Эффект плацебо

Маленькое предисловие.
Честно говоря, я не хотел публиковать здесь длинные тексты. Когда возможный читатель видит, что текст помещён в разделе "Повести", он рефлекторно начинает зевать. Смог ли я увлечь читателя повествованием, решать вам. Я лишь могу просить о снисхождении. Итак,

ЭФФЕКТ  ПЛАЦЕБО

Выстрел   прогремел  рано  утром,  и  на  брезент  палатки  просыпалась  сбитая   звуком  сухая  лиственничная  хвоя. 
Спящие  в  палатке  люди  зашевелились  и,  моргая  сонными  глазами,  высунули  головы  из  спальных  мешков. Бригадир,  не открывая  глаз, вылез  из  спальника  по  пояс,  пошарил  возле  себя  рукой,  нащупал  пачку  «Беломора»,  сунул  в  зубы  папиросу,  чиркнул  спичкой,  прикурил,  выпустил  густую  струю  сизого  дыма  и,  наконец,  открыл  глаза.
– Ну,  что? –  спросил   он. –  Кто  балует с утра пораньше?
– Виталя,  кто  же  ещё! –   откликнулся  помощник  бригадира  Серёга  и  тоже  закурил.
– Петя! Пётр  Михалыч! – бригадир   перевёл  взгляд  на  зевающего  в  дальнем  углу  палатки  рабочего-якута. –  Сколько  раз  я  тебя  просил  не  давать  этому  дурню  в  руки  ружьё!
– Так он,  однако,  того… Я  спал,  однако, – стал  оправдываться  якут. –  Он  и  вытащил. И  пошёл.
– Так  я  ж  тебя  просил:   прячь  патроны  и  цевьё  снимай! – бригадир  затянулся  папиросой  и  опять  с  наслаждением  выпустил  дым. – Ладно,  пошли,  посмотрим,  что  он  учудил. Опять  грохнул  что-нибудь  совершенно  бесполезное. Надеюсь,  промазал…

В  ста  шагах   от  палатки  на  берегу  ручья  лежала  тёмно-бурая  туша  лося.  Зверь  был  огромен – взрослый  человек,  раскинув  руки,  вряд  ли  смог  бы   дотянуться   пальцами  до  окончаний  всё  ещё  покрытых   мелкой  шерстью  рогов.  Было  ясно,  что  сохатый  убит  наповал  с  очень  близкого  расстояния:  широко  открытые  глаза  уже  подёрнулись  смертной  поволокой,  над  дыркой  в  боку  пузырилась  розовая  пена,  из  выходного  отверстия,  обильно  пропитывая  ягельник,  вытекала  тёмная  кровь.  Над  тушей  с  гордым  видом,  положив  переломленное  ружьё  на  сгиб  локтя,  стоял  водитель  вездехода  Виталя  Шестаков.
– Тащи  фотоаппарат,  Серёга! – крикнул  добытчик,  увидев  подходившего  помощника.
– Да,  тащи! – согласился   идущий  позади   бригадир. – Отпечатаешь   фотки,  и  я  их  сам  снесу  в  охотинспекцию.  Как они  рады  будут!
По  тону  и  содержанию  реплики  Виталий  понял,  что  ожидать   начальственного  одобрения  своему  охотничьему  подвигу  не  стоит,  но  всё  равно  продолжал  глуповато  улыбаться.
К  месту  подтянулись  двое  рабочих: якут  Петя  и  уголовник  Витя. 
Володька, – так звали  бригадира, – потянулся   к  ножу  на  поясе,  но  ремень  с  ножнами  остался  в  палатке.
– Петя, – обратился  он  к  якуту, – выпусти,  пожалуйста,  кровь  из  туши.
Якут  вытащил  нож,  опасливо  подошёл  к  поверженному  зверю,  на  всякий  случай  несколько  раз  ткнул  ножом  в  холку  и,  убедившись,  что  сохатый  не  подаёт  признаков  жизни,  перерезал  лосю  глотку. Из  яремной  вены  толчками  потекла  кровь:  сердце  зверя  ещё  сокращалось.
Бригадир  подошёл  к  ручью,  положил  тлеющую  папироску  на  камушек,  умылся,  напился  из  пригоршни,  сунул  окурок  в  зубы  и  вернулся  назад.
– Ну,  и  зачем  ты  его  грохнул? – Володька  приступил  к  допросу  охотника.
– Ну, так…
– Что – так? Ручки  шаловливые  чешутся?
– Ну,  ты  ж  сам  сказал,  что  мясо  кончилось!
– Я говорил,  что  кончилось? Я  сказал,  что  заканчивается! И  ты  сам  прекрасно  знаешь,  что  есть  ещё  треть  фляги! Куда  теперь  всё  это  девать? – Володька  ткнул  носком  китайского  полукеда  тушу  зверя. – У нас что тут,  мясокомбинат? Тут  полтонны,  не  меньше!
– Полтонны… – откликнулся  Серёга. – Такой  центнеров  на  восемь  может  потянуть.
– Может, – согласился  бригадир. – Семьсот  кило  в  нём  точно  есть. Вот  дурень! Не  мог  в  другом  месте  водички  попить…
Володька  выплюнул  потухшую  папиросу  и  носком  полукеда  загнал  окурок  под  мох.
– Дай  сюда  ружьё! – бригадир  заглянул  в  стволы  и,  убедившись,  что  в  них нет  патронов,  сложил  оружие. – Патроны давай! Выворачивай  карманы!
Виталий  неохотно  вывернул  карманы,  высыпав  на  мох  десятка  полтора  бумажных  и  латунных  гильз. Володька  рассовал  патроны  по своим  карманам  и  опять  набросился  на  водителя:
– Почему  у  тебя  всегда  руки  чешутся? Какого  хрена  ты  палишь  во  всё,  что  шевелится? Третьего  дня  ласку  зачем  застрелил?
