Другу аспиранту

Газета Бауманец, ноябрь 1987 г.

От редакции:

"Наша газета уже не раз поднимала проблемы аспирантуры, рассказывала о трудностях, с которыми сталкивается молодой человек, начиная свой путь в науке.
Трудности, как известно, бывают объективные и субъективные. Одни, искупавшись в проруби, получают заряд бодрости, другие хроническую
пневмонию. И зависит это не столько от природных свойств данного организма, сколько в его готовности – физической и психологической – к выпавшим на его долю испытаниям.

В этой статье СЕРГЕЙ ЖУКОВ – наш постоянный постоянный автор – студент и аспирант МВТУ, секретарь ККУ, а ныне кандидат наук –
делится с читателями своим интересным опытом. В данном случае он не
ставит своей задачей анализировать, насколько неизбежны те трудности, с которыми сталкивается научная молодежь (хотя у Сергея есть
свои соображения по этому поводу). Здесь – лишь советы, как справляться с этими трудностями, раз уж они существуют. Советы, облеченные в
форму живого рассказа о собственной жизни".

***

Здравствуй, друг!

Начался новый период в моей жизни – теперь в промышленности. Я оглядываюсь и в тебе узнаю себя несколько лет назад. Ты только что закончил институт. Ты неплохо учился, иначе и не был бы оставлен на кафедре, думаешь о кандидатской диссертации, а, быть может,уже поступил в аспирантуру или стал соискателем.
Планы самые смелые. Конечно, закончить работу в срок. Овладеть вычислительной техникой, пройти универсальный курс математики, выучить английский язык… Ты настроен на большое дело. В бой идешь с устремлением к
вершинам, с решимостью одолеть все преграды. Но какими будут эти преграды, пока что представляешь довольно смутно.

Я отлично помню это состояние начала. Мне пришлось пережить его
дважды: в 1980 году, когда я поступил в аспирантуру, и три года спустя, когда восстановился на второй курс после работы секретарем комсомола МВТУ.
В июне 1986 года я защитил диссертацию. О том, что этому предшествовало, мне и хочется рассказать. Надеюсь, это поможет тебе лучше представить
себе ближайшее будущее, а, возможно, и взглянуть на свой труд со стороны.

…Сегодня планирую выполнить расчеты. Работы немного, до обеда должен закончить. Рисую таблицы, напеваю от удовольствия… За спиной возни8
кает завлаб. На кафедру привезли гелий, нужно разгружать машину. Это некстати! Часа полтора катаем тяжеленные баллоны. Разгоряченный, спешу к
своим бумагам и налетаю на студентов. «Вы Жуков? Мы проконсультируемся у вас по курсовому проекту». Вот так новость! Что ж, давайте знакомиться…

Провожаю ребят, смотрю на часы – пора в главный корпус. Нужно срочно
оформить заявку в типографию. Одеваюсь. Ах, да, собирался проверить соцобязательства комсомольцев кафедры (поручение партбюро).
В коридоре останавливаю секретаря, бежим за его документами… По пути в бухгалтерию несколько встреч. Перехожу на бег, боюсь, что не застану
проректора. Так и есть! Он только что вышел и будет после трех. Появилось
«окно». Может быть в библиотеку? Нет, не хочется, настрой пропал. Лихорадочно вспоминаю, куда еще нужно заглянуть…

Так, в суете и постоянной занятости текли месяцы первого года аспирантуры. Шел период «Раскачки». Я обживался в лаборатории, участвовал в проводившихся экспериментах, вел поиск статей по предложенной теме. Был, что
называется, «при деле», но к самостоятельным исследованиям не мог подступиться. Почему? Я смутно ощущал, что работаю не лучшим образом. Точно бежал по раскисшей глинистой дороге скользил, уставал и оставался на
месте.

