Любовь и Гулаг-3

1938год.СВИДАНИЕ.

«6 февраля 38г.

Здравствуй, дорогая Ниночка!
4-ого я написал тебе первое письмо после очень продолжительного перерыва.

Так как я не уверен в том, что то письмо ты скоро получишь, я решил послать это письмо иным путём. Итак, Ниночка, я жив и вполне здоров. Нахожусь в Березниках. Долго ли буду жить здесь- не знаю. Поэтому ты срочно пришли письмо и посылку по адресу: г.Березники, Свердловской обл., Ворошиловского р-на, Калийная горка, барак 8.

 Ценным письмом пришли мне фотокарточи: твою и моей дорогой дочурки (как мне хочется её увидеть).

Сообщи мне адрес моей мамы. Я не могу написать ей, т.к. из памяти вышибло многое, и вместе с тем номер дома и квартиры моей мамаши...

Твой многострадальный, но не теряющий надежды (ни на одну минуту) на прекращение этого недоразумения в ближайшем будущем, Макс.»

Прошел год после ареста. Папу осудили по статье 58 на 10 лет. Такой срок всем «без разбору» давали тем, кто ни в чём не был замешан, лишь бы не признавать, что «самый справедливый суд на свете» должен выполнить запланированную норму по очищению общества от нежелательных элементов, ну а где «лес рубят-там щепки летят».
 
Как-то, в 63-ем году, прочитав Солженицына «Один день Ивана Денисовича», папа заметил, что вот так примерно и его лагерная жизнь протекала: подневольная работа, скудное питание, морозы зимой, комары да мошка летом; вспомнил, как у него началась цинга, зато прошла язва, заработанная в студенческие годы -вылечилась голодом; в общем, в заключении выживали молодые, здоровые, не жадные.

Он рассказал, что в Смоленской тюрьме сидел с «политическими», но по прибытии в лагерь всю их «партию политических», перемешав с уголовниками, послали на лесозаготовку. Он стал работать лесорубом.
 
Бригадой командовали «урки»:

-С ними надо было уметь ладить, а то ненароком на тебя и дерево могло упасть, были такие случаи.

Меня спасало то, что я не курил, отдавал им курево, делился продуктами из посылок и был физически крепок, чтобы постоять за себя. Но лучше было не спорить. Мне братья (их у папы было 4) прислали из Киева кожаную тужурку.

 Недолго я её поносил, по «просьбе» бандюги-бригадира мы обменялись-я ему тужурку, он мне ватник. Зато голова цела осталась.

- А заключённых всё гнали и гнали; территория лагеря расширялась, надо было построить несколько дополнительных бараков и дом для охраны; потребовался инженер-строитель. Вот меня и перевели на эту работу.

Пригодилась моя замечательная специальность, она мне, может, жизнь спасла.

В февральских письмах папа повторяет письмо от 6-го февраля, сообщая, что не получил ответа ни в Березниках, ни по новому адресу-Свердловская обл, Чердынский р-н, Верхъязьвинское п.я.5. и просит прислать конверты, почтовую бумагу, а главное  «срочно прислать «Единые нормы выработки и расценки на строительные работы на 1938 год.», в основном на плотничные, столярные, штукатурные, печные, земляные, кровельные и транспортные».

Письма он посылает разными путями, но связь потеряна. В течение долгих десяти месяцев, с июня 37-ого письма до него не доходят. Наконец в марте 38-ого пришло письмо из Москвы ( к сожалению, мама свои письма, казавшиеся ей неинтересными -«много вздора»- уничтожила).

В папином ответном читаю:
«30 марта 38 года.
... Не знаю как начать. Как начать, чтобы ты поняла, сколько переживаний вызвали у меня конверт и 3 листика в нём, исписанных тобой, -этот вестник  о людях дорогих, от которых оторвала меня злая судьба. Свыше трёхсот дней и трёхсот ночей я мечтал о том, чтобы получить хоть маленькую весточку от тебя. И вот, наконец, получил.

Ниночка, дорогая моя, ты спрашиваешь, вспоминаю ли я про вас. Уверяю тебя, что не перестаю думать.

Лорочка, дочурка дорогая, как ты счастлива, что не понимаешь всей тяжести разлуки. Конечно, «папулька» приедет и привезёт большую, большую куклу. Вопрос только в том, когда это будет......

