Опасные связи

Писатель Эдуард Лимонов жил в квартире 66 дома 6 на Старом Арбате.
Сдавал апартаменты  православный священник, человек, судя по рассказам, весьма свободных нравов, впрочем оставивший новому жильцу Библию. Дом в те стародавние времена конца девяностых у живого классика был странноприимный.  Когда я вошел, Эдуард предложил разделить последнюю тарелку щей на двоих, разлил водку по рюмочкам. Когда мы выпили за победу, убрал бутылку в буфет. Во всем нужно знать меру, считал он.
Лимонов обладал массой качеств, которым мне бы хотелось у него научится  - трудолюбием, собранностью, самодисциплиной и был абсолютно лишен веры в людей. Принцип его был прост - человек гад и подлец, только так его можно воспринимать. Если же он по-хорошему удивляет, тем лучше, можно только порадоваться. Люди же полезны только, пока их можно использовать. Человек, его подведший, переставал для него существовать.
Эдуард тогда выдвигался на пост депутата Госдумы  и соперником его была Ирина Хакамада. Меня он попросил встретится с ней и поговорить обо всем. Выяснить, на что она способна. Больше было некому, для остальных партийцев она враг и ее можно только попытаться распропагандировать.
Нашел я Ирину Мацуовну в фойе кинотеатра после очередной встречи с избирателями. Она отдыхала на банкетке, серьезная охрана стояла рядом. Присел, представившись журналистом, что было правдой. Мне всегда была симпатична эта хрупкая женщина. Экзотически красивая, с легкой хрипотцой в голосе и манерой чуть растягивать слова, пускаясь в обстоятельные объяснения.
Ирина Мацуовна о Лимонове отзывалась с улыбкой не то, чтобы презрительной... Для этого она была слишком интеллигентна...
 По окончании беседы, я спросил, где можно взять хорошие ее фото и она порекомендовала некоего Хенна. Охарактеризовав его, как личного фотографа. Телефон она записала на своей визитке, которую мне вручила.
Хенн - Саша Ефимов, веселый алкаш, принял меня в творческой мастерской. Студия его представляла захламленную мусором, вперемешку с фотографиями большую комнату. Отобрав портреты Хакамады, мы зарылись в его работы, попивая водку, которую я презентовал. Хенн использовал технику акварельной раскраски черно-белых фото. Получалось эффект рождественских умильных открыток начала прошлого века, только вместо толстощеких девочек, розанчиков в атласных  платьях, на всех фото была модель, очень в теле, обнаженная и обладающая необыкновенной сексуальной привлекательностью. Этакая здоровая русская девушка, будто сошедшая с полотен Кустодиева. Скоро появилась и она, сама модель по имени Настя, девушка лет двадцать пяти. Судя по всему, Хенна и ее связывал тот род отношений, когда муза художника, любовница его настолько давно, что становится подобием заботливой матери для пропойцы. Причем расстроенной безволием и слабостью талантливого человека. Хенну было далеко за сорок пять, он явно меня ревновал к Насте. Но выражалось это чувство тем, что художник нажрался алкоголя до появления мальдештамовских золотых зайчиков в глазах. И большей частью подавал, как ему казалось, саркастические реплики в смысле, что все бабы суки, и Настя не исключение.
Дальнейшее было ясно.
Мы с Настей откланялись, на прощание она гладила Хенна по волосам, плакала и упрекала в том, что он так и не бросил пить.
- Вот теперь не стоит у тебя, что нам делать? - повторяла она, - А ты такой талантливый!
Хенн обещал бросить прямо с завтрашнего дня, только вот сходит еще за одной на угол к азербайджанцам.
Почти бегом мы ретировались.
 Был уже час ночи, метро не ходило, на такси денег не было. Выйдя на шоссе, остановили черную волгу фельдъегерской связи и на предельной скорости, водителю было по пути, доехали до моего дома, расплатившись непочатой бутылкой водки, предусмотрительно мной припрятанной.
 В постели Настя повела себя как агрессор.
 Так потребительски ко мне еще никто не относился. Распластав меня на кровати, она целиком заглотила орудие любви и истязала его до острой боли, рыча от удовольствие, затем оседлала меня и пустилась вскачь. Я вспомнил черно-белые ковбойские фильмы. которые показывали  в советских санаториях и пансионатах, в самую гнилую сердцевину брежневского правления. Серую, как глаза погибших героев-пионеров на больших фотографиях в школьном фойе. Ковбои скакали по черно-белой пустыне, постреливая из огромных кольтов во все, что движется. Конец этих фильмов был всегда печален, обычно пленка просто рвалась или сгорала.
