Любовь и Гулаг-5

Год 1940. КОЛЫМА.

Мама протягивает мне первое папино письмо за 1940 год, датированное 6-м марта:
«Колыма.

...Ниночка, более 3-х месяцев я тебе не писал, ограничиваясь лаконичными сообщениями по радио-телефону-телеграфу. Теперь приближается весна, скоро открывается навигация, и поэтому я постараюсь перейти на более подробные сообщения посредством писем.

Итак, одна Колымская зима осталась уже позади. Пережил я её довольно благополучно. Морозы стоят относительно небольшие, примерно не ниже 40-45 градусов и исключительно в декабре, январе месяце.

В феврале стало заметно теплее, солнце пригревало по-весеннему. Днём, под влиянием солнечных лучей, на валенках таял снежок, приходилось опускать воротник и развязывать наушники тёплой меховой шапки. Первые числа марта, пожалуй, не отличаются от московских мартовских дней. В природе будто- бы происходит борьба.Чувствуется приближение весны.

Зима собирает свои последние силы. Можно констатировать, что климатические условия той части Колымского округа, где я провёл зиму 39-40 года, не хуже, чем в районе Соликамска, где я имел несчастье прожить две зимы 38 и 39 годов.

Кроме того, в физическом отношении я себя чувствовал великолепно. За всё время я не мог пожаловаться даже на малейшую боль в какой-либо части тела. Работал в качестве плотника...

С 25 ноября я являюсь бессменным бригадиром-дорожником, на мне лежит непосредственное руководство постройкой и эксплуатацией зимних лесовозных дорог. Как видишь, здесь есть небольшое приближение  к моей специальности, даже есть небольшая надежда попасть на строительство мостов...

Часто я любовался необыкновенными красками Колымского неба. Какие нежные тона! Какие мягкие переходы от одного оттенка к другому. Какими неестественными, декоративными кажутся сопки на фоне этого неба.

Сколько прелести в дикой природе ущелья, зажатого со всех сторон сопками, которым я любовался, взобравшись на вершину наиболее высокой горы.

Но... меня всё время не покидает целый ряд неприятных мыслей, отравляющих всё без исключения. Скоро исполнится 3 года, а я всё ещё не с вами...Дело выеденного яйца не стоит. Нужно только добиться подхода по существу, добиться, чтобы внимательно прочли заявления и соответственно этому критически проверили материалы. И вот уже более полутора лет нельзя этого пустяка добиться...

Напиши, дорогая моя, когда у тебя Гос.экзамены. По моим расчётам ты в июне этого года должна  окончить институт. Верно ли это? Если так, то нужно подумать о твоём приезде в Магадан.

Условия для вербуемых Дальстроем неплохие, кроме того, может таким путём мы устроим нашу жизнь, конечно, в том случае, если ты не передумала.

Напиши, как наша дочурка. Может быть, она увидит своего отца раньше, чем ей исполнится 11 лет. Но вопреки всем твоим уверениям, к 4-м годам со дня её рождения отец смог только прислать поздравление из далёкого Колымского края...»

Мама вздохнула:

-Макс ошибся. Я заканчивала институт на следующий год. А в 40-ом году моя жизнь была тусклой и однообразной: работа, учёба, бесконечные «пустые хлопоты».

Единственным отдыхом были прогулки с тобой в Сокольниках или в Парке им. Горького. И что постоянно угнетало-невозможность свидания с папой, положение соломенной вдовы.

-Вот, почитай, как в это время складывалась папина жизнь:

«Колыма, 25 июня 40 г.

... Писать из этого дальнего края приходится редко, поэтому хочется посылать более содержательные письма. Но... подробные письма, очевидно, не проходят цензуру....
У меня нет уверенности, что это письмо благополучно пройдёт весь длинный путь от маленького колымского предприятия до частной московской квартиры...  Всё- же  я напишу про всё то, что тебя интересовало и о чём раньше я пытался сообщить хотя бы телеграммой, но мне запрещали.

Ты неоднократно интересовалась, где и в качестве кого я работаю.
Относительно, обстоятельства складываются для меня благоприятно. Более того, у меня появилась уверенность, что я подолгу на общих физических работах не буду.

Помнишь, Ниночка, меня охарактеризовал экспедитор из Соликамска - «Этот парень не пропадёт». Жизнь подтверждает эту характеристику, и поэтому будь за меня спокойна.

