Двенадцатый

-
-


                ДВЕНАДЦАТЫЙ



Какое  блаженство !  Какая сладкая нега.  Состояние небытия….  Жизнь, её так
мало осталось в  теле…

Зимнее  солнце тускло освещало место затихавшего боя.  Ещё слышались отдельные выстрелы, канонада уходила на запад. На равнине, изрытой воронками от снарядов, устанавливалась тишина, и сама природа как бы прислушивалась к звенящей на морозном воздухе тишине. Появились санитары, они медленно продвигались по местности. Из далека казалось, что небольшая группа людей что-то ищет. В предвоенные годы так собирали колоски после убранного с полей урожая. Колоски были мёрзлые, покрытые то ли инеем то ли снегом, выпавшим, но не успевшим запорошить оставленные после осенней страды огрехи. Колоски бережно прятали в холщёвые котомки для последующей сдачи в мешки, которые отвозились на обмолот. В конечном счёте, это была мизерная прибавка к урожаю, но этому мероприятию придавалось огромное значение, как будто от этого зависела жизнь многих людей. Мизерная или нет, об этом никто не думал. Но если кто-либо умышленно или по ошибке клал колоски не в котомку, а в карман, мог поплатиться свободой – лагерями на срок до пяти лет.
Несколько часов, прошедших после боя, мороз, доканчивали дело не доделанное войной. Бойцы отдельного лыжного батальона, несколько часов назад ведшего ожесточённый бой под Нарофоминском, выполнили приказ Верховного Главнокомандующего, смысл которого заключался в следующем: ни шагу назад!  Этот приказ они выполнили до конца, ценой многих жизней. Тела бойцов ещё не окоченели на морозе, но санитары не обращали на этот факт внимания.
- Взаправду ты говоришь, Иван,- как колоски мы собираем, сказал санитар Никита своему напарнику. Только не кладём в котомку и не прячем в карман, а всё у нас с тобой на виду. Нате, смотрите, как мы управляемся, только соревнования не хватает- кто больше соберёт!  Иван, долговязый молодой красноармеец, недавно прибывший в состав медицинского подразделения, был с Урала. До войны учился на ветеринара, но война сделала свою


корректировку- недоучившийся ветеринар стал медбратом. Собирать «урожай войны» ему помогал Никита, парень чуть старше Ивана, и эта разница в возрасте давала ему преимущество над молодым ветеринаром. Своими высказываниями он как бы ставил точки в разговоре на ту или иную тему. Вот и сейчас он поставил очередную.
     Как составные части заведенного кем-то механизма, работающего по своим законам, Иван с Никитой монотонно выполняли работу санитаров, переходя от убитого к убитому, клали их на носилки по одному. Не обращая внимание на то как уложен труп- вперёд ногами или головой, носили к определённому месту – воронке от разрыва крупного снаряда, глубиной около двух метров. Убитых укладывали рядом с воронкой рядами по пять тел в каждом. На нижний ряд клали второй и так далее. Воронка в дальнейшем будет братской могилой, края воронки подравняют на следующий день. В ней найдут последнее пристанище бойцы отдельного лыжного батальона, убитые в феврале 1942 года.
     В боях под Москвой ценой неимоверных усилий враг был остановлен и на некоторых направлениях отброшен от столицы на восемьдесят-сто километров. В этот период военных действий немецко-фашистские войска походили на огромную гусеничную машину, которой подбили одну гусеницу, а она, вращаясь на одном месте, второй гусеницей перемалывала всё новые и новые людские силы и резервы брошенные под Москву.  Вечерело. Местность, где происходило действие, представляла собой холмистую равнину с частыми перелесками и оврагами, речушками, впадающими на юге в Оку. Поле боя заканчивалось одной из таких речек. Берег был крутым, и эта крутизна выходила пря

на лёд, покрытый слоем снега. Снег, от вершины до льда покрывающий крутой склон, слежался, местами был тронут первыми проталинками. Днем на солнечной стороне снег подтаивал, а ночью мороз превращал его в крепко спаянные шершавые льдинки наста.
   - Не уместим мы всех в одну могилу, вон ещё сколько осталось, то ли обращаясь к Ивану, то ли говоря сам себе, процедил Никита. Скажи старшому, пусть лунку во льду долбят, а то к вечеру не управимся.
      Иван отправился докладывать старшему сержанту медсанбата просьбу Никиты. Шёл и думал: Вот пехота – царица полей, убили и похоронили в земле! А что как моряк? Его могила вода! Да и Бог серчать не будет, если мы пехотинца сделаем моряком и предадим не уместившихся в братской могиле воде. Всё не снаружи оставлять. Это как-то не по христиански: убитого на белом свете оставлять. А так под воду, головой вперёд, под лёд, а имя и фамилия будет вместе со всеми в братской могиле.
       Старшой неохотно согласился с просьбой Никиты. Выделил двух санитаров. Прихватив с собой лом и лопату, они пошли вместе с Иваном определять то последнее пристанище для вновь « испечённых « моряков. Крутой берег с крепким настом как нельзя лучше подходил для последней операции транспортировки убитых.
        Их предстояло поднести на крутояр, затем по очереди спустить по крутому склону к проруби, чтобы вода приняла в свои объятья тела убитых. Лёд на реке был толстым, зима 1942 и декабрь 1941 годов постарались на славу, местами на реках Подмосковья его толщина доходила до сорока сантиметров.
      - Возьми-ка лом да подолби лёд, а то стоишь как манекен, да похихикиваешь в усы,- грубовато сказал Тихон уже немолодому напарнику Семёну.
      - Щас, рад стараться. Твой лом . ты и долби, а у меня лопата. Эвон, как я ей управляюсь, ты вон сколько разов ломом стукнешь, а я один раз лопатой, и готово! Опять твоему лому стучать,- парировал Семён. Дело с прорубкой проруби во льду подходило к завершению, когда на круче показались Иван и Никита.
      - Скоро вы, там? Мы уже двенадцать моряков подготовили,- обратились верхние санитары к нижним.
      - Покурите пока, ищо маленько-сь, и сработаем пристань для ваших приготовленных. Никита достал кисет с махоркой, свернул « козью ножку», закурил. Предлагать Ивану не стал: тот на дух не переносил запах табака да и к курящим относился с отвращением. Как-то на вопрос Никиты, почему курить не научился, Иван ответил :  «Дед отучил» Дед по материнской линии, курил с семилетнего возраста и, дожив до преклонных лет, настолько был пропитан запахом махорки и дыма от неё, что маленькому Ивану достаточно было приблизиться к деду на расстояние вытянутой руки, как его начинало тошнить. Першило в горле так, что он начинал кашлять. Дед получал огромное удовольствие от увиденного и говорил:
      - Хилой ноне малец пошёл, не тот! Вот мы, бывало, в ночное только и брали- махорку да картошку, на том и выросли.
      Иван сел на носилки с наветренной стороны. Лёгкий ветерок относил дым самокрутки в сторону берега, с которого предстояло отправить в последний путь убитых. В довершение оправдания придуманного относительно похорон под лёд Иван рассуждал:
  «Может, правильно под лёд, ведь те, что на верху, в братской могиле, перед погребением не обмытые , а эти- по христиански, обмытыми предстанут пред Всевышним».
    От дум не становилось легче. Заканчивалась одна, начиналась другая: почему не у всех убитых в пластмассовых капсулах были листочки с адресом? Хорошо, если в нагрудном кармане имелись документы- комсомольский или билет члена ВКП(б), письма с обратным адресом. Но ведь у некоторых убитых карманы были пусты. Кто он? Как его зовут? Откуда родом?Сколько служил? Откуда призвали? Сколько вопросов, на которые нельзя дать ответ.
      Ход его мысли прервал оклик Семёна:
   - Эй, наверху, заканчивай перекур, купель готова!
   - На верх, вы товарищи, все по местам, пропел Тихон, продолжив сказанное Семёном. Песня придала некоторую торжественность предстоящему мероприятию, и Никита заметил:
   - Даже и песня морская нашим пехотинцам-морякам.
   - Первый, пошёл! Крикнул Тихон снизу, и труп, уже изрядно закоченевший, съехал по насту вниз головой. Взяв под мышки с двух сторон, его подтащили к проруби. Тут же, без малейшего промедления отправили вниз головой в тёмную бездну воды. Вода закрутила воронку и вновь стала тихой на поверхности. За первым- второй, третий и так по очереди. Красное солнце, как будто пропитанное кровью умерших, медленно уходило за горизонт, за овражки и перелески,уводя за собой ещё один день войны.
   Настала очередь последнего. Его, так же, как предыдущих, Иван с Никитой пустили в низ головой; так же подхватили руки Семёна и Тихона под мышки. Но лицо последнего было устремлено вверх, к небу. Оно, не как лица тех, кто был до него, прощалось не только с землёй, но и с небом. Ещё мгновение, и вода закончит работу земли. Но в этот последний миг, миг который разделяет жизнь и смерть, веки красноармейца дрогнули и открыли глаза. Санитары застыли в оцепенении. Ни разу с начала войны им не проходилось быть в подобной ситуации.
   - Твою мать…- только и смог выдавить охрипшим от напряжения голосом Семён, так он ведь живой!
    -Ну, что у вас там?- послышался голос сверху.- Что, в штаны наложили, последний до смерти перепугал ?! – съязвил Иван.
    -Не ори, живой он! Быстрей спускайтесь к нам, окажем первую помощь. Раненый застонал, еле слышно губы красноармейца прошептали:
   - Пить!
   - Сейчас, сейчас , только глаза не закрывай, морячок ты наш…
     Семён быстро достал фляжку со спиртом. Отвинтив заглушку, налил в неё спирт и поднес к губам красноармейца. Губы слегка открылись, и в эту , едва видимую щель он опрокинул содержимое. Спирт растёкся по губам, но несколько капель достигли горла, раненый закашлялся.
    - Глядь, как его!
   Левая рука красноармейца была вся в крови. Кровь пропитала бушлат, шинель, маскировочный белый халат, одетый поверх шинели, нательное бельё. На морозе всё это слиплось в ком. Раненый вновь застонал.
    - Дай-ка ему ещё, сказал Тихон, обращаясь к Семёну, в сознание его надо привесть.
   Семён повторил процедуру. На этот раз спирт проник внутрь окоченевшего тела; сознание возвращалось к раненому.
   - Что смотришь, режь рукав до тела, посмотрим куда шандарахнуло. Иван быстро разрезал шинель и маскхалат, затем бушлат и гимнастёрку. Лёгкий пар шёл от неразрезанного нательного белья. Разрезав ено, увидели рану, вернее, то, что осталось от кисти до локтя.
    - Разрывной пулей его, снайпер подлюка…- процедил Никита, накладывая жгут выше раны. Среж-ка два прута с ивы, к ним и прибинтуем, что осталось от руки.
    Пока обрабатывали рану, накладывали бинты, делали перевязь через шею, подъехали конные подводы с ранеными и санитарами. Выстроившись в обоз, подводы одна за другой двинулись вдоль берега. Повозки ехали медленно, делая глубокие борозды полозьями саней-розвальней. На последних санях полулежал красноармеец, правой рукой он хватал снег, судорожно сжимал его в ком отправляя в рот. Невыносимо хотелось пить, а снег мало утолял жажду. Этим красноармейцем был мой отец.
               



 
                Кто  кого?


Так вот она, какая смерть! А то рисуют старуху в белом саване с косой-литовкой. Совсем
В действительности не то, что про неё говорят. Какое блаженство мной было испытано:
Не хотелось абсолютно ничего, даже пальцем шевелить не хотелось. Желание было одно, чтобы подобное продолжалось вечно. Выпитый спирт, снег, комьями отправляемый в жаркий рот мало-помалу будоражили сознание, оно становилось яснее отчётливее всплывали события предшествующие ранению.С чего всё началось? Каким было первое
крещение  боем? За день до наступления и утром перед марш – броском, по укреплённым позициям немцев била артиллерия. Наступление Красной Армии под Москвой разительно отличалось от боевых действий оборонительного характера начала войны. Теперь, перед наступлением, артмллерийская обработка укреплённых позиций фашистов давала преимущество подразделениям Советских войск…
     Почему я очнулся? Что было тем последним, что привело в чувство когда глаза открылись перед самой прорубью?  Сознание, как заезженная грампластинка, снова и снова царапала: блаженство… нега… сладкий сон… ничего не надо… сладкий сон…
Блаженство …нега…неимоверная лёгкость…  Вдруг этот замкнутый круг был нарушен,
тело  стало ощущать падение с высоты, что-то тёрло щёку и нос.Боль от трения щеки и носа об острые льдинки наста, падение по наклонной с высоты крутого берега, привели сознание к действию.Веки открыли глаза в самый последний момент!  Так вот чему я обязан жизнью, этому шершавому, как рашпиль насту, этой корке мёрзлого снега покрывшего склон берега.Трудно представить , если бы вместо мёрзлогоснега был снег рыхлый, мягкий ,как пуховая перина?  Сознание не смогло бы выпутаться от липкой неги предсмертного состояния. Меня  уже не было бы на свете, а теперь вот, еду на санях, хватаю снег, жадно глотаю его растопленные капли и снова ощущаю мир.Живой, живой!   
Сознание многократно повторило слово. Оно стало восприниматься как начало к действию, противлению сил жизни силам смерти. Грампластинка уже  не царапала упокой –она пела гимн жизни.
    Густые сумерки опустились на землю.  Стало теплее, чем утром, перед началом боя. Пошёл снег. Лёгкие, белые, крупные снежинки кружили в неподвижном воздухе, плавно опускались на землю покрывая рыхлым, белым покрывалом.  Природа продолжала дело людей ввергнутых в боевые действия. Только люди, уничтожая друг друга использовали мощь боевой техники, которая крушила всё подряд, а природа не принимала их действия, она противилась и сопротивлялась в ответ.  Сейчас искорёженную взрывами землю она старалась быстрей накрыть белым саваном, запеленать зияющие воронки разрывов бинтами снега…
- Слышь,  морячок, зовут – то тебя как?- обратился Иван к красноармейцу.
-Василий, ответил тот негромко, через силу.  Какой я тебе морячок?  Мы, что землёй ехать закончили и по морю плывем?  В санях да на кобыле.  Емеля на печи и тот по морю не плавал, а мы в санях по морю!
- Не серчай, Вася, это мы так , промеж собой санитарами договорились тех, кто не уместится в братской могиле, морячками называть.
- Так вы, того… Василий поперхнулся снегом, что ж не меня одного, вниз головой?!
- Двенадцатым ты был, последним…
- Ты, уж извиняй нас,- включился в разговор Семён, а лучше было б, если мы тебя наверху оставили?  Хоть и некрепкий мороз, но доканал бы он тебя.  К  утру дух бы твой летал на небесах, а ли бы в землю закопался?
- Коли грешон, то в землю, а если грехов нет, то прямиком на небеса,- вставил точку в разговор Никита.  Он достал кисет, свернул самокрутку.  Всеми лёгкими втянул терпкий дым самосадаи выпустил его в сторону Ивана, управляющего лошадью.  Иван, закашлявшись, слез с саней, пошёл рядом с ними, про себя вспоминая деда, а вслух матеря Никиту, его самосад, маму. Которая его родила и всю его родню ни чем не провинившуюся перед Иваном.
- Ты где так материться научился?  Наверное в ветеринарном техникуме одним из предметов в обучении был  « мат « или дисциплина  « матерщина «.  Возник диалог к которому стали прислушиваться ехавшие на санях.
-Вот ты курить научился, а простых вещей не понимаешь!  Вот мы с тобой люди, язык у нас людской, на человечьем языке мы разговариваем.  А  я, ведь, хотел ветеринаром стать, а как разговаривать с коровой,- скажи-ка мне? А с лошадью? В этот самый момент, как будто слушая Ивана, лошадь заржала, ей стали вторить в ответ лошади идущие впереди обоза.
- Глянь-кось,- изумился Никита, наша лошадь Ивана понимает!
-Ну если  ты такой грамотный, переведи с лошадиного, что она тебе сказала?
-Сказала она, вернее тем же языком, что я тебя впереди материл, только мат этот лошадиный!  Ехавшие на санях покатились со смеху, дольше всех смеялся Никита, на время забыв про свою самокрутку.  Иван продолжил лекцию:
- Вот, ты сам, наверное заметил,- скажи  т-п-р-у…   Никита  рявкнул:  Т-П-Р-У!  Лошадь стала как вкопанная, сани остановились.
- Дурак, ты, Никита, что орёшь, ведь это на лошадином языке тпру, а на людском « стой «!
- Надо же, четыре буквы у лошади и четыре буквы у людей,- удивился Никита, как будто первый раз услышав команду лошади  « стой «! На лошадином языке . По обозу передали:
Перекур, десять минут,- небольшой, но всё же отдых. Снег стал падать реже, затем совсем прекратился.Темнота  окутала предметы, окрестности, речку,- вот только берега, в месте где остановился обоз, были уже не такими крутыми как в начале пути.  Воздух наполнился запахом табака, негромким говором возничих, раненых, санитаров.  То здесь, то там вспыхивали красные светлячки самокруток.  От лошадей валил пар, он смешивался с запахом лекарств, сеном на санях, потом людей, дымом самокруток, запахом крови раненых, представляя собой неповторимый запах войны, доселе не чуемый людьми в мирной жизни.Он был до боли знакомым, родным и в тоже время особенным,- этот запах войны.  За разговором звук выстрела показался звуком сломанной толстой ветки.Никита, стоявший и куривший самокрутку около саней, стал медленно валиться в снег.  Пуля снайпера, пущенная с берега покрытого чёрными силуэтами деревьев пробила голову  Никиты.  Смерть наступила мгновенно.
- Кто стрелял?-  Крик исходил от  старшего по обозу.  Раздался ещё один выстрел, потом ещё и ещё.  Снайперы на том берегу, стреляли по огонькам самокруток.  В эти несколько минут перекура и отдыха из обоза были убиты два и ранены четыре человека.
- Прекратить перекур, туши самокрутки,- крикнул старший головной подводы, быстро вперед, только движение не даст снайперам прицельно стрелять.  Обоз рванулся с места, выстрелы снайперов прекратились.  Никита лежал на санях рядом с полулежавшим  Василием,- надо же, думал он, меня спас, а сам погиб.  Погиб как-то нелепо из-за своей слабости курильщика. Может, если бы не курил, остался в живых.  Некоторое время ехали не разговаривая, погрузившись каждый в свои думы.  Они были у всех разные: у кого о доме, у кого о родителях, кто думал о невесте,- но у всех они заканчивались на слове война.  Слово это объединяло думы всех в единое целое, разрешить проблемы которого могла только  Победа.
-  Зря я его материл- еле слышно проговорил Иван.  Теперь он мне всю жизнь будет должником, ведь он мне ничего не ответил, только громче всех хохотал.  Вот и насмеялся на всю жизнь.  Говорил ему, кури реже, вредишь ведь ты себе!  А он: ничего, ты, Иван не понимаешь во вкусе табака, продолжал дальше ,- не понравился бы табак  Колумбу, не привез бы он его из  Америки в  Европу, да и Петру  Великому табачок очень нравился.
- Пётр помер не от табака,- продолжил  Семён, а тебя,  Никита, табачок на тот свет отправил.  Никита слушал разговор про себя, уже ни чем не возражая и не ставя очередные точки в разговоре однополчан.
-

- Не успел лекцию живому дочитать, теперь слушай с того света, продолжил прерванное молчание  Иван.  На войне, факт смерти воспринимается как рядовое, обыденное событие. К нему настолько привыкали, что казалось все происходящее случайная закономерность, которую нельзя избежать.  Смерть  Никиты была воспринята как нечто обыкновенно-неотъемлемая часть жизни его и его кончины. Казалось не произошло ничего необычного, вот только не стало ещё одного человека.
- Мат, он, как бы сказать, продолжал  Иван с некоторой паузой, которую тут же заполнил  Семён:
-  А ты заматерись, мы сразу поймём что к чему!   Иван длинно выматерился.  Эта  матерщина, четырёхэтажно вылетевшая из уст его, поставила понятную всем точку, которую не смог поставить  Никита, безучастно слушавший продолжение лекции.  Литературный перевод смысла мата заключался в следующем:  Ваня, сначала, вспомнил  Бога, потом крест на котором распяли  Христа, затем душу и только в завершении мать, толи свою, толи недавно представившегося  Никиты…
  Вот то-то и оно!  Когда нет подходящего слова,- мат самый аккурат, точно передаст смысл недосказанного обычным людским языком,- продолжался далее семинар ехавших на санях красноармейцев.  Обоз, проехав по льду реки около километра, от места обстрелянного снайперами, свернул на берег. Дорога,по которой путь шёл дальше,принадлежала  позициям  Красной Армии.Эта территория, оккупированная несколькими днями раньше фашистами, была снова нашей,родной,советской. Разговор стал громче,- а чего бояться: снайперы, поле боя позади, впереди наши.  Встретят, накормят, обогреют, окажут медицинскую помощь.  Слушая разговор  Василий отвлёкся настолько, что рука, простреленная фашистским снайпером, занемела.  Боль притихла, оставалось только жжение, испытанное им ранее.  Вот только когда?  Василий силился понять, когда он ещё попадал под обстрел. Да не было такого!  Бой этот первый и ранение первое.  Мысли уносили в прошлое: в отрочество , юность, детство.  Детство,босоногое детство!  Может когда споткнулся через камень и упал так, что разбил лоб до крови?  Мальчишки, ровесники  Василия, целыми днями были предоставлены самим себе.  Время это было таким  беззаботным и сладким, которое проходит, чтобы уже никогда не вернуться.  Была такая забава. Ближе к осени, когда поспевает на полях урожай, пацаны придумали игру – езда на велосипедах.  Нет, не подумайте, что у всех деревенских мальчишек села Кобелёвка сразу появлялись велосипеды.  На всю деревню велосипед был один, принадлежал он зажиточному сельчанину  Трифону.  Какая диковинная была машина, блестевшая никелем и чёрной краской, пахнувшая  сиденьем из кожи, машинным маслом, и вызывавшая восторг и зависть всех пацанов. За редким исключением Трифон давал, нет не прокатиться, потрогать это чудо техники.  Так вот, по схожему принципу, ребятня строила свои велосипеды: вот только не из палок и железок, кожи и резины, а из подсолнухов.  Для  постройки  подсолнухового велосипеда выбирались два подсолнуха с самыми большими « шляпками «. Семена  корзинок  вышелушевались и съедались на первом этапе сборки велосипеда.  Листья стебля удалялись – оставался этакий восклицательный знак с большой точкой на палочке. Подсолнухи подбирались таким образом, чтобы шляпка находилась  параллельно стеблю подсолнуха.  Следующим этапом сборки, было соединение стеблей посередине, с помощью шпагата, бельевых верёвок,вообщем того, что может крепко связать « раму».  Для сидения шло то , что не было принято сборщиком вторсырья, между мальчишками прозванного «лохмотником».Сиденье не давало  двум подсолнухам болтаться и разъезжаться в стороны.  Оставалось примотать к одному комлю подсолнуха палку-руль и велосипед готов.  Какой была радость от езды на сделанном велосипеде, вот только педалей не было, их заменяли собственные босые ноги,- и быстрота  езды зависела от того, не как шустро крутишь педали, а как быстро бежишь.  Ватага  пацанов с утра до вечера бегала по пыльным дорогам села на самодельных велосипедах, оставляя за собой клубы поднятой пыли из-под  шляпок-колёс и босых ног.  К концу дня, ближе к вечеру, пыль покрывала огальцов настолько, что они были похожи на маленьких шахтёров, только что поднятых на поверхность из шахты.  На «шахтёрах» из всего спец.обмундирования были только штаны. Пыль покрывала всё: волосы, голову, уши, тело, штаны.  Оставались не запыленными глаза, окаймлённые запыленными ресницами, излучавшие удовлетворение прожитым днём.  Завершала  «рабочий день» мальчишек приятная процедура.  «Шахтёры» шли на речку, с разбега бросались в нее, не снимая пыльных штанов.  Купание в реке убивало сразу двух зайцев-ребятня отмывала тело от пыли и стирались штаны, которые после купания в реке снимались и отжимались почти досуха.  Взявшись за штаны с двух сторон руками, мальчишки вращались в противоположные стороны, по очереди вскидывая руки над головой, крепко держа выжимаемую одежду.  Штаны после отжимки выглядели толстой, короткой, почти что сухой  верёвкой, которая разматывалась, отчаянно тряслась руками, после чего одежда выглядела как после стирки. «Велосипеды» оставляли  на берегу, путь домой выполнялся в пешем порядке.  Возвращаясь домой стайка мальчишек редела, и когда от неё осталось два  пацана, Васятка и друг его  Матвей, навстречу им попался поп.  Друзья так увлеклись воспоминаниями событий прошедшего дня , что в разговоре не заметили идущего навстречу батюшку.  При встрече с которым полагалось приветствие духовного лица. Батюшка крестил воздушным крестом всех приветствующих, говорил: Храни  Господь и отпускал: Идите с миром!  На этот раз, разговор мальчишек оставил попа незамеченным. Он было приготовился принять приветствие от пацанов, но так и остался стоять с поднятой рукой для крестного знамения.  Мальчишки в упор не замечали батюшку и проскочили мимо него.  Всё это расценивалось как грех и неповиновение духовному лицу.Никодим, так звали сельского попа, после воскресной службы, подойдя к матери Васятки, обратился:
- Домна Васильевна,  Васятка твой, третёудни меня не заметил, не приветствовал. Ты,уж, поучи его маленько, старших надо почитать!  Перекрестив  Домну, он завершил беседу словами:  Ступай с Богом!
    Мать воспитывала сына одна, вообще семья их состояла из пяти человек.  Кроме сына были ещё три дочери старше Василия.  Он родился в 1919 году, а в 20-ом, отец его Александр, погиб на Гражданской, ни разу не увидев наследника.  Придя домой, после воскресной службы,мать прошла в огород, к дальней плетнёвой изгороди, надёргала с корнями крапиву.  Сделав из неё крапивный веник  спрятала его за спину и возвратилась домой.  Провинившийся перед батюшкой не ожидал внезапного появления матери, а так как она прятала крапиву за спиной, последующей «учёбы» предусмотреть не мог.
- Васятка,- обратилась она ласково к сыну, подь ко мне, спросить чегой-то хочу?  Васятка,  не чуя подвоха с материнской стороны, вплотную приблизился к ней.  Волосы вихрастой головы сына в миг поймала крепкая, свободная рука родительницы,- и тут же поместила её между своих ног.Васятка был согнут буквой «Г»,основание которой крепко держали тиски ног матери.  Моментально штаны спустились ниже колен, в ход пошёл крапивный веник. Сын сопротивлялся как мог, но вырваться не хватало силёнок. С каждой ходкой крапивного веника мать причитывала:
-  Будешь старших уважать!  Вжик !
-  Будешь старших почитать !  Вжик !- вторил ей крапивный  веник .
  Только под конец порки, когда голый зад Васьки был похож на раскалённую железную болванку, только что вынутую из горна кузнеца он вспомнил дорогу домой после купания и попа, идущего на встречу.  Значит, мы батюшку не заметили.  Мать, закончив урок вежливого отношения к старшим, отпустила из объятий сына.  Васятка, подтянув штаны до подбородка, пулей выбежал на улицу.  Зад жгло, он пылал под штанами.  Одним спасением оставалась вода и он стремглав побежал к реке.  Влетев в воду с разбега почувствовал облегчение, ему казалось, что вода шипит под штанами, как в кузнице Кцыгана  Будулая, когда он опускал в клещах раскалённую подкову в воду. Вода шипела и брызгала по сторонам, от подковы шёл пар. Васятка повернул голову назад посмотреть, идёт ли пар из под штанов?  Пара не было…
   Может, полить водой простреленную руку?  Как тогда, в детстве, опустить её в воду – думал  Василий, но когда это притворится в действительности, он не знал.  До дислоцирования части оставалось ехать около десяти километров.
   Приказ был зачитан с вечера.  Утром, лыжному батальону, пройдя марш-бросок, предстояло с боя взять населённый пункт, по которому загодя отработает артиллерия.
Идя на лыжах, бойцы слышали, как за их спиной работают артиллеристы. Высоко в небе, над их головами, пролетали снаряды, разрывы которых почти не слышались, но по мере приближения в заданный район до слуха стало долетать: « ух!  Ух!  Ух» Будто огромный великан-заика пытался сказать: « Ух, я вам, фашисты!» Но заикание не давало возможности сказать всю фразу целиком.  Получалось только  У_У_У_Х, да У-У-У-Х! Лобовой атакой фашисты были выбиты из села, но за селом немцы подготовили хорошо укрепленные позиции из окопов и линий сообщения между ними. Отойдя на заранее подготовленные позиции, немцы получили преимущество.  Местность хорошо простреливалась, окопы защищали от пуль красноармейцев. Правый фланг поля боя представлял собой деревенские огороды в конце которых находились строения: сараи,бани, подсобные помещения- неотъемлемая часть деревенских усадьб. На окраине села батальон начал окапываться, с разбегу атака  на фашистов захлебнулась. Упав в снег, пехотинцы, проворно орудуя саперными лопатами, набрасывали впереди себя снежный бруствер мало защищавший от пуль но сливающийся в белом цвете с маскировочными  халатами  бойцов.  Фьють!  Фьють! Свистели неприятельские пули. Голова непроизвольно втягивалась в плечи. У пуль была своя работа: фьють пели те, которые закапывались в снег,- ф-ь-и-р-р-р-р пролетали пули от рикошета. Плотный огонь неприятеля не давал пехоте маневра, но приказ был на всех один: «Вперёд». Закапываясь как можно глубже в снег, бойцы метр за метром продвигались к передней обороне, к фашистским окопам. Многие  из них уже наметили жертвенных фрицев, приготовили пули чтобы послать в цель.  Продвигаясь по пластунски вперёд, Василий заметил, как в пяти метрах от него, в цепи наступающих, был убит боец. Пуля снайпера, замаскировавшегося на крыше сарая,  угодила в висок.  Учитывая возможный сектор обстрела, он стал ползти левее убитого товарища.  До неприятельских окопов оставалось не более пятидесяти метров. Необходим выстрел, выстрел который сразит неприятеля. Уже вскинута винтовка, сделан упор на левую руку под цевьё, выбрана цель – осталось нажать курок!  Но вдруг винтовка качнулась, конец ствола упёрся в снег. Левая рука, пробитая разрывной пулей снайпера, как сломанная соломинка , перестала держать винтовку на прицеле. Какое-то мгновение Василий пытался поправить положение, но эти попытки были тщетными: рука не слушалась его.  Режущая боль пронзила тело. По цепи наступающих он передал: ранен, отползаю в укрытие.  Укрытием стала воронка от снаряда.  Кровь простреленной руки пропитывала одежду, превращая её в кровавый ком.  Сердце стало биться чаще, сознание терялось,- с потерей его уходила боль. Наступало состояние безразличия ко всему, силы жизни покидали бойца…
               


                Кто виноват ?


Санитарный обоз медленно продвигался к своим, к месту расположения войсковой части. На санях, рядом с Василием, лежал убитый Никита.  Василию, в этот день, повезло, он вытянул счастливый билетик, судьба благосклонно отнеслась к нему. Чем объяснить жизненные метаморфозы, почему одного убили, а другой серьёзно ранен? Где кроется первопричина везения? Василий пытался понять: отчего в жизни устроено так,- нажми он на спусковой курок винтовки несколькими секундами раньше, всё могло бы быть по другому.  Раненым или убитым был бы фриц, но он остался живой,- фриц , который был на мушке прицела. Жизнь ему спас его товарищ «камрад» по ихнему снайпер, опередивший Василия на несколько секунд.  Так, значит я долго целился, нужно было быстрей нажимать на курок!  Но второго выстрела у меня в запасе не было….
    Вооружение, поступившее в части Красной Армии накануне войны, представляло в некоторых модификациях скороспелые образцы.  Винтовка  СВТ сконструированная  Токаревым имела конструкторские недоработки. Самой серьёзной являлось то , что после первого выстрела гильзу в патроннике заклинивало так, что затвор не мог освободить её. Она «приклеивалась» так прочно, что даже ударами выбить гильзу не представлялось возможным.  Бойцы прозвали винтовку  СВТ палкой, после единственного выстрела она становилась непригодной для стрельбы. Правда, если к ней примкнуть штык, она годилась для рукопашного боя.  Так вот из-за чего целился долго, боялся промазать, у меня был только один выстрел, который должен быть решающим. Не я проиграл этот бой, а конструктор винтовки, успокаивал себя Василий, не фрицу проиграл свой выстрел, а снайперу опередившему меня. В снайпера попасть не мог, не видел его, он прятался на крыше сарая, у него я был как на ладони.  Так он мог меня в висок, а не в руку.  Рука мишень не наилучшая, голова гораздо предпочтительнее, но он выбрал руку.- пожалел?  А  если бы в висок?  Ехал бы ты сейчас на санях с Никитой мёртвый. Размечтался, обратился сам к себе Василий, лежал бы ты сейчас на крутом берегу, в воронке от снаряда. Вовсе не лежал – был бы ты в проруби подо льдом.
Почему ж меня не принял ни крутояр, ни тёмная вода? Какая неведомая сила качнула руку фашиста в момент нажатия им курка снайперской винтовки? Может мою жизнь защитило суеверие в пластмассовую капсулу?  В подразделениях, среди красноармейцев, существовало поверье: как только напишешь данные о себе на листочке, вложишь эту записку в капсулу – тебя убьют! У  Василия в нагрудном кармане гимнастёрки находился этот небольшой кругленький пенальчик, но он был пустым.  Может защитил крестик, повешенный на шею матерью в момент расставания и её молитва, написанная на листочке и вложенная в военный билет?  Мать, она, казалось, была рядом поблизости,- находилась где-то в обозе он ощущал её присутствие, она незримо  находилась с раненым сыном…  В селе, где родился и вырос Василий, мать его, Домну Васильевну, уважали.  Умела она ворожить и знала заговоры, необходимые и помогавшие в крестьянской жизни.  Семья жила бедно, одних ртов четверо, а рабочие руки одни. Правда дочери начинали помогать в работе, колхозному труду годились и стар и млад.  С дочерьми  Валькой  и Ленкой она рано уходила на работу, оставляя заботу по дому  Шурке и Васятке.
  Часто к матери приходили деревенские бабы с просьбой:
-  Домна Васильевна, полечи корову !
-  А как зовут твою кормилицу?- спрашивала она пришедшую.
-  Пестравка ,- отвечала та.
 Для заговора нужно было знать только кличку коровы. После трёх заговоров на зарю: вечернюю, утреннюю и опять вечернюю хворь корову отпускала. В признательность за оказанную услугу сельчанки, со словами благодарности, приносили молоко от выздоровевшей коровы. Заявок на лечение коров от недугов было много и молоко не переводилось в доме, семья не испытывала нужду в нём. Из всей живности во дворе были кот да козёл.  Кот целыми днями грелся на солнышке растянувшись на крыльце у входа в дом. Своим присутствием выполняя две работы за кота и кобеля. А вот козёл Филя «трудился»  круглосуточно.  Вечером, когда козье стадо возвращалось с пасьбы, то и дело  было слышно:
- Филька, твой, Домарка  \ по уличному  звали Домну Васильевну \, - ночует ноне у меня!  Любвеобилия козла хватало на всё козье стадо. Кроме него было ещё несколько козлов-производителей, но Филя пользовался М

наибольшим авторитетом.  Как-то раз привычное в вечеру:  Филька, твой ночует ноне у меня, не прозвучало.  Прошло три дня…  Когда солнце село за горизонт, с наступлением вечерних сумерек, мать отправилась на сельское  кладбище.  Взяв несколько горстей земли, завернула в узелок лоскуток материи. Спрятав на груди пришла домой, налила до верху воды в чугунок, положила в него узелок с землёй, прочитав молитву придвинула его ближе к тлеющим углям русской печи.  По мере выкипания воды мать доливала новой до краёв и снова ставила чугунок к углям.  На четвёртый день ворожбы в дверь постучали.  Вошёл сосед живший через три дома от избы  Домны Васильевны.  Не говоря слов приветствия, измученным голосом проговорил:
- Прекрати, ты, душу мою пытать, три дня покоя мне нет.  Козла твоего, Фильку, я порешил. Нечаянно,- вот покаяться к тебе пришёл, что хошь проси, исполню, но боле  не терзай, ты, душу мою!  Третьего дня выхожу во двор, а он, Ирод, в саду яблоню ошкурил, да какую яблоню!  Она мне до пяти мешков антоновки давала, а теперь, без  шкуры высохнет она, пропадёт. Схватил я в горячках полено, да запустил в козла. Не хотел, да в голову попал!  Он в сей мент  и  издох,- что хошь проси- отдам.
- Козла – то куда дел, соседушка,- глядя в глаза строго спросила мать?
- Да вон он, на задах, в старом погребу, я его ветками забросал. Хошь, пойдём, посмотришь.
- Некогда мне на дохлого козла глаза пялить, а тебе впредь наука: и тайное явным может стать!  Заплатив за убитого козла по базарной цене, отдав деньги, сосед кланявшись пятился до двери прося прощения у матери…
   К чему это я вспомнил Фильку?  Ах, да!  Полено – то в голову ему угодило, может дровеняка пулю снайпера отвела? В жизни так много хитросплетений, порою не знаешь, какая соломинка, ранее брошенная в воду от погибели спасти может, только ухватиться за неё во время надо.
  Тпру, приехали! Зычный голос старшего прервал Васильевы думы.  Военно-полевой госпиталь расположился двумя рядами палаток, две из которых были операционными. В остальных палатках располагалась обслуга: санитары, медицинское оборудование, инструменты, лекарства. Несколько палаток предназначались бойцам прошедших операции. Долго их не задерживали, на второй, третий день направляли во фронтовой госпиталь глубже в тыл.  От того, как будет сделана первая операция зависела дальнейшая судьба бойца. Быть ему инвалидом. Или же быть здоровым настолько, чтобы продолжить в дальнейшем участвовать в боевых действиях. Тяжелораненых оперировали в первую очередь.  При свете керосиновой лампы операцию проводил пожилой хирург-еврей. Редкие курчавые волосы, слегка на выкате чёрные глаза.  Осунувшееся лицо хирурга говорило о напряжённых буднях, бесконечной череде операций в каждой из которой молниеносно составлялся её план, так же быстро приводился в действие.  Некогда было думать, что и на сколько отрезать, пришить, почистить раны от осколков, раздробленных костей.  Василия посадили на стул, два крепких санитара встали рядом
-  Как операцию провести, спросил медик, быстро или медленно,- обращая свой вопрос к бойцу ?  Наркоза у нас нет, если отрезать руку по локоть, операция пройдёт быстро, демобилизуешься подчистую, поедешь домой отвоевавшись.
-  Не режь, ты, мне её. Всё стерплю, только руку оставь. Нужна она мне, как без неё буду играть на балалайке?  Василий представил культёй левую руку, рукав рубашки, болтающийся ниже локтя. Нет!  Только не это!  Вытерпеть, во что бы то ни стало вытерпеть операцию!  В слух обратился к хирургу:
-  Делай на совесть, отец, всё стерплю!
Налив три четверти гранёного стакана спирта, слегка разбавленного водой, чтобы дух не перехватило, санитар скомандовал: пей!  Василий залпом опрокинул содержимое, кусочек сухаря захрустел под челюстями.  Санитары,  крепко  обхватив руку придвинули её ближе к свету лампы.  Отвернувшись от стола, помутневшим сознанием, он ощущал каждое прикосновение хирурга к ране.  До слуха долетали его короткие фразы: тампон, зажим, пинцет… скальпель, тампон, зажим, скальпель.  При этом слове  Василий косил глаза на руку, как в тисках удерживаемую санитарами, на двух операционных сестёр, быстро выполняющих команды шефа.  Всякий раз слыша его, казалось, руку отрежут по локоть, зашьют обрубок натянутой кожей, тиски санитаров ослабнут и операция закончится. Но, нет! Она продолжалась уже полтора часа. Полтора часа мук и нестерпимой боли, в сравнение боль прикушенного языка была комариным укусом. Медсестра, вытирая с лица пот оперируемого задавала отвлекающие вопросы:
- Сколько лет, то, тебе?
- Двадцать второй с октября пошёл.
- Холостой или женатый?
- Холостой!
- А девка- то у тебя есть?
- Есть, в Оренбурге она, Валентиной  зовут!
- Так ты, уральский?
- Да нет, не уральский, но тоже на букву «У», отвечал прерывисто Василий.
- Что с Удмуртии? Чуваш что  ли ,- и сама себе: нет, на чуваша и на мордву ты не похож!
- На  «У»…»У»…»У» ?  Узбек что ли?
- Да какой тебе узбек, скрежеща зубами, сквозь силу выдавил Василий. Ульяновский я, родом из села Кобелёвка!
- Кобелёвка- засмеялась сестра,- ну если из Кобелёвки, то кобель,а кобель он терпеливый, значит и ты вытерпишь, а до свадьбы рана заживёт!
   Слушая разговор, хирург отвлекшись продолжал операцию в автоматическом режиме, будто он представлял собой диковенную машину могущую делать операцию без его ведома, используя в ней только то, что было рациональным и жизненно необходимым. Заканчивая операцию еврей-хирург обратившись к Василию проговорил:
- Молодец, боец, выдержал, ну, а я, со своей стороны, всё что мог сделал! Снимая марлевую повязку с лица продолжил:
- За действие и работу кисти ручаться не могу,- не знаю как срастутся сухожилия и нервы, а вот то, что культёй рука не будет – это точно!
  Операция длилась три часа. Он вышел из палатки, достал сигарету, закурил.  Медицинские сестры бинтовали руку, накладывали гипс, шину, перевязь. У хирурга был небольшой перерыв перед следующей операцией.  Какой она будет? Удачной и счастливой как для этого бойца или нет?  Не буду загадывать, сказал он вслух улыбнувшись.  Улыбка эта отразила торжество маленькой победы за полноценную жизнь, которую он только что подарил бойцу.


