Анюткина любовь

 «Эх, война, война, война, она меня обидела,
Она заставила любить, кого я ненавидела…..» - тихонько пропела пожилая женщина и вздохнула, вытирая слёзы.
-Вот, девонька, так и меня эта война проклятая заставила любить не того, кого любила.
     Анна Павловна ещё раз вздохнула, молчала долго, думая о чём-то своём. Почувствовав себя лишней, я  посмотрела в окно, открыла сумочку, всем своим видом показывая, что пора уходить. Но Анна Павловна взглянула на меня своими карими, выцветшими глазами, которые  обрамляли мелкие сеточки морщинок.
- Любила я, девонька, своего Петрушу. До войны это было, любовь у нас была большая. Не война бы, наверное счастливей меня на свете человека не было. Он меня только Анютка звал, когда Аннушка, больше имени не было.  Гуляли с ним вдоль реки, где цвели  огромные  черёмухи, аромат разливался по всей деревне…. красиво было. Он прижимал меня к себе, гладил мои длинные чёрные волосы и Соловушкой своей называл. Любила я петь частушки, много знала их, начнём, бывалоче,  петь, всех перепою. А  плясала как, на балалайке играла….  Вот и называл Соловушкой. В деревне все ждали нашу свадьбу, кто в шутку, кто всерьёз, называли женихом и  невестой… 
         Был у Петруши брат- близнец, Прохор. Одна мать родила, один отец, похожи лицом как две капли воды, но до чего разные они были. Петруша мой был ласковый, нежный. И не только со мной. В школе его учителя любили, мать  в нём души не чаяла, он никогда не дрался с ребятами и  девчат не обижал. Кончил курсы трактористов, в колхозе работал, на Доске почёта был. Проша был полной противоположностью. Где Прохор - там и драка, где Прохор - там девчонки визжат и кричат, никто не хотел с ним дружить,  из школы его выгнали, уехал в город, работал  на заводе, надолго не хватило, вернулся в колхоз. И здесь ему не нравилось.
     Петруше моему он прохода не давал. До чего доходило - мы в поле гулять, он за нами следил. Чем больше ребят и девчат на гулянке, тем больше он над Петрушей измывался. Смеялся над ним, мол что это за подругу такую худышку нашёл, вон сколько красавиц кругом. А то скажет - да что это вы всё за ручку ходите, хоть бы когда  поцеловал свою Аньку. Я терпеть не могла этого Прохора. Но что делать - брат Петруши. А Петруша  уговаривал, мол, не обращай внимания, это он так шутит.

     Воскресенье было. Праздник нам председатель устроил - отсевки. Накрыли общий стол на поляне возле правления, колхозная стряпуха наварила-напарила, из дому принесли кто что мог, пива наварили огромные бочки, с расчётом, что на два-три  дня отсевки затянутся. Таков уж обычай у нас был, большое ведь дело было сделано - в две смены работали, пахали и сеяли - заслужили.
    Полдень,  парни и мужики уже  изрядно выпившие, кругом играют  гармошки, балалайки, частушки поют, пляшут.  Вдруг кто-то заметил столб  пыли на дороге от районного центра, всё ближе, ближе, уже видно, что всадник на коне…
-Ой, кто -то срочно, видимо, не к добру, - перекрестилась бабка Матрёна.
      Прекратили играть гармошки, наступила тишина. Всадник спешился, снял шапку и не слезая с коня крикнул:
-Ребята! Война! Гитлер напал на нашу страну!
      Начался переполох. Посыльный из военкомата вместе с председателем колхоза Иваном  Семёновичем и парткомом Матвеем Петровичем объявили сбор всех военнообязанных, по привезённому списку, у здания сельсовета.
    Сборы были недолгими. Через пятнадцать-двадцать  минут строй был готов - все наши ребята, мои соседи, одноклассники, женатые и холостые…. Мой Петруша в этом же строю.  Конечно рядом с Прохором.
     Что творилось, девонька! Страшно было! Матери плакали, прощаясь с сыновьями, обнимали их и кричали, что не отдадут Гитлеру, жёны бежали следом, держа на руках  маленьких детишек, крича что-то вслед и наказывая беречь себя. А строй пел, маршируя.
          Мы с девчонками побежали вдоль небольшого соснячка, чтобы скоротать путь и при выходе из деревни снова  встретить своих парней. И вот мы на пригорке - Петруша в первом ряду, рядом Прохор.  Не помню как соскочила  с пригорка и побежала навстречу. Колонна остановилась, я кинулась на шею Петруше и поцеловала. Он отстранился и посмотрел мне в глаза. Как сейчас помню его удивлённый взгляд серых внимательных глаз.
-Эй, тюфяк, разве так с девушками прощаются, - закричал Прохор. Он взглянул на меня точно такими же серыми глазами и крепко обняв, впился мне в губы. Я была не в силах оттолкнуть его, пока не услышала:
-Колонна, что за остановка, шагом марш! Посторонние,  в сторону, в сторону.
 На меня заругался представитель из военкомата.
        А я долго ещё стояла и махала платком, который упал  с головы. Кому махала? Петруше? Прохору? Да какая разница - всем махала. Из всей этой колонны пришли с войны всего лишь двенадцать  человек. Кто без рук, кто без ног. Прохор пришёл. Петруша мой погиб.
                ***
        Прохор пришёл с войны совсем другим.  Он устроился работать в районную  МТС, помогал родителям по хозяйству, покосившийся дом подремонтировал. Стал угрюмым и не разговорчивым. Я во время войны как могла помогала родителям Петруши, но  когда пришёл Прохор, ходить не стала.
       Как-то встретила меня его мать Софья Андрияновна, поинтересовалась, почему я не хожу к ним, может обиделась? 
-Да нет, на что же я могу обидеться? Просто сейчас у вас есть помощник.
-Девонька, это  один сын, Прошенька, а когда ты приходишь, я как будто своего Петрушу рядом с собой вижу, мне легче от этого.
 Я стала забегать к старикам хотя бы на пять-десять минут, но старалась в то время, когда Прохора дома не было.
     Гулянья и посиделки устраивала молодёжь, а мы, довоенные,  были уже «перестарками». Что делать? Как жить? Мы не видали молодости, война её забрала и сейчас мы не старые, а уже и не молодёжь, мы не вдовы, а нет парней для нас - погибли наши парни, остались лежать в земле сырой неизвестно где, разбросала их война повсюду. Работа, дом - все наши развлечения. Кино иногда привезут в клуб, соберётся вся деревня, яблоку негде упасть -   со своими скамейками и табуретами придут,  в проходах стоят и сидят.
       Как-то возвращалась я из клуба, распрощались с подружками, тихий августовский вечер, вдали калинники играют, как будто гроза начинается, сверкнёт и погаснет - рожь поспевает. Красиво. Я сидела на скамейке, вспоминая, как мы с Петрушей калинниками любовались много лет назад. Вдруг рядом кто-то присел. Я попыталась вскочить и убежать, но это оказался Прохор. Он обнял меня за плечи. Рука его была тяжёлой и мне было неудобно так  сидеть. Я съёжилась, потом  отстранилась.
-Понятно, Петьку не забываешь, - сказал Прохор,- конечно, тебе тяжело, ты Петьку любила,  до сих пор любишь. А думаешь мне легко? Ты думаешь я спокойно сплю? Ты думаешь я не плачу по брату, который погиб у меня на глазах? Представляешь,  по минному полю переходим, Петька рядом, всё нормально. Вдруг позади меня взрывается мина, оглянулся - воронка осталась, Петьки нет. Секунду назад был брат, и вот нет его, нет брата. Это ужас, видела бы ты всё это!
      Прохор проскрежетал зубами. От света калинников осветилось его лицо и я увидела, как  окаменели его такие милые, любимые, знакомые мне  серые глаза. Они были наполнены слезами. Мне стало жаль его…
Не помня себя, я прижалась к его плечу. Потом почувствовала, как его губы стали целовать меня. Я молчала. Я всю войну помнила своего Петрушу, я любила его, но вспоминала и тот поцелуй, которым поцеловал меня на прощание Прохор. Очень жалела, что первым был не Петрушин поцелуй, а Прохора. Так вот мы тогда дружили, девонька.
               