– Так  шкурка… – попытался  оправдаться  водитель.
– Какая у  ласки  шкурка!? Что  ты  идиотничаешь? Песца  неделю  назад  на  кой  грохнул? Тоже  шкурка? В  июле  месяце – шкурка! Собака  облезлая! Руки  бы  тебе  отбить  и  ноги  переломать! А  может,  тебя  выпороть? Ребята, может  выпороть  его  лозанами? А? Говорят,  розга  ум  вострит!
– Давай! – с  готовностью  согласился  уголовник Витя.
– Не  помешало  бы! – поддержал  идею  помощник  Серёга.
– Фал  принести? К  дереву  привяжем  и… – предложил  свои  услуги  якут.
Виталия  в  бригаде  недолюбливали  по  причине  лености  и  жадности,  и  если  бы  бригадир  действительно  вознамерился  учинить  экзекуцию,  она  была  бы  исполнена. Водитель, пугливо  озираясь  по  сторонам,  попятился.
– Что  ты  попятился? Удрать  хочешь? Далеко  не  удерёшь! Давай  мясо  разделывай! Грохнул – разделывай! Папа  Карло  за  тебя  будет  сохатого  обдирать? Начинай!
Охота  для  Виталия  была  сопряжена  с  азартом  преследования,  выцеливанием, выстрелом  и  победным  криком  в  случае  удачи. Он  не  нагружал  свой  мозг  мыслями  о  том,  что  вслед  за  этим  воспоследует  грязная  работа  мясника. По  его  мнению,  эту  работу  должен  сделать  кто-то  другой. Он  мыслил,  как  средневековый  барон  или  современный  партийный  бонза – для  грязной  работы  на  охоте  есть  егерь.  Но  тут  его  не  было.
Виталий  вытащил  из-за  пояса  огромный  нож  и  подступил  к  туше. Сначала  он  взялся  за  заднюю  ногу,  потом  за  переднюю,  затем  за  рога… Он  не  знал,  с  чего  начинать.
– Давай,  давай! Разделывай! – гневно  подгонял  бригадир. – Улахан  булчут8! Сраный…
Все  с  пакостным  наслаждением  наблюдали  за  потугами  водителя. Наконец,  Володьке  это  надоело.
– Дай  сюда  нож! Иди  и  разведи  печку! Чаю  завари – хоть  какая-то  польза  от  тебя  будет! – Виталий  отдал  нож  и  с  радостью  кинулся  к  палатке.
– Куда  мы  всё  это  девать  будем? – вопрос  был  задан  в  воздух,  никому. Володька  думал. Солнце  поднималось  всё  выше  и  выше. Жара  будет  градусов  за  тридцать. Налетят  мухи. Но  хуже  было  то,  что  на  запах  может  пожаловать  и  кто-нибудь  покрупнее,  а  воевать  с  медведем  в  планы  не  входило. Нужно  было  быстро  разделать  тушу,  собираться  и  переезжать  дальше,  благо,  работа  тут  была  закончена.
Между  тем  якут  со  знанием  дела  ощупал  холку  зверя  и  вынес  вердикт:
– Учугэй  тайах!
– А? Тох  кэпсе? – переспросил  Володька.
– Хороший  сохатый,  говорю. – повторил  якут.
– Ну, да… Улахан  уонна  эмис, – согласился  бригадир. – Ладно,   давайте  разделывать!
Работали  молча  и  споро. Через  полчаса  на  распластанной  шкуре  высилась  гора  мяса. Мякоть  присаливали  и  складывали  в  молочные  фляги. Но  их  всё  равно  не  хватило  и  пришлось  воспользоваться  бумажными  кулями. Кости  выбросили – мясо  начинает портиться  именно  от  них. Забрали  только  здоровенные  мозговые  мослы – сварить  бульон. Потроха – печёнку,  сердце  и  почки, – сложили    в  отдельный  эмалированный  тазик.
То,  что  осталось  от  туши,  Володька  вознамерился  закопать,  но  почва  была  каменистой:  от  этой  идеи  пришлось  отказаться  и  завалить  останки   хворостом.
– Гляди-ка,  уже  ждут! – помощник  указал  на  рассевшихся  на  верхушках  лиственниц  ворон.
– Турахтар, – многозначительно  произнёс  якут.
– Вкусного  хотят, – подтвердил  бригадир. – Пошли чай пить. И сматываемся  отсюда.

На  переезд  ушло  чуть  больше  часа. Палатку,  в  нарушение  правил  техники  безопасности,  поставили  у  воды  на  галечной  отмели,  здесь  же  выгрузили  весь  необходимый  бутор,  а  фляги  с  мясом  поставили  в  воду – естественный  холодильник. После  этого  Володька  скомандовал  загнать  вездеход  на  коренной  берег – если  вдруг  начнёт  подниматься  вода,  как  это  один  раз  уже  случилось,  можно быстро  покидать  барахло  на  бровку  берега,  а  не  бросаться  спасать  машину.
Место  на  галечной  отмели  во  всех  отношениях  удобное:  вода  рядом,  можно развести  костёр,  не   опасаясь  поджечь  сухой  ягельник,  нет  любимой  комарами  травы,  ветерок,  дующий  вдоль  реки,  напрочь  сдувает  мошкару,  и  можно  даже  позагорать. С  другой  стороны,  если  вдруг  пройдёт  сильный  дождь,  вода  начнёт  быстро  подниматься  и  создаст  множество  неприятностей:  с  месяц  назад  вся  бригада  проснулась  в  мокрых  спальниках. Но  паники  не было, – быстро  сняли  палатку  и  перекидали  всё  имущество  на  берег.
