Мама, я диггера люблю...

Диггер Вадим Михайлов был большим ребенком. Он хотел признания своих заслуг любой ценой. Диггер это от английского «копатель». Вадим так себя называл, хотя то, чем он занимался, скорее индустриальная спелеология. Культурист, поэт, писатель и городской спелеолог был головной болью муниципальных служб. Он проникал всюду - через вентиляцию на рельсы метро, по теплоцентралям в тоннели правительственной спецсвязи, с помощью лопаты и кайла в заброшенное тридцать лет назад сталинское бомбоубежище,  сквозь люк в Театральном проезде, в тоннель, по которому течет речка Неглинка.
 Вадим знал большую часть бомжей, живших на первом, самом близком к поверхности уровне подземных сооружений.
Говорил с ними, подкидывал еды.
Но денег у него никогда не было. Содержала и кормила его матушка, акционер и работник Газпрома.
Столица России глубоко под асфальтом представляет собой переплетение множества ходов, водостоков, забытых подвалов, труб, по которым проложены кабели секретных коммуникаций военных и ФСБ, бурных речек, забранных в кольца бетона или яйцевидных в срезе тоннелей, обложенные белым камнем еще во времена Екатерины Великой, странных подземных дорог, на которых могут разъехаться два танка, противоатомных бункеров и заброшенных за ненадобностью андеграундных сооружений неизвестного назначения. За все эти переплетения отвечают с десяток городских и спецслужебных контор. Но общей карты, на которой была бы отмечена вся эта мешанина, нет и быть не может.
Я не люблю подземку.
Меня не охватывает, как Вадима, священный трепет при виде огромных белых грибов, растущих в чреве Москвы из бетона под площадью Революции. Грохот подземной реки перед Шелепихинским шлюзом вызывает у меня страх, поскольку я знаю, сколько самонадеянных исследователей и журналистов нашли тут бесславный и страшный конец. Я люблю солнце и ясное небо, а не слизкие скобы, торчащие из стен колодцев, которые  ведут на сотни метров вниз.
С Вадимом Михайловым меня познакомил мой друг Д. Он человек, бегущий сейчас от публичности так же рьяно, как когда-то он к ней стремился.
Вадим Михайлов же - герой репортажей телевидения девяностых. Скольких журналистов он сводил вниз на экскурсию, не счесть. Даже мэра Юрия Лужкова провел по подземной реке Неглинке зачем-то. Корпускулярному начальнику на заседании Московского правительства замеряли сантиметром талию, чтобы выяснить, пролезет ли городской голова животом в люк водостока.
 Штаб диггеров располагался в большой квартире Вадима, где он жил с мамой. Обширная кухня была завалена кислородными аппаратами для дыхания, костюмами химзащиты со светящимися надписями «Диггер», рациями и целой коллекцией резиновых сапог всех размеров. Меня он хотел видеть своим пресс-секретарем. Человеком, устраивавшим конференции, выставки, общающимся с телеканалами и редакторами радиопередач, газетными репортерами и многочисленными иностранными медийщиками, платившими Вадиму мзду за возможность спуститься вниз. Вадим желал славы и признания, приглашения на ток-шоу и в «Спокойной ночи, малыши», регулярных туристских маршрутов в подземке, обилия поклонниц и денег.
Вместо этого сначала к нему обращались спецслужбы, желавшие обкатать бойцов в подземке и приезжавшие на белом фургоне без номеров, чья внутренность была в засохших пятнах крови, Д., участвовавший в этой экспедиции, носил за вояками спортивную сумку, заполненную снаряженными обоймами к пистолетам системы стечкина. 
А затем  городские службы перекрыли Вадиму все пути, сначала назначив немалые штрафы за несанкционированные проникновения под землю. А затем и вовсе заварив все люки, ведшие в каменоломни белого города, заброшенные противоатомные бункеры и прочие привлекательные для диггеров объекты.
Как-то раз мы с Вадимом прошли по теплоцентралям от Дома Правительства до Американского посольства. А это было после событий 93 года.  Внизу было множество артефактов, от бесчисленного количества выпотрошенных бумажников до удостоверений работников милиции. 
В этот момент я еще раз понял, что подземка - это не мое и больше Вадима не видел.
Пригодились мне навыки подземных путешествий совершенно неожиданно и много позже, в начале двухтысячных. Ведомый приступом паранойи от настоящей или воображаемой слежки, я спрыгнул днем с платформы станции метро Фрунзенская и пробежал по рельсам до соседней Спортивной. От проезжающих поездов прятался под открытый кабель контактного рельса. Пару раз ощутимо ударило током. Спасло только то, что свитер из чистой шерсти был одет на голое тело. Фонаря у меня не было и пришлось взломать двери выхода сооружения гражданской обороны в прогоне между станциями. В полной темноте я отлеживался в резервуаре с дождевой водой и жадно пил ее. Слушал звук капели и радовался оставшимся минутам жизни.
А потом появились они.
Люди, которых я не хочу видеть больше даже в страшных снах. В снаряжении, доселе мною видимом только в фильмах о покорении далекого космоса. Кислородные маски издавали странный шум, лазерные прицелы скрестились у меня на груди. Некоторое время они переговаривались по рации, советуясь с невидимым начальством и решали, не отнести ли меня на рельсы перед идущими поездами? Потом исчезли, будто растворившись в мраке, оставив меня одного. Пытаясь выбраться из сооружения ГО, я вывалился прямо на рельсы за пятнадцать метров перед приближающимся поездом метро на Спортивной. От удара потерял сознание на секунду, затем пришел в себя и забрался на распределительную коробку в стене станции. Поезд прошел мимо, остановился, и меня подобрал машинист, открыв дверь третьего вагона. Окровавленный, когда я прятался под контактным рельсом, встречный поезд здорово задел меня по плечу. Босой, кроссовки развалились в резервуаре с дождевой водой, я покорно прошел в отделение милиции на станции вслед за служащими подземки под голос из динамиков, что в метро проводится проверка безопасности и всем стоит соблюдать порядок и спокойствие. Потом приехала перевозка и меня отвезли в психосоматику Боткинской больницы, как подозреваемого в попытке суицида.
 В палате я смотрел, как рушатся в маленьком черно-белом телевизоре башни-близнецы под ударами самолетов - смертников и не понимал, как остался жив.
Было одиннадцатое сентября 2001 года.
Безалаберная эпоха девяностых завершилась.
Через три дня меня отпустили домой, залатав плечо.
На прощание психиатр мне сказал:
- Не стоит находится там, где не стоит находится никогда, вы поняли?
И я кивнул.
На улице была теплая осень.
Асфальт был тверд, а что под ним и кто, я больше знать не хочу.