Закидоны. Книга первая
П. Корвилл
Закидоны
Книга первая
«И носило меня, как осенний листок..."
Ильин-7
Пролог
Говорят, бог шельму метит! Вот так и у меня. Пометил меня господин Сорель, а в придачу Ковчег Могущества по полной программе. «Что же мне, теперь, всю жизнь по этой пустыне мотаться» - так кажется орал товарищ Сухов. А вот мне и поорать не на кого! На Мадлен, без толку. Она и так, кой год со мной мается, сама себе не рада! Вот только одно счастье: с каждой переброской, мы молодеем! Боюсь, дождёмся до того, что Мадлен, или я в пелёнках окажемся. Вот тогда и доказывай, что ты не лопух, а что ни на есть самый настоящий «засланец». И где я могу очутиться в следующий раз, совершенно непонятно. Оригинально, чёрт возьми! Хоть в прорубь с головой! Господи, хоть бы узнать, где я буду: на какой планете и в какое время! Если вернусь назад, задушу, а если будет такая возможность, то и загрызу этого Сореля! Хотя надо отдать ему должное, он всё-таки пытается вытащить нас из времени и пространства, и причём кое-что у него получается. Я уж не знаю в какую инопланетную чехарду мы влезли и с каким космическим разумом столкнулись, но видно Сорель продолжает постигать тонкости этих знаний. Поначалу, мы с Мадлен стали появляться в одно время, но в разных местах пространства (хотя впоследствии всё равно встречались наяву), но уже хотя бы не просыпались в одной постели. Кроме того, очутившись в новом месте, я не обязательно находился в сонном состоянии, но тем не менее при переброске сознание на мгновение покидало меня и этот момент исчезал из памяти. Но самое главное, чего видимо добился Сорель (уж не знаю каким образом), то это то, что появляться в новом месте я стал одетым согласно эпохи и своего положения в обществе, а самое главное теперь мне не нужно убеждать окружающих в провалах своей памяти и выведывать у них необходимые сведения.
Каким то, непостижимым образом, я уже знал всё, что со мной происходило ранее в этом месте, насколько человек может запомнить свою жизнь с самого раннего доступного памяти возраста. И ещё, что импонировало, я не только помнил все предыдущие события, но и знал, что последует в дальнейшем (правда в пределах своих знаний об исторической науке). Я, конечно, не мог знать, что будет со мной, через день, месяц, год и вообще, сколько я ещё пробуду в этом месте, но во всяком случае, хоть мог иметь некоторое представление о грядущих событиях.
Так же (что тоже некоторым образом меня обрадовало!), при всех этих перемещениях я наконец перестал молодеть, достигнув порога лет двадцати пяти. А вот Мадлен застыла во времени, где-то около шестнадцатилетнего возраста ( что её тоже радовало и восторгало), а дальше её организм стал отсчитывать часы и дни, как у нормального человека.
Я, думаю, все эти перемещения в пространстве и во времени, ей даже стали нравиться. Она резвилась, как девчонка, сколько я ей не внушал, что неизвестно чем всё это может закончиться. Всякий раз, хороший исход дела, внушал ей некую уверенность в бессмертии и могуществе и сколько я не говорил, что мы не боги, а живые люди и с нами всё может случиться, вплоть до смерти. Любое очередное появление в другом месте может привести к непредсказуемым последствиям, тем более, что я убедился, каждый раз когда мы попадаем туда, то оказываемся в довольно щекотливом положении, если не сказать в экстремальных ситуациях.
Слава богу, я сумел внушить Мадлен все свои мысли, и с тех пор она стала вести себя более осмотрительно и осторожно.
Но беспокоило меня ещё и другое. По всем виденным мною фантастическим фильмам и прочитанным книгам, выходило, что нарушение естественного течения времени, бывает чревато. Раздавил бабочку, и в будущем могут начаться вселенские катаклизмы, принёс что-либо (или забрал) в чужое время и мир исчез, вмешался в историческое события, нарушил ход истории и уже сам можешь не родиться на свет. Уж не знаю насколько это распространяется на появлении в будущем (оно и без твоего вмешательства уже наступило), а вот если начать менять прошлое, тут чёрт его знает, что может произойти.
Я, конечно, не очень верю, что раздавив бабочку, сорвав травинку или даже лишив жизни человека, может что-то здорово поменяться. Скорее всего мир от этого не рухнет…хотя! Мы с Мадлен уже не мало натворили и на нашей матушке Земле, и бог его знает где во Вселенной, и даже возможно в других параллельных мирах. Однако проверить результат своей, так называемой деятельности, мы не могли, ибо не могли (надеюсь пока!) вернуться так скажем на исходную позицию, то есть домой.
И ещё одно меня смущало. Где бы мы с Мадлен не появлялись, никто не был этому удивлён. Словно всё было в порядке вещей и мы с ней давно здесь находимся, нас все тут знают… Почему же всё это так случается и что происходит после того, как мы исчезаем? То ли этого опять же никто не замечает, то ли нас ищут во всю с фонарями. Феномен!
Сдаётся мне, что инопланетяне, которые обладают такими знаниями и возможностями (как перебрасывать одушевлённые объекты и объекты мертвой природы не только во времени и пространстве, но и в параллельные миры и другие измерения) позаботились о защите мирозданья от, так называемого, «дурака»! Скорее всего, при перебросках, скажем так, готовится плацдарм на который потом путешествующие и успешно «приземляются». Причём, всё предусматривается. Если в одном из миров, что-то убывает (материально!), то оно компенсируется чем-то другим, а если наоборот что-то пребывает в этот мир, то оттуда какая-то часть материи должна исчезнуть. И наверное так продолжается пока, переброшенный находится не на своем месте и не в своё время. В мире должно быть равновесие! И оно достигается, не знаю правда как, но поэтому и не наступают потрясения и катаклизмы. Все наши действия, не контролируются, а скажем так компенсируются, чтобы не был нарушен баланс, равновесие.
И скорее всего наши чрезмерно активные действия, не позволяют Сорелю вернуть нас назад. Хотя с другой стороны мы же не можем сидеть сложа руки, в иные моменты можно попросту лишиться головы.
Что же, значит такая судьба нам уготована! А раз так, живи и не горюй!
А, так хочется домой, ибо надоело уже это до чёртиков, и приключения, и всевозможные превращения.
Однако, в путь!
Часть первая
«Он, сказал, поехали…!»
Глава первая
«Там, где клён шумит…!»
Дорога, просёлочная, протоптанная многими телегами, возами и всадниками вилась между полей, рощ и небольших пролесков. На счёт дороги, было конечно сказано очень помпезно. Всего две невидимые колеи в траве из лютиков, клевера и бузины, которые практически закрывали её землянистую полосу, с устремляющуюся куда-то вдаль к стальному граду-Киеву, где в настоящее время правил князь Ярослав Мудрый, Киевский, второй сын равноапостольного князя Владимира и полоцкой княжны Рогнеды! Стояла ранняя весна 1049 года от Рождества Христова и большое посольство от французского короля Генриха I, во главе с епископом Шалонским Роже, ехало за его невестой княжной Анной Ярославной. Я, барон Вольдемар д’Илон тоже находился в числе воинов, которые длинной колонной растянулись по широким русским полям. Точнее сказать я даже командовал вооружённым рыцарским отрядом и даже епископ, пока мы были в походе вынужден был подчиняться мне. Об этом я потребовал дать слово перед королём и сколь он не злился, ему пришлось подчиниться. А король, со свойственной ему иронией, только посмеялся над священником.
Чёрт меня опять забросил непонятно куда! Хорошо хоть на Землю, правда в середину 10 века, но и то слава богу. Тащились мы потихоньку, а обоз растянулся чуть ли не в лье длинной. Ещё бы мало того, что отряд рыцарей человек сорок, да ещё столько же копейщиков и лучников. Кроме этого всевозможных слуг в повозках, да епископ прихватил с десяток священников, во главе с аббатом, и всё это вместе с провизией в повозках, да с десяток ландо и карет, растянулись по дороге к Киеву. Запасные лошади тоже занимали место, привязанные к каждой повозке, да рыцарские кони (запасные), которых вели в поводу оруженосцы. У меня самого было два оруженосца и несколько сменных лошадей.
Погода стояла тёплая, солнце высоко сияло в небе, а птицы щебетали в густой берёзовой роще, с несколькими рядами дубов, к которой мы приближались. Киев был уже недалеко, но мы честно говоря не очень –то и спешили в конце пути! Рано или поздно, но мы прибудем в Киевскую Русь!
Несколько месяцев пути через франкское государство, потом через земли многочисленных немецких княжеств, польско-словяннское государство и наконец встреча с незаметным посадским (доверенным князя Ярослава I, Гавриилом), который и ведёт теперь нас к городу Киеву!
До чего примитивные в здешнее время людишки (правда, надо сказать не всегда!), но на раз, их расколоть ничего не стоит!
Мы, честно говоря, едем с опаской, но ни в коем не собираемся на войну. Я позволил своим рыцарям несколько расслабиться. Они сняли доспехи и броню с коней, передав их в свои повозки, да и сами оделись полегче, но оружие оставили при себе.
Я тоже освободил коня от лишней тяжести (ведь мы не на поле боя!), после чего оставив только лёгкую пластинчатую кольчугу, толедских мастеров, два кинжала, типа мизекордии, так называемый «кинжал милосердия», готовый своим трёхгранным клинком проникнуть в любую щель доспеха и убить, или лишить мук страдания, смертельно раненного врага. На мне был одет лёгкий стальной шлем, поверх войлочной круглой шапки, сапоги с плоскими носами, а самое главное, под длинным тёмно-зелёным плащом, застёгнутым на левом плече золотой заколкой, в виде головы льва, в наплечной кобуре два пистолета «глок-18», с двумя запасными обоймами. Вот пойди постреляй, бой-скаут! А ведь в случае чего, придётся!
Из своего ландо мне махнул рукой епископ Роже, одетый в фиолетовую сутану и четырёхугольную биретту.
Я всё время объезжал, растянувшуюся на столь значительное расстояние нашу колону, и потому быстро подъехал к епископу.
-Сын мой, не сделать ли нам остановку! Мои старые кости уже не выдерживают этой тряски, - спросил епископ.
-Ваше преосвященство! – сказал я – Мы в нескольких лье от Киева, час другой и мы будем на месте, но если вы пожелаете…
-Нет, нет! Тогда не стоит! Чем быстрее мы доедем до Великого Князя, тем лучше! Продолжим наш путь и да благословит нас Дева Мария!
-Слушаюсь, Ваше преосвященство!
Я пришпорил коня и подскакал к проводнику Артемию, которого послал к нам князь Ярослав к землям польским, откуда он и вёл нас по русской земле. Грамота при нём была исправна и верить ему было можно. Да я и без грамоты знал где мы находимся и правильно ли движемся.
Это довольно интересно, когда ты всё уже знаешь заранее, то есть когда-то это видел, но несколько веков спустя. А увидеть теперь это воочию…разум может помутиться! Но куда деваться, жизнь продолжается!
-Эй, Артемий! Коль скоро будет Киев-град? – спросил я проводника.
-Да не далече, княже! Вскорь и Днепр побачим, а там и до Киева рукой подать…
-А что ж ты меня, Артемий, князем величаешь?
-А как же господин! Ты ж по нашему, как свой гутаришь, а по виду ну не меньш, чем князь! А кого ж ещё пошлют к великому князю киевскому Ярославу Владимировичу, как не такого ж князя, хош из заморских земель?
-Так я ведь токмо охраняю посольство, а главный у нас вон епископ Роже.
-Не забижай меня князь! Не подманешь! Твой эпископ супротив тебя ништо! Я ить вижу.
-Ладно, веди далее, Артемий!
Я отъехал назад и не стал больше спорить. Пусть думает что хочет, а мне лучше не показывать, что я знаю до поры, до времени. В своё время, в Киеве я был всего один раз, в 1989 году, да и то проездом, а теперь в середине 11 века, я его и вовсе не узнаю. Единственно, что постоянно, это земля и река Днепр, возле которой и вырос Киев, первая колыбель российской христианской цивилизации.
Наше посольство неспеша двигалось дальше, пока наконец вдали не замаячил Вышгород, форпост Киева, а прямо за ним не заблестел на солнце красавец Днепр, о котором ещё Гоголь говорил, что не всякая птица долетит до его середины. Мы конечно лететь через Днепр не собирались, а потому, поговорив со стражей, поехали дальше вдоль красивейшей из рек в сторону Оболони. Я ехал, подпрыгивая в седле, и невольно, думая о графе Резанове, который приплыл в Сан-Франциско на корабле «Юнона» и влюбился в 15-летнюю Консепсьон Аргуэльо, дочь коменданта, а ведь ему тогда уже было 45 лет. И она полюбила его настолько, что ждала его после отъезда, ещё 1 год, выходя на берег океана и глядя на его немыслимые просторы. Потом она посвятила себя родителям, а в конце жизни ушла в монастырь.
Но всё же это была любовь! А сколько я буду мотаться по времени и кто моя любовь? Не сексуальный партнёр, а настоящая любовь! Я пока не понимал.
В Киев мы въезжали через Лядские ворота, однако стража наше столь многочисленное посольство задержало и пока мы объяснялись, явился княжеский тиун и провёл нас в город. Мы двигались по Подолии и вскоре оказались подле Софийского собора, где в это время крыли купола свинцовыми листами, но пока их не красили. Дома вокруг нас стояли рубленные, каркасно-столбовые, но встречались и каменные. На Подоле проехали мимо красивой соборной церкви святого пророка Ильи и вскоре впереди замаячил княжеский дворец, каменный и величественный. Большинство домов в княжеской части Киева были каменные. Наконец я смогу сложить с себя обязанности по командованию посольством и возложить это на епископа Роже, о чём я и неприменул ему сообщить. Поначалу он обрадовался, но потом растерялся не понимая с чего ему начинать командовать и как обращаться с подчинёнными. Я успокоил его, что с военной частью посольства я займусь сам, а вот официальную часть пусть он берёт на себя. Переговорив с княжеским тиуном, основную часть рыцарей и оруженосцев со слугами, я разместил в гриднице, где и жила княжеская дружина (благо места там хватало) и на подворье. А сам с двумя оруженосцами Леру и Ювелем (по совету того же тиуна) отправился на приличный постоялый двор, расположенный неподалёку от княжеского дворца. Не люблю я эти княжеские дворцы с их шпионами, соглядатаями и прочей великокняжеской нечистью, которая кишит в этих местах. Мне что-нибудь попроще и по натуральнее. Ежели дали в морду, утрись и врежь в ответ. Таким образом, я оставил его преосвященство, епископа Роже и, покинув княжеский дворец, направился на постоялый двор под громким названием «Святой Георгий». Видать он предназначался только для выдающихся воинов, ну а раз я почти таким являлся, то сам бог и велел мне здесь остановиться.
Пока мы ехали через город, я успел рассмотреть киевских горожан: мужчин с кафтанами зелёными с красной каймой по низу и золотыми зарукавьями, поверх у некоторых одета (скорее для форсу!) плащ-корзио, отороченный золотой каймой и круглая шапка с меховым околышем. Особо богатые в сафьяновых сапогах. Ведь едем от княжеского дворца, потом стали попадаться людишки попроще в рубахах и портах. Рубаха на выпуск, подпоясана шнуром или ремешком, причём в онучах и лаптях. Женщины всё больше в длинных рубахах до ступней, а поверх юбка-понёва на поясном ремешке. Поверху одета запона. У знати более всего туники, далматики , плащи. Свит с широкими рукавами было мало, всё ж тепло. Косы у красавиц были заплетены плоско и низко на затылке, стянуты лентой, либо обручем. Замужних женщин можно было узнать сразу, их волосы были закрыты тонкой тканью или сеткой – повойником.
До постоялого двора мы добрались очень быстро. Хозяин Еремий, встретил нас любезно и даже собирался предложить целых три коморки для каждого из нас, но я хмуро сказал, что нам нужна одна комната, но побольше, и с окнами на улицу. То как я это сказал, он видно сразу понял с кем имеет дело, а посему сразу затих, стал серьёзным и безо всяких слов повёл на второй этаж, а коней велел поставить в конюшню, напоить и дать им овса. Я оставил младшего своего оруженосца, Франсуа Ювеля, отрока лет шестнадцати, на постоялом дворе, а сам с Антуаном Леру отправился пройтись по Киеву и присмотреться, что к чему.
Киев по тем временам был самый большой город в Европе. Одних только храмов в городе было около 400, да торжищ около восьми, не считая всякой мелочи, а кроме княжеского двора, ещё дворов 10, сыновей князя да прочих сановников. По улицам, кроме обычных горожан, ходили и дружинники, почти в полном вооружении. На теле кольчуга либо панцирь, шлем с кольчужной бармицей, на поясном ремне меч или сабля. Конечно боевые топоры, кистени, лук и стрелы в граде не носили, как и дротики,- они здесь ни к чему, ведь это не поле битвы.
Киев конечно был защищён по тем временам довольно прилично. Город был окружён рвом с водой, глубиной около 12 метров и высоким валом, около 3,5 километров длиной и с деревянным частоколом почти 16 метров высотой. Да и дружина в городе и старейшая, лепшая, передняя и молодая. Всё здесь было и княжие мужи, и бояре, посадники , тысяцкие, воеводы. А в младшую дружину набирались отроки, кмети, гриди, да дети боярские.
Я с Антуаном Леру двигался по улицам, практически ничем не отличаясь от киевлян, одевшись почти также, сменив шлем на круглую шапку отороченную соболем, одев поверх тонкой кольчуги кафтан и сафьяновые сапоги с загнутыми вверх носами. Кроме кинжала на поясе, оружия у меня не было (на первый взгляд!). Оруженосец был одет почти также, но нёс перед собой в руках, небольшой меч, вкупе с несколькими дротиками. Единственно вместо кафтана, на нём была одета свита, или вернее её подобие с пришитым сзади капюшоном. Что ж это моё предложение (мода скорее 20 века!) ему понравилось и он теперь щеголял в этом наряде.
Пройдя некоторое время по улицам мы вошли в обширную корчму. Бросив корчмарю монету я заказал жареную свинину, пирог с вязигой, яйца сваренные вкрутую и греческое вино. Усевшись в стороне от столовавшихся я стал осматривать всех кто сидел в зале и сразу увидел незнакомцев, которые уже подвыпили и вели себя несколько развязно.
Однозначно было видно, что ребята прибыли издалёка. Одеты они были в пластинчатые доспехи-клибанион, поверх кльчуги. Поверх был одет войлочный плащ. На предплечьях были одеты маникелия, на голенях халкотобия. На ногах высокие ботинки с квадратными носами. Щиты круглые, овальные (скута) стояли прислонённые к скамьям, а кожаные перчатки и железные шлемы лежали тут же подле. Воины то были из Византии. Но меня привлёк их начальничек! Ох! И набью же я ему морду, если он не исчезнет в тот же час с Киева!
Я ел мясо, запивая его вином и поглядывая на эту сволочь. Просто удивительно, как он оказался в этом месте и в это время. Я довольно долго смотрел на его смеющуюся лицо, но потом встал, жестом оставив Леру сидеть на месте и приблизился к кутящим византийцам.
-Приветствую тебя, Алек! – сказал я, усаживаясь на скамью напротив него.
Один из воинов, сидевший рядом протянул ко мне руку и тут же согнулся со страшным рёвом у меня под ногами. Я сказал ему на греческом:
-Ещё дёрнешься и я тебе все пальцы переломаю и на руках, а если захочешь, ещё и на ногах! А ты Алек, если хочешь остаться в живых, отошли своих кнехтов вон отсюда! Ты меня знаешь! В одну секунду перестреляю и твоих клиентов и тебя в том числе. А на этой земле, освящённой, ты больше увы не возродишься. А на всякий случай, я тебе ещё и кол осиновый в сердце загоню. Хоть и не верю в вампирские дела, но всё равно сделаю так, как сказал.
Алек сразу стал белее снега и приказал своим воинам быстро выметаться из корчмы. Те поворчали, но всё же поднялись и зло поглядывая на меня вышли за дверь. Я на всякий случай навернул на ствол глушитель и, демонстративно передёрнув затвор, засунул «глок» опять в кобуру.
-Ты откуда здесь придурок нарисовался? – небрежно спросил я его.
-Так ведь пути господни неисповедимы…
-Или лучше сказать, пути Разрушителя Галактик?
-Может и так…
-Давай выкладывай, а то шлёпну в лобешник и больше уже не оживёшь!
-Ничего я не знаю! – прошептал Алек. – Просто очутился в Константинополе. Вот и послал меня Константин IX Мономах, сопровитель супруги Зои, вместе с посольством в Киев…
-Зачем?
-Чтобы расстроить сватовство Анны Ярославны с королём франков!
-И как преуспел?
-Да мы только вчера прибыли…
-И как же тебя теперь кличут?
-Андроник Склир, друнгарий.
-Как же ты управляешься с 400 воинов. Ты ведь даже себе задницу самостоятельно подтереть не можешь?
Тишина и спокойствие, даже сказать ничего не смог.
-Как же всё же ты сюда попал? Знаешь?
-Понятия не имею! Единственно, что я знаю, это только голос свыше о том, что я должен встретиться с вами и сказать о том, что вы никогда больше не попадёте в своё время и в своё место…
-Неужели? И кто же тебе это сказал?
-Понятия не имею! Думаю это был сам Разрушитель Галактик…
-И ты его до сих пор боишься?
-Так он же ведь…сат…
-Боишься больше чем меня?
-А кто же может его не бояться? Он просил при встрече передать вам, что вы будете метаться во времени и в пространстве и больше никогда не вернётесь назад! Никогда!!
-Я может щенок и не вернусь, но никогда не стану таким уродом, как ты. А теперь слушай меня сюда! Ты немедленно убираешься со своей оравой из Киева. Я даю тебе на это двадцать минут! После этого вы все будете уничтожены. Это тебе понятно? Кивни головой, придурок, если понял!
Только бодливый бык может так кивать головой!
-Пошли отсюда! – сказал я. – Хочу убедиться, что ты убрался к чёртовой матери. Марш!!
Я взял его за шкирку и швырнул к двери. Злость буквально кипела в моих жилах. Выйдя за двери, я успел краем глаза увидеть, как ко мне метнулось несколько теней. Ребята это вам не 10 век, сплоховали, а значит и лежать вам в земле сырой. Хотя возможно киевляне неустановленные трупы просто сбрасывали в Днепр, но скорее всего закапывали в землю.
Спецназ работает быстро и тихо. Перекувырнувшись я метнул пару ножей прямо в горло нападающих и вырвав из кобуры «глок», открыл стрельбу очередью. Я думаю их бы не спас даже кевларовый жилет, а задрипаные доспехи из металлической кольчуги и подавно. Навалял я их достаточно, человек наверное двенадцать, а последнюю пулю положил моему другу Алеку, прямо в правую ягодицу. Что-то мне показалось, что седалищный нерв я ему перебил, а значит хромать ему всю оставшуюся жизнь, даже в 21 веке такие операции не делают. Плыви клиент! Догонять я его не стал. Бог ему судья!
Но ноги всё же уносить надо! Совсем недалеко застукал своей колотушкой ночной сторож, а мне встречаться с ним вовсе не входило в планы. Объясняй потом княжеской страже, какого чёрта я положил здесь столько народу. Хотя честно говоря, они сами напросились. Однако местные дознаватели долго будут соображать почему они мертвы, ведь пуль в эти времена ещё никто не видел. Выбежавший вслед за мною оруженосец Леру, тоже разинул рот от удивления, но я потянул его за рукав и быстро скрылся на соседней улице.
Я подумал, что басилевс (византийский император) не будет подымать бучу от смерти десятка воинов, но вполне может быть, что их здесь гораздо больше, а в корчме сидели только эти двенадцать человек. Ничего прорвёмся, я вставил в «глок» новую обойму и мы двинулись к постоялому двору. Не успели пройти и десяток метров, как навстречу послышался топот ног небольшого отряда. Я тут же утащил оруженосца Леру в проулок от греха подальше. А ведь чёртов Алек обманул меня! Какой он к чёрту посол василевса. Рангом не дорос. Хренов друнгарий!
Здесь скорее протомагистр должен быть посланником парфирородного автократора. Вот и шагал впереди центурии из ста воинов, разбитых на 10 контурбениий рядом с командиром кентархом этот человек. Я пока не собирался ему показываться. Половина из них представляла из себя лёгкую пехоту из токсотов – лучников со спатой (обоюдоострыми мечами, а также псилаями – метателями дротиков. Тяжёлой пехоты видно не было, но ехало лёгкая конница с метательными копьями, мечами, луками, круглыми щитами и небольшими топориками. Я зажал рот оруженосцу, чтобы он сдуру не поднял вой. Два человека во главе этого отряда, были одеты богато. Ехали они на арабских скакунах и одеты были в тунику – саккас, тёмно-зелёного и багряного цвета, поверх был одет плащ – сагион. Сапоги были расшиты жемчугом. На голове колпак со сферической тульей и слегка отстающим околышем. Все руки в перстнях. Сразу видно, что птицы большого полёта. Вот только почему князь Ярослав, разрешил этой своре заявиться при его дворе. Хотя чего ему бояться каких-то ста человек, имея такую дружину! Честно говоря, я бы сам смог положить всё это воинство, на этой узкой улочке в Киеве. Но зачем мне с ними связываться, я и так уже навалял делов.
Подождав пока византийцы прошли мимо нас, мы с Леру снова двинулись дальше. Уж очень хотелось поскорее добраться до постели и выспаться, как следует.
Когда мы подошли к постоялому двору из-за угла выскочил малец, лет десяти и залопотал:
-Господин барон, господин барон…
-Чего тебе отрок? – спросил я, оглядываясь.
-Я к вам с посланием…
-Ну, глаголь, кто тебя послал и зачем?
-Так ить ваше княжество, послала меня служанка княгини нашей Анны и велела шоб я вас к неё привёл…
-И как её кличут?
-Мария!
-И что она желает?
-То мне господин неведомо…
-А не брешешь?
-Зачем мне то! Шо мне велели, то и сполняю! Так пойдёте?
-Ладно, веди! Но в случае чего…
-Да за ради бога…
-Давай ступай! Пошли Леру, в случае чего сверни ему шею!
-Слушаю, господин барон! – вполне серьёзно сказал мой оруженосец.
Я только усмехнулся.
Мы прошли по запутанным улицам, никого не встречая на своём пути.
-Эй, малец! – спросил я. – Княжеский двор уже закрыт, как же мы попадём туда.
-Вы ваша милость не волнуйтесь, я вас проведу!
-Надеюсь! – пробормотал я.
Мы лезли через какие-то кусты, перелезали ограды и даже поднимались по каким-то деревянным лестницам. Наконец этот мальчик привёл нас к невысокому каменному зданию и постучав в окованные металлом двери, тут же исчез. «Вот попал!» - подумал я , но меня тут же затащили внутрь, а Леру остался снаружи. Чисто девичья рука тащила меня по коридору, пока наконец я не оказался в небольшой каморке с низким сводчатым потолком. Лучина едва освещала это помещение, но всё равно я сумел осмотреть его, и увидел небольшую кровать, комод и полку на одной из стен. Но не это меня волновало. Я ухватил девицу за руки и заглянул ей в глаза. Куда мне от неё деться! Но что может случиться с этой женщиной, я просто теряю разум.
-Мадлен!
-Не Мадлен, а Мария!
-Хрен редьки не слаще!
-Не понимаю!
-Тебе и не понять!
-Почему?
-Это сугубо русское выражение! А ты опять здесь и становишься всё моложе! Как ты думаешь, сколько тебе сейчас лет? Скоро по воли твоего дядюшки ты станешь младенцем!
-Не думаю!
-Слава богу! Что ты хочешь от меня?
-А ты не знаешь?
-Пока не догадываюсь.
-Пойдём ко мне, я медовухи налью.
-Давай!
Из кувшина она налила мне в кружку сброженного мёда, а также и себе. Мы выпили. А что делает мужчина, когда перед ним молодая девчонка, лет восемнадцати, а в тебе пол-литра медовухи и сарафан уже снят и груди стоят торчком и дыхание у девицы напряженные и рука очутилась прямо в брюках, только завалить на постель. Я даже не осознал порвал я одежду или всё-таки успел снять её, но дикий крик Мадлен я сразу осознал.
-Ты что девственница? – спросил я.
-Не знаю, - простонала Мадлен, - но очень больно. Такого никогда раньше не было.
Я посмотрел и увидел, что из неё идёт кровь.
-Послушай, - сказал я, - ты что опять стала девственницей. Ты ведь помолодела, значит это вполне возможно…
-Наверно…всё равно возьми меня, я потерплю…
-Но ведь тебе больно!
-Глупенький! Мне хорошо! Я тебя хочу, бери меня…Это даже интересно!
Потом мы спали. Интересно видеть женщину, которая помолодела на несколько десятков лет, только ради этого можно было жить и мотаться по временам и пространствам. Я уже честно говоря не знаю, кого я люблю, за что я люблю и на сколько люблю. Врядли об этом кто-нибудь может сказать достоверно, покажите мне этого человека и я ему никогда не поверю. Самое сложное в мире – это человеческие отношения, их нельзя просчитать и вывести математические формулы, а тем более определить другими законами природы.
Рано утром, когда я проснулся, Мадлен опять уселась на меня и я проник в неё.
-Глупая! – начал я её целовать. – Тебе же опять будет больно!
-Ну и пусть!
-Но ведь больно! И учти я возможно не смогу сдержаться!
-И хорошо!
В следующее время она стала стонать, закусив губы.
-Послушай, Мадлен! Можно ведь по другому!
-Хорошо, делай, как хочешь!
-Не побоишься?
-Нет!
Усталые и растрёпанные мы лежали в постели и Мадлен тихо стонала от удовольствия и гладила меня по низу живота.
-Мадлен! – сказал я. – Прекрати, а то я опять не выдержу и займусь с тобой любовью.
-Вот и займись!
-Ты нарываешься!
-Только этого и желаю…
Больше я ничего не помнил…сначала была любовь, а потом сон…сон…сон.
Все следующие дни прошли в каком-то сумбуре. Я мало участвовал в переговорах посольства короля Генриха I, один раз присутствовал на пиру, который князь Ярослав дал своим гостям. Здесь же были и византийцы, правда Алека среди них не было. Но трое сидели в самых богатых нарядах: один из них был протомагистр Лев Докиан, другой его секретарь Ираклий Ватац, да ещё друнгарий Феофил Скилица. Они как-то странно поглядывали в мою сторону, где я сидел за столом в окружении четырёх своих рыцарей. Правда кроме взглядов они ничего не предпринимали, а я тоже не стал с ними задираться. Епископ Роже сидел за главным столом с князем Ярославом и его женой шведской принцессой Ингегердой (в православии принявшей имя Ирина), а так же княжной Анной Ярославной. Остальные дочери князя уже были отданы замуж и уехали к своим мужьям: Елизавета за будущего короля Норвегии Харольда Смелого, а Анастасия стала королевой Венгрии, выйдя замуж за Андрея I. Епископ Шалонский Роже пытался заключить свадебный договор, чего не сумело сделать первое посольство, во главе с епископом Мо Готье. Князь Ярослав налаживал отношения с европейскими державами и мне было непонятно почему он не спешил отдать свою младшую дочь за французского короля, ведь это было крайне полезная женитьба. Скорее всего здесь действительно был замешан византийский басилевс, который не хотел укрепления Киевской Руси и её влияния на западные державы. Воевать князь Ярослав не любил, а больше надеялся на дипломатию, потому и выдавал своих дочерей в иноземные страны. Правда и он совершил множество походов и на финнов, и на ямь, и на Литву с Польшей, но больше всего боялись византийцы после его похода в 1043 году, когда их флот был разбит его сыном Владимиром. Но более всего был им памятен поход Вещего Олега в 907 году, когда он прибил свой щит на вратах Царьграда, то бишь Константинополя.
Вот и теперь мне казалось, что они строят какие-то козни против киевского князя, вот только какие, было пока непонятно. Однако ухо надо было держать востро.
Скорее всего это касалось княжны Анны. Я думаю назревал очередной кризис между Киевской Русью и Византией и князь Ярослав хотел выдать Анну за германского императора Генриха III, но тот предпочёл брак с Агнессой Аквитанской, дочерью Гильома V, который мог помочь ему с помощью бургундских феодалов в войне с Францией. Между этими государствами отношения значительно ухудшились. Поэтому Ярослав и решил отдать Анну за короля франков. И хотя отношения с Византией вроде стали налаживаться и он даже женил своего сына Всеволода на византийской принцессе, но видно не доверял хитрым грекам (как в том числе и я). Мне показалось, что византийцы хотят выкрасть княжну Анну, чтобы манипулировать князем Ярославом. Вот когда это может случиться? В Киеве осуществить такое врядли удастся, а вот когда Анна поедет во Францию, это будет гораздо проще. Значит надо быть готовым к такому нападению.
А пока, обдумывая всё это, я сидел за столом и уплетал всё подряд. На столе были выставлены – жареный поросёнок с гречневой кашей, тушёная баранина и говядина, на отдельном блюде были выложены голуби, а на серебряном блюде красовался лебедь с изогнутой шеей и красным клювом. Поодаль в таком же виде красовались друг против друга два журавля. Тут же была разложена и дичина: оленина, кабанина, медвежатина, зайчатина. Очищенные куриные яйца, лежали вперемежку с всевозможными овощами. Хлеб лежал рядом с пирогами, а фаршированные щуки и осетры, были украшены зеленью. Кроме хмельного кваса и мёда, здесь же в кувшинах стояло греческое и римское вино. Всё было как обычно на пиру, все ели, пили и шумно говорили.
Наконец насытившись я потихоньку улизнул из-за стола. За дверью меня ожидал оруженосец Антуан Леру и подозрительно и льстиво улыбался.
-Выкладывай! Что случилось? – строго спросил я.
-О вас сказывались, господин барон, - улыбнулся он.
-Представляю кто! – пробормотал я.
-Вы правильно догадываетесь…
-Ладно идём! Постоишь на страже…Сам напросился!
Я опять очутился в комнате Мадлен. Она меня уже ждала. Я не понимал, когда же она прислуживает своей госпоже, княгине Анне Ярославне. Именно об этом я её и спросил.
-Что вы господин барон д’Илон! – удивилась она. – Я для княжны скорее подруга, поверенная в её делах, а не служанка. Прислуга у неё совсем другая.
-Удивительно!!
-Ничего удивительного, просто так сложились обстоятельства. А может мы займёмся другими делами? – лукаво спросила она, прильнув ко мне. – Ты опять притащил своего оруженосца для охраны, а где же второй? Может пригласим и их, я не против попробовать сразу троих. А?!
-Нет уж, уволь! – возмутился я. – Мне ещё других мужиков недоставало. Я не гомик! Вот если бы ещё были женщины, тогда я не против…А вообще-то я чертовски устал и хотел просто поспать, пока…
-Что ж господин барон, - усмехнулась Мадлен, - постель я вам сейчас приготовлю, отдыхайте. Но надеюсь что потом…
-Надеяться надо всегда…- сказал я, зевнув.
Пока Мадлен стелила постель, я разделся и, упав на мягкую перину, тут же провалился в тяжёлый сон.
Проснулся я ночью от того, что Мадлен уселась на меня и пыталась заняться со мной любовью и только через некоторое время я понял, что это не она. При свете лампады и лунного света, падающего через два небольших слюдяных окошка, я увидел что это молодая девушка, совершенно обнажённая, с длинной чёрной косой цвета вороного крыла, перекинутой на грудь. Ей было лет восемнадцать, хотя я и мог ошибаться, но она в теле, из тех, которых называют пышкой. Фигура у неё была красивая, с высокой тугой грудью. Я притронулся к её набухшим соскам, и девица тут же дёрнулась и застонала. Мне ещё одной девственницы не хватало! Да и как она очутилась здесь! То, что она была девственницей, я понял по тому, как она неумело пыталась заняться со мной любовью. И тут на ухо мне зашептал голос Мадлен, а по нынешнему Марии:
-Что, господин барон, теперь вы довольны? Ведь вы этого хотели, или во всяком случае мечтали о сём!
И она, прижавшись ко мне прохладным тугим телом, стала ласкать меня и целовать в шею.
-Что эта за девица? – спросил я её тихо.
-Да посадская девка Ксюха, я её уговорила вот она пришла.
-Какого чёрта, ты притащила ко мне девственницу?
-Как девственницу? – удивилась Мария-Мадлен. – Да Ксюшка на всех парней вешается, она вообще неравнодушна к мужскому полу. Я думала она уже давно спит с парнями…
-Выходит, что не спала…
В это время наконец у девицы всё получилось и я утвердился в том, что был прав. Поняла это и Мадлен, когда Ксюша, сначала закричала, а потом начала стонать и пыталась отстраниться от меня. Когда всё было кончено, она сползла с меня и свернувшись калачиком, тихонько хлюпала носом.
От злости на себя и на Мадлен, я подмял её под себя, поднял её ноги, согнутые в коленях и теперь уже новоявленная Мария, стала стонать и биться подо мной, пытаясь вырваться. Дудки!
Когда утром я проснулся, они обе лежали, прижавшись ко мне с двух сторон и дрыхли без задних ног. Отдых отдыхом, но пора было приниматься и за свои непосредственные обязанности. Оруженосец Леру ждал меня за дверью, сонный и хитро улыбающийся.
-За мной, марш! – хмуро сказал я и отправился к епископу Роже, которому с его камарильей, князь отвёл место на своём дворе.
Пройдя по многим коридорам и лестничным переходам с галереями я наконец очутился у двери покоев епископа. Возле двери, по обе её стороны стояли два копейщика, которые, узнав меня тут вытянулись и замолчали, хотя до этого вели какие-то разговоры вполголоса. Я велел Леру оставаться с ними, а сам, постучав в дверь, тут же вошёл в комнату.
За столом в креслах сидели епископ Роже и аббат Флери. Они вели какую-то оживлённую беседу, но при виде меня они сразу замолчали, как и те воины за дверями.
-Ваше преосвященство! Господин аббат! – обратился я к ним.
-Господин барон! – поднялся с кресла епископ. – Храни вас бог, сын мой! Какое божье провидение, привело вас к духовному лицу? Может, желаете исповедаться?
-С этим, я думаю, пока повременим! – усмехнулся я. – У нас появились другие трудности, ваше преосвященство…
-Какие, сын мой? – несколько испугано спросил епископ.
-Вы конечно заметили, кто сидел на пиру у князя, кроме нас разумеется и в качестве гостей…?
-Конечно! Это были послы, византийские греки.
-С четырьмя сотнями воинов?
-Уже несколько меньше. Часть из них отбыла назад в Константинополь.
-Кто же это вам сказал?
-Князь!
-Человек 12-15!
-Откуда вы это знаете? – удивился епископ.
-Догадался! Но остальные то все, остались!
Ай, да князь! Конечно, непонятно было (тому, кто их нашёл – скорее ночным сторожам!) чем они убиты и почему, а заваривать сейчас свару с византийцами, после того, как всё утряслось… Свидетелей не было, может они сами перепились и перебили друг друга. Видно люди князя, убрали потиху трупы и распустили слух, что те отправились на родину, а может и просто сбежали (скорее всего так и подумал друнгарий Скилица). Конечно теперь нам (то есть мне!) надо быть поосторожнее. Если навалять ещё раз такое количество трупов византийцев в Киеве, то князь Ярослав, просто вынужден будет искать убийц его гостей, а тем более послов дружеского (или нет?!) государства. Ладно, придётся теперь, в случае опасности, стрелять только по конечностям!
-Так что же такое случилось, господин барон? – вступил в нашу беседу аббат.
-Пока ничего не случилось, святые отцы! – улыбнулся я. – Но всё может быть по воле божьей. Однако, как говорят руссы, на бога надейся, а сам не плошай!
-Что это значит? – удивился епископ Роже.
-Это значит, что нам всё надо продумать и предпринять кое-какие действия. Как вы думаете, Ваше преосвященство, как долго ещё задержится наше посольство в Киеве, сколько пройдёт времени, пока Великий князь Киевский, согласится отправить княжну Анну Ярославну на встречу с её женихом.
-Сын мой! – вздохнул епископ. – Пути господни неисповедимы! Трудно идут переговоры с князем руссов! Мы предлагаем одно, князь вроде соглашается, потом кто-то из советников внушает ему другие мысли и он пятится назад, словно рак. Вообще-то, всё упирается в приданное невесты. Князь Ярослав, благо, что зовётся у своего народа Мудрым, предлагает в приданное ленные земли близ града-Киева, как вассальные владения, для нашего короля, в приданное невесты. А как править такими землями, до которых придётся добираться несколько месяцев, да ещё с целым войском. Здесь не то, что получишь прибыль с таких владений, а наоборот будешь в убытке и большом.
-Значит, изъясняться будем долго? – спросил я.
-На всё воля божья, господин барон! – вознёс руки вверх епископ. – Но поймите и меня, сын мой! Мне даны моим королём и другие поручения, а также вассалом короля Гасленом де Шони и нашей святой церковью вместе с папой Николаем II. Я должен всё это выполнить, во имя бога! Не строй мне препоны, сын мой!
-Кто сказал вам эту ложь, Ваше преосвященство?
Наступило длительное молчание, которое, как всегда утомительно действовало мне на нервы. Когда наступает такая тишина, всегда становится страшно. Страшно от безысходности! Страшно от идиотизма! Страшно от безразличия! А более всего страшно от победоносной иронии, которую высказывают униженным и поверженным. Наверное, поэтому, когда я вижу не бойцов, выражающих уважение побеждённым, а издевающимся громилам, я убиваю их сразу, или, во всяком случае делаю инвалидами. Человек, после совершеннолетия должен отвечать за свои поступки, а если он этого не делает – значит, он мой!
-Сын мой! – помолчав, продолжил епископ. – Я ещё сам не знаю, куда меня приведут пути господни! Но я следую своему вассальному долгу и своей вере, которую не сломает никто и не одолеет никакая дьявольская сила…Я верую только в господа нашего бога и призываю тебя, сын мой, спаси свою душу, последуй за нами…
-Отец мой! – взъярился я. – Какой дьявол вселился в тебя!
-Не поминай о нечестивом!! – вскричал епископ, вскакивая с кресла. – Молись и ты будешь прощён!
-Прощён в чём?
-Да ты ведь хочешь убить, княжну Анну!
-Я??!!! И с чего вы это взяли, Ваше преосвященство?
-Меня предупредили и предоставили доказательства…
-А, пожелаете, я скажу, кто это был?! Поведал о сём протомагистр Докиан, а сведения вам доставил, его секретарь Ватац, так ведь…
-Но, господин барон, всё же…
-Если вы верите византийцам, то мне святые отцы, с вами говорить не о чем…Я сейчас уйду, а вы подумайте: кому верить, а кому нет!
-Постой, сын мой! – взмолился епископ. – Видно я был обманут…
-Клянусь, это так!
-Но зачем?!
-Ваше преосвященство! Вы что же не догадываетесь?! Византийцы желают подчинить своему влиянию Киевскую Русь, а для этого, что необходимо… иметь в заложниках человека близкого князю Ярославу!
-Так, так…-пробормотал епископ Роже.
-А значит, похитив княжну Анну они выигрывают вдвойне: держат на коротком поводке князя Ярослава, а в придачу ко всему лишают чести короля Генриха Французского, который не сумел уберечь своей невесты. Ведь похищать её, скорее всего, они собираются на пути из Киева в Париж.
-Ты так думаешь? Сын мой!
-Я в этом уверен, ваше преосвященство!
-И что же нам делать?
-Ничем не показывать, что это стало нам известно. До Польши, я надеюсь, князь Ярослав даст нам в провожатые свою дружину, а там, как господь рассудит…но я думаю до этого я разберусь с протомагистром Докианом…
-Только, господин барон…
-Я знаю, ваше преосвященство…никто ничего не узнает. Только я и он! Будет он знать то, что хочет, или не успеет понять этого, но более этого не узнает никто! В этом я клянусь!
-Будь светел мир, над тобой, сын мой!
-Я клянусь, что сберегу этот свет, падре!
-Ступай с миром!
Прошло лето, пролетела осень, протянулась зима. Зимы, на, Руси, как и всегда затяжные и морозные. Чудно смотреть, как слюдяное оконце затягивается морозным узором, а в печи разгораются замёрзшие в сосульки наколотые берёзовые дрова, а на груди у тебя лежит прекрасное девичье лицо, обрамлённое густой гривой нежно пахнущих волос. Да и ты сам можешь любить это упругое, красивое тело несколько раз подряд, а потом падать в сладостной истоме в пропасть, лаская гладкую, нежную кожу.
Наконец она под вечер, устало дыша, прошептала мне на ухо:
-Вольдемар! Меня призвал к себе князь и приказал, что я еду с княжной во Францию…
-С принцессой Анной?
-Это у вас принцесса! У нас княжна!! Русская и никакая другая!
-А ты –то Мадлен, давно русской стала!
-Когда надо, тогда и стала! Не береди мне душу!
-Хорошо, а что сейчас хочешь?
-А ты не догадываешься?
-Обязательно!
Что может быть сладостнее, погрузиться в женское лоно, пусть
это покажется обыденным, пустяковым, некоторым даже мерзким, порою неблагозвучным, отвратительным, но обладание женщиной такая сладость, которую не может заменить ничто и никто! Может ради этого и живёт мужчина. А иначе зачем? Потерял возможность, чтобы под тобой рыдала и стонала женщина, так и жить не зачем! Весь удел.
Не прошло и года, как мы стали собираться в обратный путь. Мадлен лаская мою грудь, вдруг стала шептать:
-Владимир! Я не знаю, что мне делать!
-В смысле?
-В смысле ребёнка…
-Какого?
-Нашего!
-Ты что беременна? От меня?
-Нет! От папы Римского!
-Надеюсь это не шутка?!
-Ни в коей мере…
А вот это называется, залетел по полной программе.
-И что ты собираешься делать?
-Два варианта: рожать, либо вытравить плод.
-Типун тебе на язык – я имею в виду вытравить…
-Ты серьёзно…
Такого секса у меня не было ещё никогда. Чтобы меня, так изнасиловали, я даже не представлял, что это возможно. Человечество знает всего три вида сексуальных возможностей – это оральный, вагинальный и анальный секс, но совместить всё это сразу, практически невозможно, а у нас, похоже это таки удалось.
В начале было – слово! Это понятно! Но как словами выразить любовь, жгучее желание обладания, когда даже кровь вскипает в жилах и выплёскивается сквозь кожу, когда улетаешь в самое начало своей жизни, когда падаешь в самую глубокую пропасть в мире, ощущая сладостное желание смерти и не найдя её, выкарабкаться из этой бездны и лететь, лететь!
Я лежал и гладил, лежал и гладил.
-Тебе хорошо?
-Никогда так не было…!
-Хочешь, ты станешь моей в этой жизни…
-Я и так твоя! Ты разве не заметил?
-Заметил!
-Тогда возьми меня, ещё, ещё, ещё…
Этот крик, наверное слышали не только на княжеском дворе, но даже и в стольном граде Киеве, говорят, что очень долго шёл слух о том, что в княжеской темнице пытают печенегов. Так рождаются слухи!
Не так всё быстро решается в официальных верхах. Я уже не желаю влезать в высшую государственную политику, пусть это решает епископат, королевские подданные и слуги. Моё дело охрана! И я довезу княжну до короля целой и невредимой! Чего бы этого мне не стоило!
Прошёл ещё месяц в бесполезных и глупых переговорах. Я бы так не сумел, в течение целого дня обсуждать одно предложение договора, как правильно должна подписываться новая королева и прийти к консенсусу, что княгиня подпишется своим именем «Анна Ръина», а наш бедный Генрих, не умея писать вовсе, поставит всего лишь крестик.
Вообще, если память мне не изменяет, Людовик VI пожертвовал Сен-Дени драгоценнейший гиацинт бабки, дочери короля рутенов, по тем временам необыкновенная щедрость! А Папа Николай II в 1059 году писал (скорее всего кардинал-епископ Пётр Дамиани), о королеве Анне Французской: «Слух о ваших добродетелях, восхитительная дева, дошёл до наших ушей, и с великою радостью слышим мы, что вы выполняете в этом очень христианском государстве свои королевские обязанности с похвальным рвением и замечательным умом».
А сейчас я пока бродил по Киеву и ждал, когда наконец закончатся все эти дипломатические дела. Меня уже давно посещают мысли, что мы находимся не на Земле. Что-то на этой планете меня смущает, мало того, что интуиция подсказывает мне это, но ведь существуют и другие материальные факты. Впервые эти сомнения возникли у меня, когда мы ехали из Парижа в Киев и остановились на ночёвку под Русенбургом. Мне «посчастливилось» разместиться в лагере под открытым небом, как и другим моим рыцарям. Правда ложе из сена, поверх которого была постелена войлочная накидка, а сверху ещё и меховой плащ, стало неплохой постелью. Было тепло, даже ночью. На небе ни облачка и звёзды светили необыкновенно ярко, заполняя собой всё тёмно-синее пространство над головой. Я лежал на спине, но никак не мог заснуть, поэтому и любовался звёздами. Я конечно не астроном, но в силу своей прежней армейской службы, а ещё ранее учёбы, нас обучали карте звёздного неба, особенно Северного полушария. Не имея под рукой ни одного прибора, нас учили определять направление движения, месторасположение и даже время года (хотя до сих пор не могу понять, зачем это надо). Все созвездия я конечно не помню, но некоторые могу и сейчас найти на небе невооружённым глазом. За каких нибудь тысячу лет, созвездия или отдельные звёзды не могут поменять своё месторасположение на небе, для этого необходимы сотни миллионов лет.
Но сейчас меня не то, что привело к панике, но вызвало недоумение и несколько бросило в дрожь. Вот Большая Медведица, вот Малая Медведица и я по привычке провожу мысленную линию, между двумя крайними звёздами в надежде определить Полярную звезду.
Там, где она должна была, быть…её не было! Тёмное пятно! Даже ни одной звезды! Я лихорадочно стал шарить по небу. Нашел созвездие Девы, правда несколько в другом месте, нашёл Орион, который светил раз в пять ярче, созвездие Близнецы, правда немного видоизменённое, но сколько я не искал в небе известное и мною любимое созвездие Андромеды, его нигде не было. Я даже вспомнил еще несколько созвездий и нашёл их в небе.
Но ни Полярной звезды, ни Андромеды!
На душе заскребли кошки, а в голове начали появляться дурные мысли, хоть я и гнал их. Хотя казалось бы после жизни на планете Земир, в королевстве Фрилания (см. Ильин-6) бояться уже было нечего. Но всё же хотелось оказаться на Земле, пусть и в другие времена.
Теперь во всём и везде я искал сравнения и различия, насколько я мог уяснить это по мере своих знаний. Однако это была трудновыполнимая задача. Сравнивать, скажем флору и фауну, было невозможно. За тысячу лет даже на настоящей Земле, многие виды растений и животных исчезли, уж не знаю эволюционировали ли новые, я не учёный. Но вот то, что в Киеве выращивали и употребляли в пищу, что-то довольно похожее на картофель было немыслимо! Картофель попал в Россию, по моему, только в 18 веке, а здесь его уже уплетают за обе щёки! Сюда в Киев епископ со священниками должны были трястись на мулах, а на самом деле комфортабельно катили в открытом ландо, которое появилось лет на 700 позже, а в Киеве, как и было на Земле в те времена, богатые бояре выезжали, даже летом, в повозках, поставленных на полозья. В одеждах тоже были различные неувязки, у богатых были (хоть и примитивные) застежки «молнии», у рыцарей панцирь соединялся на резьбовых застёжках и ещё много всяких мелочей, которые были изобретены на Земле , на столетия позже. И везде я замечал некоторые мелочи, которых не должно быть.
Однажды, лёжа в постели с Марией-Мадлен, я осторожно намекнул ей об этих несоответствиях. Она ничуть не удивилась.
