Глава 8. Владимир Савельев ученик Сунтуфия. Продол

Глава 8. Продолжение. (Начало см. гл.1-7)


                Владимир Савельев ученик Сунтуфия.


   
    Утром,  24 июня, остававшиеся в Сеще экипажи и прибывшая накануне девятка новичков поднялись в воздух и перелетели для соединения с полком на аэродром Зубово, что под Оршей в Белоруссии.  Это был первый полет Алексея на самолете и произвел на него неизгладимое впечатление, еще сильнее увеличив его желание, научится летать самому. Теоретически он знал приемы управления аппаратом, поэтому, с огромным вниманием следил за всеми движениями Савельева.  А тот, помня о своем обещании научить  Кожуру  летать, сопровождал каждое свое действие комментариями, которые Алексей впитывал, как губка.
    Аэродром в Зубово был плохо обустроен и, особенно после сещинского, произвел на Алексея удручающее впечатление. Взлетка была одна и с травяным покрытием,   зданий для служб полка не хватало, личный состав располагался в требующих ремонта сараях, разбросанных по краю летного поля и оборудованных двухэтажными нарами. В одном из таких сараев и была размещена на постой вторая эскадрилья, причем вся, включая летчиков, техников и комиссара эскадрильи.
    Несколько дней полк совершал по два, три боевых вылета либо отдельными эскадрильями, либо звеньями. Летали к польской границе бомбить танковые колонны и даже пробовали летать ночью, но ночные задания выполняли опытные экипажи вообще поодиночке. Полку пока везло, боевых потерь не случалось, они  были либо технические, либо, также по неопытности, молодой экипаж заблудится и сядет на соседний аэродром.
    На рассвете 29 июня аэродром Зубово, накрыл густой туман.  Это погодное явление было очень кстати  экипажу голубой пятерки. Старостин и Антонов толклись около самолета, наблюдая, как его, готовя к полету, обихаживают Кожура с Альнковым и с тревогой ожидали своего командира Савельева. Накануне, поздно вечером Владимир, выкурив папироску, пошел спать, а утром его в их сарайчике - общежитии не оказалось. Не было его и на завтраке. На ночное отсутствие командира пятерки  уже успел обратить внимание    Ильин, встававший ночью по настоятельному требованию организма и сразу сделавший пометку в записной книжке, с указанием даты и времени наблюдения.
    Очередной раз, попытавшись разглядеть сквозь туман своего командира, Старостин предположил:
    - Небось, новую букву охмуряет.
    - Не новую, а все ту же букву "З", - раздался над ухом Старостина голос неожиданно появившегося из тумана Савельев.
    - Всем доброе утро! - он сделал вдохновенное лицо и продолжил
    -  "Утро туманное, утро седое..."
    - Смотри Володька, добегаешься.  Как бы с подачи комиссара у особиста на тебя что-нибудь новенькое не появилось, -  прервал декламацию Савельева Старостин.
    - Ну вот, прервал. А такой стих мог получиться! ... Или он уже , как говорит Лешка, сформулирован..., жаль. Я тебя Жека разочарую. Вчера проблем не набегал. После трех боевых вылетов так устал, что как только, как говорится в арабских сказках, возлег на ложе, так сразу и уснул, даже дернуться не успел. А когда проснулся, уже никого не было, и, представляешь, хозяйка даже поесть ничего не оставила.
    - На нет и каши нет, - заметил Антонов: - А вот как ты голодный теперь полетишь?
    - Ничего, злее на немцев буду. И ваши шоколадки отберу! ... Шутка,...Про шоколадки. 
    - Что на сегодня с погодой, штурман?
    - И синоптики, и Сашкины приметы говорят, полетим командир. Вон уже ветерок поднялся, скоро туман раздует.
    - жарко сегодня будет, добавил Антонов.
    - Сегодня вроде, воскресенье, а вставать как-то тяжело  было, как в понедельник. Это случайно не к дождю? - спросил Старостин.
    - А по мне, все дни сейчас, - это сплошные понедельники, - лицо командира стало серьезным.
    -  Субботы, воскресенья и все остальные дни недели закончились  двадцать первого июня, и опять начнутся только  после Победы. Так что приказываю считать сегодняшний день восьмым понедельником войны, - сказал Савельев.
    В этот раз полк полетел на бомбежку в полном составе. Все 29 бомбардировщиков, включая самолет командира полка Щербакова, перелопачивали воздух винтами, в порядке своей очереди, по одиночке выруливали на взлетку, поднимались в воздух и кружили над аэродромом, ожидая, пока оставшиеся на земле машины не присоединятся к ним.  Разбившись на звенья по два - три самолета в звене, полк улетел на запад. Ветер разогнал запах бензина. От наступившей после рева моторов тишины звенело в ушах.
    - Полезли в шалаш наших ждать, - сказал  Алексей Кожура, проводив взглядом самолеты до горизонта.
    - Да, ждать именно там - это  ты хорошо придумал, - согласился  Сергей Альенков: - заодно и покемарим.
    Оба забрались в шалаш, стоящий рядом с самолетной площадкой. Глаза у них слипались. Спать хотелось до дрожи. Ремонтировать израненную после вчерашних полетов машину им пришлось всю ночь.

