Моя Волга

                «О,  Волга, колыбель моя,
              любил ли кто тебя как я…»
                Н.А. Некрасов.

  Пушкин – наше всё!  С этим трудно не согласиться,  и что из того, что родник его рода далёк от славянских просторов, как равно родник рода Лермонтова. Но, они сделали своё дело так, что русская литература, а особенно поэзия, расцвела  во всей своей красе. А вот творчество Н.А. Некрасова берёт свои  истоки непосредственно из славянских родников, а потому для меня этот Поэт  -  Светоч земли русской.
 
  Детство запечатлелось в памяти так, что забыть заглавные страницы своей жизни  невозможно, и хорошо то, что  с годами они воспроизводятся с хроникальной точностью.  Почему я упомянул Некрасова, да потому, что он как никто другой запечатлел в своих стихах,  не только  Волгу – мать рек России, но  суть души русского человека.  Представьте себе, было время, когда в народе его стихи воспринимались лучше, чем даже Пушкина. Потому что жизнь он описывал такой, какой она была, да и есть по сей день.  « И пошли они Солнцем палимы…».  А что, разве сегодня частенько не так происходит?
 
  Мой дед  очень любил творчество этого  поэта, сдаётся,  что он  знал все его стихи наизусть и готов был озвучивать при случае, а таких случаев было немало.   Родился я в Куйбышеве, в который совсем недавно была переименована Самара, всего-то за три года до начала Великой войны. Правда война уже во всю полыхала, тут тебе  Хасан и Халхин Гол, где мой отец принимал участие. Финская, где он,  в звании старшего политрука проходил службу,  так что повестки о гибели русских воинов сотрясали народ. Я уж не говорю о Великой Отечественной. Почту,  как обычно разносили поутру, и, то тут, то там возникали истерии, из-за   извещения о гибели родных и близких.  Не минула эта участь и мой род. Уже в июне сорок первого наша семья осиротела.
 
  Мне три годика. Война! Отец, только что  окончил военную академию и был откомандирован в Выборг.  Я к тому времени уже не только ходил пешком под стол, но и воспринимал реалии жизни. Мать, со старшим сыном отбыла к мужу, а я был оставлен на   попечении  дедушки и  бабушки. Насколько я помню,  они ни разу не называли город иначе как Самарой.   Ан, неожиданно  они  вернулись, отец  знал, что вот-вот произойдёт,  и спас, если не от верной гибели, то от потрясений. А через три месяца пришло извещение, что он причислен к без вести пропавшим, со всеми вытекающими для семьи последствиями. Мой  дед был твёрдо убеждён, что такие русские мужики, каким был отец, в плен не сдаются, а если и попадали, то немедленно растеливались фашистами.

     Похоронки сыпались на город, словно лист осеннею порой.
    Что война закончится не скоро,  знали все, кто мог, вставали в строй.
    Женщины толпились в залах храмов, ставя свечки к хмурым образам.
    Не забуду, как страдала мама, как она рыдала по ночам.
    Отвлекала нас от страшной яви, убеждала, что, мол, жив отец.
    А он встретил орды на заставе. Старший политрук, военный спец.
    Атеист, он в Господа не верил, зато Сталина как Бога почитал.
    А фашисты, то не люди – звери. Вероятно, в первый день он пал.
    Коммунист! Враги их в плен не брали, да и сам он был не их таких,
    Что от страха руки поднимали,  и учил тому солдат своих.
     Без вести пропал, как-то нелепо! Офицер, прошел что Халхин Гол.
    И в каких там схватках только не был, а до этого любовь свою нашел.
      Помню, как будили нас сирены, извещая – юнкерсы летят.
     Матери трудились по две смены, чтобы прокормить своих ребят.
     Он погиб, чтоб дети не познали. Чем их одарить хотел фашизм.
     Подвиги отцов нас воспитали, и мы верили, что строим коммунизм.
     Слава Богу, память не стареет, даже больше, может оживить,
     Что давно, казалось бы, истлело.  Память! То, чем надо дорожить.
     
