Имитация

  Полина Торба, доведенная недругами до отчаяния, сотворила над собой кощунство, ужасный христианский грех — имитировала свой уход из жизни.
  До военных действий в Донбассе, мне не раз приходилось бывать в Семеновке, где она проживала со своей дочерью Анжелой. От Антона Фокина, старожила шахтерского поселка, я и узнал эту страшную историю.



  Судьба к ней была безжалостна, маленькой крохой она была брошена в водоворот жизни. Как она выжила — одному богу известно. С самого рождения не было у неё, как у обычных детей, ни счастливого детства, ни материнской ласки, ни самой матери. Где только не носило её ветхую лодчонку по бурному морю жизни с потрёпанными парусами, пока не прибило к берегу Семеновки. К 43-ём годам свои манящие прелести она уже растеряла. Была худой, с морщинистым лицом, со стальными зубами, с жидким, как у птицы, хохолком на голове. К тому же не лишена была и пороков: пьянства и курения. А вот её тёмные глаза выдавали скрытую силу и нордический характер. При случае, могла дать мужику в морду запросто. Последним её пристанищем был шахтёрский город Синегорск. Там её приютила тётка, Надежда Михайловна Коркина, одинокая, пожилая женщина. Неизвестно, сколько бы еще Торба ютилась в небольшой конуре со своей дочерью Анжелой, если бы Коркина не принесла радостную весть с центрального рынка. Там она встретила кубанскую землячку Анну, что проживала в этом же городе со своим мужем на съёмной квартире. Та ей сообщила, что её муж Андрей устроился работать на шахту в посёлке Семеновка и сразу получил квартиру. Коркина ей сказала:
  — Анна, ты ври, да знай же меру. Что я не знаю, какие очереди за квартирами. Люди ждут порой по 15¬20 лет.
  — Надежда, ну что ты, как Фома неверующий. Дело в том, что там недавно запустили новую шахту. А Семеновка — это посёлок городского типа. Там нет частного сектора. Я своими глазами видела там магазины, школу, медпункт… Мы сегодня с Андреем уже будем перевозить туда свои вещи.
  — А мне какой навар с этого? — сказала Торба.
  — Полина, тебе надо срочно туда съездить и разнюхать, что там, да как обстоят дела с жильём.
  — Как же, держи карман шире. Кому я там понадобилась?
  — Конечно, нахрапом это дело не решишь. Ели к нему подойти с умом, то, возможно, тебе и улыбнётся счастье…
  Беседа у них продлилась до самого вечера. На ужин Надежда Михайловна сварила картошки, помяла её, заправила маргарином и с серебристой килькой ужин получился очень вкусный. Особенно он понравился Анжеле. Надежда Михайловна, проникнувшись заботами Полины, и будучи опытной в бытовых делах, сказала ей:
  — Я думаю, что тебе надо сходить в Горсовет. Конечно, не до председателя, а до его зама, Грабова Давида Демьяновича. Мне приходилось бывать у него — отзывчивый человек. Попытка не пытка. Его звонок может стоить тебе жилья.
  — Михайловна, большое спасибо, но мне как-то неловко. Я не привыкла ходить по кабинетам. Могу напугать его своим видом, а тем более своим прошлым.
  — Поля, этот шанс надо использовать. Нам на блюдечке никто ничего не принесёт. Ты это знаешь лучше меня. Сколько же тебе мыкаться по частным углам, а что будет с Анжелой? Тебе уже о ней надо больше думать. Что от меня зависит — сделаю: из своих запасов подберём тебе одежду и обувку. Ты же сходи в парикмахерскую до своей заведующей и реши вопрос с выходными.
  Надежда Михайловна стала доставать из допотопного комода свои старые туфли, полусапожки. Вид у них был не ахти.
  — Вот, Полина, выбирай и меряй, — сказала Михайловна, — на мою ногу они малы, а на твою может и подойдут.
