Эпидемия

Когда закончились новости, и началось ток-шоу, Галя собрала грязные тарелки и ушла на кухню. Осторожно, по-воровски оглянулась на комнату – но муж был слишком увлечен тем, что показывали по телевизору, чтобы следить за ней. Галя быстро плеснула в кружку коньяка, выпила налитое на одном долгом дыхании и ловко закусила яблоком.

- Так, его, козла! Мочи, мочи его! – прокричал муж из комнаты.  – Не спи! Наподдай ему хорошенько!

Галя закрыла глаза и прислонилась к двери.  Горячая волна опустилась вниз, до самых глубин души и желудка, – а потом поднялась вверх, мягко ударила в голову. На этом все волшебство и закончилось. Понимая, что непонятная тревога не ушла и вряд ли уйдет, Галя открыла воду и начала мыть посуду, надеясь, что хотя бы привычная работа ее отвлечет.

То, что Тоня заразилась, Галя поняла еще в понедельник. Это было похоже на озарение. Многие, конечно, потом говорили, прикрывая глаза, придавая себе загадочный и значительный вид, что уже давно заметили предвестия нездоровья, отследили признаки болезни. Но Галя знала, что была первой.

В тот понедельник на обеденный перерыв в кафетерий с девчонками она не пошла. А потому стояла у большого окна и жевала свой тормозок, когда увидела, как во внутренний дворик вышла Тоня. Галя не сразу поняла, что та делает, а когда до нее  дошло, то кусок мяса так и застрял в горле: Тоня прикрепила к ветви яблони самодельную кормушку из пустого тетрапака и насыпала в нее семечек.

Когда Тоня вернулась в кабинет, Галя, давясь от смеха, спросила:

- Это что еще за перфоманс, бессмысленный и беспощадный? Кого-то троллишь?

Странно смурная, почти подавленная, Тоня в ответ посмотрела на нее как-то грустно и значительно и криво улыбнулась:

- Знаешь, мне сегодня ночью мама снилась. Да и по дороге на работу вспомнилось вдруг, как мы с ней такие кормушки мастерили и вокруг дома развешивали. Какие птицы к нам тогда только не слетались – и воробьи, и синицы, и сойки, и поползни, и даже дятлы! Ты понимаешь, о чем я?

Галя почувствовала удивление, отвращение, смешанные с ужасом, но ничего ответить не успела: друг за другом в комнату вошли уходившие обедать сотрудницы, и разговор тут же переключился на другие, общие темы. До конца дня Тоня больше не чудила, и Галя как-то призабыла о случившемся.

А во вторник, с самого утра, все понеслось по накатанной.

Таня, пришедшая на планерку первой, чтобы успеть занять места поближе к председателю, стала свидетельницей того, как Тоня поливает в актовом зале цветы. Таня тогда божилась, что подумала, будто Тоня поливает их бензином или каким-нибудь специальным удобрением. И только когда в конце планерки с цветами так ничего и не сделалось, Таня начала беспокоиться.

В конце рабочего дня Валя поймала Тоню, когда та плакала в общественном туалете. Поначалу Валя думала пройти мимо – на работе бывает всякое, но потом любопытство победило.

-  Че, шеф обидел? – с деланным равнодушием спросила она.

Заплаканная Тоня, с потекшей косметикой, опухшим лицом и мокрым рукавом, отрицательно покачала головой. Валя обрадовалась – значит, интуиция ее не подвела.

Как подбираться к агрессивной  тихоне-одиночке Валя не знала, поэтому решила идти напролом:

- Не расскажешь? Может, чем помогу.

И удача улыбнулась ей во второй раз. Тоня тонко всхлипнула и начала сбивчиво рассказывать, как только что увидела в окно, что трое мальчишек мучают кота. Но пока она оделась, пока выбежала на улицу – мальчишек уже и след простыл.

- Я понимаю, - опять начала рыдать Тоня, - что не могу ему помочь ничем, но и справиться с собой не могу! Как подумаю, что он там, один, со своими мучителями, что ему больно и страшно, что его будущее – пережить ад и умереть,  ничего не могу сделать – рыдаю, да и все.

Валя даже не стала делать лицо – просто попятилась и вылетела из коридора пулей, молясь, чтобы Тоня, увлеченная своим горем, не опомнилась и не бросилась за ней.

Первыми эту болезнь обнаружили финны, а потому всех заболевших, вслед  за ними, называли тунами. Инкубационный период заразы длился от двух до пяти дней. Способа передачи болезни ученые не обнаружили, а потому считали, что о какой-то, пока неизвестной науке причине, срабатывал некий самозапускающийся механизм. Зараженный с каждым днем становился все более нервным, ранимым, часто плакал без причины, а потом, когда инфекция достигала пика, шел черными пятнами – и умирал.   Заболевших обычно максимально быстро изолировали от общества, чтобы не пугали и не раздражали здоровых.   

Тунов в их организации не было уже лет пять – как-то обходила их зараза. И вот… вот. Тоня.

В четверг они всем отделом с самого утра пошли к шефу.

- Вы что, не понимаете, что она заразилась? – кричать Катя начала еще с порога. То, что Тоня сидела в приемной, ее не останавливало. – Мы что, по-вашему, должны на это смотреть?

- Что я могу сделать? – оправдывался Игорь Иванович.

 - Вызывайте полицию, пусть ее забирают! – орала Юля.

- Это долгий процесс, - поправил очки шеф. - Я не могу вот так все бросить и названивать полицейским! Они живых страшно не хотят забирать: в тюрьму их не посадишь, в больницу не примут, а карантинные лагеря переполнены!

Дверь открылась, в кабинет вошла секретарша:

- У этой пятна на щеке проявились, не буду я там сидеть! Я не за это деньги получаю!

-Ладно! – поднял руки, сдаваясь, шеф. – Я все решу. Идите работать.

Когда они выходили из кабинета, Тоня сидела на стуле у шкафа, низко опустив голову.  На ее щеке и шее четко выделялись черные пятна.   

Они так и не узнали, вызвал ли шеф полицию или Тоня ушла сама. Перед перерывом она вернулась в свой отдел, собрала вещи, окинула комнату взглядом – все сидели, опустив глаза, сделав вид, что  заняты работой. Галя тоже сидела, низко склонившись над планшетом. Взгляд Тони скользнул по ней, обжигая, то она сделала вид, что не замечает этого – хотя внутри все пылало и осыпалось пеплом.   

В пятницу Тоня уже не пришла на работу.   Весь день Галя внутренне содрогалась, пока слышала телефонный звонок – ей все казалось, что сейчас позвонят и скажут, что Тоня мертва, пригласят на похороны – хотя она и знала, что тела инфицированных попросту сжигают в чумных ямах.  А потом, уже по дороге домой, в голову полезли всякие гадостные мысли – что надо было утешить Тоню, обнять, сказать добрые слова, найти их, придумать, выдавить из себя. Потому что умирать страшно – а умирать вот таким, проклятым, брошенным, инфицированным, страшнее во много раз.

Избавиться от странных мыслей и горьких чувств  не помогли ни сытный ужин, ни коньяк, ни рутинная работа. Что-то грызло, давило, жгло изнутри. Жалость, сожаление, чувство вины шевелились в сердце, поднимали голову. Галя надеялась, что хоть сон ее успокоит. Хотя уже и не верила в это.

О том, что она заразилась, Галя даже не подумала.