                «ГОСПИТАЛЬ»


Остаток ночи после операции Василий «доканчивал» в палатке с такими же как и он прооперированными бойцами. Назойливая, как осенняя муха, мысль не отпускала его ни на минуту. Даже в полусонном бреду она жужжа, твердила одно и тоже,- как рука? Будет она такой как прежде? Боль немного поутихла. Это одновременно радовало и настораживало, ладно, может всё обойдётся, всё будет хорошо! Сказала же медсестра- заживёт как на кобеле.  Эх, её слова, да Богу в уши, глядишь рука будет как до ранения.  Только зря ей про Валентину неправду сказал, какая она мне невеста, два раза на танцы ходили, даже не целовались толком.
  Подъём!  Выходи строиться!  Ходячие своими ногами, лежачих санитары вынесут на носилках. Чуть забрезжил рассвет,- эти краски раннего февральского утра походили на осенние почти во всей гамме цвета- одинаковый плотный, серый полумрак, негромкий разговор бойцов и медицинского персонала делали их одухотворёнными. Вдали полумрак окутывал предметы так, что невозможно было понять, что находится поодаль. Военврач, начальник полевого госпиталя, обратился к стоявшим в строю:
  - Ну, что, хлопчики, пора в путь! Как говорится, вам налево, нам направо. Если быть точнее,- нам на запад, вам- на восток. До станции, где стоит сейчас госпиталь на колёсах, доберётесь на подводах, дальше в тыл на выздоровление.  Целоваться на прощанье не будем, поедете не целованными, да и медсестёр на всю ораву не хватит, я их специально на построение не будил_ пусть поспят  ещё немножко. Недалеко от говорившего стоял хирург, делавший операцию Василию / его силуэт он узнал сразу / был настолько отрешённым от всего, что ему показалось, хирург стоя спит. Может оно было так на самом деле, сколько операций провёл он ночью, скольким бойцам вернул жизнь и надежду на скорое выздоровление. Захотелось подбежать к нему  подставить плечо, дать опереться, дать поспать пусть даже стоя, хоть несколько минут.
- Слышь, боец, вижу тебя в голову ранило, операцию тебе кто делал- негромко обратился Василий к бойцу стоявшему рядом?
- Вон тот, который стоя спит – шепнул красноармеец с забинтованной головой. Меня осколком царапнуло, неглубоко. Он сказал обрадовав меня,- только шрам останется, а голова кумекать ещё лучше будет, чем до ранения. Куда мне лучше! И так до войны семь классов окончил, куда больше?  Вот ещё на тракториста после войны выучусь и ничего мне более не надо!
- Как хирурга зовут?
- Точно не знаю, он мне не представлялся, санитар кликал, Ароныч.
Разойдись, команда прервала разговор двух бойцов, по подводам !  Раненые разошлись искать подводы.
- Хлопчик, ты далеко не драпай от меня, вдвоём в дороге веселей,- окликнул раненый в голову раненого в руку. Стояли рядом, вместе и поедем. Ища два места на санях они обошли обоз с головной подводы почти до конца. Предпоследнюю лошадь обоза запрягал в сани знакомый Василию Иван.
- Помочь, или сам справишься,- вопрос Василия заставил обернуться Ивана ?
- Здорово, ты что-ль?
- Я, как видишь, что сильно изменился?
- Да нет, такой же как вчерась, я тебя на всю жизнь запомнил, морячок, ты, наш спасённый. Пришедшему с Василием показалась странной концовка фразы Ивана.
- Вы знакомы?
- Вчерась познакомились. Четверым нам он теперь обязан,- хотя было четверо, а стало трое. Иван ловко запрягая лошадь вёл разговор:
- Никиту и тех, кого снайперы подстрелили, мы схоронили здесь, сразу же как приехали, утра дожидаться не стали, как знали, что приказ поспеет: так и вышло оно, не дошёл до Берлина  Никита, оборвалась его дорога здесь,- да и у тех, двоих, что рядом с ним сейчас лежат. Троим похоронки домой отправили.  Со мной поедете?
- Что, возьмёшь? Глянулись мы тебе?
- Чего не взять таких красавцев, с  Василием мы знакомы, тебя, то как звать?
- Гриненко я, Иван, с Кубани.
  Два санитара поднесли на носилках тяжелораненого, положив его на сани один выдохнул:
- У этого билет плацкартный до самой станции, нешумливый он, разговорам вашим не помешает, повернувшись к Ивану добавил: ты его поосторожней, довези, уж до станции, а вы двое, молитесь за него в пути, чтоб не помёр! Ранение у него сурьёзное, не всё железо Ароныч вытащить из него смог.
- По подводам!  Вперёд!  Санный обоз тронулся в путь, вот только команда «вперёд» прозвучала как-то неуместно. Точнее надо бы прокричать «назад», а вдруг услышит Сталин?  Он такие команды не терпел, у него таких слов не находилось. Только вперёд, а для раненых вперёд, было назад, в тыл, где подлечат в госпиталях и, если годились строевой, вновь на передовую, с уместным словом вперёд.
   Фронтовую дорогу до станции накатали так, как будто под копытами лошади был не снег, а асфальт, этакий белый асфальт, который не давал копытам цокать и мешать продолжению разговора, начатого ранним утром.
- Тута дорога хорошая, как на эроплане до станции долетим, крикнул Иван,- концом свободных вожжей вращая над головой.  Э…э….э….х,- залётныя крикнул как в старину, по ямщицки.  Лошадь резво бежала трусцой в обозе, следовавшим к станции, к госпиталю- эшелону, началу пути выздоровления.
- Загадывай желание,- кучер Иван кивнул Василию.
- С какого рожна я желание загадывать буду?
- Ты ж между двумя Иванами сидишь, а этот третий не в счёт. Только в слух не говори, не спугни-то желание. Оно, ведь, как красная девка,- кто ему пондравится, а кто нет! А уж если пондравишься, прикипит всей душой на долгие годы.
- Мне на долго не надо,- мне, хотя бы на чуть-чуть ответил в слух Василий, а про себя подумал: одно у меня желание,- чтобы рука выздоровела поскорей, чтобы была она как прежде, чтобы на балалайке играть мог. Подсчитав про себя желания спросил Ивана:
- У меня в одно желание всё не помещается.
- Сколько их у тебя?
- Три!
- Тогда лови золотую рыбку, она три желания исполнить может!
- Поворачивай оглобли, Ваня, едем опять к той проруби в которую меня вчера чуть не засунули,- поплаваю там, авось поймаю её да загадаю три желания.
- Некогда мне по прорубям шастать, с обидой в голосе ответил Иван,- а ты, дурила, рыбку свою золотую уже поймал, она тебе жизнь подарила, не взяла к себе в прорубь.
Гриненко, слушая диалог, многого не понимал: почему утром Василия назвали морячком, придумали какую-то прорубь с золотой рыбкой, три желания обещанных Василию?
- Вы объясните толком,- Василий, моряк? Со флота попёрли так он пехотинцам подался?
- Да не моряк он и воды солёной отродясь не видал. Вчерась мы его чуть на тот свет живого не отправили. Двенадцать убитых, которых не смогли уместить в братской могиле, мы решили похоронить под лёд, опустив в прорубь. Только, вот, последний оказался дюже живучий, не хотел лезть в прорубь, сильно брыкался!
- Убитый, брыкался, это как же?
- Во-во, если бы он глаза перед прорубью не открыл, ловил бы сейчас золотую рыбку. Так вот оно что, Василия живого чуть не утопили! Надо же, какой везучий, он, новый знакомый.
- Нечего тебе желание загадывать, оно у тебя исполнилось, только скажи, чем рыбку благодарить будешь?
- Пока не чем, разве, что сухарями из вещмешка?
- Ты, уж, меня, Василий не уговаривай вертаться назад, чтобы сухарями рыбку кормить! У неё своих сухарей предостаточно.
Рассвело. Низкое солнце оставляло длинные тени от стоявших по краям дороги деревьев. Сани ходко катили по наезженной дороге, лошадь фыркала,- брызги её долетали до бойцов сидевших на санях. Навстречу двигались машины, боевая техника, изредка подразделения бойцов в пешем порядке.  Шла новая сила, способная противостоять врагу. Какой же ненасытной представлялась война Василию глядевшему на движение войск навстречу санному обозу. Как будто читая его мысли кучер Иван произнёс:
- Смотри-ка какая силища навстречу прёт!  Держитесь, Гансы, это вам не летняя прогулка, теперича наш черёд дать вам по зубам. Мы-то стерпели вашу затрещину под дых, больно было, но отдышались, сейчас черёд наш. Только под дых вас бить не будем, ударим в зубы, да так крепко, чтоб они все повыпадали. Беззубым ртом много не нажуёшь, а на кашке долго не повоюешь. Глядишь, без зубов, отощаете, а тощий вояка-дохляк, не то что танком или пушкой управлять, какать сил не будет.  Сидевшие на санях улыбнулись, тяжелораненый застонал будто своим стоном хотел сказать,- сколько надо сил. Чтобы так вдарить по зубам, сколько надо дней и ночей простоять рабочим в тылу для того, чтобы вооружить могучий кулак Красной Армии способный сокрушить врага.
   Приехали. Железнодорожная  станция пыхтела паровозами, стучала эшелонами идущими в двух направлениях, стоящими под парами, множеством военных разного ранга, солдат, гражданских. Все звуки сливались в один несмолкаемый гул присущий железной дороге и нигде более не слышимый. Василию подумалось, что он видит большущие часы, только не с наружи, а изнутри. Люди, снующие туда-сюда казались колёсиками этих здоровущих часов, рычаги семафоров принимали на себя функции минутной и часовой стрелок,- все в часах подчинялось главной заводной пружине присутствующей во всём но невидимой глазом. Название этой пружины мог угадать каждый,- она называлась коротким словом  -  война.
  Госпиталь, разместившийся в железнодорожных вагонах, стоял в тупике, поодаль от вокзала станции, к нему «причалил» санный обоз. «Причалил» слово-то новое мелькнуло в голове Василия. Зря, наверное, в артиллерийское училище в 1938 году поступал, надо бы прямиком на флот. Военная форма нравилась ему с детства: это как первая любовь, с годами проходит, но при воспоминании бередит душу. В артиллерийское училище поступил, но не прошёл по здоровью, тут же подал заявление на курсы учителей начальных классов: в 40- году получил диплом учителя русского языка и литературы, был направлен в Кувандыкский районный отдел народного образования. Короткая беседа у заведующего закончилась словами:
- Поезжай-ка,ты, Василий в Ильинку, это тридцать пять километров от сюда, там такие как ты, позарез нужны. Будешь учить ребятишек литературе и русскому языку, а заодно труду и физкультуре. Приказ сейчас подготовим и поезжай. Директор школы всю плешь проел своей просьбой: дай учителя, да, дай учителя,- вот тебя накликал, ты ему как нельзя к стати. Квартирку у старушки снимешь, а там, гляди, казачку на прицел возьмёшь. Как видишь, перспектива с далеко идущими последствиями; вещей много из Оренбурга с собой привёз?
- Какие вещи, чемодан один.
- Так-то оно лучше, лишние вещи,- лишний груз, обрасти мохом быта ещё успеешь! На том расстались. Заведующий протянул руку Василию, крепко пожав заглянул в глаза:
- Удачи, тебе, Василий, теперь уж и по отчеству,- Александрович…
  Тарантас, легко влекомый  парой гнедых, подпрыгивая на неровностях дороги, увозил учителя в новую жизнь, с её новыми знакомствами: в казачью деревню со своими устоями и нравами.  Возница, крепкого телосложения парень лет двадцати, одетый во френч из сукна тёмно синего цвета и такие же брюки-галифе, заправленные в хромовые сапоги, голянища которых походили на меха гармошки, чуть  растянутой гармонистом, зычно покрикивал на лошадей.
- Давай знакомиться,- первым предложил парень. Пётр Петрович, отрапортовал он, а тебя как?
- Василий, чуть помедля, с остановкой, в тон новому знакомому,- Александрович- договорил он.
- Это мы так, для солидности, отчество к имени прибавляем, а в селе, просто- Пётр.
- Ну и меня можно по сельски, просто Вася!
- Ты к нам надолго?
- Да как тебе сказать: пока что на год, а там поживём, увидим.
- Что это ты, Вася, к нам в деревню едешь?
- Учитель я, после курсов, назначение получил в ваше село, ребятню начальных классов учить.
- Чтой-то ты молодой, а в учителя подался?  Не мужицкое это дело учителем быть; для баб и девок это ремесло. А мужику первое дело быть военным. Он демонстративно задрал до блеска начищенные хромовые сапоги перед Василием. Я вон, хоть без шпал и ромбов, а почти военный, только планшета да револьвера не хватает, продолжал хвастать деревенский франт. Подобное безпардонство забавляло пассажира, в ответ на явный вызов он спросил:
- Откуда тебе знать, что я не хотел стать военным, а пошёл на бабские курсы?
- Да нет, я просто так спросил,- смутился Пётр – да и ребятню уму-разуму учить кому-то надо.
- Вот то-то и оно, сказал ведь на год, а там увидим. До курсов учителей начальных классов поступал в Оренбурге в зенитное училище, экзамены все сдал, да вот подкачал слух на учебных стрельбах.
- Как это, слух подкачал, ты, что, плохо слышишь, или ещё что ни будь?
- Слышу-то хорошо, любой писк или шорох чую только не выдержали мои уши учебных стрельб.
- Это как?
- А так, Петя!  Повезли нас после экзаменов на полигон зенитной артиллерии. Построили а шеренгу около зениток. Боевой расчёт подготовил всё к залпу, да как жахнет из всех стволов без предупреждения,- у меня кровь из ушей и полилась. У тех, кто хлебало раскрыть успел, дивясь на зенитки, тех пронесло, а тех, кто с закрытым ртом на пушкарей любовался, под чистую списали Недели две ничего не слышал, но потом слух стал возвращаться, молодой, перепонки ушные стали заживать.
- Вон оно, что – удивился Пётр. Почему ты сказал, что у тех, что хлебало раззявил- пронесло?
- Да потому, Пётр Петрович, что после выстрела давление воздуха настолько велико, что если не раскрыть рот, то перепонки уха ударной волны воздуха не выдержат. Да что я тебе на словах объясняю,- останови-ка фаэтон, справим малую нужду, а после я эксперимент над тобой проведу. Пётр насторожился: - это, что за эскремент? Скажешь закрой глаза, а сам звезданёшь кулаком промежду их,- пока у меня искры из глаз сыпаться будут, ты подтянешь портки, скакнёшь в тарантас, да был таков!
- Не боись, Петруша,- тарантас  твой не трону, встань-ка лицом к нему да назад не оборачивайся.  Пётр занял исходную позицию, про себя думая: между глаз не согласился, так по затылку долбанёт, но перечить более не стал, скажет, что испужался, трусом назовёт.  Василий подошёл сзади, изо всех сил хлопнул в ладоши около левого уха Петра, от неожиданности тот присел почти на корточки.
- Ну, как ,- спросил экспериментатор?
- Звенит здорово,- ответил подопытный.
- Вот, так-то, это я тебе в ладоши перед ухом хлопнул, а представь себе пушечный залп, да сразу из всех пушек,- каково?
- Я после твоих ладоней до вечера звенеть буду, а уж из пушек подавно. Некоторое время ехали молча думая о своём. Пётр: надо же, на вид вроде бы простой, а как меня Объегорил, не смотри, что из города, что курсы учительские закончил. Василий: надо спросить у этого щёголя, кто на квартиру пустить может?  Тарантас катил по пыльной дороге, петляющей по лощинам между гор, через речушки. По сторонам большака попадались небольшие рощицы деревьев из ольхи, берёзы, тополей, дубов. Лошади шли ходко, не чуя за собой тарантас,- впереди показалось небольшое село.
- Гляди, вон Адаевка, за ним по прямой скоро наше,- буркнул негромко Пётр, ещё полчаса и дома будем.
- Ты, Петро, скажи, кто из сельчан на квартиру пустить может, желательно с харчами?
- Так это мы,- Петр задумался, перебирая по памяти деревенских, которым не в тягость квартирант. Это мы… пауза затянулась, пожалуй, свезу тебя к Наседкиной!  Повозка въехала на пригорок, сразу же за ним показалось село. Оно стояло кучно, порядки домов разделяли улицы и переулки, западная часть села оканчивалась берегом реки, которая начиналась за домами села сразу крутым берегом, выходящим на гладь речного простора.
- Вон, смотри, Урал это, а вон и домишко, куда тебя отвезу. Пётр пальцем показал место, будто Василий знал дом Наседкиной.  Улицей села  подкатили в указанное рукой место.
- Хозяйка, гостей встречай,- гаркнул Пётр во все легкие, забыв на время звон в левом ухе.  Хозяйка дома, пожилая крепкая казачка, с охотой приняла на постой квартиранта,- сразу договорились о плате за жильё и харчи столования, так необходимые молодому учителю. Василий поблагодарил Петра за оказанное протеже, прощаясь сказал: заходи в гости, магарыч поставлю. Как ни будь  забегу, посмотрю как устроился, ответил на приглашение тот. С сентября начались занятия в школе. Незаметно наступили холода сначала забережниками около берега, через неделю спустя Урал накрыл тонкий ледок. На стремнине он был совсем тонким, а около берега ребятня и пацаны постарше во всю осваивали его просторы, толщина льда удерживала их. Как здорово бежать на коньках по неокрепшей ещё тверди! Она прогибалась и трещала под весом пацанвы, но это никого не пугало. Ледовые забавы начинались сразу после уроков и заканчивались с заходом солнца. Физкультурного зала в школе не было, уроки велись на открытом воздухе если позволяла погода, в ненастье, занимались физкультурными упражнениями в коридоре школы. В первых числах ноября морозы стали крепчать, лёд становился прочнее и толще.
- Василий Александрович, пойдём сегодня на физкультуре кататься на коньках по льду, обратились пятиклассники к учителю.
- А лёд толстый? Удержит весь класс?
- Мы ещё вчерась всей оравой катались, уже даже под коньками не трещит!
- Что ж, если не трещит,- пойдём. Ура…а…а! Разнеслось по классу. Пятим уроком в расписании занятий стояла физ-ра. Всем классом высыпали на лёд, Василий , некоторое время наблюдал за учениками, прислушивался, не трещит ли лёд? Мальчишки на перегонки гонялись друг за другом, девчонки смотрели на их соревнования стоя на льду недалеко от берега.  Василий Александрович, надевайте коньки, айдате к нам, в один голос кричали пятиклассники.  Меня-то лёд выдержит?- подумал он прилаживая коньки к валенкам, должен удержать, вон весь класс по льду носится,- выдержит и меня. Он мощно оттолкнулся коньками, решив проверить прочность льда ближе к стремнине. Не ровен час, если кто из учеников, увлекшись игрою, выедет на лёд стремнины?  Проверю-ка сам! Только проговорил это слово, лёд под коньками затрещал, поворачивать к берегу было поздно.  Учитель провалился под лёд, в испуге орали пятиклассники, сразу выбежав на берег с ужасом наблюдая за происходящим. Они знали, ближе к середине, течение реки быстрое, если испугаться- затянет под лёд. Только не с паниковать, не напугаться,- учитель развернул тело по течению, стал грудью выползать на тонкий лёд. Сначала это удалось, но только туловище показалось на поверхности, лёд под ним треснул и, большой кусок льдины затащило под лёд течением. Первая попытка не удалась.  Василий, повинуясь течению, Взял немного правее, к берегу, в надежде, что около берега лёд выдержит его. За первой попыткой вторая, третья, четвёртая,- он крошил лёд как ледокол «Челюскин». Только не сдаваться воде, только не поддаться течению! Он барахтался проделав полынью во льду больше двадцати метров. Силы стали покидать физрука. Нет, ещё, говорил он себе, ну ещё немного, ещё чуть – чуть и лёд не будет крошиться под весом.  До берега оставалось не более десяти метров, но глубина реки в этом месте превышала  в два раза рост Василия, его снова затягивало под лёд. Холодная вода сковывала движения рук и ног, силы были на исходе. Ну, ещё разик, ну ещё раз, пел про себя «Дубинушку» Василий. Песня стала помогать ему,- очередной раз он, с головой окунувшись в холодную воду, стал выползать на лёд: лёд выдержал вес туловища. Вот и хорошо, вот и ладненько,- теперь надо отдышаться, набраться сил. Несколько минут дали отдых дыханию и мышцам. Ребятишки  уже не кричали, они стояли стайкой, как нахохлившиеся на морозе воробьи, каждый хотел одного: чтобы их любимый физрук вылез на лёд, победил эту коварную реку, погубившую Чапая. Отдышавшись, Василий освободил из воды правую ногу и вынес её на лёд, опершись ею заставил тело продвинуться вперёд, опираясь туловищем и ногой, освободил левую ногу из воды.  Громкое  ура…а…а  разнеслось над берегом реки. Учитель по – пластунски полз в сторону берега. С одежды, из валенок на поверхность льда лилась вода,- он победил стихию…   Хозяйка растёрла окоченевшее тело водкой. Налив водку в стакан густо насыпала в него красного перца:
- Пей, а то, воспаление подхватишь. Дело не шуточное, минут двадцать лёд на реке ломал. Василий исполнил приказ хозяйки. Укрыв теплым одеялом, она некоторое время находилась сев на стул рядом с кроватью. Только когда  дыхание пловца стало ровным, веки его смежились, сон объял его, она, встав со стула негромко произнесла:
- Смотри, какой жилистый,- вроде с виду не силён? Видно духом крепок,- дух он, завсегда сильнее силы…
 Тем временем шло заполнение вагонов госпиталя. Тяжелораненых  вносили в первую очередь,- настал черёд Василия и Ивана. Войдя в вагон они расположились у окна напротив друг друга. Документы вновь прибывших принял начальник  подвижного госпиталя, уточнили списки. Во второй половине дня подали паровоз-локомотив: клубы пара, продолжительный гудок,- в тыл, в госпиталь на выздоровление.
               

                ВРЕМЕНИ     БЕГ


Санитарный поезд спешил на восток, в глубину России-матушки с очередной «порцией» покалеченных войной. Может не покалеченных, но опалённых,- можно и так, правду говорят- война сродни пути через огонь, воду и медные трубы. С огнём и водой понятно, а медные трубы? Это ещё, что за испытание?  В детстве медные трубы казались большущим сооружением – препятствием на пути. Требовалось найти вход в этот лабиринт из труб, пройти в них и по ним  все изгибы и загогулины, пролезть, как бы не были они тесны и, найти выход на свободу, на «вольный воздух»; но это было тогда, в настоящем всё выглядело иначе. Санитары принесли обед- каша с мясом и чай с двумя кусками сахара.  Наконец желудок получил настоящую пищу, а не чёрствые сухари из вещмешка запитые водой.  «Заморили червячка» - для молодого организма мизерная порция была не существенной. Василий убрал котелок и ложку с кружкой в вещмешок, тоже проделал Иван:  - Гарно, спасибочки санитарам, теперь дорога короче скажется.
Когда живот пустой, думать не о чём не хочется, но когда пища получена желудком, она предшествует пище духовной, хочется  вести разговор, слушать собеседника.
  - Иван, ты утром говорил, что родом с Кубани, а точнее можешь сказать откуда, если, конечно, не секрет?
-  Да никакого секрету    нема  с лёгким украинским акцентом ответил Иван. Станица у нас Варениковская, дуже гарна станица, уся в садах,- весною так цветут, все цветёт, а воздух такой, только ложкой, как украинский борщ можно хлебать, прямиком выходи на крыльцо и доставай ложку!  Как я по ней соскучился, если бы только знал, Василёк!
-  Что, по ложке заскучал?
-  Да нет, ложка у меня с собой,- по станице.
-  Так, прям ложкой воздух хлебать, ты уж ври да не завирайся. У нас тоже сады яблоневые, весной тоже цветут, конечно, запах цветущих яблонь приятный, но всё нельзя его хлебать!
-  Ты не пробовал, у тебя ложек нема, зараз были бы,- ты поверил, что такой гарный запах только ложкой хлебать.
Может прав Иван- запах малой родины у каждого свой, он вдыхается лёгкими с первыми каплями материнского молока попавшими в рот только народившимся человечком, ещё не умеющим сосать титьку, но дышащим полными легкими. С первым вздохом рождённыё организм вдыхает флюид природы той местности, которая его родила. Организм новорождённого на всю жизнь в подсознание ставит отправную точку-исток жизненной дороги которую предстоит пройти. Из  тысячи запахов он всегда распознает этот исходный окружающий и совершенствующийся в дальнейшем, дополняющийся новой гаммой обоняния, вкуса, цвета. Это как у художника есть три основных цвета, в разных пропорциях дающие после смешения их на палитре новый цвет,- так и у природы: для каждой местности своё, Кубань и Ульяновск разительно отличались в этом.  Так…,  так…,  так…,- стучали колёса вагонов на стыках рельсов,- конечно же так, закончил мысль Василий. Нельзя сравнивать подобное, это у каждого своё, непохожее и особенное для каждого…
   Санитары, пройдя по вагону, раздали раненым термометры; этот простейший медицинский прибор позволяет определить состояние организма.  Если температура выше  37 градусов, организм болен. Иван, вынув градусник из-под мышки, тщательно повертев на отблеск ртуть, довольно констатировал:
-  Бачу, нормально, одно деление до 37 осталось, ну-ка глянь ты- протянул свой градусник Василию: тот, в свою очередь, отдал свой градусник Ивану даже не посмотрев результат замера температуры.
-  Ну и везучий, ты, Василь, опять у тебя бильшики, аж 37.5, ещё крохи и 38 обеспечено.
Василия насторожил результат озвученный Иваном, как же понимать, вроде рука болит не очень, а градусник показывает что-то не так?
-  Что радуешься, отдавая  Иванов градусник с досадой в голосе, изрёк Василий. Наверное, рука даёт повышенную температуру и, знобить меня что-то стало.
-  Тебя в голову долбануло и то ничего, крепким оказался твой «чугунок» на плечах, если температура в норме.
-  Слышь, Василь,- я, ж, хохол наполовину: матка у меня русская, только батька украинец, но котелок, иль как ты его, чугунок у хохлов дюже крепкий: не даром говорят, поставив на втором «о» ударение Иван, что упрямый яки хохол. Бачу, это из-за твёрдости головы, от меня даже осколок рикошетом пошёл.
   Санитар, посмотрев результаты замера температуры, строго спросил:
-  У кого из вас температура больше?  Иван, показав глазами на Василия:
-  Вит у него!
Осмотрев руку, задав несколько вопросов, санитар достал пакетики лекарства. Отдав их, велел пить каждые три часа, уходя добавил: тебе денёк продержаться надо, по прибытии на место посмотрят руку, скажут, что надо для неё в госпитале сделать. Что ж, надо, так надо ощущая боль яснее, продолжил Василий,- денёк сдюжу, хорошо порошки с лекарствами под рукой. Ощутив горьковатый вкус порошка, высыпанного на язык запил его водой: немного полегчало, жжение руки поубавилось- теперь задача одна,- добраться, дотерпеть до госпиталя.  За окном проплывали полустанки, разъезды, маленькие и большие станции, деревушки, ютившиеся как в близи, так и вдалеке от железной дороги. Иногда казалось, это не поезд движется, а уходит вдаль всё, что находится за окошком и только покачивание вагона говорило о движении его. Прошлое не отпускало его, опять плыло перед глазами детство, как неотъемлемая часть пейзажа заоконного пространства.
-  Вань, ты что-то про ложки говорил,- ты серьёзно думаешь, что в моём доме ложек не было? Ты, уж, так не думай ;  были, да ещё какие- деревянные, расписанные яркими красками, такими ложками есть приятно, еда кажется вкуснее и душистее. Зачерпнёшь ложкой борща, а от неё пар духмяный так и валит: дыхнёшь его, почуешь вкусноту, а потом, чтобы не обжечься подуешь на ложку разок-другой да и в рот. Глотнёшь, хлебушком разжёванным протолкнёшь его по пищеводу в желудок, а сам готовишь вторую ложечку и, так, пока мисочку не уговоришь, да добавки попросишь. Потом крошки хлебушка со стола смахнёшь в ладонь и в догон к последней ложке с борщом отправишь. Запьёшь потом чайком заваренным на травах – смородине, зверобое, чабреце или ещё на чём, - на липовых цветиках – вставил Иван – да, гарно щебечешь Василь, ты, что до войны поваром работал,- про борщ  так аппетитно говоришь.
-  Нет, это я тебе про детство своё поведал,- хоть жили не богато, но харчи дома всегда были, а мать готовила так, что пальчики оближешь!
-  Ты сказал родом с Ульяновска, це где ж?  Там где Ленин родился? Так ты с Лениным  знаком, опять тебе везёт, какой у тебя земляк известный, аж соратник Сталина!
-  Не он соратник Сталина, а Сталин ему подмога, вместе они революцию делали, да не долго Ленин пожил. Каплан его додстрелила, а так бы, наверное, ещё пожил, пятьдесят четыре года возраст не великий, люди до восьмидесяти лет запросто доживают. Вон у нас, в деревне, одному деду за девяносто, а он ещё сам дрова колет.
-  Ты сказал Каплан, она, что , немка?  Каплан её так звали или фамилия такая?
-  Звали её Фани, а дело с покушением на вождя, Вань, настолько тёмное, что не нашим умом про него кумекать. Видно, кому-то Владимир Ильич  крепко дорогу перешёл, раз в него стреляли.
-  Вот немчура погана, с начала века воду мутят,- всё ни как не успокоятся. Перед революцией на нас зубы скалила, потом в гражданскую покоя не давала: так и сейчас не унялась. Гитлер от куда-то вылез – лазил, лазил по Европе, тесно ему там стало, видно жира много нагулял и на нас с этого жиру попёр.
-  В самую десяточку попал, жира у Гитлера хоть отбавляй, вся Европа на него спину гнёт!
-  Ему, я бачу, Европы мало, зараз на Советы попёр,- только что-то у него не получается с нашими Советами, видно у нас така пряма спина, что он никак на неё не заберётся. Всё у него есть и танки и самолёты, а на спину не может забраться. Желая проверить собеседника, в тему его рассуждений относительно спины, Василий предложил:
-  Что, Иванку, может мы зря спину прямо держим, может надо подсобить Адольфу- немного согнуться, чтоб ему полегче было на наш горб залезть, взнуздать Советы и править ими?  Война быстрей закончится, домой поедем, то-то радости будет!  Иван задумался и на вопрос ответил вопросом:
-  Васыль, а у  тебя батька е?
-  Нет, он в гражданскую, в 19-ом погиб, без вести пропал. Меня посмотреть не успел, я без него родился,- а что это ты моим батьком заинтересовался?
-  Так, спросил просто. А как ты думаешь, за что твой батька голову сложил?
-  Как за что? За то, чтобы мы росли свободными, ни на кого спину не гнули, чтобы достаток в доме был, Чтоб учиться на кого хотим могли,- да мало ещё за что!
-  Я  ж, тоже так кумекаю, сдаётся мне, что батька твой не для того голову сложил, чтобы мы с тобой спину согибали, да перед кем,- каким-то немчуришкой, Адольфиком, он даже усов хороших не отрастил: так себе, чёрненькая сопля пид носом.  Вот у нашего Будённого Семёна Михайловича усы так усы- усищи, и у Ворошилова ничего!
-  А как тебе усы товарища Сталина?
-  Товарища Сталина не замай! Его усы красившее всех, таких усов ни у кого больше нема.   Санитарный поезд жил распорядком военного госпиталя. По вагонам взад  перёд сновали санитары исполняя работу: делали уколы, перевязывали раненых, разносили лекарства, воду, пищу. Кормили тяжелораненых, убирали за ними, следили за исполнением правил внутреннего распорядка, выполняли приказы вышестоящего руководства. Разговор двух недавно познакомившихся бойцов настолько отвлекал от окружающей их действительности, что давал возможность не замечать ранений обоих, отвлечься от боли не замечать время размеренно текущего из прошлого в будущее через настоящее: и если прошлое представлялось фундаментально большим, значимым, объёмным во времени,- подобным было и будущее, только походило оно больше на лёгкий мираж, далеко колеблющийся в раскалённом воздухе пустыни, но будучи таким же объёмным как и прошлое, а вот с настоящим дело обстояло значительно труднее. Настоящее было таким коротким во времени, как один миг: прошёл незаметно и стал прошлым. Не потому ли в древности людьми придуманы песочные часы, которые наилучшим образом отражали течение времени. Верхняя стеклянная колба – временная ипостась прошлого; нижняя- будущее и, только самая узкая часть соединяющая верх и низ песочных часов соответствовала настоящему. Если прошлое изменить никак нельзя, его воспринимаешь таким, какое оно есть,- то будущее формируется коротким мигом настоящего и в этот короткий миг надо сориентироваться так, чтобы будущее приходило не миражом в пустыне, а реальностью в ощущении. Иными словами – материальность будущего напрямую зависит от настоящего, от этого, очень короткого промежутка времени.  Василий представил эти большущие песчаные часы, песок – время перетекающее тонкой струйкой с верха в низ, насыпающее ежесекундно конус – горку увеличивающуюся в объёме. А если прошлого так много, что оно не уместится в нижней части песчаных часов, узенькая часть, горлышко, захлебнётся, время остановится,- не будет время – песок перетекать с верха в низ! Мир рухнет, перестанет существовать от переизбытка прошлого? Что надо сделать, чтобы этого не произошло, чтобы время не остановилось в настоящем? Жутко становилось от сознания подобной ситуации, всё вокруг замерло, без движения нет существования материи, один объём переполнил другой и время остановилось. Нет, что-то не так, нет безвыходных ситуаций, из любого, даже самого безнадёжного тупика есть выход. Он лихорадочно проигрывал нарисованную им самим головоломку: как заставить время бежать дальше из прошлого в будущее? Выход оставался один – поменять местами прошлое и будущее, будущее становилось прошлым и было на верху, тогда время – песок не остановится, оно потечёт опять, но в обратном направлении. Значит, в настоящем надо жить будущим не отвергая прошлого. Он перевернул песочные часы, теперь время течёт в обратную сторону- из будущего в прошлое.
-  Васыль, ты, что, о чём думаешь, бачу ты меня не чуешь, два раза тебя окликнул, а ты не услышал. Може тебе надо чего?
-  Чую я тебя, чую, просто задумался о времени, оно проходит не возвращаясь: проехали мы с тобой станцию и больше никогда её не увидим, не вернёмся на то место где были вчера, а если по какой-то причине вернёмся, то место это будет другим, не таким как в то, прошедшее время. Ночь опустилась на землю, осталось ещё немного пути – утром доберёмся до места назначения. Выпитые на ночь лекарства немного заглушили боль раненой руки, которая становилась от часа к часу сильнее и жгучее. Дотерпеть бы до утра, в госпитале помогут, выправят ранение, дадут надежду на выздоровление. Иван, забравшись на вторую полку, вскоре уснул. Тихий храп его говорил о безмятежности сновидений,чем владыка сна Морфей полонил его,- может во сне он видит родную станицу, где стоит на крыльце держа в руках большую расписную деревянную ложку, а воздух цветущих садов такой плотный и душистый позволяющий набирать его полной ложкой и глотать…, глотать…, глота…, дрёма, стук колёс, успокоившиеся санитары – суета затихла: веки смежились закрыв глаза. Сон охватил тело. Ему снились яблоневые сады в пору цветения, порывы лёгкого тёплого ветерка, лепестки цветов облетающих с яблонь – белая майская метель, плотный аромат душистых садов. Он тщетно пытался найти ложку,- деревянную, расписную под хохлому, шарил по карманам, за пазухой, за голянищами Сапогов и никак не мог найти её, а без ложки не получались глотки этого майского нектара…
       Санитарный поезд уже стоял на перроне вокзала, когда Василий проснулся. Иван был на ногах, но будить его не стал, дал выспаться вволю, зная, что сон даёт дополнительные силы организму. На полуторках, санитарных машинах раненых доставили в госпиталь, разместили по палатам, провели беглый осмотр прибывших. Молодой врач, пристально изучив ранение руки Василия резюмировал:  оперировать в первую очередь, медлить нельзя, есть подозрение на гангрену.               