Над этим вопросом я боюсь задумываться. Слишком больно было переживать разочарование, когда мои надежды (и даже уверенность) на освобождение из-под следствия, не оправдались.

Ведь много месяцев, находясь под следствием, я не сомневался, что буду освобождён. Ведь показания этого паразита Розенштейна, по которым было заведено следственное дело на меня, -лживы. Тем не менее....меня осудили. За что-не знаю.

Суд был заочный, говорят, что судила «тройка».

На сколько-страшно написать, ибо за всю свою жизнь, за все свои помыслы и взгляды я не заслужил и сотой доли того наказания, которое мне объявили здесь.

Что я делаю для своего оправдания -пока ничего, так как  я ничего не могу понять из того, что со мной случилось и как это всё произошло. Какое-то нелепое стечение обстоятельств, которое захватило меня, ни в чём неповинного, так же как водоворот захватывает щепочку.

...Безусловно, при первой возможности, после того как уточню, на основании чего меня осудили ( и приду несколько в себя ) я напишу прокурору либо во ВЦИК. А тебя попрошу-наведи относительно моего дела справки, ХЛОПОЧИ, ибо мне кажется , что вам там, на воле, видней и удобней.

Только умоляю тебя, будь осторожной и стойкой.
Ниночка, я хорошо знаю тебя, но боюсь, что в минуту душевного расстройства ты можешь наговорить, написать либо наделать много глупостей и в результате пострадать из-за меня.

Относительно того, чтобы переехать тебе и устроиться где-либо поблизости на работу, сейчас думать рано по многим причинам. Наиболее реальным является сейчас получение свидания.
 
Я об этом говорил с Начальником. Он сказал, что свидание можно будет предоставить по моему заявлению.
Предварительно нам нужно будет договориться о времени свидания.

Ниночка, слишком тошно ожидать до каникул. Напиши, сможешь ли ты приехать раньше, например в мае, когда установится хорошая погода. (Говорят, что наиболее удобно приехать к нам на пароходе, после того как установится судоходство по Каме).

Напиши о твоих успехах в учёбе, как самочувствие и здоровье, о том, где ты работаешь и в качестве кого. Пиши побольше о нашей дочке. Как у неё ножки, исправились ли. Как она на мордочку. Какие она номера откалывает. Про всё мне напиши.

... Относительно книг я тебе уже написал. Надеюсь на то, что ты получила письмо, нашла перечисленные в нём книги и отправила их мне. Я очень в них нуждаюсь.

В силу сложившихся обстоятельств я переключился на гражданское и сельско-хозяйственное строительство. Это то, с чем я сталкивался ещё в техникуме до 1929 года, поэтому многое перезабыл.

Если тебе не трудно, Ниночка, достань ещё книгу « Строительное дело». Это книга о всех видах строительных работ, о способах производства, материалах, инструментах и механизмах, какие применяются на строительных работах.У меня за этот год многое вылетело из памяти, я забыл точное название книги и авторов. Ты узнаешь сама, какая книга может быть настольной у инженера-строителя...

Прости, Нинулька, что надоедаю тебе с такими поручениями. Передай привет маме, отцу, Шуре и Катюше. На всю жизнь у меня в памяти тихие, полные блаженства и удовольствия минуты, проведенные среди этих милых людей...»

 5-ого апреля 38 г.

...Самочувствие у меня хорошее, если не считать адскую тоску по вас, мои дорогие.
Благодаря посылке я немного подкрепился и сейчас выгляжу гораздо лучше, чем в момент приезда из Смоленска. Климат здесь хотя и суровей нашего, но зато здоровый.

 У вас уже весна чувствуется (в Киеве скоро в белых костюмах ходить будут), а у нас ещё зима-снег падает....Пришли поскорее фотокарточки-твою и нашей дочки. Жажду увидеть вас хотя  бы на фотокарточках...».

17апреля 38г

...Перед отъездом ко мне на свидание мы с тобой договоримся о том, стоит ли Лорочку взять с собой или нет. Я склоняюсь к тому, что лучше будет её привезти ко мне. Окончательно напишу через месяц или полтора, когда буду точно знать, в каких условиях будет проходить свидание и прочувствую климат моего нового места жительства в летние месяцы.
 
