Триада полковника Минского

В.ПРАВДИН

ТРИАДА ПОЛКОВНИКА МИНСКОГО
Узкая лента лесной дороги извивалась змеей, не позволяя обозревать ни пройденный путь, ни ту часть пути, которую необходимо еще преодолеть. Поэтому  людям, ехавшим в автобусе, казалось, что лес беспросветной стеной окружал их со всех сторон — справа, слева, спереди и сзади. Невысокие, но с кряжистыми крепкими стволами лиственницы своими размашистыми ветками, подобно широким ладоням, хлестали по стеклам автобуса, пытаясь проникнуть через открытые форточки внутрь него и зацепить людей.
Полковник Минский, старший в команде из двенадцати человек, ехавших в автобусе, сидел впереди справа от водителя и, казалось, дремал. Но на самом деле он мысленно проигрывал сценарий предстоящей операции. Ему  и его подчиненным предстояло выполнить специальное задание — уничтожить взрывом грозное оружие.
Это оружие в свое время называлось щитом Родины и, согласно военной доктрине, сдерживало так называемого, предполагаемого противника в достижении его агрессивных целей.
Сейчас нет ни противника, ни агрессивных целей. “Как хорошо, чтобы это так было”, — подумал Минский.
Разговоры и смех, которые слышал полковник сквозь шум мотора, не мешали ему размышлять о предстоящем деле, вспоминать прошлое и слушать “Остан-кино” по приемнику, включенному водителем — молодым солдатом, искавшим  в эфире современный молодежный музыкальный “мусор”, как считал Минский.
У мужиков испокон веков было три темы разговоров: о хлебе, о политике и о бабах. “Все чаще”, — подумал Минский, — “последняя тема стала уступать первым двум”. Он прощал людям всякие анекдоты, если в них находил острый, здоровый юмор. Это не голая остроумная мысль и не пустая чувственность, это их неожиданное для слушателя, мгновенное ошеломляющее единство.
Вот водитель настроился на четкий голос обзора газет: “... силы НАТО вторично нанесли бомбовые удары по боснийским сербам и используют крылатые ракеты. Разрушены школы, есть жертвы среди мирного населения.”
— Сегодня по сербам, завтра по России, — комментирует журналист.
В автобусе затих смех, и на полуслове остановился рассказчик какой–то веселой истории. Наступила тишина, мотор надрывно работал, будто рыдал. Водитель нервно задвигал рычагами, переключая скорость сообразно неровности дороги, и механизм коробки передач отвечал неприятным скрежетом железа. Майор, до этого молча сидевший в углу заднего сиденья, крепко выразился неизвестно в чей адрес. Автобус продолжал двигаться, и вскоре люди, словно, забыв услышанное сообщение, уже говорили, смеялись, но что–то  в каждом из них изменилось. Память и сердце этих людей отложили  в своих тайниках услышанное, и когда–нибудь, и где–нибудь оно проявится и выйдет у каждого по–своему наружу.
Минский вновь стал думать о предстоящем взрыве. Ему вспомнились еще два взрыва из его прошлого. Были и другие, но эти взрывы запомнились более всего. Первый был вскоре после окончания военной академии.
Взрывное дело в свое время он сдал на отлично. В академии учили разрушать, как и положено в военном техническом заведении. Учили и строить — строить прочные фортификационные укрепления, сооружения для хранения боеприпасов и горючих материалов. Тогда перед молодым капитаном Минским была поставлена не обычная для него задача. Необходимо было взорвать колокольню бывшего монастыря, на месте которого расположилась организация, далеко не мирного назначения. Колокольня, обреченная на уничтожение, была помехой в планах руководителей этого нового учреждения. Задача усложнялась тем, что вокруг колокольни были выстроены жилые дома, убогие по своей архитектуре, и другие строения, которые не должны были быть повреждены планируемым взрывом. Сама же колокольня, выстроенная более ста лет тому назад, была уникальным образцом русского православного зодчества. Она представляла собой величественную шестигранную башню высотой не менее семидесяти метров. Внутри размещались служебные и жилые, некогда служившие кельями, помещения с красивыми полукруглыми окнами, окаймленными узорами из красного кирпича. Колокольню венчала звонница, похожая на ротонду с кронштейнами для колоколов. Некогда их звон необычной силы летел по округе и был слышен за двадцать пять верст, оповещая прихожан о праздничной службе. Звонари, представители самых низших духовных чинов, были дирижерами и музыкантами. Их силуэты ритмически двигались в такт звукам, издаваемым колоколами. Однако это было в прошлом. Уже давно, несколько десятков лет назад, звонница лишилась своих колоколов. Они были сброшены с высоты людьми. Главный большой колокол упал, издав свои последние звуки, вложенные в него при рождении. Колокол пошел на переплав в годы войны и в последний раз послужил отечеству, но уже в виде смертоносного оружия против врага России.
