Дорога на вершину. Глава 2. 1965 г

                ДОРОГА НА ВЕРШИНУ
                Дневник военного врача

                ГЛАВА 2 1965 год
   Желание как можно больше больных с различными заболеваниями лечить у себя в лазарете сделало со мной на днях злую шутку. Ко мне обратился больной с жалобами на наличие у него язвы на детородном органе. Я положил его в лазарет и назначил соответствующее лечение, предполагая, что это банальное воспаление. Однако язва не имела наклонности к заживлению. Пришлось направить его на консультацию к кожно-венерологу. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что кожно-венеролог выставил ему диагноз "сифилис". Оказывается, его он подхватил, вступив в половую связь с русской обходчицей железной дороги.
   В медпункте части у нас начался большой переполох. Все, кто имел какое-то отношение к лечению и обслуживанию этого больного, начали искать у себя симптомы сифилиса. Все, конечно, закончилось благополучно, никто таким путем сифилисом не заразился. Но после этого я стал чаще прибегать к консультациям больных в госпитале.
   У нас в части на сверхсрочную службу, в частности на должности телефонисток, принято несколько женщин. Не думал я, что они будут доставлять нам какое-то особое беспокойство. Но, как оказалось, все они раз в месяц, а некоторые и чаще, заявляются в медпункт и требуют освобождения от службы на трое и более суток ввиду того, что у них наступили критические дни. Я сначала не поверил этому, но Павел Иванович подтвердил законность их требований. Вот это вояки!
   Незаметно бежит время, вот уже и февраль на дворе. Мы с Таней, как выходцы из деревни, решили завести себе огород. С этой целью рядом с гаражом, под окном своей квартиры мы вскопали
три грядки, огородили их проволокой. Скоро начнем сеять редиску, лук, укроп и еще что-нибудь. Будем иметь свою зелень к столу.
   Сегодня своей машине за один день я нанес две тяжелые травмы. Приехал я утром к части и жду, когда солдат откроет мне ворота. Сначала он открыл одну створку ворот, затем пошел открывать вторую. Я начал въезжать в ворота, но в это время первая створка начала закрываться и ударила по передней правой дверце машины, сделав на ней глубокую вмятину. С солдата взятки гладки, виноват сам, нужно было убедиться в том, что обе створки ворот хорошо закрепились в открытом положении.
   Поставил я машину на стоянку, глажу ее и переживаю. Двигатель работает. И вдруг я обратил внимание на то, что из выхлопной трубы капает какая-то жидкость. На меня нашло какое-то затмение. Ведь, хорошо подумавши, можно было сообразить, что при сгорании бензина образуется окись и двуокись углерода и вода. Я же почему-то решил, что это охлаждающая жидкость прорвалась где-то в цилиндр двигателя и вытекает оттуда через выхлопную трубу. Поделился своими сомнениями с находившимся у нас в лазарете на лечении шофером-любителем, грузином по национальности, разбирающемся в машинах так же, как и я. Тот подтвердил мои сомнения. И вот мы с ним, вооружившись ключами, срочно снимаем с двигателя головку блока цилиндров и ничего подозрительного в двигателе, конечно, не находим. При установке головки блока на место мне показалось, что в отверстие для карбюратора влетела гайка. Пересчитали все гайки, недостающих вроде бы нет. Завели двигатель, при этом в нем раздались очень сильные металлические стуки. Снова сняли головку блока и в одном из цилиндров обнаружили разбитую вдребезги гайку и поцарапанную поверхность цилиндра. Снова собрали двигатель, завели его, работает он вроде бы нормально. Слова Богу, все обошлось более-менее благополучно, а могло быть и хуже. Правильно кто-то сказал, что техника в руках дикаря быстро превращается в груду металла.
   Я рассказал Тане только о первом происшествии, которое скрыть было невозможно. Вижу, что это ее огорчило, но она спокойно сказала мне: "Не горюй, надо же когда-то нашу машину начинать бить и царапать".
На днях мне пришлось побывать на грузинских похоронах. К нам для проверки из Тбилиси прибыл начальник тыла корпуса
полковник Чхеидзе. Командир попросил меня свозить его в город Махарадзе на похороны его родственницы.
   Прибыли мы в этот небольшой, расположенный на холмах в горной местности город благополучно. У дома покойной мы увидели огромное стечение народа, по-видимому, здесь собралось не только все население города, но и его окрестностей. Покойницу, очень древнюю старушку, которая еще при жизни превратилась в мумию, оплакивали наемные плакальщицы во всем черном. Они громко кричали и рвали на себе волосы. На улицах были поставлены две большие палатки типа наших военных палаток УСБ, в которых были расставлены столы со скамейками.
   Начали поминать усопшую. При этом всех присутствующих на похоронах стали партиями запускать в палатки. При входе в палатку каждый посетитель оставляет не менее 10 рублей. Вошедшие быстро рассаживаются за столы, каждому из них наливают рюмку водки, ставят тарелку плова и кружку напитка. Все это быстро выпивается и съедается. Народ уходит, посуда заменяется на чистую и все повторяется заново с новой партией. Последними в палатки зашли ближайшие родственники и почетные посетители, среди которых оказался и я.
   Так через палатки было пропущено, без преувеличения, несколько тысяч человек. Говорят, что на таких поминках собирают немалую сумму денег, и родственники покойника не плохо поправляют затем свое материальное положение.
   Со второго дивизиона к нам начали поступать солдаты с запущенными заболеваниями. При их распроссе выяснилось, что выехать на лечение в медпункт части из дивизиона очень трудно, практически невозможно. Павел Иванович решил направить меня в дивизион разобраться с положением дел на месте.
   Приезжаю в дивизион и выясняю, что фактическим единоначальником в нем является замполит части капитан Топорков, 32-х лет от роду, человек очень энергичный, вспыльчивый и недоверчивый. Командир дивизиона, в отличие от него человек тихий и покладистый, во всем его поддерживает. Солдатам замполит не верит, почти всех считает симулянтами, уклоняющимися от службы, с фельдшером дивизиона совершенно не считается, обзывая его защитником симулянтов. Мне пришлось очень крупно поговорить, можно сказать, поссориться с замполитом. Я заявил ему, что он не специалист в медицине и не имеет никакого права не верить фельдшеру и солдатам. Однако переубедить этого человека было невозможно.