-Вольдемар, милый, ты тоже это заметил! Я теряюсь в догадках. Когда княжну Анну, батюшка одарил пахучей водой из Персии, она похвалилась передо мной…
-Что же княжна тебя так жалует, я никак не пойму…
-Хорошо! – она стала говорить шёпотом, словно её кто-то подслушивал. –Оказывается я сводная сестра княжны. Здесь мой отец князь Изяслав, сын Ярослава Мудрого, а мать дочь половецкого хана Искала. Теперь тебе, милый, понятно?
-Вот это да?! Теперь всё становится на свои места. Я обязательно возьму тебя в жёны, а во Франции обвенчаемся. Ты согласна?
-Конечно, милый!
-Подожди…Доскажи про эту пахучую воду из Персии!
-А-а! Здесь насколько я поняла, так называют духи. В синем флаконе венецианского стекла, находились самые настоящие «Шанель», уж их то аромат я помню, раньше всегда пользовалась. Правда распылителя здесь нет. Макают во флакон беличью лапку и брызгают на себя.
Вот такой разговор состоялся у меня однажды с Марией-Мадлен. После этого я долго размышлял, сопоставлял, анализировал (конечно в меру своих знаний и полёта фантазии) и пришёл к следующему выводу, правда не очень утешительному. Если то, что я себе навыдумывал - правда, то мы оказались так далеко, что даже неизвестно насколько. Когда разумом начинаешь осознавать, что такое может быть возможно, становится не по себе. Я дал себе слово, что если вернусь назад, первое, что я сделаю, это придушу профессора Сореля. Он бы полетал по мирозданью с моё, хотя бы в пару «иншеземных» мест, я думаю понял бы, что это такое.
Вообщем я пришёл к тому, что я и Мадлен, действительно, находимся не на Земле. Вернее не на той Земле, на которой мы родились, жили и с которой начали свои путешествия, будь они прокляты! Как это не печально и страшновато, но я предполагаю, что мы находимся в параллельном мире!!!
Наверное это может показаться полным бредом! Это действительно полный бред!!! Но иного я придумать не могу!
Всё тоже, но сколько всевозможных различий и это только те, что я сумел увидеть и определить. Эта Земля, но Земля, словно отражённая в несколько искаженном зеркале, перепутанная во времени, пространстве и развитии эволюции. Это словно картинка, сложенная из пазлов, вроде бы и правильная на первый взгляд, но при ближайшем рассмотрении, оказывается, что всё собрали совершенно неправильно.
Я слышал, что такое возможно, и параллельных миров может существовать множество, и находятся они в одной вселенной, в одно время и в одном пространстве, в некоем особом измерении. Первые четыре измерения, относительно пространства и времени, известны давно, да и понятны всем. Начиная с пятого измерения, философы и физики приводили всё что угодно, вплоть до чувственных и послойных временных пространств, существующих параллельно нашего мира, либо в нашем воображении, либо в определённых отрезках времени и в определённой части мирозданья.
Человеческий разум не в силах осознать, что такое бесконечность вселенной. Древние всегда думали, что есть начало и есть конец, всему. Что такое бесконечность?! Где эта бесконечность может начаться и где кончиться, а может бесконечность так и называется потому, что там, где начало, там и конец.
Вот и я теперь находился в необъяснимой растерянности. Я всегда умел находить выход из любого положения, но как найти выход из параллельного мира, до которого невозможно дотянуться даже разумом. Даже человеческий разум не в состоянии осознать, что такое может существовать в живой природе, что где-то в пространстве и времени могут одновременно существовать несколько миров, поразительно похожих друг на друга. Если миры эти различные, то в этом оказывается нет ничего необыкновенного, даже , если они существуют в параллельном мире, хотя что это такое и как они существуют, вразумительно и логично никто не может объяснить. Но ведь выбирались мы из своего мира, пусть и заброшенные в глубины Сверхгалактики, от одной планете к другой, от одной звёздной системы к другой. Попадали, но всё же выбирались благодаря Книге Света и чёртовым знаниям профессора Сореля. Сейчас мы попали в параллельный мир. Это сродни слоёному торту «Наполеон», мы в одном и том же месте, в одно и тоже время, но в разных коржах, возможно даже смотрим друг на друга сквозь пелену, не то пространства, не то времени, не то космического течения, которое перетекает через параллельные миры, увлекая нас за собой. Оказывается Книга Света обладает не просто могуществом, а скорее всего сверхмогуществом. Но Свет всегда был Светом, и он никогда не будет служить тёмным силам, а значит у нас всегда будет шанс вернуться домой. Я уже стал думать, что не так просто я шляюсь по этим глубинам мирозданья, предотвращая всякие мерзости и уничтожая всевозможную нечисть. Неужели это так?!
Я вышел на торговую площадь. Небо темнело, становилось ярко и прозрачно, в небе загорались всполохи, северное сияние в таких широтах, дело непредсказуемое и непонятное. Явно! Краем глаза я ухватил движение и прилёг на землю, вернее на каменную мостовую, а копья просвистели надо мной. Четыре выстрела и четыре трупа.
Я подошёл к телам и сорвал с них амулеты.
И что на них смотреть! Я что не вижу, что это византийцы, одетые в славянскую одежду славянских дружинников. Честно говоря меня уже достал протомагистр Докиан, а мне честно говоря надоело летать по этим мирам и пространствам, и если бы я не молодел, с каждым разом, я скорее пожелал бы успокоиться где-нибудь в сухой песчаной могилке, и забыть всю эту хрень. Мне ужасно всё это надоело! Я знал, где остановился протомагистр! Он почему-то, пожелал остаться в городе, в доме у богатого византийского купца, наверное шпиона, и не стал останавливаться в княжеских хоромах, хоть это ему и предлагали, ни на одном постоялом дворе со своей друнгарией. Он мне окончательно надоел! Тиха украинская ночь, и звёзды светят над головой, и тихо округ. Совсем по Гоголю, чёрт меня побери!
Едва выйдя с площади, я встретил своих оруженосцев и ещё двух придурков шевалье Ле Гуа и так рявкнул на них, что они тут же протрезвели.
-Что шляетесь по граду?
-Так мы…это …и!
-Молчите крысы! И марш за мной! Оружие есть?
-Только кинжалы!
-Хватит с вас и того! Пошли!
Они протрезвели окончательно, подтянулись и пошли вслед за мной. Меня переполняли злость и ярость, а также некоторая грусть. Куда же было деваться, так уж устроен мир! Если где-то убывает, то тут же должно что-то и прибыть! Это закон природы! Это известно всем! Я шёл к дому купца и знал, что я сделаю. На улицах Киева уже никого не было, только луна поднявшись в небе освещала мостовую по которой стучали наши каблуки. Мои оруженосцы Антуан Леру и Франсуа Ювель шли за мной уже совершенно отошедшие от хмельного мёда, а вот оруженосцы шевалье Ле Гуа что-то ворчали, но шли следом. Я только один раз был возле дома этого византийского купца, но дорогу туда запомнил. После площади недалеко от Софийского собора, мы свернули на улицу в сторону Подолии, где и располагались основные торжища Киев-града. Здесь и построил своё подворье греческий купец, поближе к району торгов, дёшево и прибыльно. Товар близко завозить, да и слухи о ценах быстрее доходят.
Пока мы шли по опустевшим улочкам, я всё раздумывал, что это так к моей персоне присосались византийцы. Уже второе нападение с умыслом на мою жизнь, что-то тут не так!
Очень скоро мы подошли к высокому забору купеческого дома, в виде частокола из чёсаных брёвен. С виду невзрачному, но меня то, не проведёшь, такой не просто перемахнуть, либо разметать. Этот заборчик почище, чем у воеводы Вышаты, не говоря уже об других боярах. Княжеский двор был вообще обнесён каменной оградой, хоть у него и сама дружина столовалась и обороняла. Я не понимал почему византийцы уехали со двора митрополита, посланного в Киев византийским патриархом, и будучи и душой и сердцем ромеем, должен поддерживать и защищать их.
Сюда вкралась большая политика, скрытого и льстиво-предательского василевса и непреклонного и правдивого киевского князя. Мне это было по-барабану! Я должен был обеспечить доставку княгини Анны, королю Генриху, её спокойствие и безопасность, а остальное пусть обеспечивают наши послы и святоши, что в общем-то одно и тоже!
Не доходя метром десять, до поворота к дому купца, я остановился, повернулся к оруженосцам и сказал:
-Стой и слушай!
Оруженосцы сразу тормознулись и застыли.
-Вы двое! – обратился я к оруженосцам Ле-Гуа. – Остаётесь снаружи у ворот! В случае чего свистите. Свистеть умеете?
-Я, мессир, рыцарь, - сказал один из них, - умею свистеть сойкой.
-Ладно, умеешь сойкой, свести! Только если увидишь кого-либо подозрительного. Не свиснешь…я тебе не позавидую и твоему хозяину тоже…Ты меня понял, что с тобой будет?!
-Мессир! Клянусь, Святой Женевьевой…хоть распните..!
-И распну!! Ладно спрячетесь в тени…и не спать!!
Я повернулся к своим бездельникам (те подтянулись, как в строю!) и сказал:
-Идем! Вперёд не лезьте, лентяи, я всё сделаю сам. Но на посту гляди в оба, где я вас поставлю! Греки не убьют, я вас сам прикончу! Ясно?
-Ясно, господин!! – ответили оба.
-Тогда, тихо и за мной! – сказал я и двинулся к купеческой крепости, в сопровождении своих оруженосцев. Подойдя к заднему двору, я прислушался и, указав оруженосцам, что надо делать, ступив на сцепленные руки одного, быстро взобрался на спину второго и заглянул осторожно за частокол. Так очень хорошо! По двору бродит только один византийский псил (солдат лёгкой пехоты) со спатой (обоюдоострый меч) и парой дротиков, но скорее всего второй охраняет вход в дом. Что ж, пацаны, не я это затеял, вот расхлёбывать всю эту кашу придётся вам! Я нагнулся и шепнул Леру:
-Я открою калитку, а вы тихо за мной, и займёте стражу там, где я вам укажу.
-Слушаемся, мессир барон!
После этого я мгновенно перемахнул через забор, и мягко приземлившись на землю, упал на бок и перекатился к хлеву. Что это был хлев, явно говорил запах навоза и тихое хрюканье свиней, перемежёвывающееся с хлопаньем крыльев птицы. На мгновение замерев, по тишине, я понял, что приземлился незаметно. Теперь пора действовать! Возможно в 11 веке, в войсках и учили, подкрадываться к противнику незаметно, но 20 век, это всё же 20 век. Я змеёй скользнул к псилу и, оказавшись за его спиной, мгновенно вырос за ним, заткнул рот рукой и крутанул голову вправо , к себе. Хруст шейных позвонков не смог услышать никто, даже я. Безвольное тело я осторожно опустил на землю. Второй стоял около двери, прислонившись к стене. Мечом он уперся в бревенчатую стену, но не спал и настороженно оглядывался по сторонам. К этому осторожно не подобраться. Двор абсолютно пустой, никаких строений и просматривается издалека. Увы! Хлопок пистолета с глушителем, даже в этой тишине, не так уж слышен, а падение тела с крыльца было ничуть не громким. Слава богу, что на нём были мягкие пластинчатовые доспехи из кожи клибанион, а копьё сразу воткнулось в землю. После этого неслышного падения наступила полная тишина. Я подошёл к калитке и откинул запор. Внутрь проскользнули мои оруженосцы и замерли у меня за спиной. Двигались они тихо, так как я их учил, а меня самого учил великий Сако Яги, ниндзя из клана Ямокото.
Возле двери в горницу стояло ещё двое воинов, но они были мне не по чём. Я не стал к ним приближаться, а просто метнул два ножа. Один попал солдату в горло и он рухнул на пол, хрипя и захлёбываясь кровью, а второй упал, с кленком в сердце, не издав никакого возгласа. Копья зазвенели о дощатый пол и я стремительно открыв дверь, ворвался в комнату.
За столом сидели протомагистр Лев Докиан, его секретарь Ираклий Ватац и друнгарий Феофил Скилица, а за ними стояли два псила с копьями в руках. Лишь только они дёрнулись, намереваясь метнуть копья в меня, как я вытащил два «глока» и метнул две пули в голову означенных бойцов. Они рухнули наземь, а византийцы вытаращили глаза.
Я придвинул кресло к столу и уселся, положив, на всякий случай пистолеты перед собой.
-Ну что, протомагистр, поговорим? – спросил я Докиана по-гречески. А потом увидев телодвижение друнгария Скилицы, помахал указательным пальцем и сказал: «Даже не думай! Не успеешь! А твоя собачья смерть мне не нужна!».
Не понял , обиделся и схватился за кинжал. Пуля во лбу, красноречиво отметила его злостное состояние.
-Теперь, протомагистр, надеюсь всё? Больше никаких глупостей не будет?
Однако я был не прав. Секретарь вскочил со своего места и получил пулю в плечо, которая, как я думаю, раздробила кость и навсегда лишила его возможности двигать правой рукой.
-Докиан! Ты бы научил своих людей, быть спокойными и не дёргаться. Они ведь от этого сами страдают!
-Это их судьба!
-Во, как!
-Именно! У каждого человека есть своя судьба.
-Значит эта судьба есть и у вас?
-Разумеется.
-В таком случае я о ней вам расскажу…
-Никто не знает своей судьбы!
-А я, вашу знаю!
-Неужели?
-Абсолютно! Если вы, немедленно, не уберётесь из Киева, вы все умрёте! Я один могу перебить все ваши 400, а сейчас их осталось около 300 воинов, но я могу сделать так, что их не останется вовсе. Никого! И вас, в том числе! Вы все сдохните здесь, на земле исконно русской, киевской. И не дай бог, преследовать нас, я один вас всех перебью, ты грек это видел! Не нервируй меня! Уничтожу! Надеюсь, ты всё понял! Чтобы , через час, вас в Киеве не было! И не попадайся мне на глаза! Не пощажу!
Я встал и вышел за двери. Оруженосцы шли за мной.
Я сказал оруженосцу Антуану Леру:
-Ты вместе с Франсуа проследите за византийскими греками. Ни во что не встревать, только смотреть и докладывать! Они должны уйти из Киева и отправиться в Константинополь. Убедитесь, что так они и сделали. Если случится что-то непредвиденное тут же ко мне. И никаких самостоятельных действий! Ни каких!
Когда я заявился в княжеский терем, меня встретил тиун, княжеский управляющий и пригласил от имени князя Ярослава, на большую облавную охоту, на дикого вепря, либо лося! Ловчий подтвердил, что охота будет шикарной. Вот только что меня смущало, это то, что князь Ярослав был уже стар и болен, не до охоты ему теперь. Здесь бы дочь Анну отдать за французского короля, а вот его сыновья Святослав либо Всеволод, вполне могли начать интригу против Ярослава, за власть над Киевом. Больше всего меня волновал Всеволод, который в нашем мире, так и не стал князем.
Если Илья стал князем Новгородским, Владимир получил княжение после него в 1043 году, Святослав получил Чернигов, Вячеслав Смоленск, Игорь Владимир-Волынский, то остальные ничего. Правда Изяслав был слаб духом, и врядли смог, что-нибудь замышлять против отца, а вот Всеволод был строптив и непредсказуем, и мог сделать всё, что угодно.
Меня позвал к себе епископ Роже.
-Барон! Завтра мы приглашены на охоту, причём сыном князя Ярослава, Всеволодом. Сегодня, наконец мы пришли к соглашению по всем вопросам, и в ближайшее время, отъезжаем с княжной Анной, невестой нашего короля Генриха I, к себе на родину. Меня смущает эта охота, на прощание…
-Меня тоже, ваше преосвященство!
-Надеюсь, барон, вы позаботитесь о нашей безопасности, и о безопасности, будущей жены нашего короля!
-Не сомневайтесь! Я сделаю всё, что в моих силах.
-Да, отдадим себя в руки, нашего господа!
-Да святится имя его!
Я вышел от епископа и пошёл к себе. Возле комнаты меня ждал мой оруженосец Антуан Леру. Я кивнул ему головой и он вошёл в комнату.
-Ну что? – спросил я.
-Мессир барон, они отъехали от города на несколько лье и стали лагерем, не собираясь возвращаться в Византию. Их около трёхсот человек, и сотня во главе с центурием отправились в дубраву, где князь обычно ведёт лов зверя, я узнавал у ловчего.
-Хорошо, Леру! Скажи шевалье Ле –Гуа, чтобы собрал рыцарей и был готов с отрядом, встретить меня, на опушке дубравы. Тихо и скрытно! Я дам ему команду, когда надо будет выступать. Передай немедленно! Рыцари пусть возьмут оруженосцев, и из солдат, человек пятнадцать лучников.
Я вышел из комнаты и пошёл к Мадлен. Она лежала в постели, совершенно голая.
-Ты знаешь, что мы скоро отправляемся во Францию?
-Да!
-Тогда будь готова! Это будет на днях!
-Всё уже договорено?!
-Разумеется!
-Тогда иди ко мне, пока мы не уехали, - и она откинула одеяло, открывая все свои прелести. Что я мог ещё сделать?
Ночь пролетела незаметно и спать практически не пришлось. Разве с Мадлен возможно уснуть, а вставать пришлось рано, часов в пять, как меня и предупредил ловчий князя. А мне надо было ещё и отправиться в княжескую дубраву, где меня уже будут ждать рыцари и солдаты. Главное, чтобы их не заметили византийцы.
Из княжичей, на лов отправились Святослав и Всеволод (не смотря на то, что последний был болен, на шее у него образовались нарывы , от чрезмерного употребления греческого вина). Но больше всего меня волновало то, что на охоту также отправляется и княжна Анна, а с ней и скандинавский ярл Филипп (о котором ходили разговоры, что он влюблён в княжну и она отвечает ему некоторой взаимностью). Но меня это мало трогало, больше я опасался за то, что византийцы могут похитить княжну Анну и увезти в Константинополь, чтобы потребовать от Ярослава, либо выкуп, либо политических уступок для власти василевса.
Я должен был это предотвратить.
Когда я выехал из Киева в сопровождении своего оруженосца Франсуа Ювеля, над Днепром стоял туман. Было самое раннее время весны, но снег уже сошёл, хотя и было довольно прохладно. На мне было одето полное рыцарское вооружение: и кольчатая рубашка, и панцирь, поверх которого тёплый синий плащ, отороченный мехом. На голове шлем без забрала, под которым одета войлочная шапочка. Само собой я натянул перчатки, чулки, тяжёлые сапоги. Из оружия я взял всего лишь меч, мизекордию, а также круглый щит, на котором была нарисована, эмблема баронов д,Илон. А также конечно два «глока-18» с запасными обоймами.
Перейдя речку в брод, мы обнаружили, что под густыми, развесистыми ивами, прямо на берегу, спрятался и ждёт нас, мой второй оруженосец Антуан Леру. Едва завидев нас, он вскочил на коня и поскакал к нам навстречу.
-Мессир барон! – сказал он, осадив лошадь перед нами.
-Говори, Антуан, говори! – нетерпеливо спросил я.
-Мы обнаружили, византийцев! Они находятся на краю дубравы, в густой лощине и выставили дозорных с четырёх сторон, а двоих поставили на тропе, по которой обычно и подъезжают охотники.
-Посмотрели, - спросил я, - какие солдаты из друнгария, посланы в дубраву?
-Да, мессир барон! В основном это лёгкая конница – трапезиты, с метательными копьями, мечами, круглыми щитами (туреос), кроме того у них имеются луки. Ещё они посадили на коней на коней, около двадцати тяжёлых пехотинцев, которые имеют не только мечи, щиты и панцыри для защиты, но и длинные пики, так называемые – контарион.
-Ничего! – ответил я. – Думаю греки не выдержат наших рыцарей, имеющих тяжёлые копья, кольчуги, мечи и топоры. Там есть место, где можно будет держать строй, хотя бы по десять рыцарей в одну шеренгу.
-Есть! – обрадовался Леру. – Большая поляна, прямо перед лесной дубравой. Там они и выставили двух наблюдателей и сами расположились неподалёку. Видимо здесь, они и будут атаковать князей и княжну.
-Наверное, ты прав! А где стали наши рыцари?
-По другую сторону, лесной охотничьей тропы расположен густой ельник с какими-то высокими кустами, там и находится наш отряд. Отъехали чуть подальше, чтобы византийцы не услышали ржанье лошадей и звон доспехов.
-Это правильно! У меня думается есть то, что окажется для них большим сюрпризом…
-Правда… - начал говорить Леру, но я его строго прервал.
-Что-то случилось? Говори быстрее!
Несколько потупившись, мой оруженосец заговорил.
-Некоторые рыцари сказали, что тоже желают участвовать в княжеской охоте, особенно в лове невиданного им зверя – бобра. Но шевалье ле Гуа их пристыдил. Он сказал, что сначала война, а потом уже охота. Его поддержали, самые знатные и храбрые рыцари Кристофер Шони и Гаслен Лефлер. Так что ропот, был погашен, и теперь все рвутся поскорее начать схватку!
-Ладно! - пробурчал я. – Едем!
Туман над землёй продолжал сгущаться, вместо того, чтобы рассеиваться, но солнце всё же туманным пятном, загорелось на горизонте. Когда оно поднимется повыше, то туман начнёт оседать на землю, каплями росы. Пока же туман для нас, как нельзя, кстати.
Я с оруженосцами сделал небольшой круг, подальше от охотничьих троп. Леру довольно точно, даже в этом тумане, вывел нас в лагерь нашего отряда. Сторожевая служба здесь оказалась на высоте. Лишь только мы стали подъезжать, нас окликнули. Спросили, кто едет, и приказали назвать пароль. Леру тут же ответил и нас пропустили.
В лагере все были наготове. Кони стояли осёдланные, а рыцари были во всеоружии. Ко мне подошёл шевалье Ле Гуа и доложил, что все в сборе и всё готово. Потом к нам присоединились рыцари Кристофер Шони и Гаслен Лефлер.
-Что ж, господа рыцари! – сказал я. – Надо обсудить предстоящую битву.
-Давайте, мессир барон, - сказал Ле Гуа.
-Я думаю, - начал я, - византийцы нападут на опушке леса до начала охоты. Когда охотники начнут гон и окажутся в лесу, на них придётся нападать, чуть ли не по одиночке, и пустить лошадей между деревьями, по кочкам, рытвинам, оврагам и кустам, где будет очень трудно пробираться верхом.
-Скорее всего так, мессир барон. Думаю вы правы! – поддержал меня Гаслен Лефлер.
-В таком случае, - продолжил я, - мы должны встретить византийцев и вступить с ними в схватку, до того, как появиться на тропинке охотники. Предлагаю выстроиться двумя рядами по 12-14 человек рыцарей, сзади тремя рядами оруженосцы. Атакуем их сходу, охватывая с двух сторон полукольцом, чтобы не вздумали, разбегаться в разные стороны, а назад на конях быстро не развернёшься. Рыцарь Шони, прошу вас принять под команду лучников и немедленно отправиться со своими оруженосцами и солдатами, скрытно и залечь на опушке леса. Как только появятся византийцы, а мы поведём на них атаку, открывайте стрельбу из луков.
-Понятно, мессир барон, - сказал Шони, - я немедленно отправляюсь!
И он двинулся к своим оруженосцам, отдавая на ходу приказы им и солдатам.
-И последнее, - начал снова говорить я, - сделаем так. Я буду справа, и в случае чего стану командовать ближайшими рыцарями и помогать им. Вы шевалье, будете командовать слева, вы рыцарь Лефлер станете в середине. Главное удар, сильный и быстрый. Против наших тяжёлых копий, византийцы не устоят. Никого не жалеть, нам пленные не нужны, что с ними делать. Если удерёт пару человек, бог с ними. А вот остальные должны здесь о остаться лежать. Надеюсь всё ясно?
-Да, месир барон!
-Тогда выстраиваем рыцарей и выдвигаемся поближе к поляне. Да, и шевалье, пошлите одного человека, поближе к лагерю византийцев, чтобы он, завидев, как те выдвигаются на поляну, тут же сообщил нам, бегом. Хотя думаю, мы и так это узнаем, заслышав лай охотничьих собак.
Едва мы стали выстраивать рыцарей, как вдалеке, за курганами, у реки, где мы переезжали её в брод, послышался очень отдалённый собачий лай. Значит, охотники уже выехали из Киева, а посему нам следовало торопиться. Словно заслышав собачий лай, туман, стал понемногу, крутится клубами и оседать на землю, густея у внизу и становясь прозрачным в вышине. Поляна постепенно, стала проступать в тумане, и теперь уже было видно, что она довольно широкая. На ней, уж точно, можно выстроить в ряд, до 14 рыцарей.
Вскоре появился дозорный и доложил, что византийцы на конях, выезжают из леса и направляются в нашу сторону.
Пора!
Я скомандовал и ряды рыцарей, пока шагом, двинулись вперёд. В центре появился королевский флаг, на синем фоне вышито множество золотистых лилий. Флаг поднятый вверх, стал развиваться на ветру.
Собачий лай приближался всё ближе, даже стали слышны выкрики ловчих, загонщиков, псарей и даже стук копыт коней. Нельзя допустить, чтобы охотники появились на поляне раньше, чем пересечём тропы в дубраву. Я скомандовал и лошади перешли на галоп. Теперь уже скрываться не имело смысла.
Очень скоро мы увидели византийцев, которые тоже погоняли коней, но мы выскочили перед ними из тумана, с развевающимся знаменем, ощерившись длинными копьями с громким воинским кличем: «Montjoie Sainte Denis!» («С нами Святой Денис!»). Увидев, что на них накатывает волна вооружённых рыцарей, византийцы поначалу опешили и даже стали сдерживать коней. Но они уже были настроены на схватку, а посему заорали свой клич на латыни: «Nobiscum Deus» («С нами бог!») и понеслись на нас. За несколько десятков шагов они попытались на ходу стрелять из луков, но похоже эта стрельба пошла у них насмарку. Зато я увидел, как из леса вылетели десятки стрел и несколько всадников, которые скакали поближе к лесу, получив по стреле, слетели из сёдел на землю.
Мы неслись на византийцев, охватывая их полукругом. Что ж пора и мне их пугануть. Я достал свой «глок-18» с глушителем, и приподнявшись в стременах, чтобы меня не так трясло, начал методично стрелять. Выстрелов никто не слышал, стрел и летящих дротиков, тоже никто не видел, но византийские всадники, которые скакали прямо на меня, стали один за другим падать с лошадей на землю. Я не стал целиться в голову, стреляя с коня, легко можно было промахнуться. Но при обойме в 30 патронов, и не стреляя очередями, народу можно положить достаточно, даже если будешь иногда промахиваться.
Византийцы, которые скакали рядом с теми, кто стал сыпаться на землю с коней, стали на ходу озираться и даже оглядываться, суеверно крестясь от страха. Ужас уже стал селиться в их душах.
Расстреляв всю обойму и довольно сильно проредив их ряды, не стал вставлять новую обойму, засунул пустой пистолет в кобуру и выхватил новый, заряженный. Оруженосец Леру, скакавший рядом, с изумлением смотрел на меня. Он, конечно, видел, как я выставил вперёд, что-то чёрное и непонятное в руке, из которого вылетают, крутясь, блестящие цилиндрики. Но самое главное, что впереди падают на землю византийцы, словно горох. Не Святой Денис, ли их поразил своим гневом?!
Через секунду два отряда, с грохотом, столкнулись. Показалось, будто вздрогнула земля, а над местом схватки поднялось облако пыли, раздались торжествующие крики, вопли ужаса и громкие стоны. Мне уже особо сражаться не пришлось, меня опередили другие рыцари, налетая сбоку на византийцев, как и было, оговорено нашими действиями. Первые ряды греческих всадников были буквально сметены и затоптаны. Всадники валялись на земле, пронзённые копьями и стрелами, а кони, лишившиеся седоков, метались по поляне, либо убегали в лес. Первый ряд рыцарей, лишившись по большей части копий, у кого они сломались, у кого остались в телах врагов, пронзив их насквозь, выхватили мечи и пропустили вперёд второй ряд воинов. И опять в дело пошли тяжёлые копья, сметая вражеских всадников, словно снопы на землю.
Мне пришлось выстрелить пару раз, когда на меня из схватки выскочили два трапезита, лёгкой конницы. Толи они пытались выбраться из толчеи схватки, то ли вообще собираясь удариться в бегство, но увидев меня (как им показалось совсем безоружного, ни копья в руке, ни меча), они бросились ко мне. У них в руках уже не было метательных копий и луков, так что один несся на меня с мечом в руках, а второй раскручивал аркан, словно верил, что может стащить меня с коня. Я бы конечно мог справиться с ними и без огнестрельного оружия, но теперь мне было не до того, в бою дело иногда решают секунды. А посему, я аккуратно, влепил пулю в лоб мечнику и тот сковырнулся с коня. А вот второй так крутился со своим чёртовым арканом, что я промахнулся, и пуля раздробила ему ключицу, а он, от неожиданности и боли, рухнул наземь. Когда я подъехал к нему, он был ещё жив, лежал на спине и зажимал рукой рану, из которой хлестала кровь. Судя по её цвету, была перебита артерия, и он смотрел на меня с удивлением и страхом. Было видно, что он не жилец, и чтобы не подвергать его мучениям, я проделал аккуратную дырку у него во лбу.
Как раз в это время византийцы побежали. Я услышал наши радостные кличи и возгласы, а потом увидел, как рыцари с оруженосцами погнались вдогонку за греками, рубя их мечами и топорами. Из леса выскочили лучники, посылая вдогонку стрелы, и лишь немногие из них не находили своей цели. Через десять минут всё было закончено, и мне показалось, что только пару человек, побросав всё оружие, пустились налегке наутёк, оторвавшись от рыцарей в тяжёлой броне. Ну и пусть! Возможно мне это только на руку, если они доберутся до своих, стоящих лагерем под Киевом. На поле боя начался обычный грабёж. Ловили лошадей, собирали оружие, доспехи и верхнюю одежду убитых. Это всё было добычей победителей. Но я ещё до схватки предупредил, что мы не мародёры.
Как раз в это время на поляну выскочили борзые и легавые, а за ними неслись всадники. Через мгновение они увидели всё, что происходит невдалеке от них,- то есть земля усеянная трупами, и бегающими по ним, испуганными лошадьми. Да сейчас начнётся!
Первыми сюда, на поляну, попробовали свернуть собаки, надрывна лая, почуяв свежую кровь. Но слава богу, псари ещё не спустили собак с привязи, и теперь они упирались ногами, сдерживая свору и крича на собак. Охотничья когорта, тоже остановилась. Кони, уже возбужденные, тоже ржали, били копытами, кивали головами, закусывая удила.
Я решительно направился к охотникам, сзади меня сопровождал оруженосец Антуан Леру, а мне навстречу выехал князь Святослав, со своим известным ловчим Никитой.
-Приветствую тебя, князь Святослав! Удачной охоты!
-Спасибо, барон д,Илон! Я тоже рад нашей встрече! Что же здесь произошло, что за сеча? Почему все твои рыцари, со слугами здесь?
-Некоторые из рыцарей, хотели бы принять участие в охоте. Они никогда не видели русского лова, особо, хотели принять участие на загон дикого вепря или тура. Не разрешишь ли, пресветлый князь, принять и им, участие в охоте? Будет всего, трое рыцарей, со слугами…
-Конечно…да, - отрешённо сказал Святослав , всё ещё глядя на поляну. – Но, скажите барон, что это такое?
-У меня ещё одна просьба! – сказал я, не давая ему опомниться. – Я здесь только гость, а вы хозяин! Не могли бы вы послать кого-нибудь в Киев, чтобы сюда пришли ваши слуги и холопы, да и похоронили этих людей. Негоже, чтобы тела солдат ( ведь византийцы, тоже христиане!) склевали вороны, да съели дикие звери. Надо их похоронить.
-Я это сделаю…- начал говорить он, но вдруг опомнился. – Византийцы! Откуда здесь они? И почему была сеча? Может лучше, их тела перевезти в Константинополь?
-Не лучше, князь! – сказал я. – мы не знаем, как на это посмотрит василевс. И потом сдается мне протомагистр не от имени автократа сюда направлен, а совсем наоборот. Мне доносили, что члены синклита, при поддержке эскувиаторов, отборных воинских частей, затеяли свой заговор против василевса и императрицы Зои. А во главе у заговорщиков лагофет дрома Варда Дука.
-Но тогда, зачем они здесь? – удивился Святослав. – Почему они не в Константинополе, и не готовят бунт против правителя?
-Именно готовят! – возразил я. – Или, если сказать точнее, подготавливают почву.
-Что подготавливают? Чего они хотят?
-Решили похитить, княжну Анну…
-Анну!! Но зачем? Ведь отец пойдёт на них войной! И не только он, но король унгрский, король норвежский, король польский…
-Именно этого заговорщики и добиваются, посеять смуту. Тогда василевса скинут с трона. А кто-либо из них, его в конечном счёте, займёт. Но если будет по другому… можно потребовать выкуп за княжну, потребовать заключения союза между Русью и заговорщиками, а заодно поссорить короля франков с князем Ярославом, тоже для них выгодное дело…
-Гады ползучие! Иуды! – заскрипел зубами Святослав.
-Теперь вы видите, князь, что лучше будет похоронить их здесь. Искать никто не будет, не посмеют! И лучше бы, чтобы об этой, как вы говорите, сече, никто бы не узнал, а кто узнал – поскорее забыл.
-Вы правы, барон! Я всё сделаю! Но откуда вы всё это узнали?
-Эх, князь! У меня и свои, и чужие лазутчики, должен же я знать обо всём, особенно о врагах, в том месте куда я еду.
-Я благодарен вам, барон, за защиту моей сестры Анны, да скорее всего и всех нас…
-Возможно это и так…
-Но зачем вам это надо?
-Как зачем? Ведь княжна Анна, невеста моего сюзерена, короля Франции! А я, и послан сюда, для её охраны и защиты!
-Но пока, она находится на киевской земле и защищать её должна княжеская дружина, к ней приставлены её гридни…
-Но разве моя, жалкая помощь, этому помешала? – лукаво сказал я.
Князь Святослав расхохотался во всё горло и даже ткнул меня кулаком в плечо.
-Вы интересный рыцарь, барон д,Илон, с вами приятно вести беседы. Едемте на лов, а обо всём, что вы просили, я немедленно прикажу своему мечнику.
-Благодарю князь! Но у меня много дел…- и я указал глазами на поле, усеянное трупами. – Возьмите, прошу вас вот этих трёх рыцарей, и езжайте с богом! Спешите, солнце уже стоит высоко!
-Хорошо, барон! До встречи на княжеском пиру, в честь отъезда Анны, в страну франков.
-Не применю быть!
Князь вернулся к охотничьему кортежу. Раздался свист, крики, гиканье и они опять понеслись вперёд, в сторону леса. Передо мной промелькнули зелёные, немного испуганные глаза, княгини Анны, её золотистые волосы, под круглой шапочкой отороченной мехом бобра. Она сидела на невысокой, стремительной лошади, по-мужски, и только равномерно покачивалась в седле. Потом я увидел глаза скандинавского ярла Филиппа, которые горели восторгом и сожалением, от того, что он не принял участия в этой схватке. Всадники стремительно пролетели передо мной и скрылись в лесу. Вскоре затих стук копыт, а потом и собачий лай.
Наступила тишина.
Что же приходилось действовать дальше. Я приказал оруженосцу Ювелю трубить в рог, для сбора для сбора всего отряда рыцарей. Рог протяжно и трубно зазвучал над поляной, отдаваясь эхом в лесу, над которым в туже минуту поднялась целая стая птиц. Сколько раз звучал рог, столько раз и взлетали птицы над лесом, отчаянно галдя.
Наконец возле меня собрались все рыцари и расположились полукругом. Я привстал на стременах:
-Мсье! Сегодня, мы выиграли славную схватку! Виват, вам!...
В ответ раздался восторженный крик: «С нами, святой Денис! Виват!». Я поднял руку, но ещё несколько минут, восторженные крики не стихали, но наконец, наступила относительная тишина, и я заговорил опять:
-Мы возвращаемся в Киев. Прошу рыцарей Шони и Лефлера, остаться здесь и проследить, как будут закапывать тела. Если из города никто не придёт, или они не успеют всех похоронить, вы должны вернуться до наступления сумерек. Все остальные! Стройся! Марш!
Конечно стройными рядами, это не назовешь, но отряд тронулся к городу. У нас не оказалось ни одного убитого, раненые конечно были, человек восемь, из них один рыцарь, остальные солдаты и оруженосцы. Один правда был ранен тяжело, но не смертельно. Зато все радовались той добыче, которая досталась им после боя. Самая главная добыча - это хорошие кони, оружие и доспехи. А они достались почти всем, даже многим оруженосцам, которые сумели сразить своего врага. Поэтому, как рыцарский отряд, мог выглядеть хорошо построенным, если все оруженосцы вели за собой в поводу, по нескольку лошадей, гружёных оружием и доспехами. Но от этого никуда не денешься. Конечно можно было взять с собой несколько повозок и сгрузить всё туда, но когда мы спешили на место боя, было не до этого. Вот и везли военные трофеи, таким походным способом. Слава богу, трястись в седле пришлось недолго и скоро мы въезжали в Киев, через Лядские ворота. Город уже давно проснулся и жил своей привычной жизнью, на Подолье, на всех трёх торжищах, горланили купцы и покупатели, пели петухи, хрюкали свиньи, ржали лошади, заливались лаем дворняжки. В кузне, отчетливо стучали молотки, бум – молот, тук – молоток, бум, тук-тук, бум, тук-тук. Слышалось гудение горна, и шипение раскалённого металла, опускаемого в воду.
Рыцари свернули и поехали к месту постоя, а я, с оруженосцами, направился на княжеское подворье. Не доехав до княжеского дворца, я остановился и подозвал к себе оруженосцев:
-Антуан, Франсуа! Сейчас вы отвезёте свои трофеи и отправитесь в лагерь к византийцам. Тихо и незаметно! Издалека проследите, что они будут делать, когда узнают, что их центурия уничтожена. Смотрите, действуйте осторожно, не попадитесь им на глаза. Если вас заметят, немедленно возвращайтесь! Хорошо бы узнать, куда они двинутся дальше. А они должны это сделать! Не будут же они сидеть на одном и том же месте. Если они будут уходить, проследите куда? Всё ясно?
-Да, мессир барон!
-Тогда, чего же вы ждёте? Брысь отсюда! Но чтобы до пира были у меня!
Оруженосцы пришпорили коней, а я поскакал к епископу Роже. В княжеском дворце им была отведена такая горница, чтобы божьих слуг никто не тревожил, а они в любое время могли выйти наружу и поклониться своим богам. Все христиане молятся по разному, но одному богу! Я почему-то видел, как епископ Роже стоит на коленях, в комнате княжеского дворца, и молится на простой кипарисовый крест, хотя рядом, возносит семь глав, собор Святой Софии, которой молятся все христиане в мире. Так почему же епископу не сослужить литургию в этом храме. Мне этого было не понять, но ведь я и не священник.
Возле двери я смёл одним ударом монаха, который посмел остановить меня перед дверью в палаты епископа. Он отлетел к стене и, ударившись об неё, остался лежать на полу без сознания.
-День добрый, святые отцы! – зло сказал я. – Ну что наконец убедились?
-В чём, сын мой, мы должны были убедиться? – удивился аббат Флери.
-Как в чём? Вы что ничего не знаете?
-Что мы должны знать? – воскликнул на сей раз епископ Роже.
За время пребывания в Киеве, худой и длинный епископ Роже, казалось похудел ещё больше, а вот аббат Флери пополнел и разрумянился на росских хлебах.
-А вот что, святые отцы! Несколько часов назад было нападение византийцев на княгиню Анну, с целью его похищения…
-Как!??
-Именно так! А я ведь вас предупреждал!
-И чем кончилась, попытка этого похищения?
-Практически ничем! Около ста трапезитов и псилов было уничтожено. Удалось убежать только всего паре человек! Теперь надеюсь вы будете верить моим словам, святые отцы, и богу, который мне покровительствует! Вы теперь примите мои решения?
-Да, господин барон! Мы полностью подчиняемся вашим решениям и вверяем нас в ваши руки! – удивительно, как епископ сказал это.
-Ваше преосвященство! – обратился я к епископу. – Когда княгиня Анна отъезжает во Францию?
-Завтра!! – заверещал аббат Флери.
-Тогда сделаем так, святые отцы! – начал я. – Едем через Гнезно, Краков и Прагу, потом в Эстергом. Оттуда поплывём по Дунаю до Регенсбурга, а уж оттуда через Вормс и Майнц уже во Францию. Ехать южнее можем нарваться на кочевников, а северным путём, через Новгород, морем, можно встретиться с морскими разбойниками. Вам единственно надо, чтобы вы договорились с князем Ярославом , что часть его дружины будет охранять нас до граничных земель Польши. А потом мы уж сами займёмся охраной княжны.
-А византийцы? – спросил епископ Роже.
-Я, ваше преосвященство, послал своих людей проследить за ними. Куда они двинутся дальше!
Епископ Роже наконец оправился, успокоился и, поднявшись во весь рост, заговорил замогильным голосом:
-Вы во всём были правы, господин барон д,Илон! А мы ошибались! С этого дня мы будем подчиняться всем вашим требованиям и указаниям. Вы совершенно правы, господь бог рассудил, что угодно ему, а что и нет! Приказывайте, барон, мы служители будем содействовать вам во всём! Говорите!
-Ваше преосвященство! – сказал я. – Добейтесь от Великого князя охраны на его землях, а далее я надеюсь управиться сам. Это только одна моя просьба к вам.
-Об этом я обязательно переговорю с росским князем. Это я вам обещаю и даю клятву именем нашего господа, Иисуса Христа.
-Меня это устраивает, святые отцы! А сейчас я должен удалиться, чтобы выслушать своих лазутчиков.
-Иди! – сказал епископ. – Благослови тебя Христос!
Я повернулся и вышел из горницы. Мне пора было идти к себе, куда должны были явиться мои оруженосцы и рассказать, что они видели или слышали.
Едва я явился к себе, как в дверь моей комнаты постучали, и тут же появилось лукавое лицо Антуана Леру.
-Ну?! – спросил я.
-Мессир! Всё увидели! Половина войска отправилось вдоль Днепра в Византиию, а сто, сто двадцать человек поскакали в Ромению. Я думаю, чтобы перехватить нас. Возможно, они договорятся с печенегами! Но это я точно не могу знать…
-Раз не знаешь, то и не говори…У кого длинный язык, жизнь бывает коротка! Ты понял?
-Конечно, мессир барон!!
-Вот и хорошо! А теперь готовься в поход. Завтра выступаем.
Cопли, слёзы и плач были завтра! Мне понравились князь Ярослав и княгиня Анна, они вели себя сдержанно и твёрдо. Я бы палец им в рот не положил! Они откусят и не поморщатся! Правда это не моё дело. Ищите и обрящете!
Вместе с княгиней Анной отправлялись: её подруга Мария (то бишь Мадлен!), Елена, дочь боярина Чудина и Добросвета, а ещё Милонега. Сопровождали княжну отроки Янко и Волец и ехал с ними монах Василий, дабы служить утрени и обедни на славянском языке.
Конечно, в те времена, даже знатные бояре ездили летом на повозках с полозьями, смазанные жиром ,(колёс со спицами тогда ещё не при- меняли, а грубо вырубленные из кусков дерева причиняли тряску и неудобство при движении), а полозья скользили (даже по песку!), не причиняя ни единой встряски. Но теперь я с удивлением увидел повозки (почти кареты!), запряжённые четвёркой лошадей, в которых сидели дамы и знатные бояре и господа.
Епископ Роже и аббат Флери, как ни странно уселись на мулов и готовы были тронуться верхом, вместе со своей братией. Я не стал им перечить, а только, кивнул головой в ответ.
После продолжительного прощания и под звон Киевских колоколов, мы наконец двинулись в обратный путь. Я объезжал обоз, со своими оруженосцами, заглядывал в лицо Марии (то есть Мадлен), видел в её глазах грусть, которую испытывал и сам, и понимал, что должна ощущать княгиня Анна, отъезжая на чужбину. Навсегда!
Мы ехали в окружении княжеской дружины, князя Ярослава Мудрого, но скоро это должно было кончиться. Мы подъезжали к границам Польского королевства, короля Казимира, который нас не ждал, а может и вовсе не желал видеть. Теперь всё ложилось на мои плечи. Начались густые хвойные леса, с топкими болотами, тут уж рыцарским строем не развернёшься, здесь подходит партизанская война. Стрельба из-под куста и бег в неизвестность.
Что называется будто наговорил на себя!
Проезжая через густой ельник, в конце которого уже виднелись низкие стены крепости Плоцк и до Гнезно, столицы тогдашнего Польского королевства, оставалось почти ничего, из леса раздался громкий вопль, или вернее боевой клич византийцев и дикий вой печенегов. А вот это уже серьёзно! Единственную глупость, которую сделали наши враги, они напали на нас с одной стороны и тем облегчили нам жизнь. Правда с противоположной стороны дороги тянулись болота и топи по берегу небольшой реки. Я конечно сумел бы расположить, хоть сколько воинов и там. Да и атаковал бы с двух сторон. Византийцы с печенегами побоялись.
Поэтому наш герольд протрубил и рыцари выстроились в цепь, защищая обоз, а лучники пристроившись сзади приготовились к стрельбе, натянув до уха, тетиву луков. Пора было кончать с этим! Я чувствовал, что сегодня мой последний день в этом месте и в это время. Из леса появились византийцы и я заорал лучникам: «Пли!». Тетивы луков тренькнули, стрелы запели и тут же послышались глухие удары, пробивающие доспехи нападающих. Я больше не имел жалости к этим воинам.
Сотня трапезитов выскочила из леса, а за ними прячась и пригибаясь к гривам коней скакали печенеги. Удар лучников был ошеломляющий. Первые ряды сражённые стрелами, полетели на землю. Буквально через несколько секунд последовал второй залп, нанеся не меньший урон. Я знал, что это мой последний бой! Я чувствовал это!
Увидев протомагистра Льва Докиана и печенежского хана, видимо одного незначительного колена, которые прятались за наступающими воинами, я буквально озверел. Стрелы конечно их не достанут, да ещё вокруг них стоят псилы, прикрывая их своими щитами, но я дал шенкеля лошади, одновременно выхватывая «глок-18» в каждой руке. Докиан увидел меня и побледнел, но сделать уже ничего не успел.
Первыми двумя очередями, я положил человек двадцать воинов, а потом одиночными выстрелами, аккуратно прострелил головы протомагистра и хана. Я видел , как разлетелись их черепа и они грохнулись с лошадей.
Печенеги быстро осознали потерю своего предводителя и развернув коней дали дёру обратно в лес. Мои рыцари, видя такое бегство противника, бросились в атаку, сначала используя копья, а потом выхватив мечи и булавы. Над дорогой разнёсся рёв «Монжуа Сен Денис!», перекрывая все остальные звуки. Я продолжал палить из пистолетов, ложа противника рядами, пока у меня не кончились патроны, и я выщелкнув обоймы, тут же вставил новые. Последнее, что у меня запечатлелось в голове: отряд всадников скачущий из Плоцка, с развевающими стягами, мои рыцари, рубящие разбегающихся византийцев (печенеги давно скрылись в лесу), улыбающиеся губы Марии-Мадлен, а рядом с ней немного испуганный, но больше удивлённый взгляд княжны Анны. Потом наступила внезапная тьма, моё тело поднялось вверх, к небу и я куда-то полетел, пока моё сознание не померкло.
Глава вторая
«Ревела буря, дождь шумел…»
Я опять сижу на берегу реки, под мышками приятно жмут кобуры с пистолетами «глок-18», а над головой тихое звёздное небо, опять с отсутствием Полярной звезды и созвездием Андромеды! Всё ясно, недалеко я уехал! Чёрт бы меня побрал! Cколько мне ещё здесь мотаться и по каким временам! Вот уж угораздило, так угораздило! Cтоит холодная погода, я думаю, что-то около минус пяти градусов мороза и ветер шумит в кронах берёз и осин, раскачивая их в разные стороны. Правда кроны уже довольно здорово поредели и вся земля устлана желтыми листьями. Вечерело и слава богу дожди, которые лили несколько дней, наконец перестали, но тут же немедленно похолодало. Хорошо ещё земля впитала в себя влагу, иначе скользота стояла бы неимоверная. Солнце клонилось к закату и край неба стала окрашиваться в розоватый цвет, постепенно в редких облаках, становясь багряно-синим. Я сижу на высоком берегу Иртыша, под редкими соснами, вдыхая их смолистый запах. Сам я пристроился на еловых лапках, которые нарубил острым булатным ножом, и накрыл их епанчей. Сейчас нож этот покоится за кушаком, в чёрных ножнах, оправленных серебром. На мне, одет синий кафтан с серебряными пуговицами, широкие красные шаровары, заправленные в голенища коротких чёрных кожаных сапог, на голове кунья шапка, с бархатным, со шлыком, верхом, на плечи накинут зипун из грубого сукна. Всё это дополняет висящая на боку персидская сабля, да лежащие рядом на епанче два заряженных пистоля. Но главное оружие находиться под широким кафтаном и скрывает его. Поверх тафтяной рубашки, одеты две наплечные кобуры, с пистолетами «Глок-18» и запасными обоймами на 15 патронов. Именно из-за этого оружия, в этом сибирском походе, казаки и прозвали меня Ильин-Бич!
А уж коли называть со всеми регалиями, то зовусь я, на сей раз: полковой есаул Волдан Ильин-Бич. Казаки народ вольный, сметливый и хитроумный, потому и придумывали всевозможные прозвища, которые метко присваивали друг другу. Вот и меня окрестили Волданом, потому как я выходец из Волдайской местности. А фамилия моя восходит к имени Илья, Ильи-пророка, что в переводе с древнееврейского означает «сила божья». Казаки конечно этого не знают, но по какой-то интуиции прозвали меня (видя, как я метко расстреливаю врагов) – «Бич божий», но потом сократили прозвище в виде приставки к фамилии, просто «Бич»! Завтра у нас грядёт 23 октября 1582 года от Рождества Христова, и я хоть не всегда запоминаю исторические даты, но понял, что завтра грядёт страшная сеча, которая должна решить судьбу Сибирского ханства.
Я всегда на всех станах и лагерях любил уединяться. Казаки не любят таких бирюков, а атаманы подчас боятся угрюмых братьев, подозревая, что именно такие людишки и несут в себе измену. А казаки со товарищи, любят попировать, сходить в гости и завсегда накормить и напоить приезжего, считалось священной обязанностью.
Но к моему одиночеству вскоре все привыкли (видя как я кидаюсь на врагов) и даже атаман Ермак Тимофеевич, приказал в походе, не чипляться до меня. Вот и сейчас я сидел на высоком берегу, который весь изрезан оврагами, промоинами и сползающими вниз к Иртышу деревьями. Отсюда мне виден Тобол вдалеке и низкий противоположный берег Иртыша, весь заросший кустами черёмухи, калины и малины, а также низкорослыми ивами. Здесь возле реки начинаются Алафейские горы, а там чуть подальше и находится Чувашский мыс, где состоится битва с татарами. Удивительно, но я вдруг услышал, как заверещал где-то в кустах зяблик, а вслед за ним закуковала кукушка, настолько пронзительно и тоскливо, что стало не по себе. Я не стал считать, сколько раз она прокукует. Говорят, только начнёшь считать, и кукушка тут же умолкает и раздаётся злобный свист со смехом горихвостки. Это тем более странно, что птицы уже должны были улететь в тёплые края, куда-нибудь в Африку, либо Турцию. В здешних местах, говорят, не была похоронена (кумеу) при участии муллы, албыс (ведьма) Салтаным, а просто брошена в один из оврагов и засыпана землёй. И не стоит на её могильном холме два деревянных столба (как это делается всегда н кладбище) – один столб в изголовье, другой у ног. Вот с тех пор и куролесит, неупокоенная ведьма, нагоняет страх на людей, кружит их по лесам и вводит во всевозможные искушения. Чур, меня! С той стороны, где расположился стан, горели костры и несло запахом какого-то варева и мяса, жарившегося на кострах и откуда доносились голоса и пение казаков, кто-то продирался сквозь заросли кустов и шёл в мою сторону. По неволе я взял в руку пистоль.
