Сатисфакция

      Мир был прекрасен. Я стоял у открытого окна. Вдыхал майский воздух
и любовался цветущими внизу яблонями.
      Яблони посадили немцы, когда городок назывался Нойхаммером.
А потом его стали называть Свентошувом, потому что немцы справедливо,
и благополучно, заодно с великим фюрером и великой Германией, его лишились.
      Теперь я понимаю, что двадцать лет после войны — не так много.
Понимаю, что всё постоянно. И всё меняется. Иногда столь быстро, что почва уходит
из-под ног. Всегда, однако, есть что-то непотопляемое. Немногое, на что можно
опереться: майский воздух, яблони, память.

      На середину двора, как на середину сцены, вышла соседская девочка — Вита.
Тотчас к ней подбежал партнёр по сцене — наш молоденький котик Мизя. Это редкое
украинское имя Мизик получил от своей прежней хозяйки — мамы Виты. Мама Виты!
Чем не Италия!
      Став на задние лапки, партнёр передними упёрся Вите в грудь и уставился
в глаза, а она стояла, как под гипнозом. Может и в самом деле под гипнозом,
потому что сцена была долгой. Глаза в глаза — они стояли, как боксёры перед боем...

      Мама Виты, Любка, как не без оснований звала её наша мама, была слишком занята партнёрами по гарнизонной самодеятельности, солдатами, чтобы заниматься домом. Потому Мизе пришлось познавать жизнь с нелучшей её стороны. Жизнь без любви. Жизнь впроголодь. Жизнь живой игрушки в руках бессердечной куклы,
перед которой он сейчас стоял.
      Казалось, однако, что зла Мизя не помнил, хотя соседей сторонился. Однажды,
когда у тех была замечена мышь, его командировали на место с целью предупреждения
потенциального агрессора. Миссию свою Мизя великодушно перевыполнил, сразу же вытащив за шиворот вполне себе актуального агрессора, которого столь же великодушно отпустил на улице на все четыре стороны.
      К тому времени Мизик забыл о голоде, потому что, не знаю как, но однажды маленький пушистый комочек поднялся к нам по высокой, крутой, головоломной лестнице. Поднялся, чтоб остаться навсегда.

      Мизя сразу стал любимым членом семьи. Не любить его было нельзя. Его манеры
были безупречны. При том, что никто, никогда, ничему Мизю не учил. Просто он родился благородным аристократом. Аристократ — порода людей. А коты, как известно, тоже бывают разных пород. Как истинный аристократ, Мизя был элегантен и
хорош собой — белая манишка, милая мордашка!

      Высокое звание члена семьи Мизя нёс гордо и достойно. Ходил со всеми на прогулки, как собачка, семеня впереди. Сидел за общим столом. Охранял дом вместо бестолкового соседского Рэкса: едва повзрослев, Мизя путём жестоких оборонительных
войн положил конец набегам диких кочевников-собратьев.
      В те дни в доме частенько можно было слышать грохот сражений, скорее соответствующий побоищу здоровенных мужчин, чем потасовке мелких животных. Нередко уступая противнику в весовой категории, Мизя неизменно добивался успеха за счёт личного мужества и воинского мастерства. В итоге ему осталось только ходить в дозор, в своё любимое место, откуда он зорко взирал на прилегающие территории.
      Обедать Мизя любил всей семьёй (один из её членов страдал панической котобоязнью). К столу он подходил вместе со всеми, не спеша, с достоинством. Занимал своё место рядом с нами и весь обед пребывал в позе
неподвижного столбика-сфинкса. Поражённые, мы первое время устраивали ему довольно
жёсткое испытание, затягивая с угощением. Мизя молча терпел. Когда дело преступало все границы, он беззвучно вставал перед столом на задние лапки, а передней аккуратно постукивал по нему пару раз и снова застывал в прежней позе.

      На первых порах Мизя счёл своим долгом ещё и нести в дом. И это был единственный его промах. Чисто по молодости. Однажды, придя из школы, я обнаружил
на коврике у двери полдюжины мышек. Несчастные лежали идеальной шеренгой. Строго по ранжиру. В сторонке, довольный собой, на меня поглядывал Мизя.
      — Никогда не делай этого, Мизя. Не надо. — сказал я ему.
      Мизя изумлённо и протяжно посмотрел мне в глаза, но больше подобное
не повторилось.

      Впрочем, был у Мизи и ещё, тайный, как он сам считал, грешок: оставаясь дома один, он иногда позволял себе поваляться на хозяйской, очень мягкой, кровати. Никто этого не видел. Но об этом свидетельствовали характерная ямка, да звук спрыгивавшего на пол Мизика, когда кто-то входил в дом. Все делали вид, что ничего не замечали, а сам Мизя этим нарушением порядка не злоупотреблял. Обычно он отдыхал на моих тапках, или прямо на полу, бесшабашно вытянувшись в струнку, когда было очень тепло.
      А на ночь Мизя уходил — заниматься делом: на охрану, в разведку, в дозор.
За это — за вольный нрав и высокое чувство долга, он получил звание казака и соответствующую фамилию — Мезенцев.
      — Казак Мезенцев! — начальственно обращался я, и казак неизменно, как и положено воину, откликался на обращение старшего. Делал он это характерным образом: широко открывая рот, но беззвучно. Подобно всем глубоким натурам, Мизя был большой молчун.
      Невозможно было представить Мезенцева мяукающим, или мурлыкающим, а тем более, трущимся о ноги. Хотя, не знаю, может, это манеры кошек.
      При всей своей предельной сдержанности, Мезенцев всегда откликался на обращение, даже в глубокой дрёме, не в силах повернуть голову и открыть глаза — казак Мезенцев был джентльменом.
      Джентльмен без чувства юмора — не джентльмен! Мизя безошибочно улавливал момент, когда после обеда я начинал дремать, чтобы настучать мне по пяткам. После чего на прогнувшейся подо мной панцирной сетке казённой кровати, как на арфе, обычно исполнялась торжествующая жизнерадостная песнь. Подозреваю, это был
его симметричный ответ на мои командирские шуточки...

      Парочка всё стояла.  Похоже, Мизя пытался втолковать Вите что-то важное. Безуспешно, однако. В тот момент, когда, казалось, они, наконец, должны были дружески обняться, Мизя, всё так же по-боксёрски, провёл молниеносную серию сжатыми лапками по пухлым щекам Виты — слева, справа, слева, справа, слева, справа — и ускакал радостным галопом.
      
      Вита орала на весь двор. Выбежавшая Любка шарила глазами по сторонам. Рэкс зевал. Мир был прекрасен. Прекрасен и справедлив.