Инфлюэнция

    Это было что-то с чем-то. Климат менялся не только на планете, но и, не выходя из дома, можно было воочию ощутить все обещанные и не обещанные  прогнозы.

На улице - вроде, наступающая весна, в комнате – лето, в кухне - всё же опять весна, а на балконе просто парниковый эффект. Перемещаясь по квартире из лета и Африки,  попадал почти на Север и в Антарктиду, находясь на лоджии, вообще,  начинал ничего не понимать, от пекущего жаркого солнца сквозь нагретые доски, которыми был оббит этот балкон.

Павел Феоктистович подошёл-таки к балконной двери, постоял молча, в раздумье,  несколько минут, постукивая при этом пальцами по деревянному подоконнику, потом, всё же приняв решение, ринулся с головой в коробки, стоящие там с зимы и начал  что-то усиленно передвигать с места на место.  Купленная техника, распакованная и ожидающая своего переезда на дачу, загромоздила всё свободное  пространство, не давая возможности  докопаться до нужного.

Тем временем, нагретый вакуум, словно, замкнутое помещение, из которого не было выхода, ещё больше раскалился, дышать становилось нечем, капельки пота, постепенно облепившие лоб мужчины, стали медленно тоненькими струйками  стекать по спине,  делая надетую наспех рубаху почти насквозь мокрой.
 
Наконец, со вздохом облегчения, Павел вытащил почти с самого низа огромную продолговатую картонную коробку, в которой находился так ставший  вдруг необходимым  вентилятор, не смотря на ещё не наступившее лето.

    Но это было что-то с чем-то:  за окном и впрямь только начинающаяся весна, без намёка на какое-то тепло, а дома лето,  зима и осень одновременно.

С трудом, уже еле дыша, с ощущениями выброшенной на океанический песок рыбы, Павлуша затащил найденную технику в дом. Сам,  чуть не споткнувшись о высокий порог, упал в кресло, успев на ходу  воткнуть вилку в розетку, навёл пульт на колонну,  и та, даже не дёрнувшись после  сезонного простоя,  тихо зашумела, обдувая уже лёгким бризом всё вокруг.

Вместе с волосами  у Павла на голове, шевелились занавески на окнах, потом взлетала пыль с полочек, на которых стояли книги, оттуда же глядело на него знакомое лицо   в рамочке, приветливо улыбающееся и говорящее, как всегда, одно и тоже,  что всё будет хорошо, рубашка на взмокшем теле тоже колыхалась, словно паруса яхты – постепенно  наступало облегчение, захотелось не только вздохнуть поглубже, но и смочить вместе с высохшей кожей лица,   горло.

Мужчина медленно поднялся и прошёл на кухню. Тут погодные условия  были совсем другие. Резко расхотелось пить.  И не смотря на пышащие жаром батареи, по  ногам и рукам  пробежал лёгкий озноб. Наверное, от резкой перемены температуры – только что, будто в костюме водолаза находился на берегу под палящими лучами солнца без возможности окунуться в синюю водяную глубь, и тут же вновь оказался в средней полосе с  умеренным климатом.

                ***
   Собственно, происходящее, было совершенно нормальным явлением в жизни горожан, когда центральное отопление выключали с  наступлением страшной жары в разгаре лета, а включали почти что под новый год, когда за окном уже стоял лютый мороз. И люди давно  привыкли к такому. К работающим холодильникам  в магазинах  и  лавках, с набитыми продуктами,  наравне с подающимся теплом от ТЭЦ и температурой плюс двадцать на улице, но при этом почему-то молчащими кондиционерами, заботливо прикрепленными  к потолку. Всё было как всегда.

И дом, стоящий углом, и квартира на последнем этаже, в которой климат менялся  в зависимости от передвижения  с севера на юг по комнатам, начиная маршрут с лоджии и доходя до кухни.

Катерина, которая улыбалась из той рамочки, стоящей на пыльной полочке, тоже привычно уже много лет работала почти напротив этой  многоэтажки.  И с крытого  балкона её муж мог приветственно помахать ей рукой, той самой, что недавно взмокла от стекающего пота и неимоверной жары. А она из своего кабинета  ответить ему, если бы разглядела маленькую точку, зависшую почти под крышей их дома, по которой бодро разгуливали стаи голубей, громко стуча своими  коготками о жестяную кровлю.

