Громкий выход на пенсию

     Прохладное раннее утро закончилось незаметным дождиком, следы которого вмиг скрыли солнечные лучи начинающегося знойного дня. Вёдро, уже неделю изнуряющее всё вокруг, и в этот день не позволяло кому-нибудь выйти из прохладных рубленых домов без большой на то нужды. Даже деревенская скотина, легко бежавшая на утренние травяные поляны, уже лежала в потаённых от зноя местах и больше не желала нагуливать молоко хозяевам. Ни дела, ни работы в эту пору, ни сидеть, ни лежать – ничего не приносит облегчения, всё выматывает и раздражает крещёный народ и лишь нехристи упираются и то не все…

     – Чего это они делают? – удивлённо толи спросила, толи просто сказала жена, наблюдая в окно, как три мужика, поделив на участки местность возле конторы лесопункта, каждый на своём основательно трудился, подымая тучи придорожной пыли. – Чего-то ищут.
     – Какие мужики? – вяло отреагировал муж.
     – Железный с Петровичем…
     – Раз Железный с Петровичем, то гармонь ищут, потеряли, – не выходя из прохладного места, констатировал муж.
     – Да какую гармонь?! Если они как курицы землю ногами роют, порхаются в песку, каждую ямку осматривают, под каждый камень заглядывают…
     – Странно. Какой-то сбой с ними произошёл, выпили, наверно, не то. Но говорю тебе: гармонь ищут, – настаивал на своём муж, не покидая лежбища.
     У них вчера в банкетном зале торжество было. Кстати, мы с тобой тоже были приглашены, – и, видя изумление жены, ещё раз подтвердил, – «кстати» были приглашены. Я вчера-сь вечером с дровами в сарае возился и наблюдал их процессию. Впереди Железный с гармонью вышагивает, в шаге от него Петрович с коробкой спиртного не отстаёт, а сзади Славка-Снайпер с остальным провиантом поспевает.
У них ведь на днях баня с постерушками была, у Славика-то с Петровичем, с моста в реку прыгнули, не раздеваясь, прямо в одеждах, думали, что грязь отмокнет да пот отмоется, а чуть не утонули. Говорят, что одежда их прямо вниз на дно как потянула, пришлось от неё освобождаться прямо под водой. Вынырнули уже метрах в ста пятидесяти от моста, вота под Обозом, всё одежду никак снять не могли. Чем в воде дышали не понятно, только на берег вышли, в чём мать родила, посидели, отдышались на берегу и по домам, каждый к себе, даже прикрывать своё срамьё не стали, так огузьем и трясли по деревне. Крепко испугались.
     А вчера чинно так выхаживают в белых рубашках с галстуками и чёрных костюмах, нога в ногу друг за дружкой, не иначе, думаю, как опять свататься пошли…
     – Да откуда у них белые рубахи-то с галстуками взялись, да ещё и чёрные костюмы, не смеши меня, вот в чём теперь, в том и вчера были – перебила жена.
     – А я тебе и говорю, что если бы у них были белые рубахи да галстуки, то точно бы их одели: пешая церемония будьте нате была, так на лимузинах не ездят, как они строевым вышагивали. Степенно, нога в ногу, след в след, как на параде, в колонну по одному – глаз не оторвать. «К кому, – спрашиваю – лыжи навострили?!» А они даже ухом не повели, не разговаривают со мной, брезгавуют.
     Так Шашлаков Сергей Павлович говорил: «Брезгавают».