Мне не хочется, чтобы Лорочка хотя бы немного пострадала в пути или тут у меня. Я лучше буду ещё мучиться от тоски по ней, но дождусь встречи в благоприятных для ребёнка условиях.

С тобой, Ниночка, свидание будет продолжаться несколько суток. Это в том случае, если не изменится отношение ко мне со стороны начальства. Буду стремиться к тому, чтобы перемены во взаимоотношениях между начальством и мной были только в лучшую сторону...»

26 апреля 38 г.
.
..Прости, Ниночка, мысли путаются. Не могу писать письмо, а нужно. Легче на душе будет.Я хотел поздравить тебя с праздником 1-го мая,  да вспомнил, что это второй праздник, второй весенний, светлый, мой любимейший праздник, который я провожу в заключении, вдали от вас, мои дорогие, от шума, веселья, радости, удовольствий и наслаждений.
Нахлынули разные воспоминания. В память глубоко врезались все прелести празднования 1-го мая 35-го года.

Ведь это тогда ты и Катюша пошли со мной, в рядах с радостной молодёжью нашего Института, через Красную площадь.Затем я вас, уставших, но радостных и довольных, долго водил по всяким переулкам и закоулкам, пока не привел в холостяцкое логовище на Комсомольский переулок.

Всё до мелочи вспомнил: как угощал вас несложным произведением  моего кулинарного искусства-жареной колбасой. Столом у нас служила пирамида из чемоданов, а восседали мы на наших постелях; как Катюша отказывалась от моего угощения и тянула тебя домой, к маме... через 2 часа мы с тобой опять вместе.

 Ходим по улицам Москвы, восторгаемся иллюминацией, любуемся фейерверком на Москва-реке, затем... Ведь это тогда мы с тобой почти 2 суток не расставались.

1-ое мая 36 года. Обстоятельства изменились. Я твой муж. У нас маленький ребёнок. Я приехал из Вязьмы. У нас много забот, но мы не унываем. У нас много сил, энергии, работоспособности и трудолюбия. У нас богатая переспектива, и мы радостно празднуем 1-ое мая.

1-ое мая 37 и ожидаемое 1-ое мая 38 года... Больше писать не в состоянии...»


«27 апреля.

... В последние дни у меня было подавленное состояние духа, а вчера, когда начал писать это письмо, совсем жуткое было настроение.

Неправда, не всё потеряно. Нужно добиваться, нужно доказать, что покозания этой заразы (мягко выражаясь), этого гада Розенштейна, лживы.

Ведь правда на моей стороне. Ведь я был честным советским работником. Но как мне собраться на это дело? Я  стал таким флегматичным, таким апатичным, таким безразличным к своей судьбе, что только сильный толчёк извне сможет разбудить во мне прежнего Макса.

Правда, Ниночка, я был энергичным и настойчивым до упрямства в достижении той цели, которую перед собой ставил? Я себя не узнаю.

Ниночка, пиши. Пиши почаще. Твои письма являются теми  «толчками извне», в которых я сейчас очень нуждаюсь.

.... Я вдвойне был бы рад узнать, что ты получила возможность отправить Лорочку с «тётей Катей» в дачные места под Киев. Там очень хорошая и здоровая местность. Например, Ворзель ( около Киева)  врачебными экспертами признан курортным посёлком.
Советовать что-либо не приходится, т.к. Петя эти места лучше меня знает.

Кроме того мне приятно было бы знать, что мои родные принимают участие в судьбе моей собственной семьи. Если «тётя  Катя» согласится поехать на Украину к моим родным, будет жить с ними и останется довольной-я буду очень и очень рад...

...Приношу тебе большую благодарность за книги. «Части зданий» проф. Цветаева я знаю. Хорошая книга. Жду с нетерпением посылку с этой духовной пищей. Без посылок с пищей физической я привык обходиться.

По выражению нашего врача, к сведению-хорошего специалиста- «я-ещё молодцом »...Вообще, Ниночка, на здоровье я жаловаться не могу. Устаю только, иногда голова болит и всё время болит нечто, называемое душой.

 От последней болезни есть радикальное средство-СВОБОДА и совместная жизнь с тобой, моя дорогая женулька. Хотелось бы поскорее получить это «лекарство»  и «закуску» к нему в виде удовольствия от подрастающей умницы-дочки. Поскорее пришли ваши фотокарточки...»