Минский лично выполнил все расчеты, трижды проверил их, определив необходимое количество взрывчатки и места ее заложения в теле колокольни. Он понимал, что его расчеты были построены в основном на интуиции, его небольшом опыте, ибо точных расчетов он произвести не мог. Ему не были известны запасы прочности, заложенные в былые времена, умельцами–строителями, они не учились в военной академии.
Его подстерегала неудача с двух сторон. В случае, если он заложит взрывчатки меньше необходимого количества, взрыв не разрушит колокольню, но разрушит его карьеру и престиж специалиста. Если он заложит взрывчатки больше необходимого количества, его ожидает та же участь, ибо вместе  с колокольней будут повреждены и окружающие постройки.
Собственно, ему постоянно, как и всем, приходится решать подобные задачи, из этого и состоит жизнь. Сказать лишнее или не высказаться, остаться непонятым — две крайности, два досадных обстоятельства, возможных при общении с людьми — дома с женой, с детьми и на службе с подчиненными, с начальством. Где эта золотая середина, дающая чудесный эффект? Это и есть чувство меры во всем — в словах и в действиях. Он знал, что всякое искусство удерживается на острие лезвия, справа и слева от него — неудача, бездарность: с одной стороны пропасть пошлости, с другой — шаблон, штамп. Неверных путей много, верен только один.
Он приказал к назначенному часу взрыва эвакуировать жителей всех домов в безопасное место не потому, что он сомневался в успехе операции,      а потому, что это требовалось по инструкции проведения взрывных работ. Местное радио маленького городка, где происходило такое редкое событие, объявило о предстоящей работе и предупредило население о правилах поведения в период работ. За некоторое время до взрыва все остановилось в нетерпеливом ожидании. Люди не задумывались ни о правомерности проведения этого мероприятия, ни о его моральном значении, считая указание сверху продуманным и целесообразным. Народ лишь досадовал на злополучную колокольню, доставляющую много хлопот и неудобств в связи с эвакуацией из квартир и тревогой за сохранность их имущества. Иные с нетерпением и любопытством ожидали редкого зрелища. Стояла тихая, безмятежная погода, какая бывает только в бабье лето средней полосы России.
Взрыв был назначен на восемь ноль–ноль. Красные треугольные флажки, прикрепленные к шнуру, ограждали опасную зону, предупреждая о грозной опасности всякого, кто пересечет обозначенную ими границу. Люди, стоявшие вдали, на безопасном расстоянии небольшими группами и в одиночку,   в безмолвии ожидали объявленного мгновения. И, действительно, точно в назначенное время раздался глухой утробный грохот в тиши просыпающегося дня, затем последовала серия зловещих, шуршавших по–змеиному звуков. Все увидели, что колокольня, подобно великану, осела и превратилась в пирамиду, как бы специально сооруженную людьми. Ни один кирпич не отлетел      в сторону за пределы огражденной зоны.
Коллеги и начальство жали Минскому руки, поздравляли его с успехом. Народ ликовал. Люди, наблюдавшие за взрывом, выражали свое удовлетворение аплодисментами и громкими криками “ура”, как это бывает на стадионе после мастерски забитой шайбы.
Все эти события, хранящиеся в памяти Минского, промелькнули в одно мгновение. Судьба Минского (как считали его коллеги, да и он сам) складывалась удачно: продвижение по службе, связанное с этим взрывом, заботливая жена, двое детей — две дочери.