Вот мой краткий послужной список за 9-ти месячное пребывание на Колыме:

-лесоруб на разделке пней-тяжёлая и грязная работа-15 дней;

-плотник на постройке бараков-40 дней, работа полегче первой, а главное, приятней для души;

-бригадар по строительству и эксплуатации зимних лесовозных дорог-5 месяцев с хвостиком. В моем положении про эту работу можно сказать такими словами-жаль, что снег стаял;

-лесоруб. Опять неприятная работа в отвратительнейших условиях Колымской весны. Слегка подморозил большой палец на правой ноге, а всю зиму плевать хотел на морозы;

-плотник на строительстве большого одноэтажного дома-10 дней;

-формально-бригадир кирпичного завода, а по существу-организатор и руководитель всеми работами на кустарном кирпичном производстве, начиная от изыскания глин, сооружения кирпичного сарая, напольной печи для обжига, и кончая нормальным выпуском продукции.

 С 5 июня и по сей день- фактически инженер-проектировщик. Хвалить эту работу не буду, сама понимаешь: инструментальная съёмка местности, составление генерального плана, составление проектов отдельных объектов, сметы-вот где любимый конёк, на котором сижу уже 20 дней, а слететь могу и завтра...

2-ой вопрос-состояние здоровья.

Опять ответ будет с оговоркой-относительно, здоровье у меня приличное. За всё время пребывания на Колыме я ничем не болел, но организму приходится проводить большую борьбу за освоение новых климатических условий, в которые его пересадили по воле НКВД. Приспосабливаться к новым условиям без существенной поддержки извне для организма трудно. Но (пока) мой организм выходит победителем из этой борьбы.

Разницу в климатических условиях я почувствовал на себе в марте-апреле.

До этого я себя чувствовал очень хорошо... В марте у меня появилась небольшая красноватая сыпь на ногах. Первый подарок Колымской весны-цинга. В отличие от других, у меня эта болезнь дальнейшего развития не получила.

 Второй подарок-стало трудно дышать... здесь наблюдается кислородный голод-небольшое отклонение содержания кислорода в воздухе от нормы в меньшую сторону.

В апреле я получил новый подарок. Кожа на лице сморщилась, а губы потрескались настолько глубоко, что трудно было есть. Здесь я пострадал похуже многих других.

Резкие колебания температуры в течение дня и сильный ветер-совершенно новые условия для кожи моего лица. Зато я избавился от большой неприятности,  из-за которой страдало подавляющее большинство.

В апреле под действием солнечного света снег приобрёл ослепительную окраску. Люди должны были надевать цветные очки, иначе можно было потерять зрение. Мои «глазищи» (как ты их называла) блестяще выдержали это испытание Колымской природы.

 Я ни разу не надевал очки, зрением могу попрежнему похвастать. Вообще, без преувеличения, констатирую, что здоровье у меня выдерживает испытание судьбы на оценку 4+...»

Мама улыбается:

-Всегда-то Максик был неисправимым оптимистом, и когда я называла его хвастунишкой, он парировал-«я трезво оцениваю свои силы»:

«Колыма, 24 июля 1940г.

Справа на столе лежит обильная корреспонденция, полученная мною от тебя за 10 месяцев пребывания на Колыме, а именно 3! письма, в том числе и письмо от 23 марта сего года, которое мне вручили дня 4 тому назад.

Безусловно, дорогая, я ни минуты не сомневался в том, что ты написала значительно больше писем (так разиков в 5), но либо халатность и безответственность лиц, в чьи руки попадают наши письма, либо какие-нибудь шероховатости, найденные цензурой, привели к такому печальному факту....

Теперь я написал письмо на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина. Больше всего надежд я возлагаю на это заявление. Наш дедушка, Всесоюзный староста, должен помочь. Лишь бы заявление дошло до адресата. А о том, что содержание дойдёт до адресата, я убеждён.

Как видишь, Ниночка, от прежней апатии и бездеятельности не осталось и следа. За 4 месяца я написал и послал в разные адреса и разными способами семь заявлений, семь громогласных требований справедливости.

Я жить хочу. Я хочу видеть своих родных, обнимать свою маленькую жену, ласкать своего ребёнка, заниматься любимым видом труда. Я хочу быть свободным ...

Откровенно скажу, мне не понравилась близорукость, которую ты проявила в разговоре с Прокурором ( именно, близорукостью можно объяснить твои слова в письме относительно посещения Прокурора).

Ты восхищаешься его любезностью, он с тобой полтора часа разговаривал. Ах, ах. А ведь он у тебя ещё на 7 лет мужа отнимает своим враньём и лицемерием. Ты это понимаешь или нет?

Ты поверила ему, что всё дело в моём заявлении, в то время как всё дело в том, что нет никакого дела.
По моему заявлению на имя Михаила Ивановича ты видишь, что не было никаких фактов для того, чтобы осудить меня на 10 лет, а Прокурору ты поверила, что нужно моё личное объяснение почему так получилось.

Нет, пусть лучше он объяснит, как это получилось, что за 2,5 года не могут пересмотреть дело.А ведь... пересмотр был на ходу.Должен был выехать специальный человек в Смоленск, чтобы выяснить, в чём дело (твоё письмо от 14 окт.39г.) Значит, Ниночка, вы мне не всё пишете. Либо ты меня раньше успокаивала «обещаниями из Прокуратуры», либо сейчас не хочешь написать, что дело пересмотрено и высочайше решено-отказать.

