Как Тарас Шевченко свободу получил

Все знают, что Тарас Григорьевич Шевченко был крепостным.
И что 4 мая (22 апреля – по старому стилю) 1838 года его выкупили из крепостного состояния.
Но мало кто из нынешних укропатриотов-русофобов и «национально-озабоченных» граждан Украины знает, что если бы не русские люди, мы бы никогда не знали великого поэта и художника Т. Шевченко.
Потому как, будучи крепостным, он просто сгинул бы бесследно, как и тысячи талантливых, гениальных людей из этого сословия…
Именно благодаря русским людям он получил волю.
Причём,  выкуплен был Тарас Григорьевич за деньги царской семьи Романовых и при участии императрицы Александры Фёдоровны (жены Николая I – русского императора, в девичестве – прусской принцессы Шарлотты).

Как же это происходило?

* * *

 Кратенько об этом рассказал сам поэт в своей  «Автобиографии» и в  «Письме Т. Г. Шевченко к редактору «Народного чтения».

•    Там поэт пишет, что Жуковский:

 «Сторговался предварительно с моим  помещиком и просил К. П. Брюллова написать с него, Жуковского, портрет, с целью разыграть его в частной лотерее. Великий Брюллов тотчас согласился, и вскоре портрет Жуковского был у него готов. Жуковский, с помощью графа М. Ю. Вьельгорского, устроил лотерею в 2500 рублей ассигнациями, и этою ценою куплена была моя свобода, в 1838 году, апреля 22».

Об этом он рассказывал и во время следствия по делу Кирилло-Мефодиевского братства.
Приведу несколько документов.

•    Из полицейского  «Журнала следствия» (17 апреля 1847 года):

«При первоначальном словесном допросе Шевченко, соглашаясь в неблагопристойности своих сочинений, сам называл их «мерзкими». При этом виновный рассказал случай, по которому он получил свободу из крепостного состояния. Карл Брюллов написал портрет В. А. Жуковского, который представил его государю императору. Его величество и прочие члены августейшей фамилии сделали складку и деньги послали через Жуковского Брюллову, а Брюллов на эти деньги выкупил Шевченку на свободу».

• Из «Записки III отделения» (21 апреля 1847 года):

«Содержащийся под арестом Шевченко показал, что он прежде принадлежал помещику Киевской губ. Звенигородского уезда, гвардии полковнику Павлу Васильевичу Энгельгардту (селения Кириловки). Выкуплен у него по ходатайству гр. Виельгорского, Василия Андреевича Жуковского и профессора Брюллова, щедротами августейшей фамилии, пожаловавшей за него помещику, как он слышал, 2500 руб. асс[игнациями]».

•   Из показаний Т. Шевченко во время допроса в III отделении (21 апреля 1847 года):

«...В 1838 г. был освобождён из крепостного состояния августейшей императорской фамилией, чрез посредство Василия Андреевича Жуковского, графа Михаила Юрьевича Виельгорского и Карла Павловича Брюллова. Брюллов написал портрет Жуковского для императорской фамилии, и на эти деньги я был выкуплен у помещика».

* * *

Более подробно об этом можно узнать из автобиографической повести Тараса Григорьевича Шевченко «Художник».
А дело было так.
В 1836 году крепостной паренёк Тарас Шевченко, занимавшийся белыми ночами срисовыванием статуй в петербургском Летнем саду, привлёк внимание своего земляка – художника Ивана Сошенко.
 Они познакомились.
И. М. Сошенко сыграл большую роль в судьбе Кобзаря.
Он привёл Тараса в мастерскую Карла Брюллова, познакомил с великим художником.
Брюллов счёл, что имевшиеся у парня способности следует развивать и необходимо отправить его на учёбу в Академию художеств.
Вот только беда была в том, что крепостных туда не принимали.
А хозяин Шевченко – помещик Павел Энгельгардт – наотрез отказывался отпустить на волю свою «собственность».
Брюллов сам лично отправился к нему.
После разговора с помещиком «об отпускной» талантливому пареньку, Брюллов долго не мог прийти в себя от возмущения.
 И иначе как «свиньёй в торжковских туфлях», Энгельгардта не называл.