Всё бы ничего. И Павел Феоктистович тоже давно привык сидеть в этой квартире, его профессия и наличие интернета  располагали к оборудованному трудовому месту прямо,  не отходя почти от своего домашнего кресла. И жена, которая прибегала в обеденный  перерыв, переходя только дорогу,  и разогревала ему суп и  второе. Но никак не мог он смириться  с этим переменчивым климатом в доме, бушующими ветрами и стоячим почти знойным воздухом, от которого он приходил в страшное  неистовство, а потом из-за невозможности дышать сквозь совершенно заложенный нос. Что означало, ветерок, так задорно обдувший его после возвращения с лоджии и поисков ставшего  необходимым  вентилятора,  опять спровоцировал у него инфлюенцию.

А ведь Катя, с которой он прожил уже почти 30 лет, всё так же глядя не него с той фото и той же полочки, обещала ему, что всё будет хорошо, почти,  что одобряюще подмигивая из рамочки.

Но где же это хорошо? На фотографии его жена ещё  молодая и чуть наивная, наверное, тогда ей  казалось или только мечталось о лучшем в этой жизни. Многое из их общих планов даже состоялось, а что-то так и осталось не воплощённым  в реальность. Всё было так давно -    их молодость, когда они поженились, детьми так они и не обзавелись,  а значит, и внуков не будет, но,  в общем-то,  им и в двоём и  так было не плохо, коли  бок о бок прожили такую долгую жизнь. Правда, спали уже лет пять в разных комнатах, чтобы теми боками не толкать  друг друга, лёжа на одной   кровати,  что не  мешало  по – прежнему   уважать интересы и привычки  каждого.

   Вот и прошлой ночью, не смотря на многообещающий взгляд Кати из рамочки, три дня проходив с полу заложенным носом, ещё не веря в состоявшееся  после посещения  крытой лоджии, Павел до утра проворочался в  постели, от невозможности вдохнуть и выдохнуть. Когда  небо  за тем же застеклённым балконом стало меняться, переходя     из тёмно-синего сначала в розоватое, а  потом в блекло-голубое,  он ощутил полную забитость уже не только   в носу, но и в голове и смирился с фактом произошедшей очередной инфлюенции. Настроение не то чтобы сразу  съехало к нулю, но просто некоторое огорчение от невозможности поработать как надо и необходимости теперь какого-то лечения, конечно же,  настигло.

Если бы не насморк и лёгкая раздражённость своим состоянием, Павлу Феоктистовичу казалось бы, что всё,  как всегда идёт по плану – и Катерина, вставшая  по будильнику за три часа до начала рабочего дня, и её суетливое перемещение по квартире, это было привычно,  и за 30 лет муж просто смирился с таким её проявлением натуры.

Но сейчас он лежал у себя в комнате после  почти бессонной ночи и  с недоумением думал про себя:

   «Ну, как это можно так, живя напротив  своего офиса, собираться три часа, будто она по - прежнему обязана ехать через весь город, почти в пригород, где раньше работала?»

   «Господи, а зачем так суетиться,  если ты знаешь, что  всё равно быстрее не соберёшься и с таким топотом бегать по квартире, будто те тараканы, попавшие в мышеловку?»

                ***
Катерина Ивановна была женщиной эмоциональной, да,  Павел и сам  не очень любил людей, нечто такого амёбообразного склада, говорящих   на  одной постоянной,  только  ноте «до» или «ре», будто и не люди, а роботы с определённой программой. Но у его жены была странная особенность, из-за которой Павел даже прозвал её «Трандычихой»,  как одну из   героинь  в   фильме «Свадьба в Малиновке».