   Захватив с собой несколько больных, с тяжелой душой я уехал из дивизиона. По прибытии в часть я обо всем доложил Павлу Ивановичу, а тот замполиту полка. Последний по телефону устроил нагоняй замполиту дивизиона, пообещал разобраться во всем и наказать его.
   Через двое суток, как гром средь ясного неба, из дивизиона пришла прискорбная весть: скоропостижно от инфаркта скончался их замполит. Я был убит этим известием, так как в большой мере считал себя виновником его смерти.
   Как потом выяснилось, у него имелась гипертоническая болезнь, дома он часто жаловался на боли в сердце, а на службе всё это скрывал.
   Вдобавок ко всему, меня послали в дивизион обеспечивать в медицинском отношении его похороны. С медицинской сумкой я проходил весь день за женой и тёщей покойного, при этом они не проронили в мой адрес ни одного плохого слова, чего я больше всего боялся.
   Эта смерть была для меня большим уроком: к людям нужно относиться очень бережно, все вопросы с ними стараться решать спокойно и дипломатично.
   Сегодняшний день не предвещал для меня ничего особенного. Я проработал в части до обеда и уже собирался ехать домой, когда в медпункт зашёл наш начальник продслужбы капитан Ларионенко Василий. Он только что вернулся из командировки в Тбилиси в штаб корпуса. Крепко пожав мне руку, он сказал: "Я привёз тебе, мне кажется, хорошую новость. Тебя откомандировывают на учёбу в Ленинград на два года".
   От такой новости я буквально остолбенел, а, придя в себя, бросился обнимать капитана. Тот едва освободился из моих объятий и рассказал мне всё по порядку.
   В штабе корпуса он встретил корпусного врача, который поинтересовался у него: "Кто такой у вас там капитан Пущенко? Его почему-то без нашего ведома отправляют на два года на учёбу в
Военно-медицинскую академию. Не иначе, как он имеет хорошую лапу где-то в Москве".
   Мы посмеялись с Василием над таким предположением корпусного врача, при этом я коротко рассказал ему свою эпопею с учёбой. Затем я быстренько сбегал в магазин, купил там самый дорогой коньяк и вручил его Василию за добрую весть, а сам тотчас же помчался домой порадовать Таню. Выслушав меня, она заплакала от радости и высказала предположение, что Бог всё-таки есть на свете, и он всё видит. Вот он и помог нам в нашем деле. Спасибо, конечно, Богу за его помощь, но я-то твёрдо уверен в том, что этот перевод стал для меня возможным лишь только благодаря моим упорным многолетним усилиям в этом направлении.
   Узнав о моём отъезде, Павел Иванович очень расстроился. Опять он остаётся в полку один на неопределённое время. Да и сработались мы с ним неплохо, он оказался порядочным человеком и хорошим начальником.
   Таниным и моим родственникам мы отправили срочные телеграммы с радостным известием. На следующий день с Кубани нам пришла телеграмма с приглашением нас на свадьбу Геннадия с Аллой. Свадьбу они решили приурочить к нашему приезду.
   Затем мы отправили два контейнера: один в Ленинград, а второй на Кубань на имя Геннадия. Во втором мы решили прислать молодожёнам свадебные подарки: шкаф, стол и радиоприёмник.
   Осталась у нас нерешённой только проблема с машиной. При снятии её с учёта автоинспектор предложил продать её здесь, но мы пока воздержались от этого. Решили своим ходом отогнать её на Кубань к Таниным родственникам и оставить её там до лучших времён.
   В течение суток кружным путём через Новороссийск мы преодолели расстояние от Поти до хутора Тихонова на Кубани. Ехать по горной дороге через перевал в начале марта мы не решились.
   Через день после нашего прибытия была сыграна свадьба Геннадия с Аллой. Невеста уже побывала замужем и имеет сына 4-х лет. Танина мама недовольна выбором Геннадия, но кто из свекровей бывает доволен своей невесткой.
   На нашей же машине по скользкой разбитой дороге Геннадий отвёз нас на железнодорожную станцию в Белореченск, откуда мы поездом убыли в Ленинград. На прощание он твёрдо пообещал нам поставить машину на колодки и не пользоваться ею. В поезде мы с Таней вспоминали прошлое и строили планы на будущее. С войсковой медициной было навсегда покончено, ей я отдал семь лучших лет своей жизни. Впереди меня ждала нелёгкая, но очень интересная работа врача-лечебника в госпиталях Советской Армии по избранной специальности анестезиолога-реаниматолога. Сил и здоровья для этого у меня хватает, а знания я получу в Военно-медицинской академии, куда я и направляюсь на два года. Мы надеялись также, что изменится к лучшему и наша жизнь, она станет более интересной, насыщенной и творческой. Всё было ещё впереди.
   Прибыв в Ленинград, я тут же отправился на приём к подполковнику Орлову Павлу Дмитриевичу в Военно-медицинскую академию. Тот встретил меня как старого знакомого с улыбкой и сказал мне: "Нам пришлось тут побороться за вас. До первого апреля все 15 принятых в академию клинических ординаторов будут работать в штабе академии, помогая навести здесь порядок с бумагами. Вас же я оставляю при себе. Даю вам двое суток на поиски жилья, после чего вы выходите на службу".
   Такое особое к себе отношение я понял в том смысле, что за борьбу за мою кандидатуру я должен кое-кого отблагодарить, тем более что у меня, как побывавшего за границей, для этого имеется больше возможностей.
   На центральном квартирном рынке на Сенной площади не без труда мы сняли себе комнату в двухкомнатной квартире в новом отдалённом микрорайоне Ленинграда. В одной проходной комнате будут жить хозяева квартиры — семья из трёх человек, вторую будем занимать мы. Вариант с квартирой был неудачным во всех отношениях, но ничего более подходящего нам не попалось.