Не беспокойся, Ниночка, я не волнуюсь. Я очень даже спокоен, т.к. мне нечего уже больше терять. Наоборот, время пришло получить всё то, что я потерял за эти 3,5 года. Я, например, подготавливаюсь к возвращению к вам.

Я сейчас много читаю, восстанавливаю в памяти растерянные за эти годы знания. И тебя я попрошу не нервничать, не обвинять себя, меня и мать в том, что случилось, а получше присматриваться к людям и поменьше им верить.

По моим заявлениям требуй настойчиво-«отдайте мне мужа, отдайте отца моей дочурке.» Возможно, что мне легче писать, чем тебе выполнять. Не отрицаю. Но, Ниночка, золотко моё, ведь всему должен быть предел.

И нашему горю тоже должен настать конец, и в ближайшее время, а не в 1947 году.

Живу я относительно хорошо. Работаю над составлением проектов по жилищному  и коммунально-бытовому  строительству Механизированного Леспромхоза. Работа, как видишь, по моему вкусу.

 Действительно, я сейчас работой увлекаюсь и забываюсь. Проектирование я веду самостоятельно, пользуясь одним справочником. Из всех книг, которые ты мне прислала в Усольск, я только две книги взял с собой на этап и благополучно сохраняю до настоящего времени. И второе пособие-память, кстати, тоже хорошо сохранившееся пособие....».

Мама разволновалась, вспомнив, как папа прореагировал на восторженное письмо, отправленное на Колыму после её разговора с Прокурором, уверившего, что после получения нового заявления от осуждённого с подробным объяснением всех обстоятельств дела, его (дело) наконец пересмотрят:

-К сожалению, папа оказался прав, Прокурор нас просто обманул. Не знаю, что за удовольствие было морочить мне голову?

Мама показывает копии заявлений с просьбой о пересмотре дела. Их целая пачка. Заявления посылаются во все инстанции; но Ягода, Ежов сменяются Берией- идёт всесоюзная перетряска кадров, и никому нет дела до одной «щепки»-целый «лес» попал под рубку по прихоти и воле главы страны- «великого отца народов».
 
-Посмотри, Лора, на эти заявления. И это только часть, киевляне тоже хлопочут, тоже добиваются папиного освобождения. И всё напрасно!

А тут ещё переписка стала здорово хромать. В 40-м году мы получили всего 4 письма-6 писем пропало. Вот, письмо № 10 от 7-8 ноября 40 года (папа нумерует письма):

«С праздником, дорогая Ниночка! Поздравляю с праздником, дорогая дочурка ! В этот день особенно тягостно быть вдали от вас, в тех условиях, в которые меня забросило нелепое стечение обстоятельств...

8 ноября.
Вчера я бросил писать. Всё равно ничего хорошего не написал бы. Слишком тяжёлое душевное состояние мешало трезво, по-деловому написать это письмо, возможно последнее в этом году. Скоро прекратится навигация и приём писем у населения Колымы.

Нам официально разрешено писать по одному письму в 3 месяца, но нет никакой уверенности, что и эта черезчур редкая весточка доходит до родных..

Ведь письма и телеграммы от родных редко-редко приходят к нам (не думаю, что родные мало пишут). Кстати, телеграммы совсем у нас не принимают.

Так что, дорогая Ниночка, запасись терпением до будущего года, когда опять начнётся приём корреспонденции у населения Колымы и, может быть, изменится порядок с перепиской  «для нас».

Считай, что со мной ничего плохого произойти не может (кроме того, что произошло 20 марта 37 года).С того времени, в новых условиях, я научился в огне не гореть и в воде не тонуть (вот беда, только выплыть из этих условий никак не могу).
Живётся мне относительно хорошо. Всё лето я выполнял различные работы по строительству, начиная от составления генерального плана участка и проектов на отдельные объекты и кончая исполнительными чертежами и сметами...

За 14 месяцев пребывания на Колыме я ни разу не болел. Как видишь, сохраняю себя к тому времени, когда нам опять приведётся жить вместе.

Пора уже... Могу тебе сообщить интересную деталь. Недавно, во время генеральной поверки мне сообщили, что я осуждён только по статье 58.7.

Т.к. мне вообще не показывали приговора, или, мягко выражаясь, постановления, то я во всех заявлениях отрицал своё осуждение по пунктам 7 и 11, по пунктам, предъявленным мне следователем...

Вот трагикомедия - 4-ый год сижу и толком не знаю, к какому чину меня представили следователи-членом ли организации или вредителем-одиночкой, кустарём, вредителем без определённых возвышенных целей-так, из любви к искусству....