Тут мысли мои смешались и я извергся в первый раз.
Утром меня со вчерашней выпивки и бессонницы понесло в безумие и я принялся рассказывать прихуевшей похмеляющейся Насте о гностицизме  и проклятых тамплиерских французских родах
. Когда я начал с выражением читать «Псы» Лотреамона, она осторожненько так оделась и ретировалась.
 Правда, записав телефон помадой на зеркале в ванной. Люблю классику!
После мы встречались пару раз. Но отношения продолжения не получили. Может это и к лучшему. Ее любовником, помимо Хенна, был измайловский бандит.
К чему нам опасные связи?
В это время я дружил с сестрами Олей и Ириной, Оля была невестой охранника Лимонова, которого я тому рекомендовал, как человека безобидного. Мол, вреда от него не будет, разве что только для себя. Бывший муниципальный мент, лейтенант в отставке, типаж маменькиного сыночка с внешностью убийцы и неандертальца, был добрейшей души человеком. Рассказывал мне, как в бытность свою ментом пускал зимой поплавать задержанных «чурок», на которых ничего не было, до другого берега реки Яуза. Утверждал, что выиграл все пари, никто не доплывал.
Девушка его Оля была действующим майором МВД, работала в министерстве на Житной. К Эдуарду Лимонову относилась с изрядной долей здоровой иронии. Мы как-то сразу с ней сошлись, друг ее к этому времени сильно разочаровал. С женитьбой он не спешил, а ведь она отдала ему самое ценное, что есть у милиционера - свою честь. Оля была строгого воспитания, поэтому я к ней не подкатывал, довольствуясь сумасшедшими моделями и молоденькими студентками, коих было в избытке.
Это были девяностые, интернета не было. Компьютеры служили пишущими машинками, приспособлениями для несложной верстки и игр типа ручейка и танчиков. Юноши и девушки знакомилась на улице, Я пасся  неподалеку от бункера НБП на Фрунзенской. За Дворцом молодежи был парк, на скамейках которого можно было увидеть девушек, сидевших парочками. Студенток, абитуриенток и просто скучающих подружек. Технология съема была отработана до автоматизма. Подходишь к дамам, начинаешь нести всякую дичь, Девушки ходят парами: одна красивая дурочка, она обычно ведомая и другая - умненькая страшная подружка, привыкшая, что ее обделяют вниманием. Они уже готовятся выступить по обычному сценарию, страшненькая выразительно посмотрит на красивую, чтобы встать и уйти. Но ты ломаешь стереотипы, все внимание уделяя дурнушке. Вот она уже хмуро улыбается. Затем заливисто хохочет, и вы идете по дорожке, а красавица плетется сзади, недоумевая, что же происходит. Затем обмен телефонами, раздельные звонки. Первым любишь умную страшненькую, затем, в благодарность она укладывает к тебе в постель миловидную глупышку - подружку, и вы играете в тетрис, пока не надоест. Я тогда был на многомесячной диете из кофе, сигарет и красного вина, что приводило к гиперсексуальности. А за услуги любовного характера брал с девиц кефиром и вареной колбасой, которые неизменно просил купить на ужин. 
Майор милиции  была просто другом.
С ней было легко. Простоватая, без второго дна, под ее щебетание отдыхаешь.
Случались смешные вещи. Когда мы встречались в метро у министерства на Житной, вокруг нас часто вертелась наружка. Чья, сложно сказать. Майор из министерства МВД и пресс-секретарь Лимонова, это интересно. Но люди из органов на задании все стремились встать поближе, чуть не между нами, чтобы послушать, о чем мы говорим. Оля, улыбаясь, хватала меня за руку и тащила в сторону от топтунов, те с серьезными и деланно рассеянными лицами плелись следом.
 Старшая сестра Оли, Ирина работала в девятом управлении ФСБ многие годы. Она была талантливым человеком - изготавливала разные украшения из бисера и очень хотела их реализовывать. Во-первых, для того, чтобы убедится, что поделки ее кому-то нужны и интересны и, второе - немного заработать. Времена для любых работяг были трудные. Поначалу, когда сестра меня с ней познакомила, Ирина дичилась и все повторяла, что это странно как-то. Мол, я всегда против таких, как вы работала! Затем освоилась и мы перешли на ты. Я над ней подтрунивал, говорил, что такой красивый хвост за собой всегда замечу. Она горячилась, отвечая, что профессионал и всегда смотрит вниз, на обувь объекта, так что вычислить ее невозможно, как не старайся.