     Сергей Павлович у себя в лесной избушке у реки когда жил – всех привечал. Плывёшь к верху на лодке мимо избы, нет, думаешь, надо приворотить, проведать, а он и рад: «Заходите, сынки, заходите! Не побрезгавали». Расспросит новостей, надо – баньку вытопит, своим самогончиком угостит, ты и не заметишь, как уже утро следующего, а, может, и заследующего дня наступает. В горле сухо, скорее к реке напиться, полреки выпил, не отрываясь, напился и снова в ауте – вот какой самогон гнал. Некоторые рыбаки неделями так отмокали. Конечно, у него самогон натуральный, из таёжных ягод, без красителей и добавок, ягоды сами медведи носят. Не буду рассказывать как носят, ты бы после этого и пить не стала. С такими помощниками до ста градусов крепость поднять можно, а если принесут спелой малины, то и все двести получалось выгнать, – так Сергей Павлович говорил. Ему ведь сто лет в обед, мхом уже покрылся, а в деревню не ехал, к тайге, говорит, привык, к волкам и медведям. Авторитетом у них был. Так естественно, авторитет, если медведи в прислугах ходили, а они как никак, а хозяева тайги. Вон Путин на медведе скакал, а тут медведи в прислугах! совсем другой размах, другие перспективы! может быть, Сергея Павловича в президенты надо было выдвинуть? пусть бы Русью порулил. Радовался, когда к нему ко времени стирки приезжали. Ты подплываешь, а у него как раз замоченное бельё за несколько дней отошло от грязи. Пока то сё, рыбка, грибочки, самогон, и у него как раз всё готово уже. Скажет: «Ну-ко, сынок, съезди-ко до того вон порога и обратно, посмотрю, как ты с лодкой и мотором справляешься?! Только быстро-то не гони, плавненько всё делай». Попрёшь показывать пируэты по порогам, что, мол, можешь ещё столько же выпить и хоть бы хны, похрен мороз. Причалишь, а он из-под кормы простыни, пододеяльники, полотенца достаёт уже готовые к употреблению, одним словом, стиральная машинка-автомат, да и только. Один раз, правда, осечка вышла, просчитался с лошадиными силами. Раньше всё на «Ветерках» да на «Ветерках» ездили, а тут Игорь Макунин «Вихрь» приобрёл. На «Ветерках» восемь да двенадцать лошадей, а тут сразу за двадцать. Игорь, когда пристал, то ошмётки от простыней, как свадебная фата, на полреки распустились, весь комплект на лоскуты разорвало. «Ничего, говорит, сынки, не расстраивайтесь, всё в дело пустим, на тряпки пригодится». Вот так.
     А тут брезгавуют меня, сволота. Конечно, у них водки целая коробка и закуски ворох, чего со мной разговаривать?! Можно и мимо пройти, можно и не замечать. Вот когда голяк и трубы кипят, тогда: «Пох-ме-ли!», и жалобно так смотрят, того и гляди помрут прямо на твоих глазах, если не дашь, Петрович тот взаправду помирает и так у него естественно получается помирать, как будто обескровливает: бледнеет, круги под глазами, щёки ввалились, слюни текут, ноги подкашиваются, где стоит там и падает, в грязь так в грязь, в лужу так в лужу – вот в ком настоящий актёр-то умер. А теперь чего? богатые и обеспеченные, можно и на хрен послать. Ну, думаю, кобельё сучье! завтра и не подходите, удавлю, а Петровича, если «умрёт», то вмиг закопаю, перестанет играть обескровленного неволей, а театральный занавес не подымается, кругом могильная темнота. До чего ж они меня разозлили! Ну, раз не разговаривают, значит, опять Петровича к жёнке, Надьке, повели – свататься. Он когда с Надькой идёт по улице, то также никого кроме Надьки не зрит, никого не замечает, ни на кого не реагирует – все ему по хрен, одну только Надьку знает и видит, в глаза ей заглядывает, в рот смотрит, за ручку держит – одним словом, любовь у них… Не у каждых молодожёнов экое бывает, а тут каждый раз заново.