Катина  манера излагать мысли, выражая их  словами и предложениями,   выглядела несколько... м-м...  не торопливой, а чересчур много эмоциональной, от чего казалось, что она всё же спешит, хотя это было вовсе не так. А  Павел Феоктистович в отличие от жены, был  степенный,  но не медлительный,  хотя   эмоции его,  не переливаясь через край,  всегда присутствовали. Просто он умел, даже не сдерживая их, не демонстрировать в открытую. И за долгие годы совместной жизни, если и не привык, то смирился с ураганной натурой своей любимой Катерины, а она так и не сумела приспособиться к его  привычке молчать и желанию пребывать в одиночестве, когда ему вдруг становилось плохо.

 Вот и сейчас, когда  голова  его продолжала раскалываться, а  нос не хотел по - прежнему дышать,  Катерина Ивановна периодически заглядывала к нему, пытаясь дать какой-нибудь совет по лечению, каждый раз интересуясь, не лучше ли ему.

Но Павел никогда не использовал аптечные методы,  предпочитая, средства его покойной бабушки. Да и не  первый и даже не последний раз он вышел на балкон, где вспотел, а потом,  остыв,  стал шморкать носом. Но каждый  раз Катерина  давала советы и никак не могла привыкнуть к тому, что ему  в такие моменты всегда   очень хотелось остаться одному, а не прислушиваться даже из своей комнаты к тем звукам, исходящим с другой, северной половины их небольшой  квартиры.

Поглядев на фото напротив,  Павел  с досадой  произнёс  про себя:

  - Ну, и…  зачем ты всё обещала и обещала, что всё будет хорошо?  Лучше бы поклялась, что будешь  оставлять  меня в покое, когда  иногда    будет   всё плохо.

В этот  момент, опять что-то грохнуло, казалось,  где-то на кухне, потом, словно тени летучих мышей пронеслись по узкому  коридору, задевая стены своими огромными  шумящими крыльями,  и над ним вновь нарисовалась голова Кати с сочувствующим  выражением лица.

Павел Феоктистович, желая заранее пресечь ненужные ему вопросы, закрыл глаза и  прикинулся спящим. Но это не помешало Катерине нагнуться к его каменной мине поближе, чуть не обдав своим  дыханием  его  горящую кожу около глаз и всё же спросить, не нужно ли ему,  что-то  ещё, а то она сейчас убегает. Потом доложила, уже почти стоя на выходе, что на кухне в глиняном кувшине она приготовила ему напиток из чёрной смородины, и чтобы не забыл и обязательно выпил.

Павел с надеждой даже приоткрыл  отяжелевшие веки, но тут Катерина Ивановна почему - то передумала   и вернулась вновь к нему. Опять нагнулась к самому лицу  Павла Феоктистовича  с вопрошающим видом и сказала таким голоском, с жалостливыми интонациями, которыми обладала и иногда использовала:

    - Скажи мне,  пожалуйста,  что-нибудь хорошее, а то я буду переживать.

    - Катя, выздоравливай,  пожалуйста, - каким-то торжественным  тоном произнёс Павел, и даже казалось,  при этом подмигнул своей жене,  как она на той фотографии  в рамочке.  -  И  иди уже,  наконец, на работу,  – добавил  он и сходу отвернулся к  стене, давая  всем своим видом понять, что на этом разговор закончен,   и пожелания тоже.



Катерина Ивановна, в ответ, не    пойми как, то ли возмущённо,  то ли несколько смешливо фыркнула, недоумённо пожав при этом плечами,   и направилась к выходу.

Дождавшись пока затихнет звук проворачиваемого ключа в замке, мужчина опустил ноги в тазик с горячей водой, заботливо оставленный женой около его кровати, посидев так с минут пятнадцать, поднялся,  надел халат и прошествовал в  кухню.  Там налил из кувшина, как было сказано, смородиновый напиток, который к этому времени даже не успел ещё  остыть,  ощутил горячительную живительную влагу на гортани и, не смотря на всё ещё не дышащий нос, задумался….   обстановка спокойствия, отсутствие  утренней суетливости, создаваемой его любимой женой, давало  понимание, что его инфлюенция скоро всё же  закончится, потому что  кинув взгляд на сиротливо,   в ожидании  стоящий на столе лэптоп, он  даже  решил, что неплохо бы и  поработать, а то, вот-вот вернётся с работы  на обед его  Катя  и всё начнётся снова…    и его инфлюенция тоже…


 Марина Леванте, 2015