  Ну да ладно об этом. Мы, пацаны довоенного производства, росли,  и познавал азы жизни в суровое для России  время.
   Волга в те времена, была такой же,  какой описывали  её  поэты и художники, такие как Репин. Рыба в реке кишмя кишела, да и какая! Осетры, стерлядь, не говоря уж о прочей «мелюзге», типа судаков да лещей.  Берег Волги смотрелся как пристанище людей,  обитавших в землянках и шалашах. В основном, это были беженцы из деревень, где жизнь  была ещё несносней.  А трудились они на лесопилке, что располагалась под  Маяковским спуском.   Там круглый год стояли на приколе плоты, вот на них-то мы и проводили время. Основным занятием была рыбалка, а уж купание и прочее забавы так,  между делом. Следует заметить, что ребятня того времени, как впрочем и сейчас, сплачивалась в свои стайки со своим атаманом и порядками. А куда деваться,  безотцовщина воспитывала так, как побуждало время.  Мой дед не мог жить без живности, и на нашем подворье кого только не было, начиная от курей и кончая коровой. Вот из волосиков с её хвоста он делал лески для нашей рыбалки, а дед атамана  - кузнец, подобный Левше,  из иголочек выковывал такие крючочки, не хуже нынешних.  Так что,  снасти у нас были на зависть всем остальным,  из-за чего и случались  потасовки, приходилось защищать.  Бывало, поймаешь рыбёшку, положишь на брёвнышко, а мухи тут как тут,  только успевай насаживай. Ловили то мы, в основном, верхоплавку: чебачков да чехоньку.  Не пройдёт и часа, а кукан переполнен. Правда и крупняк,  поклёвывал, но это на беду.  Жереху или  залому не составляло труда оборвать волосик. Бабушка из улова варила уху и жарила рыбёшку. Наш двор  был знаменит тем, что частенько в нём собирались молокане. Люди, которые свято верили в Бога, но церковь Петра и Павла, что была на соседней улице, обходили стороной.   Отчасти оттого, что видели, в каком довольстве по соседству живёт поп,  и в какой нищете пребывают прихожане, которые готовы отдать последнее лишь бы причаститься. А молокане верили в Бога по-своему.  А уж какие песнопения были слышны забыть трудно.  Так что наша рыбалка была прекрасным подспорьем к их столованию. Ну а мы, естественно, в почёте.  Запомнилось как дед и его одноверец читали и распевали стихи Некрасова, оттого и любовь к поэту до сих пор процветает в моей душе.

  У нас в соседях жил мужичок, семьи-то у него не было, весь израненный и без руки вернулся  с фронта, подлечился в «пироговке», больнице поблизости, до сих пор она сохранилась правда преображённая до неузнаваемости.  А тогда там были деревянные бараки. Так вот там он и трудился истопником на кухне. А в деле  рыбалки ему во всей округе равных не было.  И была у него лодчонка оборудованная оханом. Это сетка на раме, которую он, то опускал  на дно, то поднимал, а мы с другом, гребли спроть течения,  от  лесопилки до селикатного оврага.   Сам-то он грести не мог,  а вот вычерпывать рыбин был мастак, в основном ловилась  стерлядь.  Рыбачили мы только по ночам, по два - три часа, но без хорошего улова не обходилось.  Нам  он  давал по паре рыбёшек, а то и по одной, в зависимости от улова. Остальной улов  безвозмездно отдавал стряпчим в больничных бараках, где долечивались искалеченные воины.  Ну  и понятно, рыбак-истопник пользовался заслуженным уважением, как персонала, так и всех кто его знал.

   А однажды, едва мы причалили к берегу, тут как тут, два мента и рыбинспектор, видно кто-то настучал.  Шум, чуть не до мордобоя дело дошло, мы с  напарником безучастными  не оставались. Хорошо,  что командир охранников лесопилки, тоже  инвалид, но офицер с высоким рангом, вмешался и поставил в известность,  ради чего мы браконьерствуем. После чего разборка окончилась миром.  Но продолжалось так не долго, его ранения оказались несовместимыми с жизнью.
   
   А ещё запомнилось, как там же был пляж, вернее место для купания.  В основном там были мужики,  редко  у кого не было ранений,  молодки тоже загорали, но редко. И экипированы они были так, что появись  красотка в таком виде на современном пляже, ажиотаж был бы гарантирован.  Ведь чем ни больше женщина скрывает свои прелести, тем больше появляется мужиков,  желающих полюбоваться скрытыми красотами. Нынешние то кокотки так обряжаются в бикини, что всё как есть на виду, оттого и интерес заменяется желанием, а каким, уточнять не буду.

      Я помню пляж сорок шестого, что ни мужчина, сплошь в рубцах.
     И инвалида молодого с ожогом свежим, в пол лица.
     Наверно, парень был танкистом, горели танки  только так.
     Но, выжил он, назло фашистам и пал разгромленный рейхстаг...
 
  Чтобы не говорили, а Волга и Самарка во многом облегчали участь простолюдинов, подкармливая своими обитателями, то есть рыбой и раками.  Насколько мне известно, на Безимянке, приезжие работяги, которые трудились так, что трудно себе вообразить, озадачивали пару мужичков, из состава своей  бригады, чтобы они рыбачили,  и тем самым пополняли скудное пропитание. А сами трудились за себя и тех рыбаков. Начальство не возражало.

     Самарская площадь, в те времена, была воскресенским базаром, самым большим рынком города, там мы и ошивались. Где-то что-то стырим у зазевавшейся бабки, но в основном занимались доставкой продуктов к  прилавкам, так что съестное перепадало. А рядом с рынком был стадион «Спартак», там мы частенько играли в футбол, мяч нам заменял тряпичный ком.