           Свадьба  была простенькая. Не было гостей, не было свадебного платья и криков : «Горько!» Я так решила.
          Родители Прохора были рады нашему решению пожениться, но не рада была я. Не хотела я этой любви, не хотела я свадьбы. Я Петрушу любила и век бы осталась ему верна. Но Прохор  стал приходить ко мне каждый вечер, сядет на скамейку и сидит. Ждёт. Мне стыдно перед соседками, вот и приходилось говорить ему, чтобы шёл за деревню, и сама туда  прибегала, а то ведь вернётся, шуму наделает…..
          Встречались так мы до поздней осени. Пока я не поняла, что жду ребёнка. Не нужен мне такой ребёнок! Не хочу я его! Мне Петрушин ребёнок нужен! Я пошла к знахарке, которая жила в соседней деревне, ведьмой  её  ещё называли, колдунья, кто как назовёт, но помогала она людям. Не знаю как прознал про то Прохор, сердце ли подсказало, случайно ли поехал, но,  увидев меня на дороге, догадался. На коленях стоял, просил оставить ребёнка и замуж за него выйти. Прощения просил и у меня и у Петруши покойного, говорил, что любил меня ещё до войны, но Петруша опередил.
         Свадьбу сыграли. Родилась дочь  Александра.  Потом ещё трое детей родились - два сына и дочь. Но попрекал он меня всю жизнь Александрой. Говорил, что Петькина  эта дочь. Чувствовал - о Петруше я мечтала, когда зачала её.
          И вправду, характером оказалась племянница  вся в дядю Петю - такая же кроткая, ласковая, мамина помощница. В отце она души не чаяла, только папочка да папочка. А вот сыновья и младшая дочь - в отца  пошли. Боевые, непоседливые, полстраны объехали и нигде им места нет, и на севере работали, и БАМ строили, и в Казахстане земли разрабатывали…   
         А соберутся иногда все вместе  у нас, у родителей, только подсмеиваются да подшучивают друг над другом.  Ну пусть лучше будут такими, какими их отец до войны был, а вот какой после войны стал….. Не дай бог каждому!
-Так ведь всю жизнь прожили, детей вырастили, - вставила я.
- Вот так и прожили – во сне Петруша, на  яву Прохор, во сне «Соловушка ты моя», на яву - упрёки. Всю жизнь к  покойному Петруше ревновал. А как бы я жила, если бы был жив Петруша?
  Анна Павловна снова тихонечко запела:
«Эх, война-война-война, она меня обидела….»
 Я попрощалась со старушкой. Горький осадок был у меня на душе ….  Хотелось плакать…

Фото автора.
Рассказ был опубликован в газете "Алапаевская искра"