_______________________________________________
Атамана Ермака Тимофеевича я встретил после окончания Ливонской войны, когда он со своей сотней вёл кровопролитные бои на границе. Во время войны, он был под началом воеводы Дмитрия Хворостинина, участвовал в рейде в Литву, дойдя до Могилёва, и сражался в битве под Шкловом. Бился он и под осаждённым Псковом и в битве под Лялицами.
О себе Ермак говорить не любил. Никто, ни разу не узнал его потаённых дум. Никто даже не знал откуда он родом. Одни казаки утверждали, что он родом с берегов реки Чусовая, другие говорили, что его родина станица Качалинская на Дону, а некоторые даже утверждали, что он поморского происхождения. Однако, как-то в беседе со мной, у костра, за чаркой горилки, он случайно сказал, что его дед суздальский посадский человек и в своё время перебрался с семьёй на заработки к уральским купцам и солепромышленникам Строгановым. Сам же он не желая добывать соль для богатеев и любя вольницу, удрал на Волгу. Став атаманом небольшой ватаги волжских казаков, стал промышлять разбойным нападением на купеческие караваны: русские, крымские, астраханские, казахские. После уже попал на Ливонскую войну.
Получив расчёт, Ермак и казаки, починив струги, вытащенные зимой на берег, отправились в Поволжье. Мне пришлось отправиться вместе с ними. А куда ещё деваться! Казаки гребли, не жалея сил! Скорее к себе, на вольницу. Прибыв под Казань, мы узнали что население восстало и теперь до Самары плыли сторожась, на привалах рассылали дозорных во все стороны, на ночь ставили дозорных. И только прибыв в ногайскую степь, стали рядом с лагерем атамана Кольцо и смогли немного раздохнуть. Чуть не каждый день к нам подходили небольшие ватаги казаков и просились в дружину. В ночи горело столько костров, что казалось пылала вся степь. По всем станицам стали ходить слухи, что казаки что-то затевают.
А казаки решили собрать войсковой круг, чтобы решить куда идти походом, где лучше добыть «зипуны» (военную добычу), а то может и поискать «найм». Все собравшиеся вольные казаки, предлагали идти походом, то ли на Каспийское море к персидским берегам, то ли отправиться по Дону на Азовское, и напасть на крымские и турецкие берега. Обычные направления казацких набегов. Однако ноне, такие набеги были опасливы. Иван Грозный, после поражения в Ливонской войне, старался непременно сохранить мир на южных рубежах. Не хватало ещё, сейчас, испытать злые набеги крымских татар на Русь. Об этой разумной мысли поведал мне сам Ермак.
Я сидел в вечор у костра и хлебал из глиняной миски деревянной ложкой наваристый бараний суп. Круг всё ещё продолжался, но вольное казачество всё никак не могло решиться, в какую сторону двинуться походом, а двигаться было необходимо. Вдруг ко мне подсел Ермак. В одной руке он держал миску с куском зажаренной на костре степной косули и ломтем ржаного хлеба, в другой четверть горилки с двумя кружками. Поставив всё это на землю, он наконец обратился ко мне:
-Я подсяду, друже Волдан? – спросил поглаживая свою чёрную, как вороново крыло, бороду и расправляя широкие плечи.
Я усмехнулся. Сначала сел а теперь спрашивает!
-Сядай, Ермак Тимофеевич. С умным словом и харч вкуснее.
-А я и думал с тобою покумекать, брат. Я тебя давно заприметил, ещё в Ливонску войну. Смел и умел в сече, да и разумом бог тя не обидел. Хочу совета просить, како нам быти вольным людям, нашему казачеству.
-А в чём справа?
-Ты ж бачишь, гудуть казаки! Кажин с атаманов выходить на круг, а к одному помыслу склониться не могут. И все норовят то к персам за «зипунами» податься, то к крымчакам, то как атаман Кольцо опять разбойничать в Ногайской Орде. Что ж нам делати? Засиделися казаки в стане, так засиделися, шо пыталися ажно грабить кочевников, покеда те, не разобрав свои кибитки и собрав табуны, двинулись подалее от Яика. Чтой-то надо робить. Яко ты разумеешь, брат Волдан.
-А шо тут разуметь, Ермак Тимофеевич! Что ж послухай како я разумею. Ноне царь Ливонскую войну не одолел. Вороги с западу наседают, сам ведаешь. Кольки ты с казаками на рубеже стоял…
-Так ж и ты со мною!
Верно! Еле ноги унесли и животы свои спасли. Так вот зачни зараз, походы на южных рубежах, супротив крымчаков, персов или ногайцев, те могут пойти в набег на Русь и пограбят города да сёла. Казаков то им не достать, на коней и айда гулять по степи, однако ж станицы с собою не увезёшь, пожгут!
-Так, брат Волдан! И я тако разумею!
-Да и царский гнев, неминуемо падёт на наши головы. Царю зараз сорится с южными народами, тако ж во вред. Будет один только вред государству, а славы от таких войн не стяжаешь. А царь то у нас Грозный, случись чего шутковать не будет и миловать тако ж. Осудит, на плаху и голова долой! Вот так я меркую!
-Всё верно! Давай ка брат Волдан, пропустим по чарке. Горилка, ежели не насосёся аки свинья, горячит сердце и прочищает розум.
Ермак плеснул в чарки по изрядной порции и мы выпили, каждый за здоровье другого. Закусывали мы молча. Я прихлёбывал суп, а Ермак, уставясь на огонь, большими кусками отрывал мясо и заедал его хлебом. Потом через несколько минут он продолжил:
-Как же жить теперича вольному казацтву, попали мы промеж двух вогней? Куда нам податься?
-Куда? Ежели на юг нельзя, на западе все воюют, там большие войска, а на севере и зусим нам робить нечего, то что нам застается…?
-Итить к Каменному Поясу (Уралу)! Дошли до меня слухи, шо надумали послать к нам Строгановы свих людишек, дабы упросить нас по найму, боронить их от вогулов и остяков. Ить на это можно и решиться. Тута мы государевы антиресы не затронем. Пущай Строгановы нам платят, а мы ужо их охраним от разбойных татар, да и царской милости, проз них испросим.
-Ермак тимофеевич! Ты ить зрачен и всякой мудрости доволен, а аки будучи атаманом казацкого войска, думаешь вольны люд будет сидяками за стенами строгановских поселений? Да не в жисть! Казаку ить не токмо гроши нужны, но и воль еройская, удаль молодецкая, хвастануть супередь со воих товарищев, шоб их завидки взяли. Не усидишь ты без дела за частоколом строгановским и казаков не удержишь. Им на одним месте мешкотно и стрёмно! Им в вольно поле, да сабелькой помахать!
-Так, брательник Волдан, можа отправиться в Сибир. Кажуть там у Пелымского князя, богатства немерено.
-От от этого казаки вряд откажутся. Коли в кишене загремять монеты, тутачки любой пойде в поход. Ничога от царя не грозит, а послать яму дары, ды отдать новые земли (а на што вони казакам!) , не потребны! Вось тут тобе и слава и прибыток. Разумеешь?
-Я то разумею, брат Волдан! Тобе, замест меня должно быть атаманом, с твоим розумом.
-Хватил ты, Ермак Тимофеевич! Я и на своём месте гож, а в атаманы не нарываюсь.
-Гляжу я на тебя и дивлюся…
-А ты атаман не дивись! Я где-то посерёдке…Словом помочь смогу, а на более и не думай! Ты Ермак Тимофеевич, и без меня хват, мудрён и сторожен.
-Тако, то оно так…
-Вот и не гутарь никому, а коли я спотреблюсь, зови, завжды помочь застораюсь. Ты ить, атаман знаешь, языка у меня нет!
-За то и доверяю!
-На круге, атаман, говори про Каменный Пояс, там раздохнём и все заспокоятся! А отсель и в Сибир недалече, там и царь не страшен.
-Спаси бог, на добром слове, брат Волдан! Ты гутаришь идти в Сибирь на Пелымского хана, а то и далее…
-А чего бы и нет, атаман Ермак Тимофеевич! Казаки запросто так в засеках сидеть не зачнут, завянут. Тута богатая Сибирь и раем скажется. Пойдём и возьмём добры «зипуны»!
-Что ж возьмем! А далее?
-Сам видишь!
-Добро! Тако и буду заводить казаков! На «зипуны»!
-Це добре, атаман Ермак!
На том и порешили! 6 апреля в казацкий лагерь прибыли посланники от семейства Строгановых, в том числе и с наследниками Максимом и Никитой Строгановыми. Они вышли на круг и просили казаков оберечь их посёлки и прииски от Пелымского князя, а может даже идти войною на хана Кучума. Во всём этом они обещали заплатить казакам, а ещё снабдить их оружием и припасами. Казаки долго спорили на кругу, пока не приняли это предложение. За то время с круга ушёл атаман Барбош, не пожелавший отправляться в Сибирь, и так и сгинул в глубинах истории. Более после Ермака о нём никто не слышал и не поведал миру, напротив, как о Ермаке сложили легенды и песни.
Всё ж таки, разлад среди казаков произошёл. Накануне похода «воровские казаки» не пожелали идти в земли Строгановых. Иван Кольцо участвовал в нападении на царского посла, вместе с Богданом Барбоша, Саввой Волдырём, Никитой Паном ( вскоре, кроме Барбоша, все присоединились к Ермаку на Чусовой).
Вскоре казаки, с Ермаком Тимофеевичем, и другими атаманами Андреем Мещеряком и Яковом Михайловым, в количестве чуть больше 540 человек, поднялись по Каме и прибыли на реку Чусовую, в чусовские городки к братьям Строгановым. Здесь казаки жили несколько месяцев, помогая защищать городки от грабительских набегов, со стороны сибирцев.
По тем временам в Нижнем Чусовском городке было уже пять деревень и шестнадцать починков. Народу было немало. Строгановы уже успели нанять наёмников немцев и литовцев, после окончания Ливонской войны. Так что нападения на земли Строгановых (будущих баронов и графов Российской империи), отбивались вполне успешно. Только казаки не тот народ, который спокойно сидят за стенами, и воют от тоски по своей «вольнице», и чахнут от спокойных, заплевесных дней. С каждым днём ропот становился всё больше, а дисциплина становилась всё меньше. В один из таких августовских дней, когда я сидел спасаясь от жары, в тени высокой, бревенчатой стены, растянувшейся от одной до другой четырёхугольных башен. Ко мне опять подсел Ермак Тимофеевич.
-Здорово, друже Волдан! Хочу опять с тобою погутарить.
-Что ж, атаман Ермак Тимофеевич, чым смогу поспособлю…
-Ну и добре! Ты есаул, сам бачишь, опять казаки почали бунтарить. А кому охота сидеть за стенами, изредка выходя в вольное поле. Да получать гроши по «найму», и вовсе не иметь «зипунов». Тут и горькую поневоле запьёшь!
-Правда твоя , атаман!
-Вот я и удумал! А чего на сидеть в засеках, да только отбиваться. Уже и атаман Иван Кольцо, с другими атаманами и своими казаками, всё ж добрался до нас на Чусовую. А не предложить ли Строгановым пойти походом на хана Кучума. Завоевать Сибирское ханство, да положить его, с великим богатством к ногам царя Московского. Он должон после такого, великую доброту нам оказать…а може и наградить?
-Атаман! Царь может либо казнить, либо миловать…Награждать ему несподручно! А вот ежели помилует и спишет все наши грехи, - то и будет наша награда. А «зпуны» мы и сами добудет…
-И то верно, есаул! Я всегда говаривал, что твоя головушка добре варит. Яко думаешь, снарядят нас Строгановы?
-А чё тут думати! Строгановы уже пужаются казацкого бунта. Они ведь тоже видят настрой нашей дружины, и будут только радёшеньки убрать казаков, да часть своих наёмников со своих городков, пока наши не стали их грабити, а немчуре, чтоб по менее платить. Думаю дадут и струги, и припасы и оружие.
-Добро, есаул! Иду гутарить с братьями Строгановы! Думаю сговоримся!
Как и ожидалось, Строгановы, побоясь казацкого бунта, выделили атаману Ермаку более 80 ертаульных стругов, построенных специально для плавания по узким, петляющим речкам. Большие струги были длинною 20-45 метров, шириною 4-10 метров о двадцати вёсел. На всех стругах были съёмные мачты с прямым парусом, чтобы идти с попутным ветром, да ещё по течению. На некоторых стругах было по две небольшие пушки, погрузили туда около 300 пищалей, дробовые пушки и даже испанские аркебузы. Пушки били на 200-300 метров, пищали метров на 100. Перезарядить пищали можно было за несколько минут. Кроме того все казаки были вооружены саблями, копьями, кинжалами, да ещё у многих были луки со стрелами, топоры и пистоли, а у наёмников ещё и попадались фитильные мушкеты. Единственно, чего нельзя было взять, это казацкого верного друга – коня. Погрузить их на струги в таком количестве, не представлялось возможным. Наша дружина была разбита на десятки, полусотни и сотни. Были выбраны писари, трубачи и барабанщики, несколько знаменосцев. Войсковым атаманом, давно уже был выбран, Ермак Тимофеевич.
Перед началом похода, местный батюшка отслужил молебен в небольшой часовне Чусовского городка, где и благословлял на поход за Каменный Пояс. В часовне собрались все атаманы, Строгановы, есаулы и писаря. Набилось в часовне народу, как сельдей в бочке. Остальной служивый люд столпился, перед открытыми дверями, притихшиё, чтобы лучше слышать голос священнослужителя. Окончив молебен словами: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь!», а после окропил нас Святою водой. После чего вышел из часовни c водосвятой чашей и кропилом и стал благословлять казаков, ставших на колени и снявших шапки, не жалея махал кропилом направо и налево.
1 сентября дружина погрузилась на струги и пошла на вёслах, поднимаясь по реке Чусовой и Серебряной (приток Камы) до сибирского волока, Тагильского перевала на Урале. Через перевал пробирались с топорами в руках. Казаки сами валили деревья и рубили просеку, расчищали завалы. По этой просеке, на катках, и потащили струги. На перевале поставли земляное укрепление, Кокуй-городок, где и решено было перезимивать. Во время зимовки Ермак решил послать небольшой отряд, разведать южный путь по реке Нейва. Больше мы их не видели.
Зимовали тяжело. Более всего мучило безделье. Занимались только тем, что заготавливали дрова, топили землянки и готовили еду, да ещё упражнялись на саблях и пиках во дворе, более для того чтобы согреться, а заодно не потерять выучку. Читать и писать казаки не умели, хорошо ежели кто научил выводить подпись снизу листа. Только писари и знали грамоту, да и то немного и писали со множеством ошибок. А из книг у них был только «Псалтырь». Мне тоже было не с руки, показывать, что я обучен грамоте. Писать было не на чём (да и зачем?), а читать «Псалтырь», для избавления от зимней скуки, врядли получилось бы.
В этом измерении, на парралельной планете Земля, у меня появились новые, непонятные, неподдающиеся никакому логическому объяснению!
Я конечно, что-то читал об атамане Ермаке, покорители Сибири, но подробности, которые всплывали сейчас в голове, я раньше никогда не слышал и о них не читал. А сейчас я, словно видел перед собой текст на странице, и не только видел, но и мог эти страницы мысленно листать: вперёд и назад, в любом порядке. А так, как все считали меня бирюком и не приставали с разговорами, а тем более с расспросами (за это могло и не поздоровиться!), то я уединился в укромном уголке и решил узнать побольше, на кого мы «идём на вы»!
Я лежал на топчане, закинув руки за голову и закрыв глаза, стал читать.
До 1563 года Сибирским ханом был Едигер. Хан Кучум, рода Шибанидов, внук Ибака, хана Тюмени и Большой Орды, родился на Северном побережье Аральского моря, в улусе Алты аул. При происхождении(по деду Ибаку), открывало Кучуму доступ в круг московской аристократии. В 1555 году сибирский хан Едигер, из рода Тайбугинов, услышав о завоевании московитами Казани и Астрахани, добровольно решил принять российское подданство и выплачивать царю Ивану IV небольшую дань. Видать это не понравилось Кучуму, и он опираясь на своего родственника, бухарского хана Абдуллу, начал войну с Едигером.
Победу Кучуму удалось одержать только в 1563 году. Кучум убил Едигера и его брата Бекбулата, занял город Кашлык и стал ханом над всеми землями по Иртышу и Тоболу, также над землями барабинцев, чатамов, иртышских остяков. Кучум достиг значительных успехов в укреплении своего государства. Теперь границы Сибирского ханства на севере доходили до Оби, на западе переходили на европейскую сторону Урала, на юге шли по Барабинской степи.
Окончательно захватив, Сибирское ханство, Кучум поначалу продолжал платить ясак. Он даже отправил в Москву своего посла с 1000соболей, в 1571 году. Но потом стал вести дипломатическую игру и перестал платить дань. Устанавливал власть он с крайней жестокостью, но в связи с этим и набранные в его войско отряды вогулов, остяков и прочих народов были совершенно ненадёжны.
Когда хан Кучум решил, что он обладает достаточным войском, численностью около 10 тысяч человек, что соответствовало «тумену», а взрослых «ясачных людей», доходило в его царстве до 30 тысяч взрослых мужчин, он стал проявлять некоторую наглость. Он стал совершать набеги на московские земли и в частности на городки Строгановых. Он подступил к Перми и стал подбивать ногайских татар отделиться от Москвы.
Вот таким и был этот хан Кучум, на которого мы шли походом. Меня также поражало, что у него было до двадцати жён, и до тридцати сыновей и дочерей.
Так и пересидели казаки зиму, выходя лишь из городка на охоту и рыбалку. Всё ж свежая добыча, зимой была приятнее вяленого мяса и рыбы, да вареной на воде крупяной каши.
Весной 1582 года, лишь только вскрылись реки, а казаки привели в исправное состояние струги, подлатав их, спустили на воду. Шли караваном по рекам Жеравле, Баранче и Тагилу пока не выплыли на Туру. Первая стычка произошла на Туре. Воины князя Епанчи обстреляли нас из луков, стрелы забарабанили по щитам и втыкались в деревянные борта стругов. Атаман Ермак приказал пугануть татар из пушек и пищалей, разогнав конницу Епанчи. После этого сходу захватили городок Чинги-туру. На удивление в этом городке, который сибирцы оставили в поспешном бегстве, нашлось много сокровищ: серебро, золото и драгоценные меха.
Затем последовали сражения на Тоболе у Караульного яра, с мелкими татарскими князьками, среди которых известными были Матмас и Каскара.
В июле произошло сражение у Бабасанских юрт, где Ермак несколькими залпами, остановил несколько тысяч всадников Маметкула, несшихся в атаку на казаков. В августе мы выдержали сражение у Карачин-городка. Потом взяли улус мурзы Карачи, где тоже нашлась богатая добыча, запасы продовольствия и множество камедей царского мёда.
И наконец мы добрались до места слияния рек Тобола и Иртыша, почти рядом со столицей Сибирского ханства – Кашлыком.
Здесь теперь я и сидел на берегу Иртыша…
Кто-то, хрустя ветками, приближался к тому месту, где я и сидел. Пока этот кто-то двигался в мою сторону, я успел разжечь небольшой костёр и передвинулся от костра так, чтобы меня не было видно, но я бы видел того, кто выйдет на небольшую прогалину. Вскоре из леса вышла фигура в зипуне и казацкой шапке с мерлушем, на доку висела кривая персидская сабля. Человек направился прямо к костру и когда свет упал на его лицо, я узнал в нём атамана Ивана Кольцо.
Это было уже интересно! Мы недолюбливали друг друга. Я из-за его мелкоуголовных наклонностей, постоянных кутежей и не любви к дисциплине. Он меня наверное за это же. С той лишь разницей, что я всегда выполнял указания своего атамана, не любил бражничать, да видно ещё за то, что в своей сотне всю добычу я делил поровну, не выделяя никого, даже самого себя и своих десятников. За это казаки, уважали меня, и я знал, что пойдут за мной в огонь и в воду. Казаки Ивана Кольцо иногда даже скалили на атамана зубы.
Я кашлянул и вышел из тени, неся перед собой охапку лапника, будто только нарубил его. Половину я кинул атаману, половину постелил себе возле костра и, покрыв их попоной, уселся на неё. Иван Кольцо уселся напротив меня.
-Здорово, друже, есаул Ильин-Бич!
-Будь здрав, атаман Иван Кольцо! Грейся у костра, ежели добрался до такого отшельника, как я
-Это точно! – рассмеялся атаман. – Дык я не смёрз, на стане отсидел у самого огневища.
-Тогда, значыца дело у тебя атаман, до меня?
-И угадлив ты, есаул! – усмехнулся Иван Кольцо. – Кожны раз дивлюся, яко ты на гэта спагадываешься! Мудренно!
-Да ничуть, Иван Кольцо! Ежели ты бросил бражку и жареного секача, да щеп опёрся ко мне в гору, значица быть у нас разговору.
-И всё то у тебя, есаул, в лад, даже твои речи!
-Что ж в том худого?
-А ничего! Всё добре, а разговор имеется…
-Тады, слухаю…
-Только что, вернулися наши лазутчики-пластуны, яких атаман Ермак Тимофеевич послал выведать и дознаться, что затевает хан Кучум. Они також захватили сибирца-татарина, а мы заставили его развязать язык…
-И что же?
-Решил рассказать тебе, что решили атаманы…
-То немудрено, - решили завтра дать бой войску хана Кучума!
-Откуда ты…- удивился Иван Кольцо, но я его прервал.
-Только это нам и остаётся! Поведай лепей, атаман, что бачили лазутчики и, что поведал татарин!
-Добро, есаул! Лазутчики казали, что войско Кучума, некальки тысяч, не засели за стенами города Кашлык. А потому укрепились на берегу у горы, на Чувашском мысу. Они навалили деревов, за ими от реки и стоит войско хана. За ними казаки побачили и некальки небольших пушек. Стволов сложено великое множество, наши пищали и архебузы шпанские, да даже и пушчонки наши, их не пробьют. Что он затевает и почему не укрылся в крепости?
-То ведомо, атаман! Стены Кашлыка, его укрепления, сильно обветшали и стали негодны. Сосен и елей тут мало, а потому строили из тополя, берёзы, осины и липы, а те дерева не смолисты, быстро начинают гнить. Город окружает ещё и земляной вал, но он рассыпался, деревянные стены, либо осели, либо сгнили. Хан Кучум запужался закрыться в такой засеке, но то и его промах.
-Наверно так! Но почему то его промах?
-Как неплоха крепость и её стены, но его войско было бы на всех стенах, а казаки, численностью в 5-6 раз меньше, без осадных приспособ, не поднялись бы на стены. А пробить их, хоть они и были полуразрушены, без поровых мин и сильных пушек, немагчыма.
-Видать так! – задумался Иван Кольцо.
-А что гутарил, татарин?
-Тож самое! Ён даже не десятник, войсковых планов не ведае. Поведал, что командуеть татарской армией, племянник хана, Маметкул. Вот и усё!
-Не густо! Однако ж и немало! Поспробуем!
-Тако решили и усе атаманы!
Я внимательно посмотрел на Ивана Кольцо, думая когда же начать мой разговор, и увидя по его лицу, что он наоборот решился, наш разговор закончить, я сказал:
-Атаман Кольцо! А как поживают твои казаки Гриц Одновоко и Роман Криворучко?
-Как, как?! Я про таких не ведаю! Хто гэта?
-Атаман! Неужто ты позабув казаков твоей сотни, которых несколько дён таму ты прслал до мени у гости. Правда тады их кликали, трошки по иншему. Тапереча у одного не хапае одного вока (я выбил его ему), а у другого одна рука буде вечно на перевязи (это я сломал ему локоть), хорошо, что рука левая.
-Чаму, ты гэта зробил? – хмуро спросил атаман.
-Дивлюся на тебя, атаман Кольцо, ты же сам послал до меня, этих душегубцев. Я их пораспрошал и воны отствовали. Ты велел им меня зарезать и ограбить. А потом свалить всё на сибирцев! Чаму ты хочешь меня забить? Где ж я тебе нашкодил, аль бо просто, не пришёлся ко двору?
-Да! – заорал Иван Кольцо. – Чужак ты, не наших казацких, вольных кровей, а можа и вовсе засланный от ворогов.
-Интересно! – усмехнулся я. – От каких это ворогов. От московитов, от татар-крымчаков, а может от турок, а то вдруг от литвинов, да не дай ты бог, от нехристей немцев!
-А ты не шуткуй! Хто твой хозяин, какому ты служишь, яко собака, мне пока неведомо, да и не к чему, мне, то знать…
-От теперя мне в понятку! Ежели казак не бражничает, слухает атамана, не гребёт к себе «зипун» поболе, да побогаче и никого не предаст – вестимо это не наш, брат казак! А значица и собачья смерть ему, без суда на круге, по варначьи, в лесу и концы в воду. Так что ли, атаман Кольцо?
-Так! – заскрипел он зубами.
Выхватив из ножен кинжал, он взвился, как пружина и бросился на меня, перепрыгивая через костёр. Я давно знал, что этим всё и кончится, и был к этому готов. Я даже не пошевелился и этим несколько смутил нападающего, но он, по правде говоря, не отступился от своего намерения прирезать меня как свинью. Только в последний момент, я откатился в сторону и ударил его по ногам, делая подсечку. Кольцо рухнул плашмя на землю, запутавшись в зипуне. Тогда я подскочил к нему. Но атаман был ловок, паразит, все ж таки опыт боевых схваток сказывается, он даже не выпустил из руки кинжала. Конечно, он знал приёмы казацкой борьбы и владел холодным оружием, но куда ему до меня! Можно было бы устроить бой на кинжалах, но я боялся, что ненароком (а может и в порыве схватки) могу поранить атамана, а это не входило в мои планы. Я стоял в боевой стойке и ждал нападения, опустив руки вниз и чуть согнув их в локтях.
Ждать пришлось недолго. Точно разъярённый зверь Иван Кольцо бросился на меня, выставив перед собой кинжал, пытаясь проткнуть меня насквозь. С этим пора было кончать. Я ухватил его за кисть руки, в которой был кинжал, отступил в сторону, дёрнул на себя в противоход, как это делается в айкидо. Атаман, подкинув вверх ноги, снова рухнул на землю, на спину со всего маху, громко крякнув. На сей раз я выбил у него кинжал и врезал ногой по подбородку, не убил, но надёжно вырубил.
Осмотрев его я убедился, что он жив, но уснул, минут на двадцать. После чего, я неторопливо разрядил два его пистоля. После чего надёжно привязал эфес сабли к ножнам тонкими кожаными ремешками, как это делают казаки, шуткуя с товарищами. Потом выстругал плоскую щепку, вставил её между ножнами и наполовину вставленным кинжалом, а затем рукоятью пистолета с трудом забил, кинжал до конца. Теперь его можно было вытащить из ножен, только обладая недюжинной силой, либо выжигать деревянную щепку на костре, вместе с кинжалом, а потом чистить полировать, а возможно менять рукоять. Это тоже одна из шуточек казаков. Совершат, втихоря такое, со своим братом, где-нибудь в походе, а потом когда он спит, гаркнут над ухом: «Увага! Вораг наступае! По конях!». Бедолага, лупая глазами, подскакивает и за саблю, та из ножен ни в какую, хватается за кинжал, тот намертво застрял, словно в трясину засосало. Хлопцу, хоть плачь, а вокруг все ржут, аж за животы хватаются. Только позже, казак начинает соображать, что над ним насмехаются и чтобы не уронить форс, начинает ржать с остальными.
У меня расчёта насмехаться не было никакого, а вот обезоружить атамана, таким образом, сразу пришло на ум. Не нести же саблю и кинжал за него, когда будем возвращаться до стану, выкинуть в речку их в речку тоже не дело. А так вроде и при оружии, а в тоже время и обезоружен.
Атаман Кольцо очнулся даже раньше, чем я этого ожидал. Я посадил его, прислонив спиной к дереву, и подкинул веток в костёр. Уже почти стемнело, а мне надо было видеть его лицо, а более того его глаза. Он замотал головой, видимо вспоминая, что с ним произошло, а потом вспомнив и осознав, что он несвязан, попытался вскочить, но тут же рухнул опять на землю. Ноги его пока ещё не держали.
-Погодь, атаман! Расчувайся сначала, погутарим, а потым пойдём до стану. Да не хапайся за сброю. Пистоли я разрядил, а кинжал ды саблю, з ножен не вытягнешь. Отдыхай, а буду говорить, да ты слухать.
Видно наконец до него дошли мои слова. Он успокоился, устало откинул голову к стволу дерева и закрыл глаза. Это плохо! Теперь о его реакции, на мои слова, я смогу судить только по мимике его лица.
-Послухай меня, друже Иван Кольцо! Можа ты и прав, я пришёл к казакам недавно и скоро я уйду от вас. Но я не вражына, и никем не засланный сюды. Поразмавляй! Был бы я лазутчиком, кому бы направлял доносы отсюда и каким манером…
-А можа сибирцам? – наконец хрипло заговорил Кольцо.
-И зачем им то? У них, коль надо и своих глаз знайдется, коли трэба. А потом поверят ли мусульманин, неверному, нечистому, каким для них являюсь я. Как кумекаешь?
-Можа и твоя правда! – криво усмехнулся атаман. – А всё ж, в душе…
-Брось ты душу! Головой думай! Не я ли, выручал атамана Ермака из беды и сколь раз, а како меня прозвали казаки, видя, як я дерусь с вражинами.
-То верно…- тихо прошептал он, но я его всё же услышал.
-Ты на меня серчаешь, что я не зусим такой, яко усе. Хоронюсь бирюк бирюком, не пирую со всеми, не веселюся. Да и до злата, серебра не охоч! Таким уж меня мати родила, да батьку взрастив, от них и стала у мени такова натура. Таперича ничога не зробишь…
-Твоя правда…- уже громче сказал Кольцо. – Но я всё ж не верю! И буду поглядать за тобой, уж не обессудь, есаул Волдан Ильин-Бич! И ежели что замечу за тобою, не пощажу…
-Добро! Но ежели ещё подошлёшь ко мне убивцев…Ты меня теперь знаешь, не застанутся в живых…вместе с тобою! Уразумел?
-Лады! Не собачься…
-Я тебе не собака, и лаяться не привучен!
-Ну, даруй, не то брякнул, друже! Так можа ударим по рукам!
-Давай, атаман! Я сгоден.
-Вот це и добре!
Мы протянули друг другу руки. Потом, взяв из костра по хорошей головне, загасили костёр, и двинулись в лагерь, освещая себе путь.
Рано утром над Тоболом и Иртышом поднялся густой туман. Конечно в такой туман плыть по реке, ничего почти не видя, довольно опасно, зато и враг не заметит, как струги подходят к берегу. Хорошо ещё, что было полное безветрие и струги не будут подвержены напору ветра. Придётся конечно идти на вёслах, хотя при высадке десанта, мачты с парусами только бы мешали и их всё равно надо было бы убирать.
В лагере началась суета. Казаки торопливо ели то, что осталось от вчерашнего ужина, одевались на битву, готовили оружие: чистили, точили сабли и кинжалы, заряжали пистоли и пищали, проверяли пороховницы, чтобы порох не был промокшим, набирали пули, укладывали всё это в патронташи. Покуда в стане шла подготовка к решающему походу (такие мысли давно витали в лагере), поднялся небольшой ветерок, дувший вдоль реки, и туман клочьями стал улетать вверх, постепенно открывая всю водную поверхность. Время подошло и казаки стали спускать на воду струги. Вода на Тоболе покрылась рябью и на берег стали накатывать небольшие волны.
Казаки садились в струги, брались за вёсла, и отталкивая ладьи от берега, выплывали на стремень реки, пытаясь оставаться на месте, табанили вёслами. Ладьи выплывали и выплывали, строясь в караван. На передней, наибольшей, находился войсковой атаман Ермак Тимофеевич, здесь же знаменосец поднял его стяг, на котором были изображены лев и единорог.
Я плыл почти сразу за отрядом Ермака, со своей сотней. На моём струге были установлены две небольшие пушки, на вертлюгах, по одному борту, поэтому и казаков было поболее, чем на других ладьях. Ещё на моём струге был знаменосец, который держал хоругвь с ликом Спасителя.
За моей сотней, плыл на стругах отряд атамана Ивана Кольцо. Заметив, что я смотрю, как он усаживается в ладью, лихо перемахнув через борт и весело рассмеявшись, атаман выхватил из ножен кинжал и вздёрнул его над головой. Достойный ответ! Я заулыбался в ответ, и подняв руку вверх, поприветствовал его в ответ.
Первые струги уже стали спускаться вниз по Тоболу до впадения его в Иртыш, а последние только ещё отплывали от берега. Но караван уже выстроился и двигался по реке. Струги плыли вплотную друг к другу, почти в две колоны. Время тянулось крайне медленно, как это кажется, когда с нетерпением ждёшь быстрейшего развития событий. Уже полностью рассвело и туман постепенно исчез с реки, стали отчётливо видны её берега. Караван из стругов растянулся, чуть ли не на сто сажень. Солнца в небе не было, по нему низко плыли тяжелые свинцовые, грозясь сыпануть то ли холодным дождём, то ли мокрым снегом. И то и другое, ни к чему хорошему не приведёт, но правда зато потеплело, было больше трёх градусов тепла.
Наконец мы выплыли на Иртыш. Теперь уже было недалече и я приказал казакам, ещё раз проверить амуницию, порох и зарядить пушки, которые до сих пор были прикрыты рогожей.
Наконец вдалеке появился Чувашский мыс, за которым невдалеке, были видны в ещё не рассеявшемся туманы, отроги Алафейских гор. Когда мы подплыли поближе, так что стали видны наспех построенные засеки из брёвен, присыпанных землёй, поступила команда ускорить движение стругов и приготовиться к высадке.
Приблизившись к берегу, почти вплотную, мы открыли огонь из пушек, стрельба из пищалей, аркебуз и дробовиков не принесла бы никакого толку, далековато ещё было. А пушки добрасывали ядра до укреплений, но особого вреда им не причиняли. Пушчонки были малокалиберные, расстояние для них всё же приличное, поэтому падали они на излёте. Я видел, как ударяясь в толстые брёвна, они просто отскакивали от них, правда иногда взрывая кору и разбрасывая вокруг вырванную щепу, но пробить, даже эти примитивные укрепления, не могли. Некоторые ядра перелетали через засеки, и видно попадали в стоявших за ними воинов. Тогда оттуда слышался звериный вой и стон, а ещё громкая ругань сибирцев. Видно кому-то всё же досталось на орехи.
Струги уткнулись наискось в песчаную отмель, и сразу из них стали выпрыгивать казаки, погружаясь в воду чуть выше щиколоток. Тут же полетели татарские стрелы, таким роем, словно рои пчёл. Поначалу на эту стрельбу, никто не обращал внимания, ну летят себе, пусть и летят. Но когда стали появляться раненные и даже один, убитый выстрелом стрелы в голову, казаки стали прикрываться щитами и открыли стрельбу из пищалей. Наёмники ловко поспрыгивали на берег и двинувшись за казаками, ставили на сошки испанские аркебузы, и тоже стали палить по укреплениям. Эти выстрелы тоже не приносили никакого вреда, если только какая-нибудь шальная пуля, не поражала, случайно показавшегося над укреплением сибирца. Наши пушки били непрерывно, просто зазря растрачивая припасы, а вот со стороны татарской армии, не последовало ни одного выстрела из пушек, хотя как докладывали лазутчики, они на укреплениях установлены (только потом стало известно, что пороха у татар не было, единственные два куля, они случайно замочили, когда перевозили сюда по реке). Стрелы сыпались со стороны татар беспрерывно, а не залпами, по команде, поэтому приходилось всё время опасаться их, закрываясь щитами. Казаки продвигаясь вперёд понемногу, понемногу стали теряться в этакой боевой обстановке.
В этом случае, можно было предпринять лишь одно – штурм укрепления. Но казаков было гораздо меньше, и даже на эти невысокие укрепления надо было хоть как-то взобраться, а ни лесен, ни других приспособ не было. Стоя в ладье, атаман Ермак, отдавал приказания, показывая руками, то вправо, то влево. Атаман Иван Кольцо, а с ним и все другие, покинули струги и стали готовить людей к сражению. Начавшиеся было сомнения среди казаков о возможности победы, быстро исчезли. Но всё же, все дальнейшие боевые действия, были под большим вопросом.
Но тут бог, дал нам шанс! А командующему Маметкулу, тот же бог, ум замутил. И он совершил ошибку, решив атаковать казаков, чтобы отбросить их к стругам, а может и вовсе опрокинуть в реку и полностью уничтожить.
Я заметил, что по флангам и в центре, засеки из брёвен стали разбираться и растаскиваться татарами на ширину свободного проезда, сразу трёх верховых воинов. Поняв, что наступают моменты начала предстоящей схватки, я спрыгнул со струга в воду. За мною последовали знаменосец с хоругвью, десятник и пару казаков. Мы сразу ринулись к своей сотне. Я крикнул, чтобы готовились к отражению атаки конницы. Несколько казаков ринулись к стругам, чтобы захватить побольше копий, на случай рукопашной схватки, сбивать всадников с коней. Бреши постепенно расширялись и через них стали просачиваться конные татары, постепенно накапливаясь, возле укрепления.
Только теперь я заметил, что на отрогах тоже стоят всадники и развеваются бунчуки. Очевидно там находилась ставка хана Кучума, который предпочёл наблюдать за сражением подальше от его проведения.
Наконец, когда татар, решивших атаковать казаков набралось уже более полутора тысяч, раздались вопли и команды, и конница, гремя копытами, двинулась в нашу сторону, постепенно набирая ход.
Наши казаки, завидев, что на них движется конница, стали строится в каре. Внутри поставили наемников с аркебузами и стрелков с пищалями. Впереди стали на одно колено копейщики и рядом с ними пристроилось часть стрелков. Когда конница приблизилась на достаточное расстояние, раздался сигнал и прогремел залп. Этот же первый залп из аркебуз и пищалей, смёл из сёдел всю первую линию нападавших. Кое-где на землю летели и кони устраивая завалы, для движения других всадников. Внутри каре, куда передавалось оружие, оно тут же заряжалось и передавалось опять в цепь. Второй залп нанёс врагу ещё больший урон и привёл врага в полную расстеряность и панику. Впереди атаки, командующий Маметкул, решил повести остяков (ханты) и вогулов (манси), которые были совершенно ненадёжны и при первых выстрелах второго залпа, принялись поворачивать назад, либо просто убегать в разные стороны, убегая с поля боя. Своей паникой они создали суматоху, а своим кружением на месте и поспешным бегством, мешали проводить атаку остальным воинам.
И всё же не смотря на это, татарская конница добралась до нашего каре, и нам пришлось схлестнуться с ними в рукопашной. Я пока не брал в руки оружия, наблюдая за ходом боя, чтобы в любой критический момент, открыть огонь на поражение. Передние казаки уже перемешались с татарами. Те размахивали саблями, а казаки выставив пики, препятствовали их нападению, сбрасывая с коней и стреляли в упор из пистолей.
Пищали и аркебузы внутри каре стреляли, как заводные, постоянно сменяя друг друга: одни заряжались, другие в это время палили, причиняя большой урон врагу. Кроме падающих коней, устлавших своими телами подступы к казацкому каре, лошади, потерявшие своих седоков, носились в страхе по полю, сталкиваясь со всадниками и сбивая их с коней. Стояла постоянная пальба, и слава богу, что стал дуть довольно приличный ветер, разгоняя клубы порохового дыма, иначе скоро на этом мысу, ничего бы не было видно. Постепенно после непрерывной стрельбы, в войске татар стала разгораться паника. Отдельные всадники, а потом и целые группы, стали попросту убегать с поля боя. Паника настолько усиливалась, что стала переходить в страх и ужас. Татары уже даже не помышляли о нападении на нас. Было видно, что они с удовольствием бы дали дёру, но их сдерживал страх перед командирами.
Потом я заметил, что один военночальник, одетый в высокий серебристый шлем, покрытый расписной епанчей, в кольчатой кольчуге, стал с криками собирать вокруг себя остатки неразбежавшихся воинов, чтобы вновь броситься на нас. Как я понял, это был сам командующий татарской армией Маметкул. Я знал только одно, что змея умирает, если ей отрубают голову. В данном случае, головой змеи был – Маметкул.
Я выхватил два пистолета «Глок-18» и ринулся поближе к месту, где крутился на коне Маметкул. По пути пришлось пристрелить тройку татар, выскочивших прямо на меня. За мною поймав, подвернувшихся под руку коней, неслись двое казаков из моей сотни. Как только Маметкул, оказался лицом ко мне, на приличном расстоянии, я поднял оба ствола и не задумываясь выстрелил. Мне помешало только одно! В момент выстрела конь Маметкула отпрыгнул в сторону, а посему одна пуля ушла в «молоко», едва царапнув его по плечу, зато вторая попала прямо в грудь под ключицу, и сбросила его с коня. Татары, ничего не поняли и шарахнулись в разные стороны.
-Петро! Юрко! – гаркнул я своим казакам. – Скачите до Маметкула, трэба захапить его в полон, коли яще жывы! Скичите, то их галоуны атаман!
Два моих всадника рванули вперёд, а за ними поскакали ещё несколько казаков. Но как быстро они не скакали, татарские уланы всё же успели опомниться и не дали возможности захватить своего командующего, подхватили его на коней и стали пробиваться с поля сражения. Мы так и не сумели добраться до него. Я видел среди мелькания всадников, носящихся по полю боя, как уланы всё же вывезли его к реке и усадив в лодку, усиленно работая веслами, быстро стали удаляться вдоль берега вверх по реке.
Пока Маметкул был для нас потерян! Но зато, многие, видя, как его уносят с поля боя, заголосили, завизжали и стали бросаться в разные стороны. В войске сибирцев поднялся настоящий хаос, страшная паника. Все стали повально разбегаться. Стрельба начала понемногу затихать, в ней уже не было нужды. Татары наконец струсили окончательно, вслед за остяками и вогулами, и убегали куда глаза глядят. Очень скоро такое войско, без стойкости и дисциплину, а ещё и трусости, развалится окончательно и перестанет существовать.
Я невольно глянул наверх и увидел, что на горе, где реяли бунчуки, уже никого не было, а всадники, которые находились там, уже скакали вниз по отрогам и оврагам, спускаясь всё ниже на равнину. Это удирал хан Кучум, бросив свою столицу, своих подданных, свою власть! Он ещё пытался хорохорится, вернуть свои владения, искал союзников, даже среди своих врагов, довольно долго почти 18 лет, но в конце концов он погиб, то ли от рук ногайцев, то ли от каракалпаков, то ли от калмыков, когда кочевал в их землях.
Сибирцы побросали всё, что не могли захватить с собой, не говоря о своих убитых и раненых. Нам тоже пришлось после битвы подбирать своих убитых (их оказалось около сотни), чтобы похоронить по-христиански, а также и раненых, чтобы начать врачевать их раны. Оглядывая поле сражения, я невольно видел, сколько лежало на нём убитых сибирцев, вперемежку с трупами лошадей. Мне показалось, что их было не мене полутора тысяч человек. Страшный вид!
Казаков было не удержать от добычи «зипунов», хотя и взять что-либо, с простых вояк было невозможно, зато немного успокоившихся коней, стоящих на поле, казаки ловили теперь вполне свободно. Пока занимались всеми этими «делами», день стал клониться к закату. Сейчас отправляться вдогонку за бежавшими татарами, а то ещё за ханом Кучумом, который с верными слугами, несся галопом в Барабинскую степь, было нецелесообразно и даже опасно, можно было нарваться на случайную засаду. А потому на совете было решено, пока отступить на ночёвку в Атик-город.
Пока ещё не стемнело, дружина двинулась назад, чтобы завтра поутру принять решения о дальнейших действиях. Наконец на горизонте, выглянуло садящееся за горы солнце, окрасив край неба под тучами в багрово-кровавый цвет.
Наутро следующего дня, едва я проснулся, ко мне подошёл Ермак Тимофеевич и отвёл в сторонку, для доверительного разговора.
-Ну что, брат Волдан, сбежал от нас хан Кучум, давеча! Не сдюжила его армия, супротив нашей ватаги, хоть и числом была поболее.
-Так ведь, Ермак Тимофеевич, у нас ить оружие какое, - огневое, а у них лук да стрелы, и ни одна пушчонка, как есть не стрельнула.
-Видать, есаул, огневого зелья не было, а может замокло он. Вот им басурманам и палить было нечем. А может забоялись, когда наши зачали кричать: «С нами Бог! Убеждайтеся язычники, что с нами Бог, и покоряйтесь!». Можа так?
-Можа ,атаман! А ведь зараз не покорилися, сбегли все. Ликовать пока рановато! И поостеречься пока не помешает, чего ещё там татарва удумает.
-Правда твоя, друже! Вот посему я хочу направить тебя Волдан Ильин-Бич, проследить куда подевалось войско сибирцев и что теперь деется в их граде Кашлык. Возьми казаков, два десятка своей сотни, да коней добрых и двигайтесь потрошку в Кашлык. Потом пришлёшь гонца, что там и как.
-А если покинули, татары сей град?
-Вот и добре! Там и будем зимовать, холода уже не за горами. А ежели остались там и будут обороняться, придется брать Кашлык на «ура», больш нам зиму перетерпеть негде. Так что сбирайся. Когда поедешь?
-А прямо зараз, атаман!
-Вот це добре! Надежды к тебе питаю, брат Волдан, бо ведаю, что ты казак добрый, а больш того умный и сноровистый, а главное удачливый. Поезжай! Жду от тебя весточки!
-Всё зроблю, атаман!
-Ну, с Богом!
Я кликнул своего самого толкового десятника Петра Ялгина, приказал подобрать человек двадцать казаков, не пораненных и толковых. Чтобы все были при конях, оружие в порядке, да огневым зельём запаслись. Сказал, что уходим в поход, да немедля, так, что припасы на несколько дней в дорогу чтобы взяли тоже.
Через час, двадцать два верховых уже выезжали из Атик-городка и направлялись по берегу Иртыша в направлении столицы Сибирского ханства – Кашлык. Ехали 20 казаков, вооружённых до зубов, мой десятник и я.
Дорог конечно же, как таковых здесь не было. Но лес по берегу был не густой, да и попадались тропинки, проделанные зверьём и людьми. Я приказал отправить вперёд двух дозорных, метров на тридцать впереди и приказал, чтобы смотрели в оба. Петру Ялгину приказал сменить их через некоторое время другими казаками. Когда человек постоянно в напряжении, он очень быстро устаёт и перестаёт примечать, что творится кругом и может даже не заметить засады.
День сегодня был совсем другой, чем вчера. Вчера, во время сражения, свинцовые тучи низко плыли по небу, и порой казалось, что разразится буря, поднялся сильный ветер, но ничего не произошло. А вот сегодня стояла на удивление тихая погода, небо было почти безоблачным, и лишь в той стороне куда мы направлялись, далеко на горизонте, клубились белоснежные облака , принимая самые сказочные формы: то в виде скачущих всадников, то ладей под парусами, то башен сказочных крепостей, а то и просто устрашающих огромных лиц с косматыми бородами. Поднявшееся солнце, освещая эти облака, придавало им ещё более правдоподобный вид. Вокруг было тихо, настолько тихо, что слышен был, только мягкий стук копыт по пожухлой траве, да тихое посапывание и всхрапывание лошадей.
Ехали мы шагом, почти не спеша, как при обычной конной прогулке, тщательно осматриваясь вокруг, чтобы не упустить что-то из виду. Не нестись же галопом, сломя голову, не разбирая дороги, так можно и в овраг скатится и на врага выскочить.
Когда до Кашлыка, по моим расчётам оставалось несколько вёрст, я решил сделать привал и дать отдых лошадям и людям. Мало ли что, может случиться под самим городом. Если татары не ушли, а всё же решили обороняться, то возможно придётся драпать оттуда во весь опор, отряд наш был малочисленный. Пока люди располагались на кратковременный отдых, я подозвал десятника Петра Ялгина и сказал:
-Слушай, друже Ялгин, сделай вот что! Пошли-ка ты, двух толковых казаков, поближе к городу, пусть поглядят, что там деется. Но близко, чтоб не совались, пусть поостерегутся. Оглядятся и назад, до нас.
-Зараз пошлю, есаул Валдан!
-Давай!
Я кинул наземь попону и прилёг на неё навзничь, стараясь размять, затёкшее от конной езды тело. Лежал и глядел в пронзительное лазурно-голубое небо, а на меня накатывали непонятные предчувствия, какой-либо встречи, давно ожидаемой, таинственного богатства и кровавой схватки. Я под этими впечатлениями даже задремал, согревая лицо под тёплым осенним солнцем, и очнулся, когда десятник тряс меня за плечо.
Когда я очнулся и сел, Ялгин доложил, что хлопцы вернулись. Они доложили, что подошли к городу почти вплотную, но не показывались из зарослей кустов и наблюдали. Потом объехали стены сначала в одну сторону, потом в другую, до самых въездных ворот, открытых нараспашку. Сколько они не пялили глаза, ни одной живой души видно не было. Скорее всего так оно и было. Раз ворота не закрыты, значит татары бежали из Кашлыка. Можно было, конечно, послать гонцов к атаману, что путь свободен, но не мешало бы проверить наверняка. Вдруг хитрые сибирские татары (а что они хитры и лицемерны, никто не сомневался) устроили засаду внутри города, распахнули ворота, словно сами ушли, да и затаились. Я конечно мало в это верил, но проверить не мешало бы.
Я скомандовал по коням и сказал:
-Казаки! Едем в город хана Кучума, в его берлогу. Хлопцы, оружье на изготовку, мало ли чего…Вперёд, с нами Бог!
Теперь мы поехали побыстрее, перейдя с шага на короткую рысь. Прошло некоторое время и вскоре лес начал редеть, и сквозь столы деревьев уже проглядывались строения Кашлыка. Особенно выделялась высокая сторожевая вышка, а также минорет возле мечети. Минорет был довольно высокий, не те, что сооружались в аулах, приземистые над входной группой, деревянного здания мечети. Также просматривалась крыша, так называемого дворца хана, построенного чуть ли не в три этажа, самое высокое здание в городе. Все остальные постройки были скрыты, за высокой бревенчатой стеной.
Когда мы выскочили из леса, то лошади побежали ещё быстрее, чувствуя окончание этого перехода. Да и мы невольно стали их пришпоривать, чтобы быстрее проскочить открытое пространство, и наконец-то въехать в вожделенный город.
Подъехав поближе, я стал замечать, что сам город уже стал приходить в упадок, а татары вовсе не пытались его ремонтировать. Как построили его в 13 веке, а потом достраивал хан Мухаммед Тайбуга, в конце 15 века, когда перенёс туда свою столицу, с тех пор его стен и строений не касалась рука мастерового. Земляной вал, окружавший город, был подмыт и рассыпался, теперь переехать его можно было запросто, а стены подгнили и местами осели.
Через некоторое время, мы переехали вал и шагом въехали в городские ворота. Внутри не души. И только на земле виднелось множество вещей, брошенных при бегстве татар: начиная с фрагментов одежды, битой посуды, украшений, остатков пищи и кончая, даже, оружием в виде стрел, сломанных луков и копий, щитов и нескольких зазубренных сабель.
В городе стояла мёртвая тишина. Но всё равно, ушки надо было держать на макушке. Я приказал Ялгину выставить караул на стену, чтобы наблюдали в ту сторону, куда ушли татары, не хватало ещё прозевать их возвращение. Остальных разделив по трое, я приказал обшарить все дома, а сам с Ялгиным пошёл осматривать ханский дворец.
Дворец некоторым образом впечатлял. Было в нём что-то от помеси китайской и бухарской древней архитектуры, словно строили его два архитектора одновременно: многоскатная крыша с загнутыми вверх свесами и куполообразные башенки по краям, украшенные сверху полумесяцами.