Тогда за дело взялся другой выдающийся живописец -  Алексей Венецианов.
И со свойственной ему практичностью сразу узнал цену, за которую помещик отпустил бы крепостного.
 Энгельгардт назвал ни много - ни мало, аж 2500 рублей (!) за свободу Тараса.

•    Из повести Тараса Григорьевича Шевченко «Художник»:

«...В комнату вошёл Венецианов и, снимая шляпу, сказал усмехаясь: «Ничего не бывало! Помещик как помещик! Правда, он меня с час продержал в передней. Ну, да это уж у них обычай такой. Что делать, обычай — тот же закон. Принял меня у себя в кабинете. Вот кабинет мне его не понравился. Правда, что всё это роскошно, дорого, великолепно, но всё это по-японски великолепно. Сначала я повёл [речь] о просвещении вообще и о филантропии в особенности. Он молча долго меня слушал со вниманием и, наконец, прервал: «Да вы скажите прямо, просто, чего вы хотите от меня с вашим Брюлловым? Одолжил он меня вчера. Это настоящий американский дикарь!» И он громко захохотал. Я, было, сконфузился, но вскоре оправился и хладнокровно, просто объяснил ему дело. «Вот так бы давно сказали. А то филантропия! Какая тут филантропия! Деньги, и больше ничего! — прибавил он самодовольно. — Так вы хотите знать решительную цену. Так ли я вас понял?» Я ответил: «Действительно так». — «Так вот же вам моя решительная цена: 2500 рублей! Согласны?» — «Согласен», — отвечал я. «Он человек ремесленный, — продолжал он, — при доме необходимый...» И ещё что-то хотел он говорить. Но я поклонился и вышел. И вот я перед вами», — прибавил старик улыбаясь».

Сумма по тем временам была просто невиданная и многократно превышала стоимость крепостного человека.
Но делать нечего…

•    И. М. Сошенко вспоминал:

«В это время я был довольно знаком с известным нашим малороссийским писателем Гребенкою, с которым, прежде всего, посоветовался, каким образом помочь нашему земляку. Гребенка принял к сердцу мое предложение, стал часто приглашать Тараса к себе, давал ему для чтения книги, сообщал разные полезные сведения и проч. Потом я представил Тараса конференц-секретарю Академии В. И. Григоровичу с убедительнейшей просьбой — освободить его от жалкой участи крепостного. Григорович вместе с придворным живописцем Венециановым представили Шевченка Жуковскому, который горячо принялся за решение вопроса о его освобождении от власти помещика.
Настала осень 1837 года. Из панских палат я переселился в свою убогую квартиру, к немке Марье Ивановне. Тарас продолжал навещать меня всё чаще и чаще. Я замечал, что ему день ото дня становилось всё тяжелее и тяжелее. В это время из-за границы возвратился Брюллов. Малюя по целым дням заборы, штахеты и крыши, Тарас по ночам уходил в Летний сад рисовать со статуй и предаваться любимым мечтам о свободе, а по праздникам не переставал заглядываться на великие произведения живописи в Эрмитаже. Душа его рвалась в Академию. В это время он уже довольно удачно писал портреты акварелью [...]
Состояние души Тараса в это время было ужасно. Узнав о том, что дело его освобождения, задуманное такими влиятельными людьми, какими были Венецианов, гр. Вельегорский, Жуковский, несмотря на все их старания, всё-таки вперёд не подвигается, он однажды пришёл ко мне в страшном волнении. Проклиная свою горькую долю, он не щадил и эгоиста помещика, не отпускавшего его на волю. Наконец, выругавшись вволюшку и погрозив своему господину страшною местию, он ушёл. Не знаю, что бы он сделал, если бы дело о его освобождении не кончилось благополучно; по крайней мере, я сильно перетрусил за своего земляка и ждал большой беды».