   И вот я уже сижу в кабинете подполковника Орлова и разбираю личные дела кандидатов в клиническую ординатуру и адъюнктуру. Мне так жаль всех их, хотелось бы хоть чем-то помочь им, ведь совсем недавно я был в их положении. Среди них неожиданно нахожу личное дело выпускника нашего Военно-морского медицинского факультета капитана Барташевского, который проходит службу где-то в степях Казахстана в строительной части. Там он начал лечить гипнозом больных с ночным недержанием мочи, которых у него предостаточно. На этом материале он написал кандидатскую диссертацию и теперь просит командование принять его в клиническую ординатуру на кафедру урологии. Срочно пишу ему письмо с советом более настойчиво добиваться своей цели.
   На днях получили свой контейнер из Поти. Помаленьку благоустраиваем свой быт. С хозяевами квартиры живём не плохо, доставляя им массу неудобств. Но им приходится терпеть нас из-за каких-то 30 рублей.
   Таня решила, воспользовавшись пребыванием в Ленинграде, получить первичную специализацию по глазным болезням, о чём она мечтает всю жизнь. С подарками опять идём к нашему ангелу-хранителю Анне Сергеевне Букиной в I-й мединститут. Подарки она безоговорочно принимает и тут же устраивает Таню на рабочее прикомандирование на кафедру глазных болезней на три месяца.
   Обо всём подумал я, находясь у подполковника Орлова, кроме одного — сходить на кафедру анестезиологии и реаниматологии и познакомиться с её руководством. Но, как говорят, если Магомед не идёт к горе, то гора идёт к Магомеду. Зная о моём прибытии в академию, начальник кафедры, не дождавшись моего визита, сам решил отыскать меня. И вот в одно прекрасное утро в кабинет Орлова вошёл высокий, слегка сутулящийся, с голубыми глазами, мягкими чертами лица и редким пушком волос на голове полковник медслужбы. Орлов представил нас друг другу. Это был мой будущий начальник Угаров Борис Семёнович.
   Он поинтересовался у меня о моём опыте в анестезиологии и реаниматологии. Я ответил ему, что опыт этот нулевой. Я лишь только умудрился прочесть две книги по этой специальности — это монографии В.М. Виноградова и П.К. Дьяченко. "Ну что ж, — сказал он, — это уже хорошо. А практический опыт — дело наживное. С авторами ж этих монографий вы скоро познакомитесь лично. А пока что, находясь здесь, вы составьте план вашей подготовки в ординатуре. Оставляю вам перечень тем, которые должны быть отражены в нём".
   В течение трёх суток требуемый план был мною составлен, а секретарша Орлова Анна Степановна, женщина предпенсионного возраста, его отпечатала. Денег за работу она с меня не взяла, тогда я подарил ей набор духов, коробку конфет и шоколадку. К нам в кабинет, как я понял, на смотрины приходила даже её дочь, дама лет 30-ти, заинтригованная, по-видимому, превосходными эпитетами своей матери в мой адрес.
   На днях в кабинете у Павла Дмитриевича появился посетитель, которого я никак не ожидал, но приезд которого из степей Казахстана невольно сам спровоцировал. Это был капитан Барташевский, который, получив моё письмо, срочно выехал в Ленинград в надежде получить здесь от меня помощь. Но ничем, к сожалению, помочь ему я не мог, кроме одного — познакомить его с подполковником Орловым и попросить у того совета и помощи. Но Орлов ведь очень опытный военный чиновник и большой дипломат. Советов он надавал много, а вот помощи никакой не пообещал. Главный из его советов — это обратиться к начальнику кафедры урологии и заручиться его поддержкой. На том мы и расстались.
   Подошёл к концу срок моего пребывания у Орлова. Я набрался смелости и пригласил его отметить это событие в ресторане, на что он тотчас же согласился. Мне хотелось поблагодарить его за всё то, что он для меня сделал. Но самое главное — мне хотелось узнать у него, как они тут боролись за меня при решении моего вопроса.
   Сначала Павел Дмитриевич не хотел говорить со мной на эту тему, но подвыпивши, всё же разоткровенничался. Вот что он мне рассказал.
   У кафедры анестезиологии и реаниматологии, оказывается, был свой кандидат на замещение освобождающейся должности клинического ординатора — это врач медсанбата, находящегося под Ленинградом. Он часто посещал кафедру, был своим человеком там, поэтому руководство и сотрудники кафедры были за него горой. Единственным его недостатком являлось то, что он был врач- лечебник, а не темный войсковой врач, не имеющий никакой специализации после окончания учебного заведения. Именно для таких врачей и существует клиническая ординатура. Моими ж плюсами были следующие: я вернулся из ответственной командировки на Кубу, в моем личном деле только отличные характеристики, я закончил Военно-морской медицинский факультет с золотой медалью. Единственным моим недостатком было то, что я беспартийный, но ведь это дело поправимое. Сыграли немаловажную роль и звонки ректора 1-го мединститута Иванова, а также ходатайство за врачей с Кубы бывшего начмеда Группы войск на Кубе генерала Шевцова. Все это и перевесило чашу весов в мою сторону. В заключение Павел Дмитриевич попросил меня забыть все то, о чем он мне рассказал. Он надеется, что, несмотря на то, что я являюсь нежеланным для кафедры ординатором, я не встречу там никаких козней со стороны сотрудников. Этого не допустит очень доброжелательное и разумное руководство кафедры.
   Все это было так, однако зерно сомнения глубоко запало в мою душу.
   Кафедра анестезиологии и реаниматологии Военно-медицинской академии размещается на базе хирургической клиники для усовершенствования врачей имени П.А. Куприянова, от которой она недавно отделилась. И клинику, и кафедру в современном их виде создал Петр Андреевич Куприянов, дворянин по происхождению, выдающийся хирург и очень культурный и воспитанный человек. Он же возглавлял их до самой своей смерти.
   Есть такая поговорка: "Какой руководитель, такой и коллектив". В созданных им коллективах была и остается до сих пор очень доброжелательная и спокойная обстановка, хотя люди в них работают разные, с разными характерами, взглядами и способностями.
   Умирая, возглавлять клинику он завещал Анатолию Пантелеймоновичу Колесову, своему лучшему ученику, а кафедру — Борису Семеновичу Угарову, способному анестезиологу-реаниматору и уживчивому, спокойному человеку. Был еще один претендент на кафедру — это Ю.Н. Шанин, человек очень энергичный и взрывной, отличный анестезиолог-реаниматолог, первый защитивший кандидатскую диссертацию в академии по анестезиологии-реаниматологии. Однако его кандидатура из-за его характера была отвергнута Куприяновым.
   Заместителем Б.С. Угарова на кафедре является полковник мед- службы Николай Александрович Мещеряков, прекрасный человек и педагог. Старшими преподавателями и преподавателями являются: подполковник медслужбы В.П. Стасюнас, подполковник медслужбы В.И. Сипченко, майор медслужбы А.А. Крохолев и майор медслужбы В.И. Сидоренко. Все они кандидаты медицинских наук. Среди них особо выделяется Василий Иванович Сип- ченко, отличный педагог и очень жизнерадостный, доброжелательный и простой человек, душа коллектива.
   Кроме военнослужащих, на кафедре имеется еще четверо гражданских ординаторов, среди них один мужчина — А.Д. Тимофеев, подающий большие надежды молодой ученый, и три женщины. Среди последних выделяется Сидорова Зинаида Ивановна, кандидат медицинских наук, как здесь шепчутся, штатная любовница Бориса Семеновича, которой он помог написать и защитить кандидатскую диссертацию. Ничем особенно не выделяется Татьяна Сергеевна Лобова, как оказалось, учившаяся со мной на одном курсе в 1-ом Ленинградском мединституте. Она открыто крутит любовь с адъюнктом кафедры капитаном медслужбы В.Н.Ореховым. Зара Владимировна Сахабутдинова тоже окончила наш институт на два года раньше нас. Эта женщина, татарка по национальности, сама энергия и решительность. После окончания института с мужем-военнослужащим и дочерью она оказалась в Средней Азии. Бросив мужа, она с дочерью вернулась в Ленинград, с большим трудом прописалась здесь и устроилась на работу в академию, а сейчас является гражданской женой Владимира Любимова, сына известного в прошлом хирурга.
   Физиологической лабораторией на кафедре руководит Инна Давыдовна Энтина, дочь известного стоматолога Д.А. Энтина, создавшего и возглавлявшего вплоть до своей смерти кафедру стоматологии в академии. Она ненавидит лютой ненавистью Зинаиду Ивановну, обзывая ее за глаза потаскухой, отбившей мужа у такой замечательной женщины — жены Бориса Семеновича.
   Особым, внештатным членом коллектива кафедры является преподаватель кафедры фармакологии В.М. Виноградов, читающий здесь прекрасные лекции по фармакологии.
   Вот в такой коллектив и должен буду влиться я, заменив в нем своего предшественника капитана медслужбы В.А. Бушуева, заканчивающего клиническую ординатуру. Он здесь любимчик Бориса Семеновича. За три года пребывания в ординатуре он успел написать кандидатскую диссертацию на очень простую тему: "Применение хлороформного наркоза в современных условиях". Через пару месяцев он уезжает в Группу советский войск в Германии руководить отделением анестезиологии и реаниматологии в тамошнем центральном госпитале. Эту должность он получил не без помощи Бориса Семеновича.
   Кроме вышеперечисленного постоянного состава кафедры, здесь все время находятся то слушатели курсов усовершенствования медицинского состава, получающие в течение полугода первичную специализацию по анестезиологии и реаниматологии, то слушатели факультета усовершенствования медицинского состава, готовящего в течение двух лет высококвалифицированных специалистов по анестезиологии и реаниматологии. Кроме того, на кафедре всегда имеется несколько человек на рабочем прикомандировании для завершения кандидатской диссертации или усовершенствования по специальности. По существу кафедра является кузницей кадров анестезиологов-реаниматологов для всей Советской Армии.
   Что касается моей роли на кафедре, то на этот счет можно сказать следующее. Как мне очень нужна кафедра для получения образования, так и я очень нужен кафедре как ломовая лошадка и мальчик на побегушках. Вся самая черновая и неблагодарная работа на кафедре достается клиническому ординатору. Меня будут здесь заставлять ходить на парады, участвовать в учениях и различных соревнованиях по физкультуре как представителя кафедры. Я буду также помогать получать имущество для кафедры, дежурить по выходным и праздничным дням в клинике и покупать подарки сотрудникам. Конечно, никто не освободит меня от ежедневного участия в операциях, а также посещения лекций, занятий и заседаний научных обществ.
   Кроме всего этого, я должен буду еще заниматься научной работой. Борис Семенович сразу же по прибытии меня на кафедру дал мне очень тяжелую, практически неподъемную тему научной работы: "Диагностика сердечно-сосудистой и дыхательной недостаточности по газах крови и кислотно-щелочному равновесию". Чтобы выполнить ее, мне необходимо будет месяца три вечерами заниматься в библиотеке и изучить там всю научную литературу на эту тему, как здесь шутят, необходимо будет сделать "литературный обвор" (обзор). Затем я должен буду больным, идущим на операцию на сердце или легких, сделать исследование газов крови и кислотно-щелочного равновесия до операции, во время операции, сразу после операции, чрез 6 часов после операции и на следующий день после операции, забирая для этого у них кровь из артерии и вены и сам же производя лабораторные исследования на сложной аппаратуре. Эта часть работы в шутку среди ученых называется: "произвести собственные экскременты" (эксперименты). И, наконец, последний этап работы — это получить ее "выгоды" (выводы). На все вышеперечисленное мне отведено два года, так как с момента моего поступления в ординатуру срок обучения в ней сократили с трех до двух лет. Если за это время я обследую сто таких больных и оформлю полученный материал в виде кандидатской диссертации, сдав перед этим кандидатский минимум, то я имею шанс стать кандидатом медицинских наук. Правда, нужно еще умудриться защитить эту диссертацию.
   Примерно в течение четырех месяцев я не вылезал вечерами из фундаментальной библиотеки академии, перечитав там массу литературы по анестезиологии и реаниматологии, а также сердечнососудистой и дыхательной недостаточности и газах крови и кислотно-щелочном равновесии при них.