Внутри сразу бросались в глаза следы поспешного бегства, точно такие, что и были во дворе, но в гораздо большем количестве, и ещё большем беспорядке. Я приказал десятнику посмотреть верхние этажи, а сам прошёлся по первому, рассматривая урыны (нары), на которых лежали скомканные келэм (тканые безворсовые паласы), тут же валялись опрокинутые низкие столики, некоторые перины были разодраны и пух птиц устилал пол. Стояли открытые сундуки, с подушками и рваной одеждой, косо висели полки с посудой, часть которой, разбитой был усыпан пол. В одной большой длинной комнате (видно приёмном зале), стоял большой длинный стол со стульями, а в конце у стены, на помосте, стояло огромное деревянное кресло, украшенное накладными, чеканными серебряными пластинами, покрытые растительным узором. По видимому, это был ханский трон.
Сколько я ходил по первому этажу дворца, кроме разброшенных и разбитых вещей, я больше ничего не встретил, даже ни кошки, ни собачёнки.
Наконец сверху спустился десятник Ялгин и доложил, что наверху он облазил все комнаты и ничего не нашёл. Я уже собирался уходить из дворца, как вдруг, в одной из комнат (не знаю что в ней располагалось, видимо что-то похожее на комнату охраны, либо телохранителей), я приметил проём, закрытый тканью, и ступеньками спускающимися куда-то вниз. Интересно!
Вместе с Ялгиным, мы спустились по ступенькам вниз, и очутились перед дверью, массивной, деревянной, окованной полосами железа, и запертую на широкую щеколду. За дверью стояла тишина. Я отщёлкнул задвижку и приоткрыл дверь. В лицо сразу пахнул, воздух затхлый и с запахом аммиака и нечистот. Внутри стояла кромешная темнота, но перед дверью торчал из стены готовый факел, который десятник тут же и зажёг от кресала. Только после этого мы и вошли внутрь.
Это было что-то наподобие дворцовой тюрьмы. Под самым потолком, было прорезано узкое, длинное окно, настолько узкое, что в него можно было просунуть только руку. Когда мы открыли дверь, через неё потянул свежий воздух, вытягивая пары миазмов через оконце.
В этой тюрьме не было ничего, кроме пола, застеленного соломой, деревянной бадьи, куда можно было справлять нужду, да четырёх длинных цепей, намертво вделанных в стену, а напротив них, на другой стене, несколько коротких с кандалами. Несомненно здесь держали своих врагов ханы, под постоянным надзором, а может при необходимости и наказывали своих слуг. Это я решил, увидев, что в углу на цепи, сидит уткнувшись в колени головой, маленькая женская фигурка, в шароварах, рубашке и разодранном чекмене. Правда ещё на ногах были одеты кожаные, рваные царык паш (туфли), но на голове не было ничего, даже рваного платка, что для мусульман было неприемлемо. Но темновато-рыжие волосы на её голове, небрежно заплетённые в две косы, стали наводить меня на определённые мысли. Неужели именно эта встреча мне и мерещилась?
Неужели!?
При звуке наших шагов, сначала она даже не шелохнулась, но потом подняла голову и посмотрела на нас, однако не видя ничего перед собой.
Так и есть, Мадлен! Из князей в грязи! Не повезло! Но не все же оказываться в разных временах, то княжной, то королевой, то доверенной служанкой, - вот теперь попала в ясырки.
Десятник Ялгин только присвистнул. Что ж приходится Мадлен выручать, а то не дай бог начнут её казачки волтузить. Я подскачил к ней и вздёрнул её на ноги, обнял и вскрикнул:
-Марийка! Живая! А я то думал, более с тобой не сустренусь. Милая ты моя! Ялгин, дай воды! Её ж видать, некальки дён, не поили, не кормили. И хлеб давай! Хутчэй!
Она наконец стала глядеть осмысленным взглядом и захлипав, бросилась мне на шею закричав:
-Боженьки ридный, Ильин!
Пока она с жадностью рвала краюху хлеба и запивала его водой, Пётр Ялгин, тихо спросил уменя:
-Кто это, брат есаул Волдан? Кто такая?
-А моя, доню, Пётр! Ещё с Волги! Долго её шукал, прознавал, что здарылася. А она со сродственниками подалась сюда, в Строгановский городок. Была весточка, вот я сюда с Ермаком Тимофеевичем и двинул. А как приехали сюда, не застал. Увезли её в полон бусурмане, когда напали на одну из деревень. Вот наконец встрел. Теперича никуда не отпущу…
-Вот оно что! – протянул десятник. – А мы то сдуру думали, чего это есаул нас цурается, бирюком всё един сидит, а тут во как… Прощевай нас, братка, не ведали…При этаком горюшке и впрямь можно с глузду зъехать…
-Не винись, Петро, радость у меня ныне. Всё добре! Слухай, она ж у меня православная, как бы с её эту погань татарскую снять, да где взять одёжу?
-Найдём, есаул! – усмехнулся десятник. – Я вот с собой кой-чего вожу, по размеру мне маловата, а бросить жалко. Да у хлопцев ещё пошукаю. Вы тута поворкуйте, а я разам.
-Пётр! – сказал я. – Ты поставь на входе казачка, да вели, чтобы покедова сюда никого не пускал!
-Зробим!
Мадлен уже успокоилась, носом более не шмыгала, и хлеб отрывала небольшими кусочками, запивая его редкими глотками родниковой воды. Видно не столь долго она здесь голодовала, татары бежали из Кашлыка, всего день тому назад, но ведь до этого, я думаю, её все же кормили в этом подземелье. Мурзатая и заплаканная, она всё же выглядела довольно привлекательная, и даже нисколько не похудевшей, после последнего раза, когда я её видел в Киеве. Она вдруг взглянула на меня и бросилась со стоном целоваться.
-Мадлен! – возмутился я . – Успокойся! Тебе что мало монголо-татарского ига? Или может местные татары, вовсе не обращали на тебя внимания?
-Ильин! Ты дрянь! Сколько я здесь пережила, сколько страдала…А тебе всё ни по чём! Гадина!
-Что, неужели эти басурманы, так уж и плохи…
-Ильин, глаза выцарапаю! – зашипела она, как кошка.
-Я тоже счастлив тебя видеть, - зашептал я , гладя её волосы, - думал ты пропала…насовсем, а куда мне без тебя…
Она опять заревела и прижалась ко мне всем телом, а потом со всхлипами стала рассказывать, как оказалась в услужении, у одной из любимых жён хана Кучума, молоденькой Шевлель, которая полюбила её и опекала, как малое дитя лелеет свою любимую куклу. Когда сам Кучум пробовал приставать к Мадлен, она так взглянула на него, что он сразу отвял, и больше никогда не приставал к ней. А татарам, в виде слуг, солдат и офицеров, она сказала, что это её вещь, и если кто-нибудь её тронет, она попросит хана, чтобы он приказал ослушнику сломать хребет и выкинуть того в степь. С тех пор Мадлен и жила здесь во дворце прекрасно, рассказывая молоденькой Шевлель, сказки «Тысячи и одной ночи», всевозможные небылицы, более практически ничем не занимаясь. А вот когда, хан Кучум, недавно бежал из своей столицы, когда случился этот переполох, те недруги, что точили на неё всё время зуб, затащили её в темницу, посадили на цепь и о ней все забыли. Она слышала, как суматошно удирал из замка Кучум, со своей дворней, и совершенно забыв о ней, в такое время бежала и её хозяйка Шевлель. Её оставили умирать страшной смертью от жажды и голода, и если бы не мы, не знаю, что бы стало с Мадлен.
Я наконец освободил её от цепи и мы стояли, прижавшись друг к другу, дрожа от страсти и возбуждения, пока наконец не появился десятник Ялгин.
Теперь можно было и переодеть Мадлен (а для всех остальных Марийку) в ту одежду в которой ей будет свободно находиться среди вольных казаков, не привлекая к себе внимание. Десятник признался мне, что уже пустил слушок, что есаул нашёл, здесь в каземате, своего племянника, младшей сестры, уведённого татарами в полон. Все с радостью отдали, всё что имели при себе , чтобы приодеть несчастного ясыря.
Вскоре Мадлена умылась, оделась в широкие казацкие штаны, сапоги, зипун с кафтаном, на голову нахлобучила шапку, убрав под неё волосы, и нацепила лёгкую саблю на поясе, да ещё заткнула туда нож. Теперь я решил наречь её Максимом Ружны (по цвету волос, которые пробивались из-под шапки). После чего мы все трое вышли к казакам, которые прослышав об освобождении моего «племяша», весело толкали его кулаком в грудь, а Мадлене поневоле приходилось уворачиваться от этих тычков. Во-первых, было несколько больновато, от нерасчётливых в силе ударов казаков, а во-вторых, попади они в грудь, некоторые могли бы и понять, что это не племяш, а скорее всего племянница.
Слава богу, это очень быстро кончилось, так как дозорный на стене, подал знак тревоги. Я быстро подскочил к нему наверх, крикнув десятнику, чтобы он спрятал казаков во дворе близ ворот и приготовился к схватке. Подобравшись к дозорному, я осторожно взглянул поверх стены.
Там вдали, где-то чуть далее версты от города, появилось несколько всадников и что-то ещё громоздкое, и полукруглое, словно огромный валун. Однако через некоторое время, когда они приблизились, я увидел, что скачут пятеро всадников, а за ними движется повозка, типа арбы с огромными колёсами, на которой полукругом натянут матерчатый тент из серой толстой ткани, который я и принял за огромный камень.
Они стремительно приближались к городу, но кроме этих всадников, пылящих по степи, больше никого не было видно.
И что бы это могло значить? В том, что это скакали татары, я уже не сомневался, они были так близко, что я уже мог различить, во что они были одеты и чем вооружены. Но вот то, что они (всего то, пять человек с возницей) возвращались в покинутый всеми город, ничего не боясь, было странно. А вдруг он уже занят казаками, а они, не страшась, скачут сюда. Здесь одно из двух: либо это глупая отвага (в чём я их нисколько не подозревал), либо ненасытная жадность и жажда добычи. Во второе мне верилось больше. Скорее всего они вернулись назад пограбить покинутый город, а может и забрать отсюда, припрятанные ранее богатства. Я сказал Ялгину, чтобы казаки приготовились и как только татары въедут в город навалились на них скопом, чтобы взять хоть несколько человек живых и разузнать, для чего они сюда вернулись.
Время тянулось медленно и утомительно. Наконец у ворот раздался стук копыт и в город влетели, на полном ходу пятеро татарских всадников, а за ними большая повозка , которая тут же и застряла, попав одним колесом, между брёвен, которыми был застелен въезд в город. Это было как раз то, что и нужно. Повозка перегородила ворота, и удрать отсюда всадникам было просто невозможно. А повозка, не смотря на крики и хлёст бича по лошадиной спине, ничего не давали, она застыла, как вкопанная.
Я свистнул и из боковых улиц выскочили на конях казаки с громким улюлюканьем. Татары завидев нас, прямо завизжали и сгрудились в одну кучу, решив отбиваться от нас. Возница застыл с открытым ртом, в который и влетела шальная пуля, пущенная ни в кого не целясь, одним из казаков. Вот ведь предупреждал, не стрелять, брать живьём! Куда там, азарт схватки!
Хорошо ещё, что один из татар, одетый побогаче и самый трусливый, сразу очевидно не воин, упал с коня и стал ползать на четвереньках между лошадиных ног. Этот уж точно останется в живых, лишь бы его кони не затоптали. Теперь я только и наблюдал за этим татарином, да ещё за тем, чтобы Мадлен не попалась под глупую пулю, а потому велел ей спрятаться за стеной.
Татары схватились за луки и начали стрелять в кружившихся вокруг них в вихре пыли казаков. Казаки несколько раз пытались заарканить татар, либо вышибить из сёдел, но это им никак не удавалось. Бросались в рукопашную, сверкая клинками сабель, но татары отбивались с обречённой отчаянностью, понимая, что их несоизмеримо мало и они все здесь погибнут.
Так продолжалось несколько минут, пока наконец одна стрела не попала казаку в плечо, и тот с катился с коня на землю. Это озлобило наших, тем более что захватить татар в плен пока не удавалось, и во вспыхнувшем озлоблении, казаки выхватили пистоли и начали палить. Когда пороховой дым рассеялся, то я увидел лежащие на земле тела воинов. Причём четверо из них не подавали признаков жизни, а один, раненый ещё катался в пыли, и орал, как резаный, но вскоре затих, по-видимому умерев от ран. Хорошо ещё, что друг дружку не перестреляли, когда палили в татар, а ведь вполне могли, находились в кругу вокруг воинов.
Когда задор схватки пропал, и казаки спешились, я подошёл к убитым и за шиворот вытащил последнего оставшегося в живых татарина. Он так и ползал по земле на карачках.
-Ялгин! – сказал я. – Возьми ка, этого, да береги яко зеницу ока своего. Чтоб волос с его головы не упал. Его расспросить трэба. Кто из хлопцев, добре этих басурман разуме?
-Так , брат Волдан! Вось Степан Хижняк, добре гутарить на ихнем. Понимае, да и пораспрашать может.
-Вот ему и дай двух хлопцев в помощь. Скрутить татарву, припугнуть, не будет гутарить, тады пытать зачнём. И не таким желторылым языки развязывали. Ступай, я позже подойду!
-Слухаюсь!
За это время я отвёл Мадлен во дворец и приказал ей сидеть в одной из небольших спаленок.
-Здесь жила моя хозяйка, жена хана Шевлель, - грустно сказала Мадлен, - и я здесь жила постоянно с ней.
-Грустишь по недавней жизни! – усмехнулся я. – Может тебя опять продать татарам в рабство? Видать тебе это уже понравилось.
-Иди к чёрту, Ильин! – огрызнулась она, став такой же Мадлен, что и была раньше. Такая она мне больше нравилась.
-Кстати! – спросил я. – А как тебя звали татары и твоя госпожа?
-Мириам! А ты не смейся, она была хорошая. Я никогда при ней не делала чёрной работы, для этого во дворце хватало слуг и служанок. Она любила одеваться, красоваться у зеркала, примерять украшения, вот в этом я ей и помогала. А больше всего она любила слушать мои рассказы о рыцарях, сказочных богатырях, чародеях и дальних странах. Она могла слушать часами. Длинными вечерами, мне приходилось рассказывать ей вновь и вновь эти легенды, предания и путешествия по неведомым землям. Она не замечала, что я во многом повторяюсь, а если и замечала, то сама просила повторить эти рассказы ещё раз.
-А ты помнишь, как ты попала сюда? – спросил я.
-Откуда! В один прекрасный момент просто проснулась в этой комнате, а потом долго лежала и вспоминала, что произошло. Но я только вспомнила, кто я, где нахожусь и что должна делать. Вспомнила все предыдущие перемещения и что там происходило. А вот, как я здесь очутилась, не знаю до сих пор. А ты, Ильин?
-Точно также! Со мной происходит, тоже самое, что и с тобою. Мы, видимо с тобой, связаны крепкой нитью! Не надоело тебе перемещаться в этом мире?
-Не знаю. Пока было интересно и не страшно…Но домой всё же хочется!
-Мне тоже!
-Надеюсь, мой дядя найдёт для нас путь обратно. Ведь не сами по себе мы прыгаем в этом мире во времени и пространстве. Я думаю, он прилагает все усилия, чтобы вернуть нас домой, на нашу Землю.
-Хорошо бы! Скажи Мадлен, ты случайно не встречала этого татарина, здесь в Кашлыке? Зачем он сюда вернулся?
-Знаешь, Ильин! Мне кажется несколько раз я видела его…Правда все эти татары так похожи друг на друга. Но это несколько раз, вроде бы бывал у самого хана, при нём были несколько нукеров, а во дворе его дожидались воины с повозками. Моя госпожа при виде его только хмыкала от презрения. По её словам я поняла, что он нечто вроде доверенного чиновника хана, который ездит по аулам и собирает для хана ясак (дань).
-Так, так! А он мог знать, где во дворце хранится казна хана?
-Этого мало кто знает! Но он мог. Собранную дань привозили в основном ночью (как то раз я видела, как заносили во дворец большие тюки!), заносили воины, приехавшие с ясаком, но потом их во дворец больше не пускали. Этот чиновник, сам уносил мешки дальше, даже ханских слуг не привлекали на эту работу. Значит этот татарин должен знать, где скрыта ханская сокровищница!
-Прекрасно! Ты побудь пока здесь, тебя никто не тронет, а я пойду послушаю, не запел ли этот кладоискатель.
-А я и не боюсь! – горделиво сказала она. – Ступай…только возвращайся.
-Куда я от тебя денусь!
Я оставил её одну и отправился к своим казакам. Те уже успели устроиться и теперь, поили лошадей, приводили в порядок амуницию, точили сабли и кинжалы, чистили оружие, готовили обед.
Трое во главе со Степаном Хижняком, уже привязали, оставшегося в живых татарина к столбу во дворе, и даже успели его немного пораспрашивать, судя по его красной, в кровоподтёках роже.
-Как дела, Степан? – спросил я.
-Никак! – сплюнул тот себе под ноги. – Молчит варначья душа! У-у, басурман!
Татарин только зло вращал глазами, шипел, ругался и плевал в неверных. Да тут надо применять другие методы дознаний. Ишь, ведь! Только что трусливо ползал на четвереньках по земле, валяясь в пыли у наших ног, а теперь, когда понял, что у него могут отобрать его богатства, от жадности совсем потерял страх и готов был даже расстаться с жизнью, только не отдать чужие сокровища (впрочем, он наверное считал их уже своими).
-Степан! Скажи татарину, шо мы знаем кто он такой. Он сбирал ясак для хана и прятал в сокровищнице. Не покажа где…разведём огнище и поджарим сначала его ноги, а пальцы отрубим и съёдим. Иванко! Тащи сюда хворосту, да дров! Кидай ему под ноги и зажги потиху с краю, чтоб напужать. А ты, Степан, вталдычь в эту дурную башку, что опосля, как сожрём ноги, примемся за его руки, отрежем по локоть. После этого он даже ползать не сможет. Так ему и вразуми.
Пока Степан переводил мои слова татарскому чиновнику хана Кучума, казак Иванко притащил дрова и бросил всё это под ноги, привязанному к столбу. Потом, не говоря ни слова, он сложил всё принесённое дерево под ноги татарина, и с самого края, приспособив трут, стал разводить огонь. Потянуло дымком, и тот стал тупо смотреть на разгорающийся огонь, перестав даже слушать, что ему говорили. Он замолчал, затих и только дико вращал белками глаз. Очередная оплеуха, вроде бы привела его в чувство, но он опять не понимал, что от него хотят и только кряхтел, пытаясь избавиться от верёвок. Дрова постепенно разгорались, уже появился огонь и к верху взметнулся клуб белого дыма, ударив в лицо татарину. Тот закашлялся. Когда Степан ткнул ему кинжалом под подбородок, проткнул кожу, и кровь потекла по шее, татарин вдруг что-то слёзно заверещал и слёзы потекли из глаз.
-Что он гутарит, Степан? – спросил я.
-Молит, чтоб не забивали! Кажа, цо ничога не ведае, але ж пакажа всё что знает… Врёт, вражина! Воки так и зыркают по сторонам, видать думае пазбегнуть пытки, да сбегчы ад нас, коль мы его ослобоним!
-А ты пугани ещё раз! Иванко, раздуй огонь, пусть этого бусурманина припекёт трошки, чтоб уразумел – мы не шуткуем.
Долго ждать не пришлось. Лишь только огонь немного коснулся его ног, а Степан опять кольнул его кинжалом в брюхо, тот заговорил так быстро, что казаку пришлось переспрашивать его. Он трещал без умолку, о чём то жалостливо просил, умолял и даже, как мне показалось сердился.
Степан повернулся ко мне и сказал:
-Всё казал, вашество есаул! Только молит, чтоб русский хан, не жёг его и миловал, не предавал страшной смерти. Он всё покажет, всё что ведает. Просит не убивать. Он уедет далеко в степь и никогда больш не возвертается. Что будем рабить, есаул Ильин-Бич?
-А мы что зверьё? Иванко, убери огонь, а ты Степан скажи татарину, коль не подманет, может и отпустим в степь. Только пущай покажет всё, всё что ведает в ханском замке и городе.
После того, как казаки отвязали татарина, он уселся на землю и действительно горько заплакал. Ещё бы! Ведь только что, он понял, что потерял всякую надежду прикарманить ханские богатства. А возможно это его хан послал за своим накопленным годами богатством, тогда понятно его горе, хану ничего не докажешь, сломанный хребет обеспечен и сколько не кочуй по степи, а конец известен. Правда этот чиновник даже не подозревал, что хану уже не до него, также как и до своего злата-серебра, Кучуму самому впору метаться по Барабинской степи и того дальше, чтобы не попасться в руки своих многочисленных врагов.
После того, как он немного пришёл в себя , я велел ему вести нас туда, где он складывал ханский ясак. Со мной пошли Степан Хижняк, чтобы можно было нормально говорить с татарином, десятник Пётр Ялгин, Иванко Шмель и ещё один казак. Татарин шел впереди понуро опустив голову, в окружении казаков и уже ни о чём наверное не думал.
Мы зашли в ханский дворец и пленник стал крутить головой, вроде бы не зная куда дальше идти. Я спросил Степана, чтобы он узнал, чего этот басурман опять стал чудить. Оказывается хан Кучум, тоже подозревал в алчности всех и вся, а потому воины сначала заносили собранную дань в одно место, а потом туда приходил этот чиновник, совершенно не понимая, в какую часть дворца он попал. Единственное, что ему показалось единожды, что он слышит стоны узников, а значит он находился близ темницы. Вот и хорошо! Где держали Мадлен, я помнил, а поэтому повёл татарина туда, подталкивая его в спину.
Когда мы попали в караульную (так я её окрестил), татарин осмотрелся вокруг и вроде бы обрадовался. Закивал головой и сказал Степану, что это именно та комната, и отсюда можно войти в сокровищницу. Теперь было ясно, что хан одним ударом убивал двух зайцев. Его воины и пленников стерегли и его богатства, хотя и вряд ли догадывались об этом. Татарин сказал, что когда они с ханом пополняли его сокровищницу, в этой комнате никогда никого не было. Хан попросту удалял на время стражников, чтобы они ничего не видели, и ни о чём не догадались.
-И где дверь в сокровищницу? – спросил я.
Через минуту татарин указал рукой на стену. Никакой двери там не было. Он стал клясться, что когда его приводили сюда дверь уже была открыта, а когда он уходил, то её ещё не закрывали, но по его виду я понял, что он врёт, что-то скрывает. Я подошёл к стене и стал осматривать брёвна. От долгого пользования этой потайной дверью, небольшая щель прямо в углу стала уже явно видной, хотя скорее всего это место ещё было и пологом закрыто. Теперь этот кусок ткани, валялся прямо здесь же на полу, затоптанный множеством ног. Долго нашего пленника уговаривать не пришлось, воля его была уже сломлена, а напоминание о костре и вовсе привело в ужас. Так что, он быстро сознался, что однажды ему удалось подсмотреть, как хан открывал этот вход в сокровищницу.
Всё оказалось, как нельзя проще. Татарин подошёл к стену и подковырнул пальцем сучок, который явно выделялся на одном из струганных брёвен. Сучок быстро подался. Пленник вынул его из стены, а за ним потянулась довольно толстая верёвка. Один сильный рывок и за стеной послышался какой-то металлический стук, а в стене стала открываться дверь, обшитая с этой стороны, такими же тёсаными брёвнами, что и стены.
Скорее всего эту дверь держала защёлка, типа клюва журавля. Когда потянули за верёвку, защёлка вышла из запора и дверь открылась.
Внутри была сплошная темень, ни одного окошка, да и зачем окна в тайном складе с сокровищами. Ни к чему!
Мы с десятником зажгли факела и собирались уже войти, выставив вперёд огонь, но татарин, что-то пробурчав, захотел войти туда первым.
Это его и погубило.
Ловушка была тоже довольно примитивной, если о ней знаешь. Но он не перешагнул через порог (что оказывается надо было сделать), а наступил на него. Послышался звук спущенной тетивы лука и сверху, со скрипом, упала тяжёлая металлическая решётка, в виде длинных заостренных копий.
Одно остриё пробило ему насквозь правую руку, а две другие пики, с отвратительным чмоканьем, вонзились ему в спину, когда он входил, пригнувшись под притолокой, и прошили тело насквозь. Татарин успел только вскрикнуть и тут же, его тело опустилось на колени, удерживаемое сталью. Смерть была мгновенной.
Вот что ожидает нетерпеливых грабителей ханских богатств!
Алчность его всё-таки сгубила!
Теперь пришлось вытащить его тело из дворца и сложить во дворе, вместе с остальными погибшими в схватке. Я велел казакам вывести тела в степь, подальше к лесу и похоронить их. Мёртвые тела производили на всех довольно тягостное впечатление, поэтому я и решил от них избавиться. После этого я решил осмотреть богатства хана.
Кроме четырёх казаков и меня больше никто не знал о сокровищнице и не должен был пока узнать. Ч боялся, что такая же алчность может проникнуть и в сердца казаков, а тогда начнутся свары, а может даже грабёж и убийства. За этих четверых я был ещё уверен, но вот остальных знал плоховато. Но пора было осмотреть кладовые хана. Казаки подпёрли решётку толстым бревном, чтобы она не дай бог, не опустилась опять вниз, перекрыв дверной проём и вошли внутрь. Иванко Шмеля я оставил на входе, на всякий случай, чтобы он никого не пропускал внутрь.
Комната, куда мы попали была небольшая. Из неё вела ещё одна дверь в другое помещение, чуть большее чем первое. Там куда мы зашли все стены были увешаны мехами. Такого изобилия пушнины я больше нигде не видел. Чьих шкур тут только не было: соболь, горностай, белка, ласка, лиса рыжая и черно-бурая, песец, барсук и даже огромные медвежьи шкуры, вперемежку с волчьими. Были и ещё такие, что я даже не сумел определить кому они принадлежат. На низких скамьях были расстелены ковры, скорее всего персидские, турецкие и бухарские, а может и ещё туркменские. Здесь же лежали скрутки тканей, шитых серебром и золотом, парча, сафьян, натуральный китайский шёлк и бархат. Казаки крутили головами и только цокали языками.
Но вторая комната, в которую мы вошли поразила нас ещё больше. Она была, как я уже говорил, чуть побольше или вернее сказать длиннее и вход и выход из неё был только один, через меховую кладовку.
Здесь вдоль стен стояли большие деревянные сундуки, окованные позеленевшими медными полосами. Прямо сверху на них была уложена всевозможная утварь из серебра и золота. Чего здесь только не было! И чаши, и блюда с инкрустацией, кубки, пиалы, кувшины, подсвечники и светильники под масло, от малых, ставящихся на стол у изголовья, до огромных, которые крепятся на стенах, большие сосуды для вина, серебряные с золотой насечкой и голубой и зеленой эмалью. В одном из широких больших блюд лежали драгоценные камни: опалы, изумруды, рубины, сапфиры. В другом таком же блюде лежали украшения: кольца, браслеты, цепочки, диадемы, серьги. Сундуки (коих было всего шесть) тоже были забиты под завязку такими же изделиями из серебра и золота, а один сундук поменьше других, был полон монет разной чеканки, золотых и серебряных. Здесь же я увидел большие слитки серебра, похожие на древнерусские гривны из Новгорода. Как они попали к хану Кучуму неизвестно.
В дополнении ко всему в конце комнаты стоял золотой идол, высотой в полтора аршина, и судя по его объёму, и если он цельный и тлит из чистого золота, то должен весить около шести пудов. Вокруг него прямо на полу были навалены всевозможные ритуальные изделия из драгоценных металлов, и не только татарские, а очень похоже, что они были вывезены из Китая и Индии. Я даже не знаю, как они называются, но вот золотая статуэтка женщины с шестью руками, точно напомнила мне индийскую богиню Кали.
Дела!
Я оставил Степана и ещё одного казака, сторожить эти сокровища, а с десятником вышел из сокровищницы.
-Послушай меня, Ялгин! – сказал я десятнику. – Сегодня на ночёвку застанемся здесь. Об этом! – я махнул рукой в сторону сокровищницы. – Никто не должен знать! Никто! Акромя атамана Ермака Тимофеевича! Уразумел?
-Как не понять, есаул!
-Не труси! Не желаю, что б казаки перегрызлись промеж собой, аки крысы! Завтрева, поутру, Пётр, пошлёшь двух казаков до атамана Ермака, пусть кажут, что в Кашлыке никого нет, татары отселева ушли. Пущай идут и входят в город смело. Про ханские богатства им не гутарь, меньш знают, добре будет. И атаман не должон пока знать, про то. Увидит разберётся.
-Добро , есаул!
-Командуй! А сам сиди с казаками в засеке, пока войсковой атаман не прибудет. Да стражу выставь. Ты меня Ялгин знаешь, я кремень! А ты не подкачаешь?
-Господи! Брат, Волдан, да мы за тобой…я ведь, как…всё зроблю…
-Не ерепенься! Зараз отдыхнём. А завтрева пущай гонцы скачут, а мы тута будем дожидаться.
-Всё уразумел! Сделаем!
-И гляди! Головой отвечаешь, за богатства перед Ермаком, и вольной дружиной…
-Как есть, есаул! К тебе вера наша крепка. Не сумлевайся, голову положу, а зроблю,як треба.
-Давай, Ялгин! Завтрева свидемся.
Я пошёл в комнату, где меня ждала Мадлен. Женщина , она всегда женщина! Что бы с ней не случалось, она ею остаётся и всегда ею будет!
Где она подогрела воду, как она затащила в эту комнату столь здоровенный чан, а может он там и стоял, где-нибудь за пологом, но во всяком случае она уже умылась, и тут же силой усадила меня в тёплую воду.
Конечно после стольких дней пыли ,грязи, порохового дыма я с удовольствием погрузился в тёплую воду, пахнущую травами и мыльной белой глиной. Чуть не уснул. Не хотелось ничего, ни есть, ни пить, только спать. А вот спать поначалу не пришлось, когда тонкие пальчики Мадлен скользнули по моей груди, а потом опустились в воду, едва касаясь живота, я честно говоря взбрыкнул, словно застоялый жеребец , и выскочил из чана. Медвежья шкура приняла моё тело и тело Мадлен и завернулась так, что вывернуться уже не было сил. Я почти ничего не помнил, только сладостную истому, а потом меня покрыла тьма и я погрузился в сон.
Утро было такое же, как и вчера. Яркое и солнечное. Пока казаки готовили еду, я проверил, как охраняется сокровищница хана. Всё было в порядке. Один казак был на страже, остальные дремали на лавках.
Я с десятником Ялгиным вышел во двор и мы снарядили двух хлопцев, для сообщения атаману. Никаких бумаг я не писал, да и это было незачем, просто сказал на словах, чтобы передали Ермаку, в Кашлаке никого нет, акромя нас, пусть смело входят в город.
Поевши каши, которую сварили уже не на костре, а в казане, в ближайшем доме на плите (получилось ужасно вкусно!), двое выбранных казаков вскочили на коней и с гиканьем выскочили из ворот, которые тут же за ними закрылись.
Я некоторое время ещё следил за ними, пока они скакали по открытому пространству, и наконец, не скрылись в лесу, изредка продолжая мелькать между деревьями.
Я ,конечно не помню, кто это сказал «звёзды падали ввысь!», но кто-то сказал и сказал интересно.
Я подошёл к десятнику Ялгину:
-Семёнович! Ты теперь за старшого! Поеду с племяшом, огляжусь, что по степи деется! Ворота запри, да только Ермака Тимофеевича сюда запущай. Ево атаманов не жалуй! Особливо Ивана Кольцо!
-Так ить есаул! Он ведь к войсковому вхож?!
-От и жаль! Ненадёжен он, тать, варнак!
-Это ты може зазря есаул! Не могёть того быть!
-Могёть! Ты голову запряги! А там и запрягёшься!
-Тебе, есаул, вера моя завсегда! Ежели ты прав, всё зроблю!
-Вот и гляди, Епифанович!
-Так ты и отечество моё памятуешь?
-А то!
-Всё зроблю, друже Волдан! Не сумлевайся!
-И то ладно!
В городе Кашалуке всё было спокойно. Казаки стояли на стрёме, остальные были во дворе, а мы с Мадлен, сели на коней. Я махнул рукой десятнику Ялгину и мы выехали из ворот Кашкалука.
Солнце уже высоко поднялось в небе, настолько высоко, насколько это полагалось в данных широтах в ноябре месяце в данной точке Сибири. Мы ехали с Мадлен шагом, любуясь жёлтой листвой, ещё не осыпавшихся деревьев, голыми плетями ветвей кустарника, уже пожелтевшей травой и пронзительно-голубой синевой неба.
Мы скакали по степи и везде встречали признаки бегства татар, разбросанные вещи и утварь, множество следов от копыт, которые вели в степь, но практически ни одних следов, которые возвращались обратно в Кашлык.
Скакать по степи одно удовольствие! Свежий ветер дует в лицо, даже лицо у Мадлен, после долгого сиденья в остроге, вдруг сало розоветь и покрылось потом. Не просто так скакать по степи, отсидев , хоть небольшой срок в подземелье. Куда мы скачем, зачем, я не знаю! Знаю лишь одно, я был, наконец счастлив! За много лет! Счастлив тем, что я сделал что-то хорошее, счастлив тем, что я спас Мадлен, счастлив тем, что я вообще попал сюда и могу хоть что-то сделать, счастлив, что я вообще есть!
Обогнув небольшую излучину Иртыша, мы, оставив лес справа могли выскочить на путь ведущий в Балабинскую степь, но что-то сдержало меня и мы вскоре выехали к реке. Тишина стояла над поймой реки, только ветер шумел в камышах и кустарнике, да волны под ветром, накатывались в топкий берег. Солнце, поднимаясь всё выше, пригревало землю и мы с Мадлен уселись прямо на берегу. Я развёл костёр, устроил распорку и стал подогревать вяленое мясо косули, а сам обнял Мадлен за плечи, прижал к себе и немного задремал.
Потом мы сидели, рвали по очереди мясо, с вертела, и запивали его хмельным мёдом, который дал мне в дорогу десятник.
Вроде бы я всё сделал правильно, но всё же чувство некой ответственности глодало меня.
Солнце уже прошло зенит, когда мы встали и собрались ехать в Кашлык. Смутное предчувствие гложило меня. Мы сели на коней и поехали в сторону крепости и города Кашкалук.
Я всегда говорил своим казакам, не тревожь лесных жителей, они тебя всегда выдадут. Вот и на сей раз случилось тоже самое. Если бы я не ожидал засады, либо какого-нибудь подвоха, то я никогда не заметил бы этой засады и наверное проехал бы мимо и был бы убит, либо пленён, а здесь вдруг я увидел, как из леса сначала выскочил заяц и дал такого стрекача, что только пятки у него сверкали, а потом над лесом взвилась, щебеча на все лады стайка снегирей и я понял, что кто-то там есть. Вот только кто это был, ещё было неизвестно. Но хорониться уже надо было, мало ли чего.
-Мадлен! – шепнул я ей. – На коней и деру отсюда!
Она вскочила сразу в седло, буквально через круп лошади и сразу ударила её пятками по бокам, а потом огрела плёткой. Я понял, что указывать ей вовсе не надо.
Мы неслись подальше от леса, стараясь вывернуться вдоль реки поближе к Кашлыку, чтобы быстрее попасть под стены города.
Я сразу увидел, что мы вряд ли сможем опередить тех всадников , что скакали нам наперерез, а тем более увидев, что во главе сотни скачет атаман Иван Кольцо, я понял только одно, что живыми упускать нас он не собирается. И неважно, что потом десятник Ялгин расскажет атаману Ермаку Тимофеевичу, меня ужу на этом свете не будет. А посему надо убираться отсюда и поскорее. Перестрелять всю его ватагу я , естественно не мог, патрон не хватит, да и зачем, ради его личной жажды наживы, убивать православный люд. Таким уж он уродился на свет! Ну хочет набрать «зипунов», пожить в своё удовольствие! Вольница!
Никуда не денежся!
А вот Кольцо, дурак! Ты же ведь варнак и убойца, нет тебе прощенья, даже серёд войскового атамана и не тебе везти дары и грамоту царю Иоанну Васильевичу Грозному. Врут предания!
Я крикнул Мадлен и круто повернул коня к лесной чащобе. Казаки Ивана Кольцо, даже не подозревая, что мы сможем повернуть в лес, проскочили мимо нас, но потом часть из них поскакала к Кашлыку, а человек десять, во главе с Кольцом , резко осадили коней и развернувшись погнались за нами.
Ребята! Вы зря это сделали.
Скорее всего атаман Кольцо, без приказа Ермака Тимофеевича, решил пограбить город хана Кучуму. Варнак он и есть варнак! Уголовная морда! Решил, что вся воинская почесть Ермаку, ну а ему ханские богатства.
Чёрта лысого!
Ермак такого не прощает, а если прощает, то жаль, я не прощаю!
Ну наши в крепость никого не пустят, а пару залпов и казацкая ругань охладят пыл жаждущих богатств. А вот Ермак, когда придёт, вздёрнет их на перекладине. Зря Кольцо их отпустил в город, не бывать им живу, ещё нагорюются.
Погоня к нам приближалась, а я и не старался оторваться от них. Зачем себя утруждать. Я развернулся в седле, задом наперёд, достал два «глока-18» и, почти не целясь, стал стрелять. Хлопцы, вы сами выбрали свою судьбину! Казаки вылетали с сёдел, словно шары в бильярде, последний увидев такой результат, заорал, и припустив коня в намёт, ринулся прочь, в степь, на свою погибель.
Атаману Кольцо, я аккуратно положил две пули в правое плечо и прострелил, нескончаемо жалея, грудь его коня. Он рухнул в степную пыль, поднимая над собой песок и пыльцу перезревших трав. Я подъехал к нему и спрыгнул с лошади. Он корчился на земле, стеная и зажимая плечо рукой.
Удивительное дело! Когда он убивал, то не испытывал к жертвам никакой жалости. А вот теперь он был не только жалок сам, но хотел, чтобы и его пожалели, а скорее всего пощадили. Удивительная вещь трусость! Хорошего человека в минуты принятия опасных и трагических решений, она делает сильнее, а людей плохих, которых я называю с червоточиной, делает ещё более трусливыми, жалкими, готовыми предать всех и вся.
Вот и атаман Кольцо, завидя, как я подхожу к нему, заёрзал ещё больше.
-Нет! Меня нельзя! То не моя вина. Это мой есаул. Он кривду казал!
-Теперь, Кольцо, мы не дознаемся! Вось лежит твой есаул, а правды не видать! Да и здается, брешешь ты! То я ведаю.
-Не чапай мяне! Ермак нас отправляе к царю. Я должон там быть!
-Ничего ты не должен! Был ты тать, таким и застался. Да ещё и братов своих пустил на распыл, погибель! Тебе ли жить? За злато, да сребро, аки Иуда всих продав, а тому тебе и смерть собачья.
-Ну так и стрельни в меня! – крикнул Кольцо.
-А думаешь, не здолю! – усмехнулся я.
-Прости меня мати, прости тату, - залепетал атаман.
-Поздно ты ж аб их успомнил! А коли меня с казаками под гребень думал выкасить, не пожалел ведь! Забил бы! Неужто тебе «зипуны» дороже житя братов твоих, казаков…
-А плевать мне на их! И на тебя, Ильин-Бич!
Он выхватил из-за пояса пистоль, но пуля из «глока» калибром 9 мм, просверлила у него во лбу аккуратную дырку. Тело обмякло, а я посмотрел и ничуть не жалея плюнул на его поганый труп.
Когда я подскакал к Кашлыку, казаки из ватаги Кольца сгрудились у ворот. Было их человек около тридцати. Издали я прокричал, либо они едут хоронить своего атамана, что лежит возле леса, либо я перебью их всех, здесь, а тела хоронить не стану, скормлю воронам. Зная мой нрав, они покрутились перед воротами и поскакали в объезд города, чтобы не сталкиваться со мной.
Я постоял ещё некоторое время, крикнул десятнику Ялгину, чтобы держал оборону до моего прихода, а сам с Мадлен поскакал в лагерь Ермака Тимофеевича. Пора было уже занимать город хана Кашлык.
В воздухе всё звенело. Солнце ложило свои лучи, уже почти парралельно земле, стояло необыкновенная тишь. Лес приближался, с каждым скоком коней. Впереди, между двух елей, открылось чёрное пятно прохода и я направил туда коня, в последний момент поняв, что возможно это и неправильно. Но конь перепрыгнув поваленный ствол дерева, рванул в сумрак леса и я полетел вместе с ним, слыша позади испуганный возглас Мадлен. Меня стало вращать, словно по спирали, вместе с конём. Конь только хрипел и взбрыкивал. Потом навалилась тьма и я потерял ощущения времени и пространства, а затем свет исчез и я потерял сознание.
Глава третья
« Я люблю кровавый бой…»
Сено пахло летом и парным молоком. Но сентябрь уже наступил, а значит лето стало клониться к осени. Я лежал на сеновале, ну претило мне спать в душной крестьянской избе, которая топится по-чёрному. Я проснулся и смотрел на чистое звёздное небо и видел Полярную звезду. Слава богу! Хоть и не в своём времени, но всё же на Земле! Чёрта лысого! Весь остальной звездопад представлял всё, что угодно, только не звёздное небо моёй Земли. Всё, что угодно! Пропади оно всё пропадом! Что ж поехали дальше! Я сплю на сеновале и на мне мундир Лейб-гвардии Гусарского полка, а значит я где-нибудь в 1812 году, во времена войны с Наполеоном. Ура!
Граф Ильин Владимир Васильевич, ротмистр, а ныне просто партизан в отряде Дениса Васильевича Давыдова, подполковника гусарского Ахтырского полка, смотрит в прореху на звёздное небо и не понимает, что ему теперь делать. А ничего и не надо делать!
Я появился в штабе командира Лейб-гвардии гусарского полка Шевича Ивана Егоровича и чёрт его знает, с какого бодуна, он меня выслушал и написал одну фразу в письме Давыдову. Может понравилось ему, что Давыдов, как то смеясь сказал, что мол его пристегнули к сабле и недоросль стал наконец гусаром (причём это случилось именно в его полку). И мне это понравилось, влюблён я был и в гусара Давыдова, и в поэта. Только не верил в его басню «Сон», а скорее она мне просто не нравилась. Не из-за того, что он покусился на власть придержащих, мы у себя в полку, тоже поносили царедворство, как могли, но ни к чему это не приводило, ни к хорошему, ни к плохому. А он ведь лирик, а не обличитель! К чему ему эта критика, пой о гусарах, о любви! Хотя возможно я и не прав!
Но я явился к своему теперешнему командиру и положил бумагу на стол.
-Опять, из штаба?! – насупил свой курносый нос Давыдов.
-Никак нет, господин подполковник! – отрапортовал я. – Направлен в ваш отряд его превосходительством генерал-майором Шевичем, командиром Лейб-гвардии Гусарского полка…
-Мне тут только гвардии не хватало, что пожаловали свой форс выказывать?
-Я господин подполковник не затем сюда напросился. Нынче война, а я привык бить врагов отечества, а не отсиживаться, как того желают наши генералы после Бородина. Готов служить хоть рядовым!
-Ишь ты, ротмистр, какой ты обидчивый! Видать не уживёмся мы с тобой.
-Не обидчивый я, господин подполковник. А говорю, что думаю, если не то сказал, не обессудьте…
-Ладно! Обидеть не хотел. Посмотрим, что генерал о тебе пишет…
Он вскрыл конверт прочёл, и рассмеялся.
-Первый раз такую аттестацию читаю. Узнаю Ивана Егоровича! Знаешь, что он написал?
-Не знаю, господин подполковник.
-Да хватать тебе меня величать. У нас партизан всё запросто, зови меня просто Денис Васильевич, а коль сблизимся можно и просто Васильевичем.
-Я ведь тоже Васильевич, по отечеству…
-Выходит мы с тобой тёзки, некоторым образом. А вот генерал о тебе так написал: «Прошу принять. Удал, находчив, храбр!» Лучшего мнения об офицере я и не читал. Добро. Награды свои надеясь не при штабе заработал. Знаю, что Святого Георгия 3 степени, да Святого Владимира 4 степени, так просто не дают, это вам не аннинская «клюква» на сабле. В сражениях участвовал, каких?
-Довелось. С Бонапартом уже встречался…
-Вижу, хвалиться не любишь. Добро, расспрашивать и пытать не буду. А вот ордена да свои гусарские лучше сними, да и одежду смени. Или упрячь под обычный кафтан. По твоему красному доломану, синим чаркирам, да киверу с султаном, любой крестьянин палить начнёт. Он ведь издали, твой герб двуглавого орла не увидит, а если и увидит, врядли поймёт, что он русский. Примут тебя за французишку и готово.
-Это я уже понял, Денис Васильевич, когда к вам добирался.
-Что подстрелили?
-Чуть было… Хорошо конь вынес.
-То-то! Эй, Бедряга! – крикнул он и в избу зашёл красивый, малого роста штаб-ротмистр Ахтырского гусарского полка. – Знакомься, Николай, вот наш новый партизан, ты его сведи с нашими и определи на постой.
С того времени я и стал партизаном в отряде Дениса Васильевича Давыдова. Мне представилось служить с ним во славу отечества, все те месяцы кои и были положены судьбой и неким безумным профессором, который мотал нас по разным мирам, со своей племянницей. Вроде бы и неплохо, но однозначно это несколько надоедало.
Я прибыл в отряд к подполковнику Денисову 4 сентября, ровно через два дня, как Наполеон вступил в оставленную нашими войсками Москву. Через день она запылала. Я конечно знал, что вокруг Москвы партизанят много отрядов: под самой Москвой капитан Фигнер, а вокруг, по всем направлениям полковники Кудашёв, Ефремов, Вадбольский, Чернозубов, Прендель, капитан Сеславин, генерал-майор Дорохов. И это не считая стихийно созданных крестьянских отрядов Василины Кожиной, Ерёменко, Четвертакова, Потапова и других.
Партизаны на месте не сидели, посему и я сразу был приспособлен к делу. Поначалу мы расположились в селе Скугорёво. Отсюда и делали свои рейды на Смоленскую дорогу и ближайшие деревни, куда забредали французские фуражиры в поисках провианта для своей Великой армии..Французы и их союзники уже начали голодать. Крестьяне не отдавали им ничего, либо прятали в лесах, либо просто сжигали, так что конина от павших лошадей уже пошла в ход. При захвате обозов и с ними французов, пленных отправляли в Юхнов, где местный предводитель дворянства Семён Яковлевич Храповицкий организовал отряд ополчения и принимал от нас пленных французов.
Партизаны представляли разношерстно одетый и вооружённый отряд. Половину составляли гусары Ахтырского гусарского полка, в том числе офицеры: штаб-ротмистр Бедряга 3-й,поручики Бекетов и Макаров с пятьюстами гусарами, да ещё восемьдесят казаков под предводительством хорунжих Танаева и Григория Астахова. Кто-то щеголял в гусарской форме, коричневом доломане и ментиком, с жёлтыми шнурами на белом ремне через левое плечо. Синие чакчиры с жёлтой оторочкой и белый мех на ментике были конечно видны издалека.
Лично я сразу натянул на себя коричневый кафтан. Издалека незаметен и на французскую форму никак не походит. Когда на меня однажды мужичок с вилами накатил, я ему рявкнул:
-Что борода! Аль православного не узрел? Ты что меня за хранцуза принял?
-Звиняюсь барин! От тебя ить деколоном пахнет!
-А что ж, должно дерьмом нести?
На том и разошлись. Одно дело делаем. Побратались, конечно.
Казаки те конечно от французов здорово по одёжке отличались. Конечно российскому мужику тоже не в дамёк сия одежда. Тут тебе и лампасы на шароварах, погоны и обшлага красные, пояс голубой, чекмень тёмно-синий да строевые шапки с красным шлыком. Не дать, не взять французские гусары. А ежели ещё офицеры с серебряной петлицей на воротнике и обшлаге , в виде цветов и листьев, да свисающие серебряные жгуты с плеч, а ещё шпоры на сапогах, тут и вовсе сплошным французьём пахнет. И не подходи!
5 сентября подскочил к нам в Скугорево вестовой, мол французишки пожаловали в село Андреевское. А там всего ничего и десяток вёрст не будет. Давыдов решил сразу сделать вылазку.
2 сентября партизаны сделали вылазку в село Токарево, что расположено на берегу реки Вори. Французы, тогда ещё храбро заезжали в сёла и деревни, расположенные вдоль Смоленской дороги. Потом уже боялись партизан и так далеко нос не совали, лучше быть голодным, но зато с целой головой, и брюхо не проткнуто крестьянскими вилами. В Токарево захватили обоз с продовольствием и оружием, а также взяли в плен до 90 французов. Пленных тут же погнали в Юхнов, куда их отконвоировали казаки под предводительством урядника Крючкова. Там они и остались дожидаться нас и следующей партизанской добычи.
Поэтому с нами на вылазку отправились только сорок гусаров и около пятидесяти казаков. Во главе отряда, как всегда подполковник Давыдов, а кроме меня, штаб-ротмистр Николай Бедряга 3-й и поручик Дмитрий Бектов, а казаками командовали хорунжие Танаев и Астахов.
Пока ещё мы всё же прятались, от регулярных частей французов, которые двигались к Москве (далась им Москва, вроде уже и не столица империи, правда всё же первопрестольная!) то гнали обозы (а вот их надо было захватывать), либо резервы, а эти надо было потрепать, чтобы не минуты покоя. Мы разжигали в поле костры на ночь, а сами уходили ночевать в лес, пока ещё было по ночам тепло, но вскоре придётся укрываться по сёлам и деревням. Если на огонь нагрянут французы, то никого не найдут, а мы будем потом о них знать, откуда пришли и куда направились. Тут нам помогали крестьяне, мужики и бабы, а более того детишки. Везде пролезут и всё вызнают.
Прежде чем отправляться из Скугорево, которое стоит на высоте и можно вести наблюдение до 8 вёрст, мы обозрели окрестности. Ничего и нигде не было видно. С одной стороны от села примыкал густой лес, который тянулся до самой Медыни. Так что в случае чего было куда уходить.
Я конечно приготовил свои седельные пистолеты, кремнёвые мастера Tezenas, да прихватил на всякий случай пистолет с прикладом Кухенрейтора из Регенсбурга. Два пистолета Лепажа из Парижа , я презентовал командиру Давыдову. Правда стрелять из них можно было только в упор и то шагов на 20-30, а на скаку лошади рысью, а уж более того галопом даже на пяти метров было попасть довольно сложно. Но я немного пристрелял их, усовершенствовал прицелы и теперь стрелял довольно сносно, даже на тридцати шагов. Но более я надеялся на два пистолета «глок-18», правда под гусарским мундиром прятать их приходилось очень сложно. Пришлось разделить кобуры, и один пистолет скрыть под ментиком, а второй приспособить сзади на поясе под кушаком. Конечно в походе, в непогоду, всё скрывал широкий серый плащ, а вот запасные обоймы вполне можно было укрыть в «ташке», плоской сумке, со всевозможными вещами.
Во всяком случае я успел вооружиться и присоединиться к отряду. Денис Давыдов глянув на мой крестьянский армяк, да черкесскую шапку, удовлетворительно крякнул:
-Вот и добре, ротмистр! И мужиков не подведёшь, на счёт формы, да и французов своим видом напужаешь! Тебе бороду отрастить, цены бы твоему виду не было…
-А как же женский плезир?
-Сейчас война, да как видишь народная, когда тут женские ласки?
-Эх, Денис Васильевич! После сладкого поцелуя и драться можно с яростью и помереть со сладостью…
-Верно, - пробурчал Давыдов. – Тоже мне поэт женских чар. Ладно, рысью, марш!
