Повелитель мух Уильяма Голдинга, перевод на русски

Глава 1

Трубный Зов

Мальчик со светлыми волосами спустился вниз последние несколько футов по скале и осторожно направился в сторону лагуны. Несмотря на то, что он снял свой школьный свитер и тащил его теперь за собой в одной руке, его серая рубашка прилипала к телу, а волосы на лбу слиплись от пота. Тропические деревья здесь были повалены, и воздух в образовавшейся просеке буквально дышал на мальчика жаром. Он с трудом пробирался среди лиан и поваленных стволов, когда какая-то птица – просто яркий красно-жёлтый образ – выскочила прямо из-под ног с жутким воплем. В ответ на этот крик тут же прозвучал голос:

«Эй!» – сказал он, – «Обожди минутку!»

Кустарник у края просеки закачался и многочисленные дождевые капли упали вниз с дробным звуком.

«Обожди минутку!», – повторил голос, – «Я застрял».

Светловолосый мальчик остановился и поправил гольфы машинальным движением, и на секунду дикие джунгли стали похожи на пригород Лондона.

«Так трудно идти через эти ползучки!»

Владелец голоса спиной выбирался из подлеска, и ветки царапали ткань его грязной ветровки. Его голые и пухлые коленки были исцарапаны, из них торчали шипы растений. Нагнувшись, он осторожно удалил шипы и повернулся. Он был ниже мальчика со светлыми волосами и к тому же очень толстый. Продвинувшись вперёд, толстяк осторожно выбрал, куда ступить, а потом огляделся вокруг сквозь толстые стёкла своих очков.

«А где дяденька с мегафоном?»

Светловолосый покачал головой.

«Это остров. То есть мне кажется, что это остров. А там, в море – риф. Может, здесь и нет никаких взрослых».

Толстый мальчик испугался.

«Но был же лётчик. Правда, он был не в кабине с пассажирами, а тама, спереди».

Светловолосый пристально смотрел на риф сквозь прищуренные веки.

«А другие ребята», – продолжал толстый, – «Кто-нибудь из них должен был спастись. Должен же был, да?»

Белокурый мальчик стал пробираться по направлению к воде, не утруждая себя поисками безопасного и лёгкого пути. Он пытался вести себя отчуждённо, но не показывать откровенного безразличия, однако толстый всё равно поспешил за ним следом.

«И чо, совсем никаких взрослых?»

«Думаю, что нет».

Светловолосый сказал это очень серьёзно, но затем им овладело блаженное осознание мечты, ставшей реальностью. Прямо посередине просеки он встал на голову и улыбнулся перевёрнутому толстому.

«Никаких взрослых!»

Толстый мальчик задумался на мгновенье.

«А тот лётчик?»

Светловолосый опустил ноги вниз и сел на влажную землю.

«Улетел, наверное, когда сбросил нас. Он не мог здесь приземлиться. Тут на колёсах делать нечего».

«Но на нас же атака была!»

«Да он вернётся, будь уверен».

«Когда мы падали, я видел через одно окошко. Видел другую часть самолёта. Оттудова огонь был».

Толстяк окинул взглядом просеку сверху вниз.

«А это из-за кабины получилося».

Белокурый мальчик протянул руку и потрогал неровный обломанный край ствола. На минутку тема разговора увлекла его.

«И что с ней случилось?» – спросил он, –  «Где она теперь?»

«Её буря утащила в море. Ух, как жутко было, и деревы падали. А в ней ещё, наверно, ребята были».

Толстый поколебался немного и снова заговорил:

«Тебя как звать?»

«Ральф».

Толстый ждал, что у него в свою очередь тоже поинтересуются именем, но это приглашение к знакомству не было принято. Белокурый Ральф улыбнулся непонятно чему, встал и вновь продолжил свой путь к лагуне. Толстяк старался не отставать.

«Наверно, тут ещё много других вокруг. Ты никого больше не видел, нет?»

Ральф покачал головой и прибавил шаг. Немногим спустя он споткнулся о ветку и с шумом упал.

Толстый стоял над ним и тяжело дышал.

«Тётя мне не велит бегать», объяснил он. «Из-за моей астмы».

«Ласты?»

«Да. Дышать тяжело. Я был только один мальчик в школе с астмой», –сказал толстяк не без гордости, – «И ещё я очки ношу с трёх лет».

Он снял очки и показал их Ральфу, мигая и улыбаясь, а затем начал тереть стёкла о грязную ткань своей ветровки. Вдруг выражение боли и внутренней сосредоточенности исказило бледные контуры его лица. Толстяк размазал пот по своим щекам и торопливо поправил очки на носу.

«Это из-за фруктов».

Он оглядел просеку.

«Из-за фруктов», добавил он, – «Наверно…»

Толстый надел очки, отбрёл от Ральфа и спрятался, пригнувшись, среди спутанной листвы.

«Я сейчас. Я выйду через минутку».

Ральф аккуратно выкарабкался и начал красться сквозь ветви поваленного дерева. Через несколько секунд тяжёлое дыхание толстяка вновь слышалось за спиной, но Ральф торопился к единственной оставшейся преграде, которая оставалась на пути к лагуне. Он перелез через поваленный ствол и вот уже был за пределами джунглей.

Пальмы украшали берег. Они стояли, сгибались и клонились в свете солнца, и их зелёные кроны качались где-то на высоте ста футов вверху. Под ногами был склон, покрытый грубой травой и взрытый повсеместно вздымающимися корнями падающих деревьев, и гниющие кокосовые орехи пестрели тут и там среди молодых пальмовых побегов.  Позади оставался мрак леса и открытое пространство просеки. Ральф стоял, упираясь одной рукой в серый ствол, и щурил глаза, глядя на мерцающую воду. Там, на расстоянии, может быть, мили, белые буруны набегали на коралловый риф, а уже дальше открытое море становилось тёмно-синим. В пределах неровной коралловой дуги лагуна была спокойной, как горное озеро – и вода переливалась всеми оттенками голубого, темно-зелёного и фиолетового. Пляж между пальмовой террасой  и кромкой берега был тонкой полосой и, как будто, бесконечной, потому что там, далеко слева от Ральфа, пальмы, пляж и берег сливались в одну точку. И по всей этой линии жара была не только ощутимой, но по-настоящему видимой.

Ральф спрыгнул вниз с террасы. Чёрные ботинки зарылись в песок, и ноги обдало жаром. Одежда стала тяготить его, поэтому он энергично скинул ботинки и сорвал гольфы на эластичных резинках за одно движение. Затем мальчик опять вспрыгнул на террасу, стянул с себя рубашку и встал среди кокосов, напоминавших черепа. Зелёные тени, отбрасываемые пальмами и лесом, мелькали на поверхности его кожи. Ральф расстегнул змеящийся ремень, стащил шорты и трусики и стоял там уже голый, оглядывая ослепительный пляж и море.

