Сломанный месяц

Сидя на холодной лавке, я жду последнего звонка и прокручиваю в голове воспоминания. Как глупо всю жизнь оставаться лишь собой…

Впервые это произошло месяц назад. День, вроде бы, выдался обычный.

Встав утром с постели, я прошёл в ванную и обнаружил в зеркале совершенно другого человека. Не в фигуральном смысле. В отражении я увидел женщину.

Не знаю, откуда во мне возникла эта способность, но, должен признаться, что всегда мечтал примерить на себе чужое тело. Почувствовать, как другой человек живёт, и как реагируют на него окружающие. Я это к тому, что мечты зачастую становятся материальными, и не стоит их обесценивать.

Своё второе тело я встретил на автобусной остановке и подумал: «Что эта принцесса здесь делает? Где её личный лимузин?» Она вся будто светилась изнутри. Прохожие бросали на неё взгляды исподтишка.

Мне сразу захотелось узнать, каково же быть ею. Сосредоточившись на этой мысли, уже на утро я обнаружил красотку в своём зеркале. С тех пор я сменил пару десятков тел.

Так мечта воплотилась в жизнь.

Но меня быстро постигло разочарование. Даже находясь в теле красивой женщины, казалось бы, полной моей противоположности, я неизбежно чувствовал одно. Все вокруг продолжали относиться ко мне по-прежнему. Чёрт! Как же это странно!

Мне тогда вспомнилось это идиотское выражение: «Куда бы мы ни переехали, мы берём с собой себя». Видимо, это справедливо даже для переезда в другое тело.

Ненавижу все эти слащавые цитаты из пабликов, но именно они всплывают в мозгу, когда с тобой происходит что-то, переворачивающее твою жизнь вверх дном.

К примеру, когда все вокруг отворачиваются от тебя, то хочется с надрывом произнести: «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак».

Жизнь словно ведёт нас от одной чёртовой цитаты к другой.

Однажды я поменялся телами с очень богатым мужчиной. У него были ужасно слабые ноги, не способные пройти и километра безболезненно. Зато в кармане его куртки я нашёл толстенный кошелёк.

Бесстыдное богатство того тела так завлекло меня, что я решил попытаться привести его в нормальную физическую форму. И для начала пошёл в метро. С каждым шагом я чувствовал, как улетучиваются силы. На подходе к эскалатору я был так изнурён, что покатился кувырком вниз, ломая себя и других людей махиной своего тела.

Лёжа, едва ли не при смерти у подножия демонической лестницы, я вспомнил ещё одну цитату:

«Рождённый ползать — летать не может». И рассмеялся.

Добрые прохожие сумели поднять огромную тушу хохочущего богатея и вытащили его наружу. Благодарный я раздал всем деньги, а затем набрал личному водителю, который приехал мгновенно, но… вот какая штука.

Когда я сел в Роллс-Ройс на заднее сидение, водитель воспринял меня не как своего хозяина. Хоть я и протягивал ему деньги за услужливость. Возможно он, подобно псу, учуял чужой запах:

— Какого чёрта тебе здесь надо?! — зарычал он, яростно сжимая кулак, но, измотанный падением с эскалатора, я тут же забылся сном, предварительно решив, что надо бы проснуться водителем.

Так, несмотря на все преимущества богача, я был вынужден покинуть его тело быстрее, чем все остальные.

Ну, что же. Не жили богато — нечего и начинать!

Очнувшись водителем, я отвёз богача к себе на дачу в подвал. Как и все предыдущие мои тела, это стало безропотным овощем. Должно быть, душа, однажды вытесненная мною, не находила больше пристанища.

Приводя в подвал нового постояльца, я наблюдал за реакцией остальных. В 99% случаев они бездушно поворачивали на меня свои пустые глаза и, глядя сквозь решётку, повторяли только: "Еда-еда-еда..."

Как будто в еде хотели найти смысл жизни. И всё же я подкармливал их время от времени. Где-то в глубине души мне по-прежнему было их жаль, и я всё ещё считал их людьми.

И, в конце концов: "Нельзя требовать от грязи, чтобы она не была грязью".

Перемена тел превратилась во вредную привычку, которую решаешь бросить, говоря себе, что следующий раз обязательно будет последним.

Мне только нужно было найти то тело, которое полностью устроило бы меня. В котором я смогу провести хотя бы месяц, не думая о безвозвратности ушедших дней, о своём первом теле, которое я так давно похоронил в гомонящей толпе в подвале.

Находясь в глубокой тоске, я спустился туда, чтобы взглянуть на него в последний раз. Все бубнили о еде, и лишь моё первозданное тело ещё сохраняло некую крупицу разума. Оно, как всегда стояло у стены, искривив рот в усмешке и не замечая безумцев вокруг.

— Подойди поближе, — попросил я, и оно приблизилось к решётке, всё также кривя рот.

— Ты пришёл, чтобы освободить меня? — в его вопросе по-прежнему сквозила надежда. Как же я ненавидел эту лысину, приглаженную уродливым клоком волос.

