Оккупация. Глава 3. 1943 г

                ОККУПАЦИЯ
                Воспоминания военного детства

                ГЛАВА 3 1943 год
   В один из зимних вечеров в окно нашего дома раздался стук. Мать отворила дверь и вместе с клубом морозного воздуха впустила в дом троих мужчин. Одеты они были в светлые полушубки, на плечах у них висели автоматы. Они представились партизанами и вежливо попросили мать накормить их. Таким тоном местные партизаны с ней не разговаривали, поэтому она с большим старанием начала угощать их, готовая отдать им всё. Дала она им и с собой хлеба и сала. Потом она переживала, что хлеб, которым она их снабдила, у неё не удался. Разговорившись, гости рассказали нам, что прибыли они в Белоруссию для беспощадной борьбы с оккупантами. По их словам, Красная Армия уже разбила немцев под Москвой и громит их сейчас под Сталинградом, где они попали в окружение. Впервые из уст этих людей мы услышали о Сталинградской битве. Они заверили нас, что недалёк тот день, когда и Белоруссия будет освобождена от оккупантов. Отдохнувши у нас пару часов, гости удалились.
   Утром мы узнали, что несколько таких же групп побывало и в других домах. Все были в восторге от этих людей, так непохожих на наших доморощенных народных мстителей. Как оказалось, это были бойцы заброшенного через линию фронта диверсионного отряда, предназначенного для проведения диверсий в тылу врага. В деревне ещё долго вспоминали этих ребят, называя их "настоящими партизанами".
   Длинными зимними вечерами женщины-солдатки собирались вместе и гадали на картах на своих мужей, утешая друг друга добрыми предсказаниями. У матери имелись старые, потрёпанные, с вытертым рисунком карты. Однажды я увидел, как наш сосед Клет- ченко Тихон реставрировал свои старые карты, возобновляя на них карандашом стёртый рисунок. Я взял наши карты и тоже начал реставрировать их, при этом я так исчеркал и измазал их, что они стали невесть на что похожи. Боясь наказания за такое самоуправство, я спрятал их. Однако Тоня, будучи свидетелем моей реставрации, тут же рассказала матери об этом. Та начала требовать у меня карты, а когда я ей заявил, что не знаю, где они находятся, она взяла постоянно висевшие у нас на стене вожжи и начала наказывать меня, приговаривая:
   — Это тебе за карты, а это тебе за курево.
   Дело в том, что на днях мать застала меня курящим. Мой приятель Павка Слободчиков поделился со мной самосадом, который он где-то достал. Я скрутил самокрутку и начал курить и докурился до того, что меня начало тошнить и рвать. Вот тут-то мать и применила ко мне самый действенный и доходчивый способ воспитания детей. Я ей дал тогда обещание никогда больше не курить и не нарушил его в течение всей своей жизни. Что касается карт, то я их в конце концов отдал матери, но они были безнадёжно испорчены.
   Одним из постоянных наших занятий в ту пору была борьба с вечными спутниками народных бед — вшами и клопами, которые начали донимать нас вскоре после оккупации. Создавалось впечатление, что они как-будто зарождаются в грязи. Борьба с ними велась только физическими методами — с помощью гребешков со сломанными зубьями, ногтей и кипятка. Донимала нас и чесотка, лечить её было нечем. Победить этих врагов во время войны нам так и не удалось.
   Февральским вечером на пороге нашего дома появилась высокая тоненькая девушка лет 20. Одета она была типично по-деревенски. Мать тут же узнала в ней свою дальнюю родственницу из деревни Гумницкая Веру. Она накормила и обогрела её. Лёжа затем на печи, они о чём-то шептались. Вера показывала матери какие-то бумаги, которые она извлекла из лифчика. На следующее утро она ушла от нас в сторону Костюкович. Мать по большому секрету рассказала нам, что Вера является партизанской связной и что она несёт листовки и какие-то документы костюковичским и хотимским партизанам. Мы были поражены смелостью этой хрупкой девушки. После войны она стала видным партийным работником в масштабах района, а затем области и республики.
   В марте к нашей соседке бабе Матрёне из деревни Каменка приехала её дочь Татьяна Королёва, находившаяся на восьмом месяце беременности, с девочками Фаиной 7 лет и Аней 5 лет. Она рассказала о той трагедии, которая разыгралась в их деревне, в частности, в их семье.
   Деревня Каменка находится в партизанской зоне и располагается на опушке леса. Гул деревьев в лесу во время ветра слышен в домах её жителей. Эту деревню ввиду её положения и облюбовали партизаны для оборудования рядом с ней своей базы. В трёхстах метрах от неё в лесу они отрыли окопы и блиндажи, сами ж они постоянно находились в деревне, где женщины кормили, обшивали и обстирывали их. Со своей базы партизаны делали вылазки против оккупантов, в частности, на проходивший в 10 километрах от деревни большак. На нём они устраивали засады. Всё это беспокоило и раздражало немцев ,и они решили наказать и проучить жителей деревни, отбив у них желание помогать партизанам.
   В начале января в деревню внезапно нагрянули каратели. Застигнутые врасплох, партизаны покинули деревню и отошли в глубь леса, не оказав им никакого сопротивления. Как потом выяснилось, в деревне каