Любовь и Гулаг-4

 ГОД 1939

Осенью самого «благополучного» 38-ого года у папы начались конфликты с начальством.

Он смеет спорить, отстаивая свою точку зрения в производственных вопросах; ведёт себя как свободный человек, забыв, что в неволе всё зависит, как сам пишет- «от «милости» твоего начальника».

Помню, как-то папа с горечью рассказывал, что в самом начале «лагерных университетов» (надо было учиться жить, чтобы выжить, не потеряв самоуважения) его подвёл собственный профессионализм.

Он запроектировал бараки для новых партий зэков, соблюдая все строительные нормы и правила («мне Ниночка нужные книги прислала») и посмел доказывать, что его проект самый экономичный в условиях севера, а уже существующие, наспех и наскоро сколоченные бараки придётся утеплять, зимой в них жить будет нельзя.

Начальник принялся орать:
-Для кого стараешься? На врагов народа работаешь!-и с уничижительной интонацией протянул:
-Ин-же-не-е-р...

Дальше шло непередаваемое определение зарвавшихся зэков, вообразивших, что в их проектах кто-то нуждается.

Вскоре его отправляют в другой лагерь, ещё дальше от Соликамска, загружая работой по специальности. Папа предположил, что его послали временно и скоро вернут обратно. (Святая простота!)

Надеясь на улучшение своего положения он в январском письме 39-ого года не упоминает о начавшихся неприятностях:

«...За весь декабрь месяц написал 2 письма. Я понимаю, Ниночка, что этим причинил тебе немало неприятностей, но ничего не мог с собой поделать. Совсем развинтился. Единственно, что поддерживает меня и не даёт совершенно опуститься- это ты и твой оптимизм.

Как получишь от тебя письмо, прочтёшь про родных, про дочурку, про её проделки, про то, как вы меня ожидаете, так опять оживаю...

 Вчера я получил из Соликамска твое письмо от 25 октября 38 года. Хотя прошло уже 2 с лишним месяца с того дня как ты написала это письмо, но для меня оно было свежим, приятным и дорогим.

Лорочка, дорогая моя кокетка, «придётся ли мне с тобой помучиться».

...Много мучений мне доставляет сознание, что я (невольно) являюсь причиной разбитой, молодой жизни...

Ниночка, дорогая моя, сколько мы с тобой жили, нам ни разу не пришлось праздновать годовщину со дня твоего рождения. Поэтому (ты прости) я не помню даты дня рождения, но по подсчётам это письмо прибудет как раз к этому времени.

Поздравляю тебя от души и желаю много, много лет счастливой, полной наслаждений и удовольствий жизни.(Всё же, Ниночка, напиши, какого числа у тебя день рождения.)...ожидаю письмо от тебя с фотокарточкой ( твоей и Лорочкиной), которую ты обещала прислать.

Вообще, вся моя жизнь в последнее время есть сплошное ожидание. Теперь я существую, я живу будущим. Ожидаю письма, ожидаю июня месяца и свидания с вами (это наиболее реально).

Ожидаю, что моё дело пересмотрят, и я опять вернусь к жизни. И даже приходится ожидать денег, которые были на моём лицевом счете в Смоленской тюрьме. Прошел год, как меня привезли в Усольлаг, а деньги до сих пор не перевели....»
 
Прервав чтение, я обратилась к маме:

-Мамочка, помнишь, как мы называли январь?

-Да, это Максик в шутку придумал- «мамин месяц». После празднования Нового года отмечали мой день рождения по старому календарю; на работе сотрудники поздравляли обычно 15-ого–как в документах, а в конце месяца справлялись именины.

Макс никогда не пропускал 27-ое января, дарил цветы. Но до этого времени ещё дожить надо было. А в 39-ом году всё случилось как говорят-«пришла беда-отворяй ворота». Вот почитай, что папа пишет в феврале того года:

 «24 февраля 1939 года:

...Ровно месяц я тебе не писал. Во-первых, условия жизни не давали мне возможности написать тебе письмо, во-вторых отсутствие писем от тебя заставляло меня задумываться, стоит ли трудиться напрасно раз письма пропадают. 
Теперь условия несколько изменились и, кроме того, я получил одновременно три твоих письма...Разреши поздравить тебя с успешным окончанием первого семестра. Я от души рад тому, что ты сдала всё на «отлично». Молодец. Эх, и  я когда-то стремился быть первым. Получить «хорошо» вместо «отлично» на зачётной сессии я считал позорным для себя.

 А оказалось, для чего все эти стремления?
 
Из-за личных счётов человека, который стал одним из моих начальников, всё образование оказалось лишним.

Примерно с начала года меня сняли на общие работы. Пол-месяца я работал в качестве лесоруба. Но, по всей вероятности, это показалось мало тому человеку, и в средних числах января меня включили в бригаду грузчиков, укомплектованную из самого отчаянного рецидива и направленную на погрузку брёвен.

Никакие ссылки на трудности выполнения этой работы ( вернее, невозможности) из-за грыжи не принимались во внимание. Итак, я уже 2-ой месяц работаю грузчиком. Судя по тому, что я выдержал такой срок на этой работе, можно надеяться, что переживу эти трудности.

