

-И что же? - полюбопытствовала Маруся как бы между прочим. - Нарыл чего?

-Где? Бросьте, что он мог нарыть. У нас в кухню без разрешения не пустят... А к чему спрашиваете?

Маруся вытерла липкие пальчики молочно-белой салфеткой.

-Интересно, Авдей Борисыч, зачем человек, всю жизнь занимавшийся нефтью, вдруг решил соорудить приют для бездомных собак.

-Так мало ли, что больные на голову выдумывают, - сощурился Рубель. - Я вам говорил: Пуделманн ваш - обычный гордец, ставивший животных превыше людей.

-Но согласитесь. Без вас, без вашего с ним конфликта ничего бы не произошло. Вы убили его пса. И почему вы не рассказали всего? Народ видел: вы не с пустыми руками от Евзеля Суриковича уходили в день встречи. Говорят, сунули тушку терьера в пакет и унесли с собой.

-Ну, так то ж и молва людская. Лишь бы успешного человека оклеветать...

-Зачем вы собаку забрали, Авдей Борисыч? - настаивала Маруся.

-Сдалась вам эта собака, - занервничал Рубель. - Я и так лишнего вам наговорил. Я вас пригласил сюда о планах потолковать, а вы о собаках...

-Я хотела поговорить с вами о вашей кухне. Неспроста здесь милиция весь день крутится. Я должна быть уверена, что у вас все чисто, Авдей Борисыч. У вас ведь все по ГОСТу, я права?

-У нас все чики, и уж тем более пуки, - заверил Рубель. - Уж извините, что к столу. А с милицией разберёмся.

-Вы с милицией, или милиция с вами? Вы замечали, что вокруг вашего ресторана в километр бродячих собак не сыщешь?

Авдей Борисович вздрогнул.

-И правильно. Нечего им здесь делать.

-А вы слышали, - не унималась Маруся, - как в соседнем корпусе дворняги по ночам скулят? Не видели костей собачьих во дворе? Шкур в мусорных баках? Я понимаю, что работа делается чисто, но кое-что ваши трудяги топора и мясорубки убирать не успевают.

-Да, мы готовим собачье мясо! - в сердцах выпалил Рубель. - Вы едите не беличью, а сучью печень, и согласитесь - она божественна!

-Значит, наши догадки оказались верны, - щелкнула пальчиками Маруся.

-Ваши догадки?

-Вы убили Евзеля Суриковича за то, что он пытался помешать вашей кухне и вашему бизнесу.

-Брешешь. Я рук о людей не мараю.

-Тело мы нашли в лесу, сегодня утром, но в сугробе Пуделманн сохранил аромат. И одну вескую улику. Не беспокойтесь, ваш Сидоров уже сознался. И оказал нам маленькую услугу. Вкусное филе?

-Вкусное, но...

-Филантроп Рубель позабыл о всепрощении, но не растерял вкус.

-Ах ты... - Авдей Борисович приподнялся на месте; взгляд его шарил по скатерти; ладонь потливо стиснула рукоять обеденного ножа.

-Старший следователь Климова, - представилась Маруся, выставив в центре стола промокшую ружейную гильзу прессованного картона, - убойный. Вы кушайте, Авдей Борисыч, доедайте. Такого мяса на базаре не сыщешь.

Рубель увидел в окне машину наряда, цыкнул зубом и развалился на стуле, точно груда белья. Он пожирал взглядом следователя Марусю, как минуту назад - зажаренное бедро Евзеля Суриковича, и глаза его наливались кровью.

Так наливаются соком фрукты, готовясь уйти под нож.