Жизнь Мордехая Гебиртига - Сара Розен. 2

                ЖИЗНЬ МОРДЕХАЯ ГЕБИРТИГА.

                Сара Розен.


ЖЕЛАНИЕ СОЗДАТЬ ЛУЧШИЙ МИР

В 1905 году в дополнение к издаваемому А. Рейзеном Dos Yiddishe Vort («Еврейское слово») в Кракове появились ещё две идишские газеты с социалистическими взглядами: Arbeyter Tseytung («Рабочая газета») и Sozial Demokrat («Социал-демократ»). И в декабре 1905 года в «Социал-демократе» было опубликовано первое стихотворение Гебиртига «Всеобщая забастовка». Стихотворение касается права рабочих на забастовку. Эта идея была одной из самых серьёзных проблем, стоявших перед Социалистической партией, и воображаемая забастовка, изображённая в стихотворении, должна была объединить и освободить всех рабочих.
Хотя стихотворение и написано на идише, но в нём нет ничего особенно еврейского. Видение человеческого братства, проповедуемое Социалистической партией, повлияло на авторскую манеру, и поэтому Гебиртиг не отделял себя от преследуемых людей. Поэт стал членом Польской социалистической партии (ППС) уже в раннем возрасте, а затем присоединился к Еврейской социалистической партии («Бунд» [1]). Он считал себя частью всемирного пролетариата, и желал облегчить страдания угнетённых масс. Он считал, что международный капитализм является врагом всего человечества, и «Всеобщая забастовка» выражает решительное осуждение эксплуатации рабочих капиталистами и изображает ожидание грядущих перемен к лучшему.
В 1881 году польский поэт Червенски опубликовал стихотворение «Красное знамя». В нём он описывал тяжёлое положение порабощённых людей труда и их надежду на лучшее будущее. Гебиртиг, очевидно, был впечатлён и тронут идеями, которые выражало это очень популярное стихотворение. Тем не менее, хотя он тоже начал свою деятельность как представитель угнетённых масс, но в конечном итоге превратился в одного из самых проницательных наблюдателей, а затем и в мастера изображения еврейской жизни в Польше и, таким образом, стал  трубадуром своего народа.
Как уже отмечалось, в записных книжках из архива «Морешет» в Гиват-Хавиве содержится много песен и стихов, которые по-новому освещают молодость поэта. Мы можем чуть ли не воочию увидеть, как ученик бедного плотника превращается в молодого горожанина, вращающегося в среде интеллектуалов и художников, а затем выступающего на еврейской сцене.
Гебиртиг отправился в хедер в пяти-шестилетнем возрасте. Когда ему исполнилось десять, он поступил в государственную школу, где в соответствии с австрийским законодательством проучился четыре года. В четырнадцать лет он начал осваивать профессию столяра. Молодые ремесленники работали так же долго, как и взрослые работники, и именно в течение этих трёх лет обучения, требуемых гильдией плотников, молодой Мордехай был захвачен социалистической идеологией, сменившей надежду на приход Мессии, которую мальчик исповедовал в хедере. Большинство людей, совместно с которыми он трудился, принадлежали к движению социалистов, и, поскольку воздействие этих идей на Гебиртига продолжалось, чувствительную душу молодого поэта поглотили мечты и надежды на устройство лучшего мира. Они нашли своё выражение в его трудах, чудом сохранившихся в простых разлинованных блокнотах, что нынче хранятся в архиве «Морешет». Взять хотя бы юмористическое стихотворение «Oyf Frisher Luff» («На свежем воздухе»), в котором горожанин, пытающийся избежать вредного влияния города, обнаруживает, что жизнь в деревне – совсем не тот рай, который он себе представлял.
В другом стихотворении, «Urloyb» («Отпуск»), содержится оттенок горечи, когда работник просит хоть немного времени для отдыха, а ему категорически отказывают, потому что он недавно отсутствовал в течение семи дней, сидя шиву [2]. Для слова «шива» нет никакого объяснения; по-видимому, Гебиртиг считал, что его читатели всегда будут исключительно людьми, говорящими на идиш. Так что, обращаясь к ним, он не видел причин объяснять обычай траура в течение семи дней после смерти близкого члена семьи.
Если судить по содержанию «Mayne Lider», Гебиртиг кажется вечным идеалистом, живущим в мире любви и надежды. Однако ряд песен в коллекции «Морешет» характеризуется пессимистическим, чуть ли не трагическим настроением. Эти стихи по-другому высвечивают творчество Гебиртига, ибо предыдущие публикации совершенно не соответствуют глубине отчаяния, пронизывающей такие произведения, как «Mayn Fayfele» («Моя маленькая флейта»), «Tsu Dayn Geburtstog» («К твоему дню рождения») или «Tsvey Velten» («Два мира»).
В «Моей маленькой флейте» эта верная флейта становится символом невыносимой боли, выразительницей горького страдания. Мелодическое стихотворение заканчивается сообщением Богу о печали, наполняющей Его мир, мир скорби, слёз и горечи. Точно так же «К твоему дню рождения» выражает уверенность в том, что, если бы можно было узнать свою судьбу в день своего рождения, лучше было бы вернуться, чтобы ничего не случилось. «Два мира» полностью отрицают надежду, так как ни на земле, ни на небесах людей не ожидает ничего хорошего.
Хотя эти пессимистические стихи не адресованы никому конкретному, но они дают ясную картину разочарования поэта перенесёнными тяжёлыми испытаниями. Будучи гордым, он смог выразить своё несчастье художественными способами, и редко говорил об этом просто так.
Некоторые из его ранее неопубликованных стихов чрезвычайно трогательны, и в то же время преисполнены тревоги. Стихи, подобные «Mayn Harts is Ful mit Shrek» («Страх в моём сердце»), «А Heyse Trer» («Горячая слеза») и «Es Fait Shoyn Tsu Di Nacht» («Скоро наступит ночь» [3] ), выражают ввергающую в уныние тягу к смерти, страх перед вечной тьмой и ощущение тщетности всей жизни.
С одной стороны, у нас есть оптимист-Гебиртиг, а с другой –  Гебиртиг, который пишет с болезненным чувством обречённости. Эти две противоположности являются ещё одним доказательством его таланта. Счастлив он или грустит, хвалит жизнь или осуждает её, но всегда ему удаётся передать ощущение, что те люди и места, о которых он пишет, очень много значат для него. Любящая мать, скверный ребе, маленький старый дом, бездомный Авремл, сбившийся с прямой дорожки – все они были одинаково важны для того, чтобы их запомнили. Что касается печали и отчаяния, которые кажутся труднообъяснимыми, можно предположить, что автор стал свидетелем множества жизненных трагедий, понес убытки и испытал разочарование. Мы знаем, что Гебиртиг потерял дочь, маленькую Рейзеле, в 1915 году, а также страдал стенокардией, постоянными сердечными болями. На его долю выпал свой печальный груз, но надо сказать, что Гебиртиг держал себя с достоинством на протяжении всей своей жизни. В конце концов, врождённая сила духа помогла ему преодолеть депрессию. И в этом собрании мрачных стихотворений уже есть признаки выздоровления, особенно в «Genug Gevaynt» («Довольно плакать»), которое воспевает возвращение поэта к оптимизму [4].