Главное для него — работа, которой он отдавал себя с увлеченностью          и вдохновением. Он был одним из создателей нового вида оружия, его испытателем, убежденным в большой значимости этой работы для него, для всей страны. Только полное погружение в идею разумом и сердцем может дать результат. И этот результат был. Он по своему опыту знал, что только вдохновение порождало волнующее состояние творчества, не знающее усталости. Были и неудачи, но, в конечном счете, они тоже служили правильному выбору решений. Минский жил этим, и радость от успехов он переносил домой, отчего его семейная атмосфера была легка и безоблачна. Он был переведен  с повышением на другое место работы. С этой новой работой был связан второй взрыв, оставивший  в памяти неизгладимый след на всю жизнь.
Минский посмотрел на часы. Более часа в пути. Приказал водителю остановиться. Объявил команде отдых на десять минут, чтобы размяться и покурить. Углубился в лес, где был полумрак, а воздух влажен и настоян на хвое, и мягкий мох пах морошкой и грибами. Через десять минут водитель просигналил, все вошли в автобус, уселись на те же места поудобнее, приготовившись к утомительной и однообразной тряске.
Прерванная остановкой мысль продолжала  наматываться, подобно нити, на клубок воспоминаний, становившийся все больше.
Тот злополучный взрыв произошел в начале семидесятых годов. Аварийный взрыв заправленной топливом ракеты явился редчайшим случаем      и был, пожалуй, единственным по своим печальным последствиям. Авария унесла более сотни жизней солдат и офицеров. Минский неоднократно ходил к братской могиле с обелиском в ее центре. С фотографий, установленных по кругу могилы, погибшие смотрели на живых, приходящих почтить их память, бодро и жизнерадостно, не предчувствуя скорой своей гибели.
Минский искал обобщения и связи между событиями, происшедшими    в его жизни. Он считал, что все последующие события являются следствием предыдущих, по крайней мере, не противоречащие им. Жизнь каждого человека подобна росту кристаллов, имеющих единую структуру. Можно разгадать эту структуру, и таким образом предугадать судьбу. Случайные внешние обстоятельства пытаются исказить эту структуру, но она упорно и настойчиво сохраняет свою природу.
Второй час движения в автобусе по неровной однообразной дороге — и Минского стало укачивать. Его охватило то состояние между сном и бодрствованием, когда невесомые мысли свободно летают по годам, начиная с первых лет его службы до настоящего мгновения.
Все три взрыва объединятся потом в триаду — смысловую цепь событий. Первый “удачный” взрыв колокольни, породивший тщеславие молодого специалиста, определил и утвердил его, породил гордость и уверенность в своей силе.  И, действительно, на этом пути он рос, набирался опыта, и вместе с этим прибавлялись звездочки на его погонах, подтверждающие правильность выбранного им пути. Награды появлялись не только на плечах, но и на груди.
Вот метнулся в небо второй взрыв. Сквозь забытье, как будто во сне, он четко увидел огонь и черные клубы дыма, почувствовал жар раскаленного воздуха, несущего смерть, и взгляды с фотографий на братской могиле, как укор.
Взрыв был предупреждением, однако, все восприняли его как случайность          и временную неудачу на пути к победе разума.
И вот теперь третий взрыв. Он разрушит детище, созданное ранее ценою его вдохновения, ценою его благополучной жизни и жизни тех, кто лежит     в той братской могиле.
Минский входил в сонное оцепенение, его тело расслабилось, а мысль напряженным пульсом фантастически билась, переоценивая ценности прошлого. Все было так сложно и неоднозначно. Ему было то жаль себя за собственные заблуждения, то вдруг чувство гордости охватывало его, ибо он был на передовой, и его труд был достойно оценен, то он осознавал, что был просто жертвой и заложником истории, то чувство раскаяния щемило его сердце. Он вспомнил слова одного из героев Достоевского, что самое большое счастье — это самопожертвование, ибо жертвующий отдает, и чем больше он жертвует, тем большее получит впоследствии вознаграждение.
Эти суждения мелькали калейдоскопом в полусонном сознании Минского. Он понимал и историческую нелепость событий в целом, и разумность последнего решения о необходимости взрыва. Этот взрыв — молчаливое признание ошибок прошлого или проявление заботы о будущем?
Между тем автобус с трудом пробивался по лесной дороге, размытой временем и дождями и вез людей, руками которых свершится суд над прошлым и откроет новую, не известную страницу в истории и судьбах людей.