Рабочие – якут  Петя  и  уголовник  Витя – занялись  завтраком,  бригадир  с  помощником  вытащили  радиостанцию  и  провели  ежедневный  сеанс  связи,  доложив,  что  бригада  переехала  дальше  и,  как  всегда,  всё  без  происшествий.
После  этого   слопали  вчерашние  макароны,  напились  чаю  и  приступили  к  обработке  мяса.
Часть  мякоти  было  решено  перекрутить  на  котлеты,  часть  завялить,  оставшееся  замариновать  в  виде  шашлыка. Была  извлечена  мясорубка,  поставлен  стол,  и  работа  началась. Помощник  с  уголовником  занялись  завяливанием  мяса и  маринованием  шашлыка,  бригадир  с  якутом  –  котлетами. Мясо  нарезали  длинными  лентами  и  укладывали  в  тазики,  чтобы  просолить  перед  развешиванием;  если  длинные  ломти  не  получались,  их  резали  на  куски  и  мариновали  в  молочной  фляге,  поставленной  в  воду. В  прокрученную  мясорубкой  мякоть  добавлялись  специи  и  свиная  тушёнка,  являвшая  собою  отменный  смалец. Котлеты  с  ним  получались  великолепные.
В  это  время  с  берега  на  отмель  спустился  Виталий. В  руках  у  него  была  удочка. Все  разом  оторвались  от  работы  и  уставились  на  водителя.
Первым  прервал  молчание  Витя:
 – Куда  это  мы  собрались?
Виталий  молчал.
– Тут,  значит,  работы  немерено,  а он  развлекаться! – продолжил  помощник.
– Мало  мяса,  ещё  и  с  рыбой  возиться! – поддержал  якут.
– Может, ты  лучше  положишь  удочку  и  помоешь  золотишко? – ехидно  спросил  бригадир.

Некоторое  время  назад  Виталий  наткнулся  у  одного  из  многочисленных  здесь  безымянных  ручьёв  на  лотки  и  притащил  с  собой   один  из  них.
– Что  это? – спросил  он.
– Лоток. – ответил  бригадир.
– Зачем?
– Золото  мыть,  дубина! – пояснил  помощник.
У  водителя  загорелись  глаза:
– А  тут  золото  есть?
– Конечно,  есть! Это  же  Верхоянье! – удивился  невежеству  якут.
– А  как  моют? – поинтересовался  Виталий.
Бригадир  взял  лопату,  набрал  грунта  и  промыл  в  ручье  пару  лотков.
– Вот  так! – и  ушёл  в  палатку  считать  нивелировку.
Виталий  вооружился  лопатой  и  с  трудолюбием,  достойным  иного применения,  начал    промывать  грунт.  Вскорости  он  с  восторгом  закричал:
– Песок! Золотой  песок!
Серёга  подошёл,  посмотрел  и  ехидно  посоветовал:
– Ага, он самый! Давай,  промывай   дальше!
Уголовник  Витя  тут  же  понял,  что  это  вовсе  не  золото,  и  подхватил:
– Мешочек  кожаный  сначала  пошей!
– Эээ,  однако, – взглянув  на  лоток,  добавил  якут  и  засмеялся.
Виталий  сообразил,  что  над  ним  потешаются,  и  сунулся  в  палатку  к  бригадиру. 
– Что  это? Золото? –  спросил  он  начальника.
Володька  посмотрел  в  лоток  и  ответил:
– Ну,  да,  золото! Конечно,  золото! Я  не  геолог,  но  если  мне  память  не  изменяет,  это  пирит. Обманка, – и  опять  уткнулся  в  свои  цыфири.
Водитель  вышел  из  палатки  и  разочарованно  бросил  лоток  у  ручья.
И  тут  из  чисто  академического  интереса  за  дело  взялся  Серёга. Неизвестно  по  какой  причине, – может  быть  ему  повезло,  а  может  быть  золота  в  ручье  действительно  было  много, – но,  промыв  несколько  лотков,  Серёга  извлёк  довольно  приличный  самородок  размером  примерно  с  полногтя  мизинца   взрослого  человека.
– Вот  золото, –  сказал  он,  показав  Виталию  невзрачный  сероватый  камушек.
– Вот  это  золото? –  не  поверил  водитель.
– Оно  самое! – Серёга  поскоблил  самородок  ногтем,  обнажив  сверкающее нутро,  и  положил  добычу  в  протянутую  ладонь  жадины. Виталий  приблизил  золото  к  глазам,  рассмотрел,  потом  попробовал  на  зуб  и,  убедившись,  что  помощник  не  врёт,  с  завистью  вернул  самородок  помощнику.
– Так что,  полно  его  тут! – констатировал  Серёга и… выбросил  золото  в  ручей.
– Да  ты  что! – Виталий  кинулся  в  воду  и  каким-то  немыслимым  образом  сумел  найти  самородок. – Это  ж  золото!
– Ну  и  что? Ну,  золото… – пожал  плечами  Серёга.
– Что  тут  у  вас? – спросил  вышедший  размяться  бригадир.
– Золото! – Виталий  показал  Володьке  самородок.
Володька  посмотрел  на  кусочек  металла,  потёр  его  пальцем  и,  вернув  Виталию,  заключил:
– Лет  на  пять  потянет.
– Каких  лет? – не  понял  водитель.
– Лысый,  поясни  ему,  каких  лет! – обратился  бригадир  к  уголовнику.
– Не  называй  меня  лысым! – как  обычно  возмутился  остриженный  наголо  Витя. – Каких  лет? Ты  чё  дурку  гонишь? Каких  лет! Самых  обычных! По  приговору! В  краслаг,  на  особняк!
Последнее  в  устах  уголовника  было  самым  страшным  пожеланием.
– А что… а… это, – замялся  Виталий, – это за  этот  кусочек?
– Чем  больше  намоешь,  тем  больше  срок. – Пояснил  Серёга.