ХУДОЖНИК КАК СОЛДАТ ИМПЕРАТОРСКОЙ АРМИИ

Убийство летом 1914 года эрцгерцога Фердинанда, наследника австрийского престола, ознаменовало начало Первой мировой войны. Гебиртиг был мобилизован вместе со всеми годными к военной службе мужчинами, которые проживали в странах, управляемых династией Габсбургов. В те годы он был тридцатисемилетним мужем и отцом трёх девочек: Шарлотты (Шифры), родившейся в 1910 году, Евы (Баси), родившейся в 1912 году, и Розы (Рейзеле), родившейся в 1914 году. Рейзеле умерла в 1915 году. Из-за слабого здоровья и вследствие того, что он был семейным человеком, Гебиртига надолго отправили служить в Краковский военный госпиталь.
Оставаясь в городе, который впоследствии стал основным центром снабжения, а также из-за своего положения в госпитале Гебиртиг стал свидетелем множества потрясений, вызванных войной. Число вдов, сирот, беженцев и возвращающихся солдат с медалями на впалой груди неуклонно возрастало, равно как и количество непоправимо искалеченных молодых людей. В глазах Гебиртига их страдания подчёркивали бессмысленность этого международного безумия.
Вдали от своих домов и семей раненые солдаты, если умели, напевали народные песни и различные мелодии, которые напоминали о том, что осталось дома. Гебиртига глубоко впечатляло множество чувств, которые простые люди выражали своим пением, и некоторые из своих мотивов он использовал в своих композициях. Отдавая дань уважения Гебиртигу, Б. Вайнреб пишет в «Leksikon fun Yiddishen Teater»: «Эти песни и мелодии вдохновили Гебиртига до такой степени, что он начал писать идишские стихи на запавшую ему в память музыку».
Именно в это время Гебиртиг отошёл от убеждений молодости – социалистической идеологии. Он понял, что война размыла разногласия между классами и национальностями, и что представители всех слоёв общества приняли участие в трагической драме истории, чьей сценой была Европа. Миллионы пуль, снарядов и гранат были выпущены солдатами, которые едва ли знали, для кого или за что они сражались. Ни у одного из орудий смерти не было имени или вытравленного названия. На фронте и в окопах все были равны. Это, однако, не было социалистическим идеалом равенства, который Гебиртиг рисовал себе в юности. В результате он обратился к своим внутренним переживаниям  и посвятил свою деятельность главным образом созданию стихов и песен о войне и людях, пострадавших от неё.
Стихотворение «Di Ershte Seder Nacht» («Первая ночь седера») описывает печаль семьи, которая в совершенно непраздничной обстановке собирается провести Седер. Отсутствие мобилизованного отца, от которого долгое время нет вестей, превращает традиционно радостное празднование в скорбный ритуал. Вместо песен – слёзы, печаль и отчаяние; дети, естественно, не могут понять, почему стул их отца остается пустым:
           «И место во главе стола
            Никто не занимает.
            Отчаянье и нищета
            Всем домом управляют».
Другое стихотворение, «Dos Letste Vort» («Последнее слово») повествует о молодом солдате, который, будучи сражён пулей, произносит последние слова: «Прощай, любимая моя» до того, как смерть успеет забрать его. Легко представить, что Гебиртиг много раз слышал подобные последние слова от раненых солдат, доставленных в госпиталь.
В дополнение к трагедиям, вызванным гибелью раненых и болезненным отрывом людей, отправляющихся на войну, от своих семей, мы знаем, что Гебиртига глубоко беспокоило и оскорбляло существование спекулянтов на «чёрном рынке», которые добивались преуспеяния за счёт человеческой нищеты. Этот скромный человек, который даже не защищал авторские права на свои собственные песни, не мог ни понять, ни оправдать аморальное пренебрежение к закону, ставшее нормой для стольких людей. Выгоды, полученные беспринципными вымогателями ценой страданий ни в чём не повинных людей символизировали для него непрекращающийся упадок человеческого духа. В саркастической пародии на свою знаменитую песню «Hulyet, Hulyet, Kinderlech» («Веселитесь, дети» [5])  под названием «Hulyet, Hulyet, Vilde Sochrim» («Веселитесь, спекулянты») [6] Гебиртиг презрительно предлагает им взвинчивать цены на хлеб до тех пор, пока, наконец, бедные вообще не смогут ничего купить. Он обвиняет торгашей в смерти других людей и отсутствии заботы о своих собратьях.
Ещё больше этой горечи в стихотворении «A Mabel Shik» («Пошли потоп!»), в котором поэт обращается к Богу, прося о том, чтобы весь мир исчез, как и во время библейского потопа. Он отвергает даже идею ковчега, потому что в нынешнем поколении нет даже Ноя, достойного спасения, не говоря уже о других.
Единственным счастливым событием в этот исключительно грустный период для поэта стало рождение его младшей дочери, Леоноры (Лолы), в 1917 году.


ГЕБИРТИГ СРЕДИ ЕВРЕЙСКИХ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ КРАКОВА