Ничего, Ниночка, я пока ещё здоров. Твою посылку от 6-ого января я получил. Большое тебе спасибо за неё. Поддержит она меня, хотя не полностью я ею воспользовался (сало и сосиски пропали из ящика ещё до того, как мне его выдали)

 Жаль, но огорчаться особенно не приходится. Уж слишком много есть более горького. Будем надеяться, что это первый и последний случай с моими посылками. Очень мне понравилась курага.

Ну, кажется, обо всём, что у меня накопилось, пожаловался тебе. Что будет дальше, не знаю. Нужно ожидать улучшений (хуже уже некуда).

Тогда можно будет думать о свидании ( я сейчас нахожусь далеко от Соликамска). А всё-таки отчаиваться не нужно. До июня месяца меня возьмут работать по специальности. Это факт.

Нужно пережить только март месяц. Конечно, если бы была возможность перетащить меня в другой лагерь, было бы гораздо лучше, например, в «Волголаг» или в « Самаралаг». Итак, в июне опять мы увидимся. Хорошо было бы посмотреть на свою любимую дочурку....Второе заявление я отправил Прокурору 8-ого января....».

В письме от 1-ого марта папа сообщает, что продолжает работать грузчиком и что пока здоров, но лагерного пайка ему не хватает: «...учти, дорогая, что в этом году может тоже получиться перерыв в приёме посылок из-за весенней распутицы, как в прошлом году. Поэтому, моя просьба, поторопитесь.»

11-го апреля папа пишет, что готовится к свиданию:

«К сожалению, ничего определённого сейчас сказать нельзя. От Соликамска нахожусь далеко, дальше, чем в прошлом году, и положение у меня не то.

Единственная у меня надежда, это перевод на работу по специальности. Тогда можно было бы более определенно договариваться относительно свидания. Хорошо было бы, если бы меня перевели на Волгострой (в Углич, Рыбинск или Куйбышев). Я, пожалуй, напишу заявление в НКВД, ГУЛАГ, а если у вас есть возможность мне помочь в этом -помогите, там будет интересней работать и добиваться освобождения.

-Удивительный твой папа был оптимист и мечтатель, Он не понимал всего ужаса безжалостной лагерной системы  и того, какие ничтожные и жестокие люди её обслуживают; не понимал, что лучше не «высовываться», не раздражать безграмотных начальников профессиональными знаниями, не злить их своим сияющим видом во время свидания с женой.

Ну почему они решили больше не допускать к нему ни жену, ни мать?

-Ты знаешь, что бабушке Рахили не разрешили увидеться с папой, что приехав из Киева в Соликамск, она напрасно хлопотала о свидании? 

Всё-таки она добралась до лагеря и несколько дней пыталась увидеть сына, когда колонну зэков выводили на работу; упрашивала охрану сообщить ему о её прибытии.

Однажды папу позвали-их разделяла колючая проволока и небольшая речка, текущая вдоль ограды. Только они увиделись и попытались разговаривать с разных сторон ограды и речки- как папу отогнали.

Какая необъяснимая жестокость по отношению к пожилой женщине! Даже у рецидивистов- уголовников был культ матери, а у этих –пар вместо души. 

А мы оба продолжаем думать о свидании.

Вот что папа пишет в письме от 3-его июня:

«...Ниночка, дорогая моя, если бы были нормальные условия, ну хотя бы как в прошлом году, мы через 3-4 недели увиделись бы. Как горько от сознания, что свидание срывается. Но я верю в то, что оно только лишь откладывается.
 
Через 2-3 недели положение у меня изменится и тогда я смогу добиться разрешения на свидание со своей женулькой и маленькой любимой дочуркой. Если можешь, отложи свой отпуск на август, а пока помогите мне выбраться отсюда. Имейте в виду, что без вашей помощи я ничего не смогу сделать... »

Проходит июнь, но всё остаётся по-прежнему:

«27 июня...Про твоё намерение поехать ко мне на свидание мне очень приятно было читать, но предупреждаю тебя - не выезжай ко мне, пока не получишь разрешение на несколько дней, а не часов... всё зависит от того, отзовут меня с нашего лагпункта или нет. Пока я буду на этом лагпункте, надеяться на перемену в положении нельзя ни в коем случае...»

В июле, в письме от 4-ого:
«.....всё у меня осталось без перемен. Не хочется верить, что у нас сорвётся в этом году свидание. Потерять надежду на это- будет для меня сплошным ужасом. Нужно действовать. Время ещё есть...

Эх!!! Как больно мне от сознания, что я невольно являюсь причиной мытарств, страданий и глубоких душевных переживаний у дорогих для меня людей. Когда это всё кончится?!...Надежда на скорое свидание всё-же крепко во мне живёт...»

В июле папа ещё не знает, что скоро по этапу его отправят на Колыму, и в последнем письме из Усольлага пишет:

«... Несмотря на то, что со дня подачи заявления в ГУЛАГ прошел месяц, мер никаких не приняли. По всей вероятности, придётся писать Наркому...В этих условиях свидание невозможно. Но ты не огорчайся. Я уверен, что условия изменятся (конечно, не без помощи с вашей стороны), и мы опять увидимся и проведём время ещё лучше, чем в прошлом году.