– Вплоть  до  «вышки»! –  прибавил  радужных  перспектив  Витя.
– Чё,  серьёзно  что  ли? – удивился  водитель.
– А  ты  как  думал? – Володька  прикурил  папиросу. – Незаконное  старательство – статья  очень  серьёзная. И  если  тебя  в  аэропорту  возьмут  за  задницу  с  этим  золотишком,  то  и  нас  всех  обшманают  по  полной. И  тут  я  тебя  сдам  со  всеми  потрохами. И  скажу,  что  я  знать  не  знал,  ведать  не  ведал  о  твоих  делишках,  что  ты  втихую  в  наше  отсутствие  мыл. И  лет  пять  тебе  обеспечено! Куваев  не  даром  писал,  что  все  неприятности  происходят  от  этого  металла.
– В  краслаг,  на  особняк! – подтвердил  Витя.
– Так  что  выбрось  золото  в  ручей,  а  мысли  из  башки. – посоветовал  бригадир.
И  всё  же  напуганный  Виталий  золото  не  выбросил,  а  лоток  засунул  в  кузов  вездехода.  Три  дня  в  нём  боролись  страх  и  жадность,  три  дня  он  грел  кусочек  драгметалла  в  кармане  куртки. Но,  наконец,  страх  победил,  и  золото  было публично    выброшено  в  реку. А  лоток  так  и  поехал  дальше.

Теперь   Виталий  стоял  и  переминался  с  ноги  на  ногу. Он  понял,  что  поразвлечься  рыбалкой  ему  не  дадут,  а  работать  не  хотелось.
– Ну…  А  что  делать-то? – он  пытался  найти  оправдание  своей  лени. – Тут  вроде  все  заняты…
В  реке  заманчиво  маячили  тёмные  спины  здоровенных  хариусов – Дербеке,  несмотря  на  удалённость,  славилась  своей  рыбой.
– А  ты  свари  бульончик  из  мослов,  пожарь  что-нибудь  на  второе,  ландориков напеки. Жрать-то  нам  что-то  надо, а  то,  пока  мы  с  этим  мясом  разделаемся,  с  голодухи  опухнем, – логика  бригадира  была  неоспорима,    Виталий  нехотя  положил  удочку  на  землю  и  занялся  приготовлением  пищи.
Труд  для  водителя  был  неимоверно  тяжёлым. Сначала  пришлось  выдраить чугунные  сковородки  и  здоровенный  казан. Затем  вырубить  длинную  лиственничную жердину,  чтобы  пристроить  котёл  над  костром. Потом  насобирать  плавника  и  сухого  хвороста  на  растопку,  принести  воды,  разрубить  на  части  выскальзывающие  из-под  топора  мослы,  развести  огонь…
При  этом  на  Виталия  всё  время  кто-нибудь  наставительно  покрикивал:  пену  не  прозевай  –  сними  вовремя,  печку  не  перегрей,  ландорики  не  пережарь… Лобик  у  водителя  изрядно  вспотел.

Нанимаясь  на  полевые  работы,  Шестаков  заранее  считал  себя  белой  костью  и  полагал,  что  его  рабочее  место – исключительно  сиденье  водителя. Когда  выяснилось,  что  необходимо  выполнять  много  рутинной  работы – готовить  пищу,  мыть  посуду,  рубить  дрова,  ставить  и  снимать палатку,  и  многое  другое,  нудное  и  неприятное,  он,  гордо  задрав   свою  мефистофельскую  бородку,  заявил:
– Я  не  палаточный  рабочий!
– Значит, – уточнил  бригадир, – ты  ничего  делать  не  будешь? Ведь  палаточного  рабочего  у  нас  нет.
– Не  буду!
– И  твоя  обязанность – только  вездеход?
– Да!
– Хорошо,  – сказал  Володька, – нам  же  лучше!
Виталий  взял  спиннинг  и,  подойдя  к  берегу  протоки,  стал  блеснить  щуку.  Краем  глаза  он  видел,  что  бригада  собралась  возле  Володьки,  и  тот  начал  что-то  говорить  обществу  и  что-то  писать  на  бумажке,  тыкая  пальцами  кнопки  калькулятора.  Все  смотрели  на  бумажку,  согласно  кивали  и,  потирая  руки,  улыбались.
С  этого  момента  Виталия  перестали  попрекать словами  и  донимать  хозяйственными  работами.  Более  того,  стали  мыть  даже  его  персональную  посуду,  наливали  и  подносили  суп  и  чай,  накладывали  макароны  и  кашу. Он  вообще  перестал  прикасаться  к  грязной  посуде,  к  печке,  топору  и  дровам,  не  ставил  палатку,  не  грузил  и  не  разгружал  барахло. Даже  его  собственный  спальник  выгружали  и  стелили  в  палатке. Водитель  понимал,  что  бригадир  что-то  задумал,  но  не  придавал  этому  значения  и  чувствовал  себя,  что  называется,  белым  человеком.
Бригада  продвигалась  вперёд  от  репера  к  реперу. Работа  была  одинаково  тяжёлой  для  всех. Рабочие  таскали  неудобные  трёхметровые  рейки  с  инварной  полосой,  забивая  через  равные  расстояния  здоровенные  костыли,  на  которые  ставились  рейки;  бригадир  переносил  тяжеленный  инструмент  на огромном  деревянном  штативе,  имея  в довесок  карабин  за  плечами,  смотрел  в  трубу  и  диктовал  цифры. Только  помощник  ходил  почти  налегке:  у  него,  как  у  коробейника,  спереди  была  доска-пюпитр  на  ремешке  через  плечо,  да  в  руке  опахало – кусок  фанеры,  прибитый  к  палке. Опахалом  инструмент  закрывался  от  солнца. Но  помощник  был,  пожалуй,  главным  звеном  в  этой  цепочке:  он  должен  уметь  быстро  считать  в  уме  и  так  же  быстро,  но  красиво,  писать  цыфири  в  журнале. Его  задача – вовремя  «выловить»  ошибку  в  наблюдениях. Научить  смотреть  в  нивелир за  пятнадцать  минут  можно  любого  толкового  рабочего,  но  оформить  журнал – это  было  дано  не  каждому. Потому  и  ходила  шутка:  пойти  в  поле  исполнителем  всякий  может,  а  помощником – подучиться  надо.