Общее несчастье сплотило моих московских и киевских родных: дружно они хлопотали о папином освобождении, не оставляли его без вещевых и продуктовых посылок, поддерживали его настроение частыми письмами и очень обрадовали решением провести вместе лето под Киевом. 

«2 мая 1938г.
Здравствуй, дорогая Ниночка!

Получил фотокарточки Лорочки. Премного тебе благодарен. Это был для меня очень дорогой подарок  к 1 мая. Описать, какое впечатление произвела на меня Лорочка ( по фотокарточкам ) очень трудно. Не хватит ни дня, ни бумаги. Вкратце скажу-есть кем гордиться.

Упитанный здоровый ребёнок с хорошенькой лукавой мордочкой- ею восхищались все мои соседи по общежитию, вернее всё общежитие. После этого ещё тягостнее стала разлука.

Теперь с минуты на минуту буду ожидать твои фотокарточки, а затем и оригинал...Относительно продолжительности свидания-ещё рано узнавать...»
 
В письме от 23 мая папа сообщает:

-...Твою посылку я ещё не получил. Жду её с нетерпением....

Твой совет написать заявление на имя Ежова я сейчас же принял к сведению. Но пока ничего не сделал. Состояние духа у меня не улучшается ( к сожалению, могу себя сравнить с человеком «из-за угла мешком прибитым» и найти очень много сходства).

Ты, Ниночка, не огорчайся. Это пройдет. У меня много надежд на твой приезд. Физически я здоров. Интересуюсь, была  ли ты у врача. Лорочку, мою ненаглядную дочурку, целуй много-много раз за меня.( Хотелось бы мне посмотреть на неё и на её шалости )....

25 мая

«...На днях начну переговоры относительно свидания. Ведь через месяц мы (наконец ) сможем друг друга увидеть. По всей вероятности удобней будет приехать через Соликамск. У нас начинает устанавливаться автосообщение с Соликамском. Напиши поточней, какого числа ты сможешь выехать из Москвы. Как Лорочка. Что нового относительно поездки Катюши на лето в Киев. Подыскали ли мои родные место для отдыха? Я уже давно не имею писем ни от тебя, ни от мамы. От тебя сейчас нельзя требовать подробных писем..Бедненькая моя, тебе, очевидно, и вздохнуть некогда. Но коротенькие сообщения обо всём я попрошу тебя присылать мне почаще...»
29 мая
«... Наконец получил твою посылку. Всё очень хорошо сохранилось...За книги я не знаю, как тебя благодарить. Правда, по своим «правам и обязанностям» ( в настоящее время ) мне мало придётся сталкиваться с ними, но как приятно их иметь, как приятно хотя бы перелистать их-описать трудно...»
«31 мая 1938 года

...Хорошо ты поступаешь, что добрую половину каждого письма посвящаешь нашей дочурке. Описание «номеров», какие она выкидывает, мне не надоедает перечитывать...

Наступит ведь такое время, когда я смогу восторгаться важной походкой клопика, её сообразительностью, умению подражать взрослым, комично коверкать слова не по письмам, а непосредственно, находясь с ней рядом.

Разные ощущения у меня вызывают фотокарточки-твоя и Лорочкина. Описать, что я чувствую, когда смотрю на твою фотокарточку-трудно, этой страницы не хватит...

Я написал заявление Нач. Лагпункта с просьбой разрешить мне свидание с тобой. По положению Нач.лагпункта направит моё заявление с характеристикой и сопроводительной от себя на имя Начальника Усольлага НКВД. И лишь последний сможет разрешить свидание.

Ниночка, я боюсь. Может быть оформление свидания и извещение тебя о праве поехать на свидание затянется больше, чем на месяц. Может быть, разрешат очень кратковременное свидание.

Много ещё можно было бы тебе написать, но помешали сумерки, которые наступили лишь после 12 часов ночи.

Без всякого искусственного освещения, сидя в помещении, я писал это письмо до 12-ти часов ночи. Было настолько светло, как бывает у вас в 9 часов вечера летом, вернее 22 июня, когда день самый продолжительный. В остальное время ночи у нас настолько светлые, что снаружи можно читать газету...»