               
ОЗДОРОВИТЕЛЬНЫЙ  БАТАЛЬОН

Стук колёс, остановки на станциях и разъездах, опять дорога. Куда?
Две недели проведённые в госпитале, события всплывали в памяти единственно и намертво  запечатляющей  всё, что было готовя основание тому, что будет.  Хирург делавший операцию беседовал с Василием, благо она проходила в стационарных условиях операционной. Под местной анестезией не так чувствовалась боль, его не держали за руки как во время первой операции, медицинские сёстры помогали хирургу.
- Так как, говоришь, звали Кулибина?  Василий отвечая на вопрос вспомнил- Кулибин, механик самоучка, который делал диковенные поделки при царском дворе. Ему вопрос показался странным:
При чём тут механик делающий из металла часы и хирург, делавший первую операцию в походных условиях? На вопрос ответил вопросом:
- При чём тут Кулибин , фамилию не запомнил, по отчеству – Ароныч.
- При том, боец, что хирург сродни хорошему механику, только он восстанавливает повреждённый организм, а механик создаёт механизм заново,- у одного задача: как сделать из остатка так, чтобы организм работал, а у другого из материалов создать новое.
- Как ты, думаешь – сосредоточенно оперируя, продолжал медик, что сложнее?
- Наверное, хирургу труднее, ведь у него нет запасной детали или железяки, которую можно сделать заново и поставить на место.
-  То-то и оно! У нас одна задача, как из остатков сделать конфетку!
-  Вы хотели сказать, из говна конфетку?
-  Ты, уж через чур, боец, как зовут тебя?
-  Василий!
-  По правде говоря, ты прав Василий, всё, что у тебя осталось от руки, ну, конечно, не то как ты сказал, но близко к этому.
-  Отчество первого хирурга Ароныч, говоришь? Такой пучеглазый с кудряшками волос на голове?
-  Да!  Василию на миг показалось, операцию делает не молодой хирург, а тот, первый, по отчеству Ароныч: он так же как первый был похож на аппарат одновременно говорящий и делающий операцию, аппарат был точной копией первого только моложе, точнее сказать копией работы выполняемой им, но никак не внешностью.
-  Ароныч, Ароныч… , так вот ты где!  На передовой, в самом пекле…! Как можно при тусклом свете лампы сделать такую операцию!  Ты наш  Кулибин.  Василий ловил обрывки фраз, ему и впрямь мерещилось – молодой хирург копия первого.  Как бы читая мысли Василия хирург продолжал; - Это мой учитель. Учился у него этому ремеслу, негоже мне, Вася, перед учителем в грязь лицом… он замолчал делая очень точное:
-  Пинцет, зажим , скальпель, иглу, тампон…, мне Василёк, доделать надо то, что не мог выполнить мой учитель, Как он тебе про нервы и сухожилия сказал?
-  Сказал, не знаю как  срастутсяя!
как-  Вот то-то и оно, он не знала а мне надо точно знать и выполнить операцию так, чтобы рука была действующей. Потерпи ещё немного, скоро закончу… . Так, так, так – выговаривали колёса на стыках рельсов, так вторило сознание. Опять ему повезло, руку не отрезали. Сделав сложную операцию её замуровали в гипс, спустя некоторое время заменили на новый. Рана стала затягиваться молодой, тонкой как папиросная бумага, кожей. Она чесалась по краям и Василию стоило огромных усилий не расчёсывать её в кровь. После наложения гипса, перед выпиской, хирург, делавший обход и осмотр выздоравливающих, обратился:
-  Живи, Василий, теперь только от тебя зависит будет рука действовать или нет.
-  Как это от меня, - недоумённо поднял взгляд на говорившего Василий, вы что-то сделали не так?
-  Всё так! Только мы тебе не помощники, мы, хирурги. Помочь самому себе ты можешь тем, что первейшая задача во время выздоровления руки, чтобы не заросли и были в подвижном состоянии нервы, мышцы, сухожилия, суставы и сосуды, а для этого необходимы упражнения: как бы не было больно, ты должен шевелить пальцами, кистью руки. Без этих процедур рука останется неподвижной, оживить её действие можешь только ты.
-  Спасибо, Арсений Семёнович ответил Василий прощаясь.
   Глядя на руку, вспомнил последнее наставление. Какие упражнения, если кисть сжата в кулак. Гипс не даёт прикоснуться к ране, не то, чтобы почесать, а чесалось невыносимо. Он пальцами правой руки стучал по лубку гипса, желание чесать ослабевало. Стучали колёса, так, так стучали пальцы по гипсу на руке. Состав увозил в неизвестное, что приготовит оно?  Ивана Гриненко выписали неделей раньше, где он теперь? Куда тропинка судьбы завела его? Уж точно не на родную Кубань в станицу, где так дивно цветут яблони, да и цвет яблонь родной Кобелёвки не скоро увижу: ведь говорили, везут под Сталинград. Только зачем? Неужели немцы дошли до Сталинграда? По последним сводкам он знал про ожесточённые бои под  Ленинградом, что он взят в окружение-блокаду, и единственная дорога к городу революции оставалась дорога по льду Онежского озера. Но город жил и работал, как бы враг не рвался в его пределы, был остановлен на подступах к нему. Враг, как бешеный зверь, загнанный в клетку с железными прутьями, использовал всю мощь своей силы. Бесконечные бомбёжки с воздуха, артиллерийский обстрел не прекращались ни на минуту. К этому прибавилась нехватка продовольствия, пути снабжения не обходимым, отрезаны врагом, а по льду много не навозишь. Мысли, мысли куда бы вас засунуть? Его укачивало. Вновь снился вокзал, платформа, поезд набирающий ход, а он бежит за последним вагоном, из всех сил передвигая ватные ноги, стараясь ухватиться за поручни, вскочить на подножку. Бежит, и, не может догнать уходящий состав.
   Открыв глаза, глядя на руку, вспомнив напутствие хирурга, задумался. Упражнения, какие они? В локте рука сгибалась, не так как прежде, но двигать ею он мог, а что делать с кистью? Она сжата в кулак, какие упражнения для кулака? Разве что размахнуться да кому-нибудь в челюсть. Эдак с размаха, или меж глаз: но левой рукой неудобно, вот если бы правой – другое дело, как тогда, в детстве, во время зимних драк в деревне. До первой крови, улица на улицу во время Рождества или на Крещение, - а может на Пасху: точно на Пасху. Нет, были драки во все перечисленные церковные праздники только одна запомнилась больше всего… .
    Пасха в том году была запоздалой, - этот церковный праздник на Руси не в числах, но к нему готовились загодя, предвкушая события в день встречи и проведения. В храме проводилась служба, звонили благовест колокола. Праздник воскресения Христа удавался особенным, со своими красками, запахами, событиями. Даже погода в этот день выдавалась по особенному весенней. Заранее детвора заучивали песнопение во славу Христа, необходимые в ритуале, который начинался рано утром. Взяв холщёвые котомки ребятишки ходили от дома к дому по порядку, не пропуская ни один двор: стучались в калитку, дверь. Исполнив ритуал славления получали в награду крашеное яйцо, плюшку, ватрушку. В домах зажиточных сельчан подносили конфеты, пряники, печенье. Наславив, мальчишки хвастали содержимым котомок, - у кого больше, у кого  лучше подношения. В этот пасхальный день, обойдя село мальчишки трапезничали на берегу реки. После начиналась игра. На сытый желудок игралось азартно, да и сама игра была продолжением праздника, начатого утром.
   Выбрав место мальчишки ногами выравнивали площадку, утрамбовывали землю, убирали камни и неровности. Когда прцедура выравнивания заканчивалась, площадка для игры представляла дорожку длиной около десяти метров, один край которой был прочерчен чертой, а другой служил коном; устраивался деревенский боулинг. Может это было как раз так, ведь эта деревенская игра мальчишек напоминала современную игру. Вместо кеглей в конце площадки ставились яйца тупым концом на землю. Яйца устанавливались в ряд с промежутками на ширину ладони. Всё было готово к началу игры. Друг за другом, по очереди, пацаны катали в направление яиц-кеглей приготовленные заранее тряпичные колёса из материи. Колёса представляли круг диаметром около двадцати сантиметров и шириной около пяти. Сделать его хорошо, было первейшей задачей; это тряпичное колесо должно хорошо катиться и быть достаточно тяжёлым, чтобы докатываться до яиц-кеглей. Что только не придумывали в процессе изготовления этих колёс? , но все они в конечном виде представляли деревянную середину обшитую материей для смягчения удара при попадании в яйцо-кеглю. Катнуть надо было так, чтобы не только попасть в цель, но и попасть в своё яйцо-кеглю, ведь оно заработано утренним славлением. У кого получалось, кто мазал мимо, у кого не докатывалось до кона. Если круг попадал в цель, катание круга повторялось, а чьё яйцо выбывало из игры, тот ставил на кон новое; и так до тех пор, пока не заканчивались яйца. В азарте игры многие не замечали быстро худеющий запас наславленного и свой проигрыш, вызывающий зависть к тому, кто выиграл. Так было и на сей раз…  .
-  А ну-ка покаж своё колесо. Чтой-то оно у тебя хорошо катится, никак моторчик в середину поставил, - заносчиво обратился Камгак к только что выигравшему очередное яйцо Мишане. В деревне почти все звали друг друга не по имени, а по уличной кличке, которая наилучшим образом давала характеристику носившую её. Камгак,- растение перекати-поле и оно полностью соответствовало говорившему: такой же сухой с оттопыренными ушами, светлыми волосами на голове, торчащие во все стороны, светло-голубые глаза дополняли схожесть человека и растения. Даже во время ходьбы или бега он так же как перекати-поле подпрыгивал на неровностях и кочках.
-  Покаж, покаж,- что сдрейфил! Его поддержало несколько ребят, оказавшихся в проигрыше.
-  Что ты там такое соорудил, что у тебя колесо катится как заводное, а наши даже до кона не доезжают,- наперебой галдели сторонники Камгака. Мишаня спрятал колесо в сумку, показывая этим, что его участие в игре закончилось.
-  Нет уж, нет уж,- давай отыгрывайся, накатал в свой сидор яиц как Марфа. На базар никак подашься, либо сам всё сожрёшь?
-  Ну и сожру, а тебе какое дело до моего живота, ты на свой полюбуйся. В нём всю неделю кроме кислых щей ничего не было, то-то он прирос у тебя к позвонку,- огрызнулся Мишаня. Ответ больно ударил по самолюбию Камгака.  Он в семье был пятым, жили бедно. Всех ртов было девять, не на всех хватало даже кислых щей.
-  Ты, что, со мной тоже хлебал щи-то?
-  Да, - ты позовёшь, тебе самому мало. Ты наипервейший жмот и батька твой такой же, и братья твои под стать тебе… Мишаня не договорил: Камгак с размаха ударил в лицо, из носа Мишки закапали капельки крови. Этого ждали остальные не участвующие в диалоге но разделившиеся на две группы,- одна за Камгака ,- другая за Мишаню.
-  Ах, ты, так,- до крови, значит, колесо на кспертизу подавай : Мишаня вцепился в Камгака, оба повалились на землю дубася кулаками друг друга. Бей буржуев орали те кто проиграл, « буржуи» так просто не сдавались защищая выигрыш. Гнев, выплеснутый наружу, дал волю кулакам. Драка деревенских мальчишек издалека походила на стайку воробьёв копошащихся в придорожной пыли, только воробьи были каждый сам по себе, а мальчишки копошились парами.  Выяснение отношений и достижение справедливости продолжалось недолго; доака закончилась так же быстро, как и началась. Итогом её были оторванные пуговицы и рукава одежды, синяки под глазами, шмыгающие носы, капельки крови под носами и на рукавах одежды, заменяющей носовые платки. Победа не досталась ни кому, она, как лёгкий весенний ветерок коснулась каждого, но упорхнув вдаль оставила затаённую обиду. Васятка, шмыгая носом, был недоволен итогом драки. В его котомке было всего два яйца, да несколько пряников и конфет предназначенных на домашний стол. Понуро опустив головы расходились по домам, каждый оправдывая своё участие в разборке-драке. Зачем Камгак прицепился к Мишане,- все знали, что колесо он изготовил не из липы, а из дуба, обшив его холстом, подложив под него слой бумазеи. Мишкино колесо было тяжелее, катилось по дорожке ровно и доезжало до яиц-кеглей, да и внутри его не было моторчика… .
   Стук колёс вернул Васятку в настоящее. Что не поделили между собой Гитлер и Сталин, что заставило фашистов напасть на Советский Союз? Уж никак не наш «достаток» и «изобилие». Так, что? Чем так не угодил Сталин Гитлеру,- вон и договор мирный накануне подписали. Только какой он мирный, если Адольф втихаря начал войну, мы на него не нападали, это он на нас, как в той драке в детстве. Тогда мы меж собой потасовку устроили, а сейчас побоище: у одного – захваченная Европа работающая на военную мощь Германии, у другого вылезающий из нищеты Советский Союз набирающий мощь и силу. Не этот ли факт являлся главным в планах Гитлера? Победа над Советами давала господство Гитлера над миром.
  В дороге были двое суток, поезд шёл на юг. Почему их везут в южном направлении, какие события разворачиваются на берегах Волги под Сталинградом? Неужели враг уже там? В последних сводках Сталинград не упоминается,- всё так же напряжённо под Москвой, Ленинградом, на Кавказе, в Крыму, но на Волге тихо, никаких боевых действий. Может фашисты выдохлись, не рассчитали силёнок, может скоро конец войне?
   Поезд остановился у небольшой станции, прозвучала команда: по машинам! Выходя из вагона Василий полной грудью вдохнул свежий весенний воздух, весна незримо вступала в свои права. Снег почти полностью растаял и лишь небольшими клочками виднелся в тени построек в ложбинках и овражках. Ручьи почти полностью высохли, но местами дорога была грязной. Машины, одна за другой следуя к намеченному пункту увозили красноармейцев на выздоровление. Ещё не совсем представлялась процедура выздоровления, думалось, будут до отвала и икоты кормить хорошей пищей, а работа будет пустяковой на час, другой в сутки. Не жизнь, а курорт. Просёлочная дорога «брыкалась» подбрасывая машины на ухабах, швыряла из стороны в сторону сидящих в кузовах красноармейцев.
-  Хорошо перед отправкой не кормили, а то бы всё назад выскочило – проговорил Василию сидящий рядом боец.
-  Что имеешь в виду под словом зад, наверное то, на чём сидишь?
-  Нет, не это, Кишки мои совсем растряслись, не могу уже больше бултыхаться. Скорей бы до места…  Разговор не клеился, говорить попросту было не о чём, все знали, что надеяться на лучшее можно, но судя по тряской дороге, вела она не райские пущи и не на курорт.
-  Слыхал, что перед погрузкой говорили: тридцать километров с гаком ехать нам до цели.
-  Хорошо бы гак не такой как тридцать километров. Дорога не становилась лучше, подбрасывала сидящих в кузовах, слышались обрывки фраз говорящих нехотя красноармейцев.
-  Всё, не могу так больше ехать, кишки, -чёрт с ними, а вот мутатаки зараз поколю. Ещё раза два подпрыгнем и расколются они у меня, хоть шапку под них подкладывай,- не унимался попутчик сидящий рядом с Василием: а ты, что молчишь расколол или ещё целые?
-  Целые, целые ,- я их между ног зажал, а ты свои ноги раскарячил, как гулящая девка, вот они и бултыхаются. То-то не пойму,- что по скамейке так стучит: думал, котелок – оказывается не он, а твои муди, ну и здоровы они у тебя, раз так стучат! В кузове засмеялись, пошли в ход анекдоты, забавные рассказы из жизни. Наперебой, перебивая друг друга один рассказ хлеще другого. Тряска дорожная отошла на второй план, юмор скрашивал не только дорогу и настроение, но отвлекал от тяжёлых дум.
-  Насчёт величины, не мерил, а стучат они по скамейке от того, что замерзли превратились в ледышки.  Заметно похолодало, дул встречный ветер, к вечеру погода стала портиться.
-  Добраться бы засветло к месту дислокации, а то, в потьмах не в ту избу забредёшь. Хорошо если хозяйка молодая да не замужем, отогреет замёрзшее «хозяйство», а если попадётся старушка годков под девяносто. Ту самою на печке русской сутки отогревать!
-  Ты сам сутки отогреваться будешь, прежде чем в норму войдёшь.
-  Эх, хорошо бы сейчас в баньку вытопленную по чёрному, выстоявшуюся, да с веничком берёзовым запаренным в кипяточке. Как плеснёшь на каменку водичку из-под запаренного веничка – сразу в лето попадаешь. Пар горячий через нюх во всё тело заползает, аж мурашки по коже бегать начинают!
-  Прям, уж мурашки?
-  Так точно, они!!!
-  Да не мурашки это вовсе.
-  А что, как не мурашки?
-  Раз бегают, то это вши. Они на дух не переносят берёзового веника, вот и начинают бегать зажав нос с одной думой: куда бы спрятаться? А раз ты совсем голый в бане, куда бы они полезли?
-  Конечно, куда повыше прятаться начнут,там, где растительность естественная имеется. Наверное на голову полезут, в волосья!
-  А если ты лысый, - куда?
-  Наверное под мышки, куда ещё?
-  А как из под мышек волосья повыпадали?
-  Остаётся одно место, туда и прибегут прятаться.
- Это те, у которых мозгов нет, те туда, куда ты сказал, а у которых мозги есть, полезут в норку, там их никакой веник не достанет,а что дух в норке не веничный берёзовый, то и потерпеть маленькось можно… .
  Раздался дружный хохот, сосед Василия не ожидал такой развязки, насупился и больше не вспоминал ни баню, ни насекомых. При свете фар прибыли в пункт дислокации: окраину небольшого села к которому на пригорке прижались два ряда построек животноводческой фермы.
-  Не светит нам, робяты, ни молодушка, ни старушка казарма нам – конюшня. Про баньку вовсе молчу, закончил сосед Василия. Получив сухой паёк разошлись на ночлег. Ужинали при свете керосиновых ламп, после еды – отбой. В помощь инженерному батальону ведшему работы укрепхарактера прибыли выздоравливающие бойцы сгруппированные по взводно в отдельную роту. Характер работ сводился к следующему: на направлениях возможных ударов противника построить глубоко эшелонированную оборону, способную выдержать мощь врага рвущегося к Волге. Три рубежа обороны представляли собой заранее подготовленные ходы сообщений. Блиндажи, землянки, долговременные огневые точки, укрытия, капониры для орудий и техники, другие постройки. Гитлер планировал захват Сталинграда, прорыв обороны Красной Армии в южном направлении повторными боевыми действиями захват Москвы. К этой кампании фашисты готовили трёхсот тысячную армию фельдмаршала Паулюса. Удар такой силы необходимо выдержать, не дать Гитлеру выхода на левый берег Волги.
   Апрель незаметно передал эстафетную палочку природы маю, Теплые дни способствовали работе инженерных войск и подразделению выздоравливающей роты.  На утреннем построении старшина огласил наряд-задание на предстоящий день.
-  Сегодня берём на буксир соседей слева, не поспевают они к сроку с сооружением ДОТа, материала у них предостаточно, наверно хилый состав выдался, либо слишком зашибленных много. Помогнём им, а там на наш ДОТ материалы завезут.  Выстроившись в колонну по четыре взвод отправился помогать отстающим левого фланга. Шли молча, Василий Размышлял про себя: прошло около месяца после прибытия. Сколько за это время построено, сколько ещё предстоит сделать. Видно не совсем был прав тот боец, в начале войны говоривший: фашистов шапками забросаем,- маловато видно шапок, коль до Волги дошёл фашист. Вдруг не хватит силёнок остановить немцев под Сталинградом, одолеет нас, сбросит в Волгу? Только не это. Во что бы то ни стало надо выдержать этот удар, Два выдержали под Москвой И Ленинградом к третьему подготовимся так, чтобы враг выдохся в этой битве чтобы она была последней перед отступлением врага.
    Оздоровительный батальон положительно влиял на состояние руки , как говорится, безвыходных ситуаций не бывает, а нужда заставляет. Во время первого набора бойцов прошедших курс восстановления организма медкомиссия давала заключение после осмотра: годен или нет к строевой в регулярно действующих частях Красной Армии. Попасть в ряды счастливчиков хотелось каждому. Двигало ими не то, что вновь вернутся на поля сражений, а тот быт и распорядок службы оздоровительного батальона. В приспособленной под казарму конюшне основное место занимали шести ярусные нары, это было причиной ускоряющей выздоровление. Нары, способствующие ночлегу, ему не способствовали по причине наличия вшей. Эта маленькая тварь, молниеносно размножаясь, заполнила все щели и пространство конюшни. Под утро нательное бельё, гимнастёрка, брюки были набиты ими, тело чесалось от укусов. Первые минуты команды «Подъём» отводились не быстрому одеванию, а стряхиванию непрошенных гостей с одежды и складок её на землю. Стриженные наголо бойцы обметали одежду вениками, выворачивали, трясли и обметали неоднократно. Только после этих процедур тело можно облачить в одежды. Следующее утро вновь отводилось веничной обработке и так каждый день. В гражданскую говаривал Котовский: вошь для бойца – враг, победа над ней первый шаг к окончательной победе над неприятелем. Оздоровительный батальон в этой баталии явно проигрывал, не помогал ни керосин, поливаемый на деревянные конструкции нар, после применения которого верхние этажи задыхались от его паров; ни специальный раствор карболки, ни натирание тела травами и полынью. С мириадами вшей казармы мог справиться только огонь, но тогда не будет помещения и крыши над головой, а как спать ночью, где укрыться в непогоду?
  Вторая причина дополняла первую делая пребывание более невыносимым. Кормили в сутки один раз, но до отвала. В обед, в котелок, с куском мяса до краёв наливались наваристые, горячие, обжигающие губы щи с капустой и картошкой и не все бойцы справлялись с такой порцией. К щам полагалось полбуханки белого хлеба чай или компот. Поэтому в обед съедались одни щи, а вечером чай или компот с остатком хлеба. Такое разовое питание мучило желудки, расстраивало работу их, нанося вред пищеварению. К этим двум проблемам добавлялась третья: если на первых трёх этажах казарменных нар с низу можно было уснуть коротая ночь, то, начиная с четвёртого до шестого под самой крышей, ночлег становился серьёзной пыткой. Запах пота от белья и портянок естественные «выхлопы» от пищеварения поднимались с теплом под потолок. Воздух представлял собой не смесь азота и кислорода, а сложное химическое соединение от которого слезились глаза и мог спасти только противогаз. Всё это заставляло «рваться» на передовую. Раненые в ногу, смешно подпрыгивая, старательно показывали строевой шаг, раненые в руки показывали умение владеть винтовкой, стрельбу из неё. Не у в сех смотрины удавались и первые две Василий проиграл. К третьему смотру стал готовиться тщательнее. Он знал, недостаточно показать работу большого пальца раненой руки, надо разжать пальцы кулака, заставить двигаться указательный палец. На ночь он прибинтовывал к предплечью  тонкую неширокую доску к которой с трудом разгибая пальцы, прибинтовывал кисть распрямив кулак. Мало-помалу пальцы распрямились до состояния полу сжатого кулака, теперьлрь требовалось восстановить работу указательного пальца. Некоторые врачи из комиссии просили показать стрельбу из винтовки с правого и левого плеча. Если с правого все было нормально, то левое плечо и указательный палец левой руки давали отставку до следующего раза. Механические упражнения результата не давали, палец оставался неподвижным. А если попробовать реагировать на боль? Эта мысль пришла в голову после давнего эпизода, когда приколачивая гвоздь, молоток угодил по пальцу руки. Боль мгновенно передалась в мозг головы, палец посинел и опух. Если «связать» палец с мозгом болью? Он прикусил палец зубами, боль не чувствовалась. Сжав зубы сильнее укусил пальцы поочерёдно, боль чувствовал только большой палец. Это настораживало; вдруг последняя операция в чём-то не удалась, почему только один палец ощущает боль? Процедура укусов продолжалась каждый день, и только спустя неделю показалось ощущение боли указательным пальцем. Он сильнее стиснул зубы,- боль, как робкий утренний рассвет, чуть-чуть предвещающий восход солнца, достигла мозга, он отреагировал на боль. Пошло! Пошло! Получилось, радость овладела сознанием. Теперь необходимо закрепить и развить полученный результат. С каждым днём ощущение укуса становилось отчётливее, мозг, получая свою порцию боли, разжимал зубы после укуса, палец розовел после такой тренировки. Но как заставить его шевелиться и сгибаться имитируя нажатие на спусковой крючок винтовки? Зажав правой рукой указательный палец, начал сгибать и разгибать его повторяя многократно упражнение, тренируя суставы потерявшие подвижность. Указательный, средний, безымянный, мизинец. Указательный, средний, безымянный, мизинец и так постоянно, едва удавалась свободная минута отдыха. В тысячный раз, сгибая средний палец заметил: указательный вяло повторил сгибание самостоятельно. Он стал следовать за средним более механически, чем мысленно. Команды мозга палец не воспринимал.  Тренировать и тренировать, до приезда комиссии осталась неделя надо заставить палец гнуться и разгибаться усилием мысли, командой мозга. Строительство ДОТа подходило к завершению, старшина объявил перекур:
-  Ну, вот, братцы, хороший мы ДОТ построили, в лоб его не возьмёшь и с флангов трудненько, Сектор обстрела великолепный, много зубов обломает он фашисту. Чуть перекурим, а там и обед поспеет, Пообедаем, отдохнём,- к вечеру управимся. Походная кухня привезла обед, От наваристых щей исходил приятный дух напоминающий дом, мирную жизнь в прошлом, сенокосную пору, когда многие подростки помогали старшим в заготовке сена, уборке урожая, других сельхоз работах. Если бы не котелки с фляжками и гимнастёрки могло показаться: работает артель заготавливая сено. Отправив гружёные подводы с сеном домой обедает в поле. На возвышении поставлена скирда сена обложенная дёрном и травой, если бы не амбразуры ДОТа в нижней части скирды у основания, картина мирной жизни была бы полной.
  Пообедав, оставив на вечер чай, перелив его во фляжку, спрятав большой ломоть белого хлеба в вещмешок, Василий направился в лесок неподалёку от ДОТа Полуденное солнце грело по-летнему. Тень деревьев близлежащего лесочка прохладой манила бойцов. Слабый ветерок шелестел листьями деревьев. Солнце, едва пробивая лучами листву, играло в пятнашки бликов с землёй, поросшей густой травой и полевыми цветами от которых исходил тонкий медвяный запах. Крупные полосатые желто-коричневые шмели низко летали над клевером, шалфеем, жёлтой кашкой. Какая благодать, вот оно естество бытия в первозданном виде: никто никому не мешает, всё занято делом – солнце, деревья, листва, ветерок, цветы и травы, мухи и шмели, комары, кузнечики стрекочущие повсюду, снующие взад-вперёд муравьи, какие-то мелкие букашки, бабочки и прочее, прочее, прочее. Высоко в небе, над всем земным, парил коршун высматривая добычу.
   Кусочек мяса, застрявший между зубами, никак не поддавался языку, тщетно пытавшемуся вытолкнуть его наружу. Василий присмотрел травинку, потянулся к ней, чтобы сорвав её проделать освобождение застрявшего мяса. Зажав её между указательным и большим пальцами левой руки сразу для себя не понял, что сделал это как правой рукой. Только после того, как обломив её в нужном месте, до сознания дошло: два пальца оперированной руки выполнили команду мозга. Это так обрадовало, что послеобеденная дрёма, едва завладевшая телом, покинула его. Хотелось ещё и ещё проделать упражнение и всякий раз пальцы послушно выполняли приказ мозга. Теперь можно показать работу руки, а там и новое назначение, только бы быстрей отсюда.
-  В руку ранение, разрывной пулей, ну-ка покажи,- капитан медицинской службы следил как Василий, засучив левый рукав гимнастёрки оголил предплечье.
-  Что ж, рана заросла, не плохо выглядит. А как действует кисть? Сможешь левой рукой винтовку под цевьё держать?
Демонстрация владения винтовкой подозрений комиссии не вызвала.
-  А как стрельнуть с левого плеча? Василий выполнил и это упражнение. В медицинской карточке, поставив подписи после осмотра, появилась запись: годен к строевой. Этот краткий вердикт ставил точку в пребывании Василия в оздоровительном батальоне. Осталось ждать покупателей, которые приехав отберут бойцов для прохождения дальнейшей службы.

МИЧУРИНСК

На утреннем построении взводный объявил:
-  Готовьтесь к завтрашнему дню, для кого-то он будет последним в пребывании здесь. Приезжают «покупатели», приведите себя в порядок, в баньку сходите, попрощайтесь со вшами, сильно откормленных не зашибайте, складывайте в коробочки для тульского левши, звонил он третьего дня, просил прислать новую партию. Говорит, подков много сработал, а вот вши закончились.
-  Разрешите поправить, - обратился к взводному Григорий, тот самый, который ехал в кузове рядом с Василием месяцем раньше в оздоровительный батальон. Тогдашнюю хохму относительно баньки, многие помнили и с нескрываемым любопытством прислушались, что будет дальше?
-  Поправляй, командно гаркнул взводный!
-  Помню из одной детской книжки, ни вшей подковывал тульский Левша, а блох. Показывал он свою работу аж самому Петру Первому, за которую царь наградил его дав штоф водки и гривенник на закуску. Каждая подковка была прибита малюсенькими гвоздиками, только резвости у блохи после украшения её подковами несколько поубавилось: скакать стала не так быстро и далеко.
  Взвод внимательно слушал поправку к сказанному командиром, который в тон говорившему продолжил:
-  Согласен с тобой, Григорий, так оно могло выглядеть на самом деле, только где мы найдём в казарме нашей блох, если в наличии есть только вши? Сдаётся мне, блохи жившие при Петре, давно повымерли словно мамонты в Ледниковый период. Им на смену пришли вши, чуть поменьше, но уж страсть кусачие, так, что не уводи в сторону мой приказ: готовьтесь основательно на смотрины, ну а если блоху найдёшь – прямиком ко мне, я её в особую коробочку спрячу, думаю наши тульские оружейники для неё винтовочку сработают, чтобы она на вшей из этой винтовочки могла охотиться. Как научится охоте, так её под особый контроль сюда возвернут, ведь для неё вошь, что для нас фашист.
-  Не справится она одна с ордой Мамаевой!
-  Так ищите блох ещё, кто больше соберёт, тому награда от меня – отпуск домой на три дня, так сказать на побывку. Взвод рассмеялся, после команды разойдись пошёл наводить порядок в казарме, стирать обмундирование, пришивать подворотнички из белой материи, мыться в бане и выполнять другие работы бытового характера. В заботах день пролетел незаметно. Василий продолжал тренировку руки, пальцев,- и хотя в медицинской карточке записано годен к строевой, его не покидала мысль :  если кому-то из покупателей он не понравится и его не возьмут в действующую часть. После отбоя долго лежал с открытыми глазами, вспомнилась сказка про Василису Прекрасную, которая отправляя супруга ночевать всегда говорила: утро вечера мудрёнее. Загадывать не стал, только повторил слова сказанные Василисой: утро вечера мудрёнее,- с этими словами пришёл сон. Во сне он был не Василием, а Иваном – царевичем, Василиса Прекрасная – Валентиной, которая успокаивала его словами: покупателей не бойся, сделаю так, понравишься им, спи,- утро вечера мудренее! Царевич для себя заметил, что Валентина не правильно говорит слово мудрёнее, вместо «ё» выговаривает «е», но перечить царевне не стал, согласившись с таким говором.
 Подъём и утренний моцион продолжило построение покупательского смотра. Приехавшие рано утром, представляли различные рода войск: артиллеристы, танкисты, пехотинцы, кавалеристы, лётчики, автомобилисты, медработники по очереди вызывали бойцов проводя отбор нужной военной специальности. Если для пехотинца основным было быстрое передвижение по местности, по пластунски ползать по земле, то для водителей упражнения были другими, для танкистов свои и так далее, каждый из «покупателей» отбирал для своего рода войск, но преимущество отдавалось тому, кто ранее проходил службу по военной специальности, каждый хотел вернуться в свою часть или подразделение. Если хромота не давала возможности быть танкистом, его списывали во внутренние войска и другие рода войск.
Лейтенант, одногодок Василия, пристально вглядевшись, спросил:
-  До ранения где служил?
-  В лыжном батальоне.
-  Винтовку держать сможешь?
-  Ещё как смогу!
-  Вот и договорились, оформляй документы, забираю в свою часть!
-  Разрешите поинтересоваться, в какой род войск?
-  Много будешь знать, состаришься, Приедешь, увидишь. Одно скажу: тех, кто не нравится мне с первого раза – не беру. Если бы знали твои товарищи куда ты едешь, рванули бы за тобой всем взводом. Только мне взвод ни к чему, пятерых уже отобрал, ты шестым будешь.
Василию показалось странным сказанное лейтенантом. Что он краля какая, понравится не понравится, как на ромашке гадание: любит не любит, но больше вопросов задавать не стал. Вспомнив сон в слух проговорил:
-  Сон то мой, в руку!
 Оформление документов много времени не заняло. Очередная полуторка отбывала на железнодорожную станцию. В ней нашлось место лейтенанту и шести бойцам оздоровительного бататьона.
   Потуторка ходко катила, увозя в неизвестное бойцов прошедших оздоровление. С лейтенантом Василий наполовину познакомился, новых попутчиков ранее не встречал. Напротив, рядом с лейтенантом сидел средних лет казах или узбек, по лицу трудно определить национальность, в свою очередь, тот из-под Тишка, бросал косые взгляды на Василия. Рядом с казахом сидели два русских парня, уже познакомившиеся, они о чём-то болтали. С правой стороны радом с Василием расположился пожилой усатый мужик, а рядом с ним боец, больше похожий на пацана, чем на парня. Обратив внимание на быструю езду, Василий заметил: дорога так наезжена транспортом, что никак не походила на ту, по которой везли в оздоровительный батальон. Как много грузов перевезено по ней, укрепляя передовые рубежи обороны. Учитывая это, сделал вывод: всё готово к сражению, после которого хребёт фашистского зверя будет сломан, враг будет побеждён. Эта уверенность вдохновляла. Хотелось дожить до победы, ведь и его «кирпичик» есть в несокрушимой стене построенной обороны.
   Пыль, клубами вылетающая из под колёс машины, долго висела над дорогой большущим серым хвостом, в последствие оседая на придорожную траву и деревья росшие по краям дороги. Встречных машин было мало, изредка попадались конные подводы, идущие в двух направлениях. Вся округа наполнялась состоянием чего-то очень большого, как в летний день перед грозой. К обеду, на небосклоне, появилось небольшое облачко. Оно росло в размерах и цвет его с увеличением менялся. Из белого, оно в начале становилось светло-синим, затем синим, серым, а когда цвет его стал тёмно-синим со свинцово-серым отливом вся округа: земля и небо затаилась до краёв наполняясь предстоящей грозой.
-  Успеть бы до станции доскочить, водитель полуторки понимающе нажимал на газ педали акселератора; машина мчалась выдавая все сорок лошадиных сил мотора.
-  Понимает наше положение, продолжил пожилой мужик, ему хорошо в кабине, а наверху, в кузове нас искупает до последней ниточки. Поищи в кузове брезент кивнул он соседу-парнишке. Светлые волосы кудряшками выбивались у парня из под пилотки, веснусчатое лицо и лёгкий пушок над верхней губой давали не больше шестнадцати лет возраста. Пошарив под скамейками и около заднего борта кузова, он тенорком проговорил: нет здесь ничего, ни брезента ни холщёвой материи.
-  Тогда, вся надежда на мастерство шофёра, успеет сухими до станции довести, значит лихой шоферюга!
  Воздух наполнился предгрозовой влагой, порывы его швыряли из под колёсную пыль налево и направо, размазывая её сразу же по краям дороги. До станции оставалось не более километра, когда стали видимыми косые струи дождя идущие из облака, находящегося в нескольких километрах позади машины. Сидящие в кузове были невольными зрителями соревнования. Кто победит в нем, дождевое облако или шофёр?
   Первые крупные капли дождя брызгами рикошетили от фанерного верха кабины, когда водитель лихо затормозил автомобиль на привокзальной площади. Покинув быстро кузов, бегом пустились к железнодорожному вокзалу. Забежав в помещение, тяжело дышав, прильнули к окошкам, выходящим на перрон. За ними, потоки воды, падающие с небес отмывали станцию и её окрестности. Вода, мутными потоками текла по перрону, полотну железнодорожных путей, отмывала составы стоящие на рельсах, наполняла живительной влагой землю.
-  Кажись, пронесло. Лихой нам выпал шоферюга, прям таки асс какой-то. Ему на эроплане лётать, а не по земле ездить- тенорком проговорил паренёк мужику стоящему рядом.
-  На всех ассов самолётов не хватит, но своё дело он хорошо знает и машина, подруга его фронтовая, не подвела: значит, любит её и она ему платит тем же. Странно слышать про любовь шофёра и машины полуторки, одухотворённого с не живым. Может это на первый взгляд так кажется, а на самом деле существует любовь человека и машины, танком и танкистом, пулемётом и пулеметчиком, самолётом и лётчиком. Были же случаи, когда машина выручала из труднейших ситуаций человека, дарила жизнь ему и самой себе.
   Сверкали молнии, гремел гром, сотрясая здание вокзала, как будто предрекая скорую битву на берегах Волги. Лейтенант, оформив проездные документы севши на лавку серьёзно обратился к подчинённым6
-  Обедаем сухим пайком, через час с небольшим едем к месту расположения действующей части. Пункт прибытия не озвучил, держа всё в тайне и вызывая суждения на эту тему. Наливая кипяток из котелка в кружки, пожилой мужик обратился к сидящим на лавках друг против друга. Лейтенант оставив бойцов, отлучился по своим делам.
-  Знакомиться будем,- не дожидаясь ответа на вопрос пробасил: Матвей, сибиряк, из Красноярска, на заводе работал, ранение под Москвой получил, пожалуй, старше вас в два раза. Прошлым воскресеньем «стукнуло» мне 46.
-  Прихлёбывая из кружек представлялись по очереди:  из Архангельска, семнадцать мне, когда призывали прибавил два года. Воевал под Смоленском, зашибло малость, подлечился и к вам в дружину. Дмитрий и Николай были земляками, призваны из Перми, лечились вместе, вместе получили новое назначение ( видно оба лейтенанту понравились   
-Бахтыбай, казах мин, русски мало понимай,. Альма- Ата ходиль, Москва стреляль, курсак попаль
-  Сколько лет тебе? Спросил Матвей, глядя в смуглое, скуластое лицо с узенькими щёлочками глаз казаха. Тот понял вопрос, но по русски не знал, как сказать тридцать один. Показал на пальцах: поставив кружку, разжав пальцы обеих рук, три раза взмахнул ими, выставив затем один палец.
-  Так и скажи, тридцать один!
-  Плохо понимай моя твоя. Как бы не плохо, арифметику ты знаешь, а говорить мы тебя научим- закончил Матвей..
    В пути были одни сутки, после обеда Мичуринск встретил опытно-плодоводческой станцией на территории которой разместились армейские продовольственные склады, снабжающие продовольствием части Красной Армии. Теперь стало понятным, почему лейтенант не называл пункт следования. Диверсий в армии хватало, и если информация о нахождении продовольственных складов станет известна фашистам она будет наилучшим подарком. Уничтожить провиант, значит нанести урон живой силе противника.  Без пищи, на голодный желудок, боевые операции будут сорваны. Информация о нахождении складов была строго секретной.
МИННОЕ  ПОЛЕ
Вот это настоящая работа – задумчиво растягивая слова произнёс Матвей. Хорошо нас откормили в Мичуринске, как говорится прямо на убой только предстоящую работу и дальнейший путь военный, нам , Василёк, надо пройти. Это наши «медные трубы». Василий ничего не ответил, подумав про себя – он тоже, когда-то вспоминал огонь и воду и медные трубы,- какие они теперь: медные трубы?
    Красная Армия гнала фашистов туда, откуда пришли. Непрошенные гости пятясь злобно огрызались. Силён был враг, но мощь его была не такой, как в начале войны. Победа под Сталинградом, захват в плен армий Паулюса, стала началом конца третьего рейха. Отступая, враг оставлял за собой сожжённые посёлки, разрушенные города, взорванные мосты, искорёженные полотна железных дорог, минные поля.
   Полуторка, натужно гудя мотором, и, в тон ему трансмиссией, медленно двигалась по просёлочной дороге. В кузове разместились два отделения бойцов-сапёров. Через час пути прибыли к месту предстоящего разминирования. Высказанное Матвеем было единственным за всю дорогу: ехали молча, сосредоточенно «проигрывая» в мыслях всевозможные ситуации учебных программ, в ускоренном темпе освоенных в сапёрной школе. Эта наука преподавалась на минах обезвреженных, в них не было смертоносной начинки к которой они ехали сейчас. Учебные плакаты по устройству мин в разрезе показывали что, где и как, но теперь предстояла работа связанная с риском для жизни. Ещё не достаточно обнаружить мину миноискателем, надо обезвредить её, удалить механизм приводящий в действие, взрыватель. Как у каждой работы, так и в этой, были свои тонкости, пренебрегать которыми сапёр не мог. Он ошибается один раз, и эта ошибка всегда стоит жизни. Эта простая истина была известна прибывшим с первого занятия в сапёрной школе.
   -  Давайте знакомиться, капитан Дубский, можете обращаться по имени и отчеству- Николай Евграфович,- представился курсантам средних лет офицер. На нём ладно сидел китель зелёного сукна, до блеска начищенные сапоги, портупея, планшет, офицерский ремень, галифе подчёркивали крепкую фигуру преподавателя, Первыми словами лекции стали:
-   Товарищи, курсанты, с первого занятия усвойте закон: у сапёра нет права на ошибку, если у столяра закон – семь раз отмерь, один раз отрежь то для сапёра он как «Отче наш» атеисту. Наша задача заключается в доскональном изучении устройства мин, принципа их действия и только после этого их обезвреживание. Только человеку думающему под силу некоторые головоломки разминирования, одно необдуманное до конца решение, может привести к трагедии, а результат один. Этот первый урок запомнился Василию на всю жизнь, как и урок в старой полуразрушенной школе, который был последним в жизни капитана. Что не учёл он показывая немецкую противопехотную мину?...
-  Дежурный, доложите о наличии курсантов отсутствующих на занятии!
-  Рядовой Макаров – дежурный по роте, дневальные Гордиенко и Скворцов, Филиппов на кухне.
-   Значит четверых сегодня нет, а тема сегодняшняя серьёзная, закончил капитан.
-  Прежде, чем начать материал занятия позвольте напомнить, что эволюция развития человека сопровождается словами, сказанными им самим:
-  Как убить себе подобного?
-  Это как же, Николай Евграфович, родился человек, подрос и за дубину!
-  Вы не дослушали меня до конца, курсант Хмелёв, дослушав их поймёте: коварнее человека природа ещё не создала ни кого. На всём протяжении истории можно наблюдать, человек не живёт без оружия. Чем очевиднее прогресс, тем совершеннее оружие, у кого оно совершеннее,- за тем победа. Совсем недавно немцы приняли на вооружение противопехотную мину сбрасываемую с самолёта-бомбардировщика. Вот она перед вами, капитан взяв указку, ткнул ею на принесённый механизм, лежащий на столе. Два ряда парт в классе за которые едва втискивались бойцы, вплотную подступали к столу; Левая сторона классной комнаты зияла разбитыми проёмами окон без рам. Ветерок, залетающий через них, шелестел учебными плакатами.
-  Скажи-ка мне, курсант Хмелёв, раз противопехотная мина, какая начинка у неё внутри?
-  Я почём знаю, я её не разбирал, первый раз вижу!
-  Ты вспомни позапрошлое занятие.
-  Так та мина по форме была не такой, как эта развалившаяся на столе. Эта как банка из под тушёнки, а та в деревянном ящичке, а внутри тол и железные осколки.
-  Так, продолжай дальше…
-  Ну, на ту надо наступить, чтобы она сработала, а у этой какой-то пропеллер с бока торчит.
-   Так, продолжай дальше…
-   Всё у меня, товарищ капитан, дальше не могу!
-   Ладно, значит, говоришь на ту наступать нельзя, а как быть с этой, которая на столе отдыхает? Как вы думаете, товарищи курсанты, для чего у неё пропеллер?
-   Разрешите,- еле освободившись из за парты, встав во весь рост, проговорил ефрейтор Целуйко.
Я бачу пропэллэр трэба эй для полёту, заводна вин вона. Завэдуть пружину и пускають: вин вона лэти, лэти. А як прилэти як жахнэ!
-   А если пружины нет?
-   Як нэма, колы пропэллэр е? Тогда замисто пружины крохи моторчик е!
-   Да и мотора у неё нет!
-   Тогда бис ёго знае, что у нэё е , а чого у нэё нэма, втиснул туловище Целуйко сев за парту.
-   Вернёмся к пропеллеру,- капитан, взяв в руки мину показал её курсантам в том положении, которое соответствует полёту её с самолёта. Как видите, мина внизу, пропеллер над ней, если бросить её с высоты, что произойдёт с пропнллнром?
-  Та вин будэ вэртэться, сделал вывод Целуйко.
-   Так точно, он под напором воздуха в момент полёта мины к земле будет вращаться, а дальше что? Взяв кусочек мела, положив мину на стол, капитан подошёл к доске:
-   Художник я неважный но попробую нарисовать самолёт. Изобразив в верхнем углу ученической доски немецкий самолёт, который от советского отличался лишь свастикой, нарисованной на хвосте и крыльях капитан стрелкой показал направление и высоту полёта самолёта над землёй. До земли 300 метров.
-   А как её кидают?
-   Смотрите сюда,- капитан вновь взял в руки мину, показал указкой в центр пропеллера: что мы видим?
-   Разрешите,- встал из за парты Хмелёв.
Мы видим, что продолжением оси пропеллера в верхней его части, находится припаянное на ребро кольцо.
-   Мы подошли к самому главному, продолжил занятие капитан, эти мины посредством колец нанизываются на стальной стержень.
-   Як рыба на кукан, вставил Целуйко
-   Так точно, как рыба, а если этот кукан наклонить?
-  Они поползут по нему одна за другой на выход.
-   Только не поползут, а съедут,- поправил лектор.-   Вот вы сами рассказали про немецкую противопехотную мину, только не сказал вам, что она ещё воздушная.
-  Цэ як же, з воздуха стреляеть?
-   Не стреляет, а поражает. Капитан подошёл к доске, ткнул указкой в нарисованный самолёт продолжил: самолёт летит на высоте 300 метров после сброса, когда пропеллер вывернется освободив гайку взрывного устройства, оно сработав взорвёт мину с её начинкой. Только это произойдёт над землёй накрыв пространство осколками в радиусе зависящим от высоты взрыва. Этот радиус поражения весьма отличается от радиуса поражения наземной противопехотной мины.
-   Та, вин вона з пропэллэром тихо прошептал Целуйко, показав глазами на мину, лежащую на столе, как будто увидел её впервые.
-   То-то и оно, не вся резьба освободилась от гайки, которая приведёт в действие взрывное устройство.
-   Вы, это, того, товарищ капитан, а если в нэё резьбы трошки нэма?
   Капитан взял мину со стола, вышел из за него на свободное пространство между столом и проёмом окна без рамы. Наступила жуткая тишина, Василию показалось,- он слышит тиканье трофейных часов на руке Целуйко, сидящего от него за четыре парты. Двадцать пар глаз уставились на смерть находящуюся в руках капитана.
-   Что ж, посмотрим,- капитан правой рукой прикоснулся к пропеллеру, все затаились глядя на происходящее: повернул его. Тот час внутри мины что-то щёлкнуло! В один прыжок капитан достиг окна, перегнулся через подоконник не выпуская из рук мину. Раздался оглушительный взрыв, несколько осколков выбив штукатурку с противоположной от окна стены, рикошетом впились в потолок, несколько достигли потолка напрямую, осыпав штукатуркой курсантов, наполнив пылью и дымом классную комнату. Тело капитана обмякнув, наполовину вывалилось из окна. Осколки изрешетили грудь, шею, голову, кисти рук до локтевого сустава превратились в кровавые лохмотья…
   Он учёл всё, капитан Дубский: показал даже то, что смерть находится в миге от жизни. Этот урок посеял семена осторожности в каждом курсанте сапёрной школы. Ценой собственной жизни Николай Евграфович подтвердил слова сказанные в начале учёбы на первом занятии.
   Сейчас, глядя на поле заросшее густой травой, на табличку «мины» прибитую косо к палке, воткнутой в землю, перед глазами Василия, в лёгкой маревой дымке, улыбался капитан, представленный к ордену Красной Звезды посмертно за совершённый подвиг.
   Построившись в шеренгу по два сапёры слушали инструктаж старшины:
-   Поздравляю с первым боевым крещением. Хорошие знания полученные в школе сапёров это ещё пол дела. Сейчас на практике вы докажите кто как усвоил программу. Пугать не стану, сразу скажу, перед вами поле с противотанковыми минами, с них начнём работу. Напомню о серьёзности мероприятия,- вы должны обследовать каждый квадратный сантиметр поверхности продвигаясь в перёд, не пропуская не проверенной территории. Разгладив усы, прищурившись, прошёл перед бойцами взад перёд встав на середину продолжил:
-   Трава густая, успело полюшко зарасти, но не брать же серп, а потом разминировать. Вы, уж постарайтесь не по верх травы рамку миноискателя водить, а под самый корешок, как будто держите в руках косу-литовку. Взрыватели отдельно от мин, мины носите на край поля. Вопросы есть?
-   Никак нет. гаркнуло подразделение сапёров.
-   Вперёд,- скомандовал старшина…
   Выстроившись в цепь, надев наушники, медленно водя рамкой миноискателя перед собой, сапёры двинулись вперёд. День прошёл без происшествий: горка противотанковых мин на краю поля у дороги и новая табличка, прибитая ровно к палке воткнутой в землю – «мин нет».
 