Прошло  три  недели,  наступил  конец  месяца.
После  обеда  Серёга  стал  налаживать  радиостанцию  для  сеанса  связи,  а  Володька  попросил  бригаду  подойти  к  столу.
– Итак, –  начальник  прикурил  традиционную  папиросу, – прошёл  месяц. Сейчас  я  продиктую  радисту  на  базу  партии  нашу  зарплату. Прошу  каждого  подойти,  ознакомиться  с  цифрами  и  подписать  протокол  о  распределении коэффициента  трудового  участия,  КТУ,  мать  его  в  душу. Лысый! Прошу!
– Не  называй  меня  лысым! – откликнулся  Витя,  но  подошёл  к  столу,  внимательно  изучил  бумажки,  довольно  хмыкнул,  вытер  грязную  ладонь  о  портки  и  поставил  свою  корявую  подпись  в  протоколе.
– Так,  Пётр  Михалыч! – пригласил  бригадир  якута,  который  с  довольным  видом  проделал  то  же  самое.
– Сергей  Григорьевич,  прошу  вас! – Серёга  не  стал  рассматривать  числа,  подписал  бумагу  не  глядя  и  вернулся  к  рации.
– Виталий!
Шестаков  заглянул  в  журнал  и  начал  изучать  колонки  цифр. По  мере  того,  как  до  него  доходил  их  смысл,  челюсть  его  медленно  отваливалась. Наконец,  он  поднял  на  бригадира  возмущённо-обиженный  взгляд  и  спросил:
– А почему?
– Что  почему?
– Ну,  это  же… того… как  это! – он  не  находил  слов,  бородёнка  затряслась  от  обиды. – У   них  по  двести  пятьдесят,  а  у  меня  всего  сто  двадцать!
Жадная  натура  никак  не  находила  оправдания  такой  вопиющей  несправедливости.
– Я  это  не  подпишу! – Виталий  демонстративно  бросил  ручку  на  стол.
– Ну,  не  подпишешь – твоё  право. Я  тут  помечу:  подписывать  отказался. Шашлык  выбросила  в  пропасть, – бригадир  закончил   свою  мысль  словами  из  растасканного  на  цитаты  фильма.
– Но  почему!!? – запротестовал  водитель,  требуя  объяснений.
– Почему? Объясняю! – Володька  прикурил  следующую  папиросу. – У  нас  бригада  неполная. Кроме  исполнителя, – он  ткнул  пальцем  себе  в  живот, –  помощника, – кивнул  в  сторону  Серёги, – двух  реечников, – указал  на  гадко  улыбающихся   рабочих, –  и  водителя, –  бригадир  затянулся  папиросным дымом, –  нам  положены  по  штату  два  замерщика,  зонтовщик,  палаточный  рабочий  и  человек  для  переноски  нивелира. За  последнего  нивелир  таскаю  я.  Опахало  носит  Серёга.  Работу  замерщиков – отмерять  плечи, – мы  делаем  вместе. Ну,  и  за  палаточного  рабочего  мы  тоже  работаем  совместно. Вот  за  всю  эту  недостающую  братию  мы  и  получаем  свою  зарплату. А  ты,  Виталий,  пожелал  выполнять  только  работу  водителя  в  чистом  виде. Вот  и  получай  свой  оклад  жалованья  в  таком  же  чистом  виде.  Я  думаю,  это  в  высшей  степени  справедливо. Сколько  там  время?
– Пора, – взглянув  на  часы,  сказал  Серёга.
– Ну,  с  богом!
Володька  взял  микрофон  и  стал  орать  в  эфир  свои  позывные. Получив  отклик  с  базы  партии,  он  долго  диктовал  туповатому  радисту  цифры,  всё  время  переспрашивая,  правильно  ли  тот  понял.
Водитель  чуть  не  плакал,  бригада  ликовала.
На  следующее  утро  Шестаков  подхватился  раньше  всех  и  начал  готовить  завтрак. Проснувшейся  от  посудного  звона  бригаде  он  заявил:
– Я того… Буду  за  палаточного.
– Не  передумаешь? – спросил  помощник.
– Не  передумаю! – уверил  Виталий.
– Вот  и  славненько, – согласился  бригадир.
Но  на  этом  воспитание  не  закончилось.
При  следующем  переезде  в  какой-то  момент  Виталий  почувствовал,  что  машина  потеряла  управление. Он  остановил  вездеход,  вылез  наружу  и  в  задумчивости  стал  теребить  свою  рыжеватую  бородёнку.
– Разулись? – спросил  бригадир,  не  вылезая  из  кабины.
– Разулись, – вздохнул  водитель.
– Ну,  так  обувайся! – дал  команду  Володька  и  вылез  из  машины.
Гусеница  вездехода,  как  притаившийся  крокодил,  лежала  в  колее  в  метрах  пятидесяти  позади.
– А… это… – Шестаков  был  в  растерянности.
– Что  это? Ты  же  всецело  за  транспорт  отвечаешь, вот  и  давай,  обувай  машину!
Бригадир,  конечно,  понимал,  что  притащить  в  одиночку  семьсот  кило  железа  задача  для  одного  человека  непосильная,  но  продолжал  наставлять  Виталия:
– Бери  кувалду,  разбивай  гуску  на  части,  перетаскивай,  собирай  и  обувайся. А  мы  пока  к  озеру  прогуляемся,  может,  уток  стрельнем.