Устроили ее выставку-продажу в муниципальном театре Солнцево, где я играл мышку в детском спектакле про Репку. Номер вызывал неизменный восторг у маленьких зрителей, поскольку я внес в него поправки применительно к специфике района и времени.
Сначала начиналось все традиционно.
Выходила Репка, толстая заведующая местного клуба, затем бабка, дедка и внучка. К ним присоединялась Жучка в костюме пуделя Артемона, оставшимся от  спектакля «Золотой ключик».  Они тянули друг друга за пояса и произносили реплики, в конце крича:
 -Дети, давайте позовем мышку!
- Мышка, мышка! - кричали хором дети.
Выходил я - мышка.
 В  дорогом черном костюме  бандитском стиля и белой рубашке без галстука. В руке держал садовую лопату. Затем обходил героев, примериваясь лопатой как метром к каждому. Будто вычислял размер необходимого гроба или могилы. После принимался копать воображаемую яму. Затем доставал черный пистолет вальтер, разумеется без обоймы, и  кончал с этими гнилыми рамсами, расстреливая всех персонажей. Извлекал из их карманов деньги, пересчитывал и складывал, свернув трубочкой в карман. Затем произносил реплику, что мол, в каждом деле побеждает дружба и дороже верных товарищей нет ничего! А затем под восторженные вопли детей и дружные аплодисменты толстошеих и золотоцепочных отцов уводил, приобняв за обширную талию, за кулисы Репку. Где деньги артистам возвращал. Приходилось несколько раз выходить на аплодисменты.
Странное было время.
 Понятливые были детсадовцы.
После спектакля мы торговали с Ирой ее украшениями, за что она была мне благодарна, ведь все дети тянули родителей к лотку с такой замечательной мышкой.
Оля же однажды забыла служебное удостоверение у меня дома и пришлось разыскивать ее через местное отделение милиции, где прекрасно меня знали, как «боевика и террориста». На том конце дежурный прыскал в трубку. А кто-то чуть поодаль от телефона матерился басом. Но нашли рассеянную девицу. Насколько я знаю, неприятностей у нее не было, кроме небольшого испуга.
Все-таки хорошо иметь маму-генерала на хозяйстве РЖД,
Не всегда общение с органами было веселым. «Вглядки», термин наружки,  бывали и пугающими. Как-то, когда я прогуливался с девицей в центре, подвалил изображавший безумца или бывший им тип. И произнес следующий монолог:
-Ты ведь афганец, вот майка камуфляжная и ботинки высокие!
 К слову, ботинки были коричневые, а джинсы белые, за афганца мог принять только конченый псих. Но тогда сотрудники, вернувшиеся из командировки в Чечню, вели себя так, будто Москва - поле боевых действий. Эти белые безумные глаза, повидавшие слишком много крови своих и чужих, ни с чем не спутаешь. Хуже, что некоторым из них нравилось пребывать в таком состоянии, часто подогреваемой водкой и веществами запрещенными.
- Так вот, афганец, - брызгал слюной он, - мне твоя помощь нужна! Мою мать за  долг в этом доме на крюк подвесили! Чтобы расплатиться, мне нужно чурбана убить, он плохой человек, поможешь? Он пьяный спит на втором этаже, дверь открыта. Пойдем, золотишко твое будет!
 Я бы пожал плечами и ушел, но в круг меня взяли три дорогие машины,  в затемненных окнах были видны весьма насупленные мужчины.
Я отказался, сказав, что собираюсь с девушкой домой и убивать никого не буду. Тогда у меня этот «боевик» спросил паспорт, посмотрел страницу с пропиской и сказал:
 -Теперь я знаю, где ты живешь! Ты к Эдуарду не ходи, порежем.
И мигом все рассосалось.
Ни машин, ни парня с безумными глазами.
К чести девицы, когда я ее спросил, ты слышала, что он нес? Она сказала:
-Да!
И пожала плечами.
Девицы девяностых были много прочнее нынешних.