Мы двинулись на рысях в сторону села Андреевского. Давыдов выслал вперёд разведку, трёх казаков Афонина, Антифеева и Волкова во главе урядника Логинова. Они помчались минуя село Токарево, чтобы переправившись через реку Воря, следить не будут ли уходить французы н а Румянцево, а оттуда на Царёво-Замище, что стоит на Старой Смоленской дороге. Там уж они будут под защитой французского гарнизона и движущихся обозов к Москве.
Сентябрь! Золотая осень! Деревья стоят с жёлто-багряными листьями и бешено осыпаются, кусты редеют и за ними теперь не спрятаться. Вот только густой молодой ельник, ещё может укрыть всадников от вражеских глаз. А село Андреевское, как раз и расположено возле такого леса, можно сказать соснового бора, подальше от реки Вора. Мы взяли Андреевское в обхват, стрёх сторон, казаки зашли с юга от реки, а гусарам пришлось обогнуть село по лесной опушке и приблизились к селу с севера.
Выстрел из пистолета! Сигнал! Вперёд марш!
Мы несёмся к селу с улюлюканьем, а там тишина. Ни единого выстрела!
Врываемся в село и только тут увидели человек 40 мародёров, которые грабили крестьян, а теперь прятались за их спины и пытались наладить хоть какую оборону. Только потом мы узнали, что основной обоз уже давно ушел из Андреевского, а эти остались раздеть бедолаг крепостных, а в селе было более всего женщин, до нитки, а самое обидное, что снимали копеечные иконы в избах, думая, что они в серебряных и золотых окладах.
Первыми, опережая казаков, между хат и хлевов замелькали гусары. Самыми первыми сюда заскочили гусарский старший вахмистр Шкляров с гусарами Фёдоровым, Жирко, Пучковым, Шкредовым и Бондаревым. Истошно вопя «Ура!» и издавая разбойничий свист, они не останавливаясь нигде понеслись сразу к церкви, которая виднелась в центре села на пригорке, и была видна со всех сторон, своей невысокой колокольней, с куполом и крестом. Почему-то французы всегда собирались подле церквей, быть может надеясь, что даже русский бог сумеет защитить их, а может просто от того, церковь просто служила хорошим ориентиром для сбора солдат.
В это же время раздались крики с другой стороны села, а значит скоро здесь будут и казаки. Вскоре я и увидел их, скачущих в первой шеренге с пиками наперевес. А от них удирали бегом, с прытью на которую были только способны, с десяток французов. Одного из них, отставшего от других, но всё же не упускавшего, болтающегося через плечо мешка с награбленным добром, вырвавшийся вперёд казак, в пылу боя, ткнул в спину пикой. Француз дико заорал и рухнул на землю. Остальные продолжали убегать, даже не пытаясь обороняться, хотя оружие у них было: и сабли, и пистолеты, а у некоторых и ружья. Мчались они в сторону церкви, а потому казакам только и оставалось, что сопровождать их бегство и согнать всех в одно место, чтобы разоружить и взять в плен.
Остальные наши разъехались по хатам, чтобы не упустить прятавшегося там врага. Я тоже свернул к одной избе, и объезжая её сразу же наткнулся на француза. Он стоял, прислонившись спиной к бревенчатой стене, и держал в одной руке обнажённую саблю, а другой удерживал плачущую крестьянку, заслоняясь ею, словно живым щитом. Он обезумел от страха и дико вращал глазами, скаля зубы, будто загнанный в угол волк. Этот от страха мог натворить, что угодно. Поэтому я крикнул ему на французском, чтобы отпустил женщину и тогда я сохраню ему жизнь. Но он не мог даже понять, что от него надо и только начал рычать. Может от страха он и вовсе впал в безумство. Тогда я крикнул по-русски:
-Баба! Да кусани ты этого гада за руку! Кусай, паразитина!!
От моего рёва, она словно очнулась. Она пригнула голову и попыталась укусить державшую её на поясе руку. Мне только этого и нужно было. Я мгновенно выхватил «глок» и всадил две пули прямо в голову француза. Тот сразу рухнул на землю, выпустив из рук саблю, а баба, окончательно опомнившись, с воем убежала в избу.
Я спрятал пистолет и вовремя. Во двор заскочил Денис Давыдов с двумя гусарами.
-Эй! Ротмистр Ильин, а у тебя здесь что за пальба? – весело прищурясь, спросил он.
-Так, Ваше высокоблагородие, господин подполковник, вот этот фрукт из французской банды мародёров, решил с сабелькой за женщиной спрятаться. Вот и пришлось его стреножить…
-А ты, ротмистр, опять женщинам фимиам куришь… небось и вправду их обожатель и кумир. Эко ты его, прямо в глаз гляжу пулю положил, а бедную селянку задеть не испужался?
-Так я ей приказал: «Ложись баба от греха подальше! А лучше кусай супостата!». Она нагнулась, чтобы за руку его ухватить, он весь как на ладони, чуть не до пояса. Так что бил я наверняка!
Хохот стоял гомерический. Один из гусар чуть с коня не рухнул от смеха. А Денис Васильевич хохоча сквозь слёзы, спросил:
-Так и приказал, ложись, мол, баба?
-А что оставалось, ведь вижу, прирезать может, сдуру. Пошёл на крайности.
-Видать, тебе брат не внове, этак женскому полу скомандовать, - продолжал хохотать Давыдов.
-Господин подполковник! Вы прямо меня в краску вводите…
-Ну, брат, ты же не кисейная барышня, чтобы на такое краснеть. И вообще у партизан чинопочитание не принято. Бросьте вы свои благородия выставлять, имя - отчества, либо просто звания будет вполне достаточно.
-Ясно, Денис Васильевич!
-Ну, тогда поскакали к церкви. Наши там уже наверное всех французов туда согнали, да крестьяне тоже видать собрались. Малость, французов мы потрепали, придётся крестьянам их захоронить, хочу посоветовать, как лучше то сделать. Ну, вперёд!
Я взлетел на коня и помчался по селу к церкви вслед за командиром.
У деревянной церквушки собрался весь люд: тут стояли, а кое-кто и сидел на земле, французы из армии Наполеона и наши русские мужики и бабы. Мне, конечно, было что им сказать, но говорить себе позволил сам Денис Васильевич.
-Что, мужики! – громко сказал Давыдов. – Не надоело под французом ходить?
-А ты кто таков? – угрюмо спросил бородач, с проседью в широкой, словно лопата бороде.
-Ружьё возьмёшь?
-Возьму! Я ишо с Ляксандром Василичем Суворовым, Чёртов мост перешагивал, и здеся не запужаюсь…
-Так что ты борода под супостата гнёшся?
-А ты меня, барин не крести, я крещёный, слава богу православный…
-А ты чего меня барином кличешь?
-А той разве ж не видать, барин и есть…
-Так держи ружьё! В меня не стрелишь?
-Нынче ворог поважней…
-Тогда заодно?
-Выходит так…
-Ну и разбирай оружье, а там поглядим…
-Не шуткуешь?
-А чего мне тебя смешить. Лупи француза, как и я!
-То вижу барин! Коль ко мне обратился, Евсей не подведёт. Будет нужда риходь.
-Да я брат, уж как - нибудь сам!
-Вижу, барин! А ин ведь суместна и батьку бить легче!
-А вот батьку не надо, да мать тоже. Одна она у нас – Родина!
-Ты меня, барин, до слёз не прошиби. А говоришь толково. Верую тебе, да биться буду до смерти.
-И я верю, Евсей! Дай бог, свидемся! А теперь уберите тела французов, захороните подалее. Хоть и грешные души, да христиане, ни нехристи какие. Похороните в лесу, что б никто не нашёл, а там видно будет. И вам спокойней и мне. Ты уж, Евсей, будь за старшого. А этих мы в полон уведём!
-Прощай, барин! Не сумлевайся, за землю отчую, постоим!
-А я и не сомневаюсь! Бывай!
Едва мы отъехали, как Давыдов, смахнул пот с лица и сказал:
-Вот ведь народ!
А что тут ещё ответить. Я промолчал.
Вернувшись в Скугорево, Денис Васильевич вызвал меня к себе:
-А что, господин ротмистр, не пора ли нам посетить провинциальных дам в уездном городе Юхнове?
-А почему бы и нет, господин подполковник!
-Вот и я думаю, ротмистр! Война до зимы не кончится, а по сему, я надеюсь, мы заслужили домашний отпуск! Вперёд, гусары! Собирайте наездников, едем в Юхнов, а заодно и погоним пленных французов. Надо же их определить на постой!
Восьмого сентября, в день Адриана и Натальи, мы рано поутру, выехали в Юхнов. Погода на редкость стояла чуть ли не летняя. Небо было, словно на иконах, синее-синее, а солнце в небе светило и согревало. Ветер едва трепетал жёлтые и багровые листья на деревьях, а лёгкая паутина бабьего лета, постоянно липла к лицу. А какой дух стоял в лесу! Нет, это была амброзия, нектар, сладость! Я не знаю чем так пахло, то ли перепаханной землёй, то ли пожухлыми травами, готовыми укрыться тёплым, холодным снегом, то ли листьями, отжившими свою жизнь летними знойными деньками, и готовые умереть, чтобы другие опять распустились следующей весной, но этот воздух пьянил, лихорадил мозг и внушал надежду.
В народе говорят, что в этот день: «Адриан толокно месчит, а Наталья блины печёт». Вот в чём великая народная мудрость!
Уж сколько стран я посетил, в какие годы не побывал в них, даже в других мирах и измерениях, а всё же лучше России, заштопанной, ситцевой, сиволапой, рваной, но странной и загадочной, не было и уже не будет. Клянусь своей честью! За эти годы только это ещё у меня и осталось, а другой уже не будет. Никогда!!
Мы гнали французов в Юхнов через Агарево. Шли почти шагом, французы быстрее не могли, всё ж пешком, а мы аки не звери, не гнать их плетьми, хотя бы и следовало! Вёрст тут было недалече, так что по обедни мы туда и прибыли.
Уездный город Юхнов, расположен на правом берегу реки Угра, при впадении в неё реки Кунава. До Москвы отсель почти что 200 вёрст, в окружении сосновых лесов. Французы сюда соваться бояться! Местность здесь взхломлённаая, изрезанная речками и ручьями. Высокий правый берег Угры (в д. Велено, Бутурлино). Притоки Угры – Ресса, Ремеж, Теча, Воря, и Сохна. Герб у города удивительный: «Три реки, сливаясь вместе, в зелёном поле образуют одну большую реку, что при сём городе в натуре имеется».
В 1804 году построен собор во имя Казанской иконы Божьей матери.
Честно говоря мы тащились по уездной, не сильно благоустроенной дороге, к этому уездному городу, надеясь, что всё же мы развеемся здесь среди краснощёких молодых девиц с кровью и с молоком!
Въехали мы в Юхнов почти к обедни!
Что ж городишко, как городишко, как уездный городишко, конечно это не столица. Но домишки в центре опрятные, при палисадах и садах, улицы не мощённые, а тротуары из деревянных досок кое-где имелись. На площади перед собором, было начато мощение из нетесаного булыжника, здесь же недалеко стоял и дом уездного предводителя дворянства Храповицкого Семёна Яковлевича и его семейства. Дом каменный, в два этажа с портиком и четырьмя белыми колонами на входе, но правда покраска, а кое-где и со штукатуркой облупилась. Дом стоял таким образом, что с балкона открывался вид на реку.
Здесь же в Юхнове находился лазарет, продовольственные склады и тюрьма для военнопленных. Правда Храповицкий не просто содержал пленных французов, но и применял их на работах. Вот и сейчас пленные, занимались мощением площади, под присмотром десятка ополченцев, вооружённых ружьями.
Едва въехав в город, гусары посбрасывали мужицкую одежду в одну повозку, подтянулись, преобразились. Перекинули на одно плечо ментик, одели кивера с пышными высокими султанами. Карабины тоже были убраны, но седельные пистолеты и сабли оставили на месте. Кто-то даже пытался на ходу почистить от дорожной пыли ботинки со шпорами. Несколько казаков ( в том числе урядники Тузов и Логинов), увидев эти приготовления тоже стали чистить свои кафтаны и сапоги. Стряхивали строевые шапки с красным шлыком, даже свои пики старались протереть, чтобы было видно, что древки выкрашены в красный цвет.
Затрубили трубы, забили барабаны, грохнули литавры и на высокое отделанное камнем крыльцо высыпал народ. Первым появился предводитель дворянства, почтенный старец, Семён Яковлевич Храповицкий, со всей своей дворней, с хлебом солью, а главное с уездными барышнями. Старший сын Николай Семёнович, участник турецкой войны (1806-1811 годов), тоже находился в отряде Денисова, где командовал отрядом пехоты в звании майора инфантерии, а младший сын Степан Семёнович, ротмистр Волынского уланского полка, был направлен в Москву, для вербовки улан, но уже успел вернуться. Он тоже стоял подле батюшки. Интересный мужчина, роста менее среднего, тела тучного, лица смуглого, волоса чёрного, борода клинышком, ум деловой, но характер вспыльчивый, однако человек возвышенных чувств, честен и образован.
Господа Храповицкие имели несколько имений в Городище (Лучин-городок), Дроздов, Великополье. Не сказать, что баснословно богаты, но имели довольно большой достаток.
К этому времени ополчение Юхнова уже насчитывало уже около 2 тысяч человек, из них около пятисот конных и уже стояли, южнее, прикрывая дорогу на Калугу.
-Рад приветствовать доблестных защитников нашего Отечества, славных партизан, подполковника Ахтырского гусарского полка, подполковника, Дениса Васильевича Давыдова! Виват! - поднял кубок старший Храповицкий.
-Виват, славному ополчению, градоначальника Юхнова! Виват!
Раздался барабанный бой и салют из карабинов!
Боже мой! Кто же это стоит, в розовом шёлковом платье, шляпке с розами и капором, накинутом на плечи! Ведь это же Мадлен! На сей раз, слава богу, не раба хана. А красивая и привлекательная девушка, лет двадцати пяти, с рыжими волосами и зелёными глазами. Никак не скажешь, что простушка, скорее всего из дворянок.
Представление пожалуй затянулось, но однако, когда Храповицкий представлял, свою дальнюю родственницу, племянницу, урождённую Мари Хлебникову, из знатного баронского рода, которая бежала от французов из Вязьмы, был он очень правдив и доснословно подлинен!
Вот те раз и Мадлен нашлась! Я конечно не думал, что всё так случится, но что-то такое ожидал. Я уже привык, что Мадлен появлялась там, куда судьба и закидывала меня. А был я по-прежнему в другом мире и кто здесь правит бог или сатана, мне было неизвестно. А посему я решил действовать согласно произошедшим обстоятельствам.
-Господа! – сказал Храповицкий. – Мы, не взирая ни на что, решили устроить бал. Потому что армия российская не уничтожена, и мы надеемся, что по елику не пройдёт и несколько месяцев и мы погоним французов назад, да с триумфом войдём в Париж. Буонопарт будет разбит, никто не одолеет российского солдата. Александра Васильевич Суворов ещё говаривал, нет в мире бойца лучше наших! Разобьем супостата! А теперича Денис Васильевич и ваших гусар прошу к столу! Бал, господа!
Я только приложился к ручке баронессы Хлебниковой и шепнул ей:
-Как ваша душечка, Мадлен, теперь небось довольна?
-Да уж! – улыбнулась она мне. – Это не служанкой быть, даже в ханских чертогах.
-Тогда может пригласишь ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка в свои покои, на ночь?
-А вы граф хамите!
-Ты то откуда про графа знаешь?
-От верблюда! А в прочем заходите, нам есть о чём поговорить, только…
-Только! В чём дело?
-Зайдёшь поговорим!
Шампанское за столом текло рекою. Я даже не понимаю, как в годину военных баталий, столы дворянства ломились от стольких яств и питья. Но не мне их судить, я даже не в своём времени, но принят по первому разряду. Пока подымали тосты и поглощали пищу, все молчали, но лишь пришло насыщение Храповицкий поднялся с бокалом мозельского и высказал просьбу:
-Денис Васильевич! Вы извините нас неучей, но насколько мы наслышаны, ведь вы пишите романсы. Дамы перед туром вальса изволят просить исполнить что-то из ваших сочинений. Уж будьте так любезны!
-Что ж, дорогой Семён Яковлевич! – сказал Давыдов. – Если дамы просят, кто ж им может отказать! Бедряга! Гитару мне!
И запел красивым, томным баритоном.
«Не пробуждай, не пробуждай
Моих безумств и исступлений,
И мимолётных сновидений
Не возвращай, не возвращай!
Не повторяй мне имя той,
Которой память-мука жизни,
Как на чужбине песнь отчизны
Изгнаннику земли родной.
Не воскрешай, не воскрешай
Меня забывшие напасти,
Дай отдохнуть тревогам страсти
И ран живых не раздражай.
Иль нет! Сорви покров долой!...
Мне легче горя своеволье,
Чем ложное холоднокровье,
Чем мой обманчивый покой.
А потом пошёл тур вальса. Здесь уже было не до смеха. Танцевали все и даже старик Храповицкий со своей перезрелой супругой. В воздухе витал аромат французских духов «Любен» и «Абиган» с привкусом шампанского Шарль-Анри Хайдсик, который вёз своё пойло (надо сказать неплохое) в Москву. Но вот тебе на удивление из французских обозов оно пошло на стол предводителя уездного дворянства.
Далее танцевали полонез, французскую кадриль, котильон и наконец мазурку. И всякий раз, Мадлен никак себя не выставляла, скорее она оставалась ко мне равнодушной и не знакомой. Лично мне это не нравилось! Почему она меня игнорирует? Женщину трудно понять, но не понять её во время, ставит определённые проблемы. А поэтому я решил проникнуть в её покои и разъяснить, в чём тут дело!
Лишь только возникла возможность и осенняя темень легла на деревья, я оставив своё помещение в доме Храповицких выбрался на балкон и полез в окно ненаглядной Мадлен. Перебираясь по выступам стен я столкнулся со знакомой фигурой.
-Денис Васильевич! Это вы! – удивлённо спросил я.
-А кто ещё! – услышал я удивлённый шёпот. – Вы не к княжне Ферапонтовой?
-С чего вы это взяли, господин подполковник?
-Да бог его знает! Всё так перемешалось…
-Я к баронессе Хлебниковой!
-Тогда давай мне руку, я тебя подтащу!
-Ясно, командир! Держи!
-Удачи тебе ротмистр.
-Ни пуха не пера…
-К чёрту!
И мы разошлись. Я добрался до одинокого окна не фронтоне здания и попытался его открыть, но оно оказалось незакрытым и в одночасье распахнулось. Не успел я забраться внутрь комнаты, как на меня набросилась чья-то фигура и повалила на широкую постель. Мне никогда не предоставлялось видеть, барышню в ночном чепце и роскошном кружевном пеньюаре начала 19 века. Горячее тело, которое я услышал даже через мундир, сдавленно прошептало:
-Ильин! Как долго ты шёл ко мне!
-Мадлен! А не ты ли меня игнорировала и не подпускала к себе…?
-Дурачок! Я ведь только играла…
-Хороши игрища! А я ведь всё воспринимал это всерьёз!
-И зря!
-Вас женщин не поймёшь…
-А ты овладей мною, тогда и узнаешь…
-Смотри не пожалей!
-Посмотрю!
А потом была ночь очарованья, блаженства и торжества! Осень самая пора грусти и любви! Я думаю во взрелом возрасте самая нежная, и самая преданная любовь приходит только осенью и не проходит никогда. Я уже даже не думал, это мои чувства или чужие. Кто может рассказать о любви? Никто! Это нельзя описать словами, это можно только почувствовать!
Когда я проснулся обнажённым в девичьей постели, прижимая к себе в руках теплоту обнажённого женского тела, тёплого и бархатного, с бугорками и мускусным запахом волос в интимных местах, у меня закружилась голова, и я опять уткнулся в шорох её волос.
Такое счастье бывает несколько раз в жизни! И больше никогда!
Но раздался звук трубы! И я подскочил на постели.
-Мари, дорогая! Мне пора.
-Ильин! Ты дурак? Я ведь тебя привяжу к Юхнову!
-Только попробуй…убью!
-Вот до чего ты дошёл! Да ты в меня влюблён ли? Что скажешь на это?
-Да, Мадлен, пожалуй, влюблён! Во всяком случае, я хочу, чтобы ты не подвергала себя опасностям, а всегда была под моей защитой, и я бы отвечал за тебя.
-А это так нужно?
-Конечно, нужно! Мне! Прощай, до следующей встречи… Мне уже пора, слышишь, подъём трубят вдругорядь.
Я быстро накинул на себя ментик, схватил кивер и оружие, поцеловал, плачущую Мадлен, выскочил на балкон и приземлился на землю, на мостовую. Рядом выпрыгнула фигура подполковника Давыдова.
-А вы, ротмистр Ильин, впереди командира рвётесь в бой. Хотя на сей раз это похвально! Что ж, граф, на конь и в галоп! Бал закончен и прожит ещё день, вернёмся в поле и закружим вкруг недруга, взяв в руки саблю, ордена одень, нам в битве должно умереть, не от недуга!
-Вы господин подполковник, - сказал я, - вирши прямо на лету слагаете!
-То, что умею, ротмистр, способен стихосложению и в битве драться: « Я люблю кровавый бой, я рождён для службы царской. Сабля, водка, конь гусарский, с вами век мой золотой!». Вперёд, погнали.
Скачка среди осеннего леса, сыпящего жёлтой листвой, пахнущего осенней, терпкой прохладой будоражила и возбуждала.
Урядник казачий Крючков с казаками, Афонином и Волковым скакали впереди метрах в тридцати от нашего отряда, и когда раздался крючковский свист, мы сразу остановились. Два длинных и один короткий свист урядника Крючкова гласил, что это не французы, но и люди не свои. Скорее всего местные крестьяне! И вот появились мы.
Старший среди крестьян бросился под копыта коней подполковника Давыдова.
-Отец родной! Не губи! – запричитал он. - Милости просим!
-Говори борода! – крикнул Давыдов. – Нечего плакаться! В чём резон?
-Так ведь Ваше высокоблагородие! Грабит нас отставной майор Семён Вишнев, а с им и его прислужники Ефим Никифоров и Сергей Мартынов. Ведь всё супостатам отдают, хранцузам! А мы ныне нищи!
-Борода! Давай веди в имение Вишнякова! А там поглядим.
Погрузив в повозки несколько крестьян, мы поскакали к селу Городище. Одно дело война, а другое дело тащить на виселицу предателей и казнокрадов.
Налетели мы на это Городище ещё до заутрени, злость так и кипела в жилах и брызгала сквозь глаз. Здесь ведь не только французы кочевряжились, здесь ведь и русские своих же сгибали, как тростинку! И нет им теперь пощады!
В самом Городище набралось французов (интендантов и инфантерии) человек до 400, а нас всего лишь около ста. Но налетели мы внезапно, паля нещадно из пистолей и карабинов, лихо рубя саблями, что сразу понудили половину из них в бегство! А остальных привели в полное безрассудство и часть взяли в плен, неподчинившихся расстреляли. Мои два «глока» работали не останавливаясь. Я выпустил по две обоймы и смею уверить, что около тридцати человек французских драгун и карабинеров были на моей совести.
Оставшихся в живых французов мы привели в село и туда же на площадь, притащили отставного майора Вишнёва и его подручных Никифорова и Мартынова.
Подполковник Давыдов снял молохай и, расстегнув на груди зипун, обнажил гусарский ментик, а потом сказал:
-Ну, православные! В чём повинны эти двое, христопродавцев и Иуд?
Народ зашумел столь сильно и нестройно, что невозможно было понять, чего они желают.
-Староста! – крикнул Давыдов. – Чего они заслуживают?
Вперёд вышел мужик с окладистой бородой, снял шапку и поклонился в пояс.
-Ваше степенство! Вы ж сами сказали, что иуды они, а иуд на Руси завсегда..
-Вешают! – закончил Давыдов. – Быть посему борода. Повесить их! Найдётся вкруг вашего села пару осин, на них и вздёрнете. Немедля!
Когда дворовых Никифорова и Мартынова крестьяне увели, перед нами на сельской дороге, остался только отставной майор Вишнев и его крепостные, Давыдов обратился ко мне:
-А что, ротмистр, делать с этим христопродавцем? Не вешать же его тоже?
-Пожалуй, будет слишком! – шепнул я подполковнику. – А вот выпороть его, пожалуй стоит. Будет теперь зваться «поротый барин»! Хорошо хоть у него ни жены, ни детей, ни близких родственников, а то бы со стыда сгорели бы. Только Денис Васильевич, вели отстегать его нагайками казачков, не надо сюда крепостных привлекать, а то мстить им начнёт Вишнёв, со свету сживёт…
-Это ты прав, ротмистр! Эй, Урядник Логинов, выведи ка этого, да всыпь ему двадцать плетей. А ты отставной майор не скули! Радуйся, что я тебя с твоей дворней на суку не вздёрнул, или не расстрелял. А следовало за твои грабежи! Ещё что подобное про тебя услышу, видит бог, вернусь и повешу. Так что сиди здесь у себя в доме и носа не высовывай. Понял?
Семён Вишнёв только хлюпал носом и кивал головой.
После экзекуции отставной майор словно растаял в воздухе, а мы выстроили пленных в колону и уже собирались двигаться к Юхнову не тащиться же с пленными в Скугорево, где мы держали лагерь, но тут подскакали дозорные казаки и доложили, что со стороны села Лосьмино, от Вязьмы движется отряд французских уланов, численность около 2 тысяч всадников, а со стороны, а со стороны Юхнова, через деревню Знаменское приближается более 500 казаков Донского войска, а с ними наши гусары, оставшиеся в Скугорево и ополченцы. Но всё равно нас было почти вдвое меньше чем французов.
Однако такой численный перевес никогда не останавливал Давыдова.
Узнав, что французы остановились, не доходя Лосьмино (скорее всего, ожидая подхода подкрепления, со стороны Вязьмы) мы быстрым маршем двинулись к этому селу. Пленных, с небольшой охраной, отправили в сторону Слободки, для дальнейшего движения к Юхнову.
Пока мы скакали в Лосьмино, Денис Васильевич подозвал меня и сказал:
-Что ж, ротмистр, граф Ильин, друг мой партизанский, нахрапом сей отряд брать не будем! Возьмёшь 30 гусаров со старшим вахмистром Шкляровым и сотню казаков с нового подкрепления, да устроишь засаду на правом фланге. Только выжди! Как только они завяжутся в бой, все и станут думать, что нас более нет никого, тут ты и ударишь! Но скоро и как ураган, чтобы смёл их с пути и сбросил в овраг за селом. Там и будем брать в полон, либо добивать, как уж получиться. Ясно Владимир Васильевич?
-Ещё как ясно, господин подполковник!
-Значит вперёд?
-А то!
Я подозвал вахмистра и казацкого урядника. Объяснил ситуацию, что мы будем оставаться до поры до времени в засаде, а теперь должны скрытно выдвинуться на правый фланг, вдоль небольшой речушки Лосьминки, по опушке леса и подойти вплотную к селу, туда где начинается дорога на Вязьму. Сотню казаков я решил поставить в засаде чуть подальше за селом, чтобы при необходимости отрезать отступающих французов о отступления на Вязьму, а гусар распределил на окраине села, приказав им спешиться и укрыться за избами. Совсем недалеко от нас возвышалась Преображенская церковь.
Вскоре на дороге появились французские уланы, двигающиеся строем по трое в ряду, насколько это позволяла ширина просёлка. Присмотревшись в подзорную трубу, я прикинул, что на нас движется отряд около 2 тысяч человек, при трёх пушках на конной тяге. Во главе колоны я насчитал около восьми человек обер-офицеров и штаб-офицеров.
Я пожалел, что у меня нет артиллерии. Хотя бы пару 6-фунтовых пушек с ядрами и картечью, а ещё лучше 10-фунтовые единороги с гранатами, и я бы посеял панику в рядах французов. Но приходилось довольствоваться тем, что есть под рукой. А в придачу трусостью, а иногда и глупостью врага. (Оказывается французский губернатор, специально послал этот отряд, чтобы разбить партизан Давыдова, а ещё лучше захватить его в плен! Как стало потом известно, Наполеон настолько ненавидел подполковника, что приказал при аресте расстрелять его на месте).
Было также обидно, что перед войной в гусарских батальонах, было всего полтора десятка карабинов, а первая шеренга была вооружена пиками, словно казаки. Конечно сабля, или пика, как оружие никогда не подводили, не то, что огнестрельное, но чтобы применить его, надо было сойтись с врагом в рукопашной схватке. Хотя в этом бою, как потом я сам наблюдал, некоторые казаки умудрялись бросать пики на 10-15 метров, словно дротики, и точно поражать вражеских всадников, на скаку. Я проверил свой «глок-18», чтобы обойма у него была полная. Второй пистолет мне уже не пригодится, во второй руке мне придётся держать черкесскую саблю. Пока мы готовились к встрече с противником, со стороны села раздались отдельные выстрелы из ружей. Не думаю, что на такую глупость пошли гусары, либо подкрепление, прибывшее нам из казачьего полка Попова 13-го. Скорее всего эту стрельбу подняли крестьяне, которые не заметили нас, подошедших к селу, и стрельнув пустились наутёк к лесу. Пришлось моим казакам задержать их на опушке леса, чтобы повернуть назад.
И здесь французы совершили первую глупость. Вместо того, чтобы ворваться в село и выбить нас из него, а потом разметать по полю, а то и перебить, прижав к реке Лосьминке, французский отряд остановился, спешился и, заняв оборону, выдвинул вперёд три пушки. Пушчонки то некудышние, да и стреляли они в основном по церкви, которая виднелась над селом, а и попадали в здание через четыре раза на пятый. Урон нашим партизанам они не приносили нисколько. Как я уже успел рассмотреть, это были 4-х фунтовые полевые пушки генерала де Трибоваля. Если бы это были тяжёлые полевые орудия генерала Мармона, когда он решил переработать орудия под так называемую «Систему XI года» и заменил 4 и 8 фунтовые пушки, на 24-х фунтовые. Тут бы нам пришлось похуже!
Прошло несколько минут и гусары Давыдова выскочили, нещадно паля из пистолей, из Лосьмино, пролетели по полю, благо здесь кругом равнина, ни оврагов, ни холмов, только негустые леса в основном листвяные, а не хвойные.
Я выхватил пистолет, надёжный, тульский известного мне мастера Ивана Полина. Это был пистолет с кремнёвым замком, перезарядкой и магазинной коробкой, встроенной в рукоять пистолета. Конечно это не «глок-18», но по тем временам было довольно современное и надёжное оружие ближнего боя.
Я пальнул в воздух и заорал: «Марш! Вперёд!». Гусары вскочили на коней и тут же полетели из села на французских уланов. То, что те спешились с коней, ещё не значило, что они хорошо укрылись за складками местности, которая кстати была плоская, словно стол. Из леса гигикая выскочили казаки, а за ними бежали крестьяне. Французы даже не смогли подсчитать, какой численностью отряд их атакует, мы нападали на них с трёх сторон.
-Руби их в песи! Круши в хузары! – начал орать я и свистеть озорным, разбойничьим свистом.
Гусары и казаки меня поддержали, и этот моральный натиск французы не выдержали. Отдельными группами они встали вскакивать в сёдла коней, и разбегаться по полю, направляясь в сторону Вязьмы. Наши партизаны были здорово озлоблены и если враг не сдавался, то его уничтожали. Тех кто сдавались, того не трогали и брали в полон.
Первыми была изрублена артиллерийская прислуга у пушек (правда некоторые попадали на землю, бросив оружие, и были связаны подоспевшими крестьянами), больше орудия не сделали ни единого выстрела. Среди французских улан началась паника. Казаки догоняли их, кричали, а коль они не останавливались, рубили с плеча. Причём рассекали от плеча до пояса. Конечно это мгновенная смерть, но и колотые раны были не лучше. Почти такие же смертельные, вот только более мучительные.
Постепенно наши партизаны стали заворачивать уланов обратно к селу и реке Лосьминка, и я видя это понял, что скоро весь отряд сдастся победителям. Правда отдельные всадники пытались всё же вырваться из окружения, но это уже было не важно. Если их подкараулят крестьяне смерть их будет неминуема и мучительна, а у нас ещё имелся шанс, что они выживут и могут вернуться во Францию, Италию, Польшу, Австрию и прочие страны, погибающей сегодня Великой Армией императора Наполеона I. Народная война врага не прощает, это на своей шкуре сумели почувствовать захватчики!
Я вдруг увидел, что некий уланский штаб-офицер, с двумя рядовыми вырвался из нашего захвата и бросился в сторону леса. Он вполне мог уйти от сдачи в плен и даже остаться в живых, но я крикнул старшему вахмистру Шклярову, что гонюсь за ушедшим из кольца офицером:
-Ваше высокоблагородие! – крикнул в ответ Шкляров. – Да бог с ним! Возьмите хоть несколько гусар, либо казаков!
-Некогда ждать! – закричал я, пришпоривая коня. – Пусть скачут вслед за мной.
-Зараз же пошлю! Подождите маленько!
-Некогда! – крикнул я, и двинулся по полю намётом.
Сабля мне уже была ни к чему, а поэтому я кинул её в ножны, ухватился за уздечку и оставил в руке только пистолет «глок-18». Его мне хватит вполне, чтобы захватить трёх всадников, либо расстрелять их. Довольно быстро я приблизился к ним на метров 15 и закричал:
-Stop! Rendeez – vous! Je garantis la vis! Sinon, je vais tirer! (Стой! Сдавайтесь! Гарантирую жизнь! Иначе, буду стрелять!)
Правда мои слова мало на них повлияли. Они стали оборачиваться и стрелять из пистолетов и карабинов. Уж не знаю кто из них, но одна пуля, просвистев над головой, сбила у меня с головы шапку и чиркнула вскользь прямо над виском, срывая кожу и заливая левый глаз кровью из раны. Мне только не хватало, чтобы эти аборигены подстрелили меня в неизвестном мне мире, чёрт те какой вселенной, и бог его знает в какое время. А главное я до сих пор даже не думал, если я здесь умру, смогу ли я вернуться в своё время и на свою землю. Как –то мало об этом задумывался…Если здесь останутся мо и бренные останки, смогу ли я возродиться в другом месте с помощью Книги Света, коей сейчас распоряжается дядя Мадлен, он же профессор Сорель!
И такая меня обуяла злоба, и неприятие этого мира, что я перевёл стрельбу из «глока-18» на автоматический режим и выпустил в удирающих от меня всадников, три очереди по патронов пять каждая.
Всадники полетели с лошадей на землю и я почувствовал, что всадил им по несколько пуль в спину, каждому. Моя лошадь тоже остановила, свой бег, зашаталась и рухнула на землю. Я вылетел из седла, кувыркнувшись через её голову и ударившись почувствовал, что теряю сознание. Последнее, что я увидел (а может мне это показалось!), что мы с Мадлен втянуты в какой-то спиральный лиловый тоннель и летим по нему, распадаясь на молекулы. Потом, как всегда, пришла тьма!
Часть вторая
«Надоело говорить и спорить…»
Глава первая
«И ты, Брут?!...»
И опять неземное небо, с непонятными созвездиями, аромат жжёного масла в светильниках, свежие плотные простыни, ложе с непонятным круглым валиком и надо осознавать, где ты находишься, и опять приспосабливаться к тому месту и времени, куда я снова попал!
Постепенно ум мой стал проясняться! Так всегда бывает с перемещениями. Наконец я стал осознавать, что я потомственный римский патриций из семьи Корнелиев и зовут меня сенатор Марк Корнелий Фабиан, а в соседней спальной, в домусе (особняке) на холме Эсквилиан отдыхает моя жена Антония Корнелия и её сон храняет рабыня Фелица! Не верю я в искренность рабынь, как бы к ним не относился. Хотя в своих рабов Фрикса и Сардоникса я верю. Я дал им ту свободу, которую они не получат в Римской империи. А мой вольноотпущенник Луций Корнелий Идей, - это мой казначей. И лучшего еврея, который умеет считать деньги, а в том числе вкладывать их в мои арендные дома, за которые арендаторы платили около 50000 сестерциев в год, лучшего не представлялось.
Конечно я не грабитель, но так уж тогда жили в Вечном городе и инсулы (многоквартирные дома для бедняков) строились в Риме и сдавались в аренду. Караульные службы «вигилы» совершали ночные обходы и пресекали всякие недовольства и восстания.
Я лёжал, на ложе из кипарисового дерева, украшенного слоновой костью. Цицерон, конечно хотел переплюнуть меня, потому что потратил на один только стол полмиллиона сестерциев, но я решил переплюнуть даже Цицерона и потратил полтора миллиона сестерциев на то, что мне изготовили ложе с инкрустацией из серебра и золота, а так же и прикроватный столик.
Мой друг и собеседник Гай Юлий Цезарь всегда привлекал меня к себе. Консул, диктатор, великий понтифик (то бишь Великий жрец!), родился около 13 июля 100 г. до н.э., а вот умер уже при мне (во всяком случае в этой вселенной!). Он был из патрицианской семьи Юлиев. Последние четыре года был диктатором, назначенным консулами (каждый раз на 6 месяцев, по решению Сената!) После 44 года до н.э. назначен без ограничения срока.
Что бы я мог сказать о Цезаре?
Наверное то, что могу сказать о себе. Я младше его, но никогда не ощущал гомосексуальных домоганий, в чём его осуждают. Вначале я был претором в Риме, а после того, как он отправился на Галльскую войну я был его командующим конницей и помощником диктатора.
После этого вернувшись в Рим меня выбрали в Сенат (конечно с подачи Цезаря, при котором число сенаторов стало 900 человек, более было лишь только при доминате (около 2000 человек).
Я всё никак не могу забыть наше войско, которое завоевывало соседние страны во имя Вечного Рима. Граждане Рима, патриции и сенаторы сидели в городе и ждали радостных известий от армии Цезаря, когда он покорял Европу и даже Английские острова во славу Рима. А я ведь ходил во главе его легионов.
Мы выходили из Рима в несколько легионов. Легион – 3600 человек, 10 когорт по 360 легионеров. А когорта – это 3 манипулы по 120 человек. Манипула строилась в 10 шеренг и занимала 35 футов по фронту, 46 футов в глубину, а от человека до человека это составляет 5 футов. (Древнеримский фут (pes) – 11, 5 дюйма).
Тактика была тоже, довольна интересна, но выгодна для своего времени. Лучше всего! Атака по склону, а сблизившись на 20 шагов, из двух первых шеренг, залп из дротиков, затем схватка на мечах. Если враг не дрогнул, задние ряды тоже запускали дротики. Пилумы, тяжёлые пехотинцы дротики не бросали.
Тяжелее всего было сражаться с парфянами, народом к востоку от Эльбруса, наследников иранских племён с примесью скифской крови. Этих мы боялись более всего. Они не вступали в непосредственную схватку, но осыпали издалека стрелами и исчезали в степи. Потом появлялись тяжелые конники с длинными копьями и мощными луками, и опять осыпали нас стрелами и поражали копьями, а потом тут же исчезали. Это было самое странное и самое страшное кочевое воинство.
Я, как командир кавалерии, (и, согласно, приказа Цезаря!) не ввязывался в эти мелочные схватки. Моя кавалерия (эквиты), когда в легион входило 300 всадников. Они делились на турмы по 30 человек. Командовал турмой – декурион.
Но нам было приказано поддерживать лёгкую пехоту (а может они поддерживали меня!) велитов с дротиками и мечами.
Тяжёлая пехота была вооружена получше (шлем, щит, доспехи, короткое копьё – пилум, короткий меч – гладиус).
Впереди шли молодые гастаты, второй ряд принципы, а триарии (то бишь ветераны) были в последнем ряду. В манипулах около 2 центурий под командой старшего центуриона.
Когда мы располагались в лагере, я как командир легиона (а иногда и нескольких!) звался легат. У меня были трибуны, префекты лагеря, примипилы – центурионы первого копья. Вообще-то центурион – это командир сотни легионеров.
Кроме этого, если вам неизвестно: аквилифер – легионер несущий орла, сигнифер – казначей центуриона, опцион – помощник центуриона, тессерарий – помощник опция, декан – командир 10 солдат, корницен – трубач, тубицен – тот, кто трубил на тубе, буцинатор – трубач на буцине, вексиллярий – несущий штандарт (вексиллиум).
В этот день за два дня до мартовских ид (15 марта 709 года римской эры) я проснулся довольно рано, но ещё раньше меня проснулась моя супруга Антония Корнелия, которая проскользнула ко мне в кабикулу (спальню) и нырнула в постель. Тут же её рука скользнула под тунику и стала пробираться к набедренной повязке.
-Возлюбленная супруга моя, Корнелия, - удивился я, усмехаясь, - чего ты желаешь?
-Мой благочестивый муж, Марк, - улыбнулась она, - ты не погружался в моё лоно уже неделю. Я изнемогаю от желания!
-Какого?
-Ильин! Брось финтить! – разозлилась Мадлен. – А то могу заговорить и по другому!
-Так бы сразу и сказала, - усмехнулся я опрокидывая её на спину. – Только слишком не кричи, мы с тобой в другой эпохе и даже в другом мире. Нас могут не понять!
-А мне это, Ильин, уже давно надоело…
-И учти, что контрацептивов здесь тоже нет!
-Пусть тебя это не беспокоит! Только предупреждай заранее, когда у тебя возникнут такие желания…а уж я, как-нибудь с этим разберусь!
-Вот что значит мудрая женщина!
-Практичная! Главное, чтобы это было в удовольствие…
-А это действительно в удовольствие?
-Молчи, Ильин! А то рассержусь и уйду…надолго!
-Умолкаю. Иди ко мне. Как только древние римляне спали на этих валиках вместо подушек?
-А я тебе сейчас покажу.
Через полчаса я уже поднялся. Честно говоря надоело мне мыться в лохани, а потому прошёл через атриум, где раб охранявший большой бронированный сундук с хитроумным замочным механизмом, бросился мне в ноги Раб этот назывался atriensis, но я не обратил на него внимание и сдуру бросился в бассейн. Раб просто онемел от увиденного, но не подал вида, а мне, честно говоря было на всё наплевать. После такого омовения я заглянул на кукину (кухня) велел приготовить мне завтрак и принести в таблинум (кабинет хозяина). Мои рабы уже привыкли к чудачествам хозяина. Я редко принимал пищу в триклинии, только когда приглашал гостей, а когда оставался один любил принимать пищу в одиночестве.
Сегодня я собирался быть в амфитеатре, тем более, что Цезарь предупредил, что будет меня ждать там, а потом он пригласил меня на свою виллу. От такого трудно было отказаться. Сегодня намечались большие игры, а тем более, если ты приглашён в ложу диктатора. Сначала планировались гонки на колесницах. 12 заездов по 7 кругов. Затем сражение 2 отрядов гладиаторов по 24 человека тупым оружием. Потом на арену должны выпустить животных (страусов, жирафов), которых должны перебить лучники. Единственного осуждённого на смерть должен был раздавить слон, а в заключение 12 гладиаторов будут биться насмерть, пока из них останется в живых только один человек. И только Цезарь решит даровать ему жизнь, а возможно и свободу, что случалось крайне редко.
После обеда я отправился в балинею, то бишь в баню (не хватало мне ещё шляться по общественным термам, статус не позволяет) в своём домусе. Я не спеша разделся в подитарии, посидел там, потом пошёл в тепидарий – сухую, горячую комнату. И всюду меня сопровождали меня верные рабы Фрикс и Сардоникс. Хотя свободу я им даровал, но они не хотели уходить от меня, а как бывшие гладиаторы, ещё и служили мне телохранителями. Правда я и сам мог за себя пострадать! Но не дело это патриция и сенатора. После всех этих предварительных приготовлений я проскользнул в кальдиарий, самую горячую комнату римской балинеи (правда это не 2000 С в финской бани, но тоже остатки виноградных возлияний выгоняет достаочно прилично!), но очищает прилично!. После пропниглия (парилки), я окунулся ещё раз в палестре (бассейне) и устроился отдыхать в фригидарии (холодной комнате для отдыха), где сидел и потягивал любимое мне фалернское вино, янтарного цвета из Кампании.
После бани я пошёл в таблинум и сидел читая египетские свитки, о древней магии и их богах! В дверь постучали и вошёл казначей Луций. Не всегда он любил показываться перед моими глазами. «Деньги не любят света, но о них должен знать хозяин!» - так всегда любил говорить он.
-Хозяин! – заговорил Луций. – Я пришёл сообщить вам…
-О состоянии моих денежных средств, Луций? – перебил его я.
-Конечно я могу сказать и об этом, с доходами у вас всё в порядке. За последний год, считая от ноябрьских ид, доход с учётом всех расходов составил 152845 сестерциев…Но я пришёл к вам хозяин не за этим.
-Тогда почему же, Луций?
-Я знаю вы очень дружны с диктатором, Божественным Гаем Юлием Цезарем, и наверное даже больше, чем дружны…
-И что с того? Об этом в Риме знают почти все!
-Вот поэтому я говорю вам, что у меня есть сведения, которые заинтересуют вас, господин,…
-Хватит величать меня, Луций! Говори толком!
-Говорю, хозяин!
-Слушай, перестань меня так величать!
-А как?
-Юпитер его знает! Зови меня, Луций, просто Марком…
-Не смею это, господин!
-А коль я повелю, посмеешь!
-Если вы, хозяин, повелите, то я лбом стену для вас прошибу…
-Прошибать не надо, а вот подобострастие можешь позабыть, мне это не надо, я хочу разговаривать с нормальным, свободным гражданином Рима, а теперь будь добр, выражайся пояснее…Говори, что хотел сказать!
-Вот, что я хотел сказать. Против Божественного Цезаря составлен заговор…
-С какой целью?
-С целью его убийства, устранения диктатора.
-С чего ты это взял?
-Да всё очень просто! Заговорщики считают, что власть одного это нарушение государственного строя. Все они считают, что аристократия, демократия и монархия должны быть слиты воедино. А если у власти стоит тиран, то его надо убить, как это сделал Сервилия Агалы, покончивший с тираном и предотвративший восточное рабство.
-Откуда, ты всё это взял, Луций! Уж не воспалённый ли ум твоего воображения придумал это?
-Клянусь Венерой! Всё, что я говорю правда!
-Тогда выкладывай, откуда ты это знаешь и что знаешь вообще.
-Хорошо, хозяин! Я ведь вхож во многие дома, по делам финансовым. Веду переговоры с казначеями богатых патрициев, да порой и с самими знатными горожанами и сенаторами. Да вот я только возлияния не люблю и богу Бахусу не подвержен. А вот другие очень даже пристрастились к виночерпию, это здорово развязывает языки и человек не помнит, о чём он говорил с собеседником, и почему. Вот я и заприметил, давно уже, летящего филина, а это значит быть беде. Тогда слава Святозарному Юпитеру, я и стал прислушиваться ко всем чужим разговорам, которые говорятся во хмелю. И вот, что сумел узнать. Группа сенаторов, во главе с Гаем Кассием Лонгином захотели свергнуть Цезаря и даже умертвить его. Когда я говорил с вольноотпущенниками Лонгина, то оказалось, что вокруг него собралось до 80 сенаторов. И в их число, как я выяснил входят главные участники заговора: Децим Юний Брут Альбин, Гай Кассий Пармский, луций Тиллий Цимбер, Марк Эмилий Лепид, Публий Туруллий, Пакувий Антистий Лабео, Гай Сервилий Каска, Луций Туллий Кимвр, Луций Корнелий Цинна, Гай Сенций Сатурнин, а последнее время к ним присоединился Марк Юний Брут…
-Что ты лжёшь! Не может Марк Брут пойти против Цезаря! Ведь он ему словно сын. Мать Брута, Сервилия, была близка к Цезарю много лет, а теперь и её дочь Юния Третья находится близ Цезаря. Да Юлий полностью полагается на Брута!
-Значит зря он на него полагается. Марк Брут последнее время получал письма, без подписи, где его величали наследником мифического Брута, устранившего многих царей и ему пророчили такую же судьбу. Вот и переманил Кассий его на свою сторону, возможно даже решивший поставить Брута во главе заговора.
-Не могу в это поверить, Луций!
-А ведь это правда, хозяин!
-И что же нам теперь делать?
-Надо предупредить Божественного Цезаря…
-А если он не поверит?
-Необходимо его в этом убедить!
-Это будет сделать очень трудно…
-Но ведь вы хозяин будете сегодня с Цезарем в амфитеатре, а потом в гостях у него на вилле, самое время убедить его, что диктатору угрожает опасность…
-Что ж можно попробовать, если конечно получится…
-Надо хозяин! В противном случае, чует моё сердце начнётся гражданская война, и к чему это может привезти неизвестно. Во всяком случае, от этих раздоров ничего хорошего не жди…Я бы на вашем месте попробовал действовать через Кальпурию, жену Божественного Юлия, по видимому он прислушивается к её мнению!
-Вот уж врядли, Луций, Цезарь будет прислушиваться к словам и советам своей жены…Хотя может быть благодаря, прекрасной богине Венере, слова жены и подействуют благоприятно на Нашего Отца Отечества. Во всяком случае, если всё то, что ты мне говорил правда, есть смысл попробовать убедить Цезаря, ходить с 24 ликторами для охраны, как и положено диктатору.
-Не думаю, хозяин! Есть у меня подозрения, что нападение будет сегодня. Убить диктатора на улице, либо в амфитеатре, а может и в собственном домусе, - это самое лучшее. Что будем делать?
-Ничего особенного, Луций, если ты мне не лжёшь.
-Помилуй господин! А зачем? Ты сделал всё, чтобы я приблизился к тебе, а ещё даровал мне такое право…Ты ведь хозяин, знаешь, что в Риме живёт более половины греков, а самаритян ничтожество, но после этого ты меня всё ж приблизил к себе. За то, я по гроб жизни…
-Ладно, Луций, готовь паланкин, о десяти рабах! Я с Корнелией отправляюсь в амфитеатр. Пронесут?!
-Подберу самых сильных рабов, а то и ещё четверых добавлю…
-Поедешь со мной! И пошли рабов Фрикса и Сардоника к вилле Цезаря. Пусть оденутся, как гладиаторы мармиллоны, и ждут меня, но и не забудут прихватить трезубец и сеть, словно они могут быть и ратиариями.
-Хозяин! Может ещё набрать гладиаторов…
-А зачем?
-Чтобы было надёжнее!
-Ты видел, как я с врагами расправляюсь?
-Видел! Спаси меня Марс, благочестивый!
-Тогда и молчи! Я может сам божество!
-Будь благословен. Марк Корнелий Фабиан!
-Молчи, Луций! Готовь паланкин.
В амфитеатр мы прибыли, когда игры уже были в полном разгаре. В первых рядах, как и положено сидели сенаторы, жрецы, авгуры и магистраты. Девы-висталки занимали почётные места прямо напротив ложи диктатора. Чуть выше сидели почётные римские граждане, а ещё выше располагался плебс.
Когда мы прибыли в амфитеатр, уже произошло сражение двух отрядов по 24 гладиатора. 24 тяжело вооружённых фракийцев с небольшими круглыми щитами и кривым мечом. Они как всегда прокричали: «Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!». Поначалу (чтобы завести публику) они дрались тупым оружием.
Мы прибыли тогда, когда на арене стали появляться шесть ратиариев (retiariil-рыбаки), которые из оружия имели только трезубец и сеть. Против которых бились шесть мирмиллонов (mirmillon – рыбка), с коротким широким мечом и овальным щитом. В живых останется только один, и то если его помилует Цезарь! Я не любил эти гладиаторские бои насмерть! Другое дело, если человек борется с хищным зверем. Это допустимо, но всё же некрасиво, когда люди натравливают этого зверя на бойца. Очень некрасиво! Однако деваться нам было некуда.
Юлий Цезарь, заметил меня и поднявшись с кресла, помахал рукой , приглашая в свою ложу. Мы с Корнелией поднялись туда, где кроме Цезаря сидели его жена Кальпурния, Марк Брут, и дочь Сервилии, Юния Третья.