РАЧИТЕЛЬНАЯ СТАРУШКА
-  Дед, а дед? Не спишь?
-  Не сплю, жду когда голос подашь. Только сейчас храпела: что проснулась?
-  Не спится мне чой-то. Как-то тихо стало с той поры как немцы ушли.
-  Что соскучилась по супостату, плохо вечером молилась, помолись сейчас, под утро, может возвернутся!
-  Что, ты, дед – совсем разомлел на печи, как язык твой поганый такое выговорить мог. Молитва моя во спасение не только нам помогла, а и деревне нашей. Глянь кось Хомутовку всю спалили. Одна колокольня да печки на месте домов остались. Люди в погреба позалезали, те, кого не поубивали.
В Лесном таперь никого нет акромя кошек бездомных да собак бродячих.
-  Совсем мой сон, старая, разогнала,- только было косточки пригрелись на тулупе и зипунишке, так ты немцев вспомнила, не надоели, видать, они?
  Старик закашлявшись опустил ноги с печи: белые портки доходили до щиколоток, ниже ступней свисали тесёмки как с хомута не запряжённой лошади. Нащупав ногой выемку, слез с печи кряхтя и кашляя уселся на скамью рядом с печкой. Надев онучи зашаркал ими ища кисет, находящийся в углу под образами. Достав клочок бумаги насыпал горкой самосад, скрутил цыгарку, вновь подошёл к печи. Отодвинув задвижку выкатил кочергой небольшой уголёк, раскурил самокрутку. Глубоко затянулся выпустил дым в тёмный зев печи, на поблекшие в дальнем углу пода красненькие глазки угольков, подёрнутых серым пеплом.
-  Ты, старая, вьюшку не на всю закрыла? Чой-то тяга плохая, не ухалястаться бы как в прошлый раз. Спасибо Титу, за табаком пришёл, успел воскресить. Поди четвёртый месяц ангелочками летали с тобой по небесам
-  Ты, Фома, как репей прицепился. Однако, хватит мою оплошку вспоминать. Для тебя старалась, косточки твои прогреть.
-  То-то, заставь дурака Богу молиться…!
Старик встал на цыпочки, открыл дверцу дымохода, сдвинул на палец крышку заслонки, сел напротив дверцы, выпустил порцию дыма. Печь вобрала дым самокрутки полностью.
-  Что, исправил мою оплошку?
-  Так и поправляю за тобой всю жизнь. Не путёвая ты мне досталась,- явно задирая, съязвил дед.
-  Что ж с непутёвой всю жизнь маешься?
-  А куды деваться, кабы годков тридцать сбросить подался бы добровольцем в Красну Армию може санитарку встретил!
-  Туды же, встретил,- куды конь копытом, туды и рак колешнёй!
За окошком серело, занималось раннее весеннее утро. Яснее проступили очертания комнаты: старуха, укрытая одеялом лежала в углу на кровати, старик курящий у печи.
-  Была бы коровка, пошёл бы в сарай, в хлеву убрался, а так – порешили супостаты: когда таперь хозяйство будет. Курей и тех пожрали, не подавились.
-  Были б кости,- мясо нарастёт – прошамкала старуха. Слава Богу село не спалили, наверное так зад фашистам надрали, что некогда было им спички искать чтоб хаты с сараями палить.
-  Верно, драпали они быстро, поставляли барахла,- только полы в хлеву для коровки знатные получились… .
  Разминирование окрестностей села Старые Кобылки близилось к завершению. После обеда сапёры расположились в тени ветхого сарая находившегося недалеко от такой же ветхой избы.
Получасовой отдых расслаблял после напряжённой работы способствовал разговорам на мирные темы.
-  Что из дома пишут, как там Кобелёвка перезимовала? Спросил Матвей у Василия. ( Т от днём раньше получил весточку из дома )
-  Всё нормально у них, сёстры работают, мать тоже. Пишет, сон нехороший видела, спрашивала: не случилось ли чего. А что ей ответить? Не хочу беспокоить, писать о ранении. Наверное во сне про меня всё узнала. Сильна материнская любовь, ей письма не нужны… .
-  Ты. Что совсем ничего не написал?
-  Написал про разминирование в понятной форме, ничего лишнего:  жив, здоров, того и вам желаю. Как там твои а Сибири?
-  Завод работает на полную катушку. У них один лозунг на проходной: Все для фронта, всё для Победы! Жена и дочери у станка в три смены, да что я говорю, ты сам видишь: драпают немчуришки без оглядки, только гадят после себя напрасно. Победа за нами будет, зачем дома палить, что толку от минных полей, если всю территорию России-матушки всё равно не заминируешь. Кишка тонка у фрица, только нам работы прибывает, какой день в этом районе застряли. Мин наставил, да обошли наши войска этот участок фронта, обмишурился фашист, зря потел ставя мины.
-  Много напраслины у войны. Он, фашист, ставил мины потел,- мы потеем для того, чтобы убрать их. Бестолковщина какая-то.
-  Не бестолковщина это Василий, просто мы научились воевать. Сама война нас научила этому ремеслу. Ты до войны учительствовал, мину во сне не видал, а теперь как лихо орудуешь,- скажи ученикам, не поверят. Я тоже не думал не гадал, что сапёром стану, хоть по профессии я токарь. Приду домой. Скажу: встречайте токаря-сапёра. Матвей достал кисет, свернул самокрутку, раскурил разогнав ладонью выпущенный дым прищурившись продолжил:
-  Давно просьба к тебе имеется, попросить тебя хочу.
-  Говори, Матвей Петрович, что в силах сделаю.
-  Посильная просьба моя к тебе. Давай адресами домашними обменяемся, не хочу в пластмассу адрес паковать, не живая она, пластмасса-то. Я твой адресок, ты мой адресок, случись что, есть куда писать… Глубоко затянувшись задумался. Его молчание было понятно тем. Что в жизни сапёра каждый день мог быть последним. И. хоть гремит война далеко. Только отголоски её совсем рядом, под боком.
  Послеобеденный отдых заканчивался, когда в конце улицы показалась старуха. Медленно переставляя ноги опиралась на палочку-батожок. Серая холщёвая юбка закрывала до земли фигуру старухи и казалось, что она не идёт, а плывёт в полудённом летнем зное по улице в направление сапёров отдыхающих в тени сарая. Одинокая фигура бабки невольно приковывала взгляды сапёров,- разговоры затихли, каждый наблюдал происходящее.
-  Доброго здоровьица, сынки.- старуха остановилась против бойцов.
-  Здравствуй, мамаша, здоровья и сил тебе от всего нашего подразделенья,- приветливо ответил старшина.
-  Слыхала намедни от соседа, вы что-то ищите по нашим хуторам?
-  Бабулька, ты, часом, не шпион немецкий,- поинтересовался у пришедшей сержант Хмелёв?
-  Что, ты! Какой из меня шпиён,- нужда меня к вам привела, сумленья который день покоя не дают. Совсем одолели, проклятые, даже сон пропал. Фома, дед мой, репей липучий, запилил меня: сходи к робятам, расспроси, что да как?
-  Говори, шпиёнка, что за нужда к нам привела,с юмором продолжил допрос Хмелёв.
-  Нет уж, наперёд вы мне покажите, что в округе нашли, заартачилась старуха.
-  Целуйко, бабулька про твою душу пришла. Покажи-ка ей арсенал фашистский,- скомандовал старшина. Целуйко и старуха пошли к палатке неподалёку от сарая, за ними двинулись остальные. Бабушка заинтриговала своим «наперёд»
-  Матка, бачу ты напэрэд хочэ знаты, а на зад тэбэ ничого нэ трэба?
-  На задах у нас огород с картошкой, дык тыкву посадили, на зад мне ничего не надо не поняв вопрос ответила старушка.
  Шедшие следом засмеялись, но смех по глухоте своей старуха не расслышала. Целуйко отогнув полог палатки показал содержимое: противотанковые и противопехотные мины, снаряды, ящики боеприпасов, взрывчатку, кольца бикфордовых шнуров, миноискатели. Слеповато щурясь старуха прошла внутрь, за ней последовал Целуйко и ещё несколько бойцов-сапёров.
-  Сынки, вон она, моя сковородка,- показала корявым пальцем в направление противотанковых мин старушка.
-  Ты, что, старая, картошку на ней жаришь,- удивился Хмелёв?
-  Нет, картошку я чугунке готовлю в русской печи, а такая штуковина у нас с дедом не одна. Много у нас таких сковородок.
  Сапёры недоумённо переглянулись,- как получилось, что старуха набрала домой противотанковых мин и уже приспособила под что-то?
-  А дед твой где?
-  Как где? На лавке отдыхает, околи дома с огородной стороны, уточнила старуха.  К дому бабки шла целая процессия. Возглавляла строй старуха, за ней следовал старшина с Петровичем за ними шагало подразделение сапёров терзаемых одним вопросом: где бабка могла применить в хозяйстве мины и как до сих пор она не подорвалась на них?
  Здравствуй, дед! Привели твою зазнобу, показывай свой арсенал,- поздоровался старшина.
-  Дык, говорил ей, ищо когда таскали в сарай из фрицевской землянки; на кой ляд они нужны, эти сковородки! Так она, карга старая,- сгодятся в хозяйстве. Что добру пропадать, вона пол в сарае под коровку сработаем.
  Подойдя к сараю дед отворил скрипучую дверь, показал стойло, где когда-то привязывал корову.
-  А корова где?
-  Сожрали её супостаты, кормилицу нашу. Это мы наперёд под новую коровку стойло с настилом сработали. Войдя в сарай сапёры увидели четыре ряда противотанковых мин по восемь в каждом ряду. Мины аккуратно уложены взрывателями вниз, а ровным основанием кверху. Более трехсот килограммов взрывчатки обозревали сапёры: волосы под пилотками невольно зашевелились, одного неверного движения было достаточно, чтобы поднять на воздух всё,- дом, сарай, бабку и деда, сапёров находящихся по близости.
  Выставив оцепление около дома и сарая старшина с двумя сапёрами приступил к разминированию. Осторожно освобождая мины из стойла, перевернув и осмотрев взрыватель, выносили из сарая укладывали обезвреженные неподалёку. Подошла очередь последней:
-  Всё,- можешь спать спокойно, божий одуванчик,- обратился старшина к старухе.
-   Не Богдана я, Аграфеной меня кличут, не расслышав старшину ответила старуха.

      УВОЛЬНЕНИЕ В ГОРОД

  Перед отбоем, на вечерней поверке, старшина хитро прищурившись, разгладив, как всегда он делал перед чем-то очень серьёзным, усы торжественно проговорил:
-  Хорошо поработали неделю, много мин фашистских из земли повынимали. Просторы Родины никогда не станут мирными до тех пор, пока в земле таится разрушительная сила войны. Нельзя хлеб сеять если поле занято миной. Ну, как говориться, не хлебом единым, так что слушайте приказ: командование части поощряет наше подразделение! Взвод затих слушая старшину в ожидание награждения боевыми наградами, но кроме старшины никто на отбое не присутствовал, а награды вручались командиром части.
-  Не томи ты нас, Иван Григорьевич, что на завтра приготовил?
-  На завтра воскресенье, девочкам варенье, а мальчишкам-дуракам, толстой палкой по бокам,- изрёк детскую дразнилку старшина.
-  Вот так награда, вот заслужили поощрение – робкий шепоток прошёлся по стоящим в строю.
-  Не будет вам палок, будет вам увольнение на целое воскресенье в город, окрестности которого мы разминировали. Стоявшие в шеренге дружно гаркнули «Ура», для них завтра было свободным днём от несения службы, им давался день мирной жизни.
-  Увольнительные уже подписаны, утром, после завтрака получите все: сейчас не отдаю по одной веской причине – можете в потьмах не ту бумажку взять, ну, в общем, сами понимаете… Отбой, разойдись,- закончил старшина.
   После отбоя Василий долго не мог заснуть. Это увольнение было первым за весь период войны. Ему так захотелось побыть хоть несколько минут на Родине, увидеть мать, сестёр, вживую рассказать о времени разлуки, событиях, произошедших со дня призыва в Армию. Но за воскресенье много не успеешь, каким оно будет увольнение в освобожденный город? Завтрак и построение тянулись неимоверно долго, как будто старшина забыл про обещанное и не хотел раздавать увольнительные бланки. Все давно подшили подворотнички, начистили до блеска сапоги, отгладили гимнастёрки, почистились и побрились, а долгожданной команды « Выходи, стройся!» всё не было. Стрелки на часах показывали одиннадцать утра, когда дневальный зычно прокричал долгожданную команду. За несколько секунд казарму покинули все, кроме суточного наряда,- выстроившись ждали старшину.
-  Любишь ты, Иван Григорьевич, смаковать напряжённые моменты – с укоризной проговорил Матвей,- нам бы в город быстрей, а ты про увольнительные, наверное, забыл?
-  Всё помню, сей час раздам увольнительные, но служба требует инструктажа, то есть гражданским языком – напутствия, Оно будет таким:
Первое: время ваших прогулок по городу ограничено 22 ноль-ноль часами. Кто не успеет к построению, получит другое награждение которое называется наряд на кухню!
Второе: ведите себя в городе прилично, можно сходить на танцы, выпить пивка. Пить алкоголь в больших дозах не рекомендую, ибо таких ждёт гауптвахта.
Третье: население не обижать, если с девушками познакомиться придётся, не жадничайте, в кино сводите,- да что я вас учу, не школьники уже – но, что инструктаж провёл, значит предупредил!
  Читая фамилии, вписанные в увольнительные, он торжественно вручал бойцам небольшой бланк заверенный печатью и подписью. Ни секунды более не держало в войсковой части сапёров, резво покидающих её пределы. Василий, получив заветный бланк, поддавшись всеобщему настроению быстрей покинуть пределы казармы, устремился к проходной. Выйдя на улицу услышал за собой знакомый голос Матвея
-  Не шибко ножками сучи, переставляй их медленнее, не успеваю за тобой. Ты, часом, не в Кобелёвку собрался? Василий сбавил обороты, пошёл медленнее. Его догоняли Матвей и Хмелёв, который поравнявшись прерывисто договорил начатое Матвеем.
-  Вот и компания образовалась, можно на троих сообразить кроме пива чего покрепче!
-  Не забывай напутствие старшины, он уже приготовил награды на этот счёт,- возразил ему Матвей,- не всё на пиве и водке держится.
  Холодный ветер раздувал полы шинелей, уши покраснели на морозе, лица зарумянились. Со стороны тройка бойцов выглядела так, будто отец с двумя сыновьями направляются на юбилей или торжество. Постепенно улица открывала свои достопримечательности: прошли небольшой продуктовый магазин, хлебный ларёк, миновали административное здание, посетили небольшой сквер с рядами скамеек друг против друга. Город хоть и бомбили с воздуха, но разрушений серьёзных не имел. Некоторые здания были совсем целые, нетронутые ни осколками ни пожарами. Середина марта едва выдавала присутствие весны: снег покрывал тротуар почти полностью, только на солнечной стороне появились небольшие пятна асфальта. В тени домов снег лежал сугробами, талая на солнце вода не текла ручейками, а собиралась в небольшие, шершавые по краям ото льда лужицы, дном которых был тоже лёд.
-  Не замёрзли ещё,- по отцовски спросил Матвей, а то зайдём, погреемся, по кружке пивка выпьем.
-  Не мешало бы червячка заморить, что-то в животе бурчать начало, да и обед близко. Свернув за угол увидели вывеску «ПИВО». Заведение разместилось в полуподвальном помещении окна которого выходили на улицу на уровне тротуара. Спустившись по ступенькам заказали по кружке пива и паре вяленых вобл. Повторив, отогрелись. Лица, тронутые морозным ветром улицы в помещении ещё больше раскраснелись. Пиво пили не спеша, заедая рыбой, Непринуждённый разговор обо всём и помаленьку располагал к откровению сослуживцев.
-  Вот мы прошлое вспоминаем, жизнь мирную, а что будет после войны, будем ли мы её вспоминать, глотнув пива выдохнул Хмелёв?
-  Как не вспомнить! Не выключишь же память на время войны! Мне сдаётся, война навсегда запомнится тем, что коснулась она каждого, нет ни одного человека, мимо которого она бы прошла,- прихлёбывая продолжил Матвей. У каждого из нас есть семьи: они там, мы здесь, а расстояние меж нами заполнила война, она незримо присутствует во всём, даже в пиве которое мы пьём и вобле, которой заедаем пиво.
-  Что, до войны пиво и вобла другими были, а сейчас вкус изменился что ли,- задал вопрос Василий?
-  Часто ли ты, Вася, пиво до войны пил?
-  Не часто, по воскресеньям бывало!
-  Так вот! А когда ты последний раз кружку с пивом в руках держал?
-  Перед войной, летом 41 года.
-  А сейчас какой?
-  Весна сорок четвёртого!
-  Сколько же ты на сухом пайке сидел?
-  Без малого три года.
-  Ну и как, изменился вкус пива?
-  Пожалуй изменился, стал более вкусным и каким-то особенным!
-  Вот так-то, война вкус скорректировала. В мирной жизни всё принимается как само собой разумеющееся, а на войне и рад бы зад погреть, да негде!
-  Что это ты, Петрович, про зад вспомнил, ноги отогрел, так зад замёрз?
-   Это я к слову. Стоим мы сейчас за столиком, шинели на нас, морды раскраснелись, а дома как: в кухне, на табуреточке, да бутылочку, да на диванчик с газеточкой,- есть разница?
-  Ещё какая, в тон Матвею подтвердил Хмелёв.
-  То-то же, разница и ещё какая!
   Взгляды говоривших приковало окно, вернее то, что было за стеклом. Мужчина, стоявший против окошка пивной, был виден только нижней частью, ниже колен. Выше колен фигура была скрыта от взгляда сапёров. Они удивлённо наблюдали за тем, что ноги мужчины до колен были голыми, на них не было даже домашних тапочек! Босыми ступнями мужик переступал на снежно-ледяном крошеве тротуара и, судя по его действиям за окном, ему это доставляло огромное удовольствие. Льдинки и снег под его ногами быстро таяли, превращаясь в капли талой воды. Он то и дело менял позицию, находя всё новые и новые льдины и снег под ступни горячих ног.
-  Смотри-ка, утюг ходячий, произнёс Хмелёв. Нам в сапогах холодно, а ему босоногому жарко!
  Допив пиво красноармейцы быстро покинув помещение вышли на улицу. Мужчина стоял на прежнем месте: около ступней образовалась небольшая лужица талой воды. Белые волосы головы трепал холодный ветер. На мужчине ладно сидел дорогой костюм тонкой шерсти чёрного цвета, отутюженные гачи брюк до колен аккуратно подвёрнуты с низу. Рубахи под костюмом не было, расстёгнутые полы обнажали крепкую грудь, белые курчавые волосы заполняли верх её до самой под кадычной впадины. На вид ему было около шестидесяти лет.
-  Что, сынки, глаза пялите, диковину увидали?
-  Ты, прости нас, отец, но ты и впрямь диковина! Нам в обуви холодно, а ты в костюме без рубахи, да ещё в добавок, босоногий. Как это может быть, такое диво мы отродясь не видали, вот и лупим глаза почём зря.
-  Хотите про диво узнать? Приглашаю к себе, чаем угощу, да про диво расскажу! Как, согласны?
-  Согласны, закивали бойцы принимая приглашение.
  Василий с однополчанами едва поспевал за мужчиной, который бодро шагал по тротуару, по лужам талой воды и снегу напрямик, не огибая снежные и ледовые препятствия. Шедшим за ним казалось, что мужчина идёт не по льду, а по раскалённым углям костра, только что прогоревшего, пышущего жаром подёрнутых пеплом углей. Войдя через парадную дверь поднялись по лестничному маршу на второй этаж. Мужчина открыл дверь, любезно пропустил гостей в прихожую:
-  Проходите, раздевайтесь, располагайтесь,- я сейчас похлопочу насчёт чая, да тазик с водой приготовлю. Пришедшие переглянулись: с чаем всё объяснимо, а зачем тазик с водой? Наверное, чтобы руки помыли перед чаепитием, прошептал Петрович.
-  Сейчас чаёк вскипит, а мы, пока месть познакомимся. Мужчина поставил около стола таз наполненный холодной водой, сел на стул, тут же погрузил ноги в принесённую воду.
-  Богатов, Глеб Семёнович, лауреат Сталинской премии по науке. Вы, я вижу, однополчане?
-  Так точно, в увольнении мы, первый раз за войну отпуск  получили протянув руку представился: Матвей. Хозяин, не вставая со стула, обменялся рукопожатием с Василием и Хмелёвым. Значит, Матвей, Василий, Николай,- сейчас чай пить будем, с баранками и сушками.
-  Николай, сходи на кухню, в шкафу над плитой заварка, чайник заварной около найдёшь.. Наверное, не у мачехи рос? Так точно, не у мачехи! Иди, хозяйствуй, я на гостей полюбуюсь.
  Добротно обставленная комната вмещала круглый стол посередине, опирающийся точёными ножками на ковёр багрового цвета. Около стены стоял диван с двумя мягкими креслами. Окно зашторено тяжёлой портьерой тёмного цвета в тон ковру на всю высоту комнаты. Хозяин, наблюдая за гостями, которые вертя головами озирали комнату, обратился к Василию:
-  Ты, Вася, открой окно настежь, жарко в комнате становится. Василий открыл окно выполнив просьбу хозяина, хотя температура в комнате не превышала пяти градусов тепла.
-  Наверное зря шинели сняли, Николай, принеси шинели, а то заморожу друзей твоих,- крикнул Богатов на кухню!
-  Сначала чай, потом шинели- показался в дверном проёме кухни Николай. Поставив на стол заварной чайник и чайник с кипятком, в плетёной корзиночке баранки и сушки, пошёл за шинелями.
-  Надо бы руки помыть, запах воблы чай душистый перебьёт робко произнёс Василий.
-  Напротив кухни ванная, мыло на полке, горячей воды, извините, пока нет. Вымыв руки уселись за стол, горячий чай компенсировал холод наполняющий комнату.
-  Глеб Семёнович, вы один живёте или семьёй,- на правах старшего по возрасту обратился Матвей?
-  Была семья, остались фотографии одни. Вот фото жены, показал взглядом на большую настенную фотографию хозяин квартиры: это сын, кровиночка наша, перевёл взгляд на фото висящее рядом с фотографией жены.
-  Где они теперь?
-  Один я остался, их война отняла. Не сумел уберечь ни сына, ни жену. Пейте, пейте чай, не смотрите на меня, сушки берите, сахар. Хорошо мы с Анютой жили, одного не было- детей. Да улыбнулось счастье, в 40 лет родила мне сына, души в нём не чаяли,- думали вдвоём старость придётся встречать… . Говоривший на минуту замолчал, вспоминая то давнее счастье пришедшее в дом с рождением сына. Рос он крепким, имя ему русское дали Николай, Коленька, Николка,- на скуластом лице говорившего заходили желваки, он вновь замолчал. Простите меня, трудно,- сейчас воду в тазе поменяю, тёплая она, я сейчас. Возвратившись, сев за стол, окунул ноги в воду ,уже бодрее продолжил: в военное училище поступил, на танкиста, перед войной закончил, лейтенантом стал. Открой, Вася, верхний ящик комода, достань последнее письмо написанное им. Василий протянул хозяину треугольный конверт. Нет, почитай ты, мы послушаем. Василий развернул конверт, обратив внимание на красивый почерк, стал читать:
    Здравствуйте, дорогие мои родители Глеб Семёнович и Анна Викторовна. В первых строках спешу сообщить, что жив и здоров, того и вам желаю. Василий оторвав взгляд от письма посмотрел на хозяина: тот сидел не шелохнувшись, подобием статуи, даже лицо его стало мраморным.
… Простите меня за то, что долго не мог дать о себе весточки, в боях думы о доме отходили на второй план, на первом было как противостоять врагу. Старые танки, полученные до войны в боях, показали слабые стороны конструкции. Сейчас войсковая часть получила новые танки, красавцы, с хорошей пушкой, быстроходные и манёвренные, с крепкой бронёй. Так что за меня не волнуйтесь, экипаж у меня отличный, все ассы своего дела, умеют воевать. За недавние бои получил орден Красной Звезды, можете гордиться сыном. Сейчас меняем дислокацию части, новый адрес пока не пишу, не знаю,, где буду. Вы уж себя не расстраивайте временной задержкой письма. Верьте, со мной всё будет хорошо. Крепко целую, дорогие мои, гвардии ст. лейтенант Богатов Н.Г.
   23 июня 1943 года.
  Прочитав, Василий снова посмотрел на хозяина. Он молча дослушивал эхо прочитанного письма, зная его содержание наизусть. Василий протянул письмо Глебу Семёновичу, но тот вновь попросил:
-  Положи письмо в ящик комода, там, в углу, наградной лист и награда за подвиг. Пожалуйста, прочти и покажи однополчанам. Развернув вдвое сложенный наградной, лист прочитал:
  В боях с немецко-фашистскими захватчиками т. Богатов проявил отвагу и героизм. 6.07.43г. гвардии ст. лейтенант Богатов выполнял приказ командования: не пустить крупные силы танков противника к д. Ясенево. Несмотря на беспрерывную бомбёжку с воздуха и артиллерийский огонь противника он в течение десяти часов героически вёл неравный бой с врагом. Гвардии ст. лейтенант Богатов, отбивая танковые атаки противника уничтожил два немецких танка Т-6 «тигр», один средний танк три ПТО и до 40 гитлеровцев. Тов. Богатов сгорел вместе с танком на том месте, где было приказано держать оборону его взводу.
   За героизм, отвагу и мастерство проявленные в боях,, достоин присвоения звания Героя Советского Союза., ПОСМЕРТНО.
   Командир танкового батальона Гв. Майор Ветров.   
    Открыв коробочку, вынул Звезду Героя, показал товарищам…
  Всё это мой сын Николай. Получив похоронку Анюта моя не выдержала удара, слабое сердце не смогло пережить сообщение о гибели сына. Я сильнее оказался: пережил удар, но последствия сопровождают меня повсюду. Как похоронил жену жарко стало не в моготу. Видно горячая любовь к жене и сыну перестала быть потребной, нет более ей применения, испепеляет она самою себя. Обращался к врачам,- говорят, нервы, а как лечить не знают. Такие мои дела, говоривший замолчал устремив взгляд на гостей. Теперь диковенным не кажусь?
-  Никак нет, Глеб Семёнович, понятно нам одно: война по разному оставляет после себя след. Одним ранения, другим ампутацию, отбирает слух и зрение, друзей и близких, уничтожает города и сёла. Вас она не просто опалила – обожгла так, что вы теперь сами факел зажженный войной. Может, вы хотите что ни будь, помочь вам в чём-либо?
-  Не надо мне помощи, сам по хозяйству управляюсь. Приятно ваше посещение, разговор, чай вместе выпитый, время, которое провёл вместе с вами, Отдохнул от самого себя в вашем присутствии, спасибо вам, бойцы!
   Сумерки окутывали город. Поблагодарив хозяина прощались с ним в прихожей. По очереди, крепко обняв, поцеловал каждого по отцовски в щёку и, не было горячее этого поцелуя у Василия всю жизнь.
       





                РЫБАЛКА


-  Хорошо как! Долго, мы тебя, ждали, лето красное! Ты не знаешь, почему к лету прибавляют слово «красное»? Лёжа на спине, глядя в голубое небо на плывущие по нему стайки белых облаков, спросил Николай у лежащего рядом Василия.
-  Давай по рассуждаем: как весну в народе почитают, с чем её сравнивают?
-  С девкой молодой, которая только на женщину стала походить.
-  Так, значит, молодка – это весна! Сладко потянувшись вздохнул Василий. Тогда, старуха кто?
-  Конечно зима. Она белая, холодная, взгляд не ласкает, заморозить норовит.
-  С двумя разобрались. Теперь давай сравнивать осень. Ты, наверное, слышал про бабье лето?
-  Это несколько тёплых денёчков, которые выдаёт осень под конец,- толи в октябре, толи в сентябре?
-  Так, точно. Выходит, что бабы этот период года очень любят: где, что не успели по хозяйству,- есть время доделать. По осеннему возрасту лучше всего подходят бабы ядрёные, знающие толк в жизни, нарожавшие детей, на любившиеся вволю.
-  По твоему лето, это женщина, возраст которой старше, чем у молодки, но ещё ни как у бабы?
-  Теперь, определимся с возрастом. По моему, для летнего возраста женщина должна иметь от восемнадцати до тридцати годков,- как тебе, мой вывод?
-  Я, тебя, не про вывод и про годки спрашивал, а про то, почему лето красным называют!
-  Не перебивай, дай мысль развить. К примеру растёт яблоня: отцвела, завязь пошла, яблочки сначала маленькие, зелёненькие, кислющие, все скулы вывернет когда жевать станешь.
-  При чём тут яблочки?
-  Ты дальше слушай. Через недельку, другую они слаще становятся, не так скулы сводит и глаз косит. Это, я бы сказал, возраст молодки. За этим, через недельку, другую начинаешь чувствовать сладость, дух яблочный, ядрёный, яблочко наливным становится. Если перевести на бабий возраст, то как мы раньше договорились от восемнадцати до тридцати годков. Каждое яблочко, хоть и с одной яблоньки, а свой вкус имеет: одно кислее, другое – слаще, третье – душистее,- нет похожих яблочек, как нет женщин этого возраста похожих одна на другую! Красивые все, а красивые, это тоже, что красные,- ведь яблочко, наливаясь, красным становится.
-  Здорово, ты, про яблочки толкуешь, а куда баб денешь в переводе на яблочный возраст?
-  Бабы, это такие очень спелые, очень, очень яблоки, местами даже настолько, что из-за спелости своей, с яблонь опадают. Шмяк на землю и развалилось, даже жевать не надо, прямо глотай, да и только.
-  Дошла очередь до старух. Кто они в переводе на яблоко?
-  А, ты, сам подумай,- висит, висит яблоко не падает, не налилось в бабьем возрасте, красным не стало, а уже начало сереть, потом чернеть, морщиться от кожуры к середине. Висит на ветке тёмно-коричневое, усохшее, плесенью покрытое. В таком состоянии зиму встречает.
-  Впрямь старуху через яблоко нарисовал, даже запах мне старушечий почудился. Была у нас в деревне, Хряпчиней звали. Одна всю жизнь прожила, как то сморщенное яблоко на ветке.
-  Куда старшина подевался, часом не знаешь?
-  Ребята говорят в штаб подался, определять новые территории под разминирование, карты зарисовать, определиться по срокам разминирования. Лежи, грейся на солнышке, поработать ещё успеем. Мина не волк, в лес не убежит!
-  Николай, ты рыбалку любишь, так, чтобы с удочкой, на речке?
-  Как не любить! С мальчишечьего возраста бегали на рыбалку, пескарей марлей ловили, донки и перетяги ставили, бредешком заброды делали, уху на костре варили.
-  Эх, ушицы бы сейчас! Надоела эта походная кухня со своей лапшой и борщ уже приелся. Может, отпросимся у старшины? Пока суть да дело, на рыбалку времечко выберем,- к примеру, завтра утречком, пока товарищи сны утренние досматривают, мы рыбки свеженькой для ушицы принесём. Перед отбоем подошли с просьбой к старшине.
-  Что, это, вас угораздило, просьбу какую придумали, на рыбалку! Чем рыбачить будете, ни удочек, ни крючков. Вместо лески бикфордов привязывать будете?
-  Не переживай за нас, Иван Григорьевич, ты только отпусти нас утречком до подъёма за пару часов. Ушицу точно обеспечим: самому, небось, каша поперёк горла стоит?
-  Смотрите, у меня, кого с собой берёте?
-  Вдвоём мы, товарищ старшина, при большом народе рыба пугается, нам это ни к чему!
-  Хорошо, уговорили. Если ротный узнает, открещивайтесь сами, я ни при чём,- рыбаки, ядрёна вошь!
  Предупредив дневального о подъёме в четыре утра, быстро заснули, обрадовавшись предстоящей рыбалке.
-  Вставай, опоздаем пока до места доберёмся километра четыре от казармы топать придётся,- тряс за плечо Василий. Николай быстро оделся, оба покинули пределы казармы. В укромном месте, взяв заранее припрятанный тол и бикфордов шнур, быстрым шагом припустили к месту предстоящей рыбалки. Серые сумерки летнего утра едва проступали, скрывая окрестности. Приятный утренний холодок бодрил молодые тела. Туман, участками кутавший низины просёлочной дороги, делал влажными гимнастёрки, сапоги, брюки.
-  Спички хорошо спрятал, а то сырые гореть не будут, чем будем шнур поджигать?
-  Надёжней не бывает, Вася! Я их сначала в целлофан, потом в носовой платок завернул. В нагрудном кармане они, сухими будут.
  Неделей раньше они были на месте к которому спешили сейчас, поэтому дорогу знали,- разминированное минное поле находилось недалеко от пруда, заросшего камышом и осокой по краям. Ближе к середине поверхность заполняли жёлтые кувшинки с круглыми листьями, покоящимися на водной глади. Судя по насыпи плотины, глубина пруда была небольшой. Рядом с запрудой стояла деревянная мельница на рабочее колесо которой, по жёлобу, стекала вода,- но колесо было неподвижным: в такую рань на мельнице никого не было. Восход золотил макушки деревьев. Светало. Туман, низко стоявший над прудом стал редеть, поднимаясь над водой седыми клочьями. Щебет птиц дополнял картину предстоящей рыбалки.
-  Красота какая! Как будто войны нет. Не уходил бы из этого райского уголка до самой Победы.
-  Какой, ты, ушлый,- кто за тебя её делать будет? Это мы здесь, а там, на передовой, пули соловьиные трели высвистывают, мины филином ухают. Там, им, не до рыбалки!
-  Откуда начнём?
-  Давай отойдём подальше от мельницы, на противоположный от неё берег. Пройдя сначала по насыпи, затем берегом, подошли к предстоящему месту рыбалки. Пологий берег открывал панораму пруда, мельницу, стоящую на противоположном берегу.
-  Вась, а, ты, знаешь, рыба здесь есть? Может, напрасно, четыре километра отмахали!
-  Ты другое место знаешь? Речка небольшая, местами на ручей похожа, это тебе не на Волге рыбачить. Куда пришли, там и порыбачим,- тише говори, рыбу распугаешь!
-  И так тихо говорю, лягушки громче квакают.
-  Лягушки рыбе родня, лягушки рыбу не пугают!
  Пока искали место рыбалки, совсем рассвело. Птичий гомон заметно утих, лягушки квакали тише и реже. Большие стрекозы, зависнув над водой на секунду, мгновенно срывались с места, делали облёт берега, возвращались на прежнее место охоты. Водомерки сновали по поверхности воды опираясь на тоненькие растопыренные ножки.
-  Вот бы нам, так, по воде как водомерки, рыбу собирать. Раздеваться придётся, трусы мочить, наверное, вода холодная?
-  Не боись, Коля, тут кроме нас с тобой никого нет, а голый ты меня не слишком смущаешь,- может, ты, меня застеснялся?
-  Ты, Вася, на девку совсем не похож, чего же мне стесняться!
-  Ладно, давай поторопимся, где спички?
  Николай достал из кармана гимнастёрки носовой платок, завязанный узелком крест на крест. Развязав его, освободил от целлофана спички, протянул Василию.
-  Давай детонатор и бикфордов шнур, пока я колдую, найди палку метра три длиной, чтобы от берега подальше ящик оттолкнуть. Минут через пять показался Николай, в руках он держал большую, сухую ветку, требуемой длины.
- Ну, кажись, всё готово! Где укроемся?
-  Да, вот, за кочкой. До воды от неё метров десять будет, ещё на десять, пятнадцать ящик оттолкнём. Шнура не жалей, чтобы не сразу сработал, пусть подальше от берега отплывёт. Хорошо бы на середину выплыл, тогда вся рыба наша! Жалко мешок не взяли, второпях забыли, придётся на кукан рыбу собирать.
-  Вась, ты раньше глушил толом рыбу?
-  Откуда! Первый раз тол в руки взял в сапёрной школе.
-  Вась, а ящика не много будет?
-  Толом рыбу не испортишь, чем по куску бросать, лучше сразу, вдруг в воде не так сработает, ты второй детонатор взял?
-  Откуда взять, только один у меня был!
-  Ты, что, про запас не взял?
-  Не взял, тогда один раз, но наверняка!
  На дороге к мельнице показалась фигура человека, видимо, мельника направлявшегося к месту работы.
-  Давай быстрее, а то он рыбу своей мельницей всю распугает. Чиркнув спичкой, Василий поджёг бикфордов шнур. Не суетясь, спокойно, спустил ящик на воду, как бумажный кораблик в детстве. Взял палку, оттолкнул ящик подальше от берега, зайдя в воду по пояс, проделал туже операцию ещё раз. Выйдя из воды устремился за кочку, где следя за происходящим находился Николай, он, пока, лежал одетый. Василий, стряхивая капли воды, устроился рядом, накрыв голое тело гимнастёркой и брюками.
-  Тебе хорошо, в одежде лежишь, а я на сырую землю, да без одежды. Комары облепили мокрое тело нещадно кусая Василия.
-  Сейчас нагреешься, рыбу будем собирать!
  Ящик с толом плавал почти на середине пруда, мельник подошёл к двери, два рыбака затаились за кочкой когда прогремел взрыв. Не ожидая его мощи, Василий и Николай, интуитивно закрыв головы руками, вобрали их в плечи. Столб воды поднялся над прудом. Через несколько секунд их окатила вода с небес поднятая взрывом: уши заложило от сильной взрывной волны. В месте с водой на берег стали падать лягушки, кувшинки, донный ил и грязь, камыши и осока. Среди всего разнообразия не было одного – рыбы. Чуть околемавшись, друзья встали на ноги: один в одежде,- другой, в чём мать родила. Оба покрытые тиной и грязной водой. На пилотке у Николая болталась большая жёлтая кувшинка.
-  Может рыба в воде вся, на берег её не выкинуло? Почти в ухо Николаю прокричал Василий. Подойдя к воде, обмыв тела наскоро, стали одеваться.
-  Порвало, наверное, всю рыбу. Говорил тебе, не надо ящик, так ты, один раз, наверняка! С чем в казарму придём? Вон лягушек сколько, были бы мы французы, тем лягушек подавай,- рыбу им на дух не надо!
-  Да! С пол ведра, французам бы на взвод хватило, может соберём, попробуем французский деликатес?
-  Иди, ты, со своим деликатесом, сам знаешь куда!
-  Вась, а где мельник?
-  Почём я знаю, может, на мельницу зашёл?
-  Не заходил он на мельницу, только к двери подошёл, как жахнуло!
-  Может, его в пруд смыло?
-  Пойдём скорее, не хватало нам ещё контуженного мельника в дополнение к лягушкам. Подбежав к мельнице, увидев около двери лежащего навзничь мельника, здорово струхнули. Из носа его капала кровь, текла на седую бороду и усы, на лбу синела огромная шишка. Глаза были закрыты.
-  Говорил тебе, много будет, так ты своё: наверняка! Порешили мы мельника вместе с лягушками. Василий приложил указательный палец к шее лежавшего.
-  Кажись, пульс есть! Живой он, малость контузило, видишь, шишак в него на лбу, наверное, ком грязи отлетел в голову.
-  Грязь была бы на затылке, а не на лбу, возразил Николай,- брызгая с ладоней водой на лицо мельника и хлопая его по щекам.
  Мало по малу сознание возвращалось к лежащему около двери. Он открыл глаза, подёрнутые туманной поволокой, выражающие непонимание происходящих событий.
-  Хто, вы? И…де…я? Глядя на лица склонившихся реаниматоров, тихо пролепетал старик. Архангелы или Херувимы… куды меня несёте, уже обмыли представленного,- вяло ворочая языком, бормотал дед. Не понимая вопросов Василий посмотрел на Николая:
-  Не убили, так дураком сделали. Наверное, звенит у него в ушах и звон этот кажется ему церковным. Плесни-ка на него ещё воды, нас за ангелов принял. Николай щедро полил водой на лицо старика, взгляд того становился яснее, с уст слетело ругательство, окончание которого вспоминало ядрёну мать! Дыхание становилось полнее, старик сел на землю. Порывшись в котомке, валявшейся рядом, старик достал кисет, свернул цыгарку, закурил.
-  Ты, прямо, как паровоз, под парами, только свистка не хватает,- взглянув в глаза деду произнёс Николай: окалемался?
-  Табачок чую, знать на этом свете,- ответил мельник.
-  Хто, вы?,- повторил вопрос старик.
-  Ты, дед, как сломанная пластинка: хто, да хто,- спасители мы твои, из части, что в деревне вашей расположилась.
-  Что здесь делали?
-  Купались, мы, дед, по утрянке, да кто-то спугнул нас. Только к тебе в гости направились, как жахнет! Вишь, как тебя зашибло, даже рог на лбу вырос, бабку одну оставил?
-  Нет у меня бабки, один с внучкой живу,- не поняв подвоха заговорил старик: то-то, соображаю, диковину такую отродясь не видал. Иду себе, утречком любуюсь, птах слушаю, подхожу к мельнице,- только за ручку было брать, а дверь сама как распахнётся, да прямо по башке, близко от неё стоял. Дальше ничего не помню, акромя искр, которые из зенок повылетели. Спасибо, вам, хлопчики, не дали старику умереть, пойдём на мельницу, чаем угощу.
-  Спасибо дед, нам в часть пора, переглянувшись, в один голос ответили спасители, скорым шагом направляясь по дороге дальше от рыбалки.
-  Теперь понятно мне, откуда шишка на лбу у деда выросла. Когда рванул тол в ящике на середине пруда, взрывом резко открыло дверь и угодило аккурат в лоб деду. Такую диковину он отродясь не видывал и не увидит больше,- произнёс Василий, еле поспевая за Николаем.