 Девушку эту, дочку известного авангардного художника, я, с Божьей помощью уеб в эту ночь, по выражению, употребленному в письмах А.С. Пушкина по отношению к Анне Керн.
В час между волком и собакой, между четырьмя и пятью часами, в то время, когда, по статистике, происходит большинство смертей, как естественных, так и насильственных, я чувствовал себя таким живым, глядя из окна на расплавленную сковороду солнца, равно светившего умным и убогим, живым и лежащим на дне реки Яузы, сотрудникам и боевикам, либералам и сталинистам, поэтам и дворникам, любящим и любимым. и соперником его была Ирина Хакамада. Меня он попросил встретится с ней и поговорить обо всем. Выяснить, на что она способна. Больше было некому, для остальных партийцев она враг и ее можно только попытаться распропагандировать.
Нашел я Ирину Мацуовну в фойе кинотеатра после очередной встречи с избирателями. Она отдыхала на банкетке, серьезная охрана стояла рядом. Присел, представившись журналистом, что было правдой. Мне всегда была симпатична эта хрупкая женщина. Экзотически красивая, с легкой хрипотцой в голосе и манерой чуть растягивать слова, пускаясь в обстоятельные объяснения.
Ирина Мацуовна о Лимонове отзывалась с улыбкой не то, чтобы презрительной... Для этого она была слишком интеллигентна...
 По окончании беседы, я спросил, где можно взять хорошие ее фото и она порекомендовала некоего Хенна. Охарактеризовав его, как личного фотографа. Телефон она записала на своей визитке, которую мне вручила.
Хенн - Саша Ефимов, веселый алкаш, принял меня в творческой мастерской. Студия его представляла захламленную мусором, вперемешку с фотографиями большую комнату. Отобрав портреты Хакамады, мы зарылись в его работы, попивая водку, которую я презентовал. Хенн использовал технику акварельной раскраски черно-белых фото. Получалось эффект рождественских умильных открыток начала прошлого века, только вместо толстощеких девочек, розанчиков в атласных  платьях, на всех фото была модель, очень в теле, обнаженная и обладающая необыкновенной сексуальной привлекательностью. Этакая здоровая русская девушка, будто сошедшая с полотен Кустодиева. Скоро появилась и она, сама модель по имени Настя, девушка лет двадцать пяти. Судя по всему, Хенна и ее связывал тот род отношений, когда муза художника, любовница его настолько давно, что становится подобием заботливой матери для пропойцы. Причем расстроенной безволием и слабостью талантливого человека. Хенну было далеко за сорок пять, он явно меня ревновал к Насте. Но выражалось это чувство тем, что художник нажрался алкоголя до появления мальдештамовских золотых зайчиков в глазах. И большей частью подавал, как ему казалось, саркастические реплики в смысле, что все бабы суки, и Настя не исключение.
Дальнейшее было ясно.
Мы с Настей откланялись, на прощание она гладила Хенна по волосам, плакала и упрекала в том, что он так и не бросил пить.
- Вот теперь не стоит у тебя, что нам делать? - повторяла она, - А ты такой талантливый!
Хенн обещал бросить прямо с завтрашнего дня, только вот сходит еще за одной на угол к азербайджанцам.
Почти бегом мы ретировались.
 Был уже час ночи, метро не ходило, на такси денег не было. Выйдя на шоссе, остановили черную волгу фельдъегерской связи и на предельной скорости, водителю было по пути, доехали до моего дома, расплатившись непочатой бутылкой водки, предусмотрительно мной припрятанной.
 В постели Настя повела себя как агрессор.
 Так потребительски ко мне еще никто не относился. Распластав меня на кровати, она целиком заглотила орудие любви и истязала его до острой боли, рыча от удовольствие, затем оседлала меня и пустилась вскачь. Я вспомнил черно-белые ковбойские фильмы. которые показывали  в советских санаториях и пансионатах, в самую гнилую сердцевину брежневского правления. Серую, как глаза погибших героев-пионеров на больших фотографиях в школьном фойе. Ковбои скакали по черно-белой пустыне, постреливая из огромных кольтов во все, что движется. Конец этих фильмов был всегда печален, обычно пленка просто рвалась или сгорала.
Тут мысли мои смешались и я извергся в первый раз.
Утром меня со вчерашней выпивки и бессонницы понесло в безумие и я принялся рассказывать прихуевшей похмеляющейся Насте о гностицизме  и проклятых тамплиерских французских родах
. Когда я начал с выражением читать «Псы» Лотреамона, она осторожненько так оделась и ретировалась.