    Линию фронта перелетели довольно высоко, спокойно, спрятавшись в густой кучёвке. Но только голос  ком.полка в наушниках успел сказать:
    - Внимание! Подходим к цели! Вторая атакует  зенитки, остальные работают по станции и путям! Как поняли? … - тут всё и началось. Станция, забитая эшелонами  с живой силой и техникой, боеприпасами и Г.С.М. охранялась, начиная с дальних подступов. Внезапно перед самолетами встала стена из огня и дыма, нашпигованная осколками зенитных снарядов, закрывающая доступ к путям, пакгаузам, пыхтящим паровозам, вагонам, где ели, спали, играли на губных гармошках фашисты, отдыхающие перед очередным "дрангом  нах  остен".
    - Вторая, сизари, по зениткам начали! - услышал Савельев по рации голос командира эскадрильи.
    - Экипаж! Приказано быть смелым, атакуем! - медленно, сосредоточено сказал Савельев, как бы выбирая в этой оранжево-черной дымящейся стене место  для атаки, и вдруг с криком:
    - аааа...,- направил самолет в гущу разрывов, швырявших его одновременно в разные стороны, навстречу плюющимся огнем из задравших вверх свои раскаленные стволы зениткам.
    Атака второй эскадрильи сделала свое дело. Наши самолеты смогли прорваться к станции, и там теперь творился ад. Огонь, взрывы, горящие вагоны, горящие люди, горящая земля,  горящие на земле самолеты.  Черный дым от разлитой и  полыхающей нефти клубами поднимался вверх и смешивался с дымом от разрывов зенитных снарядов и дымом от подбитых самолетов. Эфир заполнился криками, прощаниями, истерическим смехом, стонами, матом... и тут раздался спокойный голос комполка:
    - Всем экипажам, кто отбомбился, домой!

    Сбросив на фашистов весь боекомплект, голубая пятерка вынырнула из гущи боя, можно сказать, без повреждений. Поднявшись повыше, Савельев огляделся. И тут он обратил внимание на то, что самолет его приятеля по училищу , как тот сам себя иногда называл, Витьки -Победителя, будто не слышал команды "домой", а взял курс на запад.
    - Женька! Ты двойку видишь? Что он, гад делает!
    - По-моему он и бомбы, не долетев до зениток, сбросил,-  ответил Евгений, - думал, показалось.
    - Сейчас догоним!
    - Нет, командир! Топлива в обрез. К дому надо.
    - Слушай, Женька! а так бывает? - спросил с тоской Владимир.
    - Получается, бывает.
    Вряд ли кто видел, что в это время в самолете, улетавшем к врагу, в кабине
стрелка-радиста метался  и что-то кричал не трус и предатель, а настоящий Боец, как он втащил пулемет в свою кабину и стал стрелять внутри самолета, как пули стали рвать обшивку изнутри, как переложились рули высоты...
    - Командир, по-моему, немцы сами его сбили, - доложил смотрящий назад  Антонов. По крайней мере, он точно упал.
    - Предателей никто не любит, заметил Старостин.
Все замолчали. Моторы ровно гудели, казалось, бой закончен.
    - Мужики! Как вам такое начало стиха, в голову вдруг пришло, - сказал Савельев и продекламировал:
       То скрывается, то качается,
       Зацепившись за тучу луна,
       Полоса с самолетом прощается,
       На бетонку легла тишина...
    - Нормально, только нам еще до бетонки добраться надо, - отозвался Старостин.
    - Так, понятно. Экипаж, не расслабляться!  Всем следить за воздухом! Может,  обойдемся без мессеров, -  размечтался Савельев.
    - Не обойдемся! Вот они по нашу душу, мать их за ногу. Командир! Справа, сверху, сзади сто девятые, много, - доложил Антонов и открыл огонь из пулемета.
    На уцелевшие, возвращающиеся домой машины полка навалились двенадцать истребителей Ме-109. Они по хозяйски сновали между тихоходными по сравнению с ними  СБ-2. Бомбардировщики пытались уйти на бреющем, маневрировали, как могли, отстреливались из всех пулеметов, отгоняя фашистов от себя. Кого-то удавалось зацепить, и тот отваливал и падал, портя воздух дымом, скуля и  завывая, как побитая собака. Но силы были неравны. То тут, то там на земле горели машины полка, а небо усеяли купола парашютов.
    По плоскостям голубой пятерки прошла пулеметная очередь, досталось и моторному отсеку правого двигателя. Показалась струйка дыма.
    - Попали в правый двигатель, огня нет, дымим, - доложил Антонов.
    - Штурман, Жень! Где мы? 
    - Прошли линию фронта, командир. Сейчас проскочим лес, и можно будет искать место для посадки,- доложил Старостин.
    - Сашка, огня не видно?
    - Не наблюдаю.
    Вглядываясь в проплывавшие под самолетом  деревья, Старостин обрадовано закричал:
    - Командир! Возьми чуть левее, видишь поляну?