        ПИСЬМО

Белый лист из ученической тетради в клетку, лежащий на столе в каптёрке казармы, солдат, под перевший рукой голову, сидящий на табурете около. Взгляд, устремлённый на белый квадрат листа, химический карандаш в правой руке не сделавший ещё ни одной строчки по бумаге. Неподвижность сидящего за столом говорила об отрешённости и какой-то безысходности предстоящего мероприятия. Василий попросил разрешения старшины задержаться после отбоя для выполнения просьбы друга.
-  Пиши, хоть это очень трудно. Исполни его желание. Хмелёвым тоже напишешь?
-  Пока не знаю, Иван Григорьевич, никак не могу ком в горле проглотить. Не справедливо это, сразу двух у меня забрала.
-  Это твои потери, а сколько по необъятной Родине? Сколько жить народу придётся, столько считать!
-  Те потери не видимы, их трудно представить и ощутить, а они сейчас перед глазами стоят как живые. Господи, дай мне силы написать письмо, дай мне мужество пережить эту потерю! Мысленно обратился Василий к все Вышнему.
  Взяв карандаш, ещё тоньше заточив кончик грифеля, прикоснулся к листу:
  Здравствуйте, незнакомые мне, Елизавета Максимовна и ваши дочери – Клавдия, Татьяна, Елена. Пишет Вам по поручению друг Матвея Петровича, Василий. … Положив карандаш на стол, он представил собравшихся в далёком Красноярске. Настороженные не понятным вступлением лица девушек, трясущиеся руки их матери, читающую начало письма, недоумённые переглядки: почему пишет друг отца, а не сам Матвей? Перечитав написанное, подумал: не надо сообщать сразу, надо строчками слов в письме, подготовить к трагической развязке повествования. А как это сделать? Напишу, как всё произошло, тогда они со мной проделают путь и проживут время его последнего дня…
  На утреннем разводе старшина начал свою речь словами:
-  Здоровы, бойцы!
-  Здравия желаем, товарищ Старшина! Дружно приветствовало подразделение сапёров, стоящих по ранжиру в две шеренги на площадке перед казармой.
-  На море кто-нибудь из вас бывал? Может, морячок средь сапёров затесался?
  Василий вспомнил ранение, Ивана и Никиту, разговор, во время путешествия на санях, чуть было не выкрикнул: «есть», но вовремя одумался. Морячком его не сделали, не опустили в прорубь. Старшина, тем временем, продолжил:
-  На море хотите?
-  Смотря на какое, Иван Григорьевич. Морей много, только не все они одинаково приятны в смысле температуры воды. Если ближе к югу море находится, то согласны, а к Балтийским морякам нас не тянет, им без нас хорошо,- ответил старшине Хмелёв.
-  На Балтику мы не претендуем, а как насчёт Азовского, поближе к Чёрному, согласны? Из всего подразделения море не видел никто. Сообщение старшины о передислокации в южном направлении утонуло в троекратном, громком «Ура!». Выражая восторг от услышанного стали бросать в воздух пилотки, ловили их, тут же подбрасывали снова.
-  Отставить поросячий восторг! Командно гаркнул старшина. На моря поедем завтра, а сегодня огрехи надо подчистить за фашистом, помните первое боевое крещение?
-  Запомнили на всю жизнь, даже во сне, вместо девки, снится,- весело ответил Хмелёв.
-  На девок ещё насмотритесь, вот поле, которое сегодня разминировать будем, в этом районе последнее. Против наших танков фриц наставил, а убрать забыл,- драпал шибко, без оглядки. Разминирование усложняется тем, что по полю работала наша артиллерия, кое какие мины артиллеристы обезвредили, что у них не получилось, придётся нам доделывать. Ещё раз предупреждаю об осторожности и внимательности. Залезая в кузов Зис-5 Матвей, подсаживая Николая, пошутил:
-  Сегодня, ты за девку сойдёшь, видишь, как аккуратно тебя подкинул, прямо платочка на голове не хватает,- сошёл бы за кралю. Николай, кокетливо смутившись, вытянув фантиком губы, усевшись на скамейку в кузове, ответил ухажёру:
-  Мне бы, не платочек, а сиськи на грудь, да в размере побольше! Сапёры дружно расхохотались, смех и шутки сопровождали всю дорогу. Прибыв на место, выстроившись для инструктажа, заметили, что у Николая под гимнастёркой, появились две огромные возвышенности, упирающиеся почти в подбородок. Нарвав травы, тот засунул её под гимнастёрку.
-  Эх, губной помады нет! Была бы у вас сегодня в подразделении сапёрша! Увидев превращение Николая в девушку, старшина со всеми дружно рассмеялся, но замечание делать не стал: последний денёк, пусть подурачатся.
-  Повторно напоминаю о внимательности и осторожности, ну, и перед девушкой, не ударьте в грязь лицом, покажите свои способности.
-  Наши «способности» она вчера видела в бане, здесь показывать не будем,- пошутил Матвей. Слова его заглушил громкий смех однополчан.
  Надев наушники миноискателей, выстроившись в цепь как всегда при разминировании, выбрав направление движения, не торопясь приступили к работе. Первым слева шёл Матвей Петрович, за ним Хмелёв, потом Василий, Целуйко, за ним другие сапёры подразделения. Захватив по фронту всю территорию минного поля, медленно продвигались к финишу. Горка обезвреженных противотанковых мин росла на краю поля, половина которого была чистой от мин к обеденному перерыву.
-  Воткните щупы в землю на место, которое обезвредили. Кухня прибыла, обед,- скомандовал старшина. Вдыхая запах наваристых щей с мясом, разливаемых в подставленные котелки, Хмелёв, выпятив грудь огромных размеров, поинтересовался у повара:
-  Может, девушкам, что-нибудь вкусненького обломиться окромя щей? Вытаращив глаза на бюст Хмелёва, румяный повар пробасил:
-  Шоколадку завтра привезу, сегодня девушкам то, что и мальчикам. По солитесь перед щами селёдочкой, по штуке на брата. Селёдка бочковая, жирная, вкусная, только вчера со склада привезли. Её зажуйте щами и мясом. На второе- котлета с вермишелью. На самый верх, компот из сухофруктов.
-  Деревенщина какая-то, девушке в место шоколаду селёдку предлагать устраиваясь поближе к Василию и Матвею пискляво проговорил Николай. В шутках и разговорах пролетело время обеда. Спрятав в вещевые мешки котелки, ложки и кружки расположились на получасовой отдых под тень не высокого кустарника.
-  О чём задумался, Васёк? Закрыв от солнца глаза пилоткой, лёжа на спине, распластав руки в стороны по траве,- спросил Николай.
-  Так, ни о чём, впрочем, вспомнил лето сорок второго, оздоровительный батальон. Лежал почти, что так же в траве, руку простреленную тренировал. Так же шмели летали, букашки ползали, цветы и травы пахли, только мелькнули два года,- как корова языком слизала, а когда войне конец, никто не знает.
-  Думаю, годика вполне достаточно,- поддержал разговор Матвей. Рога ему под корень по отшибли, но брыкается фашист ещё сильно, да и нагадил он изрядно на всей освобождённой территории. Если бы союзники чесались получше, Победа быстрей бы пришла: на два фронта Гитлеру воевать не с руки. Немецкий народ, получив по зубам, умишком прибавил, в сказки Адольфа, про красивую жизнь на востоке уже не верит, а коль не верит, воюет хуже.
-  Вот, бы, на море Победу встретить. Погреться на солнышке, позагорать на песочке, морду отъесть и демобилизоваться.
-  Раскатал губу, Николай, как Адольф, сказки начал говорить,- когда из под гимнастёрки гордость девичью убрал?
-  Как пообедал, сразу мужиком захотелось стать, штаны спереди что-то теснее стали! Как их девки всю жизнь носят? Как они мешают! Идёшь, не видишь под собой земли, бежишь- они болтаются, а дополнительный вес? Хорошо, если маленькие, а такие как у меня были, килограмм на восемь с гаком потянут. Представь себе: всю жизнь мешок вещевой не на горбе, а спереди носить! То-то баб к старости вперёд сгибает, что ни старушка, то кочерга старая. Правильно прозвище народ старухе дал,- старая карга.
-  Не получается у тебя слово,- карга не кочерга, куда «че» пропало,- заметил Василий и «а» в «о» превратилось?
-  Я, думаю, это из за старости. К преклонным годам старушка ссохнется на столько, что «че», совсем не видно, ну «а» в «о» перешло,- Николай на минуту задумался, ища подходящее сравнение.
-  Скажи, мне, «а»!
-  А…а…а,- растянул Василий.
-  Не так говоришь. Надо сказать, как будто ты, что-то вспомнил, или так: а,- мне всё понятно!
-  Что с «о» делать будешь?
-  Помнишь, на мельнице, рыбу глушили?
-  Помню, что из того?
-  О! Как мы порыбачили, выпятив большой палец и сжав кулак, показал Николай.
-  Да, уж,- старик нас до смерти не забудет и лягушки не скоро в том пруду расплодятся. Мы ж про старуху говорили, а кончил ты рыбалкой?
-  Старуха для мужика всегда на втором месте, на первом,- рыбалка. А букву «о» к старушенции легко приклеить: О.- как тебя скрючило, старушка!? В растяжку закончил выводы Николай.
Слушая диалог, саперы засмеялись. Смеха на сегодняшний день много,- подумал Василий: как бы плакать не пришлось. Смех, говорят в народе, предвестник плача. Кухня давно уехала, вставать с травы не хотелось, но завершить начатое надо.
-  Кончай байки травить, подъём,- скомандовал старшина. Бойцы, разомлевшие на солнышке после обеда, вяло поднимались с земли, одёргивали гимнастёрки, обували сапоги, намотав предварительно высушенные на солнце портянки. Хранящие его тепло в сапогах. Медленно направлялись к местам, где торчали щупы, воткнутые в землю. Эк, на солнышке разморило, заметил старшина идя за бойцами, построю, ка их ещё, напомню о серьёзности работы, разбужу задремавшую осторожность.
-  Стройся! Скомандовал старшина.
-  За долбал ты, Иван Григорьевич, своими построениями! Они для тебя, как манна небесная голодающим в пустыне.
-  Разговорчики,- строго посмотрел старшина на Матвея, по возрасту одногодка ему. Искупать бы в речке, освежить тела, только где она, речка? Поблизости ни родников нет, ни воды. Ладно, повторю утреннее. Пройдя перед строем сапёров, встав на середину, как-то по отцовски, ласково, совсем не командным голосом, проговорил:
-  Этим минным полем заканчивается наше пребывание в этом районе. Завтра, как уже сказал ранее, наш путь лежит на юг, ближе к Чёрному морю, поэтому говорю и прошу вас сосредоточиться и быть предельно внимательными перед завершением разминирования. Для нас это как последний бой, а вы знаете, что он самый трудный. Вперёд, сынки!
  Водя рамками миноискателей влево и вправо, захватывая сектор отведённый каждому сапёру, проверяя каждый писк в наушниках, которые реагировали даже на мелкие осколки находящиеся в земле, протыкая щупом почву до найденного металла, подразделение метр за метром продвигалось к заветной цели, которая открывала дорогу к новым местам, к Азову. Василий настолько прочувствовал просьбу командира, что в паузах, между писком в наушниках, слышал неторопливые слова старшины: последний бой, а он, самый трудный. Его не отвлекали ни послеобеденное жаркое солнце, ни трава, цепляющаяся за сапоги и путающая их, ни товарищи, медленно продвигающиеся фронтом в направление финиша.
  За спиной Хмелёва, наискосок, Василий видел колеблющуюся спину Матвея. Расстояние между ними не превышало пятнадцати метров по фронту движения. Двигаясь друг за другом оно увеличивалось до двадцати. Матвею оставалось пройти всего несколько метров минного поля. Каким тяжёлым испытанием становились последние метры, как хотелось в один прыжок преодолеть это расстояние, снять с головы наушники, выпустить из рук миноискатель и повалиться на траву, успокаивая напряжённый пульс сердца. Посмотрев на Матвея, который приблизился к воронке от разрыва снаряда, Василий представил: сейчас перешагнёт через неё и поле разминировано! Он на секунду задержал взгляд, Матвея закрыла спина Николая: в следующий миг прогремел оглушительный взрыв. Противотанковая мина, засыпанная землёй, находилась на краю воронки которую перешагнул Матвей. Он наступил на мину. Несколько осколков наповал сразили Николая, он упал на землю вниз лицом, заслонив от осколков Василия. Звенело в ушах, Василий, рукавом гимнастёрки провёл по лбу: на рукаве была кровь, но боли не чувствовалось, значит, это кровь Матвея. Вместе с оседающей пылью на месте взрыва, кружась в воздухе, падали клочки денежных купюр, которые находились в нагрудном кармане гимнастёрки Петровича. От тела не осталось почти ни чего. Через полчаса после окончания разминирования, друзей Василия завернув в брезент, предали земле, подравняв края воронки от взрыва мины на которую наступил Матвей…
… Теперь вы знаете, как погиб мой друг и старший товарищ. Матвей Петрович и вместе с ним Николай Хмелёв. Земля им пухом, а всем нам долгая память о них. Могила находится недалеко от деревни Старая Криуша, Калачёвского района, Воронежской области.
   Светало. До подъёма оставалось полчаса, когда в дверь постучал старшина.
-  Ты, что, всю ночь писал? Спать не ложился? Хмелёвым то же письмецо черкнул?
-  Хмелёвым с Азова напишу. Пусть он для родных подольше в живых останется,- ответил старшине Василий.



    НА  ЮГ, К МОРЮ

-  Бахтыбай, ты говоришь, из Алма-Аты? Живёшь в городе или около, в кишлаке?
-  Моя город два раза ходи, один балекей ( маленький ), ата базар ходи, моя брала. Второй яман ( плохой ) Гитлер нападай.
-  Так ты совсем деревня, два раза город видел!
-  Кишлак моя зур айбат ( очень хороший ). Моя город хочу нет. моя кишлак яратам ! До последнего слова Василий понимал Бахтыбая, но слово яратам не понял.
-  Бахтыбай, а что такое яратам ?
- Васия, коверкая на свой манер имя Василий, продолжил: у тебя кызлар ( девочка ) дедевня  бар
( есть ) ?
-  В городе она, а не в деревне учительницей работает.
-  Якши ! ( хорошая ). Обнимай она, целовай она, значит яратам!
-  Так бы и сказал,- яратам, значит любить ! Теперь понятно, ты свой аул или, как там, кишлак, как девушку любишь, яратамишь, по вашему.
 -  Яратамишь нет ! Яратам,- зло сверкнул глазами казах в сторону Василия показывая этим, что слова нельзя на свой лад переделывать, надо понимать такими, как сказал он.
-  Яратам, так яратам, не обижайся на меня, я не знал, что смысл слова может быть другим, если окончание изменить. Вот и наговорился, как воды напился, подумал Василий, вспоминая разговоры с Николаем и Матвеем Петровичем. Те юмор понимали, на слова не обижались, а этот, как береста под спичкой: не успел чиркнуть, как загорелась… . Лежат рядышком, в одной могиле и уж больше никогда с ними не поговоришь! Ему не хватало общения,он искал собеседника, но не мог найти, всё более ощущая одиночество, погружаясь в раздумья настоящего. Почему так происходит? Не может Русь без испытаний жить. Сколького натерпелись от татар и монголов, шведы и поляки,- турки, и тем не сиделось. Теперь вот Гитлер, всем Россия мешает, все завидуют ей, как она потом да трудом каждый день встречает. С раннего утра, до позднего вечера дело есть,- некогда ей на зависть время тратить. Думаю, историю вспоминаю, недавнее время, а взять сказки? И в них народ испытал нужду и боролся за место под солнцем. Вспомнилась сказка про Змея Горыныча. Может он был на самом деле? Летало чудище от города к городу, от села к селу и чинило грабеж и разбой, прямо, как сейчас Гитлер. Гитлер похож на Змея Горыныча,- тот о трёх головах, а у этого сколько? Почему народ такое имя чудищу дал? Может это иносказание, смысловое сравнение с чем-то? Что же это за загадка про Змея? Ясно, что в народе змея не лучшим образом почитается. Есть такое выражение: змеюка подколодная. Чуть что, она тут как тут,- выползет из-под колоды, норовит укусить. На подворье крестьянина всегда была колода, в ней вода для бытовых нужд, чтобы не каждый раз ведро в колодец опускать для забора воды. Зачерпнёт хозяин воды из колоды напоит коровёнку, лошадёнку домашнюю живность. Тут из под колоды змеюка, норовит хозяина цапнуть, не дать ему работу сделать, зло ему норовит сотворить. Зло и Змей – похожие слова, но у Змея ещё и отчество есть,- Горыныч! А что, не престало такому чуду-юду без отчества жить. Может это вовсе не одно слово, а два? Какие? Горы,- наверное народ думал что он в горах живёт, но ведь и по равнинной Руси он летал, народу пакостил. Может это горе? Точно горе! Оно всегда большое и приходит когда его не ждёшь не гадаешь, а оно тут как тут. Пришла беда, отворяй ворота,- совсем накуролесил: беда, ворота. При чём тут ворота? При том: (ему становилось занятным рассуждение не в слух, про себя, не задавая вопросов и не задевая товарищей, мерно качающихся в такт вагону-пульману) Глядя на них он пытался представить о чём думает Бахтыбай, Целуйко, Иван, Алексей, Никифор? Поговорить бы с ними. Про сказки поговорить? Ещё смеяться начнут: война идёт,- а ты сказки вспоминаешь, что удумал, нет уж! Буду сам с собой в своих мыслях копаться, не досаждая однополчан своими суждениями. На чём остановился? На беде! Что ж у меня получается – Змей Бедерович. Нет, Змей Бедарович ! Не Бедарович, а Горыныч. Может не Горыныч, а Гореныч,- так вроде поскладнее, ближе к отчеству. А как горе народ достаёт? Не достаёт вовсе, это сам народ горе мыкает. Вон оно что! Радости мало, оно в жизни мало места занимает, а горя хоть отбавляй. Жизнь горемычная,- это про кого? Про тех, у кого горя много. Вот и с отчеством разобрался: Горемычный змеюка получается. Тот на кого Змей Горыныч налетел и из своих лап не выпускает. Душит его, победить хочет. Кто я в этой ситуации? Может и меня Зло Горемычное, то есть Змей Горыныч уже подмял под себя? Так, наверное: потерял самых лучших товарищей. Скверно и пакостно на душе. Бороться с этим надо, победить как в сказке Змея Горыныча…
    Ход состава замедлился. Между двух полос железной дороги вклинялась третья, четвёртая. Вагон качнулся на стрелке перевода железнодорожных путей, вторая. Из будки, возвышающейся над полотном железной дороги показался пожилой усатый мужик в фуражке и кителе железнодорожника, держа в руке маленький жёлтый флажок. К станции подъезжаем, вдруг это место новой службы? Заскрипели тормоза колёсных пар, в нос ударил запах трения колодок по металлу, состав дёрнулся и остановился: станция. Старшина направился разведать ситуацию, легко спрыгнув на насыпь, направился к зданию вокзала, где должен был встречать человек от воинской части в которую прибыл взвод сапёров.
-  Кажись, приихалы. Тильки, что-то моря нэ бачу! Целуйко, отдав вещмешок Василию, легко прыгнул на гравий, подставил плечо товарищу. Василий, опершись рукой о плечо, прыгнул следом. Подразделение, отойдя от платформы, расположилось в тени деревьев недалеко от вокзала.
- Уси спрыгнули? Сядьте на мистах, сэйчас пересчитаю, а то, может кто трошки сон не досмотрев, на пригретом сени в уголку вагона. Укатит еще зараз дальшики, проснеться, зиркалки свои протрэ, а нас нэма. Тыкая пальцем в воздухе, считая про себя, Целуйко проверял наличие бойцов.
-  Себя не пропусти, а то одного не хватит,- подковырнул товарища Никифор.
-  За мэнэ нэ пэрэживай. Сэбе я у перву очередь посчитав, який красавэц тилики одын у нашем узводе, яки племенной кабанчик у свинарнике.
-  Что-то жиру в тебе маловато, хитро подмигнув Василию, Никифор продолжил: смекаю, сильно ты упираешься, заботясь о хрюшках. Смотри, как протёрлись твои галифе на коленках: на одной дырка появилась, видно с правой коленки удобнее производством поросят заниматься. От того и жиру в тэбэ нема,- закончил по украински Никифор! Бойцы рассмеялись, смеялся и Целуйко над тем, как не к стати подвела дырка на штанах, как умело подметил сию промашку Никифор.
-  Та с вами яка любов! Слёзы одни,- вытирал появившуюся от смеха влагу с глаз рукавом гимнастёрки Целуйко.
-  Ну, что, на месте все?
-  Вись свинарник в сборэ, ответил считавший.
-  Над чем потешаетесь, смех от вокзала слышно, поинтересовался старшина: опять байки травите,- подходя к сидящим на траве
-  Что ещё делать, на море когда такси подадут?
-  Это у него спросите, кивнул головой Иван Григорьевич на пришедшего с ним сержанта,- теперь он у нас Иван Сусанин, куда поведёт, за ним пойдём. Василий сидел на корточках спиной к пришедшим, но на Ивана Сусанина посмотреть захотелось. Он встал, повернулся к старшине и, не поверил своим глазам: перед ним, рядом с Иваном Григорьевичем стоял Гриненко!
-  Иван!
-  Васылёк! Одно мгновение смотрели бойцы друг на друга, после чего заключили в крепкие объятья, хлопая ладонями спины. От внезапной встречи испарина покрыла лбы, лица раскраснелись как на морозе. Сапёры молча наблюдали встречу знакомых.
-  Рассказывай, как ты?
-  Нет, сперва ты молви!
-  Что мне говорить, сам видишь: жив и здоров. На юг к морю приказ получили. Азовское разминировать всем взводом приехали. Как обрадовал ты меня нашей встречей, прям таки подарок судьбы, одновременно подумав о недавней потере товарищей, о Змее Горыныче. Не по зубам теперь ему, двое нас. А вдвоём, беда не беда и горе не горе!
-  Господа сапёры,- старшина обратился к Ивану и Василию, любезности и разговоры как и что, в части продолжите, а сейчас веди нас сержант к транспорту, что за нами послан, да вези скорее в часть. Оформим документы, встанем на довольствие, вечером про разлучное время поговорите. Построившись, взвод направился на привокзальную площадь, к студебеккеру, ожидавшему прибывших сапёров. Разместившись по скамейкам: старшина, хлопнув дверцей кабины, скомандовал, вперёд!
-  Сейчас поговорим, чего на вечер откладывать. Друзья, усевшись рядом, разглядывали друг друга.
-  Сильно изменился,- Иван пристально глядел на Василия.
-  Как тебе сказать, вроде бы стал крупнее немного, солиднее. Вон и на погонах отличие, сержантом давно стал?
-  Два месяца как лычку пришил. Да и ты, Вася, даром время не терял, только на одну лычку отстал от меня. Фигура то ж крупнее стала, не то, что в госпитале: кожа да рожа. После госпиталя куда война дорогу проторила?
-  Под Сталинградом укрепсооружения возводили, потом Мичуринск – школа сапёров, разминирование полей, после отхода гостей непрошенных, теперь сюда, на юг, погреться и в море искупаться.
-  Ты на купание сильно губу не раскатывай, потеть больше придётся, чем в море купаться: хотя, в обед, точнее после него, в море Азовском бултыхаемся,- не курорт, но и не передовая.
  Василий в первый миг встречи на станции, увидев на гимнастёрке орден Красной Звезды, испытал лёгкую зависть и, не скрываемое любопытство относительно боевой награды. Не откладывая на потом, спросил, показывая взглядом на орден.
-  Хвались, за какие заслуги Родина наградила. Какой подвиг совершил? Медаль, и ту заслужить надо, а это орден. В каких переделках побывать довелось? Он вспомнил преподавателя школы сапёров Дубского, его подвиг и посмертную награду. У Ивана такой же орден, только он живой, а тот погиб подорвавшись на мине.
-  Ну, слухай, побачу! Дорога дальняя, успею обо всём поведать. Для того, чтобы картина полной была вспомним Васёк нашу первую встречу, то серое утро и построение перед отправкой в тыл.
-  Что вспоминать, как сейчас вижу: стоим мы с тобой,- у тебя голова в бинтах, у меня рука на перевязи. Не знаем куда дальше военная дорога заведёт.
-  Помнишь, как в вагоне разговоры вели, как ты свою болячку мне показывал, а я про свою говорил? Как ты тогда про котелок сказал: у хохла лоб крепкий, осколок рикошетом отлетел!
-  Так точно Ваня, было так, как сейчас помню.
-  Так вот, тот осколок, что от моей башки рикошетом пошёл, мне ума прибавил, то есть думать меня научил, где надо каску  надевать. А где без пилотки фрицу голову показывать.
-  По твоему, каску надел и сразу орден получил?
-  Не торопи события, Васёк, всё по порядку. После госпиталя попал я в сапёрную, как ты говоришь, школу. Ты же знаешь, дюже грамотный я в то время был, семь классов за плечами. Приняли меня без экзаменов, начальству глянулся. Научили новому ремеслу и в часть на практику, с самоиронией в голосе продолжил Иван. Прибыл в часть, боевые будни начались. Сапёрский хлеб, тяжёлый хлеб. Крови и пота хоть отбавляй. В начале вроде бы хорошо всё шло, без потерь личного состава в нашем подразделении, тильки ( Василий заметил изменения произошедшие в Иване – меньше украинских слов стал потреблять) что-то новое фриц в минах придумал. Хлопцы подрываться стали, но в чём причина понять не можем. Всё по инструкции делаем, а на последнем этапе, когда взрыватель остаётся вынуть,- она взрывается. Мы так и сяк, пробовали не до конца взрыватель выворачивать, привязывали верёвку к нему, находясь от мины на расстоянии. Тянем – мина за верёвкой ползёт, сами к себе смерть приближаем. Бросим тянуть, к мине подходить опасно, вдруг сработает в тот момент когда к ней подойдёшь. У вас не было такого?
-  Подобное не припомню. Потери были, мой товарищ на мину лежащую на краю воронки, землей присыпанную, не усмотрел. Наступил на неё, с некоторой паузой ответил Василий.
-  То он не доглядел, пренебрёг осторожностью. У нас говорят: не следи, не проверив, не оставляй следа там где не проверено, более полно расшифровал Иван. Вам тоже говорили про сапёра ошибающегося раз. Василий, слушая Ивана, думал: развели их военные дороги после госпиталя, но как похожи они друг на друга, эти дороги. Учились сапёрному ремеслу в разных школах, были далеко друг от друга, только фронтовые будни одинаковы у всех. Война всё красит одинаково: красной краски много у неё.
-  Что, говорю не то, или о своём думаешь?
-  Своё вспомнил немножко, только моё на твоё уж больно похоже, прямо близнецы да и только. Ладно, о своём позже расскажу, тебя слухаю.
-  Получается так, что немец нам головоломку преподнёс, а нам эту головоломку решить надо. Лежу в казарме, в потолок зенки пялю, а думка меня отпускать к царю Морфею никак не хочет. Не идёт сон в очи, хоть тресни. Как взрыватель из мины вытащить, чтобы целым остаться? Все хлопцы второй сон досматривают, некоторые храпеть начали от сладости сновидений, а я на первый сеанс никак не попаду. Ворочаться начал, лежу на дощатых нарах, матрацев нет. Доски то один бок ласкают, то другой. Вспомнил от этой вертячки кровать домашнюю, с сеткой и матрацем, спинку её гнутую в голове и ногах никелем блестящую. Этот блеск за собой дальше повёл. Что, если эту спинку похожую на букву «П» к мине пристроить?
-  Чтобы спала в земле лучше? Или придавить её, чтобы не могли наступить, а наступали  бы на спинку что ли? Это сколько кроватей разобрать надо чтобы над всеми минами защиту поставить?
-  Ты дальше слухай. Кровать даже не потребовалась. Представил букву «П» в уменьшенном виде, выполненную из трубы. Дальше думаю, чешу башку, рану поглаживаю. Как сделать чтобы эта железяка над миной подпрыгнула и за собой взрыватель унесла? Светать зачало, мухи по потолку бегать стали, дрёма на глаза лёгенький платочек крепдешиновый набросила, уже засыпать начал. Только поперёк хода встала вся эта конструкция, перегородила дорогу в царство Морфея. Никак не могу её обойти: я влево – она передо мной, я вправо – она поперёк хода. Стал её разглядывать, что за вредина такая, меня не пускает? Разглядел её до тонкостей: кольцо из трубы пополам распилено, к середине половинки зажим для взрывателя на небольшую цепь прилажен. Концы этой трубки деревянными чурками забиты, внутрь трубки порох насыпан. Дырочка под бикфордов шнур, чтобы до пороха достал, просверлена. Как дошёл до этих разглядок – сон как был, так не стало! Привиделась такая ракета на два отверстия забитые деревянными пробками. Порох от шнура пыхнет, чурки вылетят в землю уткнутся, а железяка и взрыватель вверх полетят, взрыватель зажим на цепи крепко держит. Ну а если взорвётся мина,- та бис с ней, туда ей дорога, не будет ломаться яки красна девка перед хлопцами.
   Встал утром, после завтрака трубу нашёл, согнул по сторонам, приладил на цепь зажим для взрывателя, дырочку просверлил. Насыпал пороха внутрь, чурки забил. Приладил бикфордов, на попа конструкцию поставил, шнур поджёг, отошёл подальше. Метров на двадцать рамка моя над землёй подлетела, сработала конструкция!
  Командование представление накатало, вскоре награда пришла. Много жизней сохранила моя придумка. Теперь при разминировании не играем в русскую рулетку – взорвётся, не взорвётся. Дела в гору пошли, план по минам перевыполнять стали, жить спокойнее стало. На недельку отпуск домой получил в дополнение к ордену, своих повидал, отдохнул маленько.
   Машина въехала на окраину небольшого посёлка, Иван замолчал.
-  Приехали или дальше повезёшь?
-  Сейчас к хате подрулим, да только выпрыгнуть из кузова останется,- ответил Иван.

     Фронтовые, военные будни. Подразделение сапёров выполняло поставленные боевые задачи, но даже в днях, похожих друг на друга, случались отклонения в череде событий наполняющих их. Боль недавней потери товарищей становилась менее ощутимой, её постепенно вытесняло общение с Иваном. Василий выполнил обещание данное старшине: написал на Родину Хмелёва письмо, повторив в общих чертах описание смерти  Матвея Петровича.
-  В шеренгу по два, становись! Взвод строился на завтрак. Василий с Иваном, заняв место в строю, внимательно слушали перекличку проводимую старшиной.
-  Авдюшко,-  я !
-  Антонов,-  я!
-  Архине,- старшина на секунду остановился: пауза в прочтении фамилии закончилась длиннющим буквенным чтением,- Архиневолокоточерепапеньковский выдохнул старшина. Это что за экземпляр, задал вопрос старшина подходя к началу шеренги?
-  Я,- прозвучало в ответ!
-  Два шага вперёд,- боец выполнил приказ командира повернувшись к строю лицом. Ничем не выделяющееся лицо, светлые волосы из под пилотки, лучистый взгляд  голубых глаз.
-  От кого тебе такое название досталось? Полагаю, что родня до четвёртого колена в фамилии замаскировалась.
-  Так точно, товарищ старшина, начиная с прадеда. Только и до прадеда нас также кликали по фамилии.
-  Давай-ка с тобой сразу договоримся, много времени на прочтение уходит, выбирай что-либо короче. Товарищ старшина, самое короткое – Череп ,- остальные длиннее: Архипов, Волокитин, Пеньковский.
-  Ну, Череп так Череп. Так и запишем,- Геннадий Череп, перекрестим тебя на короткий лад. Закончил старшина. После завтрака поставлена боевая задача: разминирование сложного заминированного объекта, находящегося в нескольких километрах на большой лесной поляне. Просёлочная дорога, петляя по лесу и открытым плешинам местности привела к большому открытому пространству, окружённому деревьями со всех сторон.  Построились на инструктаж. С опушки леса был виден небольшой посёлок, разделённый двумя улицами и переулками между стоящими в ряду домами. Только приглядевшись внимательней можно было заметить, что все строения, как две капли похожи друг на друга.
-  Товарищ старшина, это что за село такое образцовое? Дома, как близнецы стоят, только изгородей нет и сараев тоже. Наверное это секретное село, фашисты отступая даже сжигать его не стали!
-  То-то и оно, товарищи сапёры. Что вы видете перед собой, есть наше задание боевое, а поджигать объект фашист не стал по одной простой причине. Этот «подарочек» он для нас оставил, позаботился, так сказать. С жильём у нас туговато, казарм толковых нет, ночуем где придётся, а здесь целый посёлок. Дома все новенькие. Заходи и живи, только удобства в дома произвести не успели, до кустиков бегать придётся.
-  Иван Григорьевич, снова та свои головоломки нам предлагаешь, непонятно, что за работа нам предстоит?
-  Опять, говорите, сказки рассказываю! Вспомните слова которыми они заканчиваются: сказка – ложь… Да в ней намёк, добрым молодцам урок ,- продолжил  Череп. Перед вами особый посёлок. продолжил старшина, в действительности таких посёлков не бывает. Снаружи домики как в сказках, а что в этих домиках внутри, сейчас расскажу. Перед отступлением фашисты не сумели с собой склады с боеприпасами увести: они перед вами! Внутри каждого дома снаряды и мины, патроны и гранаты, тол и другие «конфеты» арсенала войны. Увести не успел, но заминировать смог. Всё от вашей смекалки и профессионализма зависит,- сумеем разминировать – живыми останемся. Нет,- полетим на небеса вместе с тем, что перед глазами. Понятно, что даже маленький промах в работе может привести к большой трагедии. В связи с этим, командование доверило эту работу нам, уже опытным сапёрам, набившим, так сказать, руку. Это незримое соревнование между теми, кто проводил  минирование и теми, кто будет разминировать. За вашими спинами незримо стоит фашистский сапёр и его головоломка. Сумеете разгадать его замысел,- победите его,- нет,- он победит вас. Ставлю общую задачу: вначале необходимо проверить по периметру на наличие в земле каких сюрпризов. Затем, с особой осторожностью обследовать улицы и переулки, только потом приступить к разминированию строений.
-  Хитро немец поступил! Надо же, всё как на ладони, с воздуха не видно, что внутри домов. Наша авиация бомбить посёлок не стала. Научила война немца,- русский характер понимать. Знал он, что свои посёлки русские разрушать не станут.
-  Товарищ старшина, а нам из каждого домика «мебель» выносить, или до лучших времён оставим?
-  О мебели не беспокойтесь, за ней после нас придут: наша задача разминировать, не пропустив сюрпризы немецких минёров.
  Обследовав посёлок по периметру, обезвредив мины на проволочных растяжках, ловко замаскированных в густой траве, приступили к разминированию улиц и переулков. День подходил к завершению. Вечерняя прохлада поила воздух влагой, оседая капельками росы на траве.
-  На сегодня хватит, хорошего помаленьку. Завтра дома разминируем. Хоть на дверях замки не висят, но чую нутром: главная загадка нам на завтра останется – подытожил старшина.
  Утро нового дня встретило сапёров хорошей погодой. Солнце высушило росу с травы, когда подразделение прибыло в посёлок продолжить разминирование домов.
-  Товарищи бойцы,- старшина обратился к сапёрам, вчера работали хорошо, день прошёл без происшествий. Сегодня хочу пожелать того же.
-  Иван Григорьевич,- ты как письмо домой пишешь. или доклад в тон старшине заметил Череп.
-  Так вот,- письмо или доклад – выбирайте сами. Если письмо – слушайте не перебивая, а если доклад – доставайте конспекты карандаши в руки и записывайте за мной.
-  Тетрадки с конспектами в казарме остались,- продолжил диалог Череп, тогда поедем за тетрадками, что раньше не предупредил?
-  Вертаться в казарму примета плохая, вы конспекты в головы записывайте, не пропуская слов сказанных мной. Вчера сюрпризов не было, сегодня могут быть. Будьте осторожны во всём: от улиц и переулков к каждому дому в отдельности. Обследуйте территорию около дома, двери открывать сразу не стоит, хоть и замков нет. Вместо них минные ловушки изнутри могут быть. Вы на порог, дверь открываете: нате, здрасте, вот и мы,- а в ответ взрыв и за ним детонация всего содержимого дома. Конечно, вы такой встречи не ожидаете, так сказать, не готовы к радушному приёму, но прошу помнить мой инструктаж – напутствие. В дом войдёте, соблюдайте осторожность: в общем, любому действию должна  пришествовать дума. Думайте, думайте и думайте – закончил доклад старшина. Прямо как у Ленина: учиться, учиться и учиться,- дописывал мысленно конспект Василий.
-  Дописали? Прячьте конспекты,- вперёд!
-  Соседями будем? Иван спросил Василия.
-  Мы все сейчас соседи, на каждого по три, четыре домика аккурат приходится. Выбирай любой, живи – не хочу! Может, не по отдельности каждый дом обживать будем, а вместе? Одна голова хорошо, а две всегда лучше. Подойдя к домику приступили к визуальному осмотру: дом как дом, только несколько уменьшённого размера, Собран из листов фанеры, высотой около двух метров. Двухскатная крыша, окна краской нарисованы.
-  Смотри, не поленился Ганс, окна нарисовал и ставни. На каждую стенку по окну, проверяй вход, а я по фундаменту пошарю…
-  Принимай работу, Иван Григорьевич, восемь домов на нашем счету, только таблички «мин нет» ставить не стали, карандашом обошлись, химическим.
  Подойдя к двери старшина прочитал два знакомых, коротких как выстрел, слова – МИН НЕТ. Внизу стояли две подписи:
             - сержант Гриненко
             -  мл.сержант Калинкин.