Стремление разобраться в организации своего труда было у меня и
раньше. Теперь же в этом возникла острая необходимость. Оставалось меньше двух лет на то, чтобы начать и кончить, ощущение цейтнота возникло еще
до возвращения в аспирантуру и с каждым днем нарастало…

Помню, как поразила меня прочитанная в те дни повесть Даниила Гранина «Эта странная жизнь» – рассказ об ученом А.А. Любищеве, об особой системе учета времени, которая помогла ему многое сделать в науке.
«…Ежедневно он записывал расход своего времени, где было все – и основная работа, и вспомогательная работа и общение, и письма, и чтение книг,
и слушание музыки. Учет этот велся с точностью до пяти минут. Записи велись наподобие дневниковых… Каждый месяц он составлял как бы отчет,
суммируя все Время… Месячные отчеты в конце года сводились в годовой
итог. На основании этих итогов и отчетов он планировал свое время, свой
расход на месяц и на год вперед, даже на пятилетие… Он добивался высочайшей работоспособности, нарабатывая за год по полторы тысячи часов только основной своей научной работы…»

Я понял сразу: это для меня. Завел дневник учета времени, где досконально расписывал каждый прожитый день.

Первый месячный отчет был, как ушат холодной воды. Фактическая наработка по диссертации оказалась удручающе мала: 61 час. Это никак не вязалось с только что прошедшим, вполне нагруженным месяцем.

Прежний опыт говорил мне, что адаптация к новым условиям не может
быть мгновенной. За два года я привык к совершенно иному характеру труда.
После круговерти дел тишина в лаборатории вселяла беспокойство, внутренний маховик буквально выносил из-за стола. Я засыпал над формулами, а
при подготовке к эксперименту то и дело что-нибудь ломал. Требовалось
приучить себя работать пусть понемногу, но ежедневно. Я не ждал от себя рекордов на разбеге. Но начинать так медленно! Этак я диссертацию и за пятилетку не закончу.

Меньше сотни часов чистой работы в месяц быть не должно! Однако
сказать, было проще, чем сделать. Как член парткома и трех выборных комсомольских органов я за первое полугодие 1984 года только в заседаниях
участвовал 51 раз. Мне всегда казалось, что общественная работа помогает
основному делу, но здесь был, пожалуй, перебор. Пролетели январь, февраль,
март, а намеченная производительность никак не удавалась.

Решено: буду меньше спать. Рассветные часы отведу специальной литературе. Будильник дребезжал теперь в 4 утра. Сползая с кровати, я подбадривал себя примером Джека Лондона. Мог же он выдерживать работу с утра до
ночи, оставляя на сон только пять часов!

Я продержался месяц и с сожалением убедился, что не осилю такого режима. Неуважение к Морфею обернулось упадком работоспособности. Дневник бесстрастно регистрировал большие потери на перерывы. Суммарный
выигрыш оказался не так уж велик. Стало ясно: нужен другой путь.
Шагая из Училища домой, на заставу Ильича, я примерял к себе все, что
помнил по НОТ. Буду искать время внутри рабочего дня. Задача в том, чтобы
грамотно распределить дела. С утра самое сложное: теория турбулентности,
текст диссертации. Потом работа руками, дела общественные и тренировка.
Вечером – чертежи, хозяйство, телевизор, газеты. Отрезок времени, отведенный на какую8то работу, не должен быть ни слишком мал, ни слишком велик. Скажем, на математический текст – час8полтора, на свежую голову. Сосредоточеннее стану использовать имеющиеся часы: не отвлекаться не думать о постороннем, не слышать разговоров товарищей.

План и маршрут дня теперь обдумываю в транспорте. Избегаю срочных
поручений. Текущие дела накапливаю и выполняю в скоростном режиме. На
тренировки в секции самбо и активный отдых положу полтора часа в день –
иначе ослабею телом и духом.

Итак, в воображении вырисовывалась стройная система действий. Однако жизнь вносила свои коррективы. Срочные дела возникали и выбивали
из колеи. Объем экспериментальной работы оказался нешуточным. Чтение
учебников получалось поверхностным, а написание текста пришлось и вовсе
отложить до лучших времен. Жалея себя после трудного дня, я пропускал тренировки, а потом терзался мышечным голодом.

И все же с появлением учета работалось лучше. Набор часов стал для
меня своего рода спортом, в котором и тридцать минут не мелочь. Постоянное соревнование с самим собой помогало поддерживать скорость. Бумажный спидометр стал моим верным другом в экспериментах, длившихся порою
больше суток.

Мелькают дни, заполненные выверкой аппаратуры, отладкой расчетных
программ, всевозможными поделками. Каждая задача рождает несколько
новых. Сроки отодвигаются, как степной горизонт. Наконец, со скромным достоинством, но внутренне торжествуя, устилаю графиками стол консультанта.
И Олег Степанович Козлов – какое разочарование – находит погрешность в
методике измерений. Месячный труд насмарку.

