Освободитель часть 1 глава 10

Братья
Майор Константин Христофорович Бенкендорф во время кровопролитного Бородинского сражения находился при начальнике главного штаба Беннигсене на Раевского батарее, в самом сильном огне. Неприятельское ядро ударило его лошадь в грудь и, пронзив её насквозь, задело офицера по левой ляжке.
- Сорвало всё мясо с повреждением мышц и оголило кость... - равнодушно отметили артиллеристы. - Судя по обширности раны, ядро было двенадцатифунтовое.
Константина отнесли в сторону, где он, неизвестно, сколько времени, пролежал в беспамятстве. Он не помнил, как его ядро ударило, но, когда пришёл в себя, то увидел вокруг только лежащих мертвецов.
- Что со мной случилось? - не подозревая себя раненым, офицер не мог сообразить, что случилось с ним и с его лошадью, лежавшей в нескольких шагах.
Майор хотел встать, но едва приподнялся, как упал и, почувствовав сильную боль, увидел собственную рану, обильную кровь и разлетевшуюся вдребезги шпагу.
- Ничего не помню... - Константин ослаб, но имел силы, чтобы приподняться и отползти к Беннигсену.
Он попросил командира, чтобы его вынесли с поля сражения. Тот приказал вынести раненого, что было исполнено четырьмя рядовыми, положившими его на свои шинели. Когда они вынесли майора из огня, то положили на землю.
- Прошу, братцы, - он дал им червонец. - Не оставляйте меня здесь одного!
Но трое из них ушли, а четвёртый, отыскав подводу без лошади, взвалил его на телегу, сам взявшись за оглобли, вывез на большую дорогу и ушёл, сказав напоследок:
- Извиняй, барин!.. Там француз жмёт.
Бенкендорф попросил мимо ехавшего лекаря, чтобы перевязал рану, но тот не обратил на него внимания. Когда сказал, что он адъютант Беннигсена, то лекарь взял грязную тряпку и завязал ему ногу узлом.
- Перевязочных средств больше не имею, - пояснил он устало и равнодушно ушёл.
К Константину подошёл раненый гренадёрский поручик, хмельной, и, невнимательно сев ему на ногу, стал рассказывать о подвигах его подразделения:
- Ох и всыпали мы Бонапарту!
Он попросил его встать, но поручик ничего слышать не хотел, уверяя, что имеет право на телегу. Потом заставил его выпить водки за здоровье своего полка, отчего майор опьянел.
- Такое положение на большой дороге очень неприятно... - бормотал Бенкендорф, ослабев от кровопотери.
Мимо них провезли другую телегу с ранеными солдатами. Кто-то из сострадания привязал оглобли их телеги к ней, и она потащилась потихоньку в Можайск. Там его сняли с телеги, положили на улице и бросили среди умирающих.
- Все меня забыли, - несколько раз Константин ожидал быть задавленным проезжавшей артиллерией или бесчисленными повозками.
Вечером московский ратник перенёс его в избу и, подложив ему пук соломы в изголовье, также ушёл. Тут он уверился окончательно, что смерть его неизбежна:
- Помру без покаяния!
Майор пролежал там всю ночь. В избу заглядывали многие, но, видя раненого, уходили, чтобы не слышать просьбы о помощи.
- Сурова участь раненых в российской армии! - думал он.
Нечаянным образом зашёл в избу лейб-гвардии казачьего полка урядник Андрианов, который служил при штабе великого князя. Он узнал его и принёс несколько яиц всмятку, которые Константин жадно съел. Андрианов, уходя, написал мелом по его просьбе на воротах:
- Бенкендорф.
Ночь была холодная, одежда на нём было изорвано от взрыва ядра. 27 августа русские войска отступали через Можайск, и надежды к спасению не оставалось. Неожиданный случай вывел его из ужасного положения.
- Здесь находится мой брат! - Александр Христофорович Бенкендорф ехал мимо и случайно увидел надпись на воротах.
После начала Отечественной войны 1812 года он был флигель-адъютантом при императоре Александре I и осуществлял связь главного командования с армией Багратиона. Затем командовал авангардом летучего отряда генерала Винцингероде. 27 июля произвёл атаку в деле при Велиже.
- Бенкендорф кроме нас в армии нет, - знал он.
Увидя фамилию на воротах, он вошёл в избу и нашёл брата. Тот был без сознания. Александру нужно было двигаться с отрядом дальше, и он поручил ординарцу отыскать подводу с проводником:
- Положите брата на телегу и отправьте её в Москву.