-  Служба службой, а выходной необходим. Сегодня наш путь к морю, обещанное слово надо держать начал утреннее построение старшина. Полотенце, мыло с собой и в кузов. На сборы пять минут, ждать опоздавших не станем. Взглянув на часы, скомандовал – разойдись!
  Подъезжая к Азову Василий обонянием уловил запах моря. Он отличался от знакомых запахов какой-то новизной: толи влагой, наполняющей воздух, толи вкусом самого моря. Новое,, в моих буднях! Так вот оно, какое море!
  Дорога полого спускалась с материка и упиралась в песчаный берег. Жёлто – серый цвет его уходил по обе стороны вправо и лево. Перед глазами пространство до горизонта заполнила морская гладь. Лёгкий ветерок катил по морю барашки волн ласкающих в беге своём сушу. Шелест волн действовал успокаивающе.
-  Гляделки не сломай, чего пялишься, снимай портки и в море! Плаваешь хорошо, иль как топор?
-  Хорошо, ребятнёй на речку бегали. Вода как, тёплая?
-  Теплее не бывает, или, ты к тёплой не привык? Холодная в ноябре будет. Оставив  на себе одни кальсоны Василий не торопясь вошёл в воду .
   Всё подразделение бултыхалось в море не далеко от берега, и только отойдя от него на расстояние тридцати, сорока метров вода глубиной доставала до подмышек.
-  Тут что, раньше пляж был, окунувшись с головой, закрыв пальцами уши, чтоб не попала вода,- спросил Василий?
-  До войны здесь размещался местный санаторий. Видишь, как море обустроили, даже статую недалеко от берега соорудили. Метрах в ста от берега, над морской гладью, возвышалась скульптура на невысоком квадратном постаменте. Ваятель в своём творении запечатлел явление мирной жизни: мать, кормящую грудью ребёнка.
-  Эк, как её угораздило! Суши мало, в море занесло. Что за смысл в море скульптуру ставить?
-  Наверное, для того, чтобы рыбы на неё глазели!
-  Не так ты всё понимаешь, Васёк.
-  Тогда объясни что к чему, если ты такой грамотный. Самому, небось, кто-то объяснил, теперь очередь твоя давать мне разъяснения.
-  Тогда, слухай! Если мы сейчас на море в воде сидим, отмокаем, что в нём ещё есть?
-  Рыба!
-  Так точно, рыба. А кому она нужна?
-  Рыбакам!
-  Конечно им, их работа связана с морем, их хлеб – море не то что у сухопутного человека.
-  Представляешь, сядут рыбаки в шаланду и, айда в море на путину. А провожает и встречает их женщина с ребёнком на руках. Выходит, статуя здесь как раз к месту: чтобы рыбак дом в море не забывал и помнил, что его ждёт не только жена, но и голодные ребятишки.
-  Сплаваем к статуе или здесь отмакать будем?
-  Ты как хочешь, а мне и здесь хорошо, ответил Василий.
-  Смотри, кто-то из наших саженки руками отмахивает, наверное по молоку соскучился или на грудь полюбоваться захотел.
-  Грудь малец сосёт.
-  Знать полюбоваться скульптурой со стороны моря захотел, ценитель изящного, растудыт-то его в коврижку договорил Иван.
  Пловец достиг постамента статуи, зацепился рукой за поверхность, влез на него. С берега было видно, как он ловко по ноге, руке, плечу взобрался на голову кормящей. Встав ногами на гранит головы он повернулся к берегу, показывая своими действиями неординарность и кураж. Над водой он находился на высоте около четырёх метров. Помахав наблюдавшим за ним бойцам, повернулся в сторону моря, взмахнул руками и, головой вниз прыгнул в воду.
-  Кто это?
-  Вроде похож на Щербакова, может он: издалека тела у всех одинаковы, а по голове и волосам – кажись как он.
-  Щербак, вон около берега, портки стирает. Это Левченко, его около берега нет, значит, он с макушки в море сиганул. Что-то долго не выныривает, хочет показать какой он ныряльщик за жемчугом. Те в воде пять, шесть минут могут дыхание задерживать, а этот дольше сидит в воде.
-  Ничего он не сидит, заплыл за фундамент, его с берега не видно, для нас он под водой,- ныряльщик, ядрёна вошь. Прошло около десяти минут, Левченко затягивал драматургию момента. С берега кричали:
-  Заканчивай дурить. Верим, ты лучший ныряльщик среди сапёров Советского Союза.
-  Выплывай, мы тебе медаль приготовили «За боевое ныряние».
-  Тебя к полковнику на доклад вызывают, приказ пришёл из сапёров в водолазы подводники, бушлат и бескозырку принесли.
  Шутки закончились вопросом: может, случилось что? Вдруг ему помощь нужна? Давайте к статуе, плывём быстрее. Группа из пяти человек наперегонки припустила к статуе. Заплыв за постамент, увидели: кровь, тонкой нитью поднимающуюся на поверхность воды со дна. Поняли, произошла трагедия. Левченко прыгнув не вынырнул на поверхность. После нескольких ныряний, подняв тело, поплыли к берегу. Левченко не проверил глубину перед статуей со стороны моря, где на дно были положены бетонные болванки выполняющие роль волнорезов. На одну из них угодил головой Левченко. В похоронке значилось: погиб при выполнении боевого задания.
-  Сегодня день особенный, разгладив как всегда усы, начал построение старшина. Пожалуй, с начала войны подобное видеть вам не приходилось, по правде сказать – мне тоже. Вступление заинтриговало бойцов, но вопросы старшине задавать не стали. В течение последней недели нами произведена большая работа, хороший урожай фашист оставил, убрали мы его без потерь, так сказать, в склад хороший свезли, чтобы дождём не мочило, чтобы ржаветь он не стал.
-  Иван Григорьевич, ты, прям, как председатель колхоза, выступаешь перед колхозниками, после завершения осенней страды. Хлеб убрали, в склад свезли.
-  А, что, не так, что ли?  Возразил старшина,- снаряды, мины, патроны, бомбы, фугасы, тол, всё, что плавает, летает, на гусеницах и колёсах передвигается, для войны это хлеб, она этим хлебом питается. Председатель,- ядрёна вошь, улыбнулся старшина: верно подметили, для вас я военный председатель,- а вы для меня – военные колхозники. Подумайте сами: хлеборобу, чтобы вырастить урожай, сначала надо землю вспахать, заборонить её, поле семенами засеять, вовремя урожай убрать, обмолотить колосья, муку смолоть, тесто поставить в квашне, печь растопить, да хлеб испечь,- дорожка до стола длинной получилась, не так ли?  Длинная или нет, но короче не получается, хлеб на стол сам не прыгнет, он трудом да потом достаётся, согласились стоявшие в шеренге бойцы.
-  Военный хлеб сродни мирному, только от одного организму польза, а от другого – вред. Один питает, другой убивает – продолжил старшина. Судите сами: сколько металла надо сталевару выплавить, чтобы танк сделать, а самолёт?
-  На корабль и подводную лодку ещё больше надо, в продолжение сказанного старшиной, добавил Иван. Вот и посчитайте, сколько хлеба войне съедает и всё для того, чтобы хлебороба убить.
-  Убьёт крестьянина, кто же её проклятущую кормить будет? Рубит сук на котором сидит.
-  Подошли к выводу: главнее хлеба на столе ничего нет! Прям как лектор без трибуны, отметил ораторские способности старшины Василий, но в слух вывод свой не произнёс, усвоив одно: сколько железом войну не корми,- без хлеба на столе она долго не протянет. Как тесно связаны между собой два одинаковых слова,- хлеб.
-  Вопрос можно?
-  Молви, Целуйко, слухаю тэбэ,- почти по украински  ответил Григорьевич.
-  Товарищ старшина, про хлеб понятно, тильки вы что-то про склады бачили?
-  Трошки терпенья наберись, сейчас к складам перехожу. Крестьянин где хлеб хранит?  Правильно, в амбаре!
-  А военный амбар где взять?
-  Так мы же сами, то есть, немец для хранения мин блиндаж построил.
-  Верно. Хороший амбар, то есть блиндаж фашист построил. Сами видели, когда хлеб войны в него таскали. Шесть ярусов накатных брёвен, землёй пересыпанных между рядами. Прямое попадание авиабомбы такую насыпь не пробьёт. Армейский блиндаж нам под амбар достался. Заполнили мы его под завязку, а дальше что?
-  Хай с ним лежит, до лучших времён – вставил Целуйко.
-  Лучших времён никогда не будет, пока хлеб войны на складах лежит. Этот хлеб только войне нужен. Тебе, Иван, для мирной жизни мина нужна? Может, патрона к автомату или авиабомба?
-  Я,  что, на них пахать буду,- мне лошадь куды нужней!
-  Не буду дальше лекцию читать, перехожу к самому главному: сегодня в четырнадцать часов по местному времени весь этот хлеб войны взлетит на воздух. Будет осуществлён подрыв того, что мы носили в немецкий блиндаж.
-  Иван Григорьевич, обратился Авдюшко, не многовато ли хлеба в амбаре?
-  Много,- поэтому подрыв готовится так тщательно и загодя. С кандачка такую работу не осилить. Население окрестных сёл предупреждено заранее о готовящемся взрыве, на случай ударной волны, чтобы окна ставнями закрыли, да двери на засов. Самим категорически на улице появляться запретили.
-  С населением, понятно, а наша задача какая?
-  Задача нам, наиглавнейшая! Всё подразделение отойдёт от места нахождения склада на безопасное расстояние, это, где-то по расчетам подрывников, около километра. Рассредоточимся по окружности в оцеплении на расстояние визуального наблюдения, через двадцать тридцать метров друг от друга. В момент подрыва всем занять горизонтальное положение, головой в направление блиндажа, закрыв голову руками. После взрыва не вставать, пока не пройдёт ударная волна и осколки не упадут на землю. Вопросы есть?
-  Разреши, товар старшин,- недоговаривая слова произнёс Бахтыбай. Люди туда, сюда ходи, шайтан их носи, как?
-  Людей, находящихся на территории оцепления укладывать на землю, и только после взрыва поднимать!
-  А если девка попадётся, её тоже на землю укладывать,- с намёком обратился к старшине Череп?
-  Ваш намёк мною понят, на что отвечаю по существу заданного вопроса: если рядом с девкой, лицом вниз – пожалуйста. Остальные позы под запретом, ударная волна все возвышения в два яруса, то есть, если ты захотел своим телом девку от взрыва защитить, как языком слизнёт. Останется краля без прикрытия сверху, да и штаны свои тебе долго искать придётся. Дружный смех заглушил сказанное старшиной, Череп несколько смутившись покраснел.
-  Доходчиво объяснил, рядовой Череп?
-  Так, точно,- рядом с кралей, лицом в землю. Как бы ни хотелось лицом к лицу, да старшина не велит, такой вот компот получается.
  Группами по три, пять человек расходились от блиндажа, чтобы занять исходное положение, в оцеплении выполняя приказ старшины. До взрыва оставалось около двух часов, шли не спеша. Северную составляющую оцепления заняли Целуйко, Бахтыбай, Череп, Василий, Иван, Никифор. По мере удаления от склада, стали расходиться в стороны. Василий с Иваном, заранее договорившись, что идут к месту оцепления вдвоём, потом разойдутся на расстояние визуального наблюдения. Прекрасное летнее утро перешло к полудню, сапёры группами удалялись друг от друга.
-  Какой денёк разыгрался, трава то какая, прям бери косу-литовку и коси. В вашем колхозе как сенокос проводят,- спросил Иван?
-  Наверное, как и у вас, на мужиках да бабах. Ребятня помогает в силу своих возможностей.
-  Я спросил, имея в виду технику на сенокосе. Или только руками да граблями с вилами.
-  Заливные, пойменные луга косят руками, а там где трава, такая как сейчас топчем, конными косилками, сгребая конными граблями. Везде в России сенокосная страда одинакова. Чуешь,  как трава пахнет, поспела к сенокосу, только косить её не кому, другие заботы на народ навалились. Сказал же старшина: войне другой хлеб нужен, её сено не волнует, да и для кого его готовить? Скотину немец пожрал, не подавился.
-  Ты, Вань, за скотину не волнуйся, были б кости, а мясо нарастёт!
-  Костей война после себя достаточно оставила, мясом тоже не побрезговала. Когда такое время довоенное опять будет?
-  Одолеем фашиста, будет непременно. Не долго ждать осталось, в Европу войска наши вступили, оккупированные страны освобождают. На хлебе насущном кулак Красной Армии могучим стал, крушит налево и направо немца.
-  Вась, помнишь, когда ехали в кузове студебеккера, ты про Мичуринск рассказывал? Побачь мне сейчас, дюже любопытно мне про город этот узнать. Это то место где сам Мичурин жил?
-  Вань, ты, часом, не шпион немецкий, секреты из меня выпытываешь?
-  Что, ты Васёк, какой из меня диверсант. Я, по немецки только и бачу: Гитлер капут, да хенде Хох!
-  Ты, что, шутки понимать после контузии разучился, умом прибавил, а юмором убавил?
-  Ты ж давно меня знаешь, в плену не был, на немцев не робил, да и секрет какой из того места где Мичурин яблони сажал?.
-  Как обыватель ты мыслишь, что в сорок третьем там только яблони росли.
-  Куда они делись, неужели все деревья выкопали и в тыл увезли,- с нескрываемым любопытством допытывался Иван.
-  В тыл ничего не увозили, на месте оставили, где росли,- только в то время там находились армейские склады с продовольствием.
-  Каким ветром тебя занесло в такое гарное  место?
-  Говорил же тебе, после Сталинградских укрепсооружений. Некоторое время шли молча. Из под ног прыгали кузнечики, продолжая свой прыжок коротким, стрекочущим полётом на трепечущих разноцветных крылышках, сложив их в воздухе, бухались в траву, шустро отбегая от места приземления в сторону, затаившись, сливались, маскируя себя под окружающее пространство в густой растительности.
-  Ты про склады побачить не хочешь?
-  Охраняли мы их, в наряды ходили.
-  Так ты некоторое время в сторожах числился?
-  Называй как хочешь: сторожем или часовым, только хлеб солдатский я честно зарабатывал, хотя врать не буду,- харчевались хорошо, по времени, не то что на передовой – жди, когда обед привезут.
Про шпиона не зря спросил, как раз в то время, а шёл сорок третий год, разгар войны, их предостаточно было.
-  Что, шпионов видел?
-  Шпионов видеть не довелось, а вот на результат предательства насмотрелся, на всю жизнь запомнил. Дети будут, им расскажу и попрошу, чтобы они своим рассказали.
-  Побачь про предателя, Василёк!
-  Пришли мы уже, потом расскажу, сейчас в стороны расходимся. Куда пойдёшь: налево или направо?
-  Вась, а  ты коммунист?
-  К чему этот вопрос? Коммунист!
-  Ты коммунист, а я только комсомолец, значит, тебе – влево, а мне направо! Выдал политическое резюме Гриненко. Взойдя на небольшой пригорок, Василий видел Гриненко и Бахтыбая, только, расстояние между стоящими в цепи, было не 20 – 30 метров, а все 150. Не укладываемся в приказ старшины, на местности не так как при расчетах. Остаться на бугре или лощинку выбрать? Вдруг взрывная волна сильной окажется? Он вспомнил мельницу, взрыв тола. Тогда ящик тола подорвали, так чуть весь пруд на воздух не взлетел. Сейчас в блиндаже недельный арсенал разминирования, тут не одним ящиком пахнет,- тонны против килограммов. Бережёного - бог бережёт, оглядывая место в оцеплении произнёс вслух Василий, пожалуй, эта ложбинка как раз сгодится под укрытие. Направление впадины совпадало с направлением к взрыву. Присев на краю небольшого овражка он стал разглядывать местность. Слева, из леска неподалёку, через возвышенность, шла просёлочная накатанная дорога, правая сторона в оцеплении, - сплошное свободное пространство, заканчивающееся вдалеке лесным массивом. По цепи передали: готовность пятнадцать минут. Времени достаточно для предупреждения случайно появившихся и принятия мер предосторожности относительно их. Присев на корточки, Василий осмотрел землю под ним, где предстоит занять исходное место по – пластунски, головой к взрыву. Не угодить бы пузом в муравейник, заползут твари под гимнастёрку и штаны, кусать начнут, пока их стряхиваешь, неровен час, взрыв подоспеет. Загодя надо предусмотреть все варианты предстоящего мероприятия. Не обнаружив под собой и вблизи муравьёв, повалился в траву навзничь, заложив под голову руки. Чуть прикрыв пилоткой глаза от солнца стал смотреть в небо, на медленно плывущие по нему редкие клочки облаков, догоняющие и отстающие друг от друга, и, если, небеса над землёй оставались в движении, то  всё земное ( или ему казалось), как бы затаилось, ожидая чего-то большого и непонятного в ощущении. Даже стрекотание кузнечиков стало менее слышным, а может густая трава заглушает земные звуки. Перевернувшись на живот стал пристально вглядываться в направление блиндажа, где до взрыва взлетит ракета, оповестив всем пятиминутную готовность. Красная ракета, сверкая разлетающимися искрами, взмыла высоко в небо,- через небольшую паузу до слуха долетел хлопок выстрела. По времени задержки было понятно, что начало предстоящего взрыва можно будет посмотреть две-три секунды, не более, затем в траву, закрыв голову руками. Он, как суслик вылезший из норки, присев на корточки испытывал любопытство предстоящего. Тишина и затаённость захватила всю округу. Ему казалось, что даже облака перестали плыть остановившись в под небесьи и, только слух улавливал звук колокольчика: откуда он здесь, колокольчик? Может, от напряжения стало звенеть в ушах? Он оглянулся, ища взглядом источник звука. По просёлочной дороге лихо катил татантас, подпрыгивая на кочках, гася ухабы рессорами, запряжённый парой лошадей. Под дугой коренника заливисто бренчал колокольчик, мужик, намотав вожжи на руки, едва сдерживал лошадей, готовых пуститься в галоп, идущих намашистой рысью. В повозке, кроме мужика, сидели две женщины в красивых платьях, на головах – нарядные косынки, развевающиеся от набегающего ветра. За повозкой стоял шлейф пыли, поднятой копытами лошадей и колёсами тарантаса. Василий вскочил на ноги, заорал во всю мощь набранного в лёгкие воздуха:
-  Назад! Стой! Размахивая руками, пытаясь сорваться с места на перерез мчавшейся повозке. Не успею, до взрыва считанные секунды, взрывная волна не пощадит слух, как тогда, в Оренбурге, на полигоне зенитной артиллерии. Он повернул голову, увидев через плечо, как над местом, где находился блиндаж, поднимается громадный столб пыли и дыма, сизо-коричневой окраски, клубясь, устремляясь в небо подобно огромному грибу. Лошади, испугавшись, шарахнулись в сторону, перевернув тарантас, сломав оглобли, уносили за собой кучера с намотанными на руки вожжами. Женщины, упав из повозки, оставались лежать на траве. Василий мгновенно упал в траву ,закрыл голову руками, ощутив спиной, как гимнастёрка, надувшаяся большим пузырём, стала вылезать из под ремня. Брюки, вылезли из голенищ сапог,оголили икры ног. Мощь взрыва содрогнула землю, он ощютил как земля прогнулась под телом или тело приподняло над землёй. Уши заложил грохот взрыва, за ним пришла ударная волна. На землю падали осколки, в голове и ушах стоял звон, заглушающий земные звуки. От пережитого, ноги колотила дрожь. Слегка качаясь, он подошёл к женщинам. Те, сидя на земле, вытянув ноги перед собой, наклонив туловища назад, опирались на руки. Глаза, не -мигая смотрели на Василия, контузия от падения и ударная волна запечатали сознание, - как у того мельника, которого чуть не порешили взрывом рыбаки. Разорванные платья оголяли тела, ссадины и синяки проступили на теле. Под кудряшками волос с запутавшейся в них травой, покрытых пылью на лбе у одной, кровоточила ссадина. После нескольких шлепков ладонями по щекам, сознание возвращалось к женщинам. Подбежал Гриненко, - живы?
-  Контузило, сейчас в норму входят, видишь, голые колени прикрывать платьями начали. Через стыд сознание возвращается. Сейчас бы хорошо водичкой в лицо побрызгать, - у тебя фляжка с собой? Я, свою, в казарме оставил. Иван протянул фляжку Василию. Набрав в рот воды, как из пульвелизатора, выдохнул в лицо женщины. Та, заморгав глазами, стала вытирать влагу с лица косынкой. Ту же процедуру повторил со второй сидящей. Сознание возвращалось к женщинам, но они всё ещё не понимали, что произошло, где лошади и кучер, ехавший с ними? Увидев тарантас, перевёрнутый кверху колёсами, одна спросила, негромко проговаривая слова с некоторой растяжкой:
-  Что с нами? Куда делся Илья? На вопрос Иван ответил вопросом:
-  Кто вы и откуда ехали?
-  Это Клавдия, моя старшая сестра. Меня Марфой зовут, Илья – муж сестрин. Ехали в гости, навестить родню в Васильевке, сами из Чесноковки. Пол дороги проехали, как это случилось.
-  Вы, что, не знали, что в два часа взрыв произведён будет. Вам, что не объявляли накануне?
-  Не было нас, неделю в районе гостили. Скажите, где Илья?  Подошёл Бахтыбай, Целуйко, Череп. Увидев перевёрнутую повозку, женщин, в ушибах и ссадинах, поняли – их накрыла ударная волна. Стали бинтовать ссадины, стряхивать пыль с платьев, смущая своим вниманием потерпевших. Лошадей и мёртвого Илью нашли в небольшом лесочке в километре от перевернувшегося тарантаса. Поставив повозку на колёса, привязали к постромкам передок. Не выпуская узды из рук, пошли в посёлок. Марфа и Клавдия шли рядом с тарантасом, в котором лежал Илья, голося навзрыд, вытирая катившиеся слёзы нарядными косынками…
  Перед отъездом к новому месту базирования, упросили старшину заехать к взорванному блиндажу. Перед глазами зияла огромная воронка, конус которой на треть был заполнен водой.
-  Вон, какой колодец сработали, метров двадцать в диаметре.
-  Замучишься вороток к такому колодцу прилаживать, да и не вода это, на дне воронки.
-  А, что же, если не вода?
-  Слёзы земли, вот что, - ответил Василий, ловко перекинув через борт кузова тело.
-  Васысь, може пока мы едем дальшики, у тебя для меня лекция найдётся? Сидя рядом в кузове студебеккера, на скамейке около, пробасил негромко Иван.
-  Тебе лекции старшины приелись, так ты меня в личного лектора зачислить хочешь?
-  Как тебе сказать, - ты ж в прошлом учитель, каждый день перед ребятишками в классе стоял, про уроки бачил: може я к тому тебя прошу, чтобы ты сноровку учителя не растерял, не позабыл слова в лексиконе, а то, выучишься новым, а старые забудешь?
-  Какие это новые слова, ты о чём говоришь?
-  Да разве мало новых слов война выговаривать научила,- посмотри около себя: одни хлопцы в кузове сидят, на кочках подпрыгивают, матерят их. Разве не новые слова? Или ты с ребятнёй их тоже потреблял, ну, в смысле доходчивости восприятия учебного материала? Повесишь на доску в классе плакат, - на нём цветок нарисованный, большой такой, пополам разрезанный, Тычешь в него указкой и говоришь про пестики и тычинки, а сам, чтобы ребятишки лучше материал учебный понимали, крепкие слова потребляешь, не навязчиво так проговариваешь, сравнивая цветок с организмом человека. Ребятня слушает тебя внимательно, не перебивая вопросами, глаза лупят на рисунок, за твоей указкой следят. А как ты мирну речь немного военной разбавишь, они ладошками рты закроют, да прыскать смехом начнут, сначала потихоньку, потом на полный звук громкость прибавят.
-  Ты, Иван палку перегибаешь, никогда мне в классе слова военные  не произнести!
-  Что, на немом языке говорить зачнёшь? На пальцы перейдёшь? Так про тот материал, что на доску кнопками пришпилил , на пальцах рассказать ещё лучше получится.
-  Вон ты к чему, к наглядности!
-  В арсенале учителя много способов и приёмов доходчиво рассказать про новый материал урока. Язык русский богат неимоверно, одно слово можно другим заменить, Недавно ты мне говорил по немецки: хенде Хох!  Для него, немца, это как краткость приказа, задирай руки и стой! А как русским языком про то же, но другими словами выразить?
-  Яки, поведай!
-  Ну, к примеру,- руки ввысь, или ручки над головой, - красивей, чем у немца?
-  Красившее, против этого возразить ничего не можу.
-  Вась, переходь уж ближе к лекции, терпежу моего нет, про шпиона послушать хочу, иль забыл про обещанное, как в Мичуринске шпиона бачил.
-  Не шпиона, а предателя!
-  Васёк, для нас, хохлов, одинаково, что шпион, что предатель. Може, у вас, у русских они чем-то отличаются, а нам зараз одно: гады они ползучие!
-  Как ты одним словом обошёлся, верно, гады, вроде бы такие же, как и мы, ничем приметным с наружи от нас с тобой не отличаются, а нутро гнилое и гниль эта пакости делать заставляет. Где б кого укусить, кому навредить и всё так скрытно делают, что даже догадаться не догадаешься.
-  Не томи, расскажи про предателя!
-  Что, ты ко мне привязался. Попроси, вон Бахтыбая, он тоже может про предателя рассказать, с нами в Мичуринске был, всё видел
-  Давай, рассказывай ты. Хохол казаха « шипко не понимай», всё равно из его слов больше половины до меня не дойдёт, тебе переводить с казахского языку на мне понятный придётся.
  Василий умышленно затягивал повествование увиденного тогда, в 1943 году, в Мичуринске, вернее на станции, находящейся в десятке километров от города. Увиденное тогда, никак не вмещалось в сознание реальности настоящей жизни: ему тогда, да и сейчас, казалось, что он, волей случая перенёсся в мир потусторонний, мир не реальный, мир мифологии, делящий бытие на две составляющие его части – рай и ад. И хотя он сознавал, что настоящая жизнь на рай явно не тянет, но ад он видел собственными глазами. От этой мысли, преследовавшей его повседневно, отвязаться было невозможно, картину ада сознание запечатлело навсегда.
-  Вань, рай у хохлов какой?
-  Какой, какой, - не совсем понимая к чему такой вопрос, продолжил: рай для всех одинаков, и для хохлов и для русских. У мордвы и у казахов он такой же. Для всех живущих на земле он един.
-  А как ты его представляешь?
-  Ну, это такое гарно место, где никто ничего не делает, ну, в смысле работы. Все отдыхают, они раньше на земле напахались досыта, а в раю за земную жизнь тяжкую, только и знают, как отдохнуть. Наедятся всякой вкусности райской, а чтобы брюхо в размерах не увеличивалось по райским садам и пущам гуляют, наслаждаются тишиной да красотой.
-  Ты сказал, тишиной, в раю, что ль тихо?
-  Не совсем так. Там только райские птахи спивають, да порхають. Заводов, фабрик, машин, самолётов там нет, только птицы диковенные, ходють люди как по городскому парку, мороженое да фрукты едят.
-  Одним словом благодать, по - твоему  получается.
-  Это, не по - моему, это в церковных книгах написано, только не всем там жизнь заказана. Праведники туда путёвки получают.
-  А мы, с тобой, кто?
-  Ты – русский, я – хохол, военный билет показать или слову веришь?
-  Верю, верю! Ты меня не так понял,- мы с тобой – праведники?
-  Что ты меня як прокурор пытаешь? Праведники мы с тобой, Васёк. Я бачу так,- за правду боремся, фашистов бьём, значит, хотим по правде жить, на себя работать, а не на капиталиста или буржуя.
-  Ты, Васылёк, что-то от темы разговора отошёл, Я просил про предателя сказать, а ты меня про рай пытаешь.
-  Не спеши, всё по порядку. Если с раем разобрались, давай с небес под землю спустимся.
-  Что, в шахту полезем?
-  Ты ж сам сказал, рай – это небеса!
-   А, ты вон про что. Тебе ещё и ад трэба!
-  Догадался. Здорово тебя осколком тукнуло, давай про картину ада расскажи! Я слушаю.
-  Вась, с раздражением продолжил Иван, - кто кому про предателя бачит? Ты мне или я тебе?
-  Успокойся, конечно, я тебе.
-  Тогда ты говори, а я слухаю.
-  Ладно, про ад потом поговорим, сейчас земные картинки рисовать буду. Под Мичуринском всё дело было. Склады продовольственные, которые охранял с товарищами, от станции не далеко располагались, может, десять с небольшим ,километров. На неё провиант по железной дороге шёл, дальше – на машинах. Так вот, хорошая станция, большая. Конечно, на неё не только харчи для армии шли, но и военная техника, снаряды, боеприпасы. Говорил же старшина: войне разный хлеб нужен,- и для пользы и для вреда. Представь себе лето, напряги на фронтах, бои в разгаре, а ей хлеба каждый день подавай. Эшелон за эшелоном прибывает, все пути на станции битком набиты. До станции доезжают, а дальше никому и ничему пути нет, на месте стоят. Рядом с танками и пушками, эшелон с горючим, около горючего – патроны и боеприпасы, рядом с ними, - хлеб и картошка , тушёнка и консервы. Кроме военных, пассажирские поезда остановились, им тоже стоять велено. Начальники поездов руководство станции матерят, орут на машинистов, а те, на семафоры весь мат вешают. Столько навешали, что столбы под семафорами гнуться начали.
-  Зачем же они, начальники, машинистов матерят, лучше бы к начальнику станции пошли, разобрались бы, в чём дело!
-  Правильно мыслишь, Ванюша, тебя бы на их место, но ведь ты знаешь: на войне главное – приказ, и, только его выполнить надо. Все думают: если стоим,- то так надо, значит, на железной дороге что-то произошло, если на станции всё скопилось. В общем, устроила станция для всех перекур: кто две, а кто третью папироску раскурил, до ума многих начальников поездов доходить через табачок стало, - что-то здесь не так, не может остановка быть такой долгой. Что-то не так!
-  Что, все двинули к начальнику станции?
-  Так точно, Ваня, все, до единого: они в кабинет, - а его нэмае!
-  Кого нэма, кабинета?
-  Кабинет на месте,- стол, телефон, всё как положено, стул около стола стоит, только на стуле никто не сидит.
-  Это, как же? По нужде начальник з кабинета отлучился?
-  Сейчас про нужду поведаю, какая у него нужда приключилась.
-  Что, в сартир все ломанулись?
-  Все в кабинете расположились, одного шустрого в нужник командировали.
-  И, что?
-  Прибегает, с порога орёт: нигде нет начальника, как в воду канул!
-  Утонул, что ли?
- Понимай, как хочешь. Только из кабинета все вышли, пялятся по сторонам, как в небо ракета взлетела. Одна, другая, третья. А как третья ракета в вышине искры растеряла, гул из далека послышался, а за гулом – самолёты бомбардировщики с крестами на крыльях. Дошло до всех, почему перекур долгим был, да поздно спохватились, Ваня.
-  Неужели не один эшелон не тронулся?
-  А как машинисту быть, если начальник на разведку ушёл? Ты б на себя приказ принял, ну, в смысле ответственности?
-  Нет, ответственность завсегда трибуналом пахнет.
-  То-то и оно, - под трибунал никому попадать не охота, все приказа ждут.
-  Начальники до своих составов добежать успели?
-  Самолёты шустрее ног оказались, кто добежал, кого на пол дороге бомбами накрыло…
-  Дальше что произошло?
-  Суматоха на станции и паника случилась, все прятаться стали. Под зданием вокзала подвалы огромные,- все, туда, да где там! Василий замолчал. Он не видел бомбёжки, но до складов долетали звуки разрывающихся от горящего горючего железнодорожных цистерн. Чёрный дым поднимался высоко в небо. Рельсы, скрученные в узлы, оплавленные адской температурой, поднимались взрывами высоко в небо падали далеко от станции, поджигали холмистую местность. Издалека было непонятно, что происходит: горела вся округа.
- Дальше, что? Вас со складов и прямиком на станцию?
-  Какой ты быстрый! Всю ночь полыхало, только к обеду следующего дня, свободные от наряда бойцы были посланы на ликвидацию последствия бомбёжки. Первое слово, которое после увиденного на ум пришло, было слово ад. До сих пор перед глазами стоит все, что осталось после бомбёжки и пожара. Огонь поглотил даже то, что и гореть-то не должно.
-  Это, что же?
-  Рельсы расплавленные, боевая техника будто из доменной печи, земля в уголь чёрный превратилась, от людей, что между составами и в вагонах находились – один пепел. В аду грешников черти на сковородках поджаривают, в кипящую смолу окунывают с головой, а здесь: ни смолы, ни сковородок, ни людей, - одна чёрная чернота.
-  А как те, про которых ты говорил, что в подвалы попрятались, они хоть уцелели?
-  Задохнулись они все. Температуры от пожара на всех хватило, сварились заживо, без кипятка сварились. Вынесли из подвалов, в братскую могилу земле предали, детей и взрослых.
-  Начальника вокзала поймали?
-  Нашли гада, да толку что? Его ещё до войны немецкая разведка завербовала. Сидел он тихо, должность свою хорошо исполнял, а как понадобился, так сгодился.
 
-  Ой, что это? Павлинка, освободившись от сильных рук, обнимавших её, резко вскочив, стала стряхивать былинки сена с одежды.
-  Не бойся, иди ко мне, пригрели с тобой место, вот и почуяла мышка наше тепло, наверное, в свидетели набивается, а может её сватьей к тебе заслать?
-  Кого сватьей, не поняв про какую сватью говорит Збышек, спросила Павлинка?
-  Иди уж, место момент простынет, широко распахнув полу зипуна повторил просьбу парень. Ему не хотелось отпускать от себя молодое крепкое тело, хотелось продолжить свидание, которое  промелькнуло как одна минутка, хотя по времени встреча длилась больше часа.
-  Не могу больше, мамка заругает, ты же знаешь, коль опоздаю и приду домой не по часам, не отпустит в следующий раз. Что будешь делать, если не приду?  Збышку нравилась эта статная, чернобровая девка, но показывать свою слабину влюблённости ему не хотелось: ответил коротко
-  Другую найду, которую мамка до утра гулять отпускает. Ответ больно ударил по самолюбию девушки, но не показывая этого Павлинка тихо проговорила:
 -  Возьму автомат у твоего дружка Николы, выслежу и застрелю зараз обоих.
-  Не боишься из автомата промахнуться? 
-  А ты как думал? Зельем приворотным к себе привязывать стану, говорила,- мой ты и никому тебя не отдам! Нарочно коснувшись вопроса измены, заранее знав ответ, который так льстил его самолюбию, он готов был слушать вновь и вновь её признание в любви.
-  Если тебе не мила, сходи к Параське. Она ни кем не брезгует, ей все на одно лицо, только и стыда – одна юбка.
-  Не сердись, люба ты мне, как увижу – всё на свете забываю. Может и впрямь каким зельем меня напоила,- приподнявшись, ухватив Павлинку за руку, бухнулся вместе с ней на пригретое сено, кутая девушку в полу зипуна, крепко целуя в губы. Переведя дух и немного успокоившись, согревая своим теплом её, как – то робко, совсем по-мальчишечьи попросил: останься немного, хоть на пять минут!
-  Ты сам сказал: пять минут, больше не могу, завтра вставать рано. Тебе, небось, тоже в управу к восьми часам, или позже? С иронией в голосе подначила Збышка Павлинка. Слыхала, немцы из уезда драпанули, а с вами-то как? На кого вас оставляют, или батька Бендера с вами один против москалей воевать будет? Этот вопрос мучил Збышка, но ответа на него не было. Ещё в начале войны, в сорок первом, он определил своё будущее, перейдя на службу вермахту в качестве полицая. Павлинка встала, одёрнула юбку, стряхнула с одежды сенинки. Сняла с головы узорчатую шаль, подарок Збышка на Рождество, поправила косу, закрутив её вокруг головы, повязала её платком, концом шали укутав шею и выпустив уголок разноцветия с кистями на грудь. Полушубок, отороченный мехом, ладно сидел на девушке и, даже под одеждой, проявлялся красивый, крепкий стан. Збышек, любуясь ею, негромко сказал:
-  Не даром тебя Павлинкой назвали в запрямь, ты пава у меня, не спеша поднимаясь с пригретого сена.
-  Только не целуй, уж больно горячи твои поцелуи, губы до дома не отойдут. Мамка сразу заметит, заругает. К тому же, для меня примета плохая – целоваться при расставании. Значит к долгой разлуке, не говорила раньше, но для себя заметила,- как поцелуешь, так неделю не видимся. Неделя для меня месяцем оборачивается, а зельем приворотным никогда тебя не поила, да и не к чему это. Не цветёт любовь на приворотах,- так, сорняк один, вроде чертополоха: цветочки красненькие и сам колючий. Молча дошли до калитки. Он с трудом разжал руку, крепко сжимающую ладонь девушки:
-  Когда придёшь?
-  Завтра у меня не получится. Приходи следующим вечером, прикрыв губы вязаной в узорах шерстяной варежкой, тихо ответила Павлинка.
  Придя домой, Збышек долго не мог заснуть, не только потому, что свидание было таким горячим. Его давило и терзало одно: почему тогда так вышло? Ведь особых симпатий оккупанты не вызывали. Напротив, своим принуждением заставляли выполнять приказы через силу, оставляя после душевные муки. Как хорошо всё складывалось, дело шло к свадьбе. Война задумки испоганила. Всё вверх дном перевернула. Полицаем стал, чтобы новые власти в Германию не угнали,- его и Павлинку своим согласием отстоял. Тогдашнее выиграл, только сегодняшнее потерял. Кто он теперь? Прислужник? Холуй-временщик, выпросивший отсрочку сурового приговора, который заведомо станет карательным. Может, пронесёт? Нет, не хорошие времена грядут, плохие! За всё платить надо: и за временное благополучие по всей спросят. А кто спросит? Сколько ровесников с войной навек обвенчались, может свидетелей не найдётся? Как свидетелей не будет, а сельчане, народ? Была возможность на сторону партизан перейти,- кишка тонка стала! Взял бы Павлинку и, в партизаны. А куда её сестру,- на мать оставил? Нет, не получается такой расклад, все карты биты. Пусть остаётся всё как есть. Пришёл сон, смежив веки,- и, даже во сне, не было покоя душе измученной явью. Ему удалось крепко заснуть только под утро. Во сне, перед самым рассветом видел свою любимую, которая протягивала руки прося обнять её, только ноги его были приклеены к чему-то. Он шага не мог сделать в направление девушки. Липкая грязь засасывала сапоги, ноги уходили в бездну не чуя под собой опоры. Утром всё подразделение полиции было направлено на рытьё и обустройство схрон. Бендера готовил Красной Армии партизанскую войну, лозунгом которой стал: За свободну вильну Украину!


   Части Красной Армии с кровопролитными боями перешли границу Союза Советских Социалистических Республик. Театр военных действий переместился в восточную Европу. Зашевелились союзники, видя что фашистский зверь смертельно ранен и добить его до конца дело времени нескольких месяцев. На освобожденных от оккупации территориях восстанавливалась Советская власть. Вновь, как после гражданской в двадцатые годы, мирная жизнь начиналась с нуля. Заводы и фабрики эвакуированные на Урал и в Сибирь возвращались на прежние места, не прекращая выпуск военной продукции. Колхозы готовились к весне. Но ещё оставались на освобождённых территориях прислужники фашистов, запугивая население чинили произвол, проводили карательные операции. В связи с этим, некоторые части Красной Армии направлялись командованием на подавление сопротивления Украинской повстанческой Армии руководимой Бендерой. Войсковую часть в которой проходил службу Василий передислоцировали во Львов. Задача, поставленная перед командованием части сводилась к короткому: найти и уничтожить. Не хотят подчиниться силе добровольно,- будут уничтожены в бою.