В следующем письме папа забыл поставить дату, что удивительно при его обстоятельности и пунктуальности:

« ...Много писать не буду. Не могу. 1-го июля у тебя отпуск, а разрешения на свидание я ещё не получил.
Возможно, разрешение от начальника лагеря прибудет завтра или послезавтра, а возможно, лишь в конце июня. В общем, неопределённость по такому вопросу как свидание с тобой, моя дорогая, по вопросу, который  ни на минуту меня не оставляет, заставляет ещё больше тосковать.

Ниночка, добивайся сама...Добивайся, дорогая, у тебя больше возможностей.

Дорога ко мне такая: на поезде до Соликамска, там обратиться в отдел снабжения Усольлага ( деревянный барак около станции) к работникам Тапальяну либо Галаеву. Те помогут тебе найти нашего экспедитора Винокурова или кого-нибудь другого, которые укажут на машины, отправляющиеся на Пултовский лагпункт. Дорога не удобная, но верная. Сейчас почти ежедневно ходят к нам машины...»

В следующем письме от 23 июня папа продолжает:

«...в общем, Ниночка, придётся побегать по Соликамску, порасспросить, разузнать, добиваться и после этого километров 170 проехать  на грузовике для того, чтобы ...повидаться со мной ( стоит ли, Ниночка, подумай. Уж слишком это трудно будет для тебя ).

Не стоит ждать разрешения на свидание в Москве, а лучше приехать в Соликамск и на месте продолжать хлопоты, потому что как прошел весь июнь в ожидании ответа, может пройти и июль.

За это время у тебя осложнится получение отпуска, а у меня...у меня может многое измениться (кто его знает, могут даже так сложиться обстоятельства, что свидание будет отодвинуто на долгое время.)

 А ведь желание увидеться так велико, что дальнейшие проволочки окончательно расстраивают...

Всё равно тебе придётся искать в Соликамске Винокурова, машину, затем ожидать отправления её по адресу-Пултовский лагпункт, так одновременно можно добиваться получения разрешения на свидание. Правда, разрешение может быть будет такое, из-за которого не то что до Пулта, но даже из Москвы на один км. не стоило бы ехать, но..... ничего не поделаешь.

Ведь нет никакой гарантии, что тебе в Москву в ответ на твоё заявление от 8-ого июня пришлют разрешение на продолжительное свидание. Будем надеяться, что Начальник будет милостив, учтёт все наши обстоятельства и разрешит свидание, которое хоть сколько-нибудь окупит твои мытарства и затраты. Имей в виду, Ниночка, с собой много вещей не бери, это раз, и второе, без разрешения из Соликамска не выезжай...»

Много лет спустя,  где-то в начале шестидесятых, папа прочитал «Записки княгини М.Н. Волконской» и стал сравнивать поездку в Сибирь жён декабристов с маминой в «Усольлагерь».

Мне он советовал:

-Ты, доця, порасспроси маму об этом «путешествии». Пусть она сама тебе о нём расскажет. Поймёшь, почему я нашу маму не меньшей героиней считаю, чем жён декабристов.

Но мама не любила «ворошить прошлое», не желала «бередить душу», и на мою просьбу:

-Мамочка, расскажи  как ты ездила к папе, - отнекивалась:

-Это долгая история, главное было получить разрешение на свидание, мы его больше года добивались. Как–нибудь расскажу. Да, да, когда-нибудь. Не сейчас.

И вот теперь я решила расспросить маму, неужели её не пугала дорога в места, превращённые в сплошные концентрационные лагеря.

И неужели она поехала бы в лагерь без разрешения, зря пробегав по Соликамску?

А пока я решила перелистать «Записки княгини М.Н.Волконской».
Вот эта книжечка- на «папиной полке» рядом с серией «Пламенных революционеров». Её выпустило Читинское книжное издательство, когда началась «оттепель» в 1960 году.

В предисловии указано, что текст «Записок» сверен с изданиями 1904 и 1906 годов. Повидимому, после революции книга не издавалась -уж очень гуманным выглядело описанное княгиней отношение царской власти к тогдашним действительным противникам монархии.

 Попробовали бы жёны декабристов в наше время добиваться более частых свиданий, чем «два раза в неделю», или возмутиться, что их детей под чужими именами отдают в дет.дома?

Наконец, мама начала свой рассказ:

-Как я решилась поехать? Да кто тогда думал о «страшных местах»?- в голове была одна мысль-увидеть Макса, ведь больше года не виделись.