  — Ух ты, Михайловна, их у тебя — как в магазине.
  — Гляди, десяток лет собирались, а вишь — пригодились.
  — Вот эти коричневые, на низком каблучке, это то, что надо.
  Полина надела их прямо на носок и прошлась по комнате. До поздней ночи они занимались примеркой. Выбрали фиолетовое шифоновое платье, еще добротный кофейного цвета плащ. От цветных шерстяных платков Полина отказалась, Они, и правда, были полинялые и кое-где побитые молью. На голову Полине надо было что-то подобрать. Эти жидкие волосики надо было чем-то прикрыть. С такой убогой прической, как у нее, на люди выходить не стоило. Надежда Михайловна вспомнила, что в свое время она носила с плащом коричневый берет. Вот где он? Может, сожгла или выкинула? Все-таки он нашелся на антресоли, в узелке. Несмотря на его затрапезный вид, Полина вынуждена была взять и примерить его. Надев все отобранное, подошла к зеркалу, осмотрела себя со всех сторон и сказала: «Благодаря тебе, Михайловна, теперь мне не стыдно и в театр сходить!» — «Ну, что ж, Полина, это другой коленкор. Только этому наряду надо придать божеский вид: почистить и выгладить».



  Полина на другой день, придя с работы, со злостью выдала:
  —Михайловна, представляешь, какая сучка наша заведующая, в рот ей дышло, а в задницу — ежа.
  — Чем она тебя так разгневала?
  — Елизавета Трофимовна,  — я к ней, как к человеку обратилась, — отпустите меня на два дня, очень нужно.
  — У Вас, что — свадьба или похороны?
  — Елизавета Трофимовна, причем тут это? Мне просто надо решить семейные вопросы.
  — Только по уважительным причинам я могу Вас отпустить на несколько дней, а бытовые проблемы решайте в выходные. Тем более Вы выбрали не подходящее время. На носу 8-ое марта. Кто будет делать завивки женщинам?
  — Михайловна, не знаю, как я сдержалась.
  — Полина, не мне тебя учить, как вести себя с начальством. И матерные словечки забудь. Здесь тебе не зона. Лучше скажи, что ты решила делать?
  — Я договорилась с Наумовой Ленкой, она меня подменит.
  — Ну, слава богу, завтра сможешь сходить в Горсовет.
  В то мартовское солнечное утро Полина Торба проснулась рано. Переживала. Что ей даст этот визит к заму? Повезет ей, не повезет? Она к таким чинам за помощью еще не обращалась. Там, где она тянула свой срок, ее научили: «не верь, не бойся, не проси». Эти слова врезались в ее подсознание. Надейся только на себя. Она была готова к любому исходу.
  Само это серое массивное здание, где находился Синегорский Горком партии и Горсовет, в душе вызывало тревогу. Через высокую тяжелую дверь с блестящими бронзовыми ручками Торба вошла в большой вестибюль. В углу, за столом, в строгом черном костюме сидела молодая женщина. Полина подошла к ней. «Здравствуйте! — вежливо сказала та. — «Добрый день» — «Вы к кому?» — «Мне надо к Грабову». — «По какому вопросу?» — «По жилищному». Женщина записала ее паспортные данные и сказала: «Пожалуйста, второй этаж».
  У кабинета Давида Грабова образовалась небольшая очередь. В коридоре, у стен, на стульях сидели женщины и мужчины разного возраста. Торба в очереди оказалась седьмой. Сразу за ней занял очередь старый неряшливо одетый дедок с палочкой. В глаза бросалась его коричневая старая шапка из искусственного меха и такая же шубка. Он сразу заговорил с Полиной:
  — Я вот инвалид, а вынужден ходить по кабинетам.
  — А Вы зачем пришли? — произнесла Торба.
  — У меня умер брат, старше меня на три года. Он прожил 65 годков. Силикоз его погубил. Вот чтобы взять водки для поминок, в магазин надобно предоставить справку. Спасибо Михаилу Горбачеву за заботу и веселую жизнь.