-  Принимай, хозяйка пополнение, на постой в твою хату!
-  Сколько вас, хлопчиков, мне в подмогу?
-  Три дюжины, мать. В ваши края на время прикомандированы. Как в той сказке: тридцать три богатыря с ними дядька Черномор.
-  Помилуйте, хлопцы, где ж я такую ораву помещу?
Та и хата у меня из двух комнат, если обе займёте, где ж тогда мне ночевать?
-  Не боись, не все мы в твоём доме расквартированы, в шестером у тебя поживём. Извиняй, мамаша, что не по уставу говорю с тобой не представившись!
-  Как, это, не представившись? Что уже в загробном мире побывал? В нашей деревне, если представляются, то сразу на погост после отпевания.
-  Ну, попеть мы с тобой ещё успеем, протягивая руку для пожатия, ответил немного наклонив голову:
-  Старший сержант Михаил Касторкин.
-  А по батюшке как?
-  Потапыч.
-  Аграфена Филипповна – пожала протянутую руку женщина. Кто с тобой, представленные или сам про них скажешь, Михаил Потапыч?
-  Тебе, Филипповна, как поведать: по красоте, чтоб лучше имена запомнить, или по должности?
-  Давай по красоте, должности для меня все едины: бойцы или солдаты, а по возрасту все в сыновья годитесь.
-  Отделение, слушай мою команду: становись! Пятеро красноармейцев построившись по ранжиру уставились на Потапыча и стоящую рядом с ним Аграфену.
-  Начну с самого красивого: младший сержант Калинкин, два шага вперёд. Боец выполнил команду повернувшись лицом к строю. Василием его зовут, запомнила?
-  Коль запамятую, красавчиком назову,- не обидишься подойдя к бойцу проговорила женщина?
-  Никак нет! По военному ответил тот, вспомнив довоенную жизнь, Петра Петровича и его жеребца по кличке Красавчик.
-  Что, Вася, смешное вспомнил, увидев как разулыбался его заместитель, спросил Потапыч?
-  Ничего особенного, до войны в селе учительствовал и был у меня хороший знакомый. У его жеребца кличка была такая – Красавчик. Хохот стоявших заглушил сказанное Василием. Смеялась вместе со всеми и Филипповна, вытирая концом косынки выступившие слезинки. Ничуть не смутившись Василий закончил: Красавчик так Красавчик! Следом хозяйка пожала руку Ивану, Целуйко, Никифору, последним был Бахтыбай.
-  Бахты, наверное, не запомню, но на бая ты здорово похож, прям басурман вылитый, да и только!
-  Басурман яман, Бай Якши! Возразил казах, расплывшись в улыбке и закрыв граза-щёлочки.
-  Что это он, Потапыч, что-то я не поняла.
-  Басурманом не называй, ему Баем называться гораздо приятнее.
-  Бай, так Бай, вот и познакомились. В хату пожалуйте, покажу комнату, где будете ночлег коротать. С харчами как решим? Молодым еда хорошая нужна, а у меня из снеди одна картошка, да крупы немножко, вспомнила поговорку хозяйка.
-  За харчи не беспокойся, Филипповна, от нашего стола твоему немного достанется. Зачисляем, так сказать, на довольствие, а в ответ просим,- будь нашей поварихой-кормилицей, сухой паёк долго жевать приходится, мы по хлёбову дюже соскучились. Входя в избу, открыв из сеней дверь, увидели на рогожке под порогом, большого серого кота, свернувшегося клубком, мимо которого нельзя было пройти не спотыкнувшись или наступив на самого. Никифор, носком сапога, легонько отшвырнул в сторону серого хвостатого хозяина жилища. В свою очередь тот  зло мявкнул, распушил хвост, поднял волос на спине и загривке дыбом. Глаза его зелено и зло засверкали. Постояв ощетинившись несколько секунд он неторопливо, с достоинством хозяина прошёл в переднюю комнату, запрыгнул на комод, свернувшись клубком положил морду на лапы, стал наблюдать за непрошенными гостями через щёлочки прикрытых глаз, нервно подёргивая кончиком хвоста. Своим поведением как бы говоря6 кто зайдёт в горницу,- загрызу.
-  Не глянулся ты ему, Никифор, видно, рылом не вышел, а может сапог ему не по характеру пришёлся, не ожидал он такой любезности с твоей стороны. Врага себе нажил, злобу на тебя затаил. Отдав провиант хозяйке, расположились в ожидании обеда под навесом около сарая.
-  Прям тигр маленький, а не кот, пуская кольца дыма, с придыханием, дал оценку Никифор действиям животного. Чужие мы здесь, даже коту понятно. Наверное на фрицев так не щетинился?
-  Какие фрицы, их здесь не было. Видишь как всё сохранилось: дома, загороди, подворья. У многих сельчан скотина имеется. Здесь во всём другая картина, не сравнимая с тем, что оставил фашист после себя в России, рассуждал Потапыч. Что такого особенного запомнилось вам во Львове?
-  Как будто разрухи поменьше, а может и такая как в других городах после оккупации,- мы ж не по всему городу ходили- продолжил Василий
-  А ты не думал, почему увольнительные только в центр города давали, но никак не на окраину? Смекай, только потому, что на окраинах пули в спину часто клюют, много не добитого отребья фашистского осталось.
-  А, я то, думаю почему по три четыре человека в группе в город отпускали. Самым запоминающимся, пожалуй, стал армейский котёл в столовой, сощурился от удовольствия Василий.
-  Наверное, в животе бурчит, обед почуял. Из открытой двери в сенцах до навеса долетал аромат похлёбки.
-  Потерпи, маленько осталось, когда ложками в котелке чечётку отбивать будем. Чем же котёл армейский приглянулся? Наверное объёмом! Хороший котелок, душ триста, а может и поболее прокормит, это точно.
-  Не объёмом запомнился, а тем, что под него дрова не подкладывают и не на печке большущей он стоит. Первый раз в жизни газ увидел! Как здорово: ни керосин, ни дрова, ни уголь, ни кизяк, а газ. Когда надо – включил, не надо – выключил,- красота. Ни колоть, ни возить, ни лепить из навоза,- да и золу из поддувала выгребать не надо.
-  Европа, цивильно усё – через границу перейдемо, еще не то соглядаемо, где б ты еще тако бачил? Война усяки картинки каже: и плохи и хороши.
-  Хлопци, обед готов, донеслось через открытую дверь, руки мойте и к столу. На умывальнике висело чистое, расшитое крестиком в орнамент, полотенце.
  Войдя в избу, увидели накрытый скатертью стол, на котором стояли глубокие тарелки. В центре, чугунок издававший неповторимый дух домашнего варева с тушёнкой. Рядом с хлебом, на тарелке, солёные огурцы и капуста. От картошки в «мундирах» исходил тонкий аромат. Увидев такой стол вошедшие оторопели, глотая внезапно проступившие слюни. Но не ароматная еда приковала взгляды вошедших: на столе, около солений, стояла бутылка водки и шесть гранёных рюмочек на ножках.
-  Это ещё по какому случаю, праздник какой сегодня?
-  С начала войны берегу, зарок дала,- поставлю на стол тем, кто от фашистов освободит. Муж и сын на фронте, только где они? Ни одной весточки от них за всё время. Концом фартука хозяйка смахнула набежавшую слезу. Не смотрите, усаживайтесь, вы мне заместо моих будете, хотя бы на немного хата мужиком пропахнет, вон даже кот, от мужицкого духа отвык, эк, как на вас когти точит, да зельем сверкает! Кот, как бы поняв хозяйку, прыгнул с комода, стремглав выскочив во двор.
-  Без него как-то спокойнее стало, усаживаясь за стол проговорил Иван, а то, не знай, что у него на уме: прыгнет на стол да разобьёт бутылку. Весь праздник на смарку,- так, сказать коту под хвост. Закусив первую рюмку солёным огурчиком, Потапыч, обращаясь к хозяйке, обнадёжил:
-  Не огорчайся, мать, может ещё всё образумится.
-  Дай-то Бог, авось услышит, перекрестилась Аграфена.
-  Мы на часок отлучимся, вы по дому помогите хозяйке. За такой обед работой благодарить надо, одним «спасибо» не отделаешься. Василий с Касторкиным отправились в штаб узнать о дальнейших действиях, за одно, доложить о своей дислокации на квартире Филипповны. Возвратясь, увидели: калитка, ворота поправлены, двор подметён, крыша у хаты обновилась как будто к приходу дорогих гостей.
-  Что завтра робить будемо?
-  Приказ нам такой: осуществить подворный обход улицы включая нашу хату с целью выявления народонаселения.
       Мы по улицам ходили
       Грязи в хаты заносили
       С целью выявления
        Народонаселения – спел частушку Никифор.
-  Где, это ты, так стишки сочинять научился?
-  Это не стишок, а частушка, Так, сама на ум пришла.
-  Ну, тогда, зроби еше!
-  Так сразу,- не могу, под частушку основа нужна.
-  Кака основа, фундамент  что ли?
Разговор прервал голос хозяйки: ужин готов, пожалуйте в хату, поужинаем за светло, чтобы лампу не зажигать, не палить лишнего керосина. За ужином вели разговор про мирную жизнь, про предстоящий обход, вспомнили деревенские частушки. Поблагодарив за вечернюю трапезу вышли покурить и дыхнуть свежего воздуха. Тихий звездастый вечер сменил сумерки. Сырость ранней весны лезла под гимнастёрки, вызывая лёгкую дрожь и мурашки. Свежестью заполнилось всё и, казалось, в след за этой весенней свежестью неминуемо придёт что-то большое и важное, препятствие к которому должны преодолеть шестеро бойцов не громко разговаривающих перед сном и их подразделение, направленное на выявление народонаселения. Сынки, я вам в передней, на полу постелила. Шинелями сверху укроитесь, я в задней, на печке ночь скоротаю. Дверь в сенцах на щеколду и засов закрою, мало ли что? Новые люди в наших местах, земля слухами полнится, может случиться так: вы не знаете, а про вас знают.
-  Кто про нас знает?
-  Это так, к слову, уклончиво ответила Филипповна Михаилу. Ложитесь, завтра рано вставать.
Сняв верхнюю одежду, аккуратно сложили на длинную скамью стоящую около печи в передней. Под скамейкой разместили сапоги, накрытые портянками. Укрывшись с головой шинелями, отошли ко сну. Засыпая, Василий слышал шёпот Михаила: может, дежурство установим, что-то хозяйка не договаривает?
-  Ладно, спи уж, если и узнают о нашем присутствии, то не раньше следующего дня. Даже, если и есть в селе бендеровцы,- они не дураки, на рожон сразу лезть. Разведка перед рожном нужна. Будь по твоему, захрапел Михаил. Сопенье и храп постепенно озвучивали комнату, полная луна через задёрнутые занавески на окнах, тускло освещала спящих на полу бойцов. Вдруг, дикий вопль разбудил Василия. Открыв глаза он увидел стоящего во весь рост Никифора, рукавом закрывающего лоб. Тот вертел головой, испуганно озираясь по сторонам.
- Зажги лампу, Иван,- на комоде она, спички рядом.
-  Никифор, ты, никак страшный сон не досмотрел, стоишь как семафор!
-  Потапыч, достал всё – таки он меня, гляди, кто на шинели у ног лежит, кто мне весь лоб разцарапал. Он рукавом нательной рубашки, закрывая царапины на лбу, вытирал сочившуюся из них кровь. Прибавь фитиля, дай света побольше. Свет, заполнивший пространство, дал разглядеть произошедшее минутой ранее действо. На шинели, у ног Никифора, с выпущенными из лап когтями, лежал хозяйкин кот, который так не к стати «познакомился» днём с сапогом Никифора. Он был мёртв.
-  Ты его задушил?
-  Не душил я никого, это он меня  чуть не порешил, Хорошо, что до глаз не добрался, только на челе зарубки поставил. Восемь глубоких царапин от когтей наискось пересекали до бровей лоб Никифора, рукав рубашки был в крови.
-  Что за переполох, хлопцы,- в дверях передней стояла хозяйка. Увидев бойца с расцарапанным лбом, поняла сразу,- кот не простил обидчика, отомстил ему по-кошачьи, ценой своей жизни. Она принесла влажное полотенце, по-матерински, ласково вытерла кровь, Погодя вернулась с клочком материи, смоченном в самогоне, вытерла сукровицу обеззаразив раны.
-  Надо же, какой зверюга лютый, гнала его с печки – затаился, не пошёл. Дождался своей минуты, сиганул с печи на обидчика. Сколько злобы на тебя затаил, ажны сердце его кошачье не выдержало, разорвалось. Утром, перед завтраком, предали хвостатого земле, закопав на задах под плетнёвой изгородью.
-  Хреновые дела нас ожидают. Что говорить о людях, если даже коты такие злющие. В запрямь  тигр, а не кот,- насыпая бугорком землю задумчиво, себе под нос, проговорил Иван.
    Подворный обход домов на следующий день ничего положительного в смысле обнаружения скрытых противников Советской власти, вернее силе, которая гнала оккупантов с захваченных территорий, не дал. Сельчане приветливо встречали бойцов, приглашали в избы, отвечали на вопросы, но инициативы подачи информации относительно наличия пособников Бендеры особо не проявляли. Беседы, в основном, сводились к следующему: задали вопрос – отвечу, нет – помолчу. Это было и понятно, село не город, в нём народ осторожнее, практичнее, приземлённее и, даже как казалось, в этом на все сто был уверен Василий, мудрее. Заговори с сельчанином о земле, поддержит тему, беседуй пока не остановишь. Про погоду,- то же самое. Чудеса происшедшие в окрестности – готовы до ночи перебирать, но коснись политики, деиствий властей: нам не ведомо, я тошки помолчу, мы не бачимо. Иногда просто замолчит отведя глаза в сторону, говоря тем самым,- думай как хочешь, а я посмотрю, что через месяц будет.Если относительно изгнания фашистов было предельно ясно ( не для того их гнали, чтобы они назад «возвернулись»), то насчёт власти, которая останется после ухода Красной Армии, было много туманного. Если её Бендере передадут? Ведь и такое исключить из деревенской практично-политической логики было нельзя. Идя докладывать результат « выявления народонаселения» Касторкин, сплюнув проговорил6
-  Прилипла, как банный лист к попе!
-  Кто это прилип – поинтересовался заместитель?
-  Частушка Никифоровская, как кол в башку вогнал этой частушкой, весь день вертится зараза, как сломанная грампластинка на патефоне. Выявление, народонаселение изменив окончание нарочно, договорил Потапыч. Что дал этот обход – ни-че-го! Не за что зацепиться, так, разговоры одни.
-  Не скажи, Потапыч, не совсем это так,- возразил зам.
-  Заметил что, почему мне не доложил. Хочешь перед начальством, минуя меня, твоего командира, выслужиться. Ещё другом себя считаешь, из одного котелка еду делим. Не ожидал от тебя такого. От кого другого,- да, а от тебя нет, насупился Михаил. Что дуешься, как мышь на крупу, ничего особенного в моих наблюдениях нет.
-  Тогда к чему твои подковырки, «не скажи, Потапыч» что такое против меня у тебя имеется?
-  Миш, ты хозяйкина кота запомнил?
-  Запомнил, ну и что? Салют из автоматов над бугорком не дали,- так извиняй, Вася, патроны побережём для бендеровцев, а не коту салютовать. Давай, выкладывай свои соображения.
-  Мне кот запомнился не тем, как Никифора ободрал, а тем, как он нас встретил.
-  Так, так,- газуй дальше, развивай мысль на скорости. Михаил на гражданке шоферил и, этот шоферской лексикон выдал сейчас Василию.
-  Газовать не стану, горох не ел, а на тихой езде продолжу: насторожили меня хозяйкины слова.
-  Какие? Земля слухом полнится?
-  Нет, не эти!
-  А какие, тогда?
-  Мужицким духом хата пусть пропахнет.
-  Вот невидаль какая! Потное бельё да вонючие портянки, нашёл, что замечать! Мужицкий дух?! Хотя постой, догадался, ты дальше не продолжай. Так вон ты о чём: если в хате нет мужиков, только одни бабы, коты в этом доме хуже цепных собак! Так, так – сам заметил, а мне не сказал. Не хорошо, прямо безобразие как не хорошо! Сдать бы тебя Василий за сокрытие важной государственной кошачьей тайны под трибунал. Не пытайся меня задобрить иронично закончил Потапыч. Подходя к штабу, хлопнув по плечу товарища сказал негромко:
-  Сейчас твою зацепку в штабе обмозгуем и, хотя знал, что Василий не курит, предложил: покури-ка на лавочке, может что новое по рации из Львова передали, вбежал на крыльцо штабной избы. Минут пятнадцать Потапыч заседал.
-  Не уснул, меня дожидаясь, поправляя гимнастёрку под ремнём и пилотку на «бекрень», слово то какое: бекрень, наблюдал за прихорашиванием начальника  заместитель.
-  Не заснул, котов считаю. У тебя, часом одна ладошка чище не стала?
-  Умывальников в штабе Вася нет. Ты про ладошку зачем спросил, отвечай, разведчик подпольный!
-  Потапычем в сказках народ медведя прозвал, вот и ты в штаб, как в берлогу.
-  При чём штаб и берлога?-  Про то, Миша, что медведь в берлоге лапу сосёт, дай посмотрю, какая рука у тебя чище стала?
-  На, смотри, медбрат новоявленный, что заметил?
Василий, взяв обе руки Потапыча, как цыганка на гадании, стал осматривать кисти рук и ладони то с одной стороны, то с другой. Совсем на цыганский говор голосом цыганки:
-  А, скажу я тебе, касатик, что ждёт тебя из казённого дома дорога в хату и, пока топаешь по ней, сообщишь дружку своему ненаглядному, важное сообщение полученное из города.
-  Хоть бы сопливчик из кармана вместо пилотки на башку надел, цыганка Аза. Тогда уж не Аза, а Васа – рассмеялся Василий.
Придя к хате, построив отделение во дворе, Касторкин сообщил: завтра идём на задание, сбор у штаба в восемь утра. В разговоре за ужином пояснил задание: получена шифровка, в шести километрах от деревни на заимке обнаружена база. Хата и постройки около неё. Воздушная разведка засекла наличие дыма, выходящего из трубы. Значит, заимка обитаема, возможно есть люди, кто они,- завтра узнаем.
-   Обозом на задание идём, вспомнилась снежная зима сорок второго, сани-розвальни. Как много событий уместилось во временной промежуток между двумя обозами. Только тот, первый был на полозьях, а этот – брички на колёсах. Весна выдавила листочки на деревьях, зеленью наполнялась природа. С каждым днём окрестность менялась. Листва скрывала от глаз днём ранее видимые промежутки меж деревьями, ветками на них. Семь подвод стояли около штаба. Получив инструктаж от командира, по четыре – пять бойцов уселись на брички, свесив по сторонам ноги с площадок, на сено, тощим слоем покрывавшее доски.
-  Пожалели сена побольше натрусить, всю задницу отобьём, пока доедем. Никифор, переваливаясь с ягодицы на ягодицу, трамбовал под собой сено, делая подобие гнезда, Иван, заметив это, начал подтрунивать: вот у нас, в деревне, в курятнике, подобные действия проявляет курица, которая хочет снести яйцо. Она и лапками перебирает и, клювом соломку под себя подкладывает. То в одну сторону хвост направит, то в другую,- подготавливает себя. Кудахчет так, что петух шалеет от её подготовки: бегает по сараю и орёт истошным голосом на её куда, своё петушиное куда. Сплошное куда да и только.
-  Вань, к чему это ты курей вспомнил, яичницу захотел, вмешался в разговор Михаил.
-  Не отказался бы от парочки, зажаренных на сале. Сковородка горячая, сальце на ней трещит и брызжет по сторонам. Белки яичные, надуваясь, фыркают в сковородку, а желтки пялятся на тебя и не дождутся пока их вилочкой подцепишь не нарушая целостности, да в рот положишь. Василий сглотнул слюну и , так ему захотелось яичницы, как беременной бабе солёных огурцов.
-  Так вот о чём хочу спросить тебя, Никифор?
-  Ел ли такую яичницу? Ел, ел, а если дашь, штук пять проглочу!
-  А как насчёт двух, что под тобой? Ты их куда: свесишь за борт телеги или спиной к борту повернёшься, оставишь на сене, примятом задницей.
-  За мои не беспокойся, свои побереги. Смотри зорче по сторонам, не то тебе первому бендеровцы их отстрелят.
- Как он тебя, Иван, запрыгнув в бричку, толкнул локтем в бок Василий? Ладно,- один – один, в мою пользу. Услышав команду «вперёд» Михаил, сильно натянув левую вожжу, заставил мерина не трогаясь с места начать поворот. Закусив удила, красиво изогнув голову под дугой, тот повернул её, выпученным глазом в сторону поворота. Переступая ногами на месте начал крутой поворот. Колёса передка телеги встали поперёк движения повозки. Рывок вперёд, телега перевернулась. Иван, Василий другие бойцы успели спрыгнуть, Никифор же, боясь потерять насиженное место, перевернулся вместе с телегой.
-  Ай, ай, ай! Никак расколол! Одно, или сразу оба?
Под хохот товарищей, помогая Никифору встать на ноги, смеялся со всеми Иван. Поставив бричку на колёса, натрусив упавшее сено, пустили коня быстрым шагом догонять обоз, который уже выезжал на просёлок. Не слова не говоря товарищам, Василий вспомнил старую деревенскую примету: если в начале пути сани или телега перевернётся – жди беды! Вспомнилось, как однажды пацаном с оравой ребятишек, наблюдал обряд свадьбы. Молодых вывели из избы, дружка посадил их в сани, сам взялся за вожжи. Круто повернул сани, те перевернувшись больно зашибли жениха, а  ведь и только всего: молодых везли в церковь на венчание. По зевакам пополз робкий шёпоток: не к добру, хоть и обвенчаются, но жизнь семейная не удастся.
В дальнейшем деревенский прогноз подтвердился. Во время родов, роженица умерла. Вдруг эта примета действенна сейчас? На задание едем, толком не зная, кто встретится на заимке? Как, с хлебом-солью или автоматными очередями? Потапыч, управляя подводой, пристроил её в конец обоза. Мерин в пяти-шести метрах шагал за шестой телегой. Что приуныли, бойцы? Сидите как куры на насесте перед ненастьем.
-  Чему радоваться? Если бы не перевернулись, в середине обоза ехали, а сейчас его замыкаем. Хотя и при таком раскладе есть выгода, в слух размышлял Иван.
-  Это, какая?
-  Простая очень! Вдруг этот просёлок при подъезде к заимке будет заминирован? Напорются первые, паника на весь обоз. Вторая выгода нам тоже на руку – драпать первыми будем.
-  Резонно, подытожил Касторкин. Ну-ка, Ваня, слетай мухой до первой подводы, доложи свои соображения. Бережённого, бог  бережёт! Спрыгнув, Иван бегом припустил к первой подводе, догнав её, остановил весь обоз. Возвратился через пять минут с докладом:
-  Довожу до сведения приказ капитана, загибая указательный палец: увеличить дистанцию между подводами. Скученность умножает шанс уничтожения неприятелем, стрельба по одной подводе всполошит весь обоз. Второй палец загнул к первому: ППШ – в руках как перед боем, чтобы ответить на огонь незамедлительно. Теперь третий меж первых двух перебил Никифор.
-  Не сбивай, чуть не забыл: гранаты под рукой, а не в вещмешках и на сене. Кажись, все три установки передал.
-  Три передал, а четвёртую забыл!
- Какую четвёртую? Мне только три велели передать.
-  Четвёртая установка на второй подводе должна была ехать. А, может, на третьей? Вроде так в штабе обговаривали.
-  Какая установка, «Катюшу» в сене замаскировали, Потапыч, не все секреты товарищам рассказал?
-  Яку ж треба зробить Катюшу, чтоб пид сино вместилась – рассуждал Целуйко. В артиллеристив на машинах, а в нас на подводи. Яки башковитии конструкторы – нам таку зробыли! Колы Катюша е, победа будемо за нами!
-  Что ты мелешь, какая Катюша под сеном? Про рацию говорю, она наша палочка-выручалочка. Если туго придётся, как подмогу вызывать? Орать во всё горло? Ори не ори, всё равно не услышат. Придётся тебе, Ваня, слетать до рации. Пусть проверят её боеготовность, свяжутся с частью, проверят связь и качество её, а то может так случиться: радист орёт во всё горло, попа луковицей надувается, а его никто не слышит. Отказала техника, села батарейка, ну хоть убей её!
-  Потапыч, что ты перед батька в пекло,- не унимался Целуйко, командир на первой подводи, пусть думу думает он!
-  Напомню простую поговорку: одна голова хорошо, а две – лучше.
-  Да, как раз таку думу в одиночку товарищ капитан не осилит. Хай буде по твоему, твоя макитра  его в подмогу. Прибежал запыхавшийся Иван:
-  Всё нормально, связь с частью хорошая.
Некоторое время ехали молча. Дорога петляла между деревьев. Иногда, низкорослый кустарник заслонял повороты её и, казалось дальше пути нет, но за поворотом опять появлялась идущая впереди подвода и так без конца.
-  Скилько петлять будемо, як зайци вит лисы. Васыль побачь про катюшу, ты ж её видел. За твоим говором дорога короче буде.
-  Не саму её видеть довелось, а результат работы, поправил он Целуйко. В одном районе работали по разминированию, обезвредили территорию, а сами понять не можем, почему вся окрестность сгорела?
-  Что-то, Вася заливаешь, всё сгорело, только мины остались. Ври, но не очень! Засмеялся Потапыч.
-  Вот и я так думал, почему пожар до мин дошёл, а за минным полем сплошная чернота. Поддавшись любопытству, пошли с товарищем на сгоревшую землю. С бугорка в овражек путь продолжаем. Глядим, а на дне овражка угольно-пепельные бугорки. Подходим ближе, разглядываем в присест. Ткнём сапогом в бугорок, он сразу же на землю осыпается. Сели на корточки, приглядываемся к очередному – глазам своим не верим: перед нами сгоревший фашист. Как будто его в крематории на большущей сковородке зажарили, а после осторожно назад вынули. Пепел одежды тонко покрывал сгоревший скелет. При лёгком прикосновении всё разрушалось. Напарник недоумевал: какой костёр надо развести, чтобы так прожарить кости, что от них одни угольки остались, да и те почти в пепел превратились. Пришли в часть, доложили о выполнении задания, спрашиваю командира:
-  Поле за минами от чего так сгорело? Он мне втолковал: пехоту фашисты на прорыв направили, а сами за ними минное поле зробылы, как говорит Целуйко. Не знал фашист на что он руку поднял, а шёл он прямиком на Катюши. Драпанул было назад, а там минное поле свои же поставили. Целый полк по численности артиллеристы термитными снарядами зажарили, только перестарались маленько, всех в угольки превратили. Рассказывали,- упадёт термит на броню – прожигает, железо плавит, а мясо подавно,- в угольки.
   Обоз остановился. Наверно, приехали. Тихое, за мной к головной подводе, скомандовал Потапыч. Сели на обочину, в траву, ожидать сообщение разведки. Минут через пятнадцать разведка сообщила: до заимки около ста метров пути, растяжек и мин нет, из трубы валит дым. Как поступим, товарищ капитан? Давай кумекать вместе. Всем сразу на двор заимки нельзя, Давай поступим так: возьмём в кольцо гадюшкино  место, а двух-трёх бойцов на подводе, прямо во двор! Скажут: мол, так и так, заблудились, не знают куда дальше ехать, в общем, сыграем на дурака.
-  А получится?
-  Должно получиться. Если их много в избушке, то появление двух-трёх бойцов их не напугает. Не знаем, кто хозяева, может бабы, а мы оравой против них. Так и решим: ты с двумя на подводе к заимке, остальные на оцепление. Время пошло.
-  Прошло пять минут? Поглянь на хронометр, боюсь не успеем до заимки добраться.
-  Три минуты набежало на циферблат моих трофейных, тихо ответил Михаил Ивану.
-  Всегда так, когда ждёшь, минута часом оборачивается, заметил Иван, не боишься – поросёнком на волков?
-  Смотри, какой герой, у самого, небось, озноб колени охватил, вижу как галифе трясутся.
-  Тихо, вы, потом будете выяснять у кого где и что тряслось. Отпустив натянутые вожжи легонько ударив ими по крупу лошади, тронул бричку Потапыч. Теперь испуг изображать на мордах ни к чему, в полный голос разговаривайте.
-  Вань, ты что-то про волков говорил?
-  Не слышу, нарочно громко ответил тот в ответ.
-  Ты про поросёнка вспоминал. Только до меня не доходит: кто из нас поросёнок и где волки, уже во весь голос произнёс Василий. Тихий скрип колёс повозки казалось, разносился по всей округе и его не мог не слышать только глухой.
-  Книжку в детстве читал. В ней всякие охотничьи рассказы. Один, отчаянный охотник так на волков охотился: запряжёт коня в розвальни, патроны и двустволку на сено, а сам в сарай с мешком. Поросёнка небольшого в мешок и в сани. Мешок завяжет, чтобы пятачок до поры не убежал. Тот пригреется на сене, успокоится. А волки, в то описываемое время, около дорог стаями ходили. Кто припозднится, они тут как тут. Даже средь бела дня ни чем не брезговали, ни человечиной, ни скотиной. Так вот, выехав на большак, отъехал от деревни версту, может чуть больше, лошадь остановил, за поросёнка принялся.
-  Кто принялся, волк?
-  Слушай дальше, не перебивай. Охотник, поросёнку в мешке начал уши выворачивать да за хвост дёргать. Тот визг поднял такой, что в деревни собаки брехать начали. Услышав переполох, волки на большак стаей, учуяли лёгкую добычу.
-  Охотник, что же, круговую оборону занял?
-  Храбрец коня рысью небольшой пустил, а сам за ружьё. Волки за вожаком в цепь выстроились, за санями бегут, не обгоняют, ждут сигнала от вожака, а тот на мушке у охотника. Первый выстрел – нет старшого! Лежит матёрый на дороге, волки в рассыпную, командира лишились.
-  Что дальше, говори быстрее, вона заимка показалась – торопил лектора Михаил.
-  Дальше самое интересное. Остановил охотник сани, сам – к убитому серому разбойнику, да в пылу охотничьего азарта бдительность потерял. Такого большущего, одним выстрелом завалил, уже подумал ,какой тулуп из волчьей шкуры сошьёт. Оставив коня и сани на дороге сам за волком. На горб его взвалил и к саням. А ветерок в тот момент лёгонький, на коня волчьим духом дыхнул, тот с места и в карьер. Увез и поросёнка, и ружьё. Не далеко отскакал, ему волки на перерез, в сугроб загнали. Одни сани утром в сугробе деревенские мужики нашли.
-  А охотник?
-  Того, вместе с трофеем, прямо на дороге, только валенки остались на месте пиршества волков.
Въехав во двор заимки Василий почувствовал участь поросёнка, роль которого исполняли три бойца. Осталась одна надежда на товарищей, лишь бы они не подвели. Слева, за коновязью, метрах в десяти, стояла добротная, бревенчатая изба с открытой настежь дверью, из неё исходил аромат только что испечённого хлеба. Гостей никто не встречал. Переглянувшись, привязав коня, направились к избе.
-  Я – в контору, вы – за дверь, чуть что – по обстоятельству. Касторкин переступил порог. К волкам шагнул, подумал Василий, снимая с предохранителя автомат. В следующую секунду раздался перепуганный женский вопль, следом за ним на пороге показались две женщины, в метре за ними Михаил.
-  Геть с хаты! И во весь голос, на всю мощь лёгких – отбой, заорал протяжно Потапыч. Через пять минут повозки стояли у коновязи заимки, бойцы расположились вокруг во дворе, выставив часовых по периметру, мало ли чего? Вдруг это западня, только роль поросёнка исполняют две женщины, подумал Василий. Допрашивал женщин капитан, уведя их в избу. После допроса, построив всех, объявил результат операции.
-  На заимке сейчас никого из интересующих нас людей нет. Будут только завтра утром. Приезжают трое раз в три дня за хлебом, который выпекали женщины. Пекарня это подпольная, а эти две – пекарши. Откуда хлопци приезжают, им не известно заберут мешки с хлебом и восвояси. Несколько мешков муки в избе, живут вдвоём, больше никого нет.
-  Что дальше делать будем, товарищ капитан?
-  Избу в расход вместе с постройками, женщин в комендатуру, пусть разведка с ними пообщается. Может, какую информацию дополнительно выведают. Услышав разговор о себе, женщины заголосили:
Не убивайте, хлопчики, подневольные мы, насильно сюда привезли, убили бы нас за несогласие, Который месяц людей не видим!
-  Никто не собирается вас убивать, садитесь в телегу, в городе  разберутся, кто такие, до него вас никто не тронет. Погрузив в телеги выпечку и муку, тронулись в обратный путь. На передней подводе, в окружении бойцов, сидели пекарши, покорно ожидая своей участи. Над лесом, на месте заимки, поднимались, устремляясь в небо, клубы серого дыма, с каждой секундой увеличиваясь в объёме. Всё по инструкции, размышлял Василий, но было как-то пакостно на душе. Жили люди в забытом Богом уголке, создав трудом свой маленький мирок. Занимались работой, она кормила их и ни до кого им не было дела. Своя, тихая мирная жизнь. Война дотянула свои руки и сюда, прогнала хозяев, приспособила к новым, -  добротные постройки горевшие сейчас. И как-то не вязался душистый, только что испечённый в хате хлеб, с дымом пожара на заимке. Кто мы после этого: друзья или враги построившим жильё в глухомани?
-  Конечно же враги, произнёс в слух Василий
-  Каких таких врагов поминаешь? На которых зубы точили стоя за дверью?
-  Всё не просто, Ванёк, чувствую, всё ещё впереди.
-  Суеверным давно стал?
-  Не суеверие это, а осторожность.
-  Поросёнок тебя здорово напугал, посмотри нас сколько, а тот охотник один против стаи. Нас целый взвод, отмашемся.
-  Так говоришь, будто знаешь, сколько их в лесу прячется, может больше чем нас? Лупанут перекрёстным и, поминай как звали.
-  Сиди, уж, не каркай! Не нагоняй на меня страха. Пока в избе за дверью стояли, он через штаны в сапоги подался, он у меня под контролем, в пятках. Их подвода, как и по пути к заимке, плелась в хвосте, замыкая вереницу телег. Бахтыбай мурлыкал под нос казахскую мелодию, остальные притихли, слушая переливы интонаций национальной песни.
-  Хоть бы со словами пару куплетов спел обратился с просьбой Иван.
-  Ты слова понимай нету, прищурив глаза зыркнул на Ивана. Всё равно не понимай!
-  Спой, вдруг пойму, попросил вторично Иван.
Выдержав небольшую паузу, казах запел. Над подводой и за пределами её зазвучал его крепкий красивый тенор. Ехавшие не ожидали, что у Бахтыбая такой тембр голоса. При внешней неказистости певца никак не увязывалось: видимое   с услышанным.  Песня летела над подводами эхом отзывалась в лесу, будто лесной казах вторил в унисон поющему, забавно ставя паузы затихающим эхом. Первая подвода въехала на большую поляну. Дорога пересекала её наискосок и ныряла под два развесистых дерева, стоящих на опушке. Все  телеги будучи как на ладони, медленно приближались к середине, когда прозвучали выстрелы. За ними несколько автоматных очередей по верх голов сидящих на телегах. Прицельно били по первой подводе, почти в упор, наверняка. Ответного огня не последовало, куда стрелять? По всей окружности поляны, обрамлённой деревьями и плотным кустарником – всё равно, в молоко. Всё стихло, подошли к первой подводе. Смертельно раненая лошадь лежала на боку перебирая в воздухе ногами, пытаясь в агонии соединить реальный мир с потусторонним. Два бойца, легко раненые один в руку, другой в плечо, зажимая текущую кровь, стояли около брички. На ней лежали женщины с неестественно подвёрнутыми под себя ногами. Они были мертвы. Пока перевязывали раненых, расположились в тени под деревьями, устроив небольшой привал. Несколько бойцов свежевали убитую лошадь. Не пропадать добру, на кухне сгодится. В телегу, вместо убитой, впрягли запасную лошадь, женщин накрыли брезентовой накидкой. Погрузив разделанную тушу лошади, продолжили путь в деревню.
-  Не мы им нужны были, а женщины пекарши – резюмировал Михаил. Боялись, что ниточка от клубка в наши руки попадёт. Напрасно так думают: теперь точно знаем – есть бендеровцы в селе.
  Построив бойцов перед штабом, капитан объявил всем благодарность за службу, услышав ответное «Служим Советскому народу», попросил Касторкина задержаться. Михаил догнал однополчан только перед самым домом. Бахтыбай, шедший впереди, нес в руках большой кусок мяса, шедшие за ним вели разговор про утренний рейд в лагерь невидимого врага про то, что вернулись без потерь да ещё и с приварком.
-  Что с мясом делать будешь? Никифор наблюдал за счастливым казахом.
-  Моя бешбармак делай, твоя рука лизать будешь!
-  Тебе, что ль руки лизать? За то, что сегодня ужин приготовишь? Я лучше сухим пайком подавлюсь, а руки целовать не буду!
-  Не понял ты какое блюдо казах готовить собрался. Он хотел сказать – пальчики оближешь, а получилось руки лизать, расшифровал сказанное Василий.
-  Ты, сам-то, этот, как его, беш – дальше забыл, бармак – дополнил толмач, - ел?
-  Доводилось.
-  Ну и как? Хороший этот бармак?
-  Сядем ужинать, сам скажешь. Во дворе, поодаль от избы развели огонь в печке. Летом, в сёлах, чтобы не топить печь в избе, делали во дворе маленькое подобие кухонной печи дома. На ней готовили еду и пекли хлеб. В котле или казане, встроенном в печь готовили первые блюда. Бахтыбай крутился около печи, остальные устроились под навесом, наблюдая за его действиями, комментируя каждое.
-  Он руки мыл, прежде чем за готовку взяться?
-  Мила, мила – донеслось от повара.
-  А мясо?
-  Мясо мила нет, вытирай айбат надо, якши!
-  Ну-ка переведи, что он там бормочет?
-  Мясо перед готовкой блуда полоскать в воде не надо, аромат улетучится. Действительно, из под крышки казана, по всему двору распространялся запах варёного мяса, приправленный специями ,выпрошенными казахом у хозяйки.
-  Кажись, укропчиком натягивает и лаврушку  чую, вдохнул носом воздух Иван. Ещё чем-то пахнет, только не пойму чем?
-  Не стиранными портянками твоими, отойди на задний план, не перебивай аппетит.
-  Где кормилица наша, спросил Потапыч?
-  В избе, ей задание Бахтыбай по приходе отрядил, должно что-то к вареву казахскому варганит. Лепёшки делает,  пояснил всем Василий.
-  Лепёшки на огне печь надо, в хате огня не бачу, дым из трубы не идее. Как без огня лепёшки печь?
  Появилась Филипповна, в руках она держала большую круглую, тонко раскатанную лепёшку из теста. Увидев её,  Никифор поперхнулся:
-  Так и знал, казах что-нибудь отчубучит. Как мы её кусать будем, она же в казан полностью не влезет, сырое тесто глотать?  Подойдя к повару, положив на приготовленный лист фанеры принесённую лепёшку.
Через несколько минут показалась с новой, ещё больших размеров.
-  Вот теперь понятно: одну лепёшку снизу, другую – с верху, мясо посередине, одним словом бармак озвучивал действия Никифор. Первую лепёшку лежащую на фанерном листе, Бахтыюай быстро нарезал на небольшие квадраты, тут же отправил нарезанное в казан, предварительно вынув вареное мясо. За первой, отправил вторую лепёшку, помешивая деревянной ложкой варево. Филипповна принесла в миске мелко нарезанный лук.
-  Ещё мала, мала, готова будет, проговорил казах, черпая кипящий бульон и поливая им лук в миске.
-  Затем, на мясо, разделанное небольшими кусочками, высыпался лук из миски, залитый бульоном. На всё, сверху горкой накладывались дымящиеся квадратики варёных лепёшек. Не дожидаясь команды, все направились к избе, но казах, замахав руками, торопливо залопотал: изба ходи нет, здесь кушай. Мигом вынесли из сеней стол, скамейки, пригласив хозяйку, приготовились к трапезе. Повар, торжественно водрузил на середину стола большой таз с кушаньем. Достав ложки потянулись к вареву. Бахтыбай, увидев ложки, замахал руками.
-  Ложка нет. Рука, рука бери, вкус совсем убегай, ложка сапог прячь.
-  Что ж ты раньше не предупредил басурманский повар, мы б хоть руки вымыли, вытирал ладони рук о гимнастёрку Никифор. Да ладно, свой рот – свои руки, налетай, подхватив рукой квадратик лепёшки, отправил его в рот, за ним кусочек мяса с луком захрустевшим на зубах.
-  Ну, как тебе бешбармак? Обратился к едоку Василий. Тот дожёвывая: это украинские галушки на казахский манер, но отличие какое-то есть. Слушай, а почему на столе хлеба нет?
-  Это и есть основное отличие, другое – в конце трапезы поспеет! На этом разговоры прекратились. Проглатывая очередную порцию, Василий ощутил писк за ушами, а может, с голодухи, этот писк просто мерещился. Содержимое таза убывало с быстротой тающего на ярком солнце весеннего снега. Оставалась на дне самая малость.
-  Доедай, Вася – предлагал Иван.
-  Сам доедай, готовый уже, как пиявка насосался.
-  Михаил, осиль ещё пару кусочков!
-  Не могу больше, хоть и вкусный, а больше не могу. Под самые глаза лепёшки с кусочками, водички бы сейчас глотнуть, разбавить содержимое желудка.
-  Вода нет, вновь залопотал казах, шурпа бар!
-  Где эту шурпу взять, это, по вашему пиво что ль, поглаживал живот Никифор.
  Василий подставил кружку повару, тот зачерпнул несколько полных ложек бульона, наполнив кружку.
Прежде чем глотнуть, Василий дуя на содержимое в кружке, вытянул губы в трубочку, небольшими глотками глотал горячую шурпу. Никифор, зажмурив глаза, дуя в кружку, наслаждался ароматом шурпы, заливая ей содержимое переполненного желудка.
-  Ай да Бахтыбай, накормил. Сразу наелись и напились, больше ничего не хочется. Полное брюшко – сну подушка. Филипповна, постелив на полу, пригласила в избу. Отбой. Засыпая, Василий услышал шёпот Михаила: после подъёма к капитану, вдвоём, к девяти.
    За столом, в горнице, сидели трое: твои предложения Михаил Потапыч, обратился капитан.
-  Думаю так: раз убили двух женщин – не хотели, чтобы они информацией делились. Знали больше, только рассказать не успели.
-  Этот вывод поверхностный, копай глубже. Каковы наши трофеи из избы на заимке?
- Два мешка испечённого хлеба и восемь мешков муки. Капитан, выдержав паузу, продолжил:
-  Касторкин, ты за эталон сойдёшь по габаритам и прожорливости.
-  Командир, это ты к чему? Ростом среднего и ем как все.
-  Если как все, сколько хлеба за день съешь?
-  Булки достаточно будет.
-  А, трофейного, что из избушки привезли?
-  Пол булки на сутки хватит и, продолжая мысль капитана: в мешке десять да ещё десять получается двадцать. Умножим на два – сорок. Поделим всё на три дня, задумчиво произнёс – тринадцать тридцать три. Целого числа не получается. Округлим в сторону увеличения – четырнадцать. В меньшую, – тринадцать. Всё понятно, их либо тринадцать, либо четырнадцать человек.
-  Это по хлебу такой расклад вышел, но ведь кроме него в твой желудок ещё варево попадает. Где они варево готовят? Готовить значит себя обнаружить, не видел ещё, чтобы схроны с трубами дымовыми были. Значит хлеба больше, чем ты едят – два, три человека  минус, остаётся десять. Теперь рассмотрим обстрел обоза. Даже если вдесятером в кустах засада была, почему бой не дали? Побоялись? Просто силы не равные были, шкуры свои под наши пули подставлять не хотели. Из этого вывод: меньше десяти, или все-таки десять? Ладно, мелочиться не будем – десять человек. Остаётся самая малость, – узнать, где они прячутся. Но как? Подворный обход результатов не дал. Пожилых мужиков, стариков в селе мало, на виду они. Задачка?
-  Может, они пожилые днём, а вечером и ночью молодые – возразил Потапыч.
-  Какой резон им такую комедию играть? Есть у меня одна мыслишка, вас для этого пригласил. Понравится или нет, не знаю. Надо, своего к ним направить!
-  Каким образом, ума не приложу?
-  Когда в хаты заходили, кто вас встречал?
-  Женщины в основном, молодые и старые, среднего возраста, ты командир, на что намекаешь?
-  А были среди них девки красивые, на выданье?
-  Предсвадебного возраста? Штуки три, четыре наберётся.
-  Не красиво, товарищ старший сержант, девок штуками считать. Девки, товар особенный, не даром сваты говорят: наш товар, ваш купец – сватая невесту.
-  Извини, поправлюсь: товара имеется четыре невесты. Сейчас скажешь,- давай им женихов средь бойцов найдём. Так они готовы хоть сейчас – только команду дай, по девкам разбегутся. Кому девок не хватит, по бабам, кому баб не достанется – старушки в ход пойдут. Соскучились бойцы по женской ласке.
-  Как бы сделать этот процесс не навязчивым не бросающимся в глаза? Поступим так: всем подразделением базирующимся в селе идём на помощь населению. Кому дров наколоть, кому напилить, воды принести, избу поправить, сараи, во дворе порядок навести, приложить силу мужскую и руки на пользу дела.
-  Ты же говорил женихов найти.
-  Женихов девки сами выберут, вон какой заместитель у тебя – чем не жених!
-  У него невеста есть.
-  Есть, пусть будет. Она далеко, поближе на время найдём. Василий, не против?
-  Для пользы делу, только за!
-  Завтра о результате доложишь, кто контакт наладил, свободны – закончил, капитан.

   Подойдя к калитке Иван и Василий увидели во дворе женщину, в руке держащую топор.
-  Доброго здоровьица, хозяйка, громко поздоровались пришедшие.
-  Спасибо, вам, тоже не хворать! Если вопрос ко мне имеется, во двор заходите – может, опять про кого спросить хотели?
-  Не с вопросом пришли, открывая щеколду на калитке, продолжил Иван и, уже войдя на двор – помощь предложить хотели. Судя по топору, дрова колоть собралась?
-  Какой догадливый парубок, такого, смышленого,
-  прямиком хоть в женихи.
-  Намёк нами понят, мамаша, разреши спросить?
-  Спрашивай, отвечу!
-  Что, и дочка есть?
-  Не одна, а две, передавая топор в руку Ивана, поправила: мамашей после свадьбы называть будешь, а пока – Галина Петровна. Эк, какой шустрый хлопец, имя своё утаил, а меня, с ходу, в мамаши записал. Как зовут-то тебя, шустрый?
-  Иваном.
-  А этого, что язык проглотил, он немой что ли?
-  Василий я, Галина Петровна.
-  Коль пришли мне на помощь первое задание будет таким: наколите-ка дров. Чем больше наколите, тем больше вас за уважаю. Посмотрю, хорошие женихи в моём дворе, или так себе, по работе и почёт!
-  Второго топора, случайно, в хозяйстве не найдётся?
-  Одним топором на смену управляйтесь, вторым не разжилась, ответив работникам, пошла в избу хозяйка.
-  Вот так подфартило нам, радостно произнёс Иван, снимая гимнастёрку, сразу две невесты – услышал мою просьбу Всевышний.
-  Ты до трусов не раздевайся, сначала дрова переколоть надо. Рубаху-то нательную оставь, пусть мускулатура твоя жиденькая под ней спрячется.
-  Сам-то, Геракла нашёлся – обиделся Иван.
-  Я-то, гимнастёрку на себе оставлю, ремень вот сниму, чтоб рукам не мешал. Кто первый начнёт?
-  В моих руках топор, я и начну. Подавай чурбаки, широко размахнувшись, расколол на две половинки подставленный Василием  чурбак.
-  Что, Васёк, гимнастёрку снимаешь?
-  Под двумя рубахами жарко стало, потею.
  Заканчивали колоть дрова, до пояса раздетые. Молодые, крепкие тела играли мышцами, потные нательные рубахи и гимнастёрки сохли, повешенные на заборе под лучами солнца. Петровна, стоя около дверей избы, невольно залюбовалась, глядя на парней, ловко колющих чурбаки и не заметивших вышедшую во двор хозяйку.
-  Думала, такую работу на два дня растяните, а вы, одним утром управились. Больше пилёного нет. Мне того, что накололи, пожалуй, на зиму хватит. Оправдали работой звание женихов, мойте руки, чаем угощу.
-  Познакомимся с дочками, плескаясь под умывальником, шептал Иван, видал, какая выглядывала?
-  Нет, не видел. А ты как ухитрился через стену разглядеть?-  Выходила она во двор, как бы за чем-то, твоя очередь была. Ты топором махал стоя к двери, я чурбаки подтаскивал, колотые в поленницу складывал, вот и разглядел издалека.
-  Глаза не сломал, уж больно блестят они, прямо, как у кота мартовского.
-  У тебя тоже замаслятся, когда в хату зайдём, за стол чаёвничать сядем. Вытершись, полотенце передал его другу. Постучавшись, вошли в избу. В комнате, отведённой под кухню, на столе стояли цветные бокалы с блюдцами. Посередине, в искусно плетёной хлебнице – домашняя выпечка. Самовар, возвышавшийся над всем, как бы немо говорил «я здесь самый главный».
-  Чай на травах, или заварку заварить?
-  Заварной, у себя попьём, сделай заварочку на травах, пожалуйста – вежливо попросил Василий. Насыпав душистого зелёного сбора, Петровна подставила заварной чайник под кран самовара и, пока кипяток наполнял его, воздух кухни заполнился таким ароматом трав, что у Василия, невольно закрылись глаза. Как на машине времени он перенёсся в родной дом, реально почувствовал присутствие матери и сестёр около себя. Всё продолжалось одно мгновенье, но каким сладким оно было!
-  Вась, Вась, ты, голову-то не теряй, глаза открой. Тебя, никак, обморок шибанул?
-  Спугнул видение, что в бок ширяешь. Через аромат заварки я на Родине побывал. Мать, сестёр увидел.
-  Ну и чешешь ты! Что мне не сказал, чтоб и я глаза закрыл – может вдвоём к тебе в гости слетали?
-  Закончится война, съездим. Вошла хозяйка.
-  Напрел, наверное. Как вы отнесётесь к моему предложению: по рюмочки самогона, с устатку? Иван и Василий переглянулись, не ожидав внезапного предложения.
-  Ты как, Вась, перед чаем, для храбрости?
-  По рюмочке, думаю, можно. Более – нельзя, Потапыч учует, завидовать начнёт, впредь не отпустит чаи гонять. Через минуту Петровна, налив самогон в рюмки, поставила на стол солёные огурцы.
-  Хозяйка, что себе рюмку не ставишь? Мы, с устатка, твой стопарик за знакомство.
-  Отвыкла от таких компаний, давно в моей хате за столом мужиков не было, но, коль просите, за знакомство выпью. Взяв из буфета рюмку, наполнила её до краёв. Душистый, крепкий самогон приятно прокатился по пищеводу, достиг желудка. Огурчики захрустели на зубах.
-  Подайте чашки, чая налью.  Ещё до первого глотка горячего чая, Василий ощутил действие самогона. Сладкая нега заполняющая организм достигла головы. У него, то же самое, что и у меня, глядя на Ивана, заметил Василий – чаем его разбавить, только чай отрезвит. Вторую, если будет предлагать – откажусь, нам ещё с дочками знакомиться.
-  Как будто угадав его мысли, Иван, расхрабрившись после самогона, запивая чаем плюшку, на правах «шустрого» заговорил:
-  Мамаша, а ты договор утренний не весь выполнила, должок за тобой остался.
-  Какой такой должок – даже самогоном угостила, может ещё по рюмочке, взялась за бутылку Петровна.
-  Нет, нет – закачали головами чаёвники, нам с не привычки и того достаточно.
-  Тогда про какой должок напоминаешь, Ваня?
-  Сама же говорила – понравимся, дочерей покажу. Я так думаю, раз самогоном угостила, значит, понравились, если понравились, кажи дочерей.
-  Ишь, храбрый какой, бери пример с Василия, он события не торопит. Коль обещала утром, слова обратно не беру. Напились чая, знакомиться будем, повернув голову к комнате в передней, позвала: Кристина, Павлина, пройдите за стол, хлопци обещание моё утреннее исполнить просят. Иван пересел на скамейку к Василию, на кухню вошли две девушки, сели на скамью за стол против парней.
-  Поухаживайте за гостями, предложите чая ещё, из своих рук, я на дворе, клушку посмотреть надо. Оставшись наедине, девушки почти в один голос предложили:
-  Ещё чая налить? И хотя у Василия желудок был наполнен под самое горло, протянув бокал хрипло, от спазма в горле, оробев,  выдавил:
-  Половину, пожалуйста.  Заметив робость и смущение, девушка, наполняя бокал, возразила:
-  Половину – половинкиному, а у тебя всё на месте и руки есть и ноги и голова, если всё не выпьешь, серчать не буду. Иван, протягивая бокал, спросил девушек:
-  Мамаша вас Павлиной и Кристиной называла, только нам, кто из вас кто, неизвестно. В ответ от первой, сидящей против Василия, прозвучало:
-  Так мы тоже, кто есть кто, не знаем. Как по команде, поднявшись со скамейки, одёрнув гимнастёрки, в один голос рявкнули свои имена. Сказанное слилось воедино. Павлинка заливисто рассмеялась, сняв напряжение знакомства, вызвав своим смехом смех присутствующих за столом. По очереди можно ещё раз, только не так громко, повторила просьбу она.
-  Василием меня зовут, а это мой друг Иван. А тебя как?
-  Павлина, ответила красавица, а это сестра моя Кристина. Допив чай до последней капли в бокалах, поблагодарив, стали прощаться. Пожимая руку Павлины, Василий почувствовал тёплую податливость ладони, вспомнил ту, далёкую из Оренбурга.
-  Что так быстро, хлопци? Познакомились?
-  Познакомились, Галина Петровна, пора нам во свояси, хорошего по маленьку. Спасибо за угощение, ,благодарил хозяйку Василий.
-  А дочери понравились?
-  Ещё как! Закрывая калитку на щеколду, ответил он на вопрос Петровны. Заходите до нас, вдогонку  прокричала та.
  Обсуждая на ходу угощение и результат трудового десанта, Иван восторженно тараторил:
-  С Павлинкой всё ясно, красавица стопроцентная, только Кристина ещё краше, на такую залюбуешься, про всё забудешь! Вроде, мать их обыкновенная, красоты средней, разве, что фигура – ничего!
-  Сразу на двух глаза разбежались или на троих, включая мать.
-  Ты, из Кобелёвки, она мне в матери годится.
-  Кто, Кристина? Нарочно подначил товарища Василий.
-  Это вам, Кобелёвским, всё равно, лишь бы юбка на бабе была, а нам, с Кубани, не гоже за бабульками гоняться. Нам девок подавай!
-  Разерохорился, девок ему подавай, Кристина годка на четыре старше тебя будет.
-  Откуда знаешь, на крещении присутствовал или она свидетельство о рождении показала?
-  Свидетельство не смотрел, так догадался.
-  Какой догадливый, говори, почему вывод такой – она старше меня?
-  Хромает слегка и в девках засиделась, из за этого застенчивой была, когда чай предлагала, в глаза не смотрела, отводила взгляд в сторону.
-  Ладно, с Кристиной выяснили, а Павлина,- огонь, а не девка! За такой успеть сто потов прольёшь. Моложе сестры, но какая боевая. Резанула взглядом по сердечку!
-  Что ль по твоему?
-  А по чьему же?
-  По моему, может, тоже прошлась?
-  Може – тоже! Обороты сбавь. Кристину – пожалуйста, а на младшую слюни не распускай, закатай губу обратно.
-  Будь, по-твоему, согласился Иван.
…Докладывай, как трудовой десант у бойцов прошёл? Оргвыводы сделаем и план на дальнейшее набросаем.
-  Есть результат, но уж больно тощий, еле на ногах стоит.
-  Боец или результат, иронично переспросил капитан.
-  Результат! Бойцы испытание выдержали. Мой заместитель познакомился с девушкой, через три хаты от нашей живёт. По его словам, красотка. На такую грех не засмотреться. Около дома парни табуном ходят, продолжить далее знакомство или закончить на этом?
-  Пусть законтактирует лучше, других вариантов у нас нет.
-  Разрешите выполнять?
-  Выполняйте, дал команду капитан.


    Прошла неделя. Василий вечерами по долгу засиживался в гостях. Его напарник в первый вечер от свидания отказался, ссылаясь на то, что он не хочет мешать «кобелёвскому» ухажёру, а к Кристине у него душа не лежит. Вечерний чай заканчивался непродолжительными проводами до калитки и как не пытался «жених» вызвать к себе симпатию Павлины, дальше рукопожатия любовное дело никак не шло. По этим, ни к чему не обязывающим встречам становилось понятным, что у Павлины есть жених из местных, а Василию отдавался долг уважения, хотя в вопросах от неё, нет- нет проскальзывало любопытство. Вот и сейчас, стоя около ворот, она поинтересовалась:
-  Василь, наверное, скоро закончится командировка в нашей деревне?
-  Чем же бойцы вашей деревне надоели?
-  Я просто спросила. Вон и во дворах дела переделали, скоро войне конец, а вас здесь оставят?
-  Оставить никак не могут по причине демобилизации по окончании войны, а пока она идёт мы служим, выполняем приказы командования. Будем ли дальше у вас? Мне командир не докладывает. Протянув руку для прощального пожатия, она задержала её в ладони Василия. Спросить или не спросить – вертелся в голове ухажера немой вопрос. По телу пробежал лёгкий озноб, зубы клацнули. Ещё этого не хватало, подумает, что замёрз, а меня от близости её дрожь тело пробивает.
-  Завтра в город поеду. Хочу попросить об одной услуге, и, тут же без промедления, если откажешься – не обижусь.
-  Говори, чем смогу помогу.
-  Приходи завтра в это же время.
-  Для чего, ведь ты завтра в городе будешь?
-  С Кристиной вечер проведёшь?
От неожиданного предложения свидания с сестрой, Василий растерялся, не зная что ответить.
-  Так, что? Придёшь к Кристине на чай?
Что ответить? Вдруг проверка ему уготована, Согласится на её просьбу, значит влюблённость его – так себе, ни к чему не обязывающая. Не согласиться – обидишь девушку, вот ситуация – тупик!
-  Даже не знаю что ответить, заглянув в глаза девушки, увидел в них колкие ироничные искорки, ещё больше оробел.
-  Так и запишем, слабак ты, Вася. Зря попросила. Ведь только и всего от тебя надо разделить одиночество моей сестры. Завидует она, у меня есть, а её стороной внимание обходит. Павлинка открыла калитку, давая понять, разговор окончен. От услышанного опешивший ухажёр, с трудом подбирая слова, произнёс:
-  Если ты хочешь… если так надо… если хочет Кристина?
-  Что бормочешь? Хочешь, хочешь! Хочет она, чтоб ты с ней вечер провёл. Рада будет, если ей немного внимания уделишь. Боишься, что от тебя убудет?
-  Ничего я не боюсь!
-  Какой ответ передать?
-  Галина Петровна дома будет?
-  Вдвоём в город с утра отлучимся, заночуем у родных. Ещё больше запугала просьбой своей, ну и робок, а ещё говорил, что в силах – исполню. Маловато, видать, силёнок, когда до дела дошло, повернувшись, направилась к избе Павлинка. Остановившись около двери, негромко повторила в темноту: говори, не то без ответа сестру оставишь. Василий в пол голоса, с трудом выдавил из себя:
-  Приду.
Дверь избы хлопнула, зашуршав изнутри засовом. Вот так просьба, не просьба, а задание вертелось в голове. Всё-таки заставила свидание Кристине подарить, тоже мне – подарочек! Тогда что? А вдруг это ловушка? Сидим вдвоём, на чай в блюдцах щеки раздуваем, разговоры ведём. Стук в дверь, на пороге десять крепких молодцов, меня в охапку и были таковы! Холодок пробежал по спине, от такой представленной картины ему стало не по себе. Вновь вспомнился охотник с поросёнком, теперь уж точно, роль поросёнка отведена ему! Может это не так, а всё от страха? Говорят, у страха глаза велики, вот на ум пришло плохое. Нужен я им? Если был бы нужен, давно бы скрутили: целую неделю на свидания бегал. Не тронули. Тогда в чём причина? Петровну подставлять не хотели? Этот вариант отбрасывать в рассуждениях не стоит. Если и взяли, что, какой секрет из меня получить могли? Сколько здесь торчать будем, так я и сам не знаю сколько. Нет, здесь кроется что-то простое, деревенское, житейское. Не дрейфь, Вася, запасной диск к автомату, Потапыча в известность насчёт свидания, а там будь, что будет.
-  Что так поздно? Думал, уж не случилось чего, уступая место с края, подвинулся к середине Потапыч.
-  Спи, завтра всё расскажу, не буду спящих говором булгачить. Согревшись на нагретом Потапычем месте, засыпая, сквозь сон послышалось: утро вечера мудренее!