Ральф был уже взрослый, несколько месяцев назад ему исполнилось двенадцать. И характерная детская полнота была ему уже несвойственна. Но достичь того возраста, когда взросление делает подростка угловатым и неловким, он ещё не успел. Судя по широким и крепким плечам, можно было предположить, что из него мог бы выйти неплохой боксёр. Но мягкие очертания губ и выражение глаз делали это предположение несостоятельным. Ральф мягко похлопал ладонью ствол пальмы, и, окончательно убеждённый в реальности существования острова, восхищённо рассмеялся, в очередной раз встав на голову. Аккуратно опустившись на ноги, мальчик спрыгнул вниз на пляж, встал там на колени и обеими руками сгрёб гору песка у своей груди. Затем он откинулся назад и бросил восхищённый взгляд ярких глаз в сторону океана.

«Ральф…»

Толстяк тем временем опустился вниз и аккуратно присел, используя край террасы как скамейку.

«Извини, я тама задержался. Из-за фруктов…»

Он протёр очки и вновь установил их на своём крошечном носу. Из-за оправы на его переносице была видна глубокая и ясно различимая отметина-галка. Сомневаясь, толстый осмотрел золотистое тело Ральфа, а затем перевёл взгляд на свою собственную одежду. Он протянул руку к собачке застёжки-молнии, змейка которой уходила ниже его груди.

«Моя тётя…»

Затем, решившись, толстяк всё же расстегнул молнию и разом стянул ветровку через голову.

«Вот!»

Ральф посмотрел на него искоса и ничего не ответил.

«Наверно надо узнать у всех имя», – изрёк толстый мальчик, – «и сделать список. Надо сделать собрание».

Ральф не понял намёка, и толстому пришлось продолжать.

«А мине сёравно как меня будут звать», – сказал он доверительно, – «Лишь бы меня не звали так, как они меня в школе обзывали».

Ральфу стало немного интересно.

«Это как это?»

Толстый бросил взгляд назад через плечо и наклонился к Ральфу. Затем перешёл на шёпот:

«Они называли меня Хрюша».

Ральф вскочил и взвизгнул от смеха.

«Хрюша! Хрюша!»

«Ральф, пожалуйста…»

Хрюша в ужасе всплеснул руками.

«Я же сказал, я не хочу…»

«Хрюша! Хрюша!»

Ральф кинулся в пляс по раскалённому песку пляжа, а потом вернулся, раскинув руки, изображая военный самолёт и «расстреливая» Хрюшу.

«У-у-у… Та-та-та-та-та!»

Он нырнул в песок у хрюшиных ног и продолжал заливаться смехом.

«Хрюша!»

Хрюша нехотя расплылся в улыбке, вопреки собственным интересам радуясь даже такому вниманию к собственной персоне.

«Ну, ты только остальным не говори…»

Ральф захихикал, лёжа ничком на песке. Выражение боли и сосредоточенности вновь появилось на хрюшином лице.

«Я на секунду…»

И он опять заспешил в сторону леса. Ральф поднялся и зашагал вдоль пляжа направо.

Там пляж внезапно прерывался естественным прямоугольным сооружением. Огромная глыба розового гранита грубо пересекала и лес, и террасу, и песок, и лагуну, образуя подобие пристани высотой около четырёх футов. Поверхность гранита была покрыта тонким слоем почвы и жёсткой травы, на которую бросали тень молодые пальмовые деревья. Для того чтобы полноценно расти, этим пальмам не хватало почвы, и они падали и засыхали, едва достигнув вышины футов в двадцать. На этих упавших крест-накрест стволах было очень удобно сидеть, как на скамейках. Те же пальмы, которым ещё не довелось упасть, своими кронами образовали подобие зелёного навеса, на внутренней поверхности которого мелькали блики, отбрасываемые подвижной водой лагуны. Ральф влез на платформу, почувствовал прохладу и тень, прикрыл один глаз и отметил про себя, что тени, мелькавшие на поверхности его кожи, были удивительно зелёными. Он пошёл к краю платформы, вдававшемуся в море, и встал там, заглядывая вниз сквозь воду. Вода была прозрачной до самого дна и издавала свечение из-за тропических водорослей и кораллов. Стайка маленьких и блестящих рыбок мелькала, поминутно бросаясь в разные стороны. Не в силах больше сдерживать мощные волны восторга, Ральф выдохнул, обращаясь к самому себе: «Блеск!»

Но за платформой волшебства было ещё больше. Благодаря какому-то проявлению божьей воли, возможно, из-за тайфуна или шторма, который сопровождал их появление в этом месте, большая масса песка ушла вглубь лагуны, образовав длинную и глубокую бухту у пляжа, ограниченную розовым гранитным уступом у дальнего края. Ральфу доводилось до этого бывать обманутым впечатлением глубины, которое производят бухты у пляжей, так что к этой он приблизился, настроившись на грядущее разочарование. Но остров не обманул и на самом деле образовал невероятный бассейн, в пределы которого, очевидно, море вторгалось только в часы прилива, и который у одного из своих берегов был достаточно глубок для того, чтобы вода там казалась тёмно-зелёной. Ральф тщательно осмотрел все тридцать ярдов поверхности бухты и только затем нырнул. Вода была теплее тела, и он как будто плыл в гигантской тёплой ванне.

Вновь появился Хрюша, сел на каменистом уступе и с завистью уставился на бело-зелёное тело Ральфа.

«Ну, ты и плаваешь!»

«Хрюша».

Хрюша снял ботинки и носки, аккуратно разложил их на граните и потрогал воду пальцем одной ноги.

«Ой, она горячая!»

«А ты как думал?»

«Ничо я не думал. Моя тётя…»

«Да хватит уже про тётю!»

Ральф нырнул под воду и поплыл с открытыми глазами: песчаный берег бухты маячил впереди, как склон холма. Мальчик перевернулся, зажав нос, и золотистые лучи теперь танцевали и множились на поверхности воды прямо над его лицом. Хрюша наконец решился и начал стягивать шорты. Вскоре он явил взору всё свое толстое и бледное тело. На цыпочках Хрюша пробрался в воду по песчаному берегу бухты и сел там по горло в воде, гордо улыбаясь Ральфу.

«А ты что, плавать не будешь?»

Хрюша покачал головой.

«Я не умею. Да и мне нельзя. Моя астма…»

«Опять ты про свои ласты!»

Хрюша снёс это со снисходительным терпением: «Ты-то хорошо плавать умеешь!»

Ральф начал грести обратно к берегу, опустил лицо в воду, набрал воды в рот и выпустил струю в воздух. Затем он поднял подбородок и ответил:

«Я в пять лет научился плавать. Папа научил меня. Он командир на флоте. Когда у него будет увольнение, он приедет и спасёт нас. А у тебя кто папа?»

Хрюша внезапно покраснел.