  — Дедушка, это настоящий дурдом.
  — Так и я об этом.
  Из сидящих напротив заговорила крупная женщина:
  — Лучше бы он водку совсем запретил. Мужики бы домой приносили целую зарплату, не страдали бы дети.
  Тему подняли острую. Пока обсуждали горбачевскую программу, незаметно пролетело время. Подошла очередь Торбы. Она вошла в кабинет. За широким столом сидел импозантный седовласый мужчина с холеным лицом. Торба про себя отметила, как ему идет серый костюм, белая рубашка с темно-серым галстуком. Она поздоровалась. Грабов предложил ей присесть на стул.
  — Вас как зовут? — заговорил он.
  — Полина Юрьевна.
  — Что у Вас за проблема?
  — Давид Демьянович, я нуждаюсь в жилье.
  — Где Вы проживаете?
  — Живу у тетки с дочкой школьницей? Мужа нет. До прошлого года место моего проживания было в городе Кинеле, что под Куйбышевом. Родители мои погибли. Моя бабушка взяла меня из детского дома. Все эти годы я жила с ней. В прошлом году она умерла. Сразу нашлись ее наследники и меня попросили на улицу.
  — Работаете?
  — Да, в парикмахерской.
  — Чем же я могу Вам помочь? На получение жилья в городе, как Вы понимаете, очередь.
  — Я слышала, что на новой шахте «Самсоновской», если там устроится, можно получить жилье. Добрые люди мне подсказали, что Ваш звонок руководству шахты поможет решить эту проблему.
  — Отличная мысль! — Давид Демьянович улыбнулся. — Я сейчас попробую.
  Пока Давид Демьянович звонил по телефону, Торба рассматривала портрет Михаила Горбачева в золотистой раме, что висел на стене. Лицо его излучало добродушие, вот только темное пятно на лысине омрачало это впечатление.
  — Полина Юрьевна? — Грабов отвлек ее внимание, — На шахте Вас могут взять неквалифицированным рабочим на выборку. Вы согласны?
  — Давид Демьянович, я согласна на любую работу. Огромное вам спасибо.
  — Тогда поезжайте на шахту, надеюсь, Вас там примут.
  — Давид Демьянович, от души благодарю. Век не забуду Вашу доброту.



  Помощь Грабова в корне изменила ее дальнейшую жизнь. Разумеется, она не поднялась в другой класс, Грабов не волшебник, но с его подачи, что самое главное, ей предоставили жилье. Правда, не сразу, около месяца прожила в общежитии. Анжела пока оставалась у тетки. Учитывая то, что Торба была зачислена в рабочий штат шахты «Семеновской» и воспитывает четырнадцатилетнюю дочь, профсоюзная комиссия на своем заседании выделила ей для проживания однушку. Наконец-то, после многолетних скитаний, она с дочерью вселилась в свою собственную квартиру! И уже не нужно было каждый день думать о крыше над головой. Теперь каждый день Торба ходила на шахту, благо, было недалеко. Надевала спецовку, отмечалась в жетонной и шла на рабочее место. В небольшом здании находился транспортер, по ленте которого уголь, добытый в шахте, направлялся в погрузочный бункер. Известно, что в угле попадется и порода. Вот, Торба и другие женщины, стоя возле движущейся ленты и выбирали породные куски. Работа не сложная, но надо было выдержать восемь часов. Торба работы не боялась. Жизнь ее воспитала и научила быть довольной тем, что есть. За свой труд она получала не больше трешки в день. Кажется мелочь, но по тем временам хлеб стоил 16–20 копеек, мясо — 1,8 рубля, сметана — 1,1 рубля, масло сливочное — 2,5рубля. Приобрести мебель, телик было сложно. Все это брали в магазинах только в кредит. Разумеется, экономили на желудке, и толстых людей тогда точно не было. Об инсультах не было и речи.