 Правда, записав телефон помадой на зеркале в ванной. Люблю классику!
После мы встречались пару раз. Но отношения продолжения не получили. Может это и к лучшему. Ее любовником, помимо Хенна, был измайловский бандит.
К чему нам опасные связи?
В это время я дружил с сестрами Олей и Ириной, Оля была невестой охранника Лимонова, которого я тому рекомендовал, как человека безобидного. Мол, вреда от него не будет, разве что только для себя. Бывший муниципальный мент, лейтенант в отставке, типаж маменькиного сыночка с внешностью убийцы и неандертальца, был добрейшей души человеком. Рассказывал мне, как в бытность свою ментом пускал зимой поплавать задержанных «чурок», на которых ничего не было, до другого берега реки Яуза. Утверждал, что выиграл все пари, никто не доплывал.
Девушка его Оля была действующим майором МВД, работала в министерстве на Житной. К Эдуарду Лимонову относилась с изрядной долей здоровой иронии. Мы как-то сразу с ней сошлись, друг ее к этому времени сильно разочаровал. С женитьбой он не спешил, а ведь она отдала ему самое ценное, что есть у милиционера - свою честь. Оля была строгого воспитания, поэтому я к ней не подкатывал, довольствуясь сумасшедшими моделями и молоденькими студентками, коих было в избытке.
Это были девяностые, интернета не было. Компьютеры служили пишущими машинками, приспособлениями для несложной верстки и игр типа ручейка и танчиков. Юноши и  знакомилась на улице, Я пасся  неподалеку от бункера НБП на Фрунзенской. За Дворцом молодежи был парк, на скамейках которого можно было увидеть девушек, сидевших парочками. Студенток, абитуриенток и просто скучающих подружек. Технология съема была отработана до автоматизма. Подходишь к дамам, начинаешь нести всякую дичь, Девушки ходят парами: одна красивая дурочка, она обычно ведомая и другая - умненькая страшная подружка, привыкшая, что ее обделяют вниманием. Они уже готовятся выступить по обычному сценарию, страшненькая выразительно посмотрит на красивую, чтобы встать и уйти. Но ты ломаешь стереотипы, все внимание уделяя дурнушке. Вот она уже хмуро улыбается. Затем заливисто хохочет, и вы идете по дорожке, а красавица плетется сзади, недоумевая, что же происходит. Затем обмен телефонами, раздельные звонки. Первым любишь умную страшненькую, затем, в благодарность она укладывает к тебе в постель миловидную глупышку - подружку, и вы играете в тетрис, пока не надоест. Я тогда был на многомесячной диете из кофе, сигарет и красного вина, что приводило к гиперсексуальности. А за услуги любовного характера брал с девиц кефиром и вареной колбасой, которые неизменно просил купить на ужин. 
Майор милиции  была просто другом.
С ней было легко. Простоватая, без второго дна, под ее щебетание отдыхаешь.
Случались смешные вещи. Когда мы встречались в метро у министерства на Житной, вокруг нас часто вертелась наружка. Чья, сложно сказать. Майор из министерства МВД и пресс-секретарь Лимонова, это интересно. Но люди из органов на задании все стремились встать поближе, чуть не между нами, чтобы послушать, о чем мы говорим. Оля, улыбаясь, хватала меня за руку и тащила в сторону от топтунов, те с серьезными и деланно рассеянными лицами плелись следом.
 Старшая сестра Оли, Ирина работала в девятом управлении ФСБ многие годы. Она была талантливым человеком - изготавливала разные украшения из бисера и очень хотела их реализовывать. Во-первых, для того, чтобы убедится, что поделки ее кому-то нужны и интересны и, второе - немного заработать. Времена для любых работяг были трудные. Поначалу, когда сестра меня с ней познакомила, Ирина дичилась и все повторяла, что это странно как-то. Мол, я всегда против таких, как вы работала! Затем освоилась и мы перешли на ты. Я над ней подтрунивал, говорил, что такой красивый хвост за собой всегда замечу. Она горячилась, отвечая, что профессионал и всегда смотрит вниз, на обувь объекта, так что вычислить ее невозможно, как не старайся.
Устроили ее выставку-продажу в муниципальном театре Солнцево, где я играл мышку в детском спектакле про Репку. Номер вызывал неизменный восторг у маленьких зрителей, поскольку я внес в него поправки применительно к специфике района и времени.