Когда двадцатилетний Нехемия Цукер повстречался с Мордехаем Гебиртигом в 1918 году, поэту уже исполнился сорок один год. Несмотря на различие в возрасте и противоположность политических взглядов, два идеалиста стали друзьями на всю жизнь.
Гебиртиг был «бундистом» - сторонником Еврейской социалистической партии [7]. Хотя он выступал за дальнейшее существование еврейской жизни в Польше, он считал, что идеология социализма должна заменить религию, а идиш – остаться языком масс.
Цукер, напротив, был ярым сионистом и одним из лидеров движения «Поалей Цион» [8]. Он призывал к возвращению евреев на родину в Палестине и объединению их с помощью возрождённого иврита. Даже после того, как Цукер уехал из Польши в Аргентину в 1923 году, они с Гебиртигом переписывались до 1941 года, когда начало войны между Германией и СССР положило конец этой переписке. Помимо своей обширной политической деятельности, Нехемия Цукер увлечённо организовывал «Любительский исполнительский кружок». Эта небольшая труппа стала лабораторией для многообещающих поэтов, музыкантов и драматургов, большинство из которых в конечном итоге погибло от рук немцев.
«Любительский исполнительский кружок» был довольно эксклюзивной группой. Его собрания проходили по субботним вечерам в доме Моше Эрлиха, чья жена была дочерью одного из знаменитых поэтов Вильно, Давида Шимоновича, автора широко известной «Сэфер ѓа-идиллиот» [9]. Одним из его членов был Нахман Мифелев, писатель и гебраист, «литвак» (еврей из Литвы), приехавший в Краков из Скидлы близ Гродно и позже ставший профессором в краковской Еврейской гимназии. Мифелев часто предоставлял материал для постановок Цукера. Другой – Шломо Мондерер, филолог и идишист, который стал издателем первой коллекции стихотворений Гебиртига - «Folks Shtimmelech» («Голоса народа»). Мондерер также публиковал статьи Эрлиха, Мифелева и Цукера. К кружку принадлежал и известный преподаватель иврита Цви Квитнер, который непрестанно спорил с Мондерером о превосходстве иврита над идишем. Следует упомянуть и о таких авторах, как Сахне Заган, Иона-Вольф Зильберштейн и братья Бельц.
Идишеязычный Гебиртиг не мог принимать участие в дискуссиях, проходивших на иврите. Однако его позиция в кружке не пошатнулась, так как почти на каждой встрече он радовал присутствовавших новой песней. А скромная флейта дополняла его душевное пение. Некоторые из обсуждений группы повлияли на работу Гебиртига. Мотив песни «Der Singer Fun Noyt» («Певец горя»), который так смущал некоторых из его богатых спонсоров, можно проследить в стихах Бялика, опубликованных в еврейском еженедельнике Кракова, «Hamitzpah» («Сторожевая башня»), которые Мифелев для Гебиртига перевёл на идиш. Вначале певца высмеивают за угодничество перед богатыми, а затем советуют ему отправиться к беднякам. Один из членов кружка вспоминал: однажды, когда Гебиртиг пел об Ангеле Смерти среди бедных, он прослезился. Эти случайные слёзы затронули слушателей, и они никогда не забыли случившегося.
Если верить мемуарам Цукера, многие стихи Гебиргига утрачены. Боясь хранить их дома, поэт читал их только среди своих друзей. Цукер вспоминает:
«Лето 1918 года ознаменовалось постоянным увеличением числа нападений на еврейских лавочников. В ответ на антиеврейские эксцессы и погромы, организованные последователями генерала Халлера [10], еврейские юноши и демобилизованные еврейские солдаты организовали Selbstschutz, отряд самообороны. Во время обучения мужчины пели идишские песни «неизвестных» композиторов, но я знал, что многие из них были написаны Гебиртигом. В них он представал не бедным, испуганным евреем из гетто, но мужественным человеком…  музыкантом, превратившим свою маленькую игрушечную флейту в шофар!
Эти песни взмывали из уст в уши и сердца храбрых, но из-за строгой военной цензуры не могли быть записаны, и потому были потеряны».
По мере приближения конца Великой войны политическая ситуация становилась удручающей и опасной. Напрягая все силы для продолжения военных действий, австро-венгерские правители потребовали сдать все предметы из драгоценных металлов. Субботние подсвечники, меноры, чаши для кидуша, ящички для этрога и пряностей, ритуальные предметы из синагог и еврейских домов – всё присваивалось для пополнения истощённой казны императора. Во время обысков полиция, кроме ценностей, искала также подрывные материалы. Стихи Гебиртига, наполненные социалистическими идеями, безусловно, квалифицировалась как таковые, но обнаружены не были.