Все  уже  успели  вылезти  из  кузова  и  согласно  закивали.
– Ну,  ребята! – заохал  Виталий. – Ну,  я  же… это…
– Надорвёшься? – поинтересовался  лысый  Витя.
– Ну,  долго  это  будет! – нашёлся  водитель.
– Это  ничего,  мы  подождём,  время  терпит. А  на базу  доложу,  что  стоим из-за  поломки  вездехода. Что  Шестаков  в  поте  лица  трудится  над  ремонтом.
Виталий  замолчал. Он  понял,  что  над  ним  в  очередной  раз  издеваются.
– Ну,  ладно, – сказал  помощник, – пошли,  притащим.
Гусеницу  разбили  на  две  части,  подтащили  к  вездеходу,  собрали,  обули  машину  и  через  пятнадцать  минут  поехали  дальше.
Пожалуй,  Виталий  понимал,  что  таким  образом  бригадир  пытался  внушить  ему:  здесь  невозможен  индивидуальный  труд,  без  общих  усилий  застрянешь  на  месте  и  ничего  не  заработаешь. Но  лень  основательно  притупляла  это  понимание.

Наконец,   ландорики  были  выпечены,  мослы  с  большими  кусками  мяса  продолжали  вариться  в  казане  на  медленном  огне,  и  Виталий  взялся  за  жаркое. Сначала  он  решил  нажарить  котлет:  фарша  для  этого  накрутили  уже  предостаточно. Но  формовать  из  прилипающего  к  ладоням  фарша  котлеты  ему  не  очень   хотелось. Оставалось  одно – нажарить  мяса.  Но   мяса  в  котле  варилось  такое  количество,  что  жарить  его  ещё  было  крайне  неразумным. И  тогда  водитель  вспомнил  о  тазике  с  потрохами.
Печёнка  была  бордово-красной  и  выглядела  очень  аппетитно. Виталий  отрезал  половину,  нарезал  её  на  куске  фанеры,  сложил  в  большую  эмалированную  мису,  подошёл  к  берегу  и  долго-долго  промывал  в  проточной  воде. Затем  он  вернулся  к  печке,  поставил  на  неё  чугунную  сковородку,  налил  масло  и  вывалил  полуфабрикат.
Минут  через  пятнадцать  от  сковородки  стал  исходить  щекочущий  ноздри  приятный  запах,  и  Виталий  понял,  что  успел  проголодаться. Он  посолил  содержимое  сковородки,  сдобрил  блюдо  изрядными  порциями  каких-то  пряностей,  которых  бригадир,  трепетно  относившийся  к  жратве,  набрал  целый  ящик,  и  закрыл  сковородку  крышкой  от  эмалированного  ведра.
Мясо  в  котле  было  ещё  жёстким. Водитель  подложил  в  костёр  пару  поленьев,  выкурил  сигарету  и  вернулся  к  сковородке. Печёнка  выглядела  готовой  и  аппетитной. Виталий  наколол  на  вилку  кусок и,  обжигаясь,  впился  в  него  зубами. Кусок сочился  кровью,  но  был  восхитительно  вкусен. Водитель  проглотил  порцию  и  потянулся  за  второй. Третий  кусок  он  положил   на  ландорик,  соорудив  подобие  бутерброда,  но  блинчик  оказался  шире,  и  Виталий  добавил  четвёртый  кусок.
– Вкусно,  Виталя? –  Спросил  наблюдавший  за  дегустацией  бригадир.
– Мммм… – Шестаков  не  мог  ответить  и  в  знак  утверждения  поднял  к  небу  большой  палец.
Бригадир  не  выдержал,  подошёл  к  сковородке,  наколол  на  нож,  которым  нарезал  мясо,  порцию  печёнки,  тщательно  подул,  остужая,  отправил  в    рот  и  тоже  замычал:
– Мммм… Се  манифик!
Проглотив  кусок,  он  добавил:
– Учугей! Но  не  прожарилось  ещё! –  и  вернулся  к  своему  занятию.
Пока  варилось  мясо,  Виталий  умудрился  сожрать  почти  полсковородки  жареной  печёнки. Когда же  мясо,  наконец,  сварилось,  проголодавшаяся  бригада  накинулась  на  бульон  с  ландориками,  мозговые  кости  и  варёную  сохатину.  К  печёнке  никто  не  притронулся,  кроме  бригадира,  слопавшего  несколько  кусков.
После  обеда  стали  развешивать  над  костром  ленты  просолившегося  мяса,  чтобы  слегка  подкоптить  перед  завяливанием,  и  Виталий,  наконец,  смог  предаться  развлечению  и  порыбачить. Но  рыба  клевала  плохо:  до  вечера  водитель  поймал  всего три  хариуса,  которые  плавали  в  маленькой  лужице,  ожидая  своей  участи. Это  доставило  некоторое  удовлетворение  бригадиру – по  опыту  он  знал,  что  плохой  клёв  не  предвещает  изменения  погоды. А  рыбу  можно  было  либо  съесть  для  разнообразия,  либо  просто  выпустить  обратно  в  реку.
Виталий  закончил  рыбалку  несколько обеспокоенным. Смотав  леску  и  положив  удочку  у  палатки,  он  подошёл  к  бригадиру  и  спросил:
– У  меня  это… того… моча  зелёная. Это  с  чего?
– Это  гипервитаминоз  или  как  там  его  называют… –  ответил  за  Володьку  Серёга.
– А  чё  это? – забеспокоился  водитель.
– Это  избыток  витаминов  в  организме, – пояснил  бригадир. – У  тебя  отравление  витамином  А. Ты  сколько  печёнки  сожрал? Полсковородки. Да  ещё  и  недожаренной. А  печень – витамин  А  в  чистом  виде.