* * *

 Брюллов обратился за помощью к своему другу - поэту Василию Андреевичу Жуковскому (а он был в то время наставником, воспитателем цесаревича Александра) и графу Матвею Юрьевичу Виельгорскому.
Они вместе составили план будущих действий.

 Жуковский рассказал обо всём императрице Александре Фёдоровне.
 А та, в свою очередь, сообщила о крепостном художнике мужу.
По приказу царя в дело вмешались министр императорского двора Пётр Волконский и президент Академии художеств Алексей Оленин.
 Но и они не смогли побудить Энгельгардта к уступчивости. Тот стоял на своём.
Даже далеко не бедствовавшие Брюллов и Жуковский не могли запросто выложить такие деньги из своего кармана.
И снова обратились к императрице.
Александра Фёдоровна согласилась заплатить. Но только с таким условием, чтобы Брюллов нарисовал для неё давно обещанный портрет Жуковского.
Карл Павлович приступил к работе…

* * *

А тем временем известие о талантливом крепостном художнике распространялось по Петербургу. И некоторые представители высшего света были не прочь иметь у себя его работы.
 Среди заинтересовавшихся Шевченко аристократов оказался и некий генерал, заказавший художнику свой портрет, за который обещал приличные деньги.

• Вот как об этом вспоминал Пётр Мартос:

«В конце 1837-го или в начале 1838 года какой-то генерал заказал Шевченко свой портрет масляными красками. Портрет вышел очень хорош и, главное, чрезвычайно похож. Его превосходительство был очень некрасив; художник в изображении нисколько не польстил. Это ли, или генералу не хотелось дорого, как ему казалось (хотя он был очень богат), платить за такую отвратительную физиономию, но он отказался взять портрет. Шевченко, закрасивши генеральские атрибуты и украшения, вместо которых навесил на шею полотенце и добавив к этому  бритвенные принадлежности,  отдал портрет в цирюльню для вывески. Его превосходительство узнал себя – и вот возгорелся генеральский гнев, который надобно было утолить во что бы ни стало…  Узнавши, кто был Шевченко, генерал приступил к Энгельгардту, бывшему тогда в Петербурге, с предложением – купить у него крестьянина. Пока они торговались, Шевченко узнал об этом и, воображая, что может ожидать его, бросился к Брюллову, умоляя спасти его. Брюллов сообщил об этом В. А. Жуковскому, а тот Императрице Александре Фёдоровне. Энгельгардту дано было знать, чтоб он приостановился с продажею Шевченко».
 
Вскоре Брюллов закончил обещанный портрет Жуковского.
Его решили разыграть в лотерею в апреле 1838 года, выпустив билеты на сумму, нужную для выкупа.
По их расчётам, портрет должна была случайно «выиграть» императрица.
 План был приведён в исполнение, портрет «неожиданно» достался самой императрице, которая не пожалела денег.
 В результате Энгельгардт получил желаемую сумму.
 Ну а Шевченко - отпускную и свободу...

•    Вот текст этой отпускной:

       «Отпускная
        Тысяча восемьсот тридцать восьмого года, апреля двадцать второго дня, я, нижеподписавшийся, уволенный от службы гвардии полковник Павел Васильев сын Энгельгардт отпустил вечно на волю крепостного моего человека Тараса Григорьева сына Шевченка, доставшегося мне по наследству после покойного родителя моего действительного тайного советника Василия Васильевича Энгельгардта, записанного по ревизии Киевской губернии, Звенигородского уезда в селе Кирилловке, до которого человека мне, Энгельгардту, и наследникам моим впредь дела нет и ни во что не вступаться, а волен он, Шевченко, избрать себе род жизни какой пожелает. К сей отпускной уволенный от службы гвардии полковник Павел Васильев сын Энгельгардт — руку приложил.
     Свидетельствуют подпись руки и отпускную, данную полковником Энгельгардтом его крепостному человеку Тарасу Григорьеву сыну Шевченке — действительный статский советник и кавалер Василий Андреев сын Жуковский.
В том же свидетельствую и подписуюсь — профессор восьмого класса К. Брюллов.
  В том же свидетельствую и подписуюсь — гофмейстер, тайный советник и кавалер граф Михаил Виельгорский.
Сия отпускная Санкт-Петербургской палаты гражданского суда во 2-м департаменте при прошении вольноотпущенного дворового человека Тараса Григорьева сына Шевченка к засвидетельствованию явлена и в согласность состоявшейся в палате сего мая 16-го числа резолюции, по записке во 2-ю книгу под № 130, с сею надписью выдана мая 20 дня 1838 года.
Заседатель Григоров
Секретарь Матусевич
Столоначальник Смирнов
У сей надписи его императорского величества гражданской палаты печать».