«Папа умер», – сказал он быстро, – «а моя мама…»

Толстый Хрюша  снял свои очки и огляделся в тщетных поисках того, обо что их можно было вытереть.

«Я с моей тётей жил. У ней конфетный магазин. Я столько конфет кушал! Сколько захочу. А когда твой папа нас спасёт?»

«Сразу, как сможет».

Хрюша уже поднялся, вода стекала с его тела, в то время как он протирал очки с помощью носка. Теперь единственным звуком, который достигал их ушей сквозь разогретый утренний воздух, был протяжный и мерный рёв волн на рифовом волнорезе.

«А откуда он узнает, что мы здеся?»

Ральф нежился в воде. Сон обволакивал его, как будто расплывчатый мираж, который противостоял яркому образу великолепной лагуны.

«Так откудова он знает, что мы здеся?»

Оттуда, думал Ральф. Откуда-то «оттудова». И шум со стороны рифа становился всё дальше.

«Ему скажут в аэропорту».

Хрюша покачал головой, надел сверкающие очки и поглядел вниз на Ральфа.

«Неа. Ты чо, не слышал, чо лётчик говорил? Про атомную бомбу. Они все умерли».

Ральф вылез из воды, встал лицом к Хрюше и принялся обдумывать это неожиданное препятствие.

Хрюша настаивал.

«Это же остров, да?»

«Ну, я забирался на скалу», – произнёс Ральф медленно, – «и мне кажется, что это остров».

«Они все умерли», – продолжал Хрюша, – «А это остров. И никто не знает, что мы тута. Твой папа не знает, и никто не знает».

Его губы скривились, а очки покрылись испариной.
 
«Мы, может, тута навсегда, пока не умрём».

Едва это слово слетело с губ, как жара, казалось, возросла и приобрела угрожающую тяжесть, а блеск голубой лагуны стал ослепляющим.

«Мне нужна моя одежда», – пробормотал Ральф, – «Вон там».

Под злыми лучами солнца он прошагал по песку, пересёк платформу и нашёл свои разбросанные пожитки. Снова чувствовать на себе свою серую рубашку оказалось неожиданно приятно. Ральф взобрался на край платформы и в зелёной тени уселся на подходящий поваленный ствол. Скоро сюда влез и Хрюша, тащивший большую часть своей одежды подмышкой. Он осторожно сел на ствол у небольшой скалы, уходящей в лагуну, и беспорядочные блики заиграли на поверхности его кожи.

Вскоре Хрюша вновь заговорил:

«Нам надо найти других. Надо делать чонить».

Ральф не ответил. Перед ним был коралловый остров. Здесь, под защитой тени, мечталось сладко, а до зловещих хрюшиных разговоров не было никакого дела.

Но Хрюша не унимался.

«Сколько нас тута?»

Ральф подошёл ближе и встал возле Хрюши.

«Я не знаю».

Тут и там над гладкой поверхностью воды легкие порывы ветра долетали сюда, прорывались под массой раскалённого воздуха. И когда бриз достигал платформы, кроны пальм издавали шелест, а неясные солнечные блики скользили по мальчикам, мельтешили, как яркие крылатые существа в тени.

Хрюша поднял взгляд на Ральфа. Тени на лице последнего поменялись местами: зелёные вверху и светлые внизу из-за отсветов с поверхности воды. В волосах его запутался неясный солнечный луч.

«Надо делать чонить».

Ральф посмотрел сквозь Хрюшу. Здесь и сейчас было желанное место, в существование которого никогда до конца не верилось, но которое так неожиданно оказалось в реальном мире. Губы Ральфа сложились в широкую улыбку блаженства, а Хрюша, принимая улыбку на свой счёт как знак одобрения, радостно рассмеялся в ответ.

«А еслив это и взаправду остров…»

«А что это там?»

Ральф уже не улыбался, он указывал рукой куда-то вглубь лагуны. Что-то неясное, нежно-кремовое лежало среди водорослей, похожих на папоротники.

«Камень».

«Да нет. Раковина».

Внезапно Хрюша затараторил, придя в необычайное волнение:

«А-а, точно. Это раковина! Я такую видел. У одного на стене, во дворе. Он её называл рог. Он в него дул, и тогда евойная мама приходила. Ой, этот рог такой драгоценный!...»

Под рукой у Ральфа молодой пальмовый побег клонился к воде. Фактически уже сама масса растения почти сделала своё дело, и ещё немного – и кусок тонкого дёрна оторвался бы сам, а деревце упало бы в воду. Ральф вырвал стебель и начал орудовать им под водой, а стайки блестящих рыбок мелькали вокруг. Хрюша опасно наклонился над поверхностью воды.

«Осторожно! Ты же её треснешь!...»

«Помолчи».

Ральф бросил это слово рассеянно. Да, раковина была интересной, красивой и дорогой игрушкой, но образы дневного сна всё ещё стояли перед глазами, а Хрюша на их фоне выглядел нелепо и неуместно. Пальмовый стебель, изогнувшись, вытолкнул раковину сквозь водоросли. Ральф использовал одну руку для того, чтобы обеспечить опору рычагу, а другой поднажал, и вот уже раковина поднялась над водой: вода стекала с неё струями. В эту секунду Хрюша поймал её.

Теперь, когда раковину можно было не только увидеть, но и потрогать, Ральф тоже пришёл в возбуждение. Хрюша продолжал бормотать:

«… Рог! Такой дорогущий! Чтобы такой купить, целую кучу фунтов заплатить надо! … Он у него был на стене, в саду, и моя тётя…»

Ральф принял раковину из рук Хрюши, и тонкий ручеек воды побежал по его руке. Цвет раковины был кремовый, яркий, но местами она как будто выцвела и стала бледно розовой. Между вершиной, на которой имелось маленькое отверстие, и широким устьем тянулись восемнадцать дюймов спиральной поверхности, покрытых аккуратным тиснёным узором. Ральф вытряхнул песок из глубины рога.

«…мычал, как корова», – продолжал Хрюша, – «И у него ещё были какие-то белые камни, и клетка с зелёным попугаем. И он не дудел в белые камни, конечно, но он говорил…»

Хрюша остановился, чтобы перевести дыхание, и погладил блестящее сокровище, лежавшее у Ральфа в руках.

«Ральф!»

Ральф поднял глаза.

«Мы же можем использовать рог, чтобы позвать других. Чтобы сделать собрание. Они услышат нас и придут…»

Хрюша сиял, глядя на Ральфа.

«Ты же это и хотел, да? Ты же для этого рог из воды вытащил?»

Ральф откинул назад светлую чёлку.

«А как твой друг дул в рог?»

«Он кабудто плевал», –сказал Хрюша, – «Тётя-то мне не разрешала дуть из-за моей астмы. А он говорил, что нужно дуть откуда-то отсюдова». Хрюша положил ладонь на свой выдающийся живот: «Ты попробуй, Ральф. Позови остальных».