Посылку я ещё не получил. Безобразие, -третий месяц гноят продукты в посылке на своём складе, в то время когда её давно уже можно было доставить адресату. Право на это никто им не дал. Но, к сожалению, у меня осталось только одно-возмущаться....»

Может ли папино положение стать ещё хуже, чем летом 39-ого года?

Он далеко от Соликамска, на тяжёлой работе в бригаде «отъявленных рецидивистов», ему не дали увидеться с матерью и о свидании с женой остаётся только мечтать.

Но папа не сдаётся. Он теребит начальство заявлениями о разрешении свидания, обращается в ГУЛАГ с просьбами о переводе в лагерь поближе к Москве; уверяет, стараясь обосновать, что принесёт больше пользы, работая по специальности.

Но... «Всяк сверчок знай свой шесток». Просил перевести в Углич или в Рыбинск? Дать возможность работать инженером? Слишком многого захотел. Получай  нашу милость, отправляйся куда подальше и благодари за то, что перевели, наконец, из грузчиков. Удовлетворили просьбу.
Мама вспоминает, что она пережила, несколько месяцев не получая ответов на заявления о разрешении свидания и не имея никаких известий из лагеря, никаких весточек от папы:

-Несколько раз я откладывала отпуск, перенесла его на август, надеясь на поездку в лагерь. В конце концов отправилась в Турчинку под Киев. Ты жила там на даче с обеими бабушками и Катюшей.

-В сентябре получаем телеграмму почему-то из Новосибирска-«жив, здоров, подробности письмом».
Что произошло? Самое страшное-неизвестность. Чего только не напридумываешь, с ума можно сойти.

Наконец в октябре пришло письмо:

«Г.Владивосток. 18 сентября 39г.

Здравствуй, дорогая Ниночка!

Прошло 2 месяца со дня моего отъезда  из В.Вильвинского лагпункта Усольлага НКВД. За это время я с десяток дней пожил в Свердловской пересылке, имел переспективу прокатиться поездом до Красноярска и на барже 2,5 тысячи км. вниз по реке Енисей до Норильска, куда меня направлял ГУЛАГ, но вместо этого совершил 35-дневное путешествие до Владивостока и уже 2 недели живу в спецпропускнике Севвостоклага.

Погода стоит чудесная. Тепло. Я здоров, сыт, но...на душе ад. Далеко я заехал. Теперь нам нечего мечтать о скором свидании. Нелепо сложились обстоятельства в этом году, а дальше... Весьма отдалены друг от друга пункты- Москва и Колыма.

Не подумай, Ниночка, что я отчаиваюсь. Меня ничто не пугает. Более того, я уверен, что в Колыме мне будет гораздо лучше, чем в Усольлаге. Но приводит в уныние мысль о том, какое огромное расстояние нас отделяет. Из Колымы напишу тебе письмо с указанием адреса. ...»

Г.Магадан 6 октября:
«...Итак, я прибыл уже на место. 2,5 месяца пути прошли для меня сравнительно легко. За всё время я ни разу не болел. Здоровье настолько сохранилось, что с первых же дней смог нормально включиться в работу. Условия для работы действительно лучше, чем были на старом месте. Я одет настолько тепло, что мне никакая зима не страшна. Кроме того, Магадан, в котором меня оставили, находится на одной параллели с Ленинградом и в климатическом отношении, пожалуй, лучше Соликамска.

Ещё сейчас есть полная возможность работать под открытым небом в одной гимнастёрке-тёплая безветренная погода. В Соликамске в это время телогрейку не снимешь. Кроме пайка имею возможность купить любые продукты.

Вообще, нужды в жирах, какая была на старом месте, нет...Нужен, главным образом, витамин С. Я слышал, что в Москве есть целый ряд лепёшек, конфет, пасты с витамином С. Пришлите, пожалуйста...

.... «5 дней носил в кармане письмо. Чтобы больше таких задержек не было, пришли, пожалуйста, конверты с марками. Правда, сейчас задержка оказалась невредной, я переехал на новое место. Мой новый адрес: ДВК, Магадан, 23 км, Дукчанский ЛПХ».

-Мамочка, а не могло ваше с папой свидание в 38 году стать причиной его отправки куда подальше?

Почему вдруг папу сначала отправляют в отдалённый лагерь, а потом, видя, что ни он, ни его родные не могут угомониться (хлопочут, пишут заявления с просьбами перевести  поближе к Москве)-отсылают аж на Колыму?

-Да, конечно, обыкновенная зависть сыграла свою роль, тем более, что руки у этих мелких начальников были развязаны. Они всё могли сотворить с бесправными зэками. Нам, нашей любви позавидовали папины охранники.

Их бесили наши сияющие лица.

Они, свободные, может быть и ни минуты во всей жизни не были так счастливы, как мы с Максом в то трёхдневное свидание в лагере.