• Художник Аполлон Мокрицкий писал в дневнике:

«25 апреля. [...] Часа в два пошёл я к Брюллову. [...] Скоро пришёл Жуковский с гр[афом] Виельгорским. Пришёл Шевченко, и Василий Андреевич вручил ему бумагу, заключающую в себе его свободу и обеспечение прав гражданства. Приятно было видеть эту сцену».

•     Иван Сошенко рассказывал:

«Это было в последних числах апреля 1838 года. Жил я всё на той же квартире, почти в подвале огромного четырёхэтажного дома, у той же немки Марьи Ивановны. В нашем морозном Петербурге запахло весною. Я открыл окно, которое было аккурат вровень с тротуаром. Вдруг в комнату мою через окно вскакивает Тарас, опрокидывает моего евангелиста, чуть и меня не сшиб с ног; бросается ко мне на шею и кричит: «свобода! свобода!» — Чи не здурів ти, кажу, Тарас? А он всё своё — прыгает да кричит: «свобода! свобода!» Понявши в чём дело, я уже со своей стороны, стал душить его в объятиях и целовать. Сцена эта кончилась тем, что мы оба расплакались как дети. С этого самого дня Шевченко стал посещать академические классы и вскоре сделался одним из любимейших учеников знаменитого Карла Брюллова».

* * *

Вот так, благодаря русским людям, в том числе царской семье, получил Тарас Шевченко волю.

И как же он «отблагодарил» свою благодетельницу?

А вот как.
Приведу несколько документов.

•   Письмо В. Г. Белинского к П. В. Анненкову:

         «...Наводил я справки о Шевченке и убедился окончательно, что вне религии вера есть никуда негодная вещь. Вы помните, что верующий друг мой говорил мне, что он верит, что Шевченко — человек достойный и прекрасный. Вера делает чудеса — творит людей из ослов и дубин, стало быть, она может и из Шевченки сделать, пожалуй, мученика свободы. Но здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу, любителя горелки по патриотизму хохлацкому. Этот хохлацкий радикал написал два пасквиля — один на г<осударя> и<мператора>, другой — на г<осударын>ю и<мператриц>у. Читая пасквиль на себя, г<осударь> хохотал, и, вероятно, дело тем и кончилось бы, и дурак не пострадал бы, за то только, что он глуп. Но когда г<осударь> прочел пасквиль на и<мператри>цу, то пришел в великий гнев, и вот его собственные слова: «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но её-то за что?» И это понятно, когда сообразите, в чём состоит славянское остроумие, когда оно устремляется на женщину. Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал (что, между прочим, доказывает, что они нисколько не злы, а только плоски и глупы), но уверен, что пасквиль на и<мператри>цу должен быть возмутительно гадок по причине, о которой я уже говорил».

•     Из  донесения полковника корпуса жандармов Белоусова начальнику 4 округа корпуса жандармов П. Ф. Буксгевдену об аресте Т. Г. Шевченко и отправлении его в III отделение (7 апреля 1847 года):

«...Художник Шевченко, при возвращении в Киев из Черниговской губернии, вчера был остановлен на заставе и доставлен в квартиру г[осподина] гражданского губернатора, при нём найдена тетрадь, самим им писанная, с возмутительными стихами. В стихах под названием «Сон» дерзко описывается высочайшая его императорского величества особа и государыня императрица…»

•   Из журнала III отделения:

 «При первоначальном словесном допросе Шевченко, соглашаясь в неблагопристойности своих сочинений, сам называл их «мерзкими».
«Убеждённый в III отделении, Шевченко ещё более почувствовал раскаяние в гнусной неблагодарности своей к особам, оказавшим ему столь важную милость».

