Ожерелье

В ее комнате убирать было строго запрещено. Пыль на полу лежала так густо, что узкая дорожка от ежедневных посещений образовала заметную траекторию.

Изо дня в день старуха подходила к двери, кокетливо озиралась вокруг в узком коридоре, подыгрывала опасности чуть более резким жестом головы, чем требовалось, и, удовлетворившись ритуалом, проворачивала ключ и заходила внутрь.

Ленивая прислуга потешалась над ней. Быт владелицы был весьма скромен и, избыточно присутствовавшая в доме по чьей-то непонятной воле орава служанок, забывая дела, могла лишь тешится привычками хозяйки.

На третий день прибытия пара кухарок прихватила меня с собой понаблюдать. Немая сцена в коридоре прошла по плану, с той разницей, что я стала ее свидетелем. Мои поводыри, чуть что, давились со смеху и оглядывались в мою сторону, выпячивая через ужимки правоту своих россказней. Но за их развлечениями не было ничего, кроме праздных преувеличений: куда сильнее меня заинтересовала комната.

Ключи старуха держала на хранении управителя. Поэтому даже молочник знал, что в комнате - ее дальнем темном углу - стоит старый секретер. Если из него вытащить все письма, то он все равно был обязан лопнуть от обилия секретов накопившихся за времена пути к ветхости. Но и писем в нем не было. Каждый, кто пытал судьбу, вытаптывая старый старухин след, находил пустоту во всех ящиках, кроме левого снизу. В нем лежало дешевое стеклянное ожерелье.

Так, оставалось понять происходящее, когда хозяйка закрывает за собой дверь. Дела до этого не было никому, всех устраивала неизвестность старухиных привычек, да и сам факт присутствия в комнате с хозяйкой ставил под сомнение перспективу непыльного заработка.

Любопытство не раз сеяло в моих делах опасность. Через неделю терпенье оказалось на исходе и управитель щелкнул ключом перед моим носом, а затем за спиной.

Луч пробивался в отверстие между тяжелыми занавесками, предательски освещая обильное движение пыли. Я огляделась вокруг и, подобрав подол, прыгнула в сторону, где темнее и, укрывшись куском свисающей ткани принялась ждать, глядя на секретер.

Хлопок двери разбудил меня. Старуха закрыла дверь и теперь оглядывалась по сторонам уже внутри. Смысла в ее выражениях на поправку факта моего присутствия было куда больше, чем в сравнении со значением ее мнимых опасений.

Она бодро зашаркала к секретеру и предсказуемо потянулась к левому нижнему ящику. Подержав ожерелье в руках, она уселась на стульчик рядом и, не медля, набросила безделушку на себя. Дальше не случилось ничего особенного, кроме поведения старухи: она чуть приподняла правую руку, двигая тело назад и вперед все сильнее поддаваясь смеху, пока не начинала смеяться в голос. Длилось это утомительно долго, пока в какой-то момент, хозяйка не прекратила веселье, сложив стекляшки на место и бодро покинув комнату.

Дело шло к вечеру. Эксперимент должен был быть завершён и, не думая о траекториях конспирации, я подошла к старому ящику, вытащила ожерелье и набросила на себя...

Комната вокруг исчезла. Я стояла на сцене театра, освещенной лучами света. Открытые двери входа в партер поблескивали издалека вспышками камер. С балкона аккуратные тембры ненарочито выкрикивали  "браво"! Мой испачканный садом фартук исчез и вместо всего объявилось любимое лиловое платьице, вышедшее пару лет назад из-под размера и вскоре, потускнев от хранения резанное, для тряпья.

Только я улыбнулась софитам и вдохнула разогретой краски досок помоста, как на сцену принялись подниматься они: Жан, Морис, Антон, Людвиг, Мишель - впрочем весь список не ваше дело, в общем вплоть до самого первого рыжего Бобби. Что я при этом чувствовала - не знаю! Они просто проходили мимо, ласково и учтиво приветствовали меня поцелуем руки, а я неистово хохотала)))