-Привет тебе, мой друг Фабиан! – улыбнулся Цезарь. – Надеюсь ты знаешь, тех кто сидит в моей ложе? Приветствую тебя и несравненная Антония Корнелия.
-Конечно знаю, мой Цезарь! Мне хотелось бы поговорить с тобой…наедине!
-Конечно! Но сначала давай посмотрим схватку гладиаторов. Ты на кого ставишь?
-На себя!
-Вот как! И почему?
-Потому мой божественный Цезарь, что я могу умертвить их всех в одно мгновение.
-Вот как! – рассмеялся Марк Брут. – А мне кажется, доблестный сенатор Марк Фабиан, ты не сможешь управится с ними не только в час, но и в одну стражу. Может желаете поспорить на это, воин? Думаю они убьют вас, мой патриций, гораздо быстрее.
-Не перечь, Марк! – сурово сказал Цезарь. – Ты пытаешь оскорбить моего лучшего друга.
-Каюсь, диктатор! Я переступил границу. Но слава благочестивой Юноне, я искренне сожалею. Прошу меня простить! – лицо его улыбалось, но глаза излучали непередаваемую злобу.
Тогда-то я и понял, что Луций Идей был прав.
-Когда мы сможем поговорить? – шепнул я на ухо Цезарю.
-Хвала богам! Друг мой Фабиан, приедем ко мне в домус, поужинаем, тогда и поговорим. Хорошо?
-Хорошо! Давай смотреть состязания.
-А вот это, клянусь Юпитеру Громовержцу, правильные слова!
Я смотрел на Цезаря. Уж не знаю чем он мне приглянулся, но он был мне по душе. Я видел перед собой человека высокого роста, завёрнутого в тогу, светлокожего, хорошо сложенного. Лицо чуть полноватое, глаза чёрные. У него довольно рано появилась лысина, и он зачёсывал волосы с затылка на лоб. И тут как нельзя кстати, он воспользовался правом носить лавровый венок, который скрывал эти огрехи в причёске. А заодно и закрывал отсутствие волос на голове. Сидел он сегодня, в амфитеатре в сенаторской тунике, с бахромой на рукавах и слегка её подпоясанной.
Многие говорили, что он очень энергичен, способен быстро реагировать, как военноначальник, да я и так знал это. Цезарь действительно мог одновременно делать по нескольку дел: писать, читать и диктовать сразу четыре письма, разным секретарям. У него была сумасшедшая память. Умел плавать ( что в те времена было особым умением), ездить на лошадях. Он практически не пил вина, даже разбавленного водой, но однако скупал геммы, посуду, статуи, картины, рабов, в этом была его страсть.
Кто-то его хвалил, кто-то критиковал. Катулл в своих стихах его высмеивал, а Марк Туллий Цицерон, (политик, философ, оратор), до самой смерти его хвалил. Говорят, что Цезарь был распущен. По тем временам это было обычное явление. Ему приписывали много связей. В том числе гомосексуального явления, но кто иногда не был в этом не прав (намекали на «пассивную» связь с Никомедом Филопатром). Я в это никогда не верил! Имея связь с женщиной мужчина не может хотеть другого мужчину, и наоборот.
Правда Цезарь иногда страдал от эпилепсии, головных болей и лихорадки, но это врядли смогло привести его к гомосексуализму.
В одном из городов, куда он входил победителем жители кричали: «Прячьте жён, ведём мы в город лысого развратника. Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии!». Но я ни разу не слышал, чтобы Цезарь насильно брал к себе дев, возможно это были его солдаты…
А у меня сохранились пожалуй двое его лучших высказываний: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме!» и «Жребий брошен, Рубикон перейдён!». Они до сих пор тешат мою душу.
Был он человек необыкновенный!
Вот и се6йчас мы сидели в амфитеатре, но мне кажется Цезарь не очень любил смертельные бои. Этого он, как и я, достаточно повидал на войне.
Ничего интересного на арене не происходило. Два ратиария запутали в сети мармиллона и добили его своими трезубцами, в то время, как два мармиллона перерезали сеть ратиария, а заодно и его глотку. Бой не представлял никакого интереса. Поэтому я наклонился к Цезарю и сказал:
-Не отправиться ли нам на пир, Великолепный?
-А что делать с гладиаторами?
-Пощадить!
-Но их ведь ещё трое?
-А кто помешает это сделать диктатору…брось жезл на арену, лично мне эта схватка надоела. Видимо Луциан из Капуи, поставил не самых лучших воинов, вот кого надо наказать!
-Ты как всегда мудр и прав, Фабиан!
Цезарь выбросил на арену жезл и поднял большой палец правой руки вверх. Одни из зрителей весело закричали, другие стали кричать, что их лишили зрелищ.
Цезарь возложил часть тоги на голову, поднял руку вверх в виде приветствия, и дождавшись тишины заговорил:
-Ланиста Луциан поставил неподготовленных бойцов. Я ухожу, но надеюсь, что он доставит удовольствие гражданам Рима! И не дай, Великий Юпитер, если вам не понравятся его бойцы. Тогда в следующий раз он сам будет сражаться на арене! Аве!
Толпа разразилась долгими восторженными криками. Кому не понравится, если сам хозяин школы гладиаторов будет сражаться на арене. Люди почти всегда завистливы и безжалостны, даже если этому воину будет уже далеко за 60 лет.
Вот так и закончились наши сегодняшние увеселения. Мы в сопровождении слуг вышли из цирка и направились к паланкинам. Да. Конечно, можно было можно было сесть с Цезарем и в один, но честно говоря, я уселся в свой, чтобы пожалеть плечи рабов. Слуги бежали с двух сторон паланкина, держа в руках зажженные факела. Паланкин Цезаря двигался несколько впереди, а я стал поглядывать в полированное серебряное зеркало, что творится сзади, словно почувствовал что-то. И в скоро понял, что это не напрасно. Незаметно, но очень очевидно, своим намётанным глазом я понял, что за нами следят. Для древнего мира прилично, но для 21 века неквалифицированно. Я насчитал, по крайней мере, около десяти человек. Куда им до бывшего сотрудника ГРУ, мне хотелось выскочить где-нибудь за углом и перемочить всех этих придурков, античного толка. Только воспитание не позволяло!
Вскоре под полыхание паланкина мы добрались до виллы Цезаря, на окраине Рима. Он всегда любил уединение.
Очень скоро мы возлежали в триклинии перед низкими столиками, уставленными всевозможными яствами. На еду патриции не тратились! Печенье в виде животных: птиц, колец, пирамид и венков. Пироги – творожники, миндальные, фруктовые. Яйца павлиньи, перепилинные, страусинные. Стоит щёлкнуть пальцами принесут из них и омлет, либо яичницу. Свинина жареная и тушёная (говядина была не в ходу!). Колбаса луканская, копчёная свиная со специями. Зайцы, поджаренные в печи с соусом из перца любистока, тимьяна, душицы, семян укропа, сильфия, семян дикого гулявника, вина, поджаренного миндаля, фиников, мёда и уксуса, оливкового масла, гарума и дефрутума для цвета.
Тут же на столе на блюдах из красной глины с матовой поверхностью возлежали рябчики возлежали рябчики, журавли, каноки с Болеарских островов, султанки, куры из Родоса и Нумидии, гуси, утки из Павии, павлины из Вавилонии, фазаны из Колхидии. Дымилась печень перекормленного гуся. Отдельно на блюдах благоухали осётр, треска и лаврак, жаренные на гриле. Чуть поодаль лежали жаренные форель, рыба-попугай, тунец и сваренные морские гребешки. А к блюдам с устрицами был придвинут соус из перца, любистока, яичного желтка, гарума, оливкового масла, мёда и вина.
Из овощей Цезарь предпочитал более всего (как признаться и я) спаржу в овощном рагу, свежие огурцы, сырую капусту с уксусом и мангольд с горчицей. Эх, сейчас бы томатов! Только где их взять, до открытия Нового Света!
Зато фруктами, хоть заешься! Груша, черешня, слива, гранаты, айва, виноград, яблоки, персики, абрикосы – ешь хоть целый год! Не говорю уж о грибах! И белых, и цезарских, и шампиньонах с трюфелями!
А вот вино пили в основном разбавленное водой. Правда употребляли и такое, чёрт их возьми через бронзовое ситечко! По мне так хряпнуть 150 граммов сорокоградусной, чтоб по желудку раскатилось, и никаких болезней! Так то вот полезней! Куда ж древние римляне супротив нас! Тьфу! Однако, если честно говоря, глинтвейн мне нравился, так называемый conditium paradoxum, куда добавлялись мёд, перец, лавр, финики, шафран и варилось очень долго. А из вина больше нравилось белое цекубское, янтарного цвета фалернское из Кампании, а ещё соррентийское и альбанское.
Мы сняли тоги и облачились в одежду для приёма пищи, synthesis. После первого блюда, нам поднесли чашу с водой. Отвратительная привычка бросать на пол кости, листья скорлупу орехов, косточки вишен, слив и абрикосов, но куда было деваться, коль так было положено в Древнем Риме.
Не успели мы приступить к трапезе, как перед нами выбежали танцовщицы и заиграли лиры. Потом выскочили акробаты с дрессированными обезьянами, а следом появились и фокусники.
Выпивая бокал фалернского, я сказал Цезарю:
-Ты не следишь, как следует за Брутом! Тебе это не кажется?
-Брось, Фабиан, ты не прав!
-Нет, это ты не прав, Цезарь! Ты ничего не понимаешь.
-Что я должен понять?
-Ты должен понять одно. Тебя хотят убить! Это до тебя доходит! Цезарь! Ты хоть что-нибудь понимаешь!
-Фабиан! Ты сошёл с ума!
-Нет, друг мой! С ума сошёл ты! Ты ничего не видишь, дальше своего носа. Оглянись вокруг! Тебя хотят убить!
-Откуда тебе это известно, Фабиан!
-Похоже это уже всем известно в Риме, кроме тебя…
-Я никого не боюсь!
-А зря! Твой Марк Брут и числится в числе заговорщиков!
-Да ты с ума сошёл! Брут! Он мне всем обязан, он мне предан…
-В этом и есть твоя ошибка. Тебя вводят в заблуждение твои близкие и твои друзья. Но поверь мне, я тебе ничем не должен, и не завишу от тебя, в некотором смысле. Поверь хоть мне!
-Я никого не боюсь, Фабиан! Ты напускаешь какой-то туман, пойми хоть это…
-Нет! Это ты Цезарь пойми! Где твои друзья: Марк Брут, Марк Красс, Цицерон, Луций Цимбер, Марк Антоний и даже твой внучатый племянник, Гай Октавиан? Ведь ты же приглашал их всех на этот пир? Скажи, почему их нет? Ни одного!
-Правда! – пробормотал Цезарь. – А где моя жена Кальпурия?
-Об этом не беспокойся! Она с моей Корнелией, рассматривают, подаренные мною украшения. Я всегда подозревал, что для женщин примерять их, гораздо приятнее, чем сидеть с мужами на пиру. Оставь их в покое…
В это время вошёл раб, внёс блюдо и огласил:
-Свиное вымя, фаршированное морскими ежами!
Я уже был сыт и устрицами, вместе с мясом сони и фламинго. Но более всего мне понравилась кабаниха, начинённая живыми дроздами, в окружение поросят из теста присосавшиеся к ней. Когда тушу взрезали, птицы выпархивали изнутри и летали по комнате, пока им не удавалось выбраться наружу. Я уже попробовал и фруа-гру, гусиную печень, и попробовал кусочек зайца под соусом, а также пару фаршированных соловьёв, рубленными потрохами, мятой, сельдереем, чесноком, гвоздикой, перцем и кориандром, и в каждой птице лежало по большой сливе.
В это время я заметил своего раба Фрикса, одетого мирмиллоном, словно гладиатор, выглядывающего из-за плотной портьеры. Он кивал мне головой и ударял по рукоятке короткого меча.
Я понял, кое-что случилось.
-Прости, Великолепный! – сказал я Цезарю. – Но я вынужден оставить тебя на время…
-Фабиан! – рассмеялся Цезарь. – Ты перепил? Так не стесняйся, для этого не надо выходить наружу…
-Нет! Мне надо дать указание своим рабам.
-А! Тогда приходи скорее…
Я накинул на себя тогу, и прикрыл голову. Тога у меня была приспособлена для того, чтобы в её складках я сумел упрятать и «глок 18» с глушителем и метательные ножи и сюрекены. И быстро подошёл к Фриксу и спросил вполголоса:
-Что скажешь, Фрикс!
-Господин…
Я уже давно заметил, что рабы называют своего владельца именем «господин», а вольноотпущенники, которые продолжают оставаться в семье, величают своего благодетеля «хозяин»! Будь так!
…Мы, как вы и говорили следили за южной стеной виллы с Сардоником…
-И что?
-Через стену перемахнули человек двенадцать. Все одеты, как гладиаторы, но я в это не уверен…
-Почему?
-Господин! Чует моё сердце, это не рабы, я уж уверен, да и Сардоникс так сказал!
-Кто же это?
-Толи охрана патрицеев, толи вовсе легионеры из числа когорт Рима.
-Ладно, Фрикс, не трусь! – сказал я. – Их точно десять?
-Десяток я видел точно! Но может через другие стены и ещё другие перемахнули. То, господин я не ведаю…
-Разберёмся! Держитесь сзади за мной, что б со спины не подошли! Ясно?
-Конечно!
-Тогда пошли!
Я двинулся через фауцы (коридор), который соединял перисталь с атриумом. Атриум (крытый двор со световым колодцем) имел множество колон подпирающих крышу, а также множество скульптур во весь рост, стоящих вдоль стен. Я сразу заметил, что за колонами, прячутся какие-то люди, также за скульптурами и в нишах. Хоть и старались они прятаться тщательно, но мой намётанный глаз сразу их заметил. Фрикс и Сардоникс тоже бесшумно двинулись за мной, прячась вдоль стены.
Я шёл совершенно свободно, но был настороже, дожидаясь когда эти люди отважатся напасть на меня. Ведь не двинутся же они сразу в триклиний, убивать Цезаря (а то, что они забрались сюда именно для этого, я не сомневался!), да оставят меня за спиной.
Конечно у Цезаря в домусе было десятка три рабов и рабынь, но это были не воины. Были с ним ещё с десяток ликторов, но они со своими фасциями скорее служили парадной стражей, мало могли оборонить своего начальника.
Первый из них, видимо не выдержал напряжения, и выскочил на меня справа из ниши. Я успел разглядеть его. На нём была туника с короткими рукавами, кираса и портупея. На правом бедре, короткий испанский меч, а на левом паразониум (широкий кинжал). На ногах подбитые гвоздями сандалии. Да! Он был похож на легионера, не хватало только шлема, щита, поножей на ногах, да длинной шерстяной накидки. Это конечно не был гладиатор и на раба он не походил. И действовал, как заправский римский воин. Выхватив одновременно меч и кинжал, он бросился ко мне, считая, что зарезать безоружного патриция, не будет представлять особого труда.
Он не учёл одного, что я не собираюсь схватиться с ним в схватке (хотя и тогда бы, я сумел бы его одолеть). Откуда знать римскому легионеру, что такое, бой на ножах, боевое самбо, либо восточные единоборства.
Я просто скинул с головы тогу, распахнул её. Там под туникой был широкий кожаный ремень, на котором было закреплено холодное оружие. Я метнул в него нож, метров с шести, угодив прямо в горло пониже кадыка.
Он захрипел, и рухнул на пол, пытаясь вытащить нож из горла. Меч и кинжал выпали из его рук и, звеня, покатились по плиткам атриума.
Заслышав этот шум, все нападавшие, выскочили из своих укрытий и бросились на нас. Тут стало вовсе не до шуток.
Я выхватил ещё два ножа и метнул их во врагов. Одному нож угодил в грудь, прямо против сердца, второму пробил печень. Краем глаза, я увидел, что Фрикс и Сардоник схватились в схватке. Причём Сардоник уже запутал своего врага сетью и вонзил трезубец ему в живот. Фрикс, тоже довольно прилично, дрался на мечах с рыжим верзилой и успел ранить его в руку, которая плетью повисла, вдоль тела.
Таким образом передо мной оставалось ещё семь человек, и они находились уже в некоторой растерянности. Всё равно я не стал медлить, выхватив «глок 18» с глушителем, я открыл огонь. Раздались негромкие хлопки. Завидев двоих с дротиками (не хватало, чтобы они метнули их в меня!), я пустил им по пуле в голову. Остальных пятерых, я расстрелял, пустив кому пулю в сердце, кому в голову, кому просто в грудь. Через десять секунд всё было кончено. Фрикс тоже перерезал горло своему противнику.
Я осмотрелся и увидел, что в живых остался легионер с трезубцем в животе, да тот которому я пробил печень. Они катались по полу и громко стонали. Этих можно было ещё допросить и разузнать, кто послал их на виллу Цезаря.
-Сардоник! – сказал я. – Вытащи с трупов мои ножи, и отмой их от крови.
-Слушаюсь, господин.
Я уже было собирался отправиться к Цезарю, как он сам появился во внутреннем дворике.
-Друг мой, Фабиан! – сказал он, слегка покачиваясь. – Что здесь за шум? И откуда эти трупы?
-А вот это, Великолепный я бы тоже хотел узнать, кто они, и кто их сюда послал. Здесь ещё двое пожалуй смогут ещё говорить.
-А зачем их послали на мою виллу, Фабиан?
-Ну это мне как, раз понятно! Чтобы тебя убить.
-Неужели? Не верю?
-А пойдём их самих расспросим…
Мы с Цезарем двинулись к тому легионеру, который был опутан сетью, и всё пытался вытащить трезубец из своего тела, причиняя себе этим, ещё большие страдания. Завидев нас, он успокоился и затих.
-Кто твой хозяин, легионер? – спросил я. – Если расскажешь всё диктатору, то умрёшь быстро и безболезненно. В противном случае…
-Ты знаешь кто я? – спросил Цезарь.
-Знаю, о Великолепный! Я воевал под твоим командованием в Галлии, -прохрипел легионер.
-В каком легионе?
-Аквилейский легион IX. Я был деканом в первой манипуле.
-Помню! – задумался Цезарь. – Значит ты был со мной с самого начала…Мне кажется я тебя припоминаю. Ты стоял в пятой шеренге, на правом фланге в нашем первом сражении с веллитами!
-Точно так…- удивился легионер.
-Ты предал меня солдат! – нахмурился Цезарь. – Так хоть скажи зачем ты здесь и кто тебя послал.
-Я не знал…- тяжело задышал легионер. – Я охраняю виллу в Помпеях…Нам сказали нужно убить хозяина этого дома. Я даже не старший, старший тот, что лежит с перерезанным горлом…
-Так кто твой хозяин? – прервал я его.
-Луций Тиллий Цимбер!
Я посмотрел на Цезаря. Тот стоял потупившись и только крутил головой.
-Вы все слуги Цимбера? Больше здесь никого нет? – спросил я.
-Нет! Нас только пятеро из Помпей, остальные здесь из Рима. Только они не говорили кому они служат. Без них мы бы этот домус и не нашли бы. Больше я здесь никого не видел…
Цезарь, ничего не говоря, развернулся и ушёл в дом. Я не пошёл за ним, мне надоело его уговаривать, приводить доказательства и его полный фанатизм.
Ко мне подошёл Фрикс, протянул чисто вымытые ножи. Я показал ему на раненного и черкнул пальцем по горлу. С трезубцем в животе, ему уже всё равно не выжить.
В это время к нам подошёл клиент Цезаря, который занимался домашними делами. Он сказал, что его хозяин удалился в кабинет (таблинум) и просил его не беспокоить, а его послал, чтобы с рабами прибраться в атриуме. Я кивнул головой и посоветовал погрузить тела убийц на повозку, закрыть рогожей и, как окончательно стемнеет, сбросить тела в Тибр. Как говорится концы в воду! За ночь река унесёт их далеко от Рима, да их, и искать никто не будет. Таких бедняков, а то и всадников, каждую ночь скидывают в воду, и ничего. А что может произойти!
Я не стал смотреть, как рабы грузят трупы, а рабыни начинают отмывать пол от крови. Добиваться встречи с Цезарем, сегодня, тоже было бесполезно. Раз уж он обиделся, либо огорчился – надо выждать, отец отечества всегда был отходчив.
Я приказал рабам готовить паланкин, а сам пошёл на женскую половину домуса. Ещё издали я услышал весёлый смех. Значит моя Корнелия (а в другом мире Мадлен) уже набралась, да видать не одна, а с женой Цезаря Кальпурией. Во времена Республики, такое не приветствовалось, за это жену можно было выдрать до полусмерти. Плебеи так и делали, а вот среди патрициев, если жена начинала пить, с ней разводились, просто выбрасывали голой за порог.
Когда я зашёл в комнату, смех и разговоры замолкли. Корнелия посмотрела на меня осоловелыми глазами, но увидев мой злобный взгляд, тут же протрезвела.
-Что-то случилось, Марк? – всё же заплетающимся языком, спросила она.
-Ничего страшного, Цезарю надо поработать, да и мне пора, заняться бумагами для Сената. Пошли! До встречи Кальпурия, передавай привет мужу.
-А, подарки? – вдруг встрепенулась Кальпурия.
-Благодарю! Не беспокойся, у нас всё есть. Нет только времени!
Мы сели в паланкин, и 12 рабов понесли нас по улицам. Впереди шли вооружённые Фрикс и Сардоник. Корнелия сидела напротив меня и всю дорогу молчала. Даже в домусе, она вылезла из паланкина и побежала к себе в комнату также молча.
Только, когда я разделся, умылся и улёгся на ложе, и даже почти стал уже засыпать, ко мне на ложе, проскользнула Корнелия. Она прижалась ко мне и зашептала на ухо:
-Ильин! Ну что ты злишься…
-Корнелия! Я Марк Фабиан!
-Да брось! Неужели ты думаешь, что нас могут подслушивать, а тем более понять, что мы говорим, даже если мы будем по-русски?
-Разведка ведётся с времени появления человечества! А добыча информации, это первое её назначение…а разыскать специалиста по славянским языкам, даже в Древнем Риме, вполне возможно, или я сказал бы более вероятнее.
-Даже, если мы находимся в параллельном измерении?
-Тем более! Откуда нам знать, может здесь, уже в древние века, существуют электронно-подслушивающие устройства?
-Не смеши меня…Фабиан, - сказала она на латыни.
-Так-то лучше, Корнелия…
-Хорошо, расскажи, что тебя мучает?
-Гай Юлий Цезарь – диктатор и отец отечества!
-Почему?
-Надеюсь ты помнишь историю?
-Более, чем ты думаешь! Завтра в день мартовских ид, а по-нашему 15 марта 709 года римской эры, его должны заколоть в Сенате заговорщики. Нанести более 23 ран кинжалами, то есть римскими стилосами. Только после этого он умрёт.
-Правильно! Так вот я хотел предотвратить это, но разве Цезаря в этом убедишь. Он упрям, как критский бык.
-А может этого делать и не надо? Пусть всё будет, как будет.
-Я бы и не стал, но…Неизвестно, сколько мы ещё здесь задержимся. А теперь вспомни, что случилось после гибели диктатора.
-Если вкратце…Антоний собирает толпу римлян, чтобы взять под контроль Рим. Но Цезарь назвал наследником своего внучатого племянника Гая Октавиана, завещав мощь когномена, и сделав одним из самых богатых граждан в Республике. А поэтому Октавиан, заодно, унаследовал лояльность большинства населения. Октавиану было всего 19 лет, но он оказался хорошим политиком. Пока начались гражданские войны и Антоний разбирался с Децимом Брутом, Октавиан укрепил свои позиции. Не хочу читать тебе лекции по истории, скажу только Триумвират в составе Антония, Октавиана и Лепида разбили Брута и Кассия в битве при Филиппи. После поражения Марк Брут покончил собой. Прах его доставили матери, а голову отправили в Рим Октавиану, но корабль, который вёз её потерпел крушение.
Позже Марк Антоний женился на любовнице Цезаря, Клеопатре, намереваясь, что богатый Египет сможет главенствовать над Римом. Поэтому вспыхнула третья гражданская война между Октавианом и Антонием с Клеопатрой. Антоний был разгромлен при Акциуме. Оставшись один среди победителей, Октавиан становится первым римским императором под именем Август.
-Весёленькая история! – пробормотал я. – Не хотелось быть втянутым в эти гражданско-военные дрязги.
-А ты не втягивайся! – высунула мне язычок Корнелия.
-Вот и не буду! – разозлился я и опрокинул её на спину.
Плохо, что в древнеримском домусе отсутствуют двери между комнатами, да ещё почти никакой звукоизоляции. Так что крики и стоны Корнелии, наверное были слышны даже на улице. Древнеримские матроны терпели всё, стиснув зубы, но Корнелия была другой женщиной, да и совсем другого мира. Заснули мы с ней далеко за полночь.
Проснулся я когда солнце было уже высоко, а Корнелии рядом со мной уже не было. Я встал и стал заниматься обычными делами, которыми занимается хозяин. Позванный в таблинум, где я и находился после завтрака, мой казначей Идей отчитался о финансах и расходах по дому. Потом пришёл ещё один мой клиент, приехавший вчера из провинции, и рассказал мне, что там происходит, какие новости, слухи, и как идёт хозяйство на моей загородной вилле.
Всем этим я думал заглушить моё тревожное состояние. Но незнание происходящего, хуже тревог и опасностей. А посему я все же решил отправиться в Сенат. Одевшись и прихватив своё оружие, я позвал рабов и усевшись в паланкин, мы двинулись вперёд. Под медленное покачивание я начал дремать, но тревога от этого не убавилась, а наоборот усиливалась.
Вскоре паланкин опустился на землю. Я выбрался наружу и оказался перед входом в Сенат. Наверх вели мраморные ступени, но высокие двери были ещё не заперты и с двух сторон от них стояли стражники. Значит заседание ещё не началось, а скорее всего просто не состоялись, судя по времени дня. Солнце катилось к закату.
Я поправил свою белую тогу, одновременно прощупав пояс с ножами и «глоком 18», под мышкой. После чего медленно и величаво стал подниматься по ступеням.
Уже издали я услышал какой-то гул, словно на морской берег накатывали волны. Я двинулся прямо в зал заседаний сената, мимо театра Помпея. Зайдя в зал, я сразу увидел этот беспорядок. Некоторые сенаторы сидели в креслах амфитеатра, некоторые были в обморочном состоянии, другие ходили по залу, словно о чём-то напряжённо думая, третьи метались, крича и бормоча. Но больше всего сенаторов столпилось в левой стороне зала, возле статуи Зевса. Когда я подошёл к ним, они медленно расступились. Видно уже нагляделись на это зрелище. На лицах одних была видна неподдельная скорбь, на других явное безразличие, третьи просто злорадно ухмылялись.
На полу, прислонившись к постаменту статуи и свесив голову набок, лежал бывший диктатор Рима, отец отечества, римский бог – Гай Юлий Цезарь! Он был весь залит кровью от многочисленных колотых, одна из которых даже была видна на щеке, тога была с него сдёрнута, а золотой лавровый венец лежал рядом с ним. Теперь на его голове отчётливо была видна плешь. Руки и ладони были изрезаны, значит он всё-таки сопротивлялся, даже без оружия. А на лице застыло спокойное выражение, словно у статуи, даже в открытых глазах было видно согласие со всем случившимся. Фатум!
Я отступил в сторону и оглядел всех присутствующих сенаторов. Тех заговорщиков, о которых мне донёс, мой вольноотпущенник Идей здесь видно не было: ни Альбина, ни Брута, ни Лонгина, ни Лепида, ни Кимвра, ни Сатурина, ни остальных прочих. Здесь мне делать было нечего, а поэтому я направился к выходу.
Перед самыми воротами, откуда-то сбоку выскочила фигура в белой тоге, накинутой краем на голову. Сандалии простучали по полу и фигура на ходу обернулась. Мне сразу бросились в глаза рыжие волосы и злобная усмешка на лице Марка Брута. Кроме того он поднял кулак правой руки над головой с опущенным большим пальцем вниз. Так выказывают пожелание смерти гладиаторам на ристалище.
Меня трудно вывести из равновесия, но сейчас я вспылил. Выхватил нож и что было силы, метнул его в правую ягодицу, чтобы посильнее его унизить. Раздался сочный звук удара стали в мясистую часть, дикий вопль, а затем вой и скулёж. Брут, прихрамывая на правую ногу, понёсся вперёд с удивительной быстротой, настолько быстро, что когда я спустился вниз по ступеням на площадь, его уже нигде не было видно. Да я и не стал его искать, я ведь не убийца, чтобы гоняться за ним по кровавым следам. Если бы хотел, то убил бы его сразу.
Через полчаса я был уже дома. Меня давно ждала Корнелия.
-Что? – только и спросила она.
-Мёртв! – ответил я.
-Боже! – сказала Корнелия и едва не начала креститься. – Что же теперь будет с нами? Ведь станут преследовать всех приверженцев Цезаря…
-Возможно…а может и нет!
-Я боюсь, Ильин, боюсь…очень.
Корнелия прижалась ко мне так сильно, что я при всём желании, я не сумел бы её оторвать от себя
Да мне и не хотелось.
Я обнял её и стал гладить по спине, а потом целовать в прохладные, мягкие губы, пахнущие мятой и ещё непонятно чем.
Так я и стоял прижавшись к её губам, с закрытыми глазами. Голова моя вдруг закружилась, что я испугался грохнуться в обморок. Но постепенно я понял, что это кружится не моя голова, а кружимся мы с Мадлен, поднимаясь всё выше и выше. Сквозь закрытые глаза, стал проникать яркий свет, отдавая оранжевыми, жёлтыми и красными тонами. Я понял, что это такое. Потом вихрь закружил всё сильнее и сильнее, пока не наступил чёрный мрак и сознание покинуло меня.
Глава вторая
«Роза красная моя…»
Оказаться сразу на поле битвы мне ещё никогда не приходилось. Был понедельник 22 августа 1485 года и находился я в благословенной Англии на равнине Рэдмур (которую впоследствии назвали Босвортское поле), сам король Ричард III остановился на постоялом дворе в Атерстоуне.
Я, это милорд Ричард Иловер 4-й граф Солсбери и мой отряд в 1200 человек, из которых 400 рыцарей, 500 пикинеров, то есть копейщиков, 200 лучников и около ста арбалетчиков. Конечно мой отряд был незначительным по сравнению с войском короля в 10000 бойцов, либо отрядом Томаса Стэнли в 6000 человек, или даже Генриха Тюдора, насчитывающего 5000 воинов, из которых большинство было французских наёмников, а остальные люди Тальбота и дезертиры из армии Ричарда.
Мне эти армии поодиночке разогнать и труда не представляет. Я своих бойцов не один день натаскиваю, это истинные воины, не тот сброд, что насобирал король Ричард и иже с ним другие. Может только французские наёмники могут противостоять мне, но и те, если начнут их мять, как следует, побегут только пятки будут сверкать.
Во времена этой династической войны между Ланкастерами и Йорками военное дело было поставлено на самую примитивную основу. Одна династия Плантагенетов, но воюют промеж собой. ( это уже потом в 19 веке Вальтер Скотт в повести «Анна Гейерштенская», на основе пьесы Шекспира «Генрих VI» назвал эти войны Алой и Белой розы). Это вам не Столетняя война, где английские лучники воевали с французскими рыцарями и убивали их на повал за 250 метров. Здесь сражались англичане с англичанами. А лучники здесь оставались не у дел. Рыцари конечно были тяжёлой атакой. Броня! Но их было мало, да и были они неповоротливы, а кроме того я изготовил арбалетные стрелы, которые могли пробить даже их стальные пластины лат. А уж если кто подскачет с кистенём, либо с булавой, да вдарит по шлему, то голова может расколоться, как орех.
В таком случае пехота становилась более перспективной в рукопашных схватках и следует, что люди вооружённые копьями, пиками, или алебардами становились главным ядром войн.
Конечно в таких войнах более всего решал порыв военачальников, которые вели в бой бойцов, правда некоторые придумали разные хитрости, вроде того, как Уорвик использовал металлических ежей против вражеской конницы, но и это не прокатило.
Честно говоря, за эти тридцать лет противостояния, эти войны были не столь кровопролитные и носили скорее характер детских шлепков расшалившихся ребятишек. А вот сегодня наконец всё должно было решиться. На случай боевых действий я соорудил кое-что из того, что ещё не было изобретено К 1485 году. Был у меня при замке, в деревушке знатный кузнец, да ещё механик. Вот им я и заказал: в первую очередь доспехи и латы, облегчённые для себя, не просто из обычного железа, а и из специальных сплавов, о которых пришлось вспомнить. Далее решил я усовершенствовать свою артиллерию, правда пушек на мой отряд было всего шесть, да ручниц с десяток (это что-то вроде мелких пушек, стрелявших с рук, прототип аркебузы) вот и поручил я им двоим отлить полые чугунные ядра, начинить их порохом с селитрой и установить, короткие фитили. Теперь мои ядра будут поражать не одного-двух человек, а гораздо больше, если разорвутся на мелкие осколки в толпе воинов. Кроме того я заказал механику подзорную трубу, который кстати был ещё и отменным стеклодувом, и по заказу и чертежу сумел изготовить мне линзы и отшлифовать их. Конечно подзорные трубы, в виде телескопов, что предписывались ещё Галилео Галилею, начали строить только 16 веке, а военные стали приглядываться к ним только в начале 17 века. Но сегодня в начале 15 века я построил, с помощью своих людей, самые примитивные подзорные трубы 5-7 семикратного увеличения, и только для себя, я изготовил, почти 20-кратную, раздвижную.
Ну, а кроме того, как всегда, у меня имелись свои ножи, сюрекены и два «глока-18» с глушителями и дополнительными обоймами. Конечно 10000 армию я не побежу, то сотню из них прикончу наверняка, а если притом из начальствующего состава, то остальные разбегутся просто так.
Вот и посудите, что мне теперь делать!
Я пока сидел ночью 22 августа в своей палатке, на левом фланге от Нортумбеленда, недалеко от дороги. Накануне Ричард III, Развернул свои войска на вершине, с запада на восток, справа Норфолк (отряд, либо «баталия») копьеносцы и 1200 лучников, в центре Ричард с 3000 пехоты. Люди Нортумберленда, были на правом фланге с 4000 пехоты.
Я стоял поодаль и никому не подчинялся, но знал, брось я своих воинов и они сметут всё, что я им прикажу.
Не хочу вникать в подробности всей эпопеи этой баталии, они изложены историками в разной вариации, но просто приведу скрупулезные факты, не основываясь на их предыстории.
Генрих Тюдор высадился в Уэльсе 7 августа 1485 года, в бухте Мил-Бэй с армией всего из 4500 солдат. В основном это были французские наёмники, где он и провёл последние 14 лет, живя в Бретани и Франции. Далее он двигался через Англию, вербуя себе сторонников. Кое-кто отказал ему, в ранее обещанной поддержке (в Шропире в Уэльсе), перейдя через горы Уэльса в Шрусбери его поддержали, потом в Шропшире, а в Стаффорде он встретился с сэром Уильямом Стэнли. В Личфилде, на мосту Уорсли он договорился с ним о совместных действиях. Потом Генрих Тюдор двинулся к Атерстоуну, где и остановился, дожидаясь армии РичардаIII.
И вот теперь обе армии стояли на при равнине Рэдмур, дожидаясь утра и начала сражения.
Я вышел из палатки, возле которой стояло двое часовых. Своих людей я обеспечивал и пищевым и денежным довольствием, а посему служили они исправно, не то, что наёмники Генриха Тюдора, которые едва не взбунтовались в Англии, из-за неуплаты их услуг. Но им во время предоставили деньги и они остались в армии Генриха.
Было тепло, светила полная луна и небо было полно звёзд…Только вот небо было совершенно не наше! Господи! Ну, как мне надоело шляться по этим параллельным мирам, и, стараясь, не вмешиваться в их историческую действительность, а то бог его знает, что произойдёт в противном случае. Время и пространство может настолько искривиться, неизвестно даже куда меня ещё занесёт в таком случае.
Пока я об этом размышлял, послышался стук копыт, крики часовых, ответы на пароли, и к моей палатке подскакало с десяток всадников, среди которых я узнал Ричарда III короля Англии и его ближайшего доверенного друга виконта Лоувелла. Остальные были просто сопровождающие из его свиты.
Король Ричард, маленький и худой мужчина, 32 лет не обладал крепким телосложением, как все Плантагенеты. Но постоянно занимаясь состязаниями, он довёл себя до определённой мужественности, крепкости духа и твёрдости и стальной силы рук.
Соскочив с коня, и звеня латами, он подошёл ко мне.
-Приветствую вас, лорд Иловер!
-Рад видеть вас, ваше величество!
-Пойдёмте, лорд Иловер, мне надо переговорить с вами…
-Прошу! – сказал я.
Король прошёл в мою палатку, а на пороге обернувшись, сказал:
-Прошу, нас с лордом не беспокоить! Никому!!
Я задёрнул полог и мы оказались наедине.
Ричард III, бывший герцог Глостерский, уселся в кресло, а я, налив ему в кубок анжуйского, примостился на свою походную кровать. Король осушил кубок залпом, немного помолчал и заговорил.
-Завтра лорд Иловер с утра начнётся битва. Я это знаю точно. Не знаю только , чем она закончится, но я верю, что победа будет за Йорками. Иначе зачем я король Англии, если не верю в победу свою и своей партии. В битву я пойду с короной на голове, и если потеряю корону, то только с головой.
-Зря вы так говорите, ваше величество!
-Я знаю, что говорю, лорд Иловер. Все уже забыли, что я вместе с младшими братьями, спасался от этих войн в Утрехте, Нидерландах, все забыли, как верно я служил королю Эдуарду IV, как я сражался в Шотландии и брал Эдинбург, как я принёс клятву верности Эдуарду V. Но после того, как епископ Батский, сообщил Тайному совету, что лично венчал Эдуарда IV с леди Элеонорой Батлер 1-го графа Шрусбери, и этот брак не был расторгнут к моменту венчания с Елизаветой Вудвилл, парламент издал «Акт о престолонаследовании». По которому престол переходил ко мне, как к единственному законному наследнику. С этого времени и пошли все эти слухи о моих злодеяниях…Началось всё с казни Гастингса, обвинённого в измене и перешедшего на сторону Елизаветы, и участвовавшего в заговоре против меня. 6 июля 1483 года, как сейчас это помню, я был торжественно коронован и велел выпустить всех заключённых из темниц. Вы помните это милорд Ричард Иловер 4-й граф Солсбери?
-Я всё помню, ваше величество! Но какое это имеет отношение к предстоящему сражению.
-Подождите немного, лорд Иловер! И вы услышите всё, что я доверюсь рассказать вам.
-Слушаю вас, ваше величество…
-Итак! После того, как я поехал объезжать свои владения, вдруг пошли слухи, что я отдал приказ задушить обоих принцев в их постелях, а тела зарыть под лестницей в Тауэре. Потом меня стали упрекать в том, что я казнил герцога Бекингема, который строил планы моего свержения с престола, с целью выдать старшую дочь Эдуарда IV, Елизавету за Генриха Тюдора. Они уже подняли восстания в нескольких графствах, но из-за моих энергичных действий мятежники разбежались, а главари были схвачены. Совсем недавно, меня обвинили в убийстве жены Анны Невилл, с целью жениться на дочери Эдуарда, Елизавете. Абсурдное предположение! Вы ведь сами знаете, что готовили, послов о заключение брака с Иоанной Португальской. Кроме того, я до сих пор ношу траур о моей любимой умершей супруге.
-Мне всё это известно, ваше величество! Однако…
-Подождите, лорд Иловер! Сейчас я хочу рассказать вам о главном. Но прошу вас поклянитесь, словом рыцаря, что вы всё услышанное сохраните в тайне и выполните то, что я вас попрошу!
-Клянусь Святым Дунстаном, ваше величество! И если моё слово, вам о чём-то ещё говорит…
-Ни слова больше, милорд! Именно поэтому, вам одному я могу доверить мою (и не только мою ) тайну, иначе меня бы здесь не было…
-Слушаю, ваше величество! И клянусь в точности выполнить всё, что вы мне прикажете.
-Это очень серьёзно, сэр Ричард, мой благородный друг и очень тайно! Ты знаешь, что у меня была младшая сестра Урсула Йоркская, которая умерла во младенчестве?
-Естественно, я помню об этом , ваше величество!
-Так вот! Она не умерла!
-Как!?
-Не нравится мне эта твоя палатка, лорд Иловер! Даже через стены Тауэра, можно кое-что услышать, а здесь через этот холст и того подавно. Пойдём пройдёмся, рыцарь, подальше от людских глаз, а более того от их ушей!
-Пройдём, ваше величество! Здесь неподалёку есть поляна в лесу, за болотцем, я её приглядел. Туда к нам никто скрытно не подберётся, чтобы подслушать наш разговор…
-Вот и хорошо! Идём!
Мы вышли из палатки. Было тихо, только небольшой ветерок, гулял по кронам деревьев, да светила полная луна и было необыкновенно тепло.
Телохранители и мои и короля, подскочили на ноги, но я их остановил.
-Будьте здесь, и не вздумайте идти за нами. В случае чего я протрублю в рог! Так что будьте начеку!
Мы с королём Ричардом двинулись через густой кустарник, обходя островки из дубов, лип и сосен. Не прошли мы и ста ярдов, как вышли на открытую поляну с небольшим холмом, поросшим высокой густой травой, ни деревьев, ни кустов на ней не росло. От света луны всё было, как на ладони. Мы поднялись на холм и уселись в траве, так что нас совершенно не было видно издалека. Король с минуту молчал, а потом тихо заговорил:
-Вот такая моя тайна!
-Ваше величество! Но как так получилось и почему? Ведь её же похоронили, мать её хоронила…
-Послушайте меня, лорд Иловер! Когда родилась Урсула, 22 июля 1455 года, к моему достославному родителю, Ричарду Плантагенету, 3-му герцогу Йорскому, заявилась какая-то женщина, из Эдинбурга и заявила, что она святая, а направил сюда её стопы, сам Господь! Местная шотландская ведьма, заявила ей, она знает, что грядёт большая беда, для Английского королевства и для правящей династии. Весь народ погибнет и Британские острова исчезнут, потому что в королевской семье, родилась девочка, в которую вселился дьявол. Только её смерть предотвратит грядущие бедствия!
-Ваше величество! Это безумие! Бред грязной ведьмы! В это нельзя верить…
-Но она рассказала всё об Урсуле! И то, что у неё на шее под волосами, три родинки, в виде трёх шестёрок – 666! Число дьявола! Но если не поспешить, эти родинки исчезнут! Дьявол хитёр и тогда уже ничего не докажешь…
-И что же случилось?
-Я тогда был ещё мал, года три мне всего было. Так, что я про это узнал позже, как раз, после того, как мой отец был убит в битве при Уэйкфилде, и мы с Эдуардом IV вернулись из Голландии. Вот тогда мать мне обо всём и рассказала.
-Что она рассказала?
-Родитель мой покойный, хоть и был истинным наследником Плантагенетов, высокий, мускулистый, сильный (не то, что я), храбрый, бесстрашный, настоящий воин, но…была у него одна слабость, страсть, как верил всем предсказаниям, легендам и боялся разных ведьм и колдунов. И в этот рассказ, мнимой святой поверил сразу и безоговорочно. Ричард Плантагенет, поспешил явиться к моей матери Сесилии в замок Ладлоу и застал её в трауре. Она не сказала, кто и как, а главное почему предупредил её, о нависшей над моей младшей сестрой Урсулой опасности. Но моя мать, была женщиной набожной, доброй и мужественной. Поэтому она и решила спрятать мою сестру, увезя её подальше, а сама стала искать в округе и нашла в одной из деревень, умершего младенца женского пола, и подменила её на Урсулу. А для достоверности и наклеила на затылок коричневую смолу, в виде трёх родинок. Так оно и случилось, что мой отец, в своём безрассудстве, потребует не только показать, что младенец женского пола, но и что у него присутствуют родинки.
Убедившись, что это так, он велел похоронить тело без причастия, за стенами замка, в могиле, покрыв её большим камнем, без всяких надписей.
-Понятно! И что было дальше?
-Моя мать, вместе с кормилицей и слугой, спрятала Урсулу в небольшой деревне, подальше от замка, а потом когда та подросла, отправила её в Лондон. Там народу больше, а значит и затеряться проще. А затем, когда Урсуле исполнилось 25 лет, она отправила её в замок Эшби в Лестершире…
-Если я не ошибаюсь, ваше величество, этот замок находится неподалеку отсюда.
-Да! В каких-то 15 милях, от того места где мы сидим с тобой сейчас, и столько же на северо-запад от Лестера. Первым владельцем этого замка, правда тогда это был фамильный особняк, был Ален де Паррэ, выходец из Бретони. Затем с 1470 по 1480 год замок оставался в руках короны. Именно тогда Сесилия и упрасила своего сына, короля Эдуарда IV, поселить здесь свою «молодую родственницу», и обеспечить её слугами и надёжным опекуном. Эдуард подарил замок Уильяму, лорду Гастингсу и даже дал разрешение на сооружение бойниц, достройки большого зала, помещений для развлечений, к северу от главной башни. Был также посажен парк и сад. Вот в этом замке Эшби, теперь и находится моя сестра Урсула Йоркская!
-Зачем вы это мне рассказали, ваше величество?
-Ты знаешь, что лорд Гастингс, был обвинён в измене и казнён. Было установлено, что он участвовал в заговоре (вместе с королевой Елизаветой) против меня, но никто не знает, в чём состоял этот заговор! Гастингс, каким-то образом раскопал историю с Урсулой, которую теперь зовут Мэри Кларк, и заявил мне, что предаст дело огласке, если я не откажусь от короны. Что мне оставалось делать? Кроме того епископ Батский, Тайный совет и большинство парламента, требовали, чтобы я принял корону. Пришлось подчинится…
-И что теперь?
-А теперь лорд Иловер, Урсула осталась одна в замке Эшби. Там остался кастелян, несколько служанок, слуг и пятеро стражников. А сегодня со мной захотел встретиться Генрих Тюдор…
-Что?!
-Я тоже удивился, когда от него явился герольд с этим посланием. В нём говорилось, что Генрих, готов даже прибыть ко мне на постоялый двор в Атерстоуне. Я подумал, что он хочет мира, а может даже и подчиниться законному королю Англии… И мы встретились, я гарантировал, что он не будет пленён, не будет подвержен насилию и отпущен на волю, когда ему того заблагорассудится. Но оказывается разговор пошёл совсем о другом.
-О чём же, ваше величество?
-Генрих Тюдор, намекнул, что знает истинную причину обвинения лорда Гастингса в измене и его казни. Потом он предложил не начинать битву, а пропустить его к Лондону. Мне он сохранит жизнь, а после моего отречения от престола, даже передать под мою власть весь север Англии. Я чуть было не вспылил, но вспомнив своё обещание, поблагодарил его с усмешкой за такую высокую честь, и попросил, чтобы он быстрее отправлялся восвояси. Не понимаю, чем их всех, так заинтересовала эта история моей сестры Урсулы. Ведь предсказания этой ведьмы из Эдинбурга так и не сбылись.
-Возможно, ваше величество, это связано с династическими интригами, либо нынешней политической ситуацией в государстве?
-Возможно, этого я не знаю. Не будем гадать, лорд Иловер, но у меня к вам есть большая просьба!
-Я всё выполню, ваше величество! Клянусь!
-Завтра состоится битва. Я это понял по глазам Генриха Тюдора. Чем она закончится неизвестно. Конечно, плох тот полководец, который сомневается в своей победе, значит он уже проиграл сражение. Силы моего войска превышают армию Генриха, если только 6000 солдат Уильма Стэнли сохранят нейтралитет. Лорд Стэнли врядли выступит против меня, зная, что в моих руках его старший сын Джордж, а вот сэр Уильям Стэнли известная лиса. Он уже несколько раз переходил из одного лагеря в другой, от Ланкастеров к Йоркам, и обратно. Ещё меня смущает граф Нортумберленд…
-Чем же, ваше величество?
-Сначала Перси были сторонниками Ланкастеров, и графа даже заключили в тюрьму, однако Эдуард освободил его, и после этого Нортумберленд стал служить Йоркам. Эдуард хотел передать ему власть над севером, но я сделал его лордом Восточного Марша, а север отдал своему племяннику Джону, графу Линкольну. И вот теперь боюсь, что Генри Перси мог затаить обиду, и как он поступит в этой ситуации, я не знаю.
-Ваше величество! Как же вы собираетесь вести сражение, с таким ненадёжным военачальником, и непонятным союзником?
-Мне отступать некуда! Либо с короной на голове, либо с головой в кустах. Ладно сейчас не об этом. Теперь о моей просьбе. Вот лорд Ричард Иловер, граф Солсбери патент. Теперь вы являетесь владельцем замка Эшби, и должны в ближайшее время вступить в его владение, дабы обеспечить его защиту, и защиту и покровительство, его обитателей. Вам это понятно?
-Да чего уж там, ваше величество! Вы желаете, чтобы я охранял и защищал вашу сестру, Урсулу Йоркскую.
-Именно так! На вас, лорд Иловер, я могу полностью положиться, поэтому и доверил эту тайну.
-От кого же её придётся защищать?
-Признаться, я и сам не знаю…пока. Но защищать её видно придётся, это такое у меня предчувствие недавно возникло.
-Я понял, ваше величество! Но ведь завтра, как вы предполагаете, состоится сражение…
-Вот насчёт этой битвы. Вас я оставляю в резерве. Сколько у вас людей?
-1200 бойцов и шесть пушек.
-Хороший отряд! Сколько нужно человек для обороны замка?
-Я думаю, ваше величество, что такой замок, защитить при осаде, хватит человек пятьсот, а остальных я могу передать под ваше командование. Лишние люди в замке тоже не нужны, для них надо иметь продовольствие, воду, оружие… Я возьму для обороны замка 200 рыцарей, 200 лучников и сто арбалетчиков. А вам передам 200 рыцарей под командованием рыцаря виконта Лоувелла, 500 пикинеров с командиром Уолтером Холтоном и шесть пушек.
-Принимаю. А вас прошу в сражение не ввязываться, ни при каком исходе боя. Это приказ!
-Понятно, ваше величество. Я готов!
Король Ричард передал мне свиток патента и мы направились назад в лагерь.
Утро 22 августа 1485 года над равниной Рэдмур выдалось тихим и туманным. Туман покрыл белой пеленой всё вокруг, скрывая друг от друга не только врагов, но и окружающую местность, лишь только верхушки деревьев были видны в тумане.
Затем солнце показалось из-за деревьев и его лучи стали растворять туман. Солнечный диск поднимался всё выше, а туман редел всё быстрее.
Наконец над равниной послышались голоса, стал слышен звон оружия, топот лошадиных копыт и громыханье доспехов.
Свой оставшийся отряд в 500 человек (остальные 600 бойцов, ушли ещё ночью, вместе с королём Ричардом к его отряду), я расставил таким образом, что в центре стояли рыцари, на одном фланге лучники, а на другом, дальнем от всей армии и ближнем к дороге к Барлстоуну – арбалетчики.
Рано утром я собрал командиров. Сэра Джона Уолша (рыцари), Джона Кендалла (лучники), Эндрю Рэтта (арбалетчики). Когда я объявил, что мы остаёмся в резерве по приказу короля, это их здорово приободрило. Ещё я объявил, чтобы оружие держали на изготовку, но при любом раскладе, мы отправляемся в замок Эшби, в качестве гарнизона. Чтобы лошади были готовы, запряжены в повозки. Лошадей не хватало, так что часть солдат поедет в пяти повозках, а остальные (лучники и арбалетчики) сядут по двое на одну лошадь, благо добираться будет недалеко.
Наш лагерь располагался на довольно высоком холме, поэтому я, сидя на лошади, да ещё имея подзорную трубу, видел поле боя, как на ладони.