Спокойно, приятель. Из всего извлекай уроки. И прибавь-ка ходу.

«…Гул в голове. Ноет сердце. Осунулся. Глаза воспалены. Пропало ощущение радости жизни. Работа не идет. Хочется лежать, не вставая. Отдохну
дня три». Эта запись появилась в дневнике 2 февраля 1985 года. Прошло три
дня безделья, потом еще три, но работоспособность не восстанавливалась.
Я не понимал, что со мной происходит. Ничего не делаешь – вроде здоров,
чуть наляжешь на работу – снова сбой.

Побалансировав некоторое время, я и вовсе свалился с гриппом. Болезнь протекала тяжело: неделю лежал и еще месяц еле таскал ноги от слабости. За февраль и март не набралось и половины запланированных часов,
да и во всем остальном был резкий спад – это хорошо просматривалось на
кривой графика, суммирующей часы работы, общественных дел и спорта.

В чем же чело? Причина простая: азарт, неумение вовремя остановиться. Хватит забираться за грань возможностей! Перегрузки, слишком дорого
обходятся. Не зря же существует правило: отдыхать при первых признаках
утомления. Это самый экономичный способ восстановления сил.
Чем напряженнее работа, тем ответственнее надо подходить к отдыху.
Физическая нагрузка должна быть каждый день, но умеренная, потому что на
одинаково высоком уровне спорт и наука не уживутся. При любой возможности выбираться на природу, хотя бы раз в две недели. Отпуск лучше использовать в два приема: зимой и летом.

И потом, чем ты питался в последнее время? Консервы какие попало,
сушки, колбаса «собачья радость». Надо возвращаться к «боевому» рациону.

… С системой питания два года назад меня познакомил профессор
Ю.А. Бочаров. Она проста и в моей «модификации» выглядит следующим образом. Утром и днем основу питания составляют крупяные блюда, хлеб, мед,
варенье. Это прекрасное «топливо». Вечером на столе появляется белковая
пища с некрахмальными овощами: яйца, брынза, сыр, рыба плюс капуста, помидоры, огурцы. Сырые фрукты, овощи и ягоды составляют примерно треть
любой трапезы. В период физической активности меню разнообразится куском мяса. В периоды напряженной умственной работы в большом почете
орехи и творог. Поменьше сложных смесей. Минимум тепловой обработки.
Малые затраты времени на приготовление и огромное удовольствие от еды.
При сильной усталости, недогомоганиях, а также профилактически один
раз в две недели стараюсь голодать 24 или 36 часов. Голодание дарит изумительное ощущение внутренней чистоты и плотности. Неоднократно убеждался: суточное голодание может заменить выходной.

Когда я сижу на своей «диете», то чувствую себя подтянутым и неутомимым, мысль работает ясно, энергия плещет через край. Я не слишком строг,
в гостях или из желания полакомиться, конечно, «нарушаю». Иной раз сбиваюсь надолго. Однако снижение привычно высокого труда всегда заставляет
вернуться на круги своя.

Что и говорить, «февральский кризис» повысил мою бдительность в отношении здоровья. Я наладил режим сна, питания и тренировок, вошел к апрелю в форму и больше не распускался. Наработка за три последних квартала 1985 года оказалась на 123 часа выше, чем за тот же период прошлого
года. В эти месяцы, как свидетельствовал спортивный дневник, не было ни
одного дня с субъективной оценкой самочувствия «ниже нормы». Весной я
выиграл первенство Москвы по самбо среди перворазрядников, осенью выиграл первенство Училища.

Что за прочная штука организм! Как ни кручу, а он, прояви чуточку заботы, – восстанавливает снова упругость. Я «протягиваю» стыки газовой маги8
страли и радуюсь своему мягкому, заряженному состоянию. Нужно быть вар8
варом, чтобы задавить это саморегулируемое чудо, заставить его чахнуть,
кашлять, мучаться болезнями.

До прихода студентов осталось минут 20. Самое время сделать перерыв.
Располагаюсь поудобнее на стуле. Ревет кондиционер – говорят, этого монстра сняли с танка. Но шум меня не смущает. Предадимся приятным грезам.