   В это же время я днями участвовал в даче наркозов больным во время операций и различных исследований, выполняя при этом роль медсестры-анестезистки. Только через четыре месяца я был допущен к самостоятельной работе в качестве врача-анестезиолога-реаниматолога.
   За это же время Таня успела получить специальность глазного врача и даже поступить на работу на полставки в медсанчасть Полиграфического комбината. Сбылась ее давнишняя заветная мечта.
   Меня же вскоре постигло личное несчастье — я заболел инфекционной желтухой, заразившись ею от больных или от переливаемой донорской крови. Это обычная участь многих хирургов и анестезиологов. В течение месяца я лечился в инфекционной клинике, после чего мне предоставили отпуск по болезни на 30 суток, а затем очередной отпуск. Однако, как говорят, одна беда не ходит. Я выписался из клиники, прихожу домой и встречаю Таню в слезах. Оказывается, она получила письмо от матери, в котором та сообщила ей, что нашу машину, которую Геннадий и не думал ставить на колодки после нашего отъезда, сначала утопили в реке, а затем разбили, врезавшись в телеграфный столб. Все это дело рук Геннадия и его жены. Таня ждала с моей стороны бурную реакцию на это сообщение, но я, признаться, воспринял это довольно спокойно. От машины все равно нужно было избавляться, она стала для нас обузой. Поэтому я сказал Тане, чтобы она написала матери и Геннадию следующее: пусть исковерканную ими машину они забирают себе, а нам приготовят к нашему приезду деньги в сумме 2800 рублей (шестьсот рублей я им по-свойски скинул).
   Проводить отпуск я поехал в Ессентукский санаторий, а затем мы с Таней встретились у ее родственников на Кубани. К этому времени они уже собрали требуемую сумму за машину, продав практически всю имевшуюся у них живность. Это будет им большим уроком на будущее — как не трогать без разрешения чужую дорогую вещь, добытую трудом и потом. Пользоваться машиной Геннадий стал по доверенности. Конфликт был исчерпан.
   После нашего возвращения из отпуска у нас с нашими квартирными хозяевами произошла ссора. Перед своим уходом в отпуск мы расплатились с ними за снимаемую нами комнату, в том числе и за то время, которое мы планировали провести в отпуске. Однако нашим хозяевам этого показалось мало. Во время нашего отпуска они пустили в нашу комнату семью цыган, которые начали шарить по нашим ящикам и чемоданам и кое-что оттуда изъяли, в частности, мои рубашки и Танину кофточку. По прибытии мы сразу же обнаружили это и обратились за разъяснениями к хозяевам. Те тут же во всем сознались и раскаялись, пообещав выплатить нам компенсацию. Однако мы не пожелали больше жить у них. На квартирном рынке мы очень быстро и удачно нашли себе комнату в коммунальной квартире, принадлежащую парню, который в это время служил в армии. Ее сдала нам его сестра. В трансагенстве мы заказали машину и грузчиков для переезда.
   Узнав о нашем переезде, хозяева тут же потребовали от нас, еще до прибытия машины, убрать из их квартиры все наши вещи. Пока мы препирались с ними, прибыла машина с грузчиками. Однако последние, обнаружив, что один из наших ящиков значительно больше других, потребовали у нас доплату за погрузку и выгрузку имущества в размере 10 рублей. Мы категорически отказались это сделать. Я пошел искать на улице случайную грузовую машину, чтобы, наконец, убраться из опостылевшей нам квартиры. Машину я не нашел, а вернувшиеся назад грузчики все-таки уломали нас и содрали с нас деньги на выпивку и закуску. В конце этой операции Таня хотела даже написать им в накладной благодарность, но я категорически этому воспротивился. Человеческая душа отходчива.
   Обосновавшись на новой квартире, мы вздохнули с облегчением. Здесь мы были фактически равноправными хозяевами квартиры, в которой, кстати говоря, было всего четыре комнаты и проживало вместе с нами семь человек. Одну из комнат занимал студент Виталий Коренев, сын начальника политотдела одной из расквартированных под Ленинградом дивизий.
   Большому начальству и их детям всё доступно и дозволено. Студентам из простых семей не всегда достаётся даже койка в общежитии, а наш студент занимал целую комнату в коммунальной квартире. Да и я, признаюсь, имею больше заслуг перед государством, чем этот сынок начальника политотдела, однако вынужден снимать частную комнату.
   Решили с Таней сходить, наконец, в специальный магазин, который есть и в Ленинграде, и израсходовать имеющиеся у нас полученные за кубинскую валюту сертификаты. И здесь, как и в Москве, в магазине полно всевозможных товаров, но сертификатов у нас "кот наплакал". Ещё раз мы пожалели о том, что израсходовали эту валюту на машину, доставившую нам столько хлопот. После долгих раздумий решили купить себе холодильник "Ока-3" и ковёр размером 2х3 метра.
   Борис Семёнович попросил меня прочесть лекцию личному составу кафедры и обучающимся у нас слушателям по сердечнососудистой и лёгочной недостаточности и газах крови и кислотнощёлочном равновесии при них. Однако это оказалось для меня нелёгким делом. В прочитанной мной по этим вопросам литературе я нашёл очень много противоречивых и даже прямо противоположных фактических данных и выводов на этот счёт. Особенно резко рознились данные наших и зарубежных авторов.
   Я пришёл к выводу, что не только практическая медицина, но и научные медицинские работы пестрят большим разнообразием во взглядах на одни и те же вопросы. Недаром существует такое выражение, что медицина по достоверности своих знаний стоит на втором месте после хиромантии.
   Чтобы выйти как-то из положения, я решил построить свою лекцию на цитатах из прочитанных мною работ. Мои слушатели были удивлены не меньше меня, но, несмотря на это, после моей лекции на кафедре и в клинике меня стали считать одним из авторитетных специалистов в этой области.
   С наступлением нового учебного года работа в клинике пошла полным ходом. Как здесь некоторые выражаются, это была настоящая мясорубка. Операции шли ежедневно в шести операционных, в рентгенологическом кабинете проводились сложнейшие исследования с зондированием сердца, в бронхоскопическом кабинете — бронхоскопии.