У бедствующих Гебиртигов не было ничего ценного, но Блюмка пожертвовала узкое золотое обручальное кольцо, обменяв его на обычное железное с надписью «Gold Gab Ich Fuer Eisen» («Я отдала золото ради железа»). Ей пришлось так поступить, хотя и не было ни малейшего желания. А мужу это событие послужило мотивом для создания стихотворения «Di Letste Hofnung» («Последняя надежда»). С характерным горько-сладким юмором он описывает бедное жилище, единственный ценный предмет в котором – обручальное кольцо. Мать могла бы обменять это кольцо на хлеб, необходимый голодным детям, но, увы, она чувствовала, что её долг – принести жертву властям. И дети остались голодными, а патриотизм их матери был вознаграждён бесполезным железным кольцом. Спустя несколько лет, после того как Польша восстановила свою независимость, Гебиртигу пришлось «пожертвовать» последний «Groschen» (грош) на благо своего польского отечества. В результате на свет появилось стихотворение  «Paulina» («Паулина», «Полина»); имя героини, очевидно, обозначало Польшу. Он изображает нищенку, сидящую у церкви, и протягивающую руку для милостыни. Не получая ничего, она поёт в отчаянии: «Подайте бедной, гонимой Полине, которую все любят». К сожалению – или к счастью – оба этих произведения утрачены, поскольку само их существование привело бы к репрессиям со стороны правительства. Цукер считал их, как и другие подобные песни, ответом Гебиртига на подавление прав и свобод человека.
Задолго до личной встречи с поэтом Цукер услышал о нём от Мифелева, когда тот принёс ему небольшую народную песню, сочинённую Гебиртигом. Хотя название песни и не упоминалось, мы знаем из комментариев Цукера в «Leksikon fun Yiddishen Teater», что «она повествовала об одинокой, красивой девушке, тоскующей о женихе, о котором ничего не слышали после того, как он отправился на фронт». Далее он пишет, что «конечно, это была очень простая песня, но беспомощность девушки, её боль и одиночество были выражены так ярко, что я почувствовал, будто лично знаком с ней. Когда Мифелев пел песню мне именно так, как его научил Гебиртиг, я понял, что только что услышал нечто особенное».
Цукер был настолько поглощён мрачным настроением песни, что без колебаний решил инсценировать её. Это решение мгновенно увенчалось успехом. Он преобразовал песню в «живую картину». Сцена представляла небольшую сосновую рощу. Свет заходящего солнца отражался в воде небольшого озера. На одном из упавших деревьев сидела одинокая девушка, повернувшись спиной к аудитории. Когда занавес поднялся, девушка начала петь жалобную песню, спрашивая под конец звёзды и луну, вернётся ли её любимый, или смерть уже навсегда закрыла ему глаза. После последней ноты она оставалась неподвижной на мгновение, а затем повернулась лицом к аудитории. Выступление завершилось овацией, сопровождаемую бесчисленными подъёмами занавеса. Актрисой-певицей была Мария Стейнберг, член любительского кружка Цукера. Гебиртиг, присутствовавший при выступлении как гость Мифелева, был глубоко тронут. Когда он писал эту песню, то думал о том, что тысячи и тысячи отчаявшихся влюблённых будут разлучены навсегда. Идею открыть лицо девушки только в конце он посчитал замечательной, поскольку таким образом было привлечено внимание к страданиям бесчисленных безымянных жертв. Он восхищался художественными замыслами Цукера и сказал ему об этом; с тех пор Гебиртиг стал частью процветающего интеллектуального круга, столь хорошо описанного его новым другом.
По мере роста репутации кружка к первоначальной группе присоединились и другие уважаемые учёные, такие, как Йоэль Дембицер, филолог и издатель. (При публикациях Дембицер использовал имя Йоэлон). К ним же следует отнести доктора Максимилиана Корнрейха и его коллегу, доктора Фалека. Оба писали по-польски, хотя отлично владели идишем. Корнрейх перевел «Диббука», драму С. Ан-ского, на польский, и эта пьеса ставилась польских театрах. Евгения Прокоп-Янец в «Miedzywojenna Literatura Polsko-Zydowska» («Межвоенная польско-еврейская литература») пишет, что профессор Дембицер также перевел «Диббука», но его версия считалась слишком академической для широкой публики. Еще одним из завсегдатаев у Эрлихов был Нафтали Вениг, академик, испытывавший неподдельный интерес к идишу. Ему принадлежит создание литературной критики идишской литературы, но, будучи неспособным проявить себя на этом языке, он писал по-польски. Это было типично для Западной Галиции, и особенно для Кракова. Хотя большинство еврейских интеллектуалов и ощущали себя тождественными со своим культурным и историческим наследием, но на идише не говорили.