     Ладно, думаю, хрен с вами, завтра всё и без вас расскажут, кто с кем и почему, и как, да в таких красках по деревне будет разнесено, что лучше бы мне сами сказали, я бы, может быть, и поверил. А тут уж, извините, что донесут, то и передавать будем – в своей трактовке, естественно. А я ещё такого напридумываю, что век не отмоются…
     Вдруг, и пяти минут не прошло, бежит Железный, кольчугой бренчит: «Дай два полена!» У меня глаза на лоб как прыгнут, чуть кепку на землю не спихнули, ни хрена себе заявочки – «дай». Только что меня по полу волочил-размазывал своей дружной компанией компаньонов; можно сказать, послал по матери, а тут сразу «дай!» без всяких объяснений и намёков на реверансы. Ладно, думаю, хрен с тобой, не буду международные отношения портить и ситуацию с ядерной державой нагнетать. Ведь Железного не переделать, его лишь перековать можно. Он с моста только вниз головой прыгает, все солдатиком, а он вверх тормашками летает. Один раз эдак прыгнул – по плечи голова в песок ушла, убился, одни ноги из воды торчат. Думали всё, капец Железному настал, сломался. Нефига! достали, отряхнули: только шея погнута. Думаешь, прыгать перестал или ногами вниз? Хренушки, всё также по-своему прыгает: только пьяным, только вниз головой и только, где мелко и недалеко от берега, чтобы не плыть, а сразу встать и на берег идти. Короче, говорю ему: «Бери, какие надо полена, но только два; много вас таких без дров шляется в белых рубахах с галстуками…»
     – Не, мне только два и надо, небольших. Этих вот, этих, – засуетился Железный, шустро вынимая из середины поленницы два приглянувшихся полена. – У меня первая пенсия сегодня пришла, первач, решили отмечать, обмыть, так сказать, новый статус пенсионера. Тебя, кстати, тоже приглашаю…
     – Приглашаешь?! Ты же знаешь, я без любимой жены даже на улицу не выхожу, а тут один и сразу на пенсионное торжество…
     – Кстати, и твою любимую жену тоже приглашаю, – встрепенулся Железный.

     – А ты чего вчера про приглашение ничего не сказал, не передал. А я бы, кстати, и сходила, – перебила очередную байку мужа жена.
     – Я знаю, что ты бы, кстати, и пошла, поэтому «кстати» и не передал.
     Оба засмеялись от неожиданной шутки, и муж продолжил.

     Спрашиваю Железного:
     – А поленья-то тебе зачем? Столы ровнять? Не по фэн-шую что ли стоят?!
     Как в воду глядел, точно, для стола поленья понадобились. Оказывается, он своё скромное пенсионное торжество в банкетном зале организовал, а стола нет…
     – Откуда деньги у людей на банкеты? – вскликнула жена.
     – Действительно, откуда? Говорю тебе, Железный пенсию получил, у него ведь большая пенсия, он же всю жизнь в лесу на Севере проработал, по пояс в снегу брёвна вместо трактора таскал, да и начальником был. Думаю, тысяч пятнадцать должна быть. Вот мы с тобой, когда на пенсию скоро выйдем, тоже заживём! тоже банкетный зал снимем, целую неделю всех поить будем, не меньше. Пить будем, гулять будем, всю пенсию пропьём без остатка.
     Кстати, ты знаешь, где у них нынче банкетный зал?
     – У кого? – не поняла жена.
     – У кого, – передразнил муж. – У молодёжи! Железный ведь себя молодым считает, как Ленин, вечно молодой и не тлеющий, всё время с молодёжью на берегу: воспитывает её, холит и лелеет, как завещал Великий Ленин, как учит Коммунистическая партия; Советского Союза, разумеется. А сейчас у него и статус молодого пенсионера подтверждённый – удостоверением с фотокарточкой и печатью, официально молодым стал. У них, у молодых, теперь банкетный зал вота, – указал рукой муж за окно, махнув в сторону злачного места, – возле конторы в дровянике. Ворота в дровяник как бы на ключ закрыты от посторонних лиц, чтобы никто не проник и ничего там не взял, типа, под замком, а в задней стенке проём, трёх досок не хватает: так что заходите, люди добрые! – берите, что хотите! и не стесняйтесь, всем достанется, всем хватит. Так что теперь у них два зала для торжеств. Раньше один был: «Летняя веранда» на перевёрнутой алюминиевой лодке – это когда тепло и солнечно; а теперь ещё и «Зимний банкетный зал» – когда дождь или другая какая непогодь с аномалиями – в дровяном сарае с заднего хода. И просто так к ним туда не попадёшь, попасть к ним можно или по именным приглашениям, или по условному стуку, или по кодовому слову. Вчера пароль у них был – «кстати». А как они вскладчину употребляют, это надо только видеть, словами не передать.
