Если бы я жил в России...

Я не был в России тысячу лет...

Я многое стал забывать. Помню, что первыми по весне появляются подснежники. А в мае – распускаются березы и липы. Или в июне? Но сирень-то точно цветет в мае, когда на лесных прогалинах появляются первые ландыши...

Я не был в России целую Вечность...

Но я знаю точно, что сегодня, живя там, меня наверняка поздравили бы с юбилеем, а завтра... Завтра меня с добрыми напутствиями отправили бы на заслуженный отдых. И все стали бы называть меня пенсионером, пожилым человеком или попросту стариком. И от любого из этих слов меня бы наверняка коробило.

Я вздрагивал бы по ночам, цепляясь за каждую минуту времени, а мое сердце отстукивало бы секунды отпущенного бытия. И каждая из них казалась бы мне каплей, которую уже не вернуть, но которая приближает меня к финишу.

А может, я и не дожил бы до юбилея, проиграв неравный бой за существование...

«Здесь мало живут...» - сказал мне как-то по телефону старинный друг, который тоже хотел было уехать тогда, но не смог, потому что, как он горько шутил, «не было оснований».

А потом его не стало. Этого талантливого человека, однокашника, моего самого лучшего Друга. Только не надо строить предположений, будто он пил или еще что-то в этом роде, что укоротило его бренное существование на этой грешной Земле.

Нет, он не пил. У него была самая обычная банальная язва. И у меня тоже была. Но он остался там, а я волею судьбы вынужден был бежать из одной полыхающей республики, куда глаза глядят под улюлюканье разнузданной толпы, визжащей: «Чемодан. Вокзал. Россия».

России тогда было не до нас – миллионов этнически русских, застрявших в полыхающих местными разборками республиках, идущих  дерганными рядами в суверенное светлое будущее. Светлого пока у них так не получилось. Но они-то искренне верили...

Как я хотел вернуться тогда в Россию, прожив в одной из республик десять лет. И мой Друг был одним из немногих, кто готов был меня принять. Но я отказался. Его крошечная белгородская «двушка», в которой проживало его семейство из четырех человек, вряд ли вместила бы еще одну такую же семью...

И мы уехали. На Обетованную землю. Потому что кто-то у кого-то по какой-то там линии был евреем. Мы могли бы уехать в Штаты, где уже жила наша одесская тетя, или в Германию. Но... мы улетели в Тель-Авив, решив, что лучше уже простенькая синица в руках, чем мифический журавль в поднебесье.

Впрочем, вряд ли мы тогда думали о птичках...

А он остался, потому что у него не было «оснований» ни для репатриации, ни для эмиграции. Да и в Союз писателей его как раз приняли и у него появились надежды...

Его не стало ровно в тот год, когда мне поставили диагноз, что у меня больше нет язвы, и я могу позволить себе всё, что захочу. Словно это был Знак от него. Из Вечности...

Ему не помогли ни лекарства, ни пару операций, ни... мое срочное приглашение сюда... Было уже поздно.

У него не было оснований...

А если бы были? И его наверняка вылечили бы. Возможно даже раньше, чем меня, потому что в отличие от меня, шебутного, мой Друг совсем не злоупотреблял. А в последние годы и вовсе отказался поклоняться коварному Бахусу. Я же и здесь, на земле Обетованной, от печалей эмигрантских, случалось, прикладывался не по-детски к бутылочке.

Если бы я жил в России...

Ох уж это сослагательное наклонение!

Ладно, пора браться за работу. Здесь никто таких подарков не делает, чтобы так рано отправлять на пенсию. По тутошним законам мне еще пахать и пахать.

Но с другой стороны, я и стариком себя пока не чувствую, и даже пожилым. Я просто обычный мужчина, которому полагается каждый день ходить на работу, чтобы зарабатывать на жизнь.

Потому что до пенсии еще есть время. А еще потому, что чувствую себя вполне даже ничего. И все еще хочется чего-то... в том числе,  и того, чего не чужды отведать в полной мере молодые юноши...

А почему бы и нет?!

Планов громадье, извиняюсь за газетный шаблон из той еще жизни. Кстати, жизнь вполне удалась и здесь, не смотря на то, что приехали лишь с одним чемоданом да 711 баксов в кармане было. Вот и все наше богатство, которое успели прихватить, спасая себя и малых детей. Всё остальное – квартира и нажитое, «по-джентльменски» оставили в обмен на... жизнь. Пускай они уже там остаются здоровыми и богатыми, как сказала бы тётя Циля.

А житьё-бытье? Да устроилась как-то...
Карьеры сумасшедшей не сделал, но я к ней никогда и не стремился ни в Союзе, ни тут. Зато вырастил сына, в совершенстве владеющего четырьмя языками и объездившего весь Мир. У него вполне удачная карьера.

В конце концов живем ради детей...

Ну а я живу по-тихому в скромной квартирке, через дорогу от которой плещется море. Что еще? Да ничего особого...

Вырастил сына, посадил дерево, и здесь в том числе. В конце концов, Планета на всех одна. И книгу, кстати, не забыл написать...

Ну и домик сынуля прикупил, чтобы был. Скромный. Но тоже возле моря. А главное – с открытой верандой. Вполне себе сойдет за бунгало.

* * *
... И вот сижу я под пальмой, взираю на волны Средиземного моря, и спрашиваю себя в который раз: а если бы я жил в России?

Впрочем, история не терпит сослагательного наклонения, в том числе, и история собственного Жития.

Сложилось так, как сложилось, и как было угодно Судьбе.

Но однажды она сжалится надо мной и приведет меня в ту далекую Страну, в которой я родился.
Я буду лежать на тихом погосте, под сенью берез, и слушать вечное пение соловья...
_______________________
Александр Акишин. Жил-был Я..., Тель-Авив