    Уже во всю дымя двигателем, с резким снижением и с первого захода самолет Савельева, чиркнув  винтами по верхушкам молодых березок, подпрыгивая на кочках, цепляясь крыльями за кусты сел, завалившись на бок.
    Не дожидаясь команды, экипаж повыпрыгивал из самолета. Антонов волочил за собой один из своих пулеметов. Увидев это, Старостин вернулся в штурманскую кабину, сорвал свой пулемет с мест крепления и едва успел отбежать от дымящейся машины. Бомбардировщик словно ждал, пока его покинет штурман, вспыхнул и через мгновение взорвался.
    Отдышавшись, постояв и посмотрев, как догорает машина, Савельев достал из сапога планшет, посмотрел в карту, сказал: " За мной!" - и пошел напрямую через лес к дороге. Старостин, взвалив на себя оба пулемета, свой и  Антонова,  ломанулся, как лось, оставляющий после себя поваленные деревца, вслед командиру. Видно не зря он даже сегодня утром успел покидать свою "походную, двухпудовую". 
Последним, налегке, по просеке, оставляемой Старостиным, шел Антонов.
    Примерно час друзья продирались через лиственный лес, который сменился сосновым бором. Идти стало легче, но ненадолго. Началась низина, поросшая мелким осинником и ольхой.
    - Ничего ребята, скоро выйдем из леса и отдохнем, он уже редеть начал,- сказал Савельев и прибавил шагу в сторону виднеющегося среди деревьев просвета. Перебираясь через поваленные ветром деревца, отмахиваясь от веток, что норовили ткнуть человека в глаз, отплевываясь от паутины развешанной именно там, где легче идти, он вывалился на опушку, поднял голову и тут же нырнул обратно в лес.
    - Тихо, стоять! - остановил Савельев, догнавших его Старостина и Антонова, - смотрите!
    На опушке леса совсем близко от них стоял немецкий истребитель Ме-109, в моторе которого копался фашистский летчик. Услышав шум в кустах и русскую речь, немец обернулся и, увидев друзей, тут же метнулся в кабину самолета и запустил мотор. Самолет тронулся с места, и начал было разбег, что бы взлететь, но не успел. Старостин и Антонов, упав на землю, мгновенно, чуть ли не с рук открыли огонь из пулеметов.
    - Хрен взлетишь! Чеши грудь табуреткой! - Кричал Антонов, всаживая очередь в фашиста.
    Из "Мессера" повалил дым и машина остановилась. Летчик вывалился из кабины со стороны опушки и, прикрываясь самолетом,  по-заячьи петляя, иногда оборачиваясь и пригибаясь, стал убегать.
    - Не стрелять! - крикнул Савельев и тут же услышал свист пули. Немец отстреливался.
    - Живьем возьмем.
    Савельев достал пистолет, медленно прицелился, тихо приговаривая,
    - Погоди, падла. Беги, не беги, а я тебя достану...- и выстрелил два раза; в руку с оружием и в бедро. И оба раза попал, куда хотел.
    - Вот, гад, хотел от лучшего ученика Сунтуфия убежать. Дома белку в глаз бил, а в его фашистскую задницу подавно попаду,- сказал он, пряча с явно выраженным чувством глубокого удовлетворения на лице, пистолет в кобуру.

    Через некоторое время по дороге, ведущей в Зубово, шли хромающий немецкий офицер со связанными руками  и экипаж голубой пятерки.