-Ты не представляешь себе нервотрёпку и всю эту волынку в Соликамске, когда я ходила по разным начальникам и добивалась долгожданного свидания.

-Из Москвы выехала, не имея на него разрешения; а тут так намыкалась, что о трудностях пути до лагеря я не задумывалась, и страшные рассказы о случаях на дороге (беглые бандиты в лесах нападают на машины, грабят) меня не пугали.

-В Соликамске я ещё раз убедилась, что «мир не без добрых людей»: мне помогали обычные жители, простые люди- и на ночёвку устроили и подсказали, к какому лучше лицу обратиться, чтоб не получить отказ,  даже к машине проводили. Сочувствовали.

-Они, как и сто лет назад, во времена княгини Волконской «показывали себя более человечными и вежливыми, чем их начальство». Помнишь, папа, читая «Записки», заметил, что народ за сто лет не изменился, а начальство совсем осатанело.

До лагеря, «изрядно побегав по местному начальству» и получив драгоценное разрешение на «продолжительное свидание», мама ехала в кузове грузовика с новыми заключёнными,  -«нет, не политическими, а обычными ворами».

Узнав, что эта молодая женщина (мама выглядела не старше 22-23-х лет) едет на свидание к мужу в далёкий лагерь, они наперебой старались ей угодить- усаживали поудобнее, старались загораживать от веток, когда машина разъезжалась со встречной и чуть ли не въезжала в дремучий хвойных лес, отмахивали надоедных комаров, поддерживали на ухабах- в общем, «проявляли рыцарские качества».
И так все пять часов езды по жуткой разбитой дороге. Потом маме объяснили такое их поведение «культом жены-матери»:

«Вы для них идеал женщины, каждый хотел бы иметь такую преданную жену, а ещё и молоденькую и хорошенькую».

Папа ждал у въездных ворот и принял маму прямо на руки.

Целых три дня счастья! Три дня!!!

Но всё проходит.

Мама, оставив папе все деньги и продукты, в мрачнейшем настроении, предчувствуя, что нескоро опять увидит своего Максика, возвращается в Москву.

-Обратную дорогу до Соликамска-не помню. Знаю, что ехала в кабине с водителем-Макс с ним договорился.
Меня будто поместили в оболочку тоски и безнадежности.

В поезде моим попутчиком оказался Савва Бимбад (он тебе куклу потом подарил, помнишь?) Сам он возвращался из туб.санатория. Когда он сказал, что в тех местах очень здоровый воздух для больных туберкулёзом, я заметила, что этот воздух не поможет при «болезни» мужа.

Узнав, откуда я возвращаюсь, Савва всю дорогу внушал мне, что жизнь продолжается, надо верить в лучшее, заставлял есть, в Москве проводил до дома. Мне кажется, если бы не его забота, я не знаю, до чего бы дошла-в поезде, стоило закрыть глаза, мне начинало видеться, что сижу в бутылке и не могу выбраться.

У меня ещё оставались отпускные дни, я провела их под Киевом на даче.

Там же прочитала первое после свидания папино письмо. Вот оно. Обрати внимание- папа подчеркнул слова «на свободе». Он на свидании спрашивал, разве подневольный труд эффективнее труда свободного человека, зачем понадобилось государству столько невольников? Неужели все «вредители»?

7 августа

«Здравствуйте, дорогие мои!

Я думаю, что это письмо застанет ещё Нину в Турчинке. Дорогие мамаши, моя убедительная просьба к вам, подкормите её.

Ей скоро предстоит опять окунуться в тяжёлые и напряжённые будни, а сил у неё очень мало (такой, по моему безошибочный вывод можно было сделать по её виду). А я, например, себя в обиду не даю.

Нина вам рассказала, что вид у меня хороший. Я  бы ещё лучше выглядел, если бы не тоска, которая до приезда Нины очень меня беспокоила-буквально съедала.

И сейчас тоскливое состояние меня не покидает, но...оно уже не такое болезненное, как до приезда Нины.

Ниночка, дорогая моя, ты даже не представляешь себе, какое благотворное влияние ты на меня оказала. Чувство ответственности за работу у меня выросло и дошло до таких же размеров как раньше-на свободе...Уныние, апатию и тому подобные вещи отгоняю от себя. Раньше, перед свиданием с тобой. я не был в состоянии это делать. 