   Однако наступила пора рассказать более подробно о хирургической клинике для усовершенствования врачей им. П.А.Куприянова и о специальности анестезиология-реаниматология, которой я себя посвятил. Будьте внимательнее и наберитесь терпения!
   Что касается клиники, то это огромное современное лечебное заведение, укомплектованное высококвалифицированными медицинскими кадрами. Здесь производятся различной сложности операции — от простейшей аппендэктомии до операций на лёгких, пищеводе и сердце. В клинике имеются следующие лечебные отделения: общехирургическое, детское отделение врождённых пороков сердца, отделение грудной хирургии с палатами лёгочных и сердечных больных и послеоперационное отделение с реанимационными палатами. К этому необходимо ещё добавить всевозможные кабинеты для проведения диагностических исследований всем поступающим на операции больным.
   Вся огромная и сложнейшая работа клиники невозможна без участия в ней врачей-анестезиологов-реаниматологов. Такие специалисты начали появляться у нас в начале 50-х годов. Известно, что до этого времени большинство операций у нас производилось под местной инфильтрационной анестезией, при которой место операции пропитывается (инфильтрируется) местным анестетиком новокаином, блокирующим проведение боли по нервам. Делают такую анестезию оперирующие хирурги. По мере ослабления этого обезболивания в место операции вводят новые порции новокаина. Однако делать большие и сложные операции под таким обезболиванием трудно. Больной по существу присутствует на операции и очень болезненно переносит её.
   Известно, что наравне с местным обезболиванием существует и общее обезболивание (наркоз), введённое в практику хирургами в середине 19 столетия. Проводили его раньше очень просто: на простейшую маску Эсмарха, наложенную на лицо больного, кто-то из медработников, иногда даже санитарка, капает из флакона наркотик эфир или хлороформ. Больной, проходя через стадию возбуждения, засыпает. Цель этого обезболивания следующая: усыпить больного и довести его сон до такой стадии, чтобы он не двигался и не мешал хирургу оперировать. Однако, доводя больного до такой стадии сна, очень легко было передозировать наркотик и вызвать всевозможные осложнения, вплоть до остановки сердца.
   И вот в начале 40-х годов учёные на Западе пришли к выводу, что больного необходимо усыплять только до такой стадии, пока он не потеряет сознание, а двигательную его активность снимать введением в его организм специального вещества, которое временно парализует мускулатуру больного, в том числе и дыхательную. А чтобы больной не умер от остановки дыхания, его стали переводить на искусственное дыхание с помощью наркозно-дыхательного аппарата, соединяемого с больным специальной интубационной трубкой, вводимой в трахею больного.
   Первыми парализующими больных веществами, применёнными в клинике, были препараты кураре, используемого индейцами для смазывания наконечников стрел при охоте на животных. В дальнейшем появились синтетические подобные препараты. Для проведения этого довольно сложного наркоза понадобились врачи-специалисты по обезболиванию — это были врачи-анестезиологи.
   Круг проводимых хирургами операций с появлением всего вышеуказанного очень расширился, хирурги начали вторгаться скальпелем во все участки человеческого тела. Однако больной иногда с трудом переносил тяжёлые сложные операции и под таким обезболиванием. Необходимо было таких больных подвергать тщательному контролю и интенсивному лечению во время и после операции. Это стало уделом врачей-реаниматологов. В дальнейшем они стали лечить не только оперируемых больных, но и поступающих в лечебное учреждение больных с тяжёлыми травмами, инсультом, инфарктом и другими тяжёлыми заболеваниями. В медицине появилась новая специальность — анестезиология-реаниматология и лечебные отделения для лечения тяжёлых больных — отделения анестезиологии и реаниматологии.
   Однако хирурги не остановились на достигнутом. Дошла очередь и до операций на сердце. Но чтобы оперировать на сердце, необходимо было его на время операции остановить. Вначале с этой целью больных начали подвергать гипотермии, т.е. путём обкладывания их льдом у них снижали температуру тела до определённого предела. При этом организм мог какое-то короткое время пережить без кровообращения. Однако под гипотермией можно было производить лишь только кратковременные и простые операции на сердце, многие ж больные нуждались в более сложных и длительных операциях. С целью остановки сердца для таких операций без остановки кровообращения во всём организме учёные изобрели и начали применять аппарат искусственного кровообращения, который специальными трубками подключается к крупным артериям и венам больного. В операционных появились специалисты по обслуживанию таких аппаратов.
   Проведение операций на сердце при врождённых и приобретённых пороках сердца с применением искусственного кровообращения является одним из основных направлений работы клиники. В основном здесь оперируют детей с врождёнными пороками сердца. Вечером накануне операции мы приходим осматривать этих синих или очень бледных обречённых на гибель без операции больных. Однако после операции некоторых из них уносят в морг. Смертность при этих операциях очень высокая. Были времена, когда ни один из этих больных в течение месяца не выживал. Руководство клиники вынуждено было на время приостанавливать проведение этих операций, делать передышку. Через какое- то время они вновь возобновлялись. Ведь в клинике шёл не только лечебный, но и учебный процесс.
   Говоря об исходе операций с искусственным кровообращением, необходимо учитывать то, что освоены эти операции в клинике недавно. С приобретением опыта, совершенствованием аппаратуры и техники операций улучшится и их исход. Это, будем надеяться, дело недалёкого будущего8.
   Временами у больных после операции в большом количестве начинаются гнойные осложнения. На них нападают синегнойная палочка или стафилококк. Приходится на время закрывать некоторые отделения в клинике, подвергать их тщательной дезинфекции, а затем вновь возобновлять в них работу.
   Иногда во время и после операции по вине медицинского персонала происходят несчастные случаи, однако это обычно сходит с рук виновникам этого. Все списывается на учебный процесс.
   Недавно такой неприятный случай произошел со мной. Я давал наркоз больному при проведении очень тяжелой операции удаления ребер справа, которую ему делали с целью вызвать спадение нагноившейся плевральной полости. До этого ему было удалено пораженное раком правое легкое. Во время операции из-за наличия у больного дыры (бронхиальная свища) в культе правого легкого я по своей неопытности вызвал у него кислородную недостаточность, которая привела к остановке сердца.