  Присмотревшись к своим коллегам, Торба заметила, что они торгуют самогонкой по-черному. К примеру, горняк, поднявшийся из шахты и у которого «горели трубы», мог подойти к знакомой выборщице и взять бутылочку хмельного. Когда Полина обустроилась в своей квартире, она пыталась делать женщинам завивки, но это занятие ей успеха не принесло. Вероятно, из-за ее курения. Кто же будет терпеть парикмахера, который орудует завивочными щипцами и в тоже время дымит сигаретой. Невольно она подумала, а не заняться ли ей самогоном. Она смекнула, что из одного килограмма сахара, а стоил он 80 копеек, выходило две бутылки водки по 0,5 литра. Выгода очевидна, ведь «Московская» в магазине стоила 3рубля 62 копейки, а на дому — 1,5 рубля. У нее было оправдание: раз одни делают, то и ей можно. Что она хуже других? Короче, повелась на стадной психологии: куда все — туда и она. Если бы она могла знать или цыганка бы нагадала, что ей судьба в будущем уготовила, то Торба ни за какие деньги не стала бы заниматься этим опасным промыслом. Соблазн захватывает душу и побуждает к действию.



  По соседству с Торбой занимала квартиру одинокая вдовушка Верона, женщина среднего возраста, невысокая, шустрая, веселая. С первого дня знакомства, у них сложились приятельские отношения.
  — Верона, где ты работаешь? — заговорила Торба, — я тебя на шахте не вижу.
  — На стволе, рукоятчицей.
  — Что же ты делаешь?
  — Можно сказать, управляю клетью. Приходи на ствол и посмотришь.
  Верону на шахте знали все. Она тоже знала каждого горняка, но жила одна. Видать смерть мужа надломила ее. Пережить такую трагедию в молодые годы — это невыносимо тяжело.
  Как-то встретившись с ней, Торба прозондировала почву:
  — Верона, я часто простываю. Приходится для растирки искать «огненную воду», а рубликов, как всегда, не хватает. Так вот я и подумала, где бы достать этот перегонный аппарат.
  — Полина, у меня есть знакомые слесаря, эту проблему мы решим запросто.
  — Верона, с тобой приятно иметь дело. Я в долгу не останусь.
  Не прошло и недели, как Верона вечерком постучалась к Торбе.
  — Вот, Полина, принимай агрегат.
  — Он, я вижу, старый и чего-то в нем не хватает.
  — Один мой знакомый, за две бутылки водки, отдал свой. Вот молочный бак — это будет варочный котел, а ведро со змеевиком — это охладитель. Поверь мне, агрегат будет работать. В свое время, мой покойный муж занимался этим делом. С помощью подобной техники он изготавливал разные алкогольные напитки. Для изготовления браги я тебе дам большую эмалированную кастрюлю.
  — Верона, ты как мой наставник, проясни мне, с чего надо начинать.
  — Полина, все просто: в кастрюлю кидаешь сахар, дрожжи, разводишь теплой водой, плотно закрывай крышкой и пусть это все бродит.



  К первомайским праздникам Торба от своего нового занятия уже получала ощутимую прибыль. Поклонники « зеленого змия» уже хорошо знали новую точку, где можно отовариться в любое время. Они с Вероной договорились, что Первомай будут отмечать вместе
  Месяц май. Нет прекрасней другого месяца в году. Светит яркое солнышко. Стоят светлые теплые деньки. Жители поселка в ярких одеждах вышли к клубу на демонстрацию. Возле школы собрались ученики, и Анжела поспешила туда. Все они тоже пройдут колонной по центральной улице поселка. Торба первый раз в жизни ощутила праздник. Те годы, когда она постоянно испытывала нужду, билась, как рыба об лед, остались позади. Душа ее оттаяла. К клубу она не пошла из-за Вероны. Та сказала, что когда она увидит товарищей покойного мужа, то будет плакать.