Мысль относительно составления Заявления о моем деле не покидает меня. Выполнить эту задачу я не имел времени. Не позже первого августа ( в выходной день) я окончательно составлю Заявление...

Когда Нина уехала, я вспомнил, что о многом её не расспросил. Очевидно, она тоже вспомнила, что многое не успела мне рассказать. Так бывает со всеми, кто встречается после долгой разлуки...»

17 августа

«...Сейчас я вспоминаю о нашем свидании как о чудесном сне.

Часто, очень часто меня охватывает тоска с большей силой, чем до нашей встречи, но я быстро отгоняю её от себя. Опять, Ниночка, благодарю тебя. Ты вернула мне надежду и веру в освобождение, какие были у меня в первые месяцы следствия. Долой хандра и апатия! 

Дорогая моя, напиши как тебе жилось в Турчинке, как выглядят и поживают все мои родные, какие «фортели » выбрасывает моя дочурка..»

19 августа.

«...Скоро исполнится месяц со дня твоего отъезда, а я ещё не знаю, как ты добралась до Турчинки, как жила там, как наша дочурка и родные.

Ниночка, золотко моё, у меня такое впечатление, что наше свидание-это только сон. « Мне снился чудный сон, что ты была со мной»-слова из песни, которые выражают навязчивую мысль, не покидающую мою голову.

Сегодня ночью мне приснилось, что ты вторично приехала ко мне. Какая приятная встреча, сколько было наслаждения и как неприятно было просыпаться.

Ниночка, когда, наконец, наступит такое время, при котором будешь вспоминать об этой действительности, как о кошмарном сне. Моё заявление на имя Ежова пришлось вложить в конверт и отправить без всяких сопроводительных...

 Пока продолжаю работать с той удвоенной энергией, которая овладела мной после свидания с тобой. Ожидаю с нетерпением хоть какую либо весточку от тебя...»

23 августа

«...Вчера у меня был радостный день. С утра мне сообщили, что на моё имя прибыла посылка.... Удивила меня весть о посылке, так как уж слишком быстро она дошла. Поэтому у меня в голове закопошилась мысль, не прибыла ли январская посылка. Действительно, в складе я увидел большой ящик со штампом 30 января 38г. Шесть месяцев посылка была в пути!!

Каково было моё удивление и восторг, когда открыли посылку, и я увидел, что почти всё сохранилось самым замечательным образом. Можно было бы написать, что абсолютно всё сохранилось, если бы не лимоны.

 Дело в том, что линоны превратились в зелёную пыль с запахом гнили. Таким образом и лимоны пропали и те несколько сушек, которые лежали рядом с ними.
Всё остальное получило оценку выше удовлетворительной. Сухари и сушки хороши, сало тоже, сыр голландский стал ещё лучше, икра в коробочках вполне съедобна, конфеты хороши и даже масло лишь слегка прогоркло ( на поверхности горшочка). Мне масло перетопят, и я буду иметь русское масло первый сорт. Брюки лыжные, носки, зубная паста-мне пригодятся...»

 7 сентября.

.. Меня сильно встревожило сообщение, что у Лорочки была повышенная температура до 40, 1 гр. И что сейчас свирепствует скарлатина. Смотри, Ниночка, сохрани дочку, если с ней что -либо случится нехорошее- это будет большим ударом, чем то несчастье, которое произошло со мной.

Очень рад, что всем понравилось лето, проведенное в Турчинке и Киеве. Хотелось бы посмотреть, как Катюша выглядит после дачи. ...

Заявление моё отправлено по адресу в закрытом пакете. К пакету приложена характеристика. Если она сможет повлиять на внимательное отношение к содержанию моего заявления, то, Ниночка, скоро мы будем жить вместе...Да, от обеих посылок, полученных мною после твоего отъезда, остались только воспоминания...»

3октября

«...копию заявления , посланного мною на имя Ежова, я выслать тебе не могу. По-моему, можно обойтись и без него. Ниночка, дорогая моя, пиши каковы результаты ваших заявлений и хлопот относительно меня.

Очень хочется увидеть тебя, посидеть рядом, поговорить вволю, в общем, вернуть все те приятные возможности какие были до 20 марта 37года.