Да что уж таить, меня раздражало в этом теле всё. Находясь в нём, я постоянно тренировался, чтобы сделаться красивее, но мышцы, набирая силу, становились узловатыми и ещё больше отталкивали своим видом.

Глядя в глаза своему прошлому, я изобразил его же ухмылку, будто не он, а я был чем-то бездушным вроде зеркала. И выкрикнул:

— Никогда больше я не буду тобой! — на крик обернулись все мои прежние тела.

Повисла тишина.

— Ты хотел сказать «собой» — он засмеялся точь-в-точь, как когда-то смеялся я.

На мгновение мне даже показалось, что моё прошлое победит в этом споре, но затем я вспомнил, кто из нас сидит за решёткой. Тогда я повернулся и ушёл прочь из подвала.

«И ровно тысячу лет мы просыпаемся вместе, даже если уснули в разных местах» — пронеслась в голове цитата совершенно не к месту.

А теперь я сижу здесь один на лавке и жду последнего звонка. Уроки вот-вот закончатся.

Слышно, как здание школы наполняется шумом. Где-то там идёт моя дочь.

Наконец, шум выплёскивается на улицу вместе с детьми. Я нахожу её взглядом:

— Света!

Девочка цепко ловит меня глазами, но вот беда. Эти родные глаза смотрят на меня совсем иначе, отчуждённо. Она подходит ко мне с лицом обиженной семиклассницы:

— Тебя не было месяц. Зачем пришёл?

— Ты… ты узнаёшь меня?!

— Разумеется, ты же мой отец всё-таки...

— Выходит, что прошлое победило.

— Что за бред?! — она закатывает глаза и порывается уйти.

— Постой, Света! Ты не знаешь, где мама?

Плечи девочки вздрагивают:

— Ты опять?! — толпа освобождает школьный двор. Здесь остаёмся только мы и курящий на крыльце охранник.

— Что, опять? — растерянно шепчу я, улыбаясь.

Света оборачивается на охранника и берёт меня под руку:

— Идём, папа. Поговорим по дороге.

— Давай учебники понесу.

Тонкая рука протягивает мне портфель:

— Папа, у тебя опять голова сломалась. Возьми себя в руки. Маму сбил автобус два года назад. А тебя опять уволят с работы…

— Не может быть! — возражаю я, — ведь только месяц назад я встретил её на автобусной остановке. Постой-ка! — я подпрыгиваю от радостного озарения, — Ты умница, Светочка! Я могу доказать! Идём быстрее!

Я хватаю дочку за руку и торопливо веду по осенним слякотным улицам.

Глупый-глупый муж. Как же я мог забыть, что второе моё тело это и была Она. Самая прекрасная женщина на Земле. Моя жена!

Мы подходим к дачам, и я замечаю знакомое лицо. Похоже, это личный водитель богача. Он стоит у какой-то недорогой иномарки, потягивая сигарету. Один глаз его залеплен свежим фингалом, а второй бессмысленно смотрит вдаль.

Я отворяю калитку, звеня ключами. Затем веду Свету в подвал. Внизу я зажигаю свет. Все они оборачиваются на нас, щёлкая едой, которой я угостил их час назад. Мне трудно сдержать улыбку:

— Ну? Ты видишь маму? Давай! Позови её сама!

Света смотрит в пол:

— Здесь никого нет, пап. Кроме сытых крыс в клетке! Иди сюда! Нагнись ко мне.

— Подожди! Вот же она! Мама, иди к нам со Светой! Мы здесь!

Моя прекрасная жена понимает меня. Кажется, душа вернулась к ней. Она легко проходит сквозь прутья решётки.

— Папа! Отойди от неё, — Света дёргает мой рукав и тянется ладонями к моему лицу.

Я наклоняюсь к ней. Тёплые детские ладони на лице. Снова улыбаюсь: «Мы держимся за свои сказки до тех пор, пока цена веры в них не становится слишком высокой».

— Ты вспомнил, пап?

— Кажется, да… дай мне оглядеться.

Мы стоим в комнате с тусклой лампочкой под потолком. На стене висит старое зеркало. Здесь только мы и крысы, грызущие объедки. Я всё вспомнил:

— Прости, Света. Я опять всё испортил. Не смог её спасти.

— Папа! Пойдём домой! Бабушка будет рада.

Мы гасим свет и поднимаемся из подвала. Прямо у выхода нас встречает водитель богача:

— Ваш чокнутый мне опять глаз подбил! Отдайте его уже в психушку!

— Кто вам тогда свою зарплату отдавать будет?

Водитель шмыгает носом:

— Ладно… вообще он весёлый, когда мнит себя богачом.

— Ему не хватило денег на все эти операции, когда... умирала мама. Не называйте его чокнутым. Это мой папа. Я его люблю!

Дочка берёт меня за руку и ведёт за собой. Я чувствую, как постепенно наполняю её сердце. Как это глупо, всю жизнь оставаться лишь собой…

Как хорошо наполнять собою сердца близких.