Вот и началось сражение (как потом оказалось, оно длилось всего около двух часов). Я увидел, как Генрих Тюдор двинул свои войска вперёд к холму Эмбион, где располагалась армия короля Ричарда, но упёршись в болото, им пришлось повернуть налево. В это время воины Ричарда ринулись на них с холма. Но как я успел заметить пошли навстречу только два отряда: самого короля Ричарда и герцога Норфолка. Отряд графа Нортумберленда, стоявший неподалёку от нас, не тронулся с места. Пока не было видно и солдат Уильяма Стэнли.
Граф Оксфорд, командующий армией Генриха, разделил своих солдат на три шеренги, с интервалом в 10 футов (3 метра), кавалерию поставил на флангах. Значит будет давить всей массой. Генрих Тюдор, судя по его знамени, вместе с оруженосцами отошёл в тыл. Сейчас бы королю вывести артиллерию вперёд (даже мои шесть пушек с разрывными снарядами), да жахнуть по этой массе, то они бы все тут же и разбежались бы. Но я увидел, что королевская артиллерия дефилирует вокруг болота, словно выискивая себе позицию для стрельбы.
Захотелось помчаться туда, да надавать им по мордасам, поставить пушки, да открыть беглый огонь. Но приказ есть приказ, а поэтому я остался на месте, продолжая наблюдать за ходом сражения.
И вот наконец обе армии столкнулись. Грохот сражения докатился до нас. Стали слышны даже выстрелы, скорее всего из ручниц, но один залп уж точно был пушечный. Пикинеры были выстроены в две шеренги и соблюдали хоть какой-то строй, для чего способствовали их длинные копья. А вот рыцари дрались какой-то россыпью. Лучники тоже не выстраивались в шеренгу, а сгрудились некой толпой, но это была специфика стрельбы из лука.
Постепенно трава была вытоптана людскими ногами и конскими копытами, и не просто вытоптана, а даже вырвана с клочьями, и потому над местом схватки, стала подниматься пыль. Шум всё более усиливался, теперь стали слышны вопли, стоны, крики. А звон и скрежет оружия стал почти непрерывным, сквозь которые едва слышалось ржание коней.
Но вот в самом начале схватки, вдруг наступило какое-то затишье, а потом я заметил, что некоторые солдаты королевской армии, вдруг начали драпать с поля боя (только потом я узнал, что был убит герцог Норфолк, самый опытный и храбрый командир, короля Ричарда).
Граф Оксфорд стал теснить королевских рыцарей и солдат. Я понял, что сейчас должно что-то произойти.
От отряда короля поскакало сразу несколько всадников к графу Нортумберленду. Скорее всего Ричард требовал помощи, но я увидел, что и на сей раз, ни один человек из этого отряда, не двинулся на помощь. Напротив, из задних рядов люди по одному, по два стали дезертировать, убегая, побросав оружие, и скрывались в ближайшем лесу.
Наблюдать весь ход сражения через подзорную трубу было не очень удобно. Выхватывались только отдельные участки схваток, либо конкретных групп людей, которые были видны довольно отчётливо, не смотря на то, что моя подзорная труба, была довольно примитивной. От того места, где располагались остатки моего отряда, до места схватки было около полутора миль, но бой постепенно приближался к нам, а потому находясь на высоком холме, да ещё на открытой местности, я видел всю картину сражения. В подзорную трубу я смотрел только тогда, когда отдельные схватки привлекали моё внимание.
Прошло уже более часа, когда я заметил, что король Ричард решился переломить ход сражения в свою пользу и бросился в атаку на врага. Сначала я увидел, как королевское знамя рванулось вперёд, и посмотрев в подзорную трубу, я увидел короля в его доспехах и короной на голове, поверх шлема. За ним рванули рыцари и королевские стражники. На удивление, но поначалу эта атака удалась. Этот отряд прорвался через строй солдат графа Оксфорда и добрался до Генриха Тюдора в окружении телохранителей. Небольшой отряд Генриха принялся стремительно отступать вдоль болота в нашу сторону. Я наблюдал, как лично король убил знаменосца Тюдора, некоего сэра Уильяма Брэндона, сбросив на землю штандарт Генриха. Теперь уже самому Генриху пришлось драться с королём, пока телохранители не встали между ними, и не оттеснили Ричарда.
И вот в это время я заметил, что со стороны Дадлингтона бросился в атаку, во фланг короля Ричарда, отряд Уильяма Стэнли. Наконец-то этот ренегат решился, чью сторону он принимает. Теперь против 800 стражников короля, сражалось около 6000 солдат Стэнли и телохранители Генриха.
Исход был предрешён!
Если бы король Ричард в бою с графом Оксфордом, ушёл бы в оборону, направив на врага всю артиллерию (которой кстати так боялись ланкастерцы!), он мог свободно уничтожить весь отряд врага. Ведь издревле известно, что нападающие теряют в 4-5 раз больше живой силы, чем обороняющиеся. Разметав войско графа Оксфорда, можно было нападать и на Генриха Тюдора, и тогда уже Стэнли побоялся выступить на стороне ланкастерцев. Да наверное и граф Нортумберленд тогда бы присоединился к победителю.
Но теперь солдаты короля гибли один за другим, отступая к болоту. Наконец я увидел, что королевское знамя, которое всё время качалось на ветру, словно пьяный, упало на землю, и я понял, что всё кончено и короля уже ничто не спасёт. Конечно, как истинный рыцарь, он будет сражаться до последнего, падёт на поле брани, но в плен не попадёт никогда.
Ко мне подсказал сэр Джон Уолш.
-Милорд! Что же нам теперь делать? – растерянно спросил он.
-Что делать? То, что нам приказано, труби сбор, будем отходить. Это сражение проиграно. И живо, пока эти дураки не кинулись чего было на нас.
Я последний раз взглянул на поле брани, и ещё успел увидеть в глазок подзорной трубы короля, без шлема, окружённого валлийскими копейщиками. Он отчаянно размахивал мечом, и кажется, что-то кричал в гневе, но вскоре исчез, и я видел только вражеские спины. Потом копья взметнулись вверх, и над полем брани пронёсся радостный вопль.
Я несколько опасался солдат графа Нортумберленда, которые стояли неподалёку (слава богу, что нас разделял овраг, хоть и не глубокий), но после этого победного крика, услышанного и ими, я увидел, что они просто бросились врассыпную, не обращая на нас никакого внимания. Хотя без казусов конечно не обошлось.
Едва мой отряд начал выстраиваться в походный строй: впереди отряд рыцарей (хотя если честно рыцарское звание имело не более 30 рыцарей, остальные оруженосцы, либо тяжеловооружённые воины из мелкопоместных дворян), за ними лучники и арбалетчики, а замыкали колону пять повозок, где были сложены припасы, оружие, имущество (в том числе и казна с моим казначеем!) под охраной моих солдат.
В это время от отряда Стэнли, очевидно увидев мой штандарт, но не разбирая, кому он принадлежит, но зная, что мы находимся близ лагеря бывшего короля Ричарда, отделилось всадников сорок и поскакали в нашу сторону, в порыве победной эйфории. Я понял, что просто так их не остановить, уходить от них походной колонной уже не успеть (да ещё чего доброго отобьют повозки с казной и добром!), я дал команду сэру Уолшу начать движение, а сотне лучников во главе с Джоном Кендаллом, остаться, спешиться и изготовиться к стрельбе. Сам я тоже остался с ними, отъехав на коне за цепь стрелков. Не глядя на то, что перед ними выстроилось сто лучников наизготовку всадники неслись во весь опор, сломя голову, словно не ведая страха.
За 250 ярдов (около 225 метров) Кендалл скомандовал дать залп и стрелы взметнувшись ввысь обрушились всадников. Несколько человек рухнули на землю, ещё несколько лошадей покатились по траве, ломая людям руки, ноги и сворачивая шеи. Но скачущих воинов это не остановило, они стали выкрикивать девизы, вопя во весь голос, что ещё более усилило панику в отряде графа Нортумберленда, да такую, что я побоялся, что солдаты кинутся через овраг к нам, под защиту лучников.
За первым залпом последовал второй, и ещё несколько человек полетело наземь, но я успел заметить, что много стрел отскакивало от брони, не причиняя всадникам никакого вреда. Конники приближались, стрелы били уже напрямую и более прицельно, всадники, а иногда и кони, падали на землю. Мне это уже начинало надоедать! Не хватало привлечь нашей схваткой, ещё и других воинов Генриха Тюдора, либо Стэнли. Пора бы уже и заканчивать этот балаган. На пистолетный выстрел к нам приблизилось рыцарей 15-17, и после того, как лучники дали очередной залп, я вытащил из кобуры, под кольчугой, «глок-18» и открыл стрельбу. Пули с бронебойным сердечником, которые пробивают 12 мм броню, то всадника вместе с латами, просто прошивает насквозь. В топоте лошадей, криках, бряцания оружия, воплей раненных моих выстрелов никто не услышал (пришлось снять глушитель, чтобы увеличить точность попадания). Все только с удивлением смотрели, как вылетают из сёдел, один за другим, всадники и падают на землю, гремя доспехами. Мне пришлось расстрелять почти всю обойму, но до нас доскакало только несколько коней, остальные со ржанием носились по полю, да вся землю была устлана телами. Джон Кендалл с удивлением смотрел на меня, видя, как я убираю пистолет в кобуру. Не дав ему опомниться, я крикнул:
-Парни! Лови лошадей, они нам ещё пригодятся, и вперёд вдогонку за отрядом, а то ещё какой-нибудь дьявол ланкастерский решит с нами поиграться. Пора нам убираться отсюда, да подальше.
Я подождал пока солдаты переловят лошадей, ну и конечно оберут убитых, а заодно и раненых (от такого мародёрства в те времена, никуда не денешься!) и через десять минут мы уже скакали вдогонку за отрядом, покидая поле боя, где продолжали ликовать победители.
(22 августа 1485 года, пал в битве король Ричард III, последний из ветви Плантагенетов по мужской линии. Корону, найденную на месте сражения, лорд Стэнли лично водрузил на голову приёмного сына, Генриха Тюдора. Обнаженное тело Ричарда провезли по улицам Лестера. Ричард III был похоронен в городе Лестере на территории аббатства Грейфрайерс. На этом и закончились войны Алой и Белой розы, кроме последней бессмысленной битвы при Стоук-Филд в 1487 году, когда граф Линкольн (племянник Ричарда III) пытался вернуть корону Йоркам, где он и был убит. С воцарением Тюдоров положено начало Нового Времени в английской истории. Ну а после войны, как обычно начались репрессии. Пришло в Англию единовластие короля. Опять потащили неугодных на эшафоты, стали заполняться тюремные казематы. Исчезли многие благородные династии, власть баронов и их армии уменьшились, честолюбивая знать поприутихла, не желая рисковать своей жизнью и титулами. И последнее…В 1495 году Томас Стэнли, 1-й граф Дерби, казнил своего брата Уильяма Стэнли. Допрыгались…)
Я с лучниками довольно быстро догнал отряд, который двигался лёгкой рысцой. Возглавив колону, пропустив вперёд, лишь герольда, да
знаменосца со своим штандартом в виде треугольного флага красного цвета, с красным крестом на белом фоне, с медведем, стоящем на задних лапах и надписью на латыни: «Моя честь – ваша слава!».
Я качался в седле рядом с рыцарем сэр Джоном Уолшем и старался отвечать на его вопросы. Я не мог , не оказать уважения сему достойному, отважному и храброму рыцарю, которым я знал его всегда.
Вечно туманная, английская земля, которая ещё в достославные времена называлась туманным Альбионом, теперь представала передо мной во всей своей красе.
Кончался август, и вся листва на деревьях и кустарниках, в конце лета стала тёмно-зеленеть, пуская сок под ещё тёплым солнцем. Мы не спеша трусили по дороге, которую и дорогой было назвать сложно. Две колеи, по которым с древних времён катились повозки англосаксов, это не римская, мощённая кирпичом, аппиевая дорога, но всё же довольно годная для движения.
Солнце уже перешло зенит, когда вдруг на повороте дороги, перед нами предстал замок Эшби. Большая поляна, заросшая кустарником, высокие каменные стены, большая смотровая башня, ров с водой и всё такое остальное. Я не решился напирать всем отрядом, вдруг ещё здешние обитатели решат, что начинается приступ замка. А по сему, оставил отряд на поляне перед въездом, а сам с герольдом, знаменосцем, сэром Уолшем и с двумя оруженосцами переехал опущенный мост. Герольд протрубил два раза. Но только минут через десять минут открылись ворота и из них вышли два человека: один в сутане, второй одетый в обыденную одежду.
Герольд, слез с коня, и выступил вперёд:
-Здесь, милорд Ричард Иловер, 4-ый граф Солсбери, новый хозяин замка Эшби, собственной персоною!
И протянул патент, дарованный королём.
Здесь ещё конечно не знали о битве при Лестере, а по тому отнеслись к нам благосклонно. Ворота открылись и мы въехали в замок.
Во дворе, нас уже ждала хозяйка.
Эти рыжие волосы и зелёные глаза я узнал бы, из нескольких тысяч. Господи, боже мой! Да ведь это же Мадлен! Я так и знал, что мне доведётся с ней наконец встретиться. Вот и свиделись.
-Моя госпожа! – шагнул я вперёд. – Я удостоен великой чести, от самого короля, оберегать и хранить ваш покой.
-Я это знаю милорд, из тех бумаг, что вы любезно предоставили мне...
-Я рад!
-Входите, милорд!
-Благодарю! С вашего позволения, я осмотрю замок на предмет его обороны. Время сейчас неспокойное и не помешало бы побеспокоиться об защите замка.
-Как вам заблагорассудится, сэр.
Она повернулась и не сказав ни слова пошла к двери. А что мне оставалось? Я с кастеляном пошёл осматривать замок. Проходя по переходам, по приставным галереям, заглядывая во вновь возведённые бойницы, осматривая помещения замка и, слушая рассказ кастеляна Ричарда Уоткинса, я понял, что для обороны замка, 500 человек будет многовато, да и расселить и прокормить эту ораву будет сложно..Ведь это не мощная крепость, всего-навсего небольшой усадебный дом, переименованный в замок. Однако он способен выдержать небольшую осаду, если не будут применяться осадные орудия и камнедробильные машины. Всё осмотрев и дав необходимые указания, я вышел к своим людям.
Подозвав знаком руки своих командиров, я разъяснил им суть вопроса.
-Что скажите, друзья? – спросил я.
Все трое преклонили колени.
-Милорд! – сказал сэр Джон Уолш. – Располагайте нами, как вам заблогарасудится.
-Спасибо! Но этого не требуется. Отправляйтесь к своим семьям, я не смею требовать от вас такой жертвы. Вы свободны!
-Но если, милорд, мы желаем остаться с вами, по своей воле…
-Этому препятствовать я не в силах…
-Я остаюсь!
-И я!
-И я!
-Благодарю вас друзья! Постоим же за себя!
-Постоим, милорд!
Я вышел за ворота, и объявил, что все кто хочет вернуться домой свободны, остальные могут остаться на службе. Я приказал казначею выдать деньги воинам (хоть они и не заслужили их в битве!), но все были довольны и более половины, усевшись на коней, тут же двинулись к своим домам. Осталась лишь безусая молодёжь, ища приключений, да ветераны, у которых не было ни семьи, ни родных. Подошёл казначей и доложил, что моё кошелёк облегчился на 100 ноблей 20 шиллингов и 250 фартингов. Тогда я приказал выдать денежное довольствие и оставшимся солдатам.
Потом я подозвал кастеляна Ричарда Уоткинса.
-Вот что Уоткинс, у нас осталось около 200 человек, сможем мы разместить их в замке, накормить и напоить.
-Думаю да, милорд! Правда продовольствия хватит дней на двадцать, но можно послать людей в ближайшую деревню за провизией. А если нужно существенно пополнить запасы то в городок Пекингтон, либо в Ибсток.
-Что ж, Уоткинс, посылайте людей. Деньги возьмите у моего казначея. Покупайте всё, из учёта, чтобы провизии хватило на полгода, на всех солдат и обитателей замка. Крепкие напитки брать не стоит…хотя прихватите для меня 20 бутылок бургундского. Всё ясно?!
-Да, милорд! Пойду распоряжусь на счёт повозок и людей
-Ступайте! И разместите моих людей.
Кастелян поклонился и пошёл выполнять мои распоряжения, а я прошёл в сам дом.
В столовой меня уже ждала Мэри Кларк, известная, как Мадлен. Она стояла у окна и смотрела во двор.
-Может, наконец признаешь меня? – спросил я.
-Тебя, Ильин, признать не мудрено!
-А ты мне кажешься куртуазной девицей!
-Пошёл ты к чёрту!
-А вот это уже ближе к 21 веку…
-Никогда не суетись под клиентом…
-Ещё одна поправка! Я рад!
Она рванулась ко мне и впилась поцелуем в губы.
-Где же ты был паршивец?
-Шёл к тебе…
-Долго же ты шёл!
-Так получилось.
-Я здесь родилась и жила, долгих тридцать лет! Пока тебя ждала.
-Ничего потом помолодеешь…
-Ты в это веришь?
-В дядюшку твоего не верю!
-Ильин! Я сгораю от нетерпения.
-Спешу его удовлетворить…
Нас подхватил вихрь конца лета, самая любимая пора, предвестник златокудрой осени, когда на землю сходит благодать, и синева небес, и паутины дым, когда мир словно затихает, но оставаясь молодым, увы о том ещё не знает, что скоро тлен, погибель, но капель придёт весной неугомонной и будет всё ещё достойно, чтобы построить колыбель.
Это была непередаваемая ночь, ночь за пределами которой останавливается время, стираются границы и меняются миры. Кто хоть раз пережил это, тот знает, что такое эпохи, что такое любовь. А кому познать этого не дано, значит не жил на свете.
Ветер, только ветер обретает покой, когда он затихает. Не упокой его, не упокой!
Глава третья
«В флибустьерском дальнем синем море…»
Как же мне это всё надоело. Хотя с другой стороны возможно это и здорово. Прожить столько жизней, хоть и в других мирах довольно интересно, но в молодом возрасте, а когда тебе уже под пятьдесят, несколько сложновато. Опять я у чёрта на куличках и неизвестно где. Лежу в постели, некоторым образом под шафэ, но мысли в голове бродят довольно ясные.
Что ж необходимо сосредоточиться!
Тропическая духота, скрип такелажа и лёгкая качка! О чём это говорит?! Что называется, приплыли! Один плеск стакана воды, а может и вина, вот тебе и протрезвление! Три тысячи чертей и фута три под килем! Где я набрался сих словечек? Да провалитесь вы ко всем чертям! Наверно это будет так прелестно, и мы с тобой пройдёмся по волнам. Ну вот уже заговорил стихами, пардон пусть это будет между нами!
Голова разрывается от боли. А в глотке сухо, как в пустой таверне. Да вот бургундское, оно уже наверно, мне возвратит и мысли, и черты, которые увы утратил я, переходя причуду бытия. Но боже, как я плох, все назидания напасти, я пожелаю лишь за счастье, теперь я Бахус, среди ваших ног. Ещё ли удивление продлится, а стоит предо мною мне виниться, и клясться вновь и вновь. Да здравствует любовь и миг сознания продлиться.
Опять потянуло на стихи! Плохо быть пиратом и стихоплётом! Нехорошо! Не дай бог команда узнает! Пусть только попробуют, и мне не сдобровать, да и им тоже!
Теперь я стал припоминать, что со мной приключилось. После всех этих путешествий по мирам и пространствам, очень сложно включаться во вновь открывшуюся жизнь.
Я намочил платок в холодной воде, из стоявшего рядом серебряного кувшина и положил его на воспалённый лоб. Память постепенно возвращалась, а скорее всего, просто проникала ко мне в голову.
Я капитан пиратского судна Вольдемар д ‘Ильяс, нахожусь на борту фрегата «Провиденс», водоизмещением более 800 тонн, вооружённый четырьмя десятками 18 фунтовых пушек, и стоящем на рейде гавани Бастер, острова Тортуга, под защитой крепостных пушек, моего доброго друга, губернатора острова Бертрана д’Ожерона 15 августа 1665 года.
После кренгование, которое мы провели на среднем острове Кайкос, чтобы очистить днище судна от наросших ракушек, малюсков, водорослей наш фрегат стал развивать скорость на всех парусах до 13 узлов.
После этого я провёл фрегат на Тортугу и стал там на якорь. Команда сошла на берег, и я тоже отправился к губернатору. Несколько лет назад мы с командой подписали договор. От команды были: лейтенант Франсуа Лежье, квартирмейстер Боне, плотник Верье, врач Жан Вуфель, первый помощник Лоси, навигатор-штурман Соже, главный канонир Рояш и несколько человек из команды. Все призовые было решено не раздавать пиратам, а оставлять под проценты во французских банках. Раздай всё этим головорезам деньги и больше их не увидишь. Ни людей, ни денег. А так всё решёно по закону.
На сей раз большинство из 120 человек экипажа веселились на берегу. Этого я им запретить не мог. Пьянство в обычае у пиратов. Хотя мы себя могли назвать и буканьерами. Захватывали мы в плен только суда англичан и испанцев, с которыми у властей Франции были натянутые отношения. Мы никогда не трогали французские, голландские и немецкие суда. Также мы не касались американцев, которыё уже стали заявлять о своём суверенитете.
В основном курсировали мы на Карибах, в Атлантическом и Тихом океане. Более всего лестная добыча шла из Картахены, когда испанцы направляли свои галеоны с золотом из этого порта в Европу.
У меня был небольшой флот. Кроме фрегата у меня была скоростная шхуна с бермудским парусным оснащением, водоизмещением около 300 тонн, на 15 пушек и кулевринами, а также двух орудиях на вертлюгах, до 60 человек экипажа, и ходом до 15 узлов. Командовал им капитан Орфей Жефре. А звалось судно «Горизонт».
Был ещё и шлюп «Зодиак» на двенадцать пушек и двух фальконетах, о двух мачтах, и 45 членах экипажа, во главе с капитаном Уильямом Сноу.
Гульбище продолжалось и мне это не нравилось!
Я ещё полежал в своей кормовой каюте, приходя в себя, а потом решился подняться на палубу.
Духота тропической ночи сразу навалилась на меня, и я покрылся тут же липким потом. А вот это мне ни к чему. Я окунулся с головой в бочку со свежей морской водой, стоящей возле грот-мачты, и тут же вынырнул, отфыркиваясь. Возле планшира стоял лейтенант Лежье, похоже практически трезвый. Такелаж скрипел, фрегат покачивался на небольшой волне, и меня тошнило, но я сдержался.
-Франсуа! – спросил я лейтенанта. – Как дела?
-Не нравится мне что-то капитан! Наши на острове, а мне не по себе. Вы знаете, что меня предчувствие никогда не подводило У нас на рейде…неспокойно.
-Кто на судне?
-Да человек двадцать…
-Подымай их!
-Попробую, но по-моему они в стельку пьяны…
-Отливай водой! И поставь у трапа, чтобы никто не проскользнул!
-Попробую, капитан! А вообще мы здесь уже засиделись! Вам не кажется?
-Давно кажется! – рыкнул я. – Но не ночью же этих сволочей выпроваживать из портовых таверн…
-Это да! Хорошо если завтра удастся! Ну, я пошёл.
-Смотри в оба, Франсуа! На твоё чутьё я тоже полагаюсь…
-Ещё бы! Всё ясно капитан.
Я вернулся к себе в каюту. Первым делом я наделал перевязь со шпагой, потом заткнул за пояс дагу с лезвием, разделяющимся на три части с пилообразными насечками, так называемый «шпаголом», сюда же заткнул и пистоль. Но самое главное это был «глок-18» в наплечной кобуре с запасной обоймой. Чтобы его не было видно, не глядя на духоту тропической ночи, я надел камзол, но не застёгивал его. Тонкая батистовая рубаха с жабо, короткие штаны, кюлоты, ботфорты – вот и весь мой наряд. Я уселся лицом к двери и налил себе в кубок вина. Мне немного обдувало лицо, через открытый иллюминатор. Но не настолько, чтобы этот ветерок, показался столь сильным! Я уже почти начал дремать, как сквозь прикрытые ресницами глаза, я заметил, что свечи на моём столе вдруг затрепетали, настолько сильно, будто на них подул сильный поток воздуха. Конечно, многие предпочитали ставить на столе, либо подвешивать под подводком лампу, тогда свечи горели в ней ровно и не трепыхали. Но я предпочитал свечи в подсвечниках, и вот теперь они говорили мне о том, что у меня на судне в кормовой части возник сквозняк, что говорило о том, на фрегате открылся ещё один проход, откуда и несёт сильным ветром, а значит, кто-то проник ко мне на борт. Шагов я пока не слышал, а значит это не свои! Те бы топали, без зазрения совести. Значит Лежье всё же проворонил, а может уже и нет, вовсе, моего лейтенанта в живых. Скверно!
Я вытащил из-за пояса дагу и пистоль, и положил их на стол перед собой, после чего расстегнул ремешок на кобуре. Теперь я был готов ко всему. Ждать мне пришлось недолго.
Дверь в каюту осторожно открылась и через их проскользнула фигура в белой рубахе с широким рукавом, в пузырчатых тёмно-зелёных шароварах, закрывающих невысокие сапожки и с треуголкой на голове, надвинутой на глаза. В руке она держала пистоль, на поясе в ножнах висела шпага, а за поясом был заткнут стилет. Я заранее поставил свечи перед собой и чуть сбоку, а от себя заслонил их полированным зеркалом. Таким образом, я оказался в тени, а весь свет отражаясь от зеркала падал прямо на двери. Так что фигура была видна мне, как на ладони, точнее не фигура, а молодая женщина. Войдя, она прищурилась от яркого света, и даже не смогла понять, есть ли кто-нибудь в капитанской каюте.
И кого же ещё, я должен был здесь встретить!? Только теперь её потянуло на лидерство, захотелось стать капитаном пиратского корабля, после смерти своего отца. Родилась она в Сан-Доминго, грабила суда в Карибском море, стала своеобразным французским приватиром, но потом плюнула на грамоту короля Франции, и стала грабить всех подряд. Потому и подверглась преследованию. Пришлось ей умереть при захвате испанского галеона, а потом три года жить под чужим именем в мужском обличии. Но вот теперь она вернулась и даже заслужила прозвище из-за цвета волос «Рыжая из мёртвых». Вот она Жако Делахай, а, в сущности, самая настоящая Мадлен!
-Проходите, капитан, садитесь! – сказал я, приложив ладонь ко рту и направив звук в сторону, словно я говорю оттуда. – Да не вздумай палить, Мадлен! Я ведь всё равно сделаю это быстрее тебя.
Она замерла, вглядываясь в темноту каюты, но потом скинула с головы треуголку и расхохоталась.
-Я так и знала, чёрт побери, что капитан Вольдемар д’Ильяс, никто иной, как ты! Я ведь права, Ильин?
-Я уже и сам не знаю кто я, и где я, Мадлен!
-Тогда и я не Мадлен! Я рыжая Жако Делахай!
-Возможно! Всё возможно! Возможно в этом мире, ты вдруг, вселилась в Жако, но сколько мы не встречались с тобой в разных мирах, ты всегда было только сама собой. Что же случилось?
-А мне почём знать? Что-то видать не то, натворил моя дядюшка Сорель. Мне самой показалось, что мы на Земле, нашей Земле, только прибыли сюда в другое время и другое место.
-Возможно, ты и права, но всё же сомнения гложут мне душу. Мне кажется, что любые миры имеют не параллельных своих двойников, которые нигде не пересекаются, а имеют спиралевидное пространство и время.
-Мне не понятна твоя мысль.
-Всё просто! Смотри мы попали в параллельный мир и движемся по нему. Здесь пространство для нас неизменно, то есть мы находимся в этом мире, меняя только местоположение и время…
-Подожди, а как же мы очутились на совершенно фантастической планете Земир в кролевстве Фрилания? (см. «Бездны мироздания. Ильин-6»).
-Насколько я понимаю своим скудным умишком, на тот раз твой дядя закинул нас не в параллельный мир… Тогда мы попали в перпендикулярно расположенный мир, относительно нашей Вселенной. Поэтому мы так легко попали туда, но также легко ваш дядя и выдернул нас оттуда, потому что перпендикулярные миры пересекаются повсеместно. Однако мы попали не в свой мир, а опять в параллельный, а здесь точек перехода немного, а может и всего одна. Будем надеяться, что двигаясь по спирали, твой дядя найдёт ту точку пересечения, где мы сможем соскочить с этого поезда на свой, пусть и в другом времени, но на своей матушке Земле.
-Интересная научная лекция во второй половине 17 века, бог знает в каком мире, о том попадём, или не попадём мы домой.
-Тогда оставим эти разговоры, капитан Делахай! – сказал я, убирая зеркало со стола. – Садитесь, поговорим о том, зачем вы сюда пришли.
-Верно! Раз уж назвался груздем…кажется, именно так говорится?
-Правильно! Приступим к делу. Итак я вас слушаю.
-Не знаю даже с чего начать…
-Не будем юлить, капитан Делахай, говорите напрямик…но сначала скажите. Как вам удалось проникнуть ко мне в каюту, и что случилось с моими людьми.
-Да ничего капитан! Ваши люди укрылись за бульварком, мои сидят в вельботе, держат друг друга на мушке и ведут переговоры, пока у кого-то не лопнет терпение, тогда откроется пальба. Но я предупредила своих, чтобы ни при каких условиях первыми огонь не открывать…
-Мой лейтенант Лежье, тоже не любитель пострелять!
-Значит, пока, у нас есть время для переговоров. А к вам на корабль я попала по трапу, заброшенному на шканцы, пока ваши люди сидели на баке.
-Теперь понятно! Тогда продолжим, я весь во внимании.
-Я предлагаю объединить две наши небольшие эскадры, для добычи очень достойного приза.
-На берегу?
-Нет, в море!
-И что же этот приз, будет ожидать нас в море, пока мы его захватим?
-Не смейтесь, капитан! Это мы будем поджидать его в море, чтобы захватить, когда придёт время.
-Зачем вам я? Почему бы вам самой не взять этот приз, тогда не надо будет ни с кем делиться.
-Одной, мне этот кусок не по зубам. Одна, я не справлюсь, а вместе можно попробовать…
-Попробовать?! Уж не думаете ли вы напасть на «золотой караван»?
-Именно!
-Напасть на десяток испанских галеонов, которые везут золото в Старый Свет? Это верх безумства!
-Возможно! Но у меня есть план, а кроме того свой лазутчик, среди испанцев, и он прислал мне верные и интересные вести.
-Что ж говорите, послушаем, а потом я приму решение!
-Идет! Так вот…
Я уже не раз слышал всевозможные планы вылазок и не раз ко мне приходили флибустьеры, для объединения сил, чтобы одержать верх в каком-то очень прибыльном деле. Даже сам Франсуа Олоне совался, но не пригнулось ему. Давай послушаем Мадлен.
-Что ж говори!
-Итак! Завтра из Гаваны выходит галеон «Санта Паула», а на нём плывёт бывший губернатор Испанской Америки, а при нём, около тысячи ливров в золоте. Вот это я предлагаю взять!
-Куш хороший! А как будем делить?
-Предлагай, капитан.
-А чего предлагать! У тебя два судна и сто двадцать человек, а у меня четыре и почти 300 человек. Предлагаю делить так, три пятых моим людям, остальное твоим…
-Не жирно ли?
-А тебе не кажется, рыжая Жако, что ты заигралась, путешествуя по этому миру, опомнись мы чужие здесь!
-Я это всегда знаю! Но мне надо платить своим людям, иначе я не знаю, что будет со мной.
-Я даю вам хороший куш, будет на судне больше, дам вдвое. Откуда это золото, ты знаешь?
-Да! В Картахену свозилось золото из приисков близ озера Маракайбо, более того у губернатора роскошный набор драгоценных камней…
-А что ж промолчала?
-Это вроде мелочь…
-Не такая уж мелочь, как я погляжу, но за несколько поцелуев, пожалуй отдам тебе, ты ведь на камешки охоча!?
-Только за поцелуи?
-Ты ведь знаешь, что это не совсем так.
-Догадываюсь!
-Сколько у нас времени?
-Минут двадцать, не более.
-Как думаешь, этого хватит?
-Зная тебя – вполне!
-Тогда чего ты ждёшь?
Платье и оружие полетело на пол каюты. Кровать каюты (заметьте губернатора Пуэрто – Плата), подхватило счастливые тела и подпрыгнуло вверх, а потом уже было ничего не нужно.
Мы разошлись счастливые договорившись о рандеву, через два дня. Губернатор Тортуги, бывший буканьер и колониальный торговец, был назначен на этот пост второй раз 7 октября 1664 года. Ему покровительствовал сам всесильный министр финансов Жан-Батист Кольбер при короле Людовике XIV. В феврале 1665 года он прибыл в Порт-Марго, где заложил табачную плантацию, да и отправил в Кайон своего агента с королевским указом для Де ля Пласа сдать колонию. Племянник де Россе, должен был получить 1 тысячу ливров. 6 июля 1665 он приступил к губернаторству. На то время в Кайоне проживало 250 жителей. Не бог какое войско! Но на тот момент случились некоторые события. Когда Бертран д’Ожерон плыл на своём фрегате «Королевская лилия» на остров, ему повстречалось несколько испанских кораблей, и практически потопило его судно. Но здесь подвернулся я со своей небольшой эскадрой, потопил несколько испанских галеонов и принял на борт нового губернатора. После этого он считал, что обязан мне жизнью, а кроме того я ходил под французским флагом, и изменять ему не привык. И потом три сотни корсаров, хоть и буянили в тавернах, но надёжно защищали вход в проливы Гран-Пас и Пти-Пас. А значит обороняли остров от испанцев и англичан. Так что с этой стороны я был надёжно прикрыт, а посему мог кое-что и предпринять. После ухода моего нового партнёра, капитана Делахай, я ещё полежал минут десять, а потом накинул рубашку и вышел на палубу:
-Лейтенант Лежье! – заорал я.
-Тут! – прозвучало у меня над ухом.
-Как вели себя наши гости?
-На удивление, прекрасно! Только мирная беседа, а как их капитан?
-За что я люблю тебя Франсуа, так это за ум…
-Я понял, капитан! Вас я хорошо знаю, что будет дальше?
-Дальше, друг мой, собери наши уродов, и всех на корабли…сегодня же, кто не подчинится – пристрелить!
-Понял капитан!
-Я многое в жизни просрал, но это…
-Ещё раз понял, господин капитан!
-Действуй Франсуа! Не подведи меня!
-Мы с вами не первый год, надеюсь вы мне верите?
-Я никому не верю, Франсуа…
-Значит вы правильный капитан…
-Ступайте, господин Лежье!
Я завалился на постель и стал размышлять. Конечно госпоже Мадлен, я ничуть не верил, не смотря на наше давешнее знакомство, своим головорезам тем более, но верил в здравый смысл и некоторый ум. А посему надо выправить свою линию. Рыжей Жако Делахай, я могу доверять немного, а куда она денется? Всё ровно перебираться в новое время ей придётся со мной, а вот своих пиратов я смогу сдержать только жаждой наживы. Увы, такие это люди! Тогда в Афгане, а ещё в Африке я об этом не думал. Не думал о таких сволочах! Меня никто не продал: ни дед, ни бабушка, ни отец, ни мать, и не сестра и я им за это благодарен до последнего дня моей жизни. И были друзья, боевые, ничем мне не обязанные, но которые защищали мою грудь, и ложились на пулемёт, за них я кого угодно порву. И рвал! У начальства не спрашивал! Как они к нам, так и я к ним! Не трогал только женщин и детей, хотя они нас тоже не любили. А за что любить? Что в их землю пришли, со своими правами! За это никто не любит. Любят за другое. Самое святое в мире доброта! И нет её выше на земле, ни в каком мире, и не в какое время. Этим и надо жить!
На утро все были на фрегате и на других кораблях. Я послал туда лейтенанта Лежье проверить. А ещё сказал собрать всех у нас на борту. Через час прибыли все: капитан шхуны «Горизонт» Жефре, шлюпа «Зодиак» Сноу, и новой трёхмачтовой шхуны «Чёрная вдова» Карес. Были в моей каюте и мои люди, квартирмейстер Боне, первый помощник Лоси, лейтенант Лежье, штурман Соже, и главный канонир Рояш. Остальные нам были не нужны.
Я рассказал о предложению захвата судна, испанского галиона, предложенную мне Жако Делахай, и объединению наших кораблей, а ещё о том, что мы с этого будем иметь. Споров практически не было, все были согласны. Тогда я поднялся и сказал:
-Тогда так парни! Завтра утром уходим в море. Рандеву назначено на траверзе Пуэрто-Плата в пятидесяти милях от острова. Далее действуем по обстоятельству. Кого завтра увижу пьяным, повешу на рее! Всем ясно?
-Понятно, адмирал! – произнесли все хором, и принялись расходиться.
Вот уже и адмирал! Порядочное повышение, пусть так, лишь бы дело от этого не страдало. Я встал с кресла и развернул на столе карту.
-Мсье! Прошу внимания! Вот точка нашего рандеву, сюда идём по каналу де ла Тортю, а потом удаляемся от Эспаньолы в море. Становимся в дрейф чуть восточнее Пуэрто-Плато. Марсовым передайте смотреть в оба, да поставьте ещё смотрящих за горизонтом. Кто из них первым увидит корабль, будет иметь призовые от меня. Квартирмейстерам проверить запасы: продовольствия, воды, пороха. Канонирам пробанить пушки, все припасы на орудийную палубу, подготовить запалы, воду, уголь для жаровен. Штурманам проложить курс, выходим рано никого ждать не будем, кто отстанет будет добираться до места рандеву самостоятельно, но не советую отставать от колоны, кто отстанет потеряет часть призовых. Выходим кильватерной колонной. Первым шлюп «Зодиак», затем фрегат «Провиденс», далее шхуны «Горизонт» и «Чёрная вдова». Я буду держать командование на «Провиденсе». Всё! Вопросы есть?
-Нет, адмирал!
-Тогда на суда и к делу, времени мало! Живо! Лейтенант Лежье, останьтесь!
Когда все удалились из моей каюты, я сказал:
-Теперь, когда уж меня практически назначили адмиралом нашей эскадры, я передаю командование «Провиденсом» вам Франсуа Лежье, теперь вы капитан этого судна.
-Но, адмирал, должность капитана выборная и команда может воспротивиться, - сказал Лежье.
-Вы плохо полните корабельный договор, капитан Лежье, капитан судна вправе уступить свою должность, добровольно, любому члену экипажа…
-Да, но всё же…
-Хорошо, собери людей.
Когда я вышел на ахтердек, вся палуба от шканцов до бака была заполнена корсарами. Народ шумел, толкался, кричал и спорил. При моём появлении шум и волнение постепенно стихли. Я поднял руку и все стали смотреть на меня.
-Амиго! Многие наверное уже узнали, что все капитаны судов нашей эскадры назначили меня адмиралом. Поэтому, согласно нашего договора, если кто не помнит под пунктом восемь, я вправе передать, уступить должность капитана, любому члену экипажа…
-Помним! Знаем! Ещё бы…- завопила палуба.
-Так вот! Я хочу передать, уступить должность капитана, лейтенанту Лежье! Хочу услышать ваше согласие.
Вообще-то, лейтенант пользовался авторитетом, именно он командовал абордажной командой, и первым влетал на палубу вражеского корабля, большинство команды его уважало.
-Одобряем! Правильно! Капитану Лежье – Виват! Не желаем… За нового капитана! – кричали и бесновались корсары.
Нежелающих оказалось слишком мало и их выкрики утонули в общем шуме. Я послушал ещё немного, а потом достал пистоль и выстрелил вверх, крики сразу стихли.
-Господа, корсары! Завтра выход в море, идём брать испанский галеон с призовым грузом. А посему передаю командование капитану Лежье, теперь он командует вами, а я им.
Сказав это, я ушёл с палубы в свою каюту.
Едва начало светать, но солнце ещё не появилось на горизонте, как на палубе раздался топот, крики и свистки боцманской дудки. Правильно, пора было сниматься и выходить в море. Я тоже поднялся, побрился, умылся, вообщем привёл себя в порядок основательно, насколько это было возможно в данных условиях. У меня в рундуке уже давно хранился мундир французского адмирала, который мы по случаю захватили, где-то недалеко от Ямайки, на одном из судов. Ну, я его и прихватил для себя по случаю, и оставил про запас. Синий мундир, приталенный, с золотой окантовкой и с золотыми пуговицами. Красный жилет, бриджи, ботфорты и треуголка. Наконец перевязь со шпагой, стилет за поясом и кобура с «глоком» под мышкой. Громоздкий пистоль я решил не брать. Наспех проглотив бисквит и запив его глотком вина, я вышел на палубу.
Остановившись возле капитана Лежье, я поздоровался и стал наблюдать за предпоходной суетой. Погода была неплохая - для прогулки. Дул с берега лёгкий бриз, небольшое волнение баллов наверное на три. Для засады и нападения, я предпочёл бы туман по воде, но тогда не было бы ветра и был бы штиль, но корсары и при безветрии умели дать ход судну, а вот галеон, смог бы только дрейфовать. Но что теперь говорить об этом, погоду невозможно выбрать, как и время кончины.
-Поторопитесь, капитан Лежье! – сказал я. – Как бы нам не запоздать, и прибыть вовремя в точку рандеву.
-Слушаюсь, адмирал! Эй, черти морские, свистать всех наверх, паруса ставить!
Беготня на судне усилилась, раздались выкрики команд. Матросы, словно обезьяны, стали карабкаться по вантам наверх, разбегаясь по реям. Во всю неслись команды с мостика: «Фор-брамсель отдавать!», «Фор-марсель отдавать!». В первую очередь белоснежные паруса распустились на фок-мачте, потом на гроте. На бизань-мачте пока паруса не поднимали. Последовал приказ «Поднять якорь!» и матросы бросились к кабестану, и вот якорная цепь поползла через клюз. Вскоре на мостик доложили «Якорь чист!». Паруса наполнились ветром и фрегат, словно нехотя, тронулся с места, скрипя корпусом и трепеща на ветру такелажем. Сначала мы шли полным бакштагом правого галса, но вскоре сделали поворот фордевинд и, встав по ветру пошли фордевиндом полным ветром правого галса.
Солнце уже поднялось над горизонтом и ветер стал крепчать, однако волнение на море не усилилось, а только волны покрылись пенными гребнями, правда и шли мы пока по каналу между Тортугой и Эспаньолой. Я поднёс к глазам подзорную трубу. Шлюп «Зодиак» шёл впереди нас на всех парусах, примерно в кабельтове от фрегата, но мы постепенно догоняли его. Позади нас, примерно в полукабельтове, шла шхуна «Горизонт», а за ней почти вплотную выглядывала шхуна «Чёрная вдова». Пока мы шли курсом ост, но миновав восточную оконечность острова Тортуга, повернули на курс норд-норд-ост и вскоре вышли в открытое море. Мы шли мористее Эспаньолы и вскоре земля уменьшилась до узкой полоски на горизонте, укрытой туманом. Когда она уже вообще исчезла из виду, эскадра опять легла на прежний курс – ост.
Мы были в моей каюте с капитаном Лежье и штурманом Соже, когда пробили две склянки по полудни. (Я на судне навёл, почти военное положение, вахтенный бил склянки, как и положено, каждые полчаса и на вахту. На берегу пусть делают, что заблагорассудится, но из-за решётки никого вытаскивать не собираюсь, маменькиным сыночкам здесь делать нечего. А на корабле закон – я!).
-Что скажешь, Соже? – спросил я.
-Адмирал! Я проложил курс и мы лагом замерили скорость «Провиденса» - 8 узлов. При этой скорости, мы прибудем в точку встречи с Рыжей Делахай через 12 часов, то есть около четырёх утра.
-Спасибо, Соже! Ступай!
Мы остались вдвоём с Лежье и я спросил то, что меня всё время волновало.
-Как думаешь, капитан, всё ли здесь гладко?
-Положа руку на сердце, скажу! Не-верю! Что-то не лежит ко мне! Нечестно всё это, адмирал, ложь!
-Почему. Как ты думаешь?
-Не знаю достоверно. Но, иметь такого лазутчика у испанцев, дорогого стоит, а если иметь, то зачем тогда мы. Рыжая Делахай и сама может захватить это судно…Вот если только…
-Ну, говори!
-Если бывший губернатор плывёт не один! Если идёт целая флотилия, либо несколько галеонов, тогда другое дело, с этой рыжей Делахай так просто не справиться, но может быть и другое…
-Что же?
-Она решила нас заодно и продать!-
-Кому?
-Да тем же испанцам!
-Тогда она не получит приз!
-Но получит свои тридцать серебренников!
-Этого я думаю для него маловато.
-Тогда англичанам. Те не постоят и за трюмами «Санта Паулу», лишь бы получить нас и вздёрнуть на рее адмирала д’Ильяса!
-Возможно. Что ж будем внимательно следить, капитан. А теперь вперёд!
Теперь мы шли бакштагом, правым галсом на 10 румбов. Пока мне нечего было делать на палубе и выкрикивать команды, на то был капитан Лежье, да и первый помощник Лоси, да и штурман Соже. Все они были опытными мореходам, а мне предстояло подумать и во всём разобраться. Я пока ещё верил Мадлен, но из-за всех наших перемещений, она могла здорово измениться и решиться на непредвиденные поступки, хотя я в это не верил. Скорее всего, её просто держали за божка, которым можно вертеть, как угодно. Женщина на судне существо странное, во многом недопустимое и даже колдовское, вот и не хотят её видеть моряки, считая, что она приносит беду на море. А уж быть капитаном, либо как-то командовать – это уж вообще!!
Я уснул и проснулся от крика марсового: «Корабли слева по борту, на зюйд-зюйд-вест!». Я выскочил на палубу и стал смотреть в подзорную трубу. Так и есть, три галеона шли параллельным курсом. Корабли были ещё те: насколько я понял водоизмещением до 1000тн, длинной до 40 метров, шириной 16 метров, и на двух орудийных палубах до 80 орудий. Три мачты, на гроте три паруса. Легко можно разместить до 600 солдат. А те, кстати, имеют до 100 мушкетонов, вот и посражайся с ними.
Ну и что, сражайся с ними!
А сражаться не просто! И флаг вам в руки! А больше не греши!
Пока я лежал в каюте и всё думал, насколько мудр и прав русский язык. Вот, например, уходя, сказать слово «Прощай», а что это значит? Это расставание навсегда и здесь заключено слово «прости», так и надо делать настоящим людям! А вот, если при расставании говорят « До свидания», значит люди расстаются на время и ждут очередного свидания, то есть встречи. Вот и пойми этих людей! А кто и когда мог их понять? Я не верил в измену Мадлен, слишком много мне пришлось с ней пройти.
Я стоял рядом с капитаном Лежье и продолжал рассматривать испанцев. Капитан тоже оглядывал их. А галеоны шли своим ходом, вроде ничему не смущаясь, а чего им бояться каких-то мелковатых парусников, шедших им наперерез.
Испанцы на трёх галеонах шли курсом на норд- ост, крутым бакштагом правого галса на 24 румба, скорость их хода была не более 5-6 узлов, а мы устремились им наперерез и теперь шли почти полным ветром, фордевиндом левым галсом, и после того, как капитан приказал поднять кливер и бом-кливер, а в придачу отдали грот-стаксель, наш фрегат пошёл полным ходом, наверное не менее 10 узлов. Расстояние между нами и испанцами стало уменьшаться. Я стал смотреть в подзорную трубу назад. Обе наши шхуны не отставали и шли в кильватере, а шлюп «Зодиак» переместился и шёл параллельно «Провиденсу» по правому борту, недалеко от фрегата. Я посмотрел левее и увидел два судна капитана Делахай, которые шли у нас на траверзе и как было решено с ней, ещё ранее, она должна была зайти к галеону по его правому борту. Конечно взять в клещи корабль с двух сторон это неплохо, на галеоне будет полная растерянность, однако оставалось одно затруднение. При одновременной стрельбе из пушек, мы могли по неосторожности обстрелять друг друга, если ядро перелетит через галеон не задев снасти, то может попасть в другое судно. Пираты не стреляли по корпусу судна, дабы не потопить его случайным выстрелом, тогда вся добыча окажется просто на морском дне. Поэтому били в основном лишь по рангоуту, чтобы снести мачты и реи, остановить корабль, а потом пойти на абордаж. А вот военные корабли, либо купцы били в основном по корпусу, стараясь попасть ниже ватерлинии, либо по портам, чтобы лишить судно артиллерии, чтобы корабль пустить под воду, либо поджечь, а то и вовсе взорвать.
А посему с Рыжей Делахай мы заранее договорились, что мой фрегат, подойдя к правому борту галеона, даёт залп из всех орудий (пока шхуна Делахай держится за кормой испанца), потом мы обстеняем паруса и галеон (если это будет для него возможно!) двигается вперёд. Шхуна Делахай нагоняет его и даёт залп из своих пушек. Затем мы меняемся местами. И так до тех пор, пока испанец не ляжет в дрейф, подняв белый флаг, либо не сможет даже ковылять по морю.
Сей план предполагаемых военно-морских сражений мы и обсуждали, и с капитаном Делахай и с капитаном Франсуа Лежье. Вот теперь и посмотрим на деле: кто кого стоит?
-Что ж, Франсуа? – ударил я его по плечу. – Рискнём!
-Адмирал! Я человек бесстрашный и мне всё равно!
-Это несерьёзно и глупо, капитан! Несерьёзно потому что, все, чего-то боятся, а глупо, если тебе всё равно…Надо быть нам с тобою умнее! План помнишь?
-Ещё как!
-Командуй капитан!
Мы вышли параллельно, заняв наветренное положение на дистанцию картечного выстрела. Это была атака из походного положения. Выстроившись из левого галса и приблизившись до полукабельтова я сам скомандовал, выхватив из ножен шпагу и подняв её над головой:
-Ребята! Вот наш приз! Готовсь! Канонир Рояш, врежь пару ядер, моих адмиральских по их первой верхней пушечной палубе! Пли! А теперь, возьми нас чёрт!
Никто не думал, что мы встретим три галеона. Именно на первом, на флагмане должен плыть бывший губернатор и все его сокровища. Иначе в этой иерархии быть и не должно! Мы с Делахай увязались за ним, а остальные, крутились между других галеонов и осыпали их своими ядрами.
С первого же разу нам повезло. Мы почти сокрушили грот-мачту, но заодно и сбили брам –рей, полностью запутав паруса на этой мачте. Cудно немедленно сдало в ходе, да и остальные, как я посмотрел, тоже выглядели плачевно. Мои корабли крутились возле двух других галеонов, как шавки возле больших псов, но кусались по-взрослому.
-Капитан Лежье, на абордаж! – заорал я.
Мы ударились борт о борт.
-Мушкетёры, пли!
Раздался залп и полетели кручья и абордажные скобы. Ор стоял особый, пираты полетели на галеон, стреляя напропалую. Я выхватил «глок» и стал стрелять очередями. Испанцы сыпались на палубу и в воду гроздьями. Потом я перелетел на испанца и выхватил клинок. В одной руке шпага, в другой практически автомат. Я сеял добро и зло! Фехтую я не очень, а вот стреляю отменно. Испанцы валились направо и налево. Я едва успевал менять обоймы. Мои люди только таращились на меня. А я не обращал внимания. На входе в каюту я пристрелил бывшего губернатора, наверное зря, но он упал с простреленной головой.
Там я и увидел эту шкатулку. Когда я её открыл, от алмазов и изумрудов у меня зарябило в глазах. Здесь было настолько…
Схватив её я выбежал на палубу и бросился на свой корабль.
-Адмирал! – заорал марсовый. – На зюйд-зюйд – вест эскадра, похоже англичане!
Вот, чёрт их дери, совершенно они не к месту! Надо рвать ноги! Кто их сюда пригнал и на кой чёрт!