Часто мне приходится отгонять от себя хандру, которая охватывает меня из-за невозможности осуществить это желание. Много боли причиняет невозможность увидеть и обнять свою дочурку. Целуй её за меня крепко-крепко...»

«8 октября.

...Главное, Ниночка, я хочу быть уверенным, что посылки ко мне особенно тебя не обременяют. ..ведь мне очень тяжело и больно при моём здоровьи, работоспособности и трудолюбии быть на иждивении маленькой женщины.

Одновременно я очень благодарен за те подарки, которые ты мне делаешь. Также я благодарю твою мамашу, Катюшу и Шуру, так как чувствую, что в этих подарках немалая доля их помощи. Привет им всем. Привет отцу. Крепко целую в носик и в глазки свою дорогую дочурку и её мамашу...»

По неизвестной причине папу перевели на строительство другого лагеря, ещё дальше от Соликамска. Пока он работает инженером и сохраняет оптимизм, считая, что положение скоро изменится к лучшему.

«28 октября.

Переписка у нас стала здорово хромать... положение изменилось, но я думаю, не надолго. Опять  установится связь как была раньше. Для того, чтобы ты не беспокоилась, я послал телеграмму. Нового адреса не знаю, и по совести говоря, не знаю как скоро смогу тебе отправить это письмо. Начал писать, т.к.выдалась свободная минутка...

Сейчас в связи с переброской на новое место, я очень занят. Объём порученной мне работы раза в 3 больше того, чем занимался на старом месте.

Вещей мне никаких не нужно. Вообще, я ни в чём не нуждаюсь  (конечно, кроме свободы, кроме тебя, моя дорогая, и моих родных). Верю, что и это скоро получу...»

8 ноября

«..Давно уже не имею от тебя писем. Это ещё больше усиливает тоскливое состояние, которое буквально съедает меня. Когда, когда это кончится!?

Когда я опять смогу быть с вами, мои дорогие, в родных местах и заниматься любимой работой, которой я так увлекался. Жалобу по адресу «Секретариат НКВД СССР» я отложил, т.к. лишь 3-4 дня назад я получил извещение, что моя августовская жалоба направлена 20-ого октября по адресу.

На здоровье жаловаться не могу. Так же благополучно дело обстоит с питанием и одеждой. Никакого недостатка я не ощущаю. Даже погода благоприятствует. Теплынь стоит необыкновенная...»

13 декабря

«...Понемногу получаю от тебя весточки. Получил даже письмо от 14марта (!!!), которое ты адресовала в Соликамск. Ничего, интересно было читать.

Эх! Как откажешься от всяких посылок. Вы там мучаетесь, отрываете от себя, чтобы доставить мне удовольствие, а в результате я ещё больше расстраиваюсь. Лимоны испортились-выбросил, ветчину постигла такая же участь, масло пришлось перетопить. Колбаса сохранилась, но её объединёнными усилиями уничтожили за один день. Мёд мне очень понравился, но его тоже уничтожили как колбасу.

Итак, сутки прошли со дня получения посылки, а у меня осталось только «переваренное» и сало. Прости, золотко моё, я тебя огорчаю, но зато пишу правду. Скоро встреча Нового года! Брось, Ниночка, обо мне думать.Гуляй, веселись, встречай радостно 1939 год. Может быть, он будет лучше 1938-ого...

Я здоров, одет тепло. Сыт. Настроение –как видишь ( несколько раз пытался порвать это письмо, но знаю, что если начну новое, оно выйдет таким же «мажорным» как это).

Живу одной мыслью повидаться с вами, мои дорогие. Хочется посмотреть на Лорочку, обнять её и поцеловать нежно, нежно, по-отцовски...Ниночка! Как больно так рано состариться. Зарядка, которую ты мне дала во время нашего свидания, поддерживала меня только 5 месяцев...»

Ну вот. Прочитано последнее письмо за 38-ой год. Впоследствии выяснилось, что этот первый лагерный год был наиболее благополучным: папа начал получать посылки от родных, наладилась переписка, он работает по специальности, которая оказалась востребованной даже в лагерных условиях, и, наконец, состоялось долгожданное свидание.

Папа никак не мог смириться со своим положением осуждённого ни за что, но пока его не освободили, стал думать о переводе в лагерь поближе к Москве, мечтать о регулярных свиданиях.