Вкладыш

Я достаю из левого кармана пальто конфету. Разворачиваю, одной рукой и не глядя, кладу в рот, а бумажку опять в карман. Их там уже полно, больше, чем осталось конфет. И столько же оберток в правом. Я их не выкидываю потому что не хочу мусорить, и ещё потому, что собираю вкладыши. Каждый начинается с фразы "love is...". У нас все девчонки покупают и собирают эти вкладыши, а я... Я стою на промозглом ветру, зажав в кулаке горсть мелочи, которой едва хватит на проезд и как не в себя поглощаю конфеты, от сладости которых уже просто тошнит. 

Как всегда, ни одной маршрутки. Их даже днём нужно ждать не меньше получаса, а после шести проще дождаться конца света, чем этой чертовой машины. А сейчас уже точно больше семи. Может, даже восемь. Не знаю, но кажется, что жду я уже минут сорок. Время не посмотреть, потому что тогда надо будет опять искать деньги по всему карману, а это неудобно. Руки замерзли, так что и не разжать, и телефон уже давно и безнадежно сел. Я его опять забыла зарядить ночью и не взяла зарядку в школу, а теперь торчу здесь, под фонарем в метре от знака" автобусная остановка". Хотя маршрутка останавливается всегда за переходом и поэтому от знака нужно ещё дойти до машины, а автобусы по этой улице совсем не ходят.

Мама будет беспокоиться, наверное. Хотя не должна. Я её предупредила, что задержусь. Я часто задерживаюсь, она уже привыкла, наверное. Первые недели звонила каждые пять минут. Теперь уже не звонит. Может потому, что телефон часто разряжен.

 Конфетка закончилась. Разворачиваю ещё одну. Кисленькая, эти самые вкусные. Их три или четыре вида, но самые вкусные — кисленькие. И бумажку в карман.  Нащупываю, сколько осталось. Где-то десять штук или около того, а в обед были полные карманы.  Они у меня глубокие. Можно полруки затолкать при желании. Ну или конфет на двести рублей. Хотя сейчас я бы с удовольствием пирожок съела, с чаем. Ещё бы осталось денег, но в обед я всё потратила, потому что, как всегда. Сначала делаю, а потом только думаю. 

А машин всё нет. Ни одной. Даже обычных машин, которые легковушки. Ни одной. Это вообще неудачная остановка. Где-то на задворках города. Все дома деревянные; ни магазина, ни аптеки — ничего рядом нет. До следующей остановки и супермаркета рядом с ней топать минут двадцать. По темноте и холоду. Не хочется, да и рюкзак я свой уже не надену.  Остаётся только ждать хоть кого-то. Может быть, просто люди добрые подвезут. Да хоть злые. Я даже на насильников согласна, только бы в тепло поскорее.

Пальцы ног почти не чувствуются, руки лиловые от холода, а перчатки я забыла дома. Всё равно они без пальцев, не сильно спасают. Пальцы-то мерзнут. Но другие я носить категорически отказываюсь. И шарф тоже отказываюсь носить. А потом хожу и думаю, что на самом деле я упрямая идиотка и шарф с перчатками очень нужная вещь. Но только до возвращения домой. Потому что тогда начнется: "А я говорила" и прочая, прочая, прочая. Дудки, я хоть в ледышку превращусь, но при своём останусь. Конфетка, ещё одна, нет, две. Сколько осталось. Шесть. Да, шесть конфет.

На самом деле я их маме хотела купить. Она мне рассказывала, что в детстве такие ела и собирала. Вот я и хотела её обрадовать. А теперь всё в одно лицо съела. Обидно. Не стоило сегодня задерживаться так долго. Просидела в библиотеке почти до закрытия. Она классная и рядом со школой. Только вот школа на другом конце города. До дома ехать полчаса минимум.  Я ещё и ключи забыла. А у мамы сегодня день рождения. У неё, кроме меня, никого нет. Она на работе днём, а домой раньше меня приходит. Готовит ужин и сидит, меня в окно высматривает. Ждёт. А по ночам плачет, боится, что мне чего-то не хватает. Считает деньги и плачет. Тихо так, чтобы не разбудить меня. Она думает, что я сплю, и только тогда плачет. А я тихо лежу и делаю вид, что меня нет.

Три конфетки осталось. Мне теперь кажется, что это какой-то отсчёт и всё не просто так. Голова болит. Не знаю, от чего. Спать хочется. Это совсем плохо. В мороз главное не заснуть. Только не заснуть, потому что тогда конец. Только не спать. Съедаю ещё конфетку и остаётся две. Почему-то вспоминаются герои Джека Лондона. И его "Воля к жизни". Мама любит этот рассказ. Нельзя спать. Начинаю устраивать дикие пляски у портфеля, на котором, за чурс знает сколько времени, успела насидеться до конца жизни. 

"Чурс" — это мамино ругательство. Она говорит, что я в детстве что-то там неправильно произносила, и получилось такое слово. А потом мы стали им ругаться. Получается смешно. И ругаться больше не хочется. Совсем. А вот спать хочется. Очень хочется. Я чуть не падаю на ходу. Даже дикие пляски с воображаемым бубном, зажатым в кулаке с мелочью, не помогают. 

Ещё одна конфетка. Предпоследняя. Я уж не знаю, чего ожидать. Маршрутки уже точно не будет, остаётся надеяться на чудо. Сжимаю последнюю конфету в кармане, будто это мой талисман. Я её точно не съем. Не смогу. Потому что тогда конец. После долгого раздумья кое-как надеваю рюкзак.  Тяжелый, чурс его дери. Ещё тяжелее, чем был в обед. И холодный. Выхожу на дорогу, почти на самый центр и иду вперед, навстречу воображаемому потоку. Всё равно односторонне движение. Если захотят — объедут. Руки в карманах и сжаты в кулаки. Главное дойти. До магазина, до света, до цивилизации.
 
Почти ничего не понимаю уже. Только тормоза. Скрип тормозов. Кто-то ругается, а потом ко мне подбегают. Радуются, кажется. Кто-то ругается, а кто-то обнимает меня. А потом уже не помню. Засыпаю, сжав в руке конфету, которую отдам маме на день рождения. А в ней вкладыш, на котором написано, что такое любовь.