 Ральф приложил узкий конец раковины к своим губам и неуверенно дунул. Устье рога испустило короткий звук, но больше ничего не было. Ральф вытер солёную воду с губ и попробовал ещё раз, но раковина по-прежнему молчала.

«Он кабудто плевал».

Ральф сложил губы и выпустил струю воздуха в раковину, которая издала низкий и пукающий звук. Это настолько развеселило обоих ребят, что ещё несколько минут Ральф продолжал извлекать из раковины те же неприличные звуки, прерываясь только из-за приступов неодолимого смеха.

«Он дул отсюдова, снизу».

Ральф понял мысль и усилием диафрагмы резко устремил воздух в раковину.  Низкий и глубокий звук раскатился под пальмами, преодолел лесные заросли и эхом отразился от розового гранита скал. Стаи птиц поднялись над вершинами деревьев, и что-то живое взвизгнуло и метнулось через подлесок.

Ральф опустил рог.

«Ничего себе!»

Его собственный обычный голос звучал как шёпот после могучего трубного зова. Ральф приложил раковину к губам ещё раз, сделал глубокий вдох и задул опять. Мощный звук разлился снова, но теперь Ральф был настойчивее и зов стал на октаву выше, распространяясь и проникая ещё дальше.  Хрюша кричал что-то, его лицо светилось от радости, а очки ярко блестели. Голосили птицы, мелкие животные разбегались в разные стороны. Ральфу не хватило дыхания, звук снова снизился на октаву, перешёл в глухое урчание и в шёпот скользящего воздуха.

Рог лежал в руках, безмолвный, как огромный сверкающий бивень. Лицо Ральфа потемнело от нехватки воздуха, но пространство над островом наполнилось птичьими криками, которые эхом отражались и возвращались отовсюду.

«Нас, наверное, слышно за мили».

Ральф восстановил дыхание и выдал серию коротких трубных звуков.

Хрюша завопил:

«Вон один!»

Примерно в ста ярдах от них по пляжу среди пальм показался ребёнок. Это был мальчик лет шести, крепкий и светловолосый, его одежда была изорвана, а лицо покрыто липкой фруктовой кашицей. Он спустил штанишки с очевидной целью, но впоследствии натянул их обратно лишь до середины. Мальчик спрыгнул с пальмовой террасы на песок, и штаны упали к его щиколоткам, он шагнул из них прочь и засеменил к платформе. Хрюша помог ему взобраться.  Тем временем Ральф продолжал дуть в рог, пока в лесу не зазвучали голоса. Малыш уселся на корточки перед Ральфом, устремив свой сияющий взгляд вверх. Убедившись, что вокруг происходит что-то важное, он приобрёл довольный вид и поспешил засунуть в рот большой палец – единственный из всех, оставшийся у него чистым.

Хрюша наклонился к нему.

«Как тебя звать?»

«Джонни».

Хрюша пробормотал для себя имя ещё раз, а затем крикнул его Ральфу, который не обращал на это внимания и продолжал дуть в рог. Лицо Ральфа побагровело от неистовой радости, которую доставлял этот грандиозный шум, а сердце под туго натянутой тканью рубашки грозило выпрыгнуть из груди. Крики в лесу становились всё ближе.

Пляж начал подавать признаки жизни. Оказалось, что марево, тянувшееся над поверхностью песка на протяжении миль пляжа, скрывало под собой множество подвижных фигур. Мальчики шагали к платформе по горячему и неуступчивому песку. Три малыша, не старше, чем Джонни, появились неожиданно близко – они поедали фрукты в лесу неподалёку. Темноволосый мальчик, немногим младше Хрюши, раздвинул заросли и шагнул на платформу, весело улыбаясь окружающим. Они шли и шли. По примеру непосредственного Джонни они просто садились на упавшие пальмовые стволы и ждали. Ральф продолжал дуть короткими, резкими гудками. Хрюша перемещался среди вновь прибывших, спрашивал их имена и хмурился, пытаясь запомнить их. Дети с готовностью отвечали Хрюше, точно так же, как тем людям с мегафонами перед эвакуацией. Некоторые новички были без одежды и держали свои вещи в руках. Другие были полуодеты или одеты кое-как в школьную форму, серую, голубую, жёлто-коричневую, с пиджаками или свитерами. Мелькали беджи, даже таблички со школьными лозунгами, мельтешили цветные полосы гольф и пуловеров. Над поваленными стволами, в зелёной тени собралось множество голов: русых, светлых, чёрных, каштановых, рыжих и пепельных. Головы разговаривали, шептали, глаза были устремлены к Ральфу, и живой интерес читался в них. Что-то затевалось.

Те, что приходили по пляжу, поодиночке или вдвоём, становились незаметными, едва покидая пределы дрожащего от жары воздуха и подходя немного ближе. Тогда в глаза бросались только дрожащие силуэты, похожие на огромных летучих мышей и танцующие на поверхности песка, тогда как сами дети, сопровождавшие их, воспринимались зрением только во вторую очередь.  Силуэты – это были тени детей, сжатые отвесно падавшими солнечными лучами до размеров тёмных лоскутов, мельтешивших под быстрыми ногами. Ральф ещё дул в рог, когда он увидел последних двоих, достигших платформы на своих порхающих лоскутах. Два мальчика – круглые головы и волосы как солома – упали рядом с Ральфом и теперь лежали, широко улыбаясь и тяжело дыша, как два пса. Это оказались близнецы, и было непривычно видеть такой яркий пример жизнерадостной дупликации. Они дышали синхронно, улыбались одновременно, они были крепкими и здоровыми. Близнецы обратили свои лица к Ральфу, и казалось, что кожи на этих лицах слишком мало, потому что контуры их были слишком подвижны, а влажные губы всегда оставались приоткрытыми. Хрюша повернул в их сторону свои сверкающие очки, и в промежутках между гудками рога можно было услышать, как он повторяет их имена.

«Сэм, Эрик. Сэм, Эрик».

Тут Хрюша запутался, близнецы покачали головами и указали пальцами друг на друга, а толпа рассмеялась.

В конце концов, Ральф перестал дуть и присел, наклонив голову к коленям. Рог безвольно висел в его руке. Как только затихли последние отзвуки трубного зова, смех тоже прекратился, и установилась тишина.