     Садятся вкруг на корточки, как чурки в Азии, выбирают грамотного разводящего, который умеет высчитывать, сколько бульков на каждого, сдававшего деньги, выходит, и начинают разливать по стаканам, если есть стаканы, или, если стакана нет, сколько глотков из горла каждому приходится, и пьют. Говорят, что борматуху только из горлышка пьют, даже если и стаканы есть, потому что вкусней пьётся. Закуска скромная, вегетарианская, закусывают, обычно, папиросой, в лучшие времена – сигаретой, как Чингачгук трубку мира, раскуривают и по кругу пускают – количество затяжек тоже просчитано и строго лимитировано, не дай бог, кому на полмгновения дольше её в зубах задержать, сразу на бульк меньше спиртного достанется, а то и целый круг раздачи пропустишь. Всё строго, как в тюрьме, штрафные санкции, не забалуешь.
     А в дровянике дров уже давно нет, даже на стол нет, всё спалили. Каждый вечер у молодёжи на берегу пионерский костёр всю ночь горит, пламенный костёр до неба, чтобы всю деревню освещал, чтобы Красная, действительно, красная была. Ночью встанешь по малой нужде и света включать не надо, итак светло. Все дрова в округе на эти костры стаскали, и попробуй чего-нибудь скажи им, вмиг успокоят: ни милиции, ни коменданта, ни какой другой советской власти на сто вёрст нет. Танцев и тех нет, на худой конец. Куда молодёжи деваться? Водку жрать? Уж лучше пусть костры жгут…
     У нас вот раньше танцы каждый день кроме понедельника до упада без ограничений. Свет в десять часов вечера выключат с целью экономии солярки, а клуб не закрывают – Мис на баяне «Песенку велосипедиста» до утра фигачит без устали, Колька-Лётчик на подхвате с «Один раз в год сады цветут...». Да и сам Железный ведь хорошо на танцах играл. И танцы бесплатные были. А теперь?! За деньги, раз в неделю и то по праздникам, да ещё если Петрович напьётся – повеселит. Вот и все развлечения. Чего молодёжи вечерами делать, не спать же молодость по домам, вот и жгут костры – греются, байки травят. Юрка Ковальский тот ближе всех к клубу живёт, так дрова даже не прячет: бесполезно, говорит, спрячешь или закроешь под замок, всё равно найдут, унесут, ещё и гадость какую-нибудь устроят, забор сжигать начнут – уж пусть лучше так берут, дешевле выйдет…
     В нашу пору даже по понедельникам клуб для танцев открывали, с завклубом – Лизой Осой – всегда можно было договориться, чтобы она в свой выходной открыла. А если и не откроет, так мы все на мотоциклы: джинь – и к девкам в Коду на танцы; там клуб вовсе не закрывался, всегда дверь нараспашку; ночью по бездорожью, двенадцать вёрст по тайге, объездными путями, туда и обратно и ничего – романтика. Ещё с местными подерёшься, уж если совсем скучно станет, и домой на сенокос. А если сломался мотоцикл или застрял, всё, хана тебе, комарьё враз загрызает. Помню один раз мы с Рёнькой на мазе в Коду на танцы ездили, человек пятнадцать в двуместную кабину к нему забилось, а он ещё тот ездок, только похохатывает да скорости добавляет. Мы как килька в селёдке, не вздохнуть, баян ещё зачем-то взяли, дорога затряхивает, а он гонит под сотню, а как на лежнёвку выскочил, так стрелка спидометра вообще за шторку ушла и до самой Коды не показывалась, он все непроезжаемые мостики в одно бревно на раз пролетал, был бы трезвый, точно бы в кювете где-нибудь «танцевали» с комарами, и никаких девок из Коды не надо было бы… Короче, вот где страх божий, американские горки – это так, пародия на страх…
     И тут в дверь неожиданно постучали: дун! дун! дун! Не тук-тук, а дун! дун! дун! – уверенно и нагло. И, не дождавшись разрешения войти, на пороге выстроился ряд помятых молодцов «атлетического телосложения» в грязнущих сапогах, в дом ввалились всё те же три молодца из мультяшного ларца: Железный, Петрович и примкнувший к ним Славка-Снайпер.