  В назначенное время Полина зашла к соседке, и не с пустыми руками, а принесла бутылку мадеры и конфет. Верона уже успела накрыть на стол. Там красовались на тарелочках картошечка, селедочка, домашние котлеты, сыр. Полина открыла бутылку и наполнила бокалы темно-вишневым вином.
  — Ну, Полина, выпьем за праздник!— сказала, улыбаясь, Верона.
  — Верона, с праздником тебя!
  Они еще не раз поднимали бокалы. Пили за настоящее и будущее, а так же за дружбу, которая связывала их, словно невидимыми нитями. Та и другая были обижены судьбой. Каждая из них нуждалась в поддержке и помощи. Одиночество угнетает человека. Человеку нужен человек и в радости, и в трудную минуту. Это уже испытано до нас.
  Полина достала из пачки сигарету и хотела выйти в коридор.
  — Полина, кури тут. Мой покойный Антон курил в комнате. Теперь мне его дыма часто не хватает.
  — Как же погиб твой Антон?
  — Это случилось прошлой осенью лаве. Он был комбайнером, в тот день в шахту не собирался — был общий выходной. Начальник добычного участка вызвал его по телефону. Дело в том, что новая лава не давала посадку. Дальше рубать уголь было нельзя. Горные специалисты решили комбайн убрать в безопасное место и посадку провести с помощью взрывчатки. Во время этой операции неожиданно рухнула кровля и накрыла Антона и еще двоих горняков.
  Вероника замолчала и стала платочком вытирать слезы.
  — Верона, прости, — Полина подала бокал, — выпей, тебе полегчает.
  Успокоившись, Верона сказала:
  — Полина, а твой муж где?
  — У меня его никогда и не было.
  — Как это? А Анжела?
  — Верона, как говорят у вас: богато казати, та мало слухати.
  — Это уже интересно, давай выкладывай.
  — У меня и родителей-то не было. Бабушка мне рассказывала, что я и родилась не по-человечески.
  — Как это так?
  — Мать не могла меня родить. Видать, мне не суждено было жить в этом мире, но врачи меня спасли, а мать сразу и умерла. В детстве меня и дразнили «Вырезанной». Об отце слышала, что он где-то в лагере скончался. Да ладно о детстве. Как я выжила — такого врагу не пожелаешь. И впереди меня ничего хорошего не ждало. После окончания школы я выучилась на парикмахера. Научилась стричь, завивки делать. Зарплату получала маленькую. Знакомая по школе мне посоветовала: «Полина, чего ты мучишься. Устройся на хлебозавод, хоть хлеба наешься». Послушалась и устроилась туда на работу. Правда, хлеб с чаем иногда могли себе выгадать. Некоторые работницы даже домой умудрялись его проносить. Можно было бы там работать, но на меня положил глаз директор завода, Мамедов Сархан. Раз вызвал меня к себе в кабинет. Вижу: дверь закрыл на ключ. Я вся напряглась. Понимала, что к чему, была уже ученой, отчаянной девчонкой. Не раз давала отпор наглецам. «Полина, ты красивый, — заговорил он, — будешь паслушной — золото получишь. Я ночам не спал, все тебя думал. Твоя глаза снился ночам. Мой полюбил твоя». — «Я Вам не проститутка, — сказала я резко, — отпустите, меняя, кричать буду…» Он подошел ко мне, схватил поперек, поднял и повалил на диван. Сопротивляться против здорового бугая, мне, худенькой, было бесполезно...
  Выпив вина, Полина продолжила свой горький рассказ:
  — Этот козлина вонючий изнасиловал меня, но и я не осталась в долгу. Подгадала момент, схватила одной рукой за волосы, а другой — прямо в глаз. Вот этим самым пальцем. Это мое оружие. Вот смотри, Верона.
  — Ух, ты! Какой острый ноготь! Ни дать, взять — настоящий кинжал!