ПУТЬ ГЕБИРТИГА К СЛАВЕ

В 1964 году Нехемия Цукер редактировал «Gedenkbuch Galicia» («Книга памяти Галиции»), в которой он описывает сцены из жизни Гебиртига. Вот его слова:
«Я сидел рядом с Гебиртигом, а вокруг шла оживлённая дискуссия. Обычно Мифелеву и Эрлиху принадлежало последнее слово, а мы все просто тихо слушали. Иногда Гебиртиг вёл себя, как человек в гипнотическом трансе. Это было сигналом о том, что в его голове рождается новая песня. Часто – после того, как аргументы были исчерпаны – он напевал мелодию. Всякий раз, когда он обещал принести новую песню на следующую встречу, то держал слово. Однажды он пел для нас обрывки новой композиции о своём детстве, но сказал, что ему все ещё нужно работать над этим. Затем, через неделю, он угостил нас готовой песней, которой суждено было стать известной во всем мире. Он назвал её «Kinder Yoren» («Детские годы», «Годы детства»). И когда он пел слова и подыгрывал себе на флейте, каждый из нас чувствовал, что это его собственная история [11].
В следующую субботу я представил недавно записанную песню «Kinder Yoren» и более раннюю, «Hulyet, Hulyet, Kinderlech», драматическому кружку театра «Strzecha Robotnicza» («Соломенная крыша для рабочих» [12]). Ни мне, ни кому-нибудь другому и в голову не приходило предложить композитору гонорар.
Мы точно так же ничего не знали об авторских правах. Песни Гебиртига считались общественным достоянием. Но несколько месяцев спустя, в начале 1920 года знаменитый идишский актёр Якоб Калиш и его жена, известная певица и актриса Молли Пикон, посетили Краков. Они слышали о популярности Гебиртига и пришли к нашему субботнему сбору. Молли, зачарованная виртуозным исполнением Гебиртига, неожиданно обняла и поцеловала поэта, чем немало удивила его. Затем Калиш приобрёл эксклюзивные права на «Hulyet, Hulyet, Kinderlech» и «Kinder Yoren»  по цене в двадцать пять долларов за каждую песню. Этот первый случай, когда Гебиртиг заработал деньги в качестве автора песен, заставил нас понять, что в его работе действительно имеется и материальная ценность.
В действительности эти песни не остались исключительной собственностью Молли Пикон и Якоба Калиша, так как многие другие певцы обрели славу, исполняя их везде, где в мире звучал идиш. Гонорар, полученный от Калиша, позволил Гебиртигу надеяться, что в будущем доходы такого рода улучшат его неустойчивое финансовое положение. (В то время он работал в магазине родственника, ремонтировал подержанную мебель.) В то же время он боялся, что зависимость от гонораров ограничит его творческую непосредственность. Но когда Шломо Мондерер решил основать книгоиздательскую фирму под названием «Verlag: Dos Bichel» («Издательство: Книга») и опубликовать, среди прочего, рассказы Мифелева и песни Гебиртига, поэт предложил вложить в дело часть денег, которые он только что получил от Калиша. Вскоре намерения Мондерера воплотились в жизнь. Всего три месяца спустя он принёс на собрание два небольших тома: «Сироту» Нахмана Мифелева и вышеупомянутые «Folks Shtimmelech» («Голоса народа») Мордехая Гебиртига. «Я вижу Гебиртига, как будто это случилось вчера, – пишет Цукер, – держащим в руке маленькую книжку, слёзы текли по его впалым щекам, а обликом своим он напоминал сомнамбулу. А затем, как будто просыпаясь от глубокого сна, он обнял издателя и сказал: «Мондерер, я никогда не забуду, что ты сделал для меня».
Скромный томик стихотворений пользовался удивительным успехом в Галиции, особенно в Кракове. Издательство Шломо Мондерера популяризировало работы краковских идишистов по всей Польше. Даже в Варшаве –  столице Польши и крупном центре еврейской жизни в Восточной Европе –  они получили признание.
Символично название первого стихотворения в «Folks Shtimmelech» – «Di Ershte Bletlech» («Первые листья»). Это стихотворение о весне, вечном символе обновления и надежды. Образы распускающихся листьев и детей, плетущих венки из цветов и танцующих в хороводе, отражают оптимизм поэта как человека, устремлённого в будущее. Видно, что в сорокалетнем возрасте Гебиртиг частично утратил пессимизм, переполнявший некоторые из его ранних работ. Он сравнивает танцы и пение резвых детей с «танцами Мицва» – радостным обычаем на традиционной еврейской свадьбе. Весна и свадьба, два символа сплочённости и продолжения жизни, подтверждают это чувство обновлённого оптимизма, любви к самой жизни и вернувшейся молодости [13].
Следующее стихотворение в сборнике, «Tsu Mayn Gelibter» («Моей любимой») – романтическая песня о соблазнении доверчивой девушки коварным юношей – вечная история, актуальная сегодня так же, как и тогда. Описание Гебиртигом природы и его терпимое понимание глупостей молодости придают этому стихотворению особый шарм. Проницательное изображение тактики молодого соблазнителя – ещё одно свидетельство того, что никакие детали не ускользнули от острых взгляда и слуха поэта [14].
Ещё одно стихотворение, «Mit Ir Sich Bakent» («Знакомство с ней»)[15]  – талантливое описание так называемого «собрания одиночек». С самого начала автор высказывается в сатирическом, язвительном тоне, говоря об агрессивной девице. Она произносит высокопарную речь о свободе, равенстве и освобождении женщин, но в тот момент, когда она замечает обручальное кольцо на пальце потенциального жениха, внезапно умолкает, а взор теряет блеск. Разнообразие ситуаций, описанных в этом небольшом объеме, демонстрирует универсальность дарования Гебиртига.