     – Выйди-ко на минутку, – обратились они к мужу.
     – Че-е-го?! – оторопел тот от их наглости, и сходу заявил – не брал я вашу гармонь…
     – А ты откуда знаешь про гармонь? – не меньше оторопели «гости» от услышанного.
     – Знаю! Не знаю откуда, но знаю. Вчерашний день всё ищете?! Так было хорошо, что сегодня не в моготу? весь мозг вынесло?! Нечего было водку покупать, пили бы как обычно, к чему приучены. А то организм от такой стерильности обалдел: всё бомбики да бомбики, гадость да гадость, а тут заводская водка с заводской этикеткой полилась во внутрь, да ещё и под разные закуски и разносолы. Какой организм такое вынести сможет? Ведь ко всему надо постепенно привыкать, а к хорошему – особенно: с передышками, с придыханием и паузами. А вы всё сразу и целиком. Вот в кур и превратились, у вас обратная эволюция пошла, регресс наступил: гребёте своими лапами землю, всю утолуку перепахали, пыли подняли, аж солнца не видно, а где гармонь свою закопали и не помните. Вон она в песок зарыта возле реки, как раз напротив конторы. Я с вами не был, а знаю, где что лежит. А вы, чтобы домой её не нести, русский народный музыкальный инструмент (!) в речной песок зарыли, – совсем с ума сошли. Не будет она вам сумасшедшим больше играть…
     Подходит жена:
     – А вы чего там в песку как куры порхались?
     – Да мы гармонь где-то потеряли, найти не можем.
     – А без гармони-то что ли никак? Жара такая на улице.
     – Да как без гармони, коль душа попеть просит, да и девочки на огонёк обещались зайти, на танцы, потанцевать…
     – На танцы, в сарае?!
     – Почему в сарае? в банкетном зале…
     – Ну, раз в банкетном зале, то без гармони точно нельзя, идите, ищите…
     – А, кстати, мы вас с мужем на танцы тоже приглашаем…

     Солнце калило своим неистовым жаром, выжигая лучами всё живое и раскаляя речной песок; безветренный зной обжигал и не позволял дышать полной грудью, но три фигуры, сопротивляясь натиску этой аномалии, поделив на участки пространство возле конторы, как куры в грядке, подымали до неба пыль и копошились каждый на своём, усердно выгребая ногами всякий, совсем не похожий на гармонь мусор. Муж с женой ещё с большим интересом наблюдали за этим из окна, и муж всякий раз вскрикивал в открытое окно: «Не там порхаетесь! Ближе к реке надо! – и, видя, что его не слышат, восклицал в сердцах. – Вот придурки, сказал же им, где зарыта, мозг что ли уже вовсё куриным стал! Точно, обратная эволюция пошла, надо идти им бомбиков что ли купить, ведь вместо ног, того и гляди, куриные лапки отрастут…»

     Так или вовсе не так было, с теми или с этими, могло быть и так, и по-другому, и совсем не в том месте, но…

     01.03.2018. 1630 … 1740
     Рейс АК «Nordwind Airlines» СПб.-КМВ