Сначала начиналось все традиционно.
Выходила Репка, толстая заведующая местного клуба, затем бабка, дедка и внучка. К ним присоединялась Жучка в костюме пуделя Артемона, оставшимся от  спектакля «Золотой ключик».  Они тянули друг друга за пояса и произносили реплики, в конце крича:
 -Дети, давайте позовем мышку!
- Мышка, мышка! - кричали хором дети.
Выходил я - мышка.
 В  дорогом черном костюме  бандитском стиля и белой рубашке без галстука. В руке держал садовую лопату. Затем обходил героев, примериваясь лопатой как метром к каждому. Будто вычислял размер необходимого гроба или могилы. После принимался копать воображаемую яму. Затем доставал черный пистолет вальтер, разумеется без обоймы, и  кончал с этими гнилыми рамсами, расстреливая всех персонажей. Извлекал из их карманов деньги, пересчитывал и складывал, свернув трубочкой в карман. Затем произносил реплику, что мол, в каждом деле побеждает дружба и дороже верных товарищей нет ничего! А затем под восторженные вопли детей и дружные аплодисменты толстошеих и золотоцепочных отцов уводил, приобняв за обширную талию, за кулисы Репку. Где деньги артистам возвращал. Приходилось несколько раз выходить на аплодисменты.
Странное было время.
 Понятливые были детсадовцы.
После спектакля мы торговали с Ирой ее украшениями, за что она была мне благодарна, ведь все дети тянули родителей к лотку с такой замечательной мышкой.
Оля же однажды забыла служебное удостоверение у меня дома и пришлось разыскивать ее через местное отделение милиции, где прекрасно меня знали, как «боевика и террориста». На том конце дежурный прыскал в трубку. А кто-то чуть поодаль от телефона матерился басом. Но нашли рассеянную девицу. Насколько я знаю, неприятностей у нее не было, кроме небольшого испуга.
Все-таки хорошо иметь маму-генерала на хозяйстве РЖД,
Не всегда общение с органами было веселым. «Вглядки», термин наружки,  бывали и пугающими. Как-то, когда я прогуливался с девицей в центре, подвалил изображавший безумца или бывший им тип. И произнес следующий монолог:
-Ты ведь афганец, вот майка камуфляжная и ботинки высокие!
 К слову, ботинки были коричневые, а джинсы белые, за афганца мог принять только конченый псих. Но тогда сотрудники, вернувшиеся из командировки в Чечню, вели себя так, будто Москва - поле боевых действий. Эти белые безумные глаза, повидавшие слишком много крови своих и чужих, ни с чем не спутаешь. Хуже, что некоторым из них нравилось пребывать в таком состоянии, часто подогреваемой водкой и веществами запрещенными.
- Так вот, афганец, - брызгал слюной он, - мне твоя помощь нужна! Мою мать за  долг в этом доме на крюк подвесили! Чтобы расплатиться, мне нужно чурбана убить, он плохой человек, поможешь? Он пьяный спит на втором этаже, дверь открыта. Пойдем, золотишко твое будет!
 Я бы пожал плечами и ушел, но в круг меня взяли три дорогие машины,  в затемненных окнах были видны весьма насупленные мужчины.
Я отказался, сказав, что собираюсь с девушкой домой и убивать никого не буду. Тогда у меня этот «боевик» спросил паспорт, посмотрел страницу с пропиской и сказал:
 -Теперь я знаю, где ты живешь! Ты к Эдуарду не ходи, порежем.
И мигом все рассосалось.
Ни машин, ни парня с безумными глазами.
К чести девицы, когда я ее спросил, ты слышала, что он нес? Она сказала:
-Да!
И пожала плечами.
Девицы девяностых были много прочнее нынешних.
 Девушку эту, дочку известного авангардного художника, я, с Божьей помощью уеб в эту ночь, по выражению, употребленному в письмах А.С. Пушкина по отношению к Анне Керн.
В час между волком и собакой, между четырьмя и пятью часами, в то время, когда, по статистике, происходит большинство смертей, как естественных, так и насильственных, я чувствовал себя таким живым, глядя из окна на расплавленную сковороду солнца, равно светившего умным и убогим, живым и лежащим на дне реки Яузы, сотрудникам и боевикам, либералам и сталинистам, поэтам и дворникам, любящим и любимым.