Сон по методике АТ – мое «секретное оружие» в борьбе с усталостью.
«…Борьба с усталостью… хорошее дело борьба… особенно соревнования…» – мысли тянут одна другую, совершают неожиданные повороты, –
«…предстартовый мандраж, отчаянные схватки… Обостряются чувства, мир
вспыхивает яркими красками… Особенно если меня побьют, как на первенстве вузов… или февральская неудача… или нахлобучка от шефа… неудачи и
встряски вообще оживляют. Это энергетические пинки. От них взлетает на
высокую орбиту…» Вижу ядро, вокруг которого крутятся электроны. «Электрон
переходит с высокой орбиты на низкую с испусканием кванта света… Я перехожу с высокой орбиты на низкую с испусканием кванта действия. И побеждаю. А победы согревают и расслабляют…». Расслабленно сваливаюсь с огромного звездного кольца, падаю в пустоту, роняя тяжелые, теплые и пушистые Кванты и растворяюсь в каком8то уютном и свежем тумане…

Летом 1982 года я начал осваивать АТ по самоучителю, но вскоре бросил – не хватило воли. Необходимость, однако, осталась и ощущалась все более остро: калейдоскоп лиц и дел, вечная спешка, эмоциональные перегрузки истощали, лишали сна. Накопившееся за день возбуждение не спадало и
дома, мотор работал на холостых оборотах, а как заглушить его – я не знал.
Помог счастливый случай. В первом физкультурном диспансере я встретил психотерапевта Анатолия Васильевича Алексеева – автора отличной
книги «Себя преодолеть!». Он, за несколько сеансов, обучил меня основам
концентрированного расслабления. Через месяц я уже сладко посапывал во
время обеденного перерыва, полгода спустя обнаружил, что стал мышечно
раскованнее и экономичнее, легче переключаю внимание, освободился от
внутренней спешки. Анатолий Васильевич любит повторять: «Научитесь
брать отдых маленькими порциями, как это делают дети, и вы неистребимы».
Аутогенная тренировка помогает мне совмещать «надо» и «хочу», преодолевать боль и страх, обретать спокойствие и хорошее настроение. С помощью АТ убеждаю себя, что справлюсь с чем угодно.

… Мой сон прерывают студенты. Напрягаю руки, открываю глаза. К делу
готов.

Когда начались эксперименты, мне понадобились помощники. Помощь
явилась на «антресоль» в образе троицы цветущих четверокурсников – Инны
Коломенской, Володи Колганова и Сергея Гети. Огляделись, поинтересовались будет ли интересное дело. Тут же поделили обязанности. Новорожденный коллектив вскоре усилился дипломником Сашей Рубцовым и второкурсником Виталиком Антиповым.

Ребята быстро доказали, что не зря получают свои полставки лаборанта:
паяли, клеили, долгими часами не отходили от стенда. Мои помощники были
рядом в самые горячие дни. Это их руками выполнены все рисунки и плакаты,
вписана половина формул… А конструкторские решения моделей, а ремонт
электроники! Думаю, студенты сэкономили мне несколько месяцев работы.
Но дело не только в этом. Со своими младшими товарищами я связываю самые яркие впечатления аспирантуры. Трудно представить, как сложилась бы
моя работа в одиночку. Мы много давали друг другу. В конце концов, ведь человек – не просто исполнитель, он – цель и смысл любой деятельности…

В конце июля 1985 года эксперименты были, наконец, завершены. Финишная ленточка уже отчетливо просматривалась впереди. Оставалось написать текст – только и всего.

В который раз, однако, пришлось убедиться: любое дело требует больше
времени и сил, чем предполагаешь. Понимание физической сущности графиков и цифр приходило медленно. Слова не ложились на бумагу. Стопка
черновиков росла, но выход готовой продукции был удручающе мал. Иной
день не приносил и страницы. Через три8четыре часа мой «компьютер» перегревался и отказывался соображать. Наработка заметно упала. Как непрочны наши достижения: изменился характер работы – и все повторяется снова.

Почему не заставит себя писать параллельно с экспериментами! Ведь были
какие8то мысли, догадки… Где они теперь? Вместо того, чтобы ясно представить себе стержень, идею параграфа или главы, я шел вслепую, спотыкаясь
на каждой фазе, шлифовал небольшие куски, не видя их места в общей мозаике.