   Путем проведения реанимационных мероприятий сердечная деятельность была восстановлена, операция была закончена, однако у больного после операции не восстановилось сознание. Из- за неэффективного массажа сердца у него наступила гибель коры головного мозга. Через неделю больной умер.
   Этот случай решено было разобрать на врачебной конференции в клинике. По совету Бориса Семеновича я полностью признал свою вину. Все было списано на мою неопытность.
   Я сильно переживал этот случай, не находил себе места. Слегка успокоился я только после того, как узнал, что этот больной все равно был обречен на смерть, так как на вскрытии у него были обнаружены метастазы опухоли.
   На днях в клинике произошло трагическое событие, потрясшее всех. В отделение грудной хирургии для удаления случайно обнаруженной во время флюорографического исследования опухоли средостения поступил молодой здоровенный младший лейтенант, один из ведущих хоккеистов ленинградской команды СКА. На операцию он очень долго не соглашался и согласился лишь только после того, как его пригрозили исключить из команды. Операцию ему сделали, обнаружив в средостении жировую доброкачественную опухоль, с которой он мог бы жить сто лет.
   На следующий день после операции у больного началось сильное кровотечение в грудную полость. Необходимо было делать срочную операцию. Незадолго до этого больной покушал, поэтому надо было освободить ему желудок от пищевых масс. Прикомандированный к кафедре для завершения кандидатской диссертации анестезиолог Зайцев не сделал этого, в результате чего во время введения интубационной трубки в трахею у больного из желудка в глотку вытекло жидкое содержимое, попавшее в значительном количестве в легкие. Оттуда все это пытались удалить, отмыть, однако, несмотря на это, у него после операции развилась тотальная двусторонняя пневмония, от которой он через несколько дней умер.
   Очень обидно было ни за что потерять такого молодого парня, но еще обиднее было то, что никто за это не был наказан, этот случай не разобрали даже на врачебной конференции.
   Познакомившись поближе с личным составом кафедры и клиники, в частности с адъюнктами, я обнаружил, что фамилии некоторых из них прямо-таки на слуху. Оказалось, что это дети известных в медицинском мире людей. Эти не всегда способные отпрыски влиятельных родителей по просьбе последних попадают в клиники академии, получают здесь не самые сложные темы для диссертаций и легко защищают их. В свою очередь дети медицинских светил академии таким же образом получают ученые степени и хорошие должности в учебных заведениях, где работают родители опекаемых в клиниках академии детей. Происходит такой своего рода обмен молодой ученой порослью, посторонним пробиться в их ряды бывает очень трудно.
   Сегодня в одной из операционных произошло чрезвычайное происшествие, которое в настоящее время встречается очень редко. Больному с раком легкого собирались сделать операцию удаления легкого. Только ввели больного в наркоз, как в операционной раздался взрыв — взорвался наркозный аппарат. При этом вдребезги разлетелись все резиновые, пластмассовые и стеклянные части аппарата. У больного не разорвались легкие лишь только потому, что соединение наркозного аппарата с интубационной трубкой было очень слабое, они сразу же при взрыве разъединились.
   Начали разбираться в причине взрыва. Наркоз больному поддерживали эфиром — взрывоопасным веществом. При этом анестезиолог производил искусственное дыхание больному ручным способом, периодически сжимая дыхательный мешок наркозного аппарата между рукой и грудью. С густо обросшей волосами груди анестезиолога съехал халат. Мешок начал тереться о волосы на его груди и руке, в нем образовалось статическое электричество, произошел электрический разряд, приведший к взрыву газонаркотической смеси. К такому выводу пришла разбиравшая этот случай комиссия. Больной после этого несколько дней жаловался на звон в ушах.
   Из всех сотрудников клиники очень энергичным веселым и доступным человеком является заместитель А.П. Колесова профессор Ф.Г. Болин. Помимо всего прочего, он еще большой рационализатор и изобретатель и ярый сторонник внедрения в клинике новых операций и методов лечения. Правда, иногда это заканчивается конфузом.
   Недавно больному шести лет с врожденным пороком сердца (сужение аорты) он вместо более простой операции сделал более сложную. Между левым желудочком и аортой он вшил кусок пластмассового протеза, который выступал в рану и даже на шею больного.
   О проведенной впервые в мире новой операции через несколько дней доложили в Москву. Больной начал уже ходить, однако, через 10 дней после операции все это хитроумное сооружение развалилось, и больной тут же мгновенно умер. Случай и смешной, и печальный, шуток в клинике на этот счет было немало.
   Сегодня между мной и Зинаидой Ивановной произошел, так сказать, производственный конфликт. Дежурный хирург обратился к ней с просьбой дать наркоз больному с подозрением на острый аппендицит, осложненный перитонитом. Удовлетворить его просьбу она отказалась, сославшись на то, что хирурги совсем обнаглели, не хотят оперировать под местным обезболиванием. В происходящее вмешался я. Позабыв о корпоративной солидарности, я предложил хирургам свои услуги. Недовольная Зинаида Ивановна ушла на кафедру.
   Во время операции у больного обнаружили острый гангренозный аппендицит с разлитым перитонитом. Без наркоза при этом обойтись было невозможно. После операции дежурный хирург пошел к Борису Семеновичу и рассказал ему о случившемся. Тот вызвал к себе Зинаиду Ивановну и меня и тут же отчитал ее за такое поведение. Однако во время этого разбирательства я услышал, как Зинаида Ивановна назвала Бориса Семеновича на "ты". И тут до меня дошло, что, несмотря на всю мою правоту, я нажил в лице Зинаиды Ивановны опасного врага. Будучи любовницей Бориса Семеновича, она, конечно же, повлияет на его отношение к моей особе. Ничего хорошего ждать от этого конфликта в будущем мне не приходится.
   Хотя наша клиника военная, но больные, которые здесь лечатся, почти все гражданские. Это в основном зависит от профиля производимых в ней операций. Однако попасть сюда простому смертному больному не так-то просто. Есть здесь такой подполковник медслужбы Гаврюшкин, который просеивает всех поступающих в клинику больных через одному ему известное сито. Не мало здесь больных с Кавказа, а народ этот, как известно, благодарный. В общем, в этом отношении система здесь отработана четкая, и кое-кто на этом не плохо наживается.