К счастью случилось, что проводник был из деревни князя Урусова. Крестьянин приложил все старания, чтобы облегчить положение знакомого ему барина, и довёз его до Москвы.
- Оставляй знаки Александру! - Константин просил везде надписывать его имя на избах, в которых они останавливались.
После сражения под Звенигородом старший из братьев Бенкендорф поехал в Москву, где в доме знакомых нашёл брата. Затем вызвал туда известного хирурга Лёмера.
- Сделаю, всё возможное... - пообещал он.
Но когда сняли с ноги раненого повязку, то увидели, что начался антонов огонь. Доктор Лёмер вырезал ему рану и пустил из неё кровь.
- Больно! - Константин узнал брата, кивнул головой.
Во время мучительной операции лицо его не изменилось. Она прошла успешно, он выжил и брат вывез раненого из оставляемой русскими войсками Москвы. Сам вернулся в действующую армию.
- Нам нужно не пустить Наполеона по Калужской дороге, - приказал Кутузов. - Пускай отступает по старой Смоленской дороге. Там всё разорено.
После битвы под Малоярославцем в лесу, через который отступала французская пехота, могли остаться заблудившиеся вражеские стрелки. Генерал Милорадович послал эскадрон драгун для отыскания их.
- Нашли одного польского егеря, - доложили драгуны его адъютанту.
- Некогда с ним возиться, - он приказал убить поляка, - нужно скорее возвратиться к своему полку.
Драгун отвёл молодого поляка в сторону и, прислонив ему, палаш к горлу, собирался заколоть его, но не мог решиться. Отведя оружие, стал смотреть пристально на пленника, который, не произнося ни слова, как бы с равнодушием ожидал неизбежной смерти.
- Экой проклятый, - проговорил драгун, - не сдаётся.
Опять приставил палаш к горлу и опять принял его назад, говоря:
- Нет, мне, видно, не убить его.
Драгун остановил проезжавшего мимо казака.
- Господин казак, - сказал он ему, - убейте поляка, Бога ради!.. Мне велено, да рука не подымается.
Казак захотел показать себя молодцом и охотно согласился.
- Кого? - спросил он, - эту собаку заколоть?.. Сейчас.
Отъехав шагов на десять, он приложился на поляка дротиком и поскакал на него. Пленный не двигался. Казак, подскакав к жертве, поднял пику и, сознавшись, что ему не убить осуждённого на смерть, поскакал далее.
- А ну пошёл! - драгун, разругав пленного, погнал его в Тарутино.
Бенкендорф увидел это и подозвал поляка. Ему понравилось поведение солдата. Им оказался мелкопоместный шляхтич по фамилии Березовский.
- Оставайся служить мне порученцем, - предложил офицер.
У пленного выбора не было, он согласился. По уходе Наполеона из Москвы, его новый начальник был назначен комендантом города.
- Александр Христофорович далеко пойдёт! - теперь Березовский гордился, что служил у такого господина.
Положение Бенкендорфа особенно упрочилось после дела декабристов. Император Николай I, весьма расположенный к нему после активного участия в расследовании дела, назначил его 25 июня 1826 года шефом жандармов. Затем 3 июля 1826 года главным начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и командующим Главной Его Императорского Величества квартирой.
- Нужно уметь не только обнаруживать созревший заговор, - велел ему царь, - но и сигнализировать о его зарождении, которое должно было не только узнавать о настроениях в обществе, но уметь дирижировать ими.
- Нужно убивать крамолу в зародыше! - понял он.
Главноуправляющий отныне докладывал и подчинялся только государю. Все министерства контролировались Третьим отделением. Объясняя задачи, он протянул Бенкендорфу платок и сказал:
- Осушай этим платком слёзы моих несправедливо обиженных подданных.
Штат подчинённых был обманчиво мал, несколько десятков человек. Но ему было придано целое войско, и был создан Отдельный корпус жандармов.
- И главноуправляющий стал шефом этих войск политической полиции... - осуждали графа аристократы.
Это было вершиной мощного айсберга. Главная сила оставалась невидимой. Это были тайные агенты. Они буквально опутывали страну,  гвардию, армию, министерства. В блестящих петербургских салонах, в театре, на маскараде, везде были незримые уши Третьего отделения.
- Его агенты повсюду... - вскоре поняли жители столицы.