Цельность проступала из тумана при встречах с научным руководителем
Владимиром Ивановичем Солониным. Он внимательно изучал мое «творчество» и прокладывал курс сквозь ворох предположений и обрывочных мыс8
лей. Раз за разом он заставлял меня возвращаться к понятному, казалось бы,
месту, добиваясь точности и доказательности каждого положения. Было
трудно, часто я не сразу понимал ход его мыслей, но именно в этом общении
шел мой быстрый рост.

Мало-помалу голова обретала выносливость. Обдумывание становилось настоящим удовольствием. Мир, который существовал теперь в мозгу, –
мир хаотической беспокойной материи – стал более реальным, чем окружающая жизнь. Точные фразы, верные решения всплывали в самое неожиданное время. Я вдруг останавливался на улице, чтобы записать в блокнот внезапно пришедшую мысль. Декабрьский отчет был как подарок: 137 часов!

И все же дело продвигалось не быстро. Истаяли последние дни аспирантуры, пролетел еще месяц, а текст не был готов. Требовался финишный рывок.
Учитывая прежний опыт, я решил сделать передышку и отпросился в
Джан-Туган. До чего хорош наш горный лагерь на берегу речки Адыл-Су,
с его соснами и искрящимся снегом, горячим солнцем и зубчатыми стенами
скал! Каждая встреча с этим краем – праздник. На равнину я спустился обветренным, посвежевшим – и с ходу принялся за работу.

На финише дела раскручивать не надо – они сами крутят тебя целыми
днями: расчеты, рисунки, плакаты, автореферат, выступления на семинарах…
и так с утра до ночи. Но труд не казался тяжким. Привычное напряжение. Волны усталости накатывали и уходили через неведомый шлюз. Я равномерно
таял, временами чувствовал слабость, под веки точно был насыпан песок, –
но все эти ощущения были за кадром внимания. Никаких страданий, только
веселое желание работать, почти восторг.

В эти дни я ощущал себя необычайно счастливым, жизнь была полна и
прекрасна, докучливые мелочи отступили на второй план. Боковым сознанием
я отмечал, что стал экономен в движениях и словах, осторожно ношу себя, точно боясь расплескать, все реакции несколько приглушены – включились какие-то защитные системы. Зато март принес 172 часа, апрель – 158 часов чистой
работы. Мир сузился до пределов одного окошка, в которое уходили все силы.

В течение трех финишных месяцев я ощущал постоянное внимание научного руководителя. Консультант Олег Степанович Козлов, лишив себя многих суббот и воскресений, помогал в создании текста. Где-то вычитал: будешь
идти вперед – люди тебе помогут. Это верно. На завершающем этапе меня
поддерживали десятки людей. Я очень благодарен заведующей архивом кафедры Нине Васильевне Старковой, машинистке Марине Горшеневой, кан8
дидатам наук Евгению Борисовичу Копосову и Владимиру Васильевичу Перевезенцеву и многим другим.

После сдачи диссертации в Ученый совет объем работы резко сократился.
Оставалось готовить документы и доклад к защите. Однако резко останавливаться нельзя. Необходим «выбег». Эту простую истину знает каждый бегун, но
не каждый диссертант. Не отсюда ли обмороки и болезни после закладки заветного «кирпича» в библиотеку? По совету старших и по внутренней потребности я тормозился постепенно. Переключился на художественную литературу,
которую штудировал всерьез, с карандашом в руке, как научную. Кстати, Любищев не признавал другого чтения, всякий текст прорабатывал, конспектировал,
делал выписки – правило, которое у него, на мой взгляд, стоит перенять.

На графике основной работы, который я для себя вычертил, линия «выбега» была показана пунктиром. Я увидел, что суммарная работа в мае-июне 1986 года была на уровне прежних напряженных трудовых месяцев. Никакого ухудшения самочувствия не наблюдалось.

И все же «отмашка» наступила. Это случилось после защиты диссертации.

«Миг вожделенный настал,
Окончен мой труд многолетний.
Что ж непонятная грусть
Тайно тревожит меня?..»

Не усталость, не болезнь – беспричинная тоска, серой пеленой застилавшая горизонт. Ничего не хочется, ничто не радует, мир померк, полинял,
потерял краски.