В трех других стихах он рассказывает истории соблазнённых и впоследствии брошенных девушек. Создаётся впечатление, что он страдает вместе с ними. В первом, под названием «Baylke» («Бейлка»), любимый только что сделал героине предложение. В бессонную ночь счастье уступает сомнению, поскольку однажды Бейлка уже была брошена женихом, потому что у неё не было приданого. Теперь, несмотря на заверения своего возлюбленного и признаки его безграничной преданности, она колеблется. Сможет ли она жить, вновь получив отказ? Сможет ли девушка пережить то, что её сердце разбито дважды?
За песней о неуверенной Бейлке и её ночных кошмарах следует «Di Korten Leygerin» («Предсказательница будущего»). Речь идёт о очень красивой девушке из состоятельной семьи, чьё приданое растратил человек, которому она доверяла [16]. Брошенная, ожидающая ребёнка, она находится в отчаянии. Проницательной, но добросердечной предсказательнице известно множество подобных историй, и, пытаясь дать девушке надежду, она уверяет её, что карты предвещают счастье в будущем, хотя и в доме со скверной репутацией, где героиня будет пользоваться всеобщей любовью [17}. Судьба ещё одной преданной девушки описана в «Di Farfirte» («Соблазнённая»): молодая женщина по-прежнему любит негодяя, который покинул её после того, как она уступила ему. Несмотря на выказанное ей явное презрение, она всё ещё цепляется за надежду на его возвращение.
Отношение Гебиртига к этим потерянным душам исключительно трогательно. Он не только не осуждает их, но и демонстрирует истинное сострадание к их боли и несчастью. Эти понимание и терпимость к человеческим недостаткам противоречили строгим нравам, царившим в еврейских общинах того времени.
Мечты, надежды, радость и скорбь, с которыми ежедневно встречался Гебиртиг в переполненном еврейском квартале Кракова, стали для него источником бесконечного вдохновения. Легко видеть, что его воображаемые персонажи были взяты из реальной жизни, и каждый из них часто ассоциировался с несколькими людьми. Одарённость Гебиртига вдохнула жизнь в созданные им творения, и именно в этом – её уникальная особенность. Сборник песен Mayne Lider, опубликованный в Кракове в 1936 году, представляет собой изображение еврейской жизни, как её знал Гебиртиг. В своём описании жестокой борьбы за выживание в период тяжёлого экономического положения в Польше он демонстрирует неукротимый дух тех обездоленных, кто находится в самом низу общества. Несмотря на нищету и тяготы жизни, они способны получать удовольствие от музыки, поэзии и хорошей компании.
Первая песня в этой коллекции, «Hey, Klezmorim» («Эй, музыканты») начинается с просьбы к музыкантам сыграть жизнерадостную мелодию в обмен на деньги, на которые они смогут купить вина. Хотя «Эй, музыканты» – это песня о вине, музыке и друзьях, но это и описание непреодолимых чувств тоски и печали, владеющих человеком, который утратил надежды и обещания своей юности. Интересно отметить, что певец называет музыкантов «gite brider» («милыми братьями»). В разговорном идише «giter brider» («милый брат») – близкий друг или родственник. В Кракове времён Гебиртига границы между различными слоями общества были строго очерчены и с трудом пересекались. Клезмеры [18], как бы ни были они талантливы, обычно считались ниже уровня респектабельности. Таким образом, Гебиртиг, рассматривая их как братьев и близких друзей в то время, когда он сам уже был частью еврейской интеллигенции, пересекал чётко установленные границы. Поэт, по-видимому, считал, что страдание было великим объединителем, и что мрачный период упадка не делал разницы между богатыми и бедными. Вполне очевидно его особое отношение к исполнителям  еврейской народной музыки. Хотя он с уважением относился к профессиональным музыкантам, его фаворитами оставались самоучки-клезмеры, которые были неотъемлемой частью богемы и в Кракове, и других городах Восточной Европы. Они являлись постоянным источником вдохновения для него, и не удивительно, что они стали персонажами некоторых самых важных стихотворений.
«Mayn Yoyvel» («Мой юбилей») также адресован клезмеру. Это монолог, написанный как размышление к пятидесятилетию, в котором автор обращается к своему другу, клезмеру. Приписывая музыканту магические способности, он просит, чтобы он освободил его от всех забот. Он говорит, что снова хотел бы стать молодым, обладающим свободным духом и не увязнувшим в обязанностях семейного человека [19]. Похоже, что поэт представлял пятидесятилетие в виде некоего дорожного знака, указывающего на конец жизни. Он чувствует, что его лучшие годы ушли, и горькая старость зовёт его. Детские годы, беззаботные и счастливые, исчезли, как звуки флейты и скрипки. Таким образом, пятидесятилетний мужчина отмечает свой день рождения довольно интроспективной [20] песней. И всё же, вопреки всем трудностям, Гебиртиг жил полной жизнью. Идеалист и мечтатель, он стремился к реализации своих юношеских идей, принципы которых касались равенства и права каждого на свободу и достоинство. Он страдал вместе с бедняками и плакал с осиротевшими, но одновременно смеялся со счастливыми и мечтал с мечтателями. Еще одна из его «винных» песен «L’Chayim [21], Brider» («За жизнь, братья») начинается с приглашения вкусить вина, чтобы разогнать печаль и преодолеть все препятствия. Песня Гебиртига отражает слова из 104 псалма, «Yayeen yesamach levav enosh» («Вино, веселящее сердце человека») (стих 15). И оптимизм снова побеждает.