… Вот такие мои дела, Миша. Что скажешь?
-  Хреновые, одним словом. Капитану настучим или на себя ответственность взять придётся? Думай, думай, Вася!
-  Чую, не западня это. На последних «чаях» с меня глаз не спускала. Наверное, нравлюсь ей, а сестринском деле договориться завсегда можно. Не убудет, если со мной ночку проведёт. Сколько раз, сидя за столом, ловил на себе взгляд её красивых глаз.
-  Васёк, уж не влюбился ты в обеих? Замутил ситуацию капитально!
-  Мне тоже показалось, не с проста Павлина с матерью в город едут с ночёвкой, дали свободу моим действиям.
-  Хорошо, так и решим: иди с ночёвкой, мы тебя прикроем. Две гранаты, запасной диск к ППШ, на первый случай отмахаться хватит. Тебе только шум поднять, мы их в окружение возьмём: ты – внутри, мы – с наружи.
-  Может, капитану рассказать?
-  Пожалуй, не будем – не отпустит на свидание с ночёвкой, у него свой взгляд на подобные вещи. Управимся сами -  придавил носком сапога сигарету Потапыч.
  Предстоящее свидание целиком завладело Василием. Каким оно будет? Он ни разу, за всю свою недолгую жизнь не был в таких отношениях с девушками. Объятия, поцелуи, вечерние гуляния, проводы до дома – с этим он на «ты», а что дальше? Павлинка тоже подковырнула: боишься, от тебя убудет. Убудет, не убудет, но как это произойдёт? Сладкая истома неизвестности заполняла тело, все клетки молодого организма ждали с нетерпением предстоящей встречи, даже то, что Кристина хромает, стало таким мелочным, на которое не стоило обращать внимание. За ужином Иван заметил отрешённость товарища, блеск его глаз выдавал внутреннее состояние.
-  Случаем, не хворый ты, какой-то не такой как всегда? Из дома весточку нехорошую получил, может ,от невесты отказ почтальон принёс.?
-   Всё нормально, Ваня, все тип-топ. Не захотел с Кристиной дружбу наладить, теперь мне за тебя отдуваться придётся.
-  Говорил же, кобель, ты, Вася! Все в вашей деревне кобели. С Павлиной не получилось, к Кристине подвалил, но я не ревную. Пользуйся моментом, любовь зла, полюбишь и козла! Выдержав паузу, перефразировал поговорку: любовь зла, полюбишь и кобеля, так даже интересней прозвучала. Впрочем, рогов у тебя нет, комолый ты, Вася – съязвил Иван.
   Пройдя на кухню, оставив вещмешок и автомат в прихожей на вешалке, в неярком свете лампы, висевшей над столом, Василий заметил сразу – его ждали. Самовар, стоящий посередине стола уже не шумел нутром, как в прошлый раз. Новая скатерть застилала поверхность стола. Бутылка наливки и нехитрая снедь, дополняли убранство около самовара.
-  Проходи к столу, поговорим, чая попьём. Может, ты поужинаешь со мной, чай – вода, не убежит от нас. Вот вином тебя угостить хотела, как насчёт рюмочки, перед чаем? Робость задавила его, он не знал, что ответить девушке. Во взгляде, устремлённом на Кристину было всё6 и ответ на вопрос про наливку, и, робость предстоящей близости и, беспомощность окаменевшего во рту языка, и, неумение подобрать нужное слово для ответа. Кивнув головой, дал понять – согласен на рюмочку, надеясь, что она станет тем самым ключиком, который откроет, развяжет язык, снимет робость перед молодой хозяйкой. Налив до краёв два маленьких гранённых стограммовых стаканчика, Кристина встав из-за стола протянула руку с рюмкой к стаканчику Василия, робко и застенчиво, почти шёпотом, предложила: давай выпьем за свидание наше, и, тут же, едва коснувшись рюмки Василия, выпила вино. Глотая вино, он вкусил тонкий аромат трав, сладость и терпкость бордовой жидкости.
-  Как, понравилось вино? Не сводила с Василия взгляд Кристина. Как он предполагал, вино стало тем, что снимает все барьеры отношений, разрушая их. И. что секундой раньше казалось невозможным, становилось простым и обыденным, само собой разумеющимся. Глаза его заблестели, ему казалось, этот блеск сильнее света лампы уже ненужной и только мешающей.
-  Может, закусишь первую?
Остатки робости мешали диалогу, однако, собрав всю решительность, ответил:
-  Налей-ка ещё, уж больно вкусна настойка, первую толком не распробовал.
-  Выпей ещё, наливая полный ему, себе только на донышко.
-  Себя почему обделила, мне полный, а свой только дно закрыла?
-  Мне достаточно одного, свою норму знаю, а налила чуть-чуть, чтобы тебя поддержать. Откажешься один пить, как разговору помочь?
Полумрак от убавленного фитиля лампы делал очертания предметов мягкими и далёкими, и, казалось в целом мире нет уже никого, кроме сидевших за столом.
-  Почему не закусываешь, еда не нравится? Дай, из своих рук покормлю. Протянула руку с кусочком сыра, коснувшись его губ. Это прикосновение ладони к губам, словно током пронзило тело мгновенно достигнув пяток. Ему так захотелось пересесть на её скамью, что невольно, подчиняясь какой-то неведомой силе, не спрашивая девушку, пересел к ней. Сразу же захотелось наплевать на всё: придут незваные гости или нет, что автомат и гранаты не под рукой, будут свидания ещё или закончатся этим. На-пле-ва-ть, растяжно и еле слышно слетело с губ. Кристина не расслышав произнесённого повернулась к Василию, взяла его руки в свои – мягкие, тёплые, нежные: про что шепчешь, Вася? Сколько нерастраченной нежности и соучастия содержал её тихий шёпот, который слышался чудесной мелодией, никогда не слышанной ранее. Позабылись все: Павлина, Валентина, свидания с другими девушками, перед ним была только она. Любуясь ею, завороженный красотой, пролепетал:
-  Джаконда!
-  Девушку твою так зовут? А как же сестра, зачем ей голову морочил?
-  Не нравлюсь ей, за неделю не целовались ни разу.
-  Поцелуй меня! Вдруг с просьбой Кристины поцеловать её, контуры прекрасного лица, каштановые волосы, заплетённые в тугую косу, ,опускающуюся ниже пояса, завитки кудряшек на лбу и висках стали расплываться подобно миража в пустыне, захваченным потоком раскалённого воздуха. Он явно почувствовал его жаркое дыхание, а в лице Кристины проступали черты лиц Павлины, следом Валентины, других девушек, память которых стала забывать.
-  Как? Поймав его обалделый взгляд, пошептала Кристина, похожа на твою Джаконду?
-  Не моя она.
-  Чья же, друга твоего, Ивана?
-  Художник Леонардо портрет возлюбленной написал, Джакондой её звали. В музее, в Лувре, во Франции этот портрет находится.
-  Убедившись в искренности ответа и тем, что сердце парня никем всерьёз не занято, зная сестрину зазнобу, еле шевеля губами, тихо произнесла:
-  Мой ты, отныне только мне будешь принадлежать!
От нежного, горячего поцелуя в губы, переполненное событиями сознание перестало контролировать Васильевы действия. Автоматизм первозданных инстинктов подчинил себе происходящее. Так вот она, какая любовь, утопая в её пучине, трепетно глотая воздух, подумал Василий, крепко сжимая в объятиях девушку.

…Три дня прошедшие с того ночного свидания тянулись неимоверно долго, будто злой волшебник часы свиданий сжимал, а дневное время, как назло, растягивал
-  Сколько на твоих трофейных?
-  Семь!
-  Не семь, а девятнадцать уточнил Василий.
-  Это для тебя девятнадцать, а меня семь устраивает. Ещё три часа и на ночлег отбой, обшарим вон ту рощицу и по домам. Что проку, от нашего прочёсывания, бестолковщина, да и только. Квадрат за квадратом, каждый день на ногах, каблуки на сапогах стоптали, а толка никакого! Неужели нельзя придумать что-то результативнее, лучше?
-  Недаром тебя, Ваня, Петровна шустрым назвала. В таких делах спешка и суета не уместны, капитально и основательно проверить местность надо. Оставим не проверив, а они там схрон нарыли. Это сейчас они такие смирные, а как уйдём – головы поднимут, к тому же, приказы не обсуждают, а выполняют.
-  И бестолковые тоже?
-  Ты, что наперёд знаешь, толковый он или бестолковый? Иногда, дурной приказ лучше заумного.
Который день подразделение прочёсывало местность. На карте оставалось два не проверенных квадрата. Зная это, Василия тревожила дума о предстоящей разлуке: придёт приказ, их переведут в другой район. Он гнал эту мысль, но она всё ощутимей причиняла боль душе. Быть может, всё ещё образумится, появится новый вариант решения вопроса, успокаивая себя, слушал Ивана.
-  С Кристиной дела налажены, в смысле любви, или так себе – новое увлечение?
-  Могучей силой тянет к ней, как будто железку огромным магнитом, ноги сами идут к ней.
-  А как же хромота?
-  Это тебе она кажется ущербной, а мне – стала самой близкой, полностью завладела мной и я у неё первый.
-  Да! Пропал, красавчик, опалил крылышки мотылёк, летать больше не будет – только ползать остаётся. Смотри, ещё до свадьбы под каблук попадёшь
-  А мне всё равно, под каблук, так под него. Говоришь, крылышки опалил,- они у меня только сейчас выросли, смысл в жизни появился.
-  А раньше смысла не было, без него жил?
-  Был, но какой-то куцый. Только теперь узнал для чего и для кого живу, вот так-то друг мой, Ваня!
-  Сегодня опять на свидание уйдёшь?
-  Безусловно, жду не дождусь вечерней поверки. Сам же говорил: осталось прочесать два квадрата, значит, только два свидания у меня впереди. Что будущее готовит, загадывать не люблю, загад – не бывает богат, говорят в народе.

…Одной минуткой свидание мелькнуло с тревогой в голосе шептала Кристина, предвидя неизбежность расставания. Может, до утра останешься, в подсобке время скоротаем. Не напилась ещё любви твоей, с каждым новым глотком – моя любовь оживает. Отчаялась уж, думала одной придётся век коротать. С каждым новым словом, произнесённым ею, в нём крепла уверенность в сознании того, что это не увлечение – это настоящая, крепкая, не поддающаяся ни каким испытаниям любовь. Глядя в карие лучистые глаза Кристины, он заметил тревогу. Меж бровей появилась еле заметная морщинка. Податливостью тела, как ему казалось, девушка старалась раствориться в нём и, эти часто повторяющиеся «побудь ещё немного», провоцировали вопрос:
-  Сегодня какая-то не такая, какой была вчера: жмёшься ко мне, как будто войти в меня хочешь целуешь так, будто, в последний раз. Знаешь что? Предчувствуешь? Не отвечая на вопросы, Кристина беззвучно заплакала. Крупные капли слёз, обгоняя друг друга, стекали по щекам, катились по подбородку. Она не пыталась смахнуть их, безотрывно глядя в лицо Василию, пытаясь запомнить на всю жизнь. Он ласково обнял дрожащие плечи девушки, поцеловал, ощутив вкус льющихся солоноватых слёз.
-  Дурёшка, что ты плачешь, будто не увидишь меня больше. Завтра снова на свидание приду.
  Сквозь непрекращающийся поток слёз, с каким-то, захлёбывающимся всхлипованием, ему с трудом удалось расслышать:
-  Убьют вас завтра, завтра для нас не будет!
  Его словно окатили родниковой водой с головы до ног. Он явно ощутил хлюпанье воды под стельками в сапогах, тело ощутило ледниковую прохладу. Так вот что стало причиной слёз, вот так новость! Успокоив Кристину, сев на лавочку  около калитки, усадил девушку на колени, произнёс:
-  Мы ещё посмотрим, кто кого?
-  Что ещё про завтра знаешь?
-  Павлинка говорить запретила, а я не могу не рассказать тебе. Её парень рассказал, любит она его, Збышком зовут, в банде, у немцев полицаем служил – на одном дыхании произнесла девушка. Не хочу твоей смерти, сестру ослушалась. Люблю тебя больше жизни, лучше меня, лишь бы ты живым остался.
-  Как же это произойдёт, они из леса или здесь, на хате затаились?
-  Он, Збышек про какие-то квадраты говорил, осталось только два у них и им крышка. Те хаты, где вы квартирантами живёте под прицелом. Убивать будут ночью, в три часа.
-  Всем со мной поделилась или ещё что-то есть? Им же собраться где-то надо, перед том как нас порешить.
-  Хата на окраине села, по нашей улице слева. Давно, сначала войны не жилая. В ней соберутся до полуночи.
-  Значит в три?
-  В три часа,  кивнула Кристина.

… Так, так! Сведём сальдо с бульдо. Капитан не спеша ходил по комнате. А численность? Спросил сколько человек в банде.
-  Всё чем поделилась, вам доложил. Василий, встав со стула подошёл к окну штабной избы, зачем-то посмотрел на улицу поверх задёрнутой занавески, сел на скамью около окна.
-  Кого заприметил? Не будут они днём штаб окружать. Сядь, успокойся – давайте обмозгуем ситуацию.
-  Твои соображения, Михаил Потапович.
-  Если они готовят нападение на три часа, их надо опередить. Не дать им покинуть хату. Ночью, в темноте не догоним, разбегутся как тараканы по схронам – когда ещё такой случай представится.
-  Как тебе такой вариант, Василий,- сможем нашим подразделением осуществить, бойцов для выполнения задачи хватит.
-  Если брать за основу наши расчеты численности, за нами тройной перевес. Если учесть фактор внезапности – банде конец. Только сомнение одно есть.
-  Делись, может оно к месту, твоё сомнение.
-  Не могу увязать следующее: как скрытно, ночью, пробраться к хате? Собаки лай поднимут, могут спугнуть бандитов, лишат фактора внезапности.
-  Согласен, может так получиться, подумаем и над этой задачей. Минуты на три воцарилась тишина и, лишь шаги капитана нарушали её, метрономом отмеряя текущее время.
-  Кристина сказала: в полночь соберутся, то есть в ноль- ноль часов будут в сборе. Пол часа на опоздание тем, кто к хате во время не прибудет. Минут тридцать на подготовку и уточнение ночного боя. Получается, к началу второго они затихнут до времени «Ч», соблюдая мёртвую тишину.
-  Понял вашу мысль, товарищ капитан: собаки брешут на своих и на чужих, но наши планы бандитам неизвестны, а их намерения нам Кристина рассказала. Получается, пока они до хаты собираются нам тоже выдвинуться надо на радиус полсотни метров от избы, Темнота нам союзником станет, для лучшей ориентации – инструктаж всему подразделению с постановкой задачи. Сейчас на месте предстоящих действий проведёте рекогносцировку. Через час доложите результат. Ничего не пропустите, иногда мелочь может стать источником провала операции. Себя не выпячивайте, вдруг за домом наблюдение ведётся, действуйте быстро и незаметно. Идите.

… Вечером отбоя не было. На хозяйкин вопрос: почему спать не ложитесь, уклончиво ответил старший:
-  Ты, Филипповна, постели, мы поздно придём тебя тревожить не будем, на всякий случай закрой дверь на засов, в окно постучим три раза, услышишь. Выйдя во двор, Касторкин тихо скомандовал: к сараю, там до двенадцати, то есть до ноля часов посидим, округу послушаем. Крадучись, низко пригнувшись, быстро прошли под навес, уселись на корточки, подперев спинами поленницу дров.
-  Тихо-то как, а звёзд, как из лукошка. Иван не договорил – Потапыч , шикнул – всем смотреть на звёзды молча, даже шёпот может навредить, закрыть рты, ждать команды. Никифор полез в карман за кисетом, оторвал клочок бумаги, бережно развязал завязку, приготовился на ощупь, не рассыпать табак, свернуть цыгарку.
-  Ты что удумал, пошипел Михаил
-  Сам же сказал: замолчите, закройте рты, а табак говора неймёт, курить без разговоров можно.
-  Хороший нос твою табачную вонь за версту учует им как раз на руку, твой табачок. Если самосад крепкий – по кашлю догадаются, зло отчитал куряку Потапыч. Всё, слушаем с закрытыми ртами. Василий вспомнил санитара Никиту убитого снайпером из за своей любви к табаку. По огоньку сигаретному тогда лупанул, а как точно! На краю села, сего северной стороны, залаяла собака, послышался лай второй, третьей. Они по очереди выдавали округе собачий говор, как будто, что-то говорили друг другу.
-  Эх, плохо человек собаку не понимает, много бы сейчас ясным стало.
-  Никифор, приказ не нарушай, без собачьего перевода ясней некуда – не зря сидим! Клюнула рыбка на Васиного червяка. Замолчали, через десять минут нам тоже пора, поправил автомат Михаил. За мной, как договорились ранее, по плану действуем. Напомнить или не надо?
-  Да помним, помним, сколько раз про одно и тоже. Не заблудимся – уличная сторона дома наша. Собачий хор звучал по всей округе, дворняги всего села устроили перекличку между собой. Особенно громко, как запевала в хоре, брехала одна, рядом с околицей. Рассредоточились. Незаметно, по пластунски, заняли исходную позицию в канаве перед домом, до которого рукой подать – не более десяти метров. Прохлада от земли, ожидание предстоящего ночного боя, в котором ориентиром служит огонь неприятеля, Василий ощутил нервное клацание зубов. Наверное, замёрз, открыв рот шире, дал зазор больше, чтобы зубы не ударяли друг по другу. Глаза привыкли к темноте. Он ясно видел контуры дома, крышу, чёрные глазницы окон, немо пялющихся на улицу и, как бы неслышно говоря: всё видим, ничто не ускользнёт от нашего внимания. Примятая и нагретая телом трава запахом доставала ноздрей. Вдыхая терпкий аромат, прошептал: скорей бы уж! Эта фраза, едва слетевшая с губ, отозвалась короткой автоматной очередью с тыльной стороны дома, огородом, выходящим на околицу. Началось, рывком поднявшись с земли, устремился к дому. Теперь через колючую проволоку, висевшую на столбиках вместо ограды палисадника, к окну посередине дома, к остальным – его товарищи. Что, если с разбега, прыжком преодолеть ограду, так быстрее добраться до окна. В прыжке ему не хватило нескольких сантиметров. Носок сапога правой ноги зацепился за колючее ограждение. Туловище, по инерции, описав в воздухе сальто-мортале, головой вниз устремилось к земле. В этот миг слух уловил свист пуль над головой из автомата, звон разбитого стекла, ответные автоматные очереди товарищей, лежавших в канаве. Дурак, пронеслось в голове и всё разом затихло. Ударившись головой о землю, он потерял сознание. Где я? Шум в голове почти заглушал короткие автоматные очереди слева и права от него. Почему вверх ногами? Я же хотел перепрыгнуть через колючую…, падение…, звон стёкол окна – дальше провал памяти. Так, только не шевелиться, для них я убитый, смотри, как огрызаются. Немецкие автоматы – звук выстрела другой, не как из ППШа. Остриё колючей проволоки, пронзив сапог, больно, через портянку, впилось в подъём ступни ноги. Как рыба на кукане, капитально зацепился, вот мишень так мишень, весь, как на ладони. Серые сумерки предрассветного утра пришли на смену ночной темноте. Огонь товарищей, короткие очереди отстреливающихся из дома: хана, вам, голубчики. Не вы нас, а мы вас как тараканов прихлопнули, хоть вишу вверх ногами как убитый, обнаруживать себя не стану, даже малейшее шевеление спровоцирует очередь на добивание. Через окна не сунутся, дверь с обратной стороны под прицелом, дом окружён со всех сторон. Боеприпасы когда  ни будь всё равно закончатся. Рассвет близок, не уйдете в темноту. Осторожно, не меняя положение висящего тела, он достал из нагрудного кармана запал, ввернул его в гранату. Полезут на прорыв – в окно швырну, не примеряясь, наугад. Букашка, заползшая за шиворот, щекотала шею. Надо же, как не к стати: ей хоть бы хны, а мне – пугнуть её нельзя. Ладно, пользуйся моментом моей беспомощности, топчи загривок, стерплю твои проделки. Ноги стали деревянными в ощущении, боль от впившейся проволоки занемела. Забрезжил рассвет, каждой секундой наполняя светом окрестности. Из избы донеслось: ратуйте, сдаёмось.
Через небольшую паузу, за домом позвучал приказ:
-  Выходи по одному, оружие на землю! Через несколько минут тишины, тот же голос капитана:
-  Все, или в доме кто остался?
-  Иван, негромко позвал висевший. Наверное не слышит, уже много громче – Иван !
-  Твоя орать нету. Ваня нету, Потап нету – моя тут одна. Моя думай, твоя умирай, они туда ходи, скороговоркой лопотал казах.
-  Сними с проволоки, самому мне не освободится. Быстрей снимай, интересное пропустим. Бахтыбай за ноги поднял висящего, освободил сапоги от проволоки, опустил тело на землю.
-  Рана бар?
-  Нет у меня ранений, ноги затекли, вот и не шевелятся, полежу немного, сам встану.
-  Твоя моя ходить нет!
-  Хорошо, карауль, не-то убегу.  Василий, как на ходулях, еле переставляя ноги, поддерживаемый Бахтыбаем, подошёл  к бойцам. Несколько немецких автоматов лежали на земле, недалеко от них сидели пленные бендеровцы.
-  Только трое, а как здорово огрызались, подумал он. Где ещё, неужели ушли? Иван, подбежав к Василию, спросил:
-  Ранен? Куда? Еле на ногах стоишь, в ноги – почему крови нет?
-  Вся через уши вышла.
-   На голове тоже нет. Мы как увидели очередь по тебе из автомата, потом висящего вверх ногами, подумали6 отбегался Вася, даже сердце у меня закололо.
-  Рано, Ваня хоронить собрался, ещё повоюем, а что шёл еле- еле, так это ноги занемели, ни согнуть, ни разогнуть, спасибо Бахтыбаю, он меня с проволоки снял. Это все – перевёл взгляд на пленных счастливчик.
-  Шестеро в хате отдыхают, им свежий воздух ни к чему. Машину из города ждём. Конвоируем живых и мёртвых в комендатуру части. Мы своё дело сделали.
-  Вань, их только девять, а где же десятый?
-  Значит, хреновые из нас математики, коль до девяти считать не умеем. Наверно ошиблись в своих расчетах.
   К дому подкатила полуторка, наполнив воздух отработанными газами и пылью. Шофёр, не глуша мотор, подошёл к капитану отрапортовал о прибытии. В кузов поместили бендеровцев и конвой. Капитан отправился в часть на доклад о проведённой операции уничтожения банды.

    Тёплый весенний вечер. Хорошая погода. Ветер не шелестит листвой, вся округа затаилась, а может ей просто надоел день со своими заботами – постоянной тревогой и спешкой: что-то не успеешь сделать, куда-то не сможешь попасть. С неизвестностью правильного выбора поступков и их реализацией. Человек не всегда думает о последствиях того или иного события, зачастую им движет интуиция, как будто, в нём сидит ещё кто-то и, не говоря ни слова, дёргает невидимые вожжи поступка, заставляя выполнять его задумку. Василий шёл на свидание, счастьем сияла улыбка на лице. Судьба вновь подарила ему жизнь. Прыгни он немного выше – пули угодили как раз в голову. Подходя к калитке, заметив силуэт стоящий около, подумал: Кристина встречала всегда дома, не закрывала входную дверь на засов, кто же тогда стоит около калитки?
-  Это, ты? Почему не дома, здесь встречаешь? Любуешься ночкой, воздухом весенним дышишь? Не услышав ответ, обнял девушку, поцеловал. Плакала вчера зря, как видишь, цел и невредим. Руки, ноги на месте, голова на плечах, а счастья у меня столько, что если с тобой не поделюсь – лопну от его избытка. Почему молчишь, не рада моему приходу? Скажи хоть слово, язык от встречи проглотила? Кристина, подняв голову, грустно, растерянно, с какой-то отрешённостью посмотрев в лицо Василия, тихо произнесла:
-  Павлинка плачет.
Правы были в расчетах, не девять, а десять – мелькнуло в голове. Тогда, где же десятый, ни в убитых, ни в живых его нет! Почему Павлинка плачет? Хотя, женщины ревут и от горя, и от счастья. Коротка тропинка слёз – чуть что, сразу реветь. Слово грубое – реветь, она сказала, плачет. Ревут обычно с горя, может, плачет от радости?
-  Её парень раненый?
-  Нет!
-  Убили его?
-  Нет!
-  Тогда почему она плачет?
-  От безысходности.
-  Объясни, толком, ничего не пойму, как будто загадки говоришь – не убили, не живой. Тогда  где он, бросил Павлину, в город подался?
-  Здесь он!
-  Где, в хате? Так вот почему навстречу вышла: понятно, а то поубивали бы друг друга в избе – ни тебе, ни ей! Хорошенькое дело.
-  Нет его в доме!
-  Совсем меня запутала: тогда где – в погреб залез или в сарае прячется? Павлинка что говорит?
-  Молчит, как будто знает, но мне не говорит ни слова. Наверное, чувствует, не ветер вам секрет в уши надул. Она только со мной им поделилась, даже матери не сказала.
-  Тогда, почему случилось так, что его в банде не было?
-  А сам-то как думаешь? Если я тебя больше жизни люблю, то она Збышка любит меньше? Мы с тобой встречаемся – свидания по пальцам пересчитать можно, а они с начала войны от неё же убегали. Только не смогли, она сильнее их любви оказалась. Сон нехороший на кануне ей приснился. Умышленно свидание продлила, стрелки на часах назад перевела, а как стрельба началась – сразу понятным всё стало. Его она тоже от смерти спасла, как тебя я.
-  Тогда, где же он?
-  Кто его знает? Лес большой, он дорогу не показывал перед тем, как в темноту уйти.

  Вот так новость, пойду в штаб доложу, хлопнул калиткой Михаил. Спустя час, вернувшись к обеду, отозвав в сторону зама, сообщил:
-  На время, свидания твои, под запретом. Закончились бланки увольнительных, и печать пропала.
-  Как это понимать?
-  Догадайся с одного раза, раскинь умишком, или тебе любовь шоры на глаза навесила, совсем опьянел от неё?
-  Не пьяный я, это счастьем сердце переполнилось.
-  То-то вижу, перегара нет, а шатаешься. Силу потерял – паёк увеличим, чтобы колени укрепить перед Победой. Капитан в часть как доложил, с бандой покончено, нет её! Как нет, если один в живых остался? Теперь вы с ним кровники – не ты его, так он тебя. Пойдёшь на свидание, пока в сенях шарить будешь, он ножичком под рёбрышко и был таков. Теперь, смекаешь, почему увольнительные закончились и, печать пропала?
-  Смекаю, об этом как-то не подумал. Тогда как же задание до конца выполнить?
-  Мы в эту заварушку, то есть задание не суёмся.
-  Кто, мы?
-  Моё отделение: ты, Бахтыбай, Иван, Целуйко, Никифор. За Павлининым домом наблюдение будут осуществлять другие.
-  Зачем наблюдение устанавливать? Ах, да – понял: как только парень на свидание – мы его в охапку! Так?
-  Так, да не так!
-  Тогда как, трещишь как пулемёт – так, не так.
-  Не сунется он сюда, до тех пор пока мы не уедем. В лесу прятаться будет, ищи иголку в стоге сена, но , если, его зазнобе место схроны известно, она сама приведёт нас к нему. Без пищи и воды сутки, двое протянет, больше нет. Поэтому тебя тоже в изолятор на время.
-  На гауптвахту, в город?
-  Нет, на  месте нашего пребывания, у Филипповны.
-  В погреб посадишь, так ведь в нём ледник. Замёрзну, Победы не дождусь.
-  Сиди во дворе, за калитку – ни ногой, ясно?
-  Так точно, товарищ старшина, широкая полоса новенькой лентой легла через погон Потапыча.

   Двое суток домашней гауптвахты, не заполненные работой, казались долгими двумя неделями. Сидя в тени под сарайным навесом, «отделение хозяйки Филипповны», разморенное бездельем, вело негромкий разговор, касающийся окончанию войны, Победой, стоящей не за горами.
-  Вань, ты говоришь, Победа не за горами. Там около Берлина горы есть? Интересовался ландшафтом Никифор.
-  Откуда мне знать: есть горы или нет, бывать там не приходилось. У нас, на Кубани, простор, гор нет, так, холмы, овраги. Соскучился по нашим краям. Чем ближе Победа, тем сильнее домой тянет, а ты, Бахтыбай, что молчишь?
-  Гора думай, кишлак гора бар. Калган, макушка – снег, снег. Зур айбат снег! Бели, бели, глаз моя закрывай, как больно смотри. Речка гора ходи, как лошадь вода пей, зуб боли, айбат зур якши. Даже половины слов не поняв, все почувствовали прозрачность и свежесть горного воздуха, увидали белоснежные шапки крутых гор, устремлённых в синеву неба, ощутили ломоту зубов и, неповторимый вкус ледниковой горного ручья, шумно бегущего меж валунами.
-  Ты не только петь горазд, но мастак про кишлак рассказывать.
-  Побачь еще трошки про гарну водицу.
-  Моя мешай нету, мой глаз закрывай, кишлак, дом ходи. Твоя  то же глаз закрывай, домой ходи – мудро предложил казах предаться мыслям о Родине. Все закрыли глаза, замолчали. Настал момент, когда молчание стало понятным без слов, разговоров, объяснений. Всяк кулик своё болото хвалит, подумалось Василию. А, что болото, вода да камыш, тучи комаров, трясина бездонная – ан, нет же, в этом то же своя прелесть. Здесь он вылупился из яйца, увидел солнце, гнездо, стрелы камыша устремлённые в высь над ним. У человека подобное: место где он родился лучше всех, оно не сравнимо с другими, его всегда тянет к Родине. Слово то, какое короткое, а как сладко звучит. Чем сейчас занята мать, где сёстры? Давно не получал весточки от них, хотя – сам хорош. Когда последнее письмо отправил? Был во Львове в увольнении, фото в треугольник запечатал. Получили или нет?
  Звук хлопнувшей наотмашь калитки, открыл глаза дремавшим бойцам. Потапыч бегом устремился к сараю
-  Горит что ль где? Как ошпаренный во двор ворвался, не дал сон про Родину досмотреть.
-  Подъём. Ночью сны смотреть надо, не сейчас. Стройся, слушай мою команду. Отделение, быстро встав в строй, впялились в командира.
-  Что случилось, Победа?
-  Не срослось у них что-то. Иду из штаба, мне на встречу твоя зазноба. Узелок у неё в руках, меня она не знает.
-  Какая зазноба, какой узелок? Кристина?
-  Ты говорил Кристина прихрамывает, а эта словно пава плывёт.
-  Значит, Павлинка, в руках узелок говоришь? Еду в схрону понесла.
-  Отделение, быстро за ней, не обнаруживая себя, преследуем. Если в лесу скроется – не найдём! Бегом припустили по улице, добежав до избы стоящей на краю, увидели девушку, резво идущую просёлком в направление леса.
-  Пусть до леса дойдёт, тогда через пустырь не замеченными проскочим, прерывисто, запыхавшись, произнёс старшина. Думаю, по лесной дороге сначала её путь лежит. И , как только цветное платье скрыла листва, все, как по команде рванули через пустырь.
-  Вон она!
-  Сам вижу, не слепой. Выстроившись в цепь друг за другом, нагоняли приследователи курьершу. Скоро поляна, где нас обстреляли, а она никуда не сворачивает, может, нас заметила, ведёт на заимку, а там скажет: мол, так и так – несла харчи родне. Нет, она знает что заимка сгорела, идёт ходко не оборачиваясь, спешит к любимому не чуя ног, забыв про всё на свете. За поляной, в пяти минутах ходьбы по еле заметной тропинке, свернула налево. Вот почему они тогда быстро исчезли. Не далеко их стан, схроны земляные. Прячась за кустами, перебегая от дерева к дереву, бойцы держали преследование под контролем. Тропинка привела к небольшой поляне. Платье, мелькнув, скрылось за кустом лещины.
-  Как в воздух поднялась – тихо произнёс старшина. Быть не может, только здесь стояла и, нет. Чудеса – что в воздухе растворилась или под землю провалилась, скорее второе, чем первое. Нюха нам не хватает, след взять, человеки не собаки  - включай зрение, бойцы. Каждый метр поверхности, под каждый кустик, ничего не пропустить – задача боевая всему отделению. Прошло пять минут в поиске схроны. Никифор, чертыхаясь, вспоминал чью-то мать.
-  Чего это ты вдруг, родню вспоминаешь?
-  Как не вспоминать, если ногу занозил!
-  Надо же ухитриться, через подошву – ногу занозить, у тебя сапог прохудился?
-  Никак нет, товарищ старшина. У нас, на Родине так говорят, когда в кал наступят.
-  Оботри в траве, да и только делов твоей занозе, смотри под ноги лучше, чтоб вторую не напороть. Погоди, чьё «добро»?
-  Больно воняет, у зверя такого аромата нет.
-  Где наступил, место покажи, спросил Потапыч Никифора.
-  Товарищ старшина, ты его на зуб попробуй, Я что ль дурак, человечье со звериным спутаю.
-  Разговорчики! Никифор, далеко ли ты убежишь, если тебя приспичит?
-  Смотря чем, если молоко с огурцом, то не успеешь подумать, как полные штаны. Если чем-то другим – метров десять, пятнадцать пробежать смогу. Ищем в радиусе десяти, пятнадцати метров от места, где вляпался Никифор – негромко уточнил зону поиска Михаил.
-  Нашля, нашля, послышался радостный вопль казаха. Гляди, командира – трав сухой совсем, моя трав совсем живой. Подойдя к месту в близи которого стоял Бахтыбай, следопыты увидели небольшой квадрат с пожухлой, завядшей травой, сменившей цвет с зелёного на тёмно зелёный.
-  Под орешником схрону вырыл. Ветви большого куста свисая на месте схроны, почти полностью закрывали вход.
-  Смотри, какой глазастый, через щелочки, а увидел. Молодец, Бахтыбай, смотрим запасной выход, пока здесь вход разглядываем, он через второй драпанёт. Оставив двоих у входа обшарили около .Нет второго, значит здесь, постучал прикладом автомата по сухому квадрату входа Потапыч.
-  Выходи! Может, там никого нет?
-  Выходи, прозвучал приказ вторично.
Неужели, ошиблись? Столько стараний зазря. Наблюдал за действиями командира заместитель, Давай снаружи открывать!
-  Хорошо сказанул – открывать! Шмальнёт из автомата и, гранату вдогон.
-  Тогда одно остаётся, выкурить. Под крышку ветку подложим, а внутрь сырую траву, чтоб лучше дымила. Стали приподнимать крышку входа в схрону, осторожно подталкивая под неё палки с двух сторон. От внезапно прозвучавшего грохота внутри схроны, отскочили от входа.
-  Растяжка внутренняя сработала, как же они её внутрь поставили, звук явно гранатный. Из под крышки, тонкой сизой струйкой сочился дамок от взрыва. Отбросив крышку входа, дождавшись, пока свежий воздух не вытеснит воздух внутренний, увидели: на земляном полу схроны – два бездыханных, крепко обнявших друг друга тела, красавицы Павлинки и её Збышека. Немецкая противопехотная граната, зажатая на уровне груди, находилась между ними. Она навсегда связала взрывом их сердца, не в силах одолеть объятий.

-  Вась, Вась, уснул? Тогда глаза закрой, с открытыми, спать не положено.
-  Отстань от него, пусть сам с собой наедине побудет. Не видишь, тошно у него на душе, но рвотой это состояние не одолеть, рана глубокая, не скоро зарастёт. Никакие лекарства одолеть эту болезнь не смогут. Русский мужик испокон веку в водке спасение находил, а где сейчас её найдёшь? Опять-таки, напьёшься – тебя на гауптвахту суток на пять!
-  Меня не посадят, она мне не подруга, хотя в праздники или с устатку – хороша: Михаил и Иван, сидевшие в кузове машины рассуждали о водке. Может, впрямь напиться? До отключки, вырубить сознание водкой, чтобы не бередило душу. Найти можно, кто ищет, тот найдёт. Приедем во Львов – напьюсь: самогона, водки, чего угодно, в стельку напьюсь! Это несколько успокоило, но чувство нашкодившего паршивого котёнка, нагадившего в хате, не попросившегося мяуканьем, чтобы его выпустили на улицу по его кошачьей нужде, сидело в сознании как гвоздь, по шляпку вбитый в доску, который, не поддеть гвоздодёром и не вытащить обратно. На кой ляд, попёрся вместе с отделением? Все бегут, и я побежал! Но это был приказ старшего в звании, за не исполнение приказа гауптвахтой не отделаешься – трибунал без разговорчиков. Так ведь сидел под домашним арестом у Филипповны! Лучше б в  погреб закрыли. Пережил бы холод ледника, или на городской гауптвахте отсидел хоть пять, хоть десять суток. Арест бы исключил моё участие в этой расправе без суда и следствия. Кровь, кровь Павлинки и Збышека на мне, мои руки тоже в крови. А как же ты думал, обратил вопрос к самому себе Василий – где война, там кровь. Сам-то, снайперу-фашисту разве мало отдал? На последние капельки, оставшиеся в теле, глаза открыл. Нет, не так всё: та кровь другая! Что, краснее или бледнее, чем у девушки и парня – оправдывался невидимый собеседник. Та кровь боевая, реки крови поили ненасытную войну. А эта кровь в схроне – не такая? Такая, не такая, не береди душу, их кровь от безысходности, выбора не было. За пособничество Гитлеру, после суда – расстрел, как изменнику Родины. Без любимого – ей петля подруга. Вот и выбрали гранату – быструю, а не долгую смерть. Пытались крепкими объятьями души соединить. Наверное, получилось: смерть мгновенная, значит и души покинули тела вместе. Ему хотелось верить, что это так, что они на небесах, что до скончания мира их более ничто не сможет разлучить. Небеса, для их нетленных душ, А его душе – земля, подпрыгивание в кузове на кочках да эта непрекращающаяся, ноющая боль в сердце. Почему сердце? Голова, руки, ноги, что-то другое поболит и перестанет, но эта боль так саднит – невмоготу. Напьюсь, приеду во Львов и напьюсь – замкнулся круг мыслей, придя в рассуждении к началу. А дальше что? Напьюсь, посадят, выпустят. Напьюсь снова, снова посадят, снова выпустят – что меняется? Ничего в этой карусели изменить нельзя! Посадят, выпустят, снова посадят, снова выпустят. Постой, постой к слову посадят во второй раз, прилипло слово «снова», изменился смысл! Смысл обновился словом «снова». Снова, Снова, Надо сделать так, чтобы жизнь наполнилась новым содержанием. Оставить в прошлом старое, отпустить прожитое с миром. Как отпустить, если в селе осталась Кристина. Как? Любовь тоже отпустить? Кто знает? В смерти сестры есть и моё участие, сможет ли любовь выдержать подобное испытание? Вставать и засыпать с одной и той же мыслью? Надолго хватит меня, её? Даже маленькая трещина может привести к большому расколу в отношениях, в конечном счёте – в любви. И нет ещё такого клея, которым можно склеить эту трещину. А если от меня будет ребёнок, она говорила: век одной коротать. Родит, не будет одна: не важно, мальчика, девочку – в них будет частичка меня, моя вечная просьба о прощении. Простит или нет, её выбор! Смирюсь, приму любой приговор своим поступкам, только бы не проклинала меня в думах своих. Может, письмо написать, в нём попросить прощения? Будет ли читать? Скорей всего порвёт на мелкие клочки. В письме обратный адрес, только нужен он ей? Лучшим для неё будет то, что меня нет. Как же быть с прощением, у кого просить его? Ты же крещённый, вот и проси прощение у Бога, подсказывал внутренний голос. Да ведь из всех молитв, только «Отче наш» знаю. Всевышний не обидится, твори её! Василий сложил перстом пальцы, прикоснулся лба, перенёс их на живот, коснулся правого и левого плеча. Положив ладони рук друг на друга, правую поверх левой, склонил голову, минуту сидел в такой позе. Затем второй и третий раз. Эти действия не остались не замеченными сидевшими рядом.
-  Совсем умом тронулся, креститься в воздух начал. Крестятся в храме, перед иконой, а он здесь, сидя на скамейке. Ты, что, Вася, того? Иван повертел пальцем у виска.
-  Оставь его, не мешай. Если крестится, значит так надо, может, полегчает – заступился Михаил.
-  Мне, что? Поймут ли другие?
-  Умный поймёт, а с дурака,- какой спрос! Не мешай, дай ему наговориться с душой своей, она завсегда лучше любого собеседника. Перекрестившийся, будто не слыша разговора товарищей, вновь погрузился в думы. В молитве к Всевышнему всё просто и понятно: Бог – Отче наш! Святое царствие Божие. Просьба о хлебе насущном и прощении долгов наших, и, тех, кто должен нам. Всё предельно ясно, но дойдя до слов: «да не введи нас во искушение» - задумался: как же быть с этой просьбой, если искушение – сама жизнь! Значит, жить не искушаясь? Тогда как познать жизнь, с её соблазнами, постижением истины? Как быть, если искуситель поджидает на каждом шагу? Но ведь выбор поступка остаётся за человеком – можешь поступить так, можешь, иначе. Право выбора всегда остаётся за человеком, по образу и подобию Божьему им же сотворённому. Бог не вводит во искушение, вводит в искушение его противник – рогатый и мохноногий. Он мысленно перефразировал строку молитвы на : веди нас в искушении, и, для него, божественное восприятие молитвы стало более значимым и верным – оставил за собой право выбора. Господь, веди нас в искушении, но избави от лукавого – шёпотом проговорил он в слух.
-  Всё, крыша у нашего Василия набекрень съехала, заговариваться стал!
-  Пробуди во мне, не покидай меня, Господь, не обращая внимания на товарищей, их сарказм относительно его действий и слов, во весь голос, торжествующе произнёс, перекрестившись, Василий. После сказанной просьбе в озвученной молитве, слух уловил разговор товарищей, порывы ветра, залетающего в кузов машины. Зрение посылало в сознание картинки дороги, местность, телеграфные столбы, провода на них, зелень природы. Он как бы заново ощутил теплоту майского воздуха, ноздри щекотал аромат цветущей природы. На душе полегчало, тот камень, задавивший было её, как будто стал легче, лёгкие наполнялись воздушным нектаром, сердце отпустила ноющая боль. Даже желание напиться, стало таким малозначимым и никчёмным, что он отнёсся к этой выдумке, как к дурной затее, на которую не стоит тратить ни времени, ни сил. Повернув голову к Михаилу, стал, не мигая разглядывать его лицо:
-  Что так смотришь, с тревогой в голосе спросил тот.
-  Не узнаёшь меня? Михаил я, Потапович, командир отделения, старшина – непрерывно выдавал информацию сидящий. Меня не узнал, посмотри на право – друг твой закадычный, Иван: тот с улыбкой протянул руку – будэмо знакомы, Иван Гриценко, мы родом с Кубани. Вспомнил, или ещё о себе рассказать? Если нас не помнишь, глянь, кто в кузове сидит: Никифор, Целуйко казаха, казаха-то помнишь? Как он пел в лесу, помнишь? Василий, не мигая вертел головой озирая товарищей. Его взгляд походил сейчас на то, как проявляется фотография. Положив её в проявитель, в первые секунды на фотобумаге не видно ничего, затем, некоторые места снимка темнеют, он становится понятнее. Помню, всё вспомнил и, обратившись к Бахтыбаю, попросил:
-  С пой-ка ты казахскую, только весёлую, домой, в часть едем. Оставим грустное в придорожной пыли, пусть впереди нас ждёт только радость.
-  Казах запел, переливисто, ручьём, стекающим с гор с гор меж валунов, сверкающим на солнце брызгами, звучал красивый тенор. Как вода, утоляющая жажду, голос наслаждал слух и, сразу же по окончании песни казахом, весь взвод запел «Катюшу». Она мощно звучала и, как всем казалось, долетала до самого горизонта. Пели так, как будто хотели, чтобы их слышал весь мир. Вперёд и только вперёд – Львов ликуя праздновал ПОБЕДУ!







-
- 


-
- 
.