    Тревога за судьбу полка от  штаба с его радиосвязью постепенно расползлась по всем стоянкам самолетов, с которых старшие техники то и дело сбегали на КП за новостями.
    Вот, наконец, из-за лесочка показались две первые машины. Одна за другой они сели и подрулили к своим стоянкам. И всё. Больше самолетов не было. Из кабины первого СБ-2 вылез командир полка полковник Щербаков, скинул на землю парашют и, забирая свою фуражку из рук подбежавшего техника, сказал:
    -  Двадцать семь самолетов из двадцати девяти, за один бой!
    Сказал и пошел в штаб полка. Зайдя в штаб, полковник достал из шкафчика бутылку с водкой, налил полстакана и выпил.
    - Соедини с дивизией, - бросил он связисту, примостившемуся со своей аппаратурой в углу комнаты. Крутанув ручку и послушав трубку, связист протянул ее полковнику.
    - Первый на связи, товарищ полковник.
    Щербаков стал  докладывать командиру дивизии о бое, о потерях, но прерванный генералом замолчал. Наблюдавший за ком. полка связист заметил, как взгляд полковника смягчился, боли в глазах стало меньше.
    - Понятно, Валентин Георгиевич! Слушаюсь! - Щербаков отдал трубку связисту.
    - Ну как, сильно ругался? - равнодушным тоном  задал вопрос  зам. начальника штаба майор Маркин.
    Раздражал этот майор Щербакова донельзя, своим безмятежным сытым видом, своей безалаберностью и часто бестолковостью, иногда проскальзывающим жлобством и плохо скрываемой боязнью принятия на себя самостоятельных решений. Но этого фрукта приходилось терпеть, так как прислан майор был откуда-то сверху, и даже не из дивизии.
    Щербаков, взглянув исподлобья на Маркина ответил:
    - Главное сказал, что многие экипажи живы. Наблюдатели доложили, что большинство сбиты над нашими. И обещал прислать пять новых самолетов.
Полковник помолчал, а потом с горечью произнес:
    - А вот прикрытия истребителями еще долго не будет.
    - Свободный народ надо будет чем-то занять, а то...
    - Вот ты и займи. Пусть хоть веток заготовят для новых самолетов. И позвони в комендатуру Зубово, может, им помощь какая нужна.
Солнце село. Сумерки сгустились почти до полной темноты. Алексей и Сергей подошли к сараю, где уже давно могли бы отдыхать, если бы вернулись, летчики второй эскадрильи.
    - Зря так долго ждали, уже часов восемь, как они должны были прилететь, - сказал Альенков, доставая папиросу.
    - Говорят,  часть экипажей спаслась. Чувствую, что с нашими все в порядке, авось, завтра  появятся! - Алексей потянулся.
    -  Пошел  упаду. Быстрее лягу, быстрее завтра настанет.
    - А я еще покурю!
    - Тоже мне, спортсмен -  курилка! - буркнул Алексей и открыл дверь в сарай.
    Ничего не различая в кромешной тьме, Кожура неожиданно наткнулся на стоящую прямо перед входом двухпудовую гирю Старостина. Зацепившись ногой, он с размаху упал на ближайшие нары, при этом стукнувшись головой о неведомо откуда взявшееся пустое ведро.
    - "В ночной тиши был слышен только стук лбов", - раздался голос Владимира Савельева.
    - Живы, ханурики! Пришли! - закричал счастливый Алексей.
    - Тихо всем, спать не мешайте, раздался сонный голос комиссара Ильина.
Все замолчали, но Савельеву не спалось. Сегодняшний бой, предательство приятеля Витьки, погибшие товарищи, все это вертелось в голове и не давало заснуть. И тут перед ним опять всплыли строчки:

       Всплеск сигнальных ракет, и качается,
       Зацепившись за тучу луна.
       Полоса с самолетом прощается.
       На бетонку легла тишина.

       Самолетам взлетевшим неведомо,
       Как она, проводив их в полет,
       С терпеливой надеждою, преданно
       Возвращения каждого ждет.

       Ветер вслед полетел, и качается,
       Зацепившись за тучу луна.
       Полоса с самолетом прощается.
       Победи, тихо шепчет она.

       Бомбы  мирно до цели в держателях спят,
       Затихают винтов голоса.
       Есть приказ, и с тревогой глядит на закат
       Их пославшая в бой полоса.
 
       То скрывается, то качается
       Зацепившись за тучу луна.
       Полоса с самолетом прощается,
       Все уснули, лишь ей не до сна.

       Ну, а тем, кому доля в бою роковом
       Улететь навсегда в млечный путь,
       Расставаясь, качнут на прощанье крылом:
       Взлётка наша, своих не забудь.

       Свет сигналок погас, и скрывается
       В набежавшие тучи луна.
       Полоса с самолетом прощается,
       По бетонке скатилась слеза.


    После того, как в голову пришло последнее слово, Савельев повернулся на бок и мгновенно заснул.

    Кожура лежал на нарах и во сне улыбался. Все спали. Только чье-то легкое похрапывание нарушало тишину, да где-то жужжала муха. Жужжание постепенно становилось  все громче и громче, и, постепенно стало превращаться в звук летящего фашистского самолета.



Продолжение следует...





-


-