Осведомителями становились даже представители высшей знати. Одни ради карьеры, другие, попав в трудное положение. Мужчины, проигравшиеся в карты, дамы, увлекшиеся опасным адюльтером.
- Его добрые голубые глаза, - Бенкендорфа боялись, - всё видят.
Служба в тайной полиции считалась весьма предосудительной, но император заставил служить там лучшие фамилии. Чтобы голубой мундир жандармов стал почётным в обществе, он часто сажал графа Бенкендорфа в свою коляску для прогулок по городу. 
- О Третьем отделении начинают ходить страшноватые легенды... - улыбнулся он во время одной из таких прогулок. - Утверждают, что в здании на Фонтанке, где оно размещается, заботливо сохранялась «комната Шешковского» с удивительным устройством пола.
Шешковский во времена Екатерины Великой был негласным главой тайной полиции. Императрица, переписывавшаяся с Вольтером, отменила пытки, но кнут для наказаний существовал.
- Шешковский нашёл ему самое поучительное применение... - помнил Александр Христофорович. 
Уличённого в вольномыслии дворянина вызывали к этому господину. Шешковский встречал его с превеликим дружелюбием. Сажал в кресло, немного журил за содеянное.
- Вызванный уже считал, что всё счастливо обошлось... - напомнил спутнику Николай I. - Как вдруг Шешковский отворачивался к иконам, висевшим во множестве в его кабинете, и начинал усердно, в голос, молиться. Под проштрафившимся господином быстро опускался пол.
Филейная часть несчастного поступала в полную власть людей с розгами, находившимися под полом. Проворные руки спускали штаны, и дворянина, как жалкого раба, долго пороли до крови на заднице.
- Несчастный кричал от боли, - понимал Бенкендорф, - проклинал Шешковского, но палач продолжал преспокойно молиться.
После чего надевали на несчастного штаны, заботливо оправляли платье, и стул с высеченным человеком поднимался. Шешковский, как ни в чём не бывало, оборачивался и ласково продолжал беседу.
- Есть у нас такая полезная комната! - граф намёк государя понял правильно.
На следующий день к нему был вызван гвардейский офицер, распускавший крамольные слухи и поляк с большим удовольствием высек по методу Шешковского ненавистного ему русского аристократа.
- За бедную мою Польшу! - приговаривал Березовский.
Вскоре о позорном случае узнавали в полку. Выпоротый, и, значит, по кодексу дворянской чести, обесчещенный дворянин вынужден был уйти в отставку.
- Это придумал проклятый Бенкендорф! - как повелось в России, не смея осуждать царя, осуждали холопа.
Все аристократы были уверены, что беспримерное могущество тайной полиции создал сам граф.
- Случилось невиданное, - передавали они последние новости двора, - государь разрешил ему сделать замечание любимому брату царя, великому князю Михаилу Павловичу, за его опасные каламбуры.
Обожавший острить, великий князь пребывал в бессильной ярости. Александра Христофоровича ненавидели в свете. Злорадствовали, когда случилась беда с его младшим братом:
- Вся их семейка подлая!
Во время войны с Турцией в 1828 году Константин Бенкендорф, командуя летучим отрядом, пробрался к Балканам. Зашёл в тыл армии противника и 7 июля занял Преводы. Это было последнее его сражение.
- Расстроенное ещё в персидскую кампанию здоровье не выдержало новых тягот и лишений, и брат скончался в августе того же года от скоротечной болезни лёгких. - Бенкендорф доложил царю.
Периодически в обществе возникал счастливый слух, что он, наконец-то, попал в немилость, и государь его намерен убрать. Этому слуху, видно, поверил и сам всеведающий глава Третьего отделения. Как положено чиновнику в России во время государевой немилости, граф мгновенно тяжело заболел.
- Поделом проходимцу! - переменчивое общество злорадствовало.
Тогда сам государь навестил больного, и тотчас в доме Бенкендорфа началось столпотворение. Все те, кто ещё вчера радостно кляли графа, бросились засвидетельствовать своё участие.
- Сотни визитных карточек оставлены в приёмной, - сказал Березовский.
Через несколько лет после смерти брата Александр Христофорович начал сдавать. Он отпустил поляка в его имение в Волынской губернии и тихо умер. После его смерти Николай I повелел сделать бюст Бенкендорфа и поставил в рабочем кабинете со словами:
- Чтобы подданные не забывали, как я ценю свою полицию!

 
продолжение http://www.proza.ru/2018/03/10/662