   Уезжая в свое время из Поти в Ленинград, я думал, что на этот раз я проведу здесь время с большей пользой для себя во всех отношениях, чем в 50-е годы, будучи нищим студентом. Однако я ошибся. Почти все время у меня уходит на учебу, работу и науку, домой я прихожу только спать. Посещать кинотеатры, музеи и театры мне некогда. Хорошо, что все эти заведения я все-таки посещал в 50-е годы. Правда, в оперный театр им. Кирова мы все же несколько раз сходили. Посетили мы также сольные концерты Зыкиной и Хиля. А вот полюбоваться еще раз на красоты Ленинграда и его окрестностей нам помогли приехавшие к нам в гости моя мама, муж моей старшей сестры Гриша и мой двоюродный племянник Николаенко Геннадий. Поневоле пришлось повозить их по всем примечательным местам Ленинграда и его пригородов. Все, конечно, были в восторге от города — музея, как я его про себя называю.
   Особо хочу рассказать здесь о своем двоюродном племяннике Геннадии. Это внебрачный ребенок моей двоюродной сестры Клавы. После войны его мать работала в детском доме, вскоре она умерла. Ее сын остался в этом же детском доме. Ему повезло в том отношении, что недалеко от детского дома жила его родная тетя Хима, которая, имея большую собственную семью, заботилась о нем, как могла. Мальчик хорошо учился, успешно закончил среднюю школу и поступил затем в Московскую ветеринарную академию. После окончания последней он был оставлен там в аспирантуре, защитил кандидатскую диссертацию. В настоящее время он работает в ветеринарной научно-исследовательской лаборатории в Минске, написал докторскую диссертацию, однако защитить ее никак не может, так как завистники, недоброжелатели и конкуренты, боясь соперника, всячески ему препятствуют. К тому же он еще беспартийный, никак не может дождаться своей очереди для поступления в партию. Как ни странно, но такие очереди для интеллигенции существуют. Вот такая судьба у этого замечательного парня-трудяги.9
   Прибыв в 50-е годы из глухой белорусской деревни в Ленинград, я все здесь начинал с нуля. Например, очень хотелось мне научиться чувствовать и понимать музыку. С этой целью на последние деньги я посещал всевозможные лекции-концерты, в основном в домах культуры. Так уж получилось, что свое музыкальное образование я начал с классической музыки. Однако кроме понимания красивых мест из опер и балетов, я дальше в этом отношении не двинулся.
   С эстрадной музыкой я знакомился в основном на выступлениях самодеятельных эстрадных коллективов и певцов в кинотеатрах перед киносеансами. Посетил я также несколько концертов отечественных джазовых коллективов, но они мне не понравились. Слишком много непонятного и неприятного мне шума-гама издавали они на своих концертах.
   Сейчас же, сняв новую жилплощадь, я неожиданным образом познакомился с эстрадной музыкой отечественных и зарубежных исполнителей. И помог мне в этом наш сосед-студент Виталий Коренев. Эта музыка мне понравилась, она мне понятна, и я стал ее большим поклонником. Виталий посоветовал мне купить одну из лучших наших магнитол — "Миния", что я и сделал. Он записал мне несколько бабин отечественной и зарубежной эстрадной музыки, среди них записи выступлений таких певцов, как Луи Армстронг, сёстры Берри, Теодор Биккель, Чеслав Неман, Караклаич, Марьянович, Анна Герман, Эдита Пьеха и многих других. Я начал усиленно пополнять свою коллекцию подобной музыкой. Записываю я и классическую музыку — это в основном арии из опер и танцы из балетов, а также — народную музыку.
   В нашей коммунальной квартире произошёл неприятный инцидент. Муж одной из живущих в квартире семейных пар — алкоголик. Частенько он приходит домой пьяный и начинает выступать, придираясь в основном к своей жене. На днях же он особенно сильно разошёлся и начал гоняться за женой, которая подняла дикий визг. Тогда он затащил её в комнату, повалил на кровать и начал душить. Крики женщины раздавались на весь этаж. Тут я не выдержал и побежал в их комнату, разнял эту пару и пообещал сдать виновника всего этого в милицию.
   Я начал звонить в милицию, которая пообещала приехать, но всё не ехала. Пришлось повторять звонки многократно и даже пригрозить дежурному, что если они не приедут утихомирить алкоголика, то завтра же я напишу на них жалобу и заметку в "Ленинградскую правду". Мои угрозы возымели действие, через несколько минут милиция приехала и забрала буяна, который, кстати говоря, к тому времени уже совсем притих. На следующий день его выпустили домой. И вот сейчас ежедневно, возвращаясь с работы пьяным и медленно поднимаясь с первого на четвёртый этаж, он вовсю ругает свою жену и меня, однако, войдя в квартиру, тут же замолкает. Так что жить нам на новом месте стало веселей.
   Не так давно к нам на кафедру прибыл подполковник медслужбы Чекоидзе из Тбилисского окружного госпиталя. Там он занимает должность старшего ординатора хирургического отделения. Однако ему, как и всем смертным, захотелось получить следующее воинское звание — полковник, для чего ему нужно стать начальником отделения окружного госпиталя. Вакантной в госпитале оказалась должность начальника отделения анестезиологии и реаниматологии. Командование госпиталя решило перевести его на эту должность, предварительно отправив его в академию на месячное прикомандирование для овладения новой специальностью.
   Мы думали, что этот подполковник сразу же ринется в бой, будет активно посещать лекции и занятия и день и ночь торчать в клинике, участвуя в даче наркозов. Но не тут-то было. Обычно с опозданием он каждый день появляется в клинике и переходит из операционной в операционную, поглядывая из-за спин анестезиологов и хирургов на наркозные аппараты и операционное поле, больше на последнее. Ни разу никакого участия в даче наркоза он не принял. С такой "прекрасной" подготовкой и с документами в кармане о пройденной им специализации он и убыл к себе в Тбилиси. Все наши сотрудники не могли себе представить, как сможет работать в отделении анестезиологии и реаниматологии такой начальник отделения. Но он всё же стал им. Такое нередко встречается в госпиталях, особенно в закавказских республиках.10