Но что-то тёмное двигалось по пляжу в дрожащей дымке марева. Ральф заметил это первым и силился разглядеть, что же это. Его сосредоточенный взгляд заставил остальных тоже уставиться в ту сторону. Вскоре непонятное создание пересекло границу дрожащего воздуха и ступило в зону более чёткой видимости, и дети увидели, что тёмный цвет был обусловлен не только тенью, как во всех прочих случаях. Чернота – это была одежда. Создание было группой мальчиков, шагавших почти в ногу, расположившихся в две колонны и одетых очень необычно. Шорты, рубашки и ещё какие-то предметы одежды они несли в руках, но на голове у каждого из них была квадратная чёрная шапочка с серебряным кантом. От самого подбородка и до щиколоток их тела скрывались под чёрными накидками с причудливыми треугольными жабо и серебряными крестами на левой стороне груди. Жара тропиков, спуск со скалы, поиски еды, а теперь ещё и  этот утомительный марш-бросок под палящим солнцем по пляжу – всё это придало их лицам вид свежевымытых спелых слив. Мальчик, командовавший строем, был одет точно так же, как и все, за исключением того, что кант на его шапочке был золотым. Когда его группа была ярдах в десяти от платформы, он отдал приказ, и они остановились, задыхаясь, обливаясь потом и пошатываясь под жестокими солнечными лучами.  Сам же командующий прошёл вперёд, вспрыгнул на платформу, заставив свою накидку развиваться, и вгляделся в пространство, казавшееся ему сплошной чернотой из-за бьющих в глаза солнечных лучей.

«Где человек с трубой?»

Ральф, понимая, что его собеседник ослеплён ярким солнцем, просто ответил ему.

«Нет никакого человека с трубой. Только я».

Мальчик подошёл ближе и уставился на Ральфа, скривив при этом своё лицо. Вид белобрысого мальчика с кремовой раковиной на коленях, похоже, не особенно воодушевил его. Он резко развернулся, и плащ очертил стремительный полукруг.
 
«Значит, и корабля нет?»

Накинутый плащ не мешал разглядеть телосложение командира этого странного отряда. Прибывший был высок, худ и даже костляв. Из-под чёрной шапочки вились рыжие волосы. Лицо было подвижное, веснушчатое и некрасивое, но выражение его не казалось глупым. Светло-голубые глаза сейчас выражали досаду, готовую в любую минуту перерасти в гнев.

«Значит, здесь нет никакого человека?»

Ральф обратился к его спине.

«Нет. Но у нас собрание. Присоединяйтесь».

Группа мальчиков в накидках понемногу стала терять и нарушать строй.  Высокий собеседник Ральфа прикрикнул на них:

«Хор! Встать смирно!»

С трудом подчиняясь, хор вновь выстроился в две линии и продолжил стоять, покачиваясь на солнце. Однако некоторые из них попытались слабо протестовать.

«Но, Меридью. Пожалуйста, Меридью… Ну что мы?»

Затем один из мальчиков хлопнулся ничком на песок, и строй был нарушен. Остальные подняли упавшего и уложили его на платформе. Пристально наблюдавший за всем этим Меридью оценил ситуацию и пошёл на попятную.

«Хорошо. Сядьте. И оставьте его».

«Но Меридью!»

«Да он вечно бухается в обмороки», – заявил Меридью, – «На Гибралтаре, в Аддис-Абебе. И даже на заутрене рухнул прямо на регента».

Последнее замечание вызвало смешки у хористов, которые подобно чёрным птицам уже сидели на поваленных стволах и рассматривали Ральфа с живым интересом. Хрюша не спрашивал у них имена. Он был запуган особым статусом, который подразумевала униформа, и безоговорочной властностью, которая чувствовалась в голосе Меридью. Поэтому Хрюша спрятался за Ральфом и занялся своими очками.

Меридью повернулся к Ральфу.

«Взрослых совсем нет?»

«Нет».

Меридью сел на ствол и огляделся вокруг.

«Значит, нам придётся самим смотреть за собой».

Почувствовав себя в безопасности за спиной у Ральфа, Хрюша робко подал голос:

«Вот потому-то Ральф и сделал собрание. Чтобы решить, как быть. Мы тута узнаём имена. Вот это Джонни. Эти двое – близнецы. Сэм и Эрик. Кто Эрик…? Ты? Нет, ты Сэм…»

«Я Сэм…»

«…а я Эрик».

«Нам всем лучше познакомиться», – сказал Ральф, – «Вот меня зовут Ральф».

«Мы тута почти все имена знаем», – вторил Хрюша, – «Только что узнали».

«Имена нужны детям», – заявил Меридью, – «С чего бы мне быть Джеком? Я Меридью!»

Ральф быстро повернулся в его сторону. Да, это был голос человека, который твёрдо уверен в том, что он говорит и думает.

«И ещё», – продолжал Хрюша, – «тута есть мальчик… я забыл, как его звать…»

«Ты слишком много болтаешь», – отрезал Джек Меридью, – «Заткнись, Жирдяй!»

Поднялся смех.

«Но он не Жирдяй!», – крикнул Ральф, – «Его настоящее имя – Хрюша!»
«Хрюша!»

«Хрюша!»

«О, Хрюша!»

Поднялось всеобщее веселье, и даже самые маленькие продолжали смеяться. На какой-то момент смех объединил всех ребят, но Хрюша оставался за пределами этого круга: он покраснел, склонил свою голову и вновь принялся протирать очки.

Спустя время смех всё же затих, и знакомство продолжилось. Один из мальчиков был Морис, и он уступал по росту только Джеку, но был коренастее последнего и постоянно улыбался. Другой был худой и скрытный паренёк, с которым никто не был знаком, и который старался держаться как можно более обособленно. Он пробормотал, что его зовут Роджер, и замолчал вновь. Ещё были Билл, Роберт, Гарольд, Генри. Мальчик из хора, который до этого упал в обморок, присел у пальмового ствола, бледно улыбнулся Ральфу и представился Саймоном.

Джек взял слово.

«Нам нужно решить, как сделать так, чтобы нас спасли».

Поднялся гул. Один из малышей, Генри, возвестил, что он хочет домой.
«Помолчите», – сказал Ральф рассеянно. Он поднял рог, – «Мне кажется, что мы должны выбрать главного, который будет всё решать».

«Главного! Главного!»

«Я буду главным», – объявил Джек с неприкрытым самодовольством, – «Потому что я главный в хоре. Я староста и могу взять до-диез».

Толпа вновь загудела.

«Итак», – сказал Джек, – «Я…».

Он замешкался. Нелюдимый Роджер вдруг поднялся с места и предложил:

«Давайте голосовать».

«Да!»

«Голосовать за главного!»

«Давайте голосовать…»

Эта игра в голосование казалась такой же занятной, как рог и трубный зов. Джек пытался было протестовать, но капризная толпа уже укрепилась в своём мнении и от призывов к голосованию перешла к выкрикам одобрения в адрес кандидатуры Ральфа. Никто из ребят не мог привести какие-нибудь резонные доводы в пользу своего выбора. Если говорить о смекалке, то легко было увидеть, что все блестящие идеи на деле принадлежали Хрюше, а не Ральфу, в то время как именно Джек был, очевидно, персоной, способной повести за собой остальных. Но Ральф излучал спокойствие и уверенность. Это было видно по непринуждённой позе, которую он принял, сидя на стволе пальмы. Ральф был большой, имел располагающую к себе внешность, и – это совсем не бросалось в глаза, но, тем не менее, явно было в его пользу – за Ральфа был рог. Именно тот, кто дул в него, сидел сейчас перед ними на платформе, балансируя этой хрупкой штукой, лежавшей у него на коленях, и ожидая их решения. Конечно, он был не такой, как все остальные.