ПРИМЕЧАНИЯ.
  1. БУНД (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России) — еврейская социалистическая партия, действовавшая в Восточной Европе с 90-х годов XIX века — до 40-х годов XX века. Бунд считал себя единственным представителем интересов достаточно многочисленного на этих землях еврейского рабочего класса.
 2. Шива, шив’а – дни траура по умершему. Один из обычаев – сидеть на полу или на низком стуле. Длится семь, в некоторых общинах – восемь дней (во всяком случае, так в стихотворении).
 3. Не совсем понятно, почему автор считает это произведение таким грустным. Наступающая ночь не кажется мне символом приближающейся смерти, и безнадёжности в стихотворении я тоже не увидел. При переводе я дал ему заголовок «Вечерней порой».
 4. Хотя и несколько своеобразно. Автор обещает веселить всех так, чтобы от смеха они заплакали…
 5. В переводе Б. Вайханского – «Веселись, покуда юн».
 6. Ничего подобного. Можно подумать, что С. Розен даже не знакомилась с текстом. Единственное, что объединяет эти произведения – первые два слова «Hulyet, Hulyet» (радуйтесь, веселитесь). В подзаголовке к «Спекулянтам» Гебиртиг пишет «Военная пародия на Авраама Рейзена» (или – в моём переводе – «Военная сатира в стиле Авраама Рейзена»). Имеется в виду стихотворение «Hulyet, Hulyet, Beyze Vintn» («Разгуляйтесь, злые ветры»). Для сравнения привожу последние строфы обоих авторов:

Рейзен
 
Дуйте, дуйте, злые ветры!
Вам преграды нету:
Ведь зима ещё не скоро
Власть уступит лету!

Гебиртиг

Веселитесь, спекулянты,
Цены повышая.
До конца войны далёко –
Кто вам помешает?

 7. См. примечание 4.
 8.  «Поалей Цион» (Рабочие Сиона) — Еврейская социал-демократическая рабочая партия. Первая группа «Поалей Цион» на территории России образована в 1900-01 гг. в Екатеринославе по инициативе еврейских публицистов Б. Борохова и Ш. Добина. В 1901-02 гг. организации «сионистов-социалистов Поалей Цион» возникли в Варшаве, Вильно, Витебске, Двинске, Одессе и других городах Российской империи.
  9. Сэфер ѓа-идиллиот (иврит) – «Книга идиллий». Издана в 1921 г.
 10. Юзеф Халлер, Иосиф Галлер – польский военный деятель, офицер в составе австро-венгерской армии, польский генерал.
 11. Песня создана в то время, когда Гебиртигу не было ещё и пятидесяти. Но лейтмотив – воспоминания о прошлом и грустное осознание того, что ушедшего не вернуть. «Ах, как быстро наступила старость…»
 12. Не уверен в точности перевода. Но в интернете упоминания об этом театре я не нашёл.
 13. Довольно точно, хотя тоже может быть оспорено. Автор хочет плясать вместе с детьми, стряхнув груз прожитых лет, хочет вернуть молодость, но при этом всё же ощущается звучание грустной нотки, осознание того, что он уже не молод.
 14. Достаточно спорно. Конечно, такая трактовка вполне возможна. Но лично мне это стихотворение кажется всего лишь нежным и лиричным признанием в любви. Да и называется оно «Моей любимой», а не «Моей соблазняемой»…
 15. В моём переводе – «Знакомство».
 16. Не пойму, где С. Розен увидела упоминание о богатстве семьи героини произведения. Мне кажется, что выражение «Ты доверила ему всё своё приданое» в данном случае следует рассматривать как идиому и переводить так: «Ты доверилась ему полностью и во всём».
 17. По-моему, здесь проявляется не столько добросердечность, сколько достаточно горько-циничный и трезвый взгляд на будущее.
 18. Кле;змер — традиционная народная музыка восточноевропейских евреев и особенный стиль её исполнения. Исполнители музыки в этом стиле — кле;змеры
 19. Трогательно. Но беда в том, что на самом деле в песне этого нет. Только просьба освободить от забот и печаль о том, что юность развеялась, будто сон.
 20. Интроспекция – метод в психологии: самонаблюдение, изучение психических процессов на основании субъективного наблюдения собственного сознания
 21. L’Chayim, Le Chaim – дословно «За жизнь» (иврит, идиш); тост, аналогичный русскому «Будем здоровы»