•   У Шевченко в Третьем отделении спросили (21 апреля 1847 года):

«Какими случаями, доведены вы были до такой наглости, что писали самые дерзновенные стихи против государя императора, и до такой неблагодарности, что сверх великости священной особы монарха забыли в нём и августейшем семействе его лично ваших благотворителей, столь нежно поступивших при выкупе вас из крепостного состояния?»

•    И получили такое объяснение:

«Будучи ещё в Петербурге, я слышал везде дерзости и порицания на государя и правительство. Возвратясь в Малороссию, я услышал ещё более и хуже между молодыми и между степенными людьми; я увидел нищету и ужасное угнетение крестьян помещиками, посессорами и экономами-шляхтичами, и все это делалось и делается именем государя и правительства; я всему этому поверил и, забыв совесть и страх Божий, дерзнул писать наглости против моего Высочайшего благодетеля, чем довершил своё безумие».

•    Из доклада начальника III отделения О. Ф. Орлова (26 мая 1847 года):

«Шевченко, вместо того, чтобы вечно питать благоговейные чувства к особам Августейшей фамилии, удостоившим выкупить его из крепостного состояния, сочинял стихи, на малороссийском языке, самого возмутительного содержания. В них он, то выражал плачь о мнимом порабощении и бедствиях Украины, то возглашал о славе гетманского правления и прежней вольности казачества, то с невероятною дерзостью изливал клеветы и желчь на особ Императорского дома, забывал в них личных своих благодетелей».

•    Из заметок начальника штаба корпуса жандармов – генерал-лейтенанта Леонтия Васильевича Дубельта:

 «...Найдены в портфеле Шевченко дурно нарисованные, самые безнравственные картинки, большая часть из них составляли карикатуры на особ Императорской фамилии, и, в особенности на государыню императрицу, и самые неблагопристойные стихи на счёт ея величества. Когда спросили Шевченку: что это? Он отвечал: «Простите. Вперёд не буду».

Иными словами, Тарас рисовал то, что на современном языке называется «порнографией».
К тому же он грубо высказался в адрес императрицы в поэме «Сон».

•    Приведу только несколько строк:

«…Цариця-небога,
Мов опеньок засушений,
Тонка, довгонога,
Та ще, на лихо, сердешна
Хита головою…»

         Таким образом, героиней этих позорных шаржей оказалась супруга императора, которая принимала самое деятельное участие в деле выкупа Тараса на свободу.
Отблагодарил!

* * *

Чёрной неблагодарностью ответил Шевченко и своему благодетелю  Ивану Максимовичу Сошенко.
 Именно он, познакомившись с тогда ещё крепостным Шевченко, первым поднял вопрос о необходимости освобождения молодого таланта.
 И он же, пока тянулось решение вопроса о выкупе:
-    морально поддерживал Тараса,
-    много хлопотал за него,
-  помогал в занятиях живописью,
-   делился куском хлеба (иногда последним) и, наконец,
-    приютил получившего свободу друга у себя в комнате.
И вот как в скором времени «друг» «отблагодарил» Сошенко.
Он начал ухаживать за его невестой Машей. Уговорил 17-ти летнюю девушку позировать ему в качестве натурщицы и, в конце концов, совратил её.
Иван Максимович был потрясён.
Он прогнал будущего Кобзаря, но было уже поздно.
Переехавший на другую квартиру Шевченко продолжал роман с Машей. Но когда та забеременела, решил не связывать себя семейными узами и бросил обесчещенную им девушку. Заступиться за неё оказалось некому. Маша была круглой сиротой и жила у тётки, которая, узнав о беременности, выгнала племянницу из дома...

* * *

Вот такая вот история…