Виталий  был  человеком  очень  мнительным. Ему  везде  чудилась  смертельно  опасная  зараза. За  первые  три  недели работы  он израсходовал  весь  запас  перекиси  водорода  в  аптечках,  обильно  обрабатывая  каждую  мелкую  царапину,  на  которую  другой  человек  не  обратил  бы  внимания. Когда  же  он  умудрился  порезать  ножом  палец, то  чуть  не  упал  в  обморок  и  извёл  на  ранку  полпузырька  йода  и  упаковку  бинта.
Услышав  из  уст  начальника  страшный  диагноз,  водитель  побледнел.
– Аааа… –  Он  не  знал,  как  спросить. – Что  будет?
– Ничего. – Ответил  Володька,  прикуривая  неизменную  папироску. – Немножко  поболеешь  и  пройдёт. Но  может  быть  и  летальный  исход.
Язык  у  бригадира  был,  как  помело. Он  мог  нести  совершеннейшую  ахинею  с  абсолютно  серьёзным  видом.
– Как  летальный?! – испугался  Шестаков.
– Ну,  как летальный  бывает? Немножко  покорчишься  и  ласты  откинешь. – Подлил  масла  помощник.
– Понос,  судороги,  смерть, – завершил  жуткую  картину  бригадир.
– Смотри-ка, – переменил  тему  разговора  Серёга, – Лысый  с Петрухой  опять…
Володька  повернулся  к  реке,  куда  указывал  помощник. Двое  рабочих  сидели  у  воды  на  корточках. Между  ними  на  двух  камушках  стояла  жестяная  банка  из-под  свиной  тушёнки,  накрытая  верхонкой. Под  банкой  тлел  маленький  костерок.
– Лысый, зараза! – крикнул  бригадир. – Ты  уже  пол-ящика  чаю  извёл  на  своё  пойло! Петруха! И  ты  туда  же? Буду  гроши  за  жратву  считать,  я  на  вас  весь  чай  повешу!
– Не  называй  меня  лысым! – огрызнулся  Виктор.
– Эээ… – сказал  якут. – Не  ругайся… Мы  чуть-чуть…
– Хрен  с  ними, – махнул  рукой  Володька, –  пусть  лакают  свой  чифирь. Но  несколько  пачек  надо  куда-нибудь  упрятать. В  спецчемодан  засунуть. А  то  всю  заварку  изведут,  придётся  листья  кипятить.
Солнце  опустилось  к  горизонту. Наступили  сумерки,  и  на  берег  полезли  комары. Виталий  сидел  у  палатки  на  бревне  и,  отмахиваясь  веткой  тальника,  вслушивался  в  свой  организм. Вроде  бы  всё  было  хорошо,  но  что-то  его  беспокоило.
– Медитирует, – негромко  сказал  Володька  помощнику. – Испужался…
– Ну,  печёнкой  действительно  можно  травануться. Если  нажраться  сырой.
– Я  лично  не  сталкивался  с  таким. Читал  разве. Но  там  описывались  случаи  отравления  печёнкой  морского  зверя,  да  и то  с  голодухи. – Бригадир  краем  глаза  взглянул  на  Виталия  и  добавил:
– Сейчас  я  его  взбодрю…
Он  отошёл  к  кустам  тальника,  справил  малую  нужду  и,  вернувшись,  сказал  так,  чтобы  услышал  водитель:
– Чёрт! У  меня  тоже… того… как  у  Виталия.
– Тоже  траванулся? – поддержал  игру  помощник.
– Похоже  на  то. – Володька  затоптал  докуренную  папиросу. – И  знобит  что-то. На  солнце  перегрелся… Или  от  печёнки… Пойду  спать  лягу!
Бригадир  вошёл  в  палатку,  улёгся  на  спальник,  укрылся  одеялом  и  заснул.
 
Ночью  Шестаков  спал  очень  плохо:  кружилась  голова,  подташнивало,  знобило,  а  к  утру  немного  поднялась  температура. Первым  проснулся  Володька.
– Слышь, – обратился  к  нему  Виталий, – я,  кажется,  заболел…
– А  что  такое? – бригадир  сделал  испуганное  лицо.
– Подташнивает  что-то,  башка  болит,  и  температура…
– Ой-ёй-ой! – застонал  Володька. – У меня  тоже… Но  температуры  вроде  бы  нет…
Их  разговор  разбудил  остальных  и  Виталий  тут  же  заявил:
– Мы  с  бугром  это… заболели…
– Как  заболели? – не  понял  Витя.
– Печёнки  они  вчера  пережрали! – пояснил  Серёга. – И  траванулись.
– Печёнкой? Однако,  как  печёнкой? – поинтересовался  якут.
– Запросто  можно! – уверил  помощник. – А  ты  не  знал?
– Так   всю  жизнь ели – ничего…
– Раз  на  раз  не  приходится, – мудро  заметил  Виктор.
– Пошли  умываться! – сказал  помощник. – Пусть  лежат.
На  берегу  реки  Сергей  рассказал  рабочим,  как  он  и  Володька  накануне  застращали  Виталия,  пока  они  гоняли  «чаи».
Виктор  с  Петром  тоже  начали  подыгрывать. Завтрак  и  чай  «больным»  принесли  в  палатку,  но  есть  Виталий  не  стал – не  было аппетита.  Бригадир  чертыхнулся  про  себя  и  тоже  отказался  от  еды. Но,  выпив  чаю,  он  под  предлогом  физиологической  необходимости  вылез  из  палатки  и  с  аппетитом  умял  свою  пайку.  Затем  вернулся  на   место  и  слабым  голосом  объяснил  водителю  своё  долгое  отсутствие:
– Пронесло… Понос,  зараза…
Через  пятнадцать  минут  Виталий  почувствовал  позывы. Он   подхватился,  заметался  по  палатке,  схватил  попавшуюся  под  руку  «Роман-газету»  и  бросился  в  кусты  под  берег. Тут  же  из  тальника  послышались  раскаты  грома,  но  к  небесам  они  отношения  не  имели. Водитель  кряхтел  и  стонал,  слышались  шлепки  по  ляжкам  и  бормотание:
– Сволочи! Твари! Падлы! Когда ж  вы  напьётесь,  кровососы!
