Обыкновенный кот

Меня зовут кот. И мне отрадно видеть, как высокие, словно небоскребы машины, выполненные в неестественной форме, копошатся тут и там. У них свой собственный мир, который не дано постигнуть ни одному живому существу, кроме них самих. Я бы даже сказал, что этот мир вычурен, слишком подтянут и далек от той жизни, которую проживаем мы – животные. Но в то же время он притягательный, такой большой и разнообразный. Мне не дано понять людей, но я в этом и не нуждаюсь.
Я родился в крохотной корзине, и смутно припоминаю, как гигантский мир встретил меня шумными аплодисментами мегаполиса, громовыми раскатами и какими-то неясными, может быть, журчащими по железным крышам ударами капель. В тот момент я и вовсе не осознавал мир – у меня не было банального представления о том, что происходит. То есть, осознание приходит лишь постепенно, но в самом начале ждет кромешный страх и ужас, перемешанный с визуальными кошмарными образами.
Тот день озаряли слабые молнии и блеск человеческих машин, на которых они, словно боги, рассекали по пересеченной местности этого гигантского дикого мира. Я был еще совсем маленьким котенком, мой окрас представлял собой незатейливую игру художника, потому как он, словно бы своим нелепым скудоумием пролил на меня черные и белые краски. Ну, и еще чуть-чуть серые.
Корзина была плетеная, состоящая из множества нежных лоз кремового цвета, покрытая душистым и бархатным одеяльцем, скомканным как раз в таких пропорциях, чтобы я, и мне подобные могли согреться. Стояла жуткая погода, как-никак, и сейчас, думая над этим, припоминается все с лихвой и даже улыбкой. Насколько это возможно для моей скудной мины.
Вместе со мной, укутанные в нежные и теплые одеяла лежали остальные котята самых разных цветов, и даже совершенно других размеров. Быть может, нас всех свалили туда ради приобщения к прекрасным видам на человеческие реалии, а может быть, что, вероятнее всего – чтобы просто распродать. И, конечно же, вместе с нами лежала большая, словно мифический валун - кошка. Наша мама, которая заботилась о нас и выхаживала, когда человек задумчиво почесывал голову и размышлял над чем-то возвышенным.
Вид из корзинки открывался не самый лучший, потому что большую часть времени мы наблюдали лишь блестящую обувь гигантов или же какие-то невнятные предметы, вроде банок, или иных вещей, что мы не могли разобрать. Даже сейчас я с трудом могу осознать и проанализировать то, что мы там видели.
Но в один момент явился человек. Точно такой же, словно копия, ничем не отличающаяся от миллионов и сотен миллионов подобных людей. И он потянулся ко мне, сначала погладив по растрепанной холке, потом почесав за ухом. Его рука была огромная, и она поначалу вселяла в меня архаический ужас. Будто бы циклоп из древних мифов, он тянулся ко мне, пытаясь сожрать, словно наивную овечку. Но люди не такие. Они приходят к таким корзинам как наша, и отдают деньги первому человеку, который выходил маму-кошку, а потом забирают к себе. Это произошло и со мной, и после этого я больше никогда не видел себе подобных.
Человек – настоящий властитель, потому что распоряжается всем, что происходит вокруг. Он занес меня за пазуху своей титанической рукой, укрыл от всех природных бед и отнес в свое громадное святилище, из которого нельзя было уйти. Он оставил меня наедине с собой на некоторое время, пока я наблюдал абсолютную темень его куртки, а потом – когда положил на просторные, словно поля, ковры. Они были разукрашены в самые разнообразные цвета, вроде фиолетового, белого и черного. Сочетали в себе всю прелесть творческого начала людей. У меня бы такого придумать никогда не получилось, но они смогли. Первое время я терялся и постоянно бился обо все углы. Гигантский человек начал разговаривать со мной смиренным, ласковым тоном. Он назвал меня словом “Камень”, а потом долго дразнил миниатюрным прутиком, который не позволял мне скучать. Очень много раз мы с ним играли, и все те разы человек был милосерден и добр ко мне. Неужели ему нравится наблюдать за столь маленькими созданиями, неужели он готов отдавать свою любовь мне?
Спустя время я немного подрос, и уже имел возможность забираться туда, где человек не мог меня найти. В самые потаенные, узкие проходы его кровати, дивана, и даже сборища одежды, который он никак не мог разобрать. Я постоянно прятался и играл с ним, стараясь скрываться как можно лучше. Выходил я лишь для того, чтобы подкрепиться неестественной, встреченной мной впервые пищей.