  — Он сработал четко. Мамедов остался без глаза. Я же за это отсидела в тюрьме девять месяцев. Когда родилась Анжела, то меня выпустили. Вот такие пирожки, Верона.
  — Полина, этого урода расстрелять было мало или оба глаза выколоть, нет: лучше кастрировать. У нас на шахте тоже козлов хватает. Вот уже потеплело и их потянуло на природу. Вот недавно у нас был случай. Из Синегорска прибыли на шахту два инспектора по технике безопасности. На любом участке найдут нарушение. Они сразу остановят горные работы в лаве и запломбируют комбайн. А это простой, — на смену или сутки. А за простой лавы спросят с директора. Как их задобрить? Схема уже отработана. Находят женщину. Она с инспекторами едет на Донец. Ничего сложного: просто накроет поляну. И им не надо спускаться в шахту и ей весело. Разумеется, не каждая женщина поедет. Для надёжности подключают зама директора шахты по производству. Он звонит на грузовой ствол машинистке подъема: «Люся, ты сегодня «больная», понятно?» — «Я Вас поняла». — Как не понять, если ей не впервой это делать. По телефону вызвала сменщицу, а сама в шахтном буфете захватила пойло, закусон, и айда на природу. Но никто, из знающих Люсю, не проявил сострадания к ней, ведь она от этих развлечений уже сделала тринадцать абортов.
  Женщины засиделись, отвели душу, сидели бы еще, но Полину вызвал постоянный клиент. Она пошла к себе и отпустила горняку две бутылки «огненной воды». Такой денек грешно не отметить. За два года к квартире Торбы любители «зеленого змия» протоптали заметную дорожку. Она старалась, ночей не досыпала лишь для того, чтобы заработать копеечку. Сколько мешков сахара она превратила в хмельную жидкость, никто не считал. Если посмотреть на обстановку в ее однушке, то можно сказать, что немало. Когда она вошла в нее, там были одни голые стены. Теперь уж там стоял стол со стульями, диван, шкафы для одежды, две хорошие кровати, шторы на окнах и дверях, дорожки на полу и даже — телик. Обжилась Полина. На кухне тоже у нее было все необходимое. Это уже отметили близкие и дальние жители поселка. Поначалу жителей было немного, потому и знали друг друга в лицо. У многих уже созрело недовольство деятельностью Торбы. Женщины по своим кошелькам замечали, какой ущерб она наносит им. Как же ты не будешь возмущаться, если знаешь, что твои рублики уходят в кошелек Торбы. Разумеется, алкаши сами относили свои кровные Торбе. Мужика не остановишь. Если жена не даст мужу на бутылку, то он возьмет у Торбы в долг. Порою алкоголики возвращали ей долги не только наличными, но и вещами.



  Торба не подозревала об опасности, но она, как черная туча, сгущалась над ее головой. Вдруг, как после грозы, мутные потоки оскорблений и проклятий вылились на дверь ее квартиры: «…лярва, сука, проститутка, шлендра, крыса ненасытная, что б ты подавилась нашими рублями, что б тебя разбил гром небесный, что б ты горела в аду синим огнем, тварь ты презренная и место твое на нарах…». На зеленой двери писали мелками, фломастерами. Хорошо, что не было Анжелы дома. Она находилась у тетушки.
  С утра, пораньше Торба вышла помыть дверь. Со второго этажа, тяжело кряхтя, спускалась по ступеням ее соседка Василина Захарова. Остановившись, она выдохнула:
  — Ох, Полина, доиграешься ты! Завоняла своей брагой весь подъезд. Завтра же обращусь в милицию. Пусть с тобой разбираются.
  — Василина, видала я всех вас на... Ты знаешь, что стукачи рано уходят в мир иной.
  — А ты, я вижу, крутая. Вот я посмотрю, что запоешь, когда тебя посадят в каталажку.