           Из всех забав, послевоенных футбол запомнился навек.
        Гоняли «мяч» самозабвенно под улюлюканье калек.
        А как они тогда свистели, когда у нас не шла игра,
        На поле выйти бы хотели, но  боль позволить не могла.
        А мы, тряпичный ком гоняли, хватало лишь на тайм, хоть плачь.
        Сестрёнки ладно выручали, латали, как умели, «мяч»...
 
  Зимой нас страстно тянуло в кинотеатр, -  «Фурор», ныне там пристанище актёров, из театра «Самарская площадь». В то время самым желанным был кинофильм – «Тарзан».  К тому времени карточки на хлеб,  и прочие продуеты были отменены, появились новые, купюры взамен карточек, да бумажек   военных лет.   Денег-то у нас было маловато, вот мы и изощрялись, как могли,  чтобы на халяву насладится похождениями красавца из джунглей.  Наш атаман разработал такую тактику: пару билетиков мы покупали и командировали на просмотр самых шустрых, я в то время был хиляк, так вот,  как только начинался фильм, я озадачивал женщину,  стоявшую на страже выходных дверей, чем только мог, отвлекая её.   А тем временем, напарник пробирался к двери, открывал её и вся ватага оказывалась в зрительном зале, рассаживаясь на полу и кто где изловчится. Скандалы случались, но не так часто.  Зрители, да и та женщина - цербер, относились к нам с пониманием. Характерным явлением тех времён была  сплочённость  народа, да и могло ли быть иначе, после тех потрясений, которые выпали на их долю. Люди понимали друг друга, и помогали, чем могли,  особенно те самые молокане.
   
  Годы сделали своё дело.  И вот, я  частенько спускаюсь на свою любимую набережную. Можно сказать что душа вскипает от восторга и восхищения, после чего  рука тянется к перу. И как, следствие,  разум  обуревают строфы.  Такой красоты, вряд ли где ещё отыщешь на берегах Волги, как у нас.

         Я влюблён в тебя, моя Самара…  Волга, Сок и горы – Жигули.
        Что с того, что смотришься ты старой, мои предки здесь приют нашли.
        Они город искренне  любили,  украшали избы, как могли.
        Те, кто побогаче, не скупились, терема на диво возвели.
         Старый город мне знаком до боли, на Ильинской голосок обрёл.
         Постигал науки в старой школе. Для меня,  Самара – ореол.
         Городов я повидал немало на веку, что близится к концу.
         Но в тебя влюбляться не устало сердце, как положено юнцу.
         
   Однако, постояв у парапета, в глубине сознания возникает ощущение, что реки – матери рек  России, фактически нет. Прогресс сделал своё дело. Нет Волги, есть цепочка  болот, именуемых водохранилищами, с непредсказуемым течением, в которых произрастают синие водоросли. А в такой среде, порядочная рыба, типа осетров стерляди и им подобных, жить не  может, да что там порядочная, то и дело берега реки превращаются в кладбища,  усеянные мёртвыми судаками, окунями и прочими обитателями вод.  Разве что, ратанам раздолье в такой среде.

  Да и прогулки, по так называемой исторической части Самары, всё чаще навевают  грусть, и как следствие такие строфы:

       В Самаре  есть загадочный проспект. Саром Самары! Назван Карла Маркса.
      Он вызывает отрицательный аффект. Пройдись пешком, да разве ж это трасса?
      Так повелось ещё с секретарей. И по наследству  губернаторам и мэрам.
      А сколько прозвучало эйфорей, но с каждым новым чином тает вера,
      Что захолустье превратится в магистраль. Избавит что Самару от заторов.
      Но, сколько я не вглядываюсь вдаль, осознаю, случится то не скоро.
      Прожектов и словес – хоть пруд пруди, но проку мало, это однозначно.
       Чиновников стыди иль не стыди, лапшу на уши вешают нам смачно.
      Метро хорош! Но, то воздуховоз, ну неудачно трассу проложили,
      А если отнестись к нему всерьёз, то толку от него, считай, промилле.
       Ж/Д  вокзал!  То 21 век!. А вот снаружи, тоже захолустье.
      Там вечный табор, для авто ночлег. Вокзал покинешь и замрёшь от грусти.
      И болью заполняются сердца, когда по  старым улицам Самары
      Пройдёшь и скажешь, хламу нет конца, зато повсюду слышишь тары-бары.
       А присмотритесь к зодчеству, потомки.  За что вы невзлюбили старину?
      Догибнет скоро  зодчество от ломки,  мы со старьём затеяли войну.
       Ан, берег Волги! То души отрада, такого вряд ли сыщешь где ещё.
      Вот уж воистину – Самаре то награда! А  многое иное – Ё-МОЁ.
               
                Владимир Однокурцев, он же, Владимир Римидал.

 
 


© Copyright: Владимир Римидал, 2014