«… Или, свой подвиг свершив,
Я стою как поденщик ненужный,
Плату приявший свою,
Чуждый работе другой?»

Я повторял слова Пушкина и покорялся их точности. Ход к цели подарил
мне несравненно больше радости, чем сама победа. Накатывала тревога о
будущем.

Впрочем, свет впереди всегда. Пробился к нему и я – после полуторамесячного затмения.

Летом подвел итоги. Оказалось: диссертация потребовала примерно
3690 часов чистой работы. Приблизительность вносит первый год аспирантуры, в течение которого учет времени не велся. Исходя из последующего
опыта, я оценил его в 730 часов с погрешностью ±20 процентов. Вот распределение времени по статьям: эксперимент (изготовление моделей, подготовка и проведение измерений, обработка результатов) – 1384 ч., изучение литературы, написание текстов статей и диссертации – 1302 ч., обсуждение на
семинарах, беседы с научным руководителем и консультантом – 156 ч., кандидатские экзамены – 205 ч., работа со студентами (педагогическая, организация НИРС) – 127 ч., подготовка к защите (плакаты, документы и пр.) – 239 ч.,
организационные дела и разное – 277 ч.

О чем говорят эти цифры? О том, каким трудоемким делом является осмысление результатов. О том, как невелики были затраты на помощников-студентов. О том, что научное руководство было хорошим, плотным (а я, грешным делом, поначалу обижался на недостаток внимания). О том, что бумажный барьер излишне высок: папка в ВАК составила у меня 75 листов документов, а видел я папки в добрую сотню листов.

Вглядываясь в отчет, понимаю, что, в сущности, мало выхватил из неостановимого потока времени. Даже в последний год (с июня 1985 по июнь
1986-го) работы над диссертацией набралось 1318 часов, то есть 3 ч.
37 минут в день. И это при ощущении полной занятости!

Оказалось, что субъективное восприятие года заметно отличается от того, что было на самом деле. Дневник показал, что я тратил 3 часа 17 минут в
день на общение, совершил 52 визита к друзьям и знакомым, 24 раза принимал гостей сам. Я счастлив в друзьях, судьба свела меня с удивительными
людьми, общение – это радость и душевная необходимость и все же, не велика ли роскошь – отдавать общению столько же, сколько и главному делу?
Сверх того, я просмотрел за год 54 теле8 и 4 кинофильма, написал 18 писем,
посвящал около получаса в день художественной литературе. 113 часов потратил на собственные литературные опыты. Четыре недели провел в спортивных лагерях. В общем, жизнью обижен не был.

Мог бы работать лучше? Вижу, что мог. Любищев в свой средний год
вмещал примерно на полтора месяца основной работы больше. А ведь его
четыре с половиной часа ежедневного труда – это только треть активного времени суток. Разве это аскетизм, самоотречение? На все, чем, кроме главной
работы, полна и привлекательна жизнь человека, остается бездна времени!

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
для тех, у кого хватило терпения дочитать до конца

За эти годы у меня сложился небольшой свод правил, которые беру с собой в дальнейшую жизнь. Они помогают мне жить и работать – быть может,
будут полезны и тебе.

; Приниматься за дело с желанием и решительно.
; Необходимы план и контроль.
; Использовать время полностью.
; Не спешить и не волноваться попусту.
; Развивать помехоустойчивость.
; Вводить порядок во все.
; Отдыхать при первых признаках утомления.
; Развивать резервные возможности.

Теперь об учете времени. Нужен ли он тебе? Решай сам.
Первый год у меня уходило 3 часа в месяц на текущие записи и итоговый
отчет и по 11 часов на полугодовые балансы. Но, как заметил Экзюпери,
«даже машина, становясь совершеннее, делает свое дело все скромнее и незаметнее». Так и с моей бухгалтерией. Теперь вместе с месячными и годовыми отчетами она занимает в среднем 6 минут в день. Не столь уж дорогая
плата за знание о себе, без которого невозможна работа самоусовершенствования. Надеюсь, что сама необходимость этой работы не ставится тобою
под сомнение. Ведь твое место – среди тех, кому жизнь в радость, кто сам в
радость окружающим. А для этого необходимо жить в ладу с собой, владеть
своим телом и эмоциями, быть специалистом в своем деле и любить его.

1987 г.