  — Заткнись, старая, дура. Шлепай, куда направлялась.
  Казалось бы, по-хорошему — ей бы прекратить спаивать мужиков, но не тут то было. Торбу поразил коммерческий вирус. У нее набралось немало должников. Что бы выбить из них долги, необходимо каждого алкаша подпитывать и держать на коротком поводке, иначе он переметнется к другому барыге.
  Вот вечером явились к ней двое старых клиентов: Сидоркин Илья и Лопаткин Яков с просьбой:
  — Поля, выручай, мы горим! — сказал жалобно Яков.
  — Вы помните, сколько мне должны?
  — Поля, ну ради бога. Мы тебе и уголь перетащим и дров нарубим. Все сделаем, что скажешь. Только выручи. Через два дня — получка, и мы с тобой рассчитаемся…



  Нажив себе немало врагов, теперь Торбе пришлось с ними воевать. Последнее время у нее пошатнулось здоровье. Что-то стало печь в груди. Она обратилась к поселковому врачу. Тот послушал ее сердце и сказал: «У Вас аритмия, постарайтесь меньше двигаться». Он выписал ей таблетки и выдал больничный лист на неделю. Вечером к ней зашла Верона и взволнованно спросила:
  — Полина, правда, что ты привезла гроб? Шахта гудит, все меня об этом спрашивают.
  — Да, Верона, вон он — в уголке стоит.
  — Полина, ну, что ты творишь?
  — У меня сердце еле телепается. В любой день могу ласты склеить. Как назло и Анжелы нет. Ты же видишь, какие на меня идут нападки. Дверь уже всю изгадили, а теперь и на стены перешли. Верона, все необходимое для погребения, на всякий случай, я приготовила. Дверь на ночь я запирать не буду, а утром, будь добра, загляни.
  — Ой, Полина, я не могу. Что ты с собою делаешь-то?
  — А вот плакать, Верона, не надо.
  …Эта весть в один день облетела всю Семёновку. Возле пятиэтажек, невзирая на жару, жильцы, собравшись в кучки, только об этом и толковали. Как всегда, одни сочувствовали Торбе, а другие ее осуждали: «Прищемили ей хвост, вот она и струхнула... Дошли до бога наши молитвы».
  Утром Верона, войдя в квартиру Торбы и увидев гроб посреди комнаты, ахнула и залилась слезами. Полина, в темно-коричневом платье и белых носочках, со сложенными на груди руками, лежала в гробу. Все было выполнено честь по чести. Возле стола на стуле сложенная пополам висела тюль. Верона взяла ее и накрыла покойную. В комнате и на кухне — все прибрано, даже самогонного аппарата не было.
  Траурная весть облетела поселок мигом. Вскоре жители Семеновки потянулись помянуть покойную Торбу. Верона стояла возле подъезда, в окружении людей. Женщины, вошедшие в комнату, подходили к гробу и, крестясь, склонялись над покойной и произносили слова: «Полинушка, сердечная, что же ты так рано покинула нас. Царство тебе небесное, земля пухом». Другие, даже в траурный момент, не могли сдержать своей ненависти: «Место себе ты обеспечила в аду. Будешь кипеть в смоле». Пришли проститься с покойной и ее должники. Они подошли к гробу и Лопаткин произнёс: «Ну, Поля, мы с Сидоркиным желаем тебе счастливого пути. За наши долги не переживай, мы тебе их вышлем авиапочтой». Люди шли и шли, отдавая свои последние почести. Одной из самых последней пришла Василиса Захарова. Она глянула на гроб и, видя, что никого нет — кинулась к серванту. Вдруг в гнетущей тишине прозвучал грозный голос: «Ты туда что-то ложила?» — Захарова повернулась и, увидев поднятую голову Торбы, замертво рухнула на пол. Две древние старушки, только что вошедшие в комнату, стали часто-часто креститься, и в один голос взволновано произнесли: «Чудо! Воистину чудо!»