«За того, с раковиной!»

«За Ральфа! Ральфа!»

«Пусть главным будет этот, с трубой!»

Ральф поднял руку, призывая к тишине.

«Хорошо. Кто хочет, чтобы Джек был главным?»

Хористы уныло подняли руки, продолжая повиноваться своему старосте.

«А кто за меня?»

На этот раз немедленно подняли руки все, кто не состоял в хоре, за исключением Хрюши. Немного выждав, Хрюша тоже неохотно протянул вверх свою ладошку.

Ральф пересчитал голоса.

«Ну, выходит, я главный».

Толпа мальчиков разразилась аплодисментами. Рукоплескали даже хористы, а веснушки на лице Джека растворились в красной краске стыда. Он дёрнулся было, потом передумал и сел вновь, а воздух вокруг звенел от счастья. Ральф посмотрел в сторону Джека, торопливо соображая, что же он может предложить ему в качестве компенсации.

«Но хор подчиняется тебе, конечно».

«Они будут воинами…»

«Или охотниками…»

Румянец схлынул с лица Джека. Ральф взмахнул рукой, дав сигнал всем замолчать.

«Джек отвечает за хор. Они будут… Кем бы ты хотел, чтобы они были?»

«Охотниками».

Джек и Ральф признательно улыбнулись друг другу. Остальные оживлённо заговорили.

Джек поднялся.

«Хорошо, хор. Снять накидки».

Как будто дождавшись окончания урока, хористы встали, начали щебетать и сбросили свои плащи в общую гору на траве. Свой плащ Джек сложил на стволе подле Ральфа. Серые шорты Джека насквозь промокли от пота и липли к телу. Ральф бросил на них восхищённый взгляд, а Джек заметил это и неторопливо пояснил:

«Я пытался перебраться на ту сторону холма и проверить, может быть, где-то там есть вода. Но ты со своей ракушкой сбил все планы».

Ральф улыбнулся и поднял вверх рог, чтобы привлечь всеобщее внимание.

«Послушайте, все. Мне нужно время, чтобы всё обдумать. Нельзя ничего решать вот так, сразу. Если это не остров, то нас могут спасти очень скоро. Поэтому мы должны определить, остров ли это. Все должны остаться здесь и никуда не уходить. А мы втроём – если нас будет больше, мы заблудимся и потеряем друг друга – мы втроём пойдём в экспедицию и всё выясним. Пойду я, и Джек, и… и…»

Он осмотрел круг лиц с горящими глазами. Недостатка в добровольцах не было.

«И Саймон».

Ребята, стоявшие рядом с Саймоном, захихикали, а сам он шагнул вперёд с лёгким смешком.  Теперь, когда бледность, обусловленная обмороком, сошла с его лица, было видно, что Саймон – это подвижный и худенький мальчик невысокого роста. Его взгляд блестел из-под копны чёрных, жёстких и прямых волос.

Он кивнул Ральфу.

«Да, я пойду».

«И я…»

Джек вынул большой охотничий нож из ножен, притороченных у него сзади, и воткнул его в ствол дерева.

Поднялся гул, но быстро утих.

Неожиданно вмешался Хрюша.

«И я пойду».

Ральф повернулся к нему.

«Ты никуда не годишься в таком деле».

«Сёравно…»

«Ты нам не нужен», объявил Джек спокойным тоном. «Троих достаточно».

Хрюша сверкнул своими очками.

«Я с ним был, когда он рог нашёл. Раньше вас всех с ним был».

Но Джек и остальные не обращали на его слова никакого внимания. Всем было не до того. Ральф, Джек и Саймон спрыгнули с платформы и зашагали по песку вдоль лагуны. Хрюша неуклюже заковылял за ними.

«Если Саймон будет шагать между нами» , – заметил Ральф, – «то он не будет нам мешать, и мы сможем разговаривать поверх его головы».

Компания выбрала темп и шла ровным шагом. Это означало, что Саймону то и дело приходилось переходить на бег, чтобы не отстать от остальных. Но вскоре Ральф был вынужден остановиться и повернуться к Хрюше.

«Послушай».

Джек и Саймон делали вид, что ничего не замечают и продолжали идти вперёд.

«Ты не можешь пойти».

Хрюшины очки снова покрылись испариной – на этот раз из-за унижения.

«Ты им сказал. А я просил тебя».

Хрюшино лицо покраснело, а губы дрожали.

«А я тебя просил, что не надо…»

«Господи, да о чём ты вообще?»

«О том, что меня звать Хрюша. Я сказал, что мне сёравно, как меня будут звать, лишь бы меня не звали Хрюша. И я просил не говорить, а ты взял и сразу сказал…»

Наступило неловкое молчание. Немного поразмыслив, Ральф понял, что Хрюша сломлен, и ему больно. Новоизбранный предводитель колебался и не знал, как вести себя дальше – извиниться, или продолжить оскорблять несчастного.

«Лучше Хрюша, чем Жирдяй», –сказал он, наконец, с прямотой настоящего лидера, – «Но всё равно, извини, что так получилось. А теперь, Хрюша, возвращайся и спроси имена у всех, кто остался. Это твоя работа. Пока».

Ральф развернулся и поспешил за остальными. Хрюша продолжал стоять, и румянец от нанесённого оскорбления мало-помалу сошёл с его щёк. Он повернулся и побрёл назад к платформе.

Три мальчика энергично шагали по песку. Был отлив, и вдоль берега тянулась полоса, забросанная оставшимися водорослями, и песок там был плотный, как поверхность обычной дороги. Какие-то чары властвовали над идущими и над пляжем, а мальчики чувствовали эти чары и были рады их присутствию. Они смотрели друг на друга, радостно смеялись, много говорили, но ничего не слушали. Настроение было необыкновенное. Ральф, чувствуя необходимость как-то выразить нахлынувшие чувства, внезапно встал на голову и перевернулся назад. Когда они вдоволь насмеялись по этому поводу, Саймон неловко потрепал Ральфа по руке, и все рассмеялись снова.

«Ну, хватит», – сказал, наконец, Джек, – «Мы же на разведку пошли».

«Мы пойдём до конца острова», – возвестил Ральф, – «И посмотрим, что там за мысом».

«Если это вообще остров…»

Теперь, ближе к концу дня, очертания приобретали ясность. Ребята увидели край острова, вполне отчётливо, без всяких искажений формы и контура. Простые и угловатые камни громоздились там, а один большой скалистый массив выдавался далеко в море. На вершине этого форпоста гнездились морские птицы.

  «Как будто глазурь», – сказал Ральф, – «Сверху на розовом торте».