У человека была суета, и когда я подрос еще немного, он практически перестал со мной играть. Засиживался за громадной махиной на столе, куда я не мог взобраться, и бил по странной доске. Такие странные звуки, словно он… молотил камнями. Тогда я даже и не знал, как это объяснить.
И лишь позже я обнаружил для себя, что это называется компьютером.
Теперь я уже мог залезть на стол – ловкость возрастала с каждым месяцем, и я учился с завидным упорством. Человек разбрасывал по всей квартире какие-то журналы и книжки, и мне было в удовольствие поиграться с ними. А может быть и попытаться осознать, что же там все-таки написано.
С моим ростом у человека оставалось все меньше времени. Я стал замечать, что он растет вместе со мной. Пропорционально моему размеру возрастала и та вышина, на которую мне приходилось забираться, чтобы оказаться у него на плечах, или голове. Иногда он, лежа на кровати, позволял мне согреть его. В те моменты я чувствовал, что он горестен и ему нужен покой.
Помнится мне та пора, когда сквозь безликие стекла просачивался оранжевый свет и одаривал комнату своим унынием. Человек чихал, и иногда из его глаз лились слезы. Я не понимал, что с ним происходит, но ощущал еще одну пробоину в его душе. Я мог помочь ему в любой ситуации. По крайней мере, так думал именно я.
В какой-то момент в его запертом святилище, который стал для меня настоящей крепостью с потаенными ходами, начал появляться еще один человек. Это была женщина. Ровно, как и у нас – представитель другого пола, совершенно отличный по характеру и поведению.
Поначалу мне было страшно сознавать себя совершенно чужим в этой новой обстановке: она тянула ко мне свои столь же гигантские руки, как и у моего человека, старалась ухватиться и погладить, однако я не давался. Слишком много чести было возиться с ней, и чувствовал я, как исходит от нее какая-то… неприятность.
Но, несмотря на мои ожидания, человек был счастлив. С каждым днем мне приходило осознание, что в его душе больше нет места печали. Он стал появляться дома реже обычного, но, тем не менее, оставался в здравом духе и не падал.
А тем временем я процветал. Уже не умещался в привычной коробке, в которой коротал большую часть своего времени, и по этому случаю человек вместе с подругой купил мне стационарный, высотный домик, словно бы сплетенный из того забытого материала. Материала, будто бы из моего детства. Я взбирался по нему, цепкими лапами ухватываясь за каждый выступ, игриво ворочал хвостом, дабы привлечь внимание, и, в особенности, успокоить свои нервы. Я постоянно забирался на него и вновь спускался, а когда это занятие мне надоело, я принял этот домик как обыденную часть интерьера. Он перестал быть для меня чем-то особенном, и я вновь принялся величаво раскладываться на своем новоявленном троне, с немой насмешкой вглядываясь в человека и его суету.
Через некоторое время женщина оставила нас. Человеческая душа каждодневно разбивалась о грубые очертания действительности, но я не отвернулся от него и в этот раз. Был с ним все время, вглядывался в бездонные, полупустые глаза. Они не говорили ни о чем, и я не мог почувствовать, что ему становится легче.
Так продолжалось очень долго. Человек стал носить более строгую и унылую одежду. Она казалась мне затхлой, грубой и серой. Раньше в ней преобладали цвета, но теперь – одна лишь безжизненная серость. Еще коричневый – этот цвет казался мне оттенком печали, наравне с серостью.
Человек охладел, он перестал воспринимать меня, и впервые за всю жизнь мне пришлось ощутить… равнодушие. В нем не теплились эмоции, и ему не хотелось ничем заниматься. Он то и дело слонялся по святилищу в поиске каких-либо ответов, но так их и не находил.
У человека появилось много серых волос на лице, а те волосы, что были на голове, точно так же приобрели серебряный оттенок. Точно также и я чувствовал, что совсем немного угасаю. Чувствовал странную прохладу в святилище, и каждый раз, когда человека не было рядом, я сидел у гигантской двери и смотрел в черную пелену дубовой в своей бессильной жестокости преграды. Она не позволяла мне посмотреть дальше, чем я хотел.
Человек, он… постарел, и я вместе с ним. Он пытался найти ответы, хотел вернуть жизнь в привычное русло, дабы тепло снова заиграло веселым плясом в его душе и в его… доме.
Он искал этот ответ не там, где нужно было. Ответом всегда был я.