Принайтовав галеон «Санта Паулу» мы двинулись к острову Коберн-Таун, одному из архипелага Терк и Кайкос в северной Атлантике на норд-ост, от нашего места. Правда тащить за собой галеон дело неблагодарное и хлопотное, особенно, когда тебя настигают линейные корабли английского флота. Особенно, когда мы докатились до предательства, а в это я уже верил. Может Рыжая Делахай не сама до этого дошла, я ещё в это не верил до конца, может её принудили (как потом это и оказалось!). У пиратов был кодекс, но жадность была главнее.
Я понял, что нам не уйти от пяти линейных кораблей, а они были настроены всерьёз. Основное золото мы уже переправили на фрегат и я скомандовал:
-Рояш! Топи галеон!
Раздалось несколько выстрелов из пушек фрегата и ядра пронзили корпус галеона пониже ватерлинии. Корабль сразу зарылся носом в воду и стал тонуть. Канониры положили ещё несколько ядер по корпусу. Испанцы стали спускать уцелевшие вельботы на воду, а самые нетерпеливые просто прыгали в воду. Корабль стал довольно быстро тонуть, а мы бросились удирать к островам, чтобы укрыться за их пальмами. Из трёх галеонов двое тонули, но нам было не до них, а англичане пытались захватить последний испанский корабль. По нас пытались стрелять, но мы были довольно далеко и даже дальнобойные орудия не могли до нас достать.
Что делать с золотом и камушками я не знал, а потом в глазах у меня потемнело и я провалился в пропасть. Куда я летел и где я оказался непонятно. Всё мелькало перед глазами и я понял, что это опять началось, вот только где я окажусь было совершенно непонятно. Но где-то же я должен был очутиться. Вот где!?
Глава четвёртая
«Один за всех и все за одного!»
Очухался я во Франции, в седле лошади, которая двигалась в сторону Нанта, сопровождая его величество короля Людовика XIV в составе роты первой роты серых мушкетёров (по масти их лошадей), капитаном Франсуа Д’Ильян. Со мной рядом скакал Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, будущий граф д’Артаньян. Это было 29 августа 1661 года.
-Ну что, Шарль? – спросил я. – Чем это всё кончится?
-Думаю Фуке не устоять!
-Почему?
-Во-первых, он почему-то продал свою должность де Арле, должность генерального прокурора Парижского парламента, который защищал его, потом он кичится своим богатством, а королю это не нравится…
-Пожалуй ты прав! Король не любит, что кто-то богаче его в королевстве. Теперь за жизнь Фуке, я не дам и денье!
Когда мы доехали до Блуа, а затем до Арсени, после чего прибыли в столицу герцогини Анны. После этого Фуке сделал очередную глупость, остановившись вместе с Гюго де Лионном в доме Руже. Фуке даже не заметил, что во дворе царила атмосфера таинственности. Мушкетёры и гвардейцы ходили в кулуарах дворца и двери в королевский кабинет были закрыты почти для всех. Фуке был ослеплён своим могуществом, и ни на что не обращал внимания, а король пока был робок и не обращал особого внимания на наставления кардинала Мазарини. Он пока не доверял никому после беспорядков Фронды и своего постыдного бегства ночью в Сен-Жермен. Он подозревал всех: и королеву-мать, Конде, Тюренна, герцога де Бофора, а верил только Мазарини и герцогу Орлеанскому.
А суперинтендант наращивал своё могущество, он располагал укреплённым лагерем Бель-Иль-ан Мер и был вице-королём Америки и в его распоряжении были военно-морские силы Франции.
Кольбер не полагался на свои силы и всё спланировал досконально.
В четверг 1 сентября король вызвал к себе д’Артаньяна.
Когда об этом стало известно я спросил:
-Что Шарль пойдёшь?
-Лучше сажусь нездоровым. У меня приступ лихорадки…
-Не пойдёт! Вытащут из постели…Лучше иди, а там видно будет!
Вот только почему король поручил это дело д’Артаньяну, вообще-то такие вещи поручались капитану гвардии, в крайнем случае капитану мушкетёров первой роты, но король поручил это дело младшему лейтенанту. Странно!
Когда д’Артаньян явился ко мне, я его спросил:
-Ну что?
-Король сказал вернуться домой и позаботиться о моём здоровье. Дело можно отложить на пару дней!
-Что за дело не сказал?
-Нет!
-Интересно!
Король всё время сидел во дворце и занимался можно сказать ничем. Всего лишь раз пришёл на заседание Бретонских Штатов. Но потребовал три миллиона ливров от Фуке.
В воскресенье д’Артаньян пошёл во дворец. Потом мне он сказал:
-Король приказал арестовать Фуше!
-Письменно?!
-Да! Вот указ от министра Летеллье!
«Именем короля,
Его Величество, решив по веским соображениям обезопасить себя от г-на суперинтенданта финансов Фуке, постановил и повелевает младшему лейтенанту конной роты г-ну д’Артаньяну арестовать вышеупомянутого г-на Фуке и препроводить его под доброй и надёжной охраной в место, указанное в меморандуме, который Его Величество вручил его в качестве инструкции. Следует следить по пути за тем, чтобы вышеупомянутый г-н Фуке не имел ни с кем общения, ни устного, ни письменного.
Дано в Нанте 4 сентября сего 1661 года.
(Подпись) Людовик.
-Что же далее! – спросил я.
-Я должен арестовать Фуке на выходе из дворца и препроводить в квартиру королевского камергера. Не позволить ему выбросить какую-либо бумагу из карманов, а все бумаги наличествующие у него доставить королю. А если я по причине нездоровья не смогу это совершить, то мне необходимо воспользоваться услугами господ офицеров лейб-гвардии Деклаво и Мопертюи.
-Не стоит привлекать этих крыс, д’Артаньян! Возьмите десять мушкетёров и я тоже поеду с вами.
-Хорошо, господин д’Ильян! Я этому рад. Но мне ещё предписано послать бригадира и двух мушкетёров, чтобы в Ансени перехватить всю переписку от двора, а потом отвезти Фуке в замок Анжер. Там предстоит ждать дальнейших указаний короля.
-Что ж, прекрасно! Я оставлю лейтенанта Олуэна за себя в роте, и мы немедленно отправимся. Что-то здесь не так…
-Что?
-Пока не знаю! Отправим мушкетёров к дому Роже.
Король вызвал госсекретаря и друга Фуке Ломени де Бриена и предупредил, что заседание Совета состоится завтра в 7 часов утра, а потом он назначил охоту. Опасался, что Фуке может сбежать в свой Бель-Иль.
Бриенн предупредил Фуке о Совете и тот сказал, что будет там, но интендант Гурвиль сказал: «Это ловушка, вам надо бежать из Нанта…»
Фуке воразил:
-Король не осмелится арестовать такого человека, как я. Я всегда верил в свою звезду и всегда преуспевал.
-Меня предупредили,- сказал Гурвиль, - что капитан Шавиньи со своим полком погрузился на суда, и направился на захват Бель-Иля.
К шести часам утра мы с мушкетёрами разместились у запасного выхода из дворца, а два эскадрона в 40 человек расположились у центральных ворот.
Потом открылся Совет.
По его окончанию первыми вышли Кольбер и Лионн. Мишель Летеллье сунул Бушра листок, где было написано: «Король повелевает Вам сейчас же опечатать дом г-на суперинтенданта».
Король задержал Фуке и любезно беседовал с ним. Но его бесило то богатство, которым он хвалился 17 августа 1661 года в своём замке Во-ле-Виконт, где присутствовало около 600 человек. И даже разместил в своём гербе девиз: «Каких высот не достигну». Он хотел ещё тогда арестовать его, но Анна Австрийская остановила короля, хотя его самолюбие, увиденным богатством суперинтенданта было уязвлено. Кроме того он имел глупость ухаживать за фавориткой короля Луизой Лавальер, а это уж вовсе было ни к чему.
Мы стояли перед воротами. Д’Артаньян получил приказ арестовать Фуке лишь только он выйдет за ворота, но на улице была куча просителей, кроме того он вежливо поздоровался с Бушра, а Летеллье и вовсе разговаривал с де Лафейядом и не обратил на нас никакого внимания. Д’Артаньян не пошёл за Фуке.
-Шарль! Ты что делаешь? – возмутился я.
-Понятия не имею! Может что-нибудь случилось в Совете…
И он побежал к Летеллье.
-Ничего не изменилось! – прокричал он мне хриплым голосом. – Мушкетёры в седло!
Мы бросились в погоню по улицам Нанта и вскоре нагнали носилки суперинтенданта на соборной площади.
-Сударь, мне нужно поговорить с вами, - бросает д’Артаньян.
-Не может ли подождать ваше дело, пока я не доберусь домой. Кроме того здесь капитан-лейтенант вашей роты, почему же командуете вы?
-У него приказ короля, я же здесь просто присутствую, сударь.
Фуке выходит из носилок и приветствует нас взмахом шляпы.
-Господин д’Артаньян, а точно ли, что нужен вам именно я.
-Конечно! Вот приказ Его Величества.
Тот читает его и шепчет:
-Такого я не ожидал. Король всегда был благосклонен ко мне. Я ваш господа, но прошу не поднимать никакого шума.
Но мне послышалось, как Фуке шепнул своему слуге Кодюру, а также слуге Анны Австрийской: «Быстро в Сен-Манде!».
Как я и ожидал Кодюр помчался к камердинеру Фуке Лафоре, а тот бросился прочь из Нанта и пустился галопом в Париж от первой подставы, где Фуке на всякий случай подготовил лошадей. Там он скорее всего бросился к подруге суперинтенданта мадам Дюпплесси-Белльер. Аббат Фуке посоветовал поджечь дом.
-Зачем? – возразила мадам.
-В доме могут быть важные бумаги, которые не должны попасть в руки врагов…
-Но король быстро отпустит господина Фуке!
-Не верьте в это!
-Тогда я отобью его!
-Но его будут конвоировать два эскадрона мушкетёров!
-И что? Подберите мне надёжных людей, я сама возьмусь за это дело!
Мы выехали из Нанта 5 сентября в Анжер. Фуке сидел в карете с зарешёченными окнами. Было то время, которое зовётся у нас «золотой осенью». Погода была великолепная, было чистое вёдро. В небе уже летала паутина, а в вышине было ни облачка, сплошная тишина. Листья на деревьях уже начали желтеть и краснеть, но они ещё не опадали, и на земле не было ни листочка, только трава немного пожухла и пожелтела. Ветра почти не было, только скача на лошади ветерок от движения холодило лицо. Я так и думал, что скоро что-то произойдёт, так оно и случилось. Между Анжером и Мовэ, куда мы и направлялись, в небольшом леске, который мы пересекали на нас с криком выскочили человек 50-60, но мушкетёры были готовы и начали палить из седельных пистолей. Правда это нанесло малый урон нападавшим, но я то, втихаря выхватил свои два «глока» и начал палить очередями. Разбойники падали с лошадей, словно кегли в кегельбане, а потом поняв, что их осталось всего половина, развернулись и пустились на утёк. А я завидев некую особу, сидящую в женском седле, в красном бархатном платье с развевающейся вуале на шляпке из-под которой были видны рыжие волосы. Я уже стал догадываться, кто это, дал шпоры лошади и помчался за ней. И чем же она красит волосы, хной наверное.
Догнать её не составляло труда. Я всадил пулю в круп лошади, и она так взбрыкнула, что женщина вылетела из седла, но слава богу упала в траву на обочине и скатилась вниз в овраг. Я осадил коня и соскочил с седла. Дама лежала внизу и пришлось спускаться к ней по откосу. Оказалось, что она потеряла сознание. Это я обнаружил перевернув её на спину. Несколько хлёстких пощёчин и глоток коньяка привели её в чувство.
-Привет, Мадлен! Теперь ты кто?
-Я, мадам Дюплесси-Белльер…
-Приятно об этом узнать. А что же ты натворила в Карибском море? Меня решила сдать англичанам!
-Пошёл ты знаешь куда! – зло сверкнула глазами Мадлен. – Ты с ума сошёл! Моя команда взбунтовалась, меня связали и бросили в трюм. Вот как обстояло дело…
-Ты серьёзно? Не врёшь?
-А зачем! Какой смысл!
-Тогда зачем ты решила освободить Фуке?
-Как зачем? Он мой друг, а друзей я не предаю…
-Это хорошо! Только зачем тебе это, Мадлен, ты же в этом мире временно.
-А бог его знает, Ильин! Как мы летаем по мирам – не знаю, и почему я так думаю и действую, тоже мне неизвестно…
-Понятно. Что будешь делать теперь?
-Откуда я знаю!
-Тогда едешь со мной, но без глупостей. Историю не изменить и короля с престола не свергнуть, нам надо просто переждать время, а потом мы отсюда исчезнем. Согласна?
-А куда мне деваться…
-Правильно! Поднимаемся на дорогу.
-Кто это? – спросил, поскакав к нам д’Артаньян.
-Это моя знакомая, госпожа Белльер, - сказал я.
-Неужели! А мне показалось, что она была одной из нападавших?!
-Вы много на себя берёте, господин младший лейтенант! Или вы в чём-то меня подозреваете? Так доложите об этом королю!
-Нет! Этого я не сделаю, я дорожу вашим чувством ко мне.
-Слава богу!
-Христос всегда с нами!
-Я прослежу за своей знакомой. Дайте мне лошадь!
-Слушаюсь капитан-лейтенант!
Я посадил Мадлен на лошадь и привязав узду к моему седлу поскакал за двумя эскадронами мушкетёров. 7 сентября мы прибыли в Анжер, народ ликовал, видя Фуке в тюремной карете. Они кричали:
-Не бойтесь, он не сбежит. Мы удавим его своими руками.
В замке Анжера с десятью массивными башнями он был несколько обветшалым, заброшенным и лишён удобств. Жить в нём было практически невозможно.
-Что будем делать? – спросил я д’Артаньяна.
-Напишу Кольберу и Летеллье, чтобы прислали денег и усилили охрану.
Письма отправили нарочным 17 сентября.
Фуке всё это время был недоволен. Вплоть до того, что возражал против установки решёток на дымовой трубе в его комнате, но нас это к счастью не смущало.
Правда несколько дней спустя, король попросил д’Артаньяна отправить в Нант часть отряда, чтобы перевести из Нанта в Анжер поэта Пеллиссона, который тоже арестован, а Фуке он в ближайшее время хочет освободить. Я не поверил в этот бред. Король приказал препроводить Фуке и Пеллиссона в Амбуаз и передать знаменосцу лейб-гвардии Талуё, чтобы отвести их в Париж.
1 декабря 1661 года мы покинули город с двумя узниками. Фуке ехал в карете, а поэт верхом на лошади. Мы скакали с невиданной скоростью, постоянно меняя лошадей. Небо над нами было хмурое и скоро дождь крупный, почти с градом застучал по нашим спинам, превращая одежду в мокрую ткань и лупя по плечам неистово. Натянув шляпу на лоб я продолжал скакать, успев крикнуть на бегу:
-Мадлен! Держись за меня, иначе не выживешь!
Она молча кивнула головой и сильнее вцепилась в уздечку.
На следующий день, в тот же вечер, мы остановились в пригороде Сомюра со стороны моста. Таверна была ещё та. Д’Артаньян разместил своих мушкетёров (либо моих?), а я пошёл с Мадлен на второй этаж, заказав ужин. Когда принесли холодную фаршированную индейку с гусиными потрошками и зеленью, а ещё красное вино и мы, как следует, наелись я стащил с Мадлен корсет. Потом завалил её в постель и стал кусать грудь. Наверное она кричала, но я этого не слышал, а потом всё завершилось и я её спросил:
-Ты не врала мне про Карибы?
-Конечно нет! Идиот! Ты разве этого не понимаешь?!
-Что я должен понять?
-Мы с тобой связаны по жизни! Навсегда! Где ты там и я. Или ты этого не видишь?!
-Пожалуй так…
-Поэтому не будь дураком, подумай!
-Наверное. Держись за меня и мы выберемся!
-Я только это и делаю, - и впилась в меня губами, как только она и могла это делать.
2 декабря мы ночевали в Ла-Шапель-Бланш, а 3 декабря были уже в Туре. Толпа взбешённых людей набрасывалась на карету с осуждённым, но мушкетёры всякий раз откидывали их прочь. Мы устроились в местной тюрьме, но глубокой ночью отправились в дорогу. Никто ещё не проснулся и мы спокойно достигли Амбуаза, когда солнце ещё не взошло. Фуке жалел об отъезде д’Артаньяна, он очень был рад, что тот спас его от разъярённой толпы в Туре, а вот господин де Талуё бросил его в глухую темницу с наглухо запертыми окнами.
12 декабря, сдав на руки Бемо узника Пеллиссона мы поехали дальше.
-Что, Шарль! – спросил я его. – Не жаль тебе Фуке, либо Пеллиссона?
-Не знаю, капитан. А вы зачем поехали со мной?
-Зачем? Чтобы повстречать свою старую знакомую.
-Насколько старую?
-Достаточно, Шарль…
-Я это увидел. Я ведь не дурень, вы знакомы наверное тысячу лет.
-Может даже больше, но об этом лучше не говорить в слух…
-Иначе?
-Ничего не будет иначе! А всё будет так, как я тебе сажу. Хочешь узнать свою судьбу?
-Капитан, вы провидец?
-Нет, я свидетель.
-Не понимаю…
-А не надо ничего понимать. Хочешь или нет?
-Странно, но пожалуй хочу, хотя это не лучший ответ…
-Возможно! Но если ты этого хочешь и готов…
-Да! Я обратился к богу…и он сказал, что не возражает…
-Ты его слышал?
-Внутренне, в душе.
-Ладно слушай. В 1667 году ты станешь капитан-лейтенантом первой роты королевских мушкетёров. В том же году ты станешь губернатором Лилля, но в 1672 году вернёшься в Париж в чине «полевого маршала» - генерал-майора и будешь воевать с Голландской республикой. Там ты и будешь убит пулей в голову при осаде Маастрихта 25 июня 1673 года. Все будут о тебе скорбеть, даже король…
-А мои дети, потомки…- хрипло спросил Шарль.
-Жена твоя умрёт 31 декабря 1683 года, один сын в 1709 году, второй который только что родился неведомо когда, внук родился в 1710 году и тоже стал мушкетёром, он женился в 1745 году на баронессе Констанции Габриэль де Монсель де Лурэй. Они продали свой фамильный дом и последнее время жили в меблированных комнатах, почти в бедности.
У него был сын Луи Константен де Бац, граф Кастельмор, который родится в 1747 году, он был помощником майора в иностранных королевских войсках. Он стал последним в твоём роду.
-Бесславная жизнь…
-Нет! Ты стал идеалом для многих!
-А зачем мне это надо! Если после меня ничего не осталось! – закричал он.
-После тебя осталась память. О тебе и о друзьях!
-А зачем мне это надо? На черта!
-Подумай. Может и решишь, что так и надо!
-Кому?!
-Миру! Всем! Ты стал символом, ты благороднее всех…
-Кого?! Я запихнул в тюрьму благородного человека и стал благороднее всех? Только потому, что я служу королю, а он что – очень благороден?
-Не знаю.
-Вот видишь, даже ты не всё знаешь. Сейчас Фуке, если его отправят в Венсенский замок, оттуда его не вытащить, но ты поедешь со мной, куда его определят до суда?
-Да хоть в Бастилию!
-Думаю туда ехать не придётся. По рукам?
-По рукам!
-Шарль, учти! Я хочу спасти Фуке, который виноват только тем, что наше государство несовершенно! Зачем тогда король, присваивает ему звание суперинтенданта и более того продаёт ему должность Генерального прокурора Парламента Парижа, должность, которая выше короля. И если бы Кольбер её не выкупил, король ничего не смог сделать бы с Фуке…Мы не можем рисковать собой также, если нас заподозрят мы окажемся в положении более худшем, чем Фуке!
-И что нам делать?
-Надо подумать…
-Думайте, капитан! И ещё! Почему вы разъезжаете со мной, если арест и охрану Фуке поручено самим королём. Кто вас к этому подвиг?
-А ты подумай, господин Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, граф д’Артаньян!
-Неужели король?!
-Именно мой, младший лейтенант!
-Но почему? Зачем ему это надо?!
-Ещё со времён Фронды, тогда ещё малолетний Людовик IV подвержен бесконечному страху о своей жизни и подозрению в заговорах. Тогда когда, 4 сентября тебе был дан королевский указ и меморандум к действию, меня вызвал король к себе после полуночи и усадил в кресло.
«-Капитан-лейтенант! – сказал король, откинувшись в кресле и потягивая из бокала мозельское. – Сейчас я вам расскажу о государственной тайне. Вы можете поклясться именем нашего единого господа и вашего короля, что это останется в тайне, что будем знать об этом только вы и я. Это вы можете?
-Клянусь, Ваше величество! (А что мне ещё оставалось? Либо клятва, либо Бастилия!).
-Я приказал господину д’Артаньяну арестовать суперинтенданта Фуке, который заподозрен в государственной измене. Он хороший служака и зарекомендовал себя, как доблестный воин, но… я не собираюсь доверять такое дело только одному человеку и хочу подстраховать себя и моё государство, ведь я за него отвечаю. Вам это понятно, господин д’Ильян?
-Разумеется, Ваше величество!
-Если вы обнаружите, что что-то происходит не по моему меморандуму вы должны отстранить г-на д’Артаньяна и принять командование на себя. Кроме того вы немедленно должны известить меня, либо министра Летеллье, либо Кольбера, но лучше непосредственно меня. Все ваши депеши с предложениями о лучшей охране узника направляйте только мне, если таковые появятся. Вам это понятно?
-Да, Ваше величество!
-И последнее! Никто не должен знать о нашем разговоре. Никогда, до скончания света! Это вы понимаете?
-Да, Ваше величество!
-Тогда получите деньги в интенданстве у Кольбера 1000 ливров и в путь. Надеюсь вы сами придумаете почему вы сопровождаете отряд с арестованным Фуке.
-Разумеется, Ваше величество! К вашим услугам!
И я удалился.»
-Удивительно, как происходит много того, чего мы не знаем, - задумчиво сказал д’Артаньян.
-В этом вы правы, Шарль. А теперь давайте подумаем, что нам делать, чтобы и себя не запятнать и в Бастилию не попасть.
Я взял в узды лошадь и приблизился к Мадлен.
-Что скажешь, любовница уголовного преступника?
-Пошёл ты к чёрту, Ильин!
-Не Ильин, а капитан-лейтенант чёрных мушкетёров Франсуа д’Ильянс!
-Неужели!
-Успокойся, Я просто Ильин. Лучше скажи, что мы будем делать, для Фуке! Я ведь просто друг, просто друг, ты это понимаешь!
-В принципе понимаю.
-Но ты думаешь, что мы будем делать дальше. Как мы будем твоего друга Фуке вытаскивать дальше.
-Понятия не имею! Хотя вы умнее меня…но! Скажу вам, что у меня возникла мысль! Фуке как-то сказал мне, что попался ему в суде на казнь, некто Эдвард Луже, а он его помиловал, потому как он был похож на него, как две капли воды. Вот такие дела. И с тех пор он стал обязан ему , как отцу родному.
-Это уже что-то! А ты действительно изменяешь мне с этим Франсуа Фуке?
-Дурак ты , Ильин, если не понимаешь, что я здесь, мадам Дюплесси-Белльер, и друг(заметь только друг!) и больше ничего!
-Ну и слава богу, Мадлен, дальше будем думать. Будем думать!
У меня мгновенно зародилась одна мысль.
-Учти, я своих не предаю и не бросаю! Это тебе понятно!?
-Это мне понятно…
-Я рад! И прошу Вас запомнить это!
-Я запомнила!
-Тогда, мадам, вперёд! Говорите, я ведь вижу, что у тебя уже давно созрел свой план, и он даже подготовлен заранее… Так что рассказывай!
- Ладно, ты выйграл. У меня недалеко от Венсеннского замка приготовлена карета.
-Я тебя обожаю! Где этот Эдвард Луже?
- В этой же карете одет, как Фуке!
Я приблизился к д’Артаньяну и сказал, что нам необходимо подумать, как и когда будем менять Фуке на Луже.
-И как? – спросил он.
-А ты вроде бы и не догадываешься.
-Догадываюсь…
-Вот и догадывайся. Но между прочим идём на государственное преступление.
-После того, что я услышал, мне уже наплевать.
-Не скажи…
-А я и говорить не буду!
-Слова не мальчика, но мужа!
-Что будем делать?
-Насколько я знаю, Фуке перевезут в Венсенский замок, а потом в Бастилию, где он и будет находится, пока над ним будет проходить суд. Вот когда его будут вести в замок и можно будет его и подменить.
-Но одно дело нас себя обезопасить, хоть этот Луже и похож на Фуке, однако не думаю, что он, так похож, словно он его близнец, а уж если его начнут допрашивать, то сразу поймут, что это не суперинтендант…
-Что ж возможно. Но знаешь, что я думаю, пошли своих помощников де Морпетуи и Деклаво к королю, чтобы они от нашего имени предложили надеть на узника маску, бархатную с железными застёжками. Действительно,как бы не был похож Луже на Фуке, но всё же он может быть узнан, а так непонятно кого судят под маской и королю будет приятно, что он наконец лишил лица своего суперинтенданта, и чтобы эта маска никогда больше не снималась с узника.
-В этом есть рациональное зерно, капитан. Вы абсолютно правы!
Наконец мы сделали привал и д,Артаньян, сев в карету написал депешу королю. Потом, подозвав своих помощников де Морпетуи и Деклаво и приказал скакать к королю, не жалея лошадей и тут же вернутся назад c его приказом, а нас пусть поищут в Блуа, где мы остановимся и будем их дожидаться. Те вскочили на коней и тут же поскакали вперёд.
-Что нам делать дальше? – спросил Д,Артаньян.
-Что делать? Двигать дальше в Блуа. И вот что, вот тебе рекомендательное письмо и пошли одного мушкетёра вперёд. Там он найдёт замок маркиза Сен-Сира и передаст это послание хозяину. В этом замке мы все и остановимся на ночь. Вперёд!
Когда мушкетёр, пыля копытами коня, мы двинулись вслед за ним. Я ехал, покачиваясь в седле, и все происходящие события были для меня какой-то сказкой. Конечно я понимал подоплёку всего происходящего, но все равно это смущало и настораживала. Я невольно вспомнил слова кардинала Ришелье: «Величие королей предполагает сдержанность в словах, чтобы из их уст не исходило ничего, что способно оскорбить простых людей… обязаны говорить таким образом, чтобы те имели случай считать себя обласканными государем».
А вот, что происходит в нашем королевстве, это нонсенс. Хотя, чего можно было ожидать от абсолютной власти одного человека. Что хочу – то и ворочу. Многим негоциантам, финансистам, чиновникам и даже аристократам абсолютизм не нравился. Не говоря уже о простом народе, так называемом третьем сословии. Естественно, что король волновался!
Крепость Бель-Иль, построенная Николя Фуке, в которой были войска, подчинённые, доверенные и преданные суперинтенданту. Рядом с крепостью находились провинции Нормандия и Бретань, которые при определённых условиях могут поднять восстание против королевской власти. Вот одна из ключевых проблем, которую вынужден был решать король, спасая свою шкуру. Все остальные причины ареста Фуке и его сторонников, суть тщеславие, гордыня зависть короля.
К Блуа мы подъехали, когда уже стемнело и ворота были уже закрыты. Д,Артаньян приказал горнисту протрубить сигнала подъёма. В ответ из сторожевой будки раздалась брань, требование убираться прочь и то, что ворота будут открыты только завтра утром. Горнист в ответ протрубил сигнал к атаке. На этот новый сигнал из сторожевой вышел начальник стражи с двумя солдатами.
-Кто вы такие, чёрт возьми, - прорычал он. – Убирайтесь отсюда, пока целы!
Я спрыгнул с коня , подошёл к нему и приставив пистоль к его горлу, жестом подозвал солдата с факелом.
-Слушай меня, старый козёл, второй раз повторять не буду! – прорычал я.- Вот указ Его Величества об оказании всем властям полное содействие всем моим требованиям. Капитану Франсуа Д,Ильяну из роты «чёрных мушкетёров». Если ты, идиот, через секунду не откроешь ворота, то завтра к обеду ты, и твоё войско будет сидеть в Бастилии, думаю на пять лет отдых будет вам обеспечен.
Пятки его так и засверкали, а ворота стали со скрипом медленно отворяться.
Дом маркиза Сен-Сира в городе представлял действительно настоящий замок, с круглыми и прямоугольными башнями, покрытые остроконечными крышами с флюгерами. Замок был обнесён высокой кирпичной стеной. Единственно что только рва рядом со стеной не было.
В замке нас уже ожидали. На крыльце стоял сам хозяин, в свете факелов и весело улыбался. Вокруг него стояли слуги. Конюшие тут же бросились к лошадям уводя и ставя их в стойки, задавая корм и воду.
Д,Артаньян с двумя мушкетёрами вывел нашего пленника и в сопровождении мажордома увёл его в дом. Предварительно он дал указание сержанту расставить в доме и дворе караул и определить порядок смены, каждые четыре часа.
Благодушный хозяин пригласил нас в дом, и так как до полуночи было ещё далеко, мы уселись за стол в обширной зале. Стол был уставлен всевозможными закусками, а в камине на вертеле жарилась небольшая косуля. Мушкетёры тоже расположились в людской и приступили к трапезе. Все устали, были голодны и измучены жаждой.
Мы сидели, уплетая за обе щёки, прекрасные паштеты, жаренную рыбу и сочное мясо косули. Запевали прекрасными французскими и немецкими винами.
Маркиз ел мало, и сидя в кресле с высокой спинкой, потягивал мелкими глотками прекрасное бордо из бокала на высокой ножке и развлекал нас своими смешными историями. Как он путешествовал по Северной Африке, побывал в Италии, Германии, Англии, Португалии. Участвовал в осаде Ла-Рошели, воевал с испанцами, магдебуржцами, лотарингцами. Маркиз поведал о своих приключения с неподдельным юмором на самого себя, но никогда не высмеивал тех людей с которыми его сводила судьба.
Время летело быстро и вскоре наступила полночь. Д,Артаньян уже стал клевать носом, и извинившись перед маркизом поднялся к себе. Едва я успел раздеться, и попытался потушить свечи на подсвечнике, как дверь в мою комнату тихонько приотворилась и на пороге появилась Мадлен в длинном пеньюаре. Не смотря на холод стоявший в комнате (огонь в камине уже давно затух и даже пепел стал серым), я покрылся потом, а она с лёгким стоном прижалась ко мне и мы рухнули в постель.
Вот что такое ночь любви в средневековой Франции! Когда разгорячённые, мы лежали отбросив покрывала, не обращая внимание на холод стоявший в комнате. Мадлен положила мне голову на грудь, а я гладил её по волосам. Мы долго лежали так, успокаивая дыхание, пока я не заговорил:
-Мадлен! Кто всё время движется за нами и постоянно подсматривает?
-С чего ты взял, Ильин?
-Мадлен, говори по существу, мне надоели твои отговорки.
-Ладно. За нами следует Гурвиль с слугой, чтобы принеобходимости вмешаться и оказать помощь Николя.
-Этого не потребуется. Где он должен остановиться в Блуа?
-В трактире «Три лилии».
-Тогда действовать будем так. Ты Мадлен, вместе с Гурвилем, уезжаете сегодня же. Будете ожидать наш кортеж, прямо за городком Менаром в трёх лье, там, где есть развилка дорог, одна из которых проходит через лес, а вторая идёт недалеко от Луары и проходит недалеко от этого леса. Там мы произведём подмену господина Фуке на этого Эдварда Луже.
-Ильин!? Ты что собираешься помочь нам?
-И что тут такого? Представь себе, хочу восстановить справедливость.
-Ильин, ты прелесть. Я тебя обожаю.
-Всё хватит пускать слюни. Уже рассвело, пора одеваться. Я провожу тебя до трактира и вернусь назад.
Я прикинул, что от Блуа до Венсенского замка расстояние 41 лье, если двигаться вдоль Луары через Орлеан. А потому мы успеем прибыть во время, но предварительно надо дождаться Де Морпетуи и Деклаво с приказом от короля. Я надеялся, что они вернутся на днях, если их не задержит надолго изготовление маски.
Наше Величество известный плагиатор. Как то я в разговоре с королём намекнул, что некоторым пленникам, дабы никто не мог узнать об их перемещениях и месте их нахождения необходимо надевать маску, которую те были не в состоянии снять самостоятельно. Король тогда отмахнулся от этой идеи, но я понял, что он взял мою идею на заметку.
Едва всходящее солнце позолотило крыши домов Блуа, а в первую очередь шпили замка Гастона Орлеанского, принца и дяди короля, я вывел Мадлен из замка маркиза Сен-Сира. Опустив капор на лицо и опираясь на мою руку она прошла мимо охраны, которой я сообщил пароль и мы через калитку вышли на заднюю улочку. Отсюда до трактира «Три лилии» было совсем недалеко. Мадлен опёрлась на мою руку и дрожа, то ли от желания, то ли от утреннего холода шла рядом со мной. Вскоре на другой стороне улочки я увидел вывеску в форме щита красного цвета с белыми лилиями на его фоне. У двери стоял здоровенный детина в котором я и признал слугу Гурвиля. Я остановился и развернув Мадлен к себе, прошептал, целуя:
-Прощай, Мадлен!
-До встречи, Ильин. Никуда ты от меня не денешься.
-Дай бог!
На том мы с нею и разошлись. Я вернулся в дом маркиза и мы с Д,Артаньяном стали ждать своих гонцов.
Де Морпетуи и Деклаво прибыли только на четвёртый день. Кони и они сами буквально падали от усталости. Ехать куда-либо прямо сейчас было невозможно, поэтому было решено выждать ещё сутки. Посланники привезли с собой письменный приказ короля и деревянную шкатулку в которой, как раз, и находилась пресловутая «железная маска». Приказ короля гласил:
«Именем короля!
Приказываю г-ну Д,Артаньяну немедленно одеть маску на конвоируемого вами пленника, дабы никто не мог снять её под страхом смертной казни, кроме как по личному приказу короля, либо его министра Кольбера.
Луи».
Я чуть не расхохотался, но тут было вовсе не до смеха.
-Ну что, Шарль, - сказал я, - чего мы хотели того добились. Приступай к выполнению приказа, а уж при случае подтвержу, что приказ Его Величества был выполнен безо всякого промедления.
-Вы смеётесь, г-н капитан?! – обиделся Д,Артаньян.
-Ни в коем случае, мой друг! Всё идёт как нельзя лучше. Ты знаешь, что я задумал. А лицо закрытое маской никто не узнает…пока во всяком случае.
-Я понял.
-И учти, Шарль, никто не должен знать, что мы задумали. Иначе пожизненное заключение в Бастилию, покажется нам самым лучшим последствием нашего приключения.
-Я понял, г-н капитан.
На следующий день, едва звёзды начали гаснуть в небе и заря разгораться на востоке, мы были готовы к дальнейшему путешествию.
-Шарль, я сяду к пленнику в карету. Мне надо переговорить с ним.
-Ясно, мой капитан!
Фуке вывели уже в маске. Очень интересно смотрелся чёрный бархат со ржавыми железными полосами, окружавшими голову и замком на затылке. Но ключ ведь был у меня. Кольбер в придачу к указу короля прислал пространное дополнение, как одевать маску, сколько раз её менять, как охранять пленника (не менее 2 мушкетёров должны находиться постоянно в его комнате) и так далее и тому подобное.
Я уселся в карету и как только мы тронулись спросил:
-А теперь , монсиньор, раз уж я собираюсь согласно просьбе мадам Дюплесси-Бельльер выпустить вас на свободу, благоволите поведать, как вы угодили в эти тюремные цепи?
-Ах, мой капитан, всё это смешно и нелепо!
-А всё же.
-Хорошо. Я расскажу как это понимаю! Мой друг я был глуп, бездарен и тешил себя величием и пустым бахвальством. В мире, нашем глупом мире, царит только один! Пока! Он ещё это не знает, но его потомки об этом ещё вспомнят. Я выказывал себя богачом, обо мне при дворе говорили L,Avenir (Следующий), я сдуру продал должность Генерального прокурора при Парижском парламенте, ухлёстывал за этой дурой Луизой де Лавальер, построил этот дурацкий Во-ле-Виконт недалеко от Фонтенбло, да ещё пригласил короля, чтобы похвастаться… Вообщем наворотил дел!
-Ясно! Значит так, за Менаром, это городишко за Орлеаном, я выведу вас и буду сопровождать к ждущей вас карете с мадам. Надеюсь господин Луже будет готов?
-Мсье, капитан, вы меня обижаете…
Я выпрыгнул из кареты и тут же уселся на коня, которого вёл в поводу Д,Артаньян.
-Ну что ж, Шарль, - сказал я Д,Артаньяну, - всё решено. За Менаром дорога круто спускается вниз и поворачивает право, скрываясь за мелколесьем. Здесь очень хорошо можно устроить засаду. Поэтому я с каретой остаюсь на месте, а ты с мушкетёрами отправляешься вперёд и осматриваешь всю местность впереди, но чтобы никто из них не видел нас. Здесь и произойдёт замена пленников.
-Ясно, г-н капитан.
Дальше мы ехали вплоть до Менара. Когда доехали до того места, где нам и надлежало остановиться, я крикнул кучеру: «Стой!» и поднял руку вверх. Оглянувшись по сторонам, я понял, что мы остановились как раз в нужном месте. Слева буквально рядом начинался густой сосновый лес, впереди дорога уходила круто вниз, потом поворачивала вправо и скрывалась за поворотом. Я посмотрел на д,Артаньяна. Тот приподнявшись в стременах, махнул рукой вперёд и крикнул:
-Мушкетёры! За мной!
Лошади перешли сразу в галоп, отчаянно пыля в вскоре скрылись за поворотом. Времени терять было нельзя. Я соскочил с коня и открыл дверцу кареты.
-Монсеньор! Выходите, нам надо поспешить.
Фуке выпрыгнул из кареты и я, положив ему руку плечо, повёл его к лесу. Кучер пытался повернуться в нашу сторону, но я гаркнул ему:
-Смотри вперёд, каналья! Пленник выведен на прогулку, по необходимости.
До леса мы добрались в считанные минуты и сразу углубились в густой сосновый бор. Не прошли и десяток шагов, как впереди я увидел две фигуры.
Одна из них была Гурвилем, а вторая…Николя Фуке, собственной персоной. Та же одежда, тот же рост, те же волосы, то же лицо. Я даже опешил от такого сходства. Такого не бывает! Но глаза явно меня не обманывали. Мы подошли ближе и Гурвиль поклонился Фуке:
-Монсеньор! Я рад вас видеть!
Я снял с Фуке маску и понял насколько их сходство бесподобно, а когда они заговорили друг с другом, то их голоса звучали словно в унисон.
-Монсеньор! – сказал я Фуке. – Нам пора. Прощайте, храни вас бог!
-Прощайте, г-н капитан! Я знаю чему вам обязан и никогда не забуду вашей услуги, а я умею быть благодарным. Бог с вами!
Я одел на Луже маску, только что снятую с Фуке и мы пошли назад к карете. Я положил ему руку на плечо и понял, что даже его походка напоминает походку бывшего суперинтенданта.
-Как же вы согласились на это, г-н Луже?
-На что?
-На подмену истинного Фуке вами.
-Я должен монсеньору жизнью, а кроме того он обещал, что вытащит меня из этой передряги.
-А если во время суда Фуке будет вынесена смертная казнь. Вы этого не боитесь?
-Я думаю до этого дело не дойдёт. Король сам этого не допустит. Ну а если это случится, то надеюсь монсеньор вытащит меня из-под топора палача.
-А вы оказывается оптимист, мсье Эдвард Луже.
-В наше время верить нельзя почти никому. В своё время один из братьев монсеньора Фуке, Базиль вёл с ним борьбу, завистливый и всем недовольный. Он был слеп и глух к доводам разума. Ещё в январе 1661 года в Лувре (куда кстати и ввёл его брат Николя Фуке) он стал публично обвинять его в воровстве. И это не смотря на то, что сам он кормился с руки своего брата. Вот вам и благодарность своих ближних.
-Хорошо! Вы сумеете выдержать свою роль мсье Луже в Венсенском замке, куда мы сейчас едем, потом на суде в Париже и в тюрьме, пока вас не освободит оттуда мэтр, да и освободит ли?
-Господин капитан-лейтенант! Неужели вы до сих пор не поняли насколько я тщательно готовился. Верьте никто, ничего не узнает, а я буду глух и нем, даже под пыткой…
-Под пыткой признаются все, и во всём…
-Только не я.
-Почему?
-Я один из тех людей, которые не чувствуют боли. Совершенно!!
-Это интересно. Но мы уже возле , г-н Фуке, и дальше надеюсь вы будете вести себя достойно.
-Несомненно, г-н капитан.
-Более ни слова.
-Разумеется.
Я усадил лже-Фуке в карету и в это время появился отряд мушкетёров во главе с д,Артаньяном. Он подскакал ко мне и доложил, что на пути никаких препятствий не обнаружено. Я крикнул: «Вперёд» и мы двинулись к Венсенскому замку, которого и достигли, почти к вечеру.
В замке нас уже ожидали 40 гвардейцев во главе с лейтенантом де Фуа, присланных Кольбером, которых я поставил во внутреннем дворе замка в карауле.
Мы въехали в замок через главные ворота через Деревенскую Башню и расположили пленника в башню Донжон на 3 этаже, пройдя по пешеходному мосту и далее винтовой лестнице.
Я, то знал, что в этом замке сидели герцог Бофор, маркиз де Сад, Дидро, Мирабо и многие другие, но всё это было потом. Мы с мушкетёрами расположились в павильоне короля, который находится справа от собора Сент-Шапель и осуществляли только охрану узника.
Потянулись дни караулов и их разводов, скуки и бессмысленных мечтаний, но вскоре всё изменилось. В один из дней 1663 года прискакал гонец и привёз две депеши: одну мне, другую д,Артаньяну. Мне предписывалось явится к королю, а д,Артаньяну перевести арестованного в Бастилию, и заключить его в одну из одиночных камер башни второй Бертодьеры, до суда над ним. Все условия содержания оставить прежними и лишь увеличить содержание до 15 ливров в день.
Я пришёл к д,Артаньяну, чтобы попрощаться.
-Прощай, Шарло, быть тебе маршалом…
-Ты мне это уже говорил… если не повесят…
-Этого не будет. Ты станешь генерал-майором, «полевым маршалом» и заслужишь большую любовь в войсках и самого короля. Прощай я уезжаю, но нашей дружбы я не предам. Я один за двоих…
-А я за вас г-н капитан-лейтенант д,Ильян и жизнь отдам.
-Спасибо, Шарло! Прощай.
Больше д,Артаньяна я уже не видел. Рано утром я вскочил на коня и галопом двинулся в Париж, в Лувр на встречу к королю Людовику-Солнце.
Меня пустили из приёмной сразу в кабинет Его Величества. Он рассматривал какие-то карты и поднялся из-за стола ко мне на встречу.
-Рад видеть тебя, мой любезный Франсуа…
-Ваше Величество… - я опустился на одно колено и мне пришлось поцеловать протянутую руку, унизанную многочисленными перстнями.
-Как ваша миссия?
-Нормально, Сир. В Туре и в Леконте толпа пыталась напасть на нас с целью учинить насилие над пленником, но г-н д,Артаньян и его мушкетёры не позволили толпе одержать верх и разогнали их всех, дабы продолжить путь дальше.
-Я верю, вам капитан-лейтенант д,Ильян. Прошу приступить к дальнейшему командованию вашей ротой, а о пленнику забыть навсегда. Надеюсь вы меня понимаете?
-Несомненно, Сир!
После этого я мало знал о том, что случилось далее с «железной маской», но тем ли менее…
Я побывал на суде над лже-Фуке. Вёл он себя прекрасно. Голос, вид всё было прекрасно. 15 сентября 1661 года король создал спецтрибунал для рассмотрения финансовых преступлений. 16 ноября 1661 года генпрокурор обвинил Фуке. А он потребовал 60 тысяч документов и 2-х адвокатов. Защищался умело и твёрдо. Кардинал Мазарини на свои расходы истратил 20 миллионов ливров. Фуке за три года всего 23 миллиона и это были его деньги, а ещё 12 миллионов долгов.
В своё время маркиза де Севинье писала письма г-ну Помпонну (друг Фуке, в это время он находился под арестом в своём поместье).
17 ноября 1664 года.
« Г-н председатель: Как?! Вы хотите сказать, что Его Величество злоупотребил своей властью? Фуке: Это говорите вы сударь, а не я. Я вовсе не это имел в виду, и странно, что используя моё нынешнее положение вы хотите столкнуть меня с королём, но сударь вам прекрасно известно, что случаются ошибки.
18 ноября 1664 года.
Председатель суда велел Фуке сесть. Фуке: Сударь, вы пользуетесь тем, что я сижу. Вы полагаете, что это равносильно моему признанию суда. Я вас прошу согласиться с тем, что я не сяду на скамью подсудимых.
Председатель заявил, что он вправе удалиться. В Париже много говорят о его силе духа и твёрдости. Продолжился допрос о налогах на соль.
27 ноября 1664 года.
…Дамы предложили отправиться в некий дом, справа от Арсенала (где заседала криминальная палата)…Г-н Д,Артаньян был возле него; 50 мушкетёров – сзади в 30 или 40 шагах…
Судей назначал сам король, среди них заклятые враги Фуке – Сегье и Талон, и даже председателя суда Ламуаньона убрали из процесса. Процесс тянулся три года. 21 декабря 1664 года состоялся приговор: 13 против 9 он был приговорен к вечному изгнанию. Однако король нашёл такой приговор слишком мягким и заменил изгнание на пожизненное заключение.
В январе 1665 года Фуке прибыл в замок Пинероль, став первым заключённым, которого принял комендант Сен-Мар. В августе 1669 года прибыл в замок Эсташ Доже. В декабре 1671 года граф Лозен, в апреле 1679 года некий якобинский монах в июне 1676 года монах Дюбрей и наконец в мае 1679 года граф Маттиоли.
И вот пришёл 1680 год.
В Париже прошёл слух, что король готов освободить больного Фуке, разрешить поездку для лечения на воды, разрешить встречу с женой, сыном, дочерью и вдруг…как гром среди ясного неба 23 марта Фуке скончался от апоплексического удара. И тут начинается свистопляска. Людовик велел Сен-Мару пустить ложный слух, что Эсташ Доже Ла-Ривьер освобождены, но велел заключить их в отдельную камеру. Тело с гробом временно захороненного Фуке в замке Пинероль король велел выдать его сыну только через 42 дня для отправки его в Париж. А ещё интереснее, что похороны состоялись только 23 марта 1681 года, когда хоронили в напрочь закрытом гробу и невозможно было определить кого хоронят. Месяц спустя был выпущен на свободу Лозен.
Вот до того, как скончался лже-Фуке и был заменён Эдвард Луже на Эсташа Доже, а уж кого хоронили, вместо Фуке наверное не узнает никто и никогда. Не потому ли Сен-Мара с двумя некими узниками (скорее всего один из них и была «Железная маска») в том же году быстро переводят от греха подальше в форт Экзиль. Король умел, при необходимости пудрить мозги и путать следы, а ещё затыкать рты, кому надо.
В конце 1686 года скончался один из узников от водянки, но кто неизвестно, да и сколько точно находилось узников в форте Экзиль неизвестно никому. В замок Пинероль опять продолжают поступать узники, в частности д.Эрз. Новый комендант замка Пинероль Лапрад (второй лейтенант Сен-Мара) сообщает о кончине самого давнишнего узника.
Людовиком было принято решение к началу 1694 года сосредоточить всех узников в одном месте, а потому всех оставшихся в живых тайно переправили в тюрьму на острове Сент-Маргерит. Островок этот отделён проливом шириной три километра от Лазурного берега. Эту тюрьму заложил ещё Ришелье и этот замок долгое время служил государственной тюрьмой.
Все узники в сопровождении роты солдат шли на Сент-Маргерит пешком, содержание они получали по 6 ливров, но кое-кто имел только 2 ливра. Но один узник был отправлен непосредственно с Сен-Маром в карете с заклеенными окнами клеёнкой и зарешётчатыми.
На Сент-Маргерит умирает ещё один тщательно охраняемый узник. Король был в гневе после получения этого донесения. После этого режим охраны и содержания узников ужесточаются. Сен-Мар шлёт королю какие-то пространные и непонятные донесения, после чего 18 сентября 1698 года одного узника в чёрной бархатной маске с металлическими застёжками тайно перевозят с острова Сент-Маргерит в Бастилию. И здесь его тюремщиком остаётся Сен-Мар.
Умер узник «Железная маска», внезапно скончавшись, в Бастилии был похоронен 19 ноября 1703 года под именем Маршиоли.
Так закончилась эпопея «Железной маски»!
Я знал насколько король был самолюбив и он не позволил бы никому оставить его в дураках. Скорее всего после смерти мнимого Фуке, было обнаружено, что это не бывший суперинтендант, а кто-то другой и вовсе даже на него не похожий. Потому так долго не отдавали тело родным, а хоронили почти через год. Потому и понадобились все эти переправки узников из одной тюрьмы в другую, чтобы скрыть под маской известное лицо и скрыть, что тот кто должен находится под ней уже исчез. Представляя ярость короля, я думаю он предпринял все попытки, чтобы узнать где находится настоящий Фуке. Думаю он пустил своих агентов на поиски своего врага.
Я старался больше не играть в дворцовые игры. При короле Людовике 14 высшим шиком было пресмыкание и люзоблюдство. Имел преимущество тот придворный, который ниже кланялся, больше либезил, а уж если ползал на брюхе, либо облизывал королевские туфли, то имел самый большой успех.
Поэтому я больше времени проводил в полку, либо у себя в квартире на улице Неро, либо в ближайшем трактире «Королевская лилия», где собиралось большинство мушкетёров моего полка.
В мае 1673 года король в сопровождении всего двора и армии отправился на войну. Моя рота тоже направилась на войну и остановилась в Куртре, где и была резиденция двора.
Д.Артаньян же участвовал в штурме Маастрихта, захват которого и была основной основная задача этой экспедиции. Здесь он и был убит выстрелом в голову 26 июня 1673 года. Его оплакивали все: король, двор, все солдаты и особенно мушкетёры. Говорят, что король сказал: «Слава и д,Артаньян лежат в одном гробу». Достоверно известно, король написал в письме королеве: «Мадам, я потерял д,Артаньяна, которому в высшей степени доверял и который годился для любой службы».
Тело капитана мушкетёров было погребено в голландской земле у подножия стен Маастрихта.
Незадолго до этого я получил из-за границы два письма.
«Уважаемый друг!
Боюсь это моё первое и скорее всего последнее моё послание. Пока с моей подругой мы находимся в Испании, но я вижу, как агенты нашего венценосца начинают рыскать вокруг нас. А посему, когда вы получите это письмо мы будем уже в Египте, оттуда не задерживаясь ни минуты отправляемся в Турцию, либо Персию. Ну а потом либо в Московию, либо в Индию, а там рядом Китай, Тибет или даже Япония. Я не хочу говорить вам где мы найдём последний приют, не потому что я вам не доверяю. Просто письмо могут вскрыть, либо вы случайно проговоритесь (я слышал вы говорите во сне!). Передаю вам лучшие пожелания от известной вам особы.
Верный Вам Ф.»
«Монсеньор!
Пишет вам небезызвестный ваш покорный слуга. Мой господин сдержал своё слово. Я свободен! Обеспечен средствами, живу в небольшом замке в Трансильвании, окружённом Карпатскими горами. Недалеко расположен огромный замок графа ВладаIII Бесараб, он же Влад Дракула, который правил Валахией 200 лет назад и отличался крайней жестокостью (казнил боле 20000 человек). Ну это так лирика, что-то меня тянет на неё в последнее время. Видно природа располагает.
Прощайте, преданный вам Л.».
Эпилог
Видно недолго осталось мне находиться в этом мире, в этой вселенной. Где-то я окажусь далее?
Конец первой книги
© Copyright: Владимир Корженевский, 2018
Свидетельство о публикации №218030600791
Свидетельство о публикации №218030600791
Рецензии
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.