«Ничего мы не увидим за мысом», – заметил Джек, – «Потому что нет никакого мыса. Есть только плавный изгиб – и, сам видишь, скалы там становятся всё круче».

Ральф прикрыл ладонью глаза от солнца и осмотрел зазубренный скалистый гребень до самого горного пика. Этот участок пляжа был ближе всего к вершине.

«Мы попробуем забраться на гору здесь», – сказал руководитель отряда, –  «Мне кажется, так будет легче всего. Здесь меньше этих лесных зарослей и гораздо больше розовых камней. Пошли».

Все трое начали карабкаться вверх. Какая-то неизвестная сила вывернула и разбила здесь огромные каменные глыбы, в беспорядке побросав их  друг на друга. Каждый огромный камень был сам по себе как большая розовая скала, увенчанная сдвинутой глыбой, которая, в свою очередь, завершалась другой глыбой, и так продолжалось очень долго, так что вся эта розовая конструкция на деле была грудой валунов, которые местами высовывались сквозь хитроумные сплетения лиан и ползучих растений. Там, где отвесные стены розовых скал начинали свой подъём вверх, часто змеились какие-то узкие тропки, убегающие наверх по спирали. По этим тропкам и шли разведчики, ступая боком по самому краю, полностью погрузившись в заросли и уткнувшись лицом в каменную стену.

«Кто протоптал эту тропинку?»

Джек остановился, вытерев пот со своего лица. Запыхавшийся Ральф стоял рядом.

«Люди?»

Джек покачал головой.

«Животные».

Ральф всмотрелся во мрак под кронами деревьев. Лес мелко задрожал в его глазах.

«Пошли дальше».

Трудность состояла не в том, чтобы подниматься наверх, обходя вокруг необъятные бока скал, а в том, чтобы преодолевать постоянно возникающие заросли густого кустарника для того, чтобы перебраться на следующий участок тропы. В таких местах корни и стебли лиан сплетались так сильно, что мальчики пробирались сквозь них подобно гибким иглам. За исключением бурой земли под ногами и редких проблесков солнечного света, пробивавшихся сквозь плотную листву вверху, единственным показателем, по которому они судили о верности выбранного пути, был уклон: приходилось постоянно решать, находится ли этот конкретный просвет среди перепутавшихся кабелей лиан выше, или ниже предыдущего.

Но, как бы то ни было, они продвигались вверх.

В самые трудные минуты пути, в самой непролазной чаще Ральф поворачивался к остальным, обращая на них свой сверкающий взгляд.

«Класс!»

«Блеск!»

«Красота!»

Причину радости было трудно понять. Ребята страдали от жары, перемазались и устали до изнеможения. Ральф сильно исцарапался. Лианы бывали толщиной с ногу среднего мальчика и просветы в зарослях порой были пугающе малы для дальнейшего продвижения. Ральф издал громкий крик для проверки, и мальчики прислушались к приглушённому звуку эха.

«Вот это настоящая разведка», – выразил свой восторг Джек, – «Уверен, здесь ещё никто не бывал».

«Нам надо нарисовать карту», – сказал Ральф, – «Вот только бумаги у нас нет».

«Мы можем нацарапать её на коре», – ответил Саймон, – «И втереть потом что-нибудь чёрное».

И вновь они обменялись торжественными блестящими взглядами в окружающем полумраке.

 «Класс!»

«Блеск!»

Встать на голову было негде. Поэтому Ральф выразил нахлынувшие чувства тем, что притворился, будто хочет сбить с ног Саймона. И мальчики образовали весёлую кучу малу в сумраке кустарника.

Когда они, наконец, наигрались и легли рядом, Ральф заговорил первым:

«Надо идти дальше».

Розовая гранитная поверхность скалы впереди была свободна от деревьев и лиан, поэтому они легко шагнули на следующий участок тропы. А тот, в свою очередь, вёл туда, где деревья росли более редко, так что ребятам удалось даже увидеть широко раскинутое море. С появлением простора солнечные лучи тоже стали достигать разведчиков, и вскоре солнце просушило их одежду, насквозь пропитавшуюся потом за время долгого пребывания в жарком и сыром полумраке. В конце концов, им предстоял лишь штурм очередной скалы на пути к вершине, а сумрачные заросли оставались позади. Мальчики стали продвигаться вперёд вдоль ущелья, рискуя порезаться об острые края разбросанных камней.

«Смотри! Смотри!»

Здесь, на этом краю острова, скалы образовали причудливые разломы высоко над морем. Кругом были груды камней и вертикально стоящие глыбы. Та, на которую облокотился Джек, с угрожающим звуком пошатывалась при лёгком нажатии на неё.

«Давайте…»

Но это «давайте» не имело никакого отношения к штурму вершины. Вершина вынуждена была подождать, потому что все трое с готовностью приняли этот неожиданный вызов: ведь камень имел размеры малолитражного автомобиля.

«Взяли!»

Раскачивая камень взад и вперёд, ребята пытались поймать ритм.

«Взяли!»

Только раскачать этот маятник, толкать и толкать его, резко упираясь в момент зыбкого равновесия, раскачать, раскачать…

«Взяли!»

Огромный валун немного замешкался, балансируя на одном ребре, решил больше не возвращаться и двинулся вниз, падая, подскакивая и переворачиваясь со страшным гулом, совершая безумные прыжки и проломив огромную дыру среди крон деревьев леса. Гул продолжал звучать эхом, встревожились птицы, в воздухе стояли облака белой и розовой пыли, а лес внизу всё ещё сотрясался по мере дальнейшего продвижения разбуженного каменного чудовища. А затем остров снова погрузился в тишину.

«Класс!»

«Прямо как бомба!»

«Урр-ра!»

Ещё целых пять минут они не могли заставить себя покинуть место своего триумфа. Но, в конце концов, они всё же продолжили свой путь.

Теперь дорога на вершину стала совсем лёгкой. Когда они достигли последнего отрезка пути, Ральф остановился.

«Вот это да!»

Они стояли у кромки сферического углубления, расположенного на одном из склонов горы. Всё дно его было покрыто синими цветами – цвело какое-то горное растение – и избыток цвета щедро переливался через край и распространялся среди листвы окружающих деревьев. Воздух был полон бабочек – они взлетали, порхали и садились на яркие цветы.

На другой стороне этого углубления возвышалась угловатая вершина горы, и вскоре дети уже стояли на ней.

Ребята давно уже догадывались, что это остров: поднимаясь по розовым скалам, наблюдая море со всех сторон и безграничную высоту вверху, благодаря какому-то инстинкту они знали, что море находится везде вокруг них. Но было и ещё кое-что: то, что следовало сказать именно здесь, стоя на самой вершине и осматривая ровный круг водного горизонта со всех сторон.

Ральф повернулся к остальным.

«Это всё – наше».