Обитающие  в  прохладной  тени  комары  воспользовались  моментом  и  дружно  набросились  на  аппетитные  ляжки   утолять   свою  вечную  жажду,  включив  водителя  в  пищевую  цепочку. Виталий  был  против,  но  комарам  было  наплевать  на  его  возражения:  невзирая  на  огромные  потери,  они  самоотверженно  выполняли  своё природное  назначение,  бросая  в  бой  всё  новые  и  новые  неисчислимые  легионы.
Четверо  зубоскалов  давились  от  смеха…
К  обеду  Виталию  стало  ещё  хуже.  Он  весь  взмок,  его  трясло  от  озноба;  ещё  дважды  под  всеобщее хихиканье  он  бегал  в  заросли  тальника. Серёга  накормил  водителя  найденным  в  аптечке  левомицетином.  Пришлось  дать таблетку  и  Володьке,  которую  он  втихаря  выплюнул. Виталий  паниковал  и  требовал  срочно  вызвать  вертолёт  для  спасения  его  бесценной  жизни. Проводя  сеанс  связи,  Серёга,  отключив  рацию,  громко  кричал  в  микрофон:
– Как  не  будет?  Пожары?  А  тут  человеку  плохо! А  что  делать-то?  Через  три  дня? А  если  он  за  три  дня  загнётся?
Войдя  в  палатку,  он  заявил:
– Вертака  не  будет. Все  борта  на  тушении пожаров. Лес  везде  горит. Только  через  три  дня.
Виталий  закатил  глаза  и  застонал.
Володьке  основательно  надоело  валяться  на  спальнике,  он  встал  и  вышел  наружу. Рабочие  опять  сидели  у  воды  на  корточках  и  варили  чифирь. Бригадир  взглянул  на  них  и  на  этот  раз  ничего  не  сказал. Прикурив  папиросу,  он  обратился  к  помощнику:
– Ну,  что, Сергей  Григорьевич,  может  пора  заканчивать  эту  клоунаду?
– Пожалуй, пора, – согласился  Серёга. – А  то  мы  его  так  действительно…  того.
– Эй  вы,  гурманы! – крикнул  Володька. – Пошли  больного  поднимать! Хватит  уже!
Все  вошли  в  палатку. Водитель  лежал  и  тихо  постанывал.
– Ну,  что,  Виталий, – сказал  бригадир, – может  быть,  достаточно? Поднимайся  уже  наверное. Хватит  дурку  валять. Работать  ведь  надо.
Водитель  хлопал  ресницами  и  ничего  не  понимал. Володька  с  неизменной  папироской  в  зубах  стоял  посреди  палатки,  помешивал  дымящийся  чай  в  эмалированной  кружке  и  выглядел  совершенно  здоровым  и  румяным.
– Давай-давай,   вставай, – продолжил  помощник, – никакого  отравления  у  тебя  нету! Вылезай,  попей  чайку,  покушай… печёнки  и  выздоровеешь! Ребята,  помогите ему!
Двое  работяг  взяли  недоумевающего  Виталия  под  руки, подняли,  вывели  из  палатки  и  усадили  на  бревно.
– Ты  не  болен, – бригадир  бросил  окурок  в  открытый  зев  печки  и  отхлебнул  чаю. – Ты  себе  это  втемяшил  в  башку.
– А  как  это  может  быть? – полюбопытствовал  Витя.
– Эффект  плацебо, – пояснил  Володька.
– Это  как?
– Ну,  смотри: я  сейчас  прижгу  папироской  петрухину  шею, – сказал  бригадир  и  ткнул  якута,  мешающего  угли  в  печке,  пальцем  в  шею. Якут  дёрнулся,  вскочил  и  заорал:
– Ты  что,  падла! Ты… – папиросы  в  руках  у  Володьки  не  было. – Шуточки,  однако!
– Видишь,  я  внушил  Петру  Михалычу,  что  будет  больно,  и  он  поверил.
Виктор  довольно гыгыкнул:  шутка  ему  понравилась.
– Эффект  плацебо, – продолжил  бригадир, – это эффект  внушения. Врач  говорит  больному,  что  выпишет  ему  чудодейственное  лекарство,  а  выписывает  какой-нибудь  витаминчик. Напишет  своими  каракулями  по-латыни  так,  что понять  это  сможет  только  аптекарь,  но  аптекарь  отпустит  ампулки  и  промолчит.  А  медсестра  с  серьёзным  видом  будет  колоть  укольчики. Больной  настолько  уверен  в  эффективности  лекарства,  что  ему  становится  лучше,  а  иногда  он  и  выздоравливает. С  нашим  Виталием  случилось  то  же  самое. Тот  же  эффект  плацебо,  но  с  обратным  знаком. Ему  внушили,  что  он  отравился,  и он  поверил, а  его  мнительность  усилила  эффект.
Помощник  и  рабочие  ржали,  как  лошади,  бригадир  пакостно  ухмылялся. У  Виталия  от  обиды  выступили  слёзы,  он  хлюпнул  носом  и  громко  произнёс:
– Суки!!!
Рабочие  заржали  ещё  громче.

Через  два  месяца,  к  середине  октября,  бригада  закончила  свою  работу.
Никто  не  умер.

2010 г.


Рецензии