Очертаниями остров напоминал корабль: на этой оконечности был высокий подъём, а за спиной у ребят начинался неравномерный спуск к берегу. По обе руки лежали валуны, высились скалы, виднелись верхушки деревьев и крутые обрывы, а впереди, вдоль бортов воображаемого корабля, тянулся более отлогий спуск, поросший деревьями, сквозь которые проглядывал розовый гранит. Дальше на ровном участке острова всё было покрыто джунглями, густыми и тёмно-зелёными, но в самом конце сходящими на нет: в том месте виднелся розовый тонкий перешеек. Там же, где остров только начинал подниматься из воды, был ещё один остров – скала, стоявшая практически отдельно, как крепость, и глядевшая на ребят поверх зелёного ковра подобно одинокому розовому бастиону.

Мальчики осмотрели всё это и обратили взоры к морю. Они стояли высоко, а день клонился к закату, поэтому открывшийся вид отличался ясными контурами, а миражи окончательно растворились.

«Это риф. Коралловый риф. Я видел такой на картинках».

Риф огибал большую часть острова, располагаясь на расстоянии примерно одной мили и параллельно линии пляжа, который мальчики теперь считали «своим». Коралловый барьер напоминал небрежную кривую, выведенную рукой нагнувшегося великана, пытавшегося повторить в море контуры берега при помощи жирного куска мела. Вот только рисование художнику скоро наскучило, и контур остался недорисованным. Вода во внутренних пределах рифа почти не двигалась, а камни и водоросли было видно, как в аквариуме, но за пределами контура начиналось неспокойное тёмно-синее море. Был прилив, длинные пенные хвосты тянулись от линии рифа, и на какой-то момент ребятам показалось, что «корабль» равномерно плывёт задним ходом.
 
Джек указал рукой вниз:

«Вон там мы приземлились».

За обрывами и скалами зиял пролом среди деревьев. Там были разнесённые в щепки стволы и долгий тянущийся след, оставивший только немного пальмовой бахромы между морем и просекой. А рядом было хорошо видно платформу, выступающую в море, и крошечные фигурки, которые подобно мелким жучкам двигались возле неё.

Ральф изобразил рукой извилистую линию, идущую от открытого места, где они стояли, вниз по склону, вдоль края ямы с яркими цветами, вокруг скалы и вниз – туда, где начиналась просека.

«Тут будет самый быстрый путь назад».

Глаза сияли, рты были приоткрыты – наступил час их триумфа, и мальчики наслаждались своим правом распоряжаться. Они поднялись выше в собственных глазах, и эти сильные чувства скрепляли их дружбу.

«Здесь не видно дыма от жилья, и нигде нет лодок», – мудро рассудил Ральф, – «Мы ещё проверим потом, но я думаю, что остров необитаемый».

«Мы будем добывать еду», – крикнул Джек, – «Будем охотиться. Ловить зверей. Пока нас не спасут».

Саймон глядел на них обоих, не говорил ничего, но энергично кивал, так, что его тёмная чёлка падала вперёд и сбивалась назад. Его лицо светилось счастьем.

Ральф посмотрел вниз в другую сторону, в том направлении, где не было рифа.

«Здесь гораздо круче», – заметил Джек.

Ральф сделал поддерживающий жест ладонью.

«Тот лес внизу… Он растёт прямо на горе».

На каждом уступе горы росли деревья – деревья и цветы. Но вот лес заволновался, зашумел и начал хлестать ветками. Ближайшие цветочные поляны затрепетали, и на целых полминуты свежий бриз задул детям в лицо.
Ральф широко расставил руки.

«Весь остров наш!»

Ребята начали смеяться, кувыркаться и весело кричать прямо на вершине горы.

«Я есть хочу».

Едва Саймон упомянул свой голод, двое остальных остро почувствовали, что они тоже проголодались.

«Пойдём», – предложил Ральф, –  «Мы выяснили всё, что хотели узнать».

Они начали карабкаться вниз по каменистому склону, погрузившись в цветочное изобилие и пробираясь под кронами деревьев. Здесь разведчики остановились, залюбовавшись окружающим кустарником.

Саймон первым нашёл, что сказать:

«Прямо как свечи. Кусты-подсвечники. А почки-свечки».

Кустарник был тёмный и вечнозеленый, источал сильный аромат, а множество почек имели восковой оттенок зелёного цвета. Почки были плотно и причудливо сложены в направлении падавших лучей солнца.

«Почки-свечки».

«Но ты их не зажжёшь», – ответил Ральф, – «Они только выглядят как свечки».

«Зелёные свечки», – сказал Джек с презрением, – «Ими не наешься. Пошли дальше».

Здесь начинался густой лес, и ребята устало шагали по тропе,  когда до них донеслись какие-то звуки – слабый визг – и чьи-то копытца стучали по плотному грунту. Дети шли дальше, а визг усиливался и в конечном итоге стал настоящей истерикой. Там был поросёнок, он безнадёжно запутался в сети цепких лиан и беспорядочно метался в разные стороны, полностью отдавшись безумию своего ужаса. Его визг был пронзителен и настойчив настолько, что проникал под кожу. Трое мальчиков поспешили вперёд, и ликующий Джек вынул свой нож. Он поднял руку в воздух. Но возникла заминка: поросёнок по-прежнему кричал, лианы дёргались во все стороны, а лезвие продолжало блестеть в жилистой руке. Недолгой паузы было достаточно для того, чтобы осознать, какой ужас повлечёт за собой удар этой руки. Но именно в этот момент животное, наконец, вырвалось из пут и умчалось в подлесок.  Мальчики смотрели друг на друга и вокруг, как будто впервые увидев сцену, на которой только что царил ужас. Лицо Джека было полностью белым,  за исключением веснушек. Заметив, что он всё ещё держит нож в воздухе, он опустил руку и убрал оружие в ножны. Затем все трое неловко рассмеялись и продолжили свой путь по тропе.

«Я просто выбирал место», – пояснил Джек, – «Ждал, чтобы выбрать, куда его ударить».

«Свинью надо закалывать», – сказал Ральф кровожадно, – «Так всегда говорят – «заколоть свинью».

«Надо перерезать свинье горло, чтобы спустить кровь», – возразил Джек, – «А иначе ты не сможешь потом есть мясо».

«Ну и почему же ты не…?»

Но они знали, почему. Потому что это чудовищно, когда нож опускается вниз и режет живую плоть. Потому что тогда прольётся кровь, и это будет невыносимо.

«Я собирался», – ответил Джек. Он шёл первым, и ребята не видели его лица, – «Я выбирал место. Но в следующий раз…!»

Он выхватил нож и воткнул его в ствол дерева. В следующий раз никакой пощады. Джек вызывающе осмотрелся вокруг, приглашая кого-нибудь возразить ему. Но ребята уже вышли к солнечному свету и поспешно занялись поглощением доступной пищи по мере своего движения вниз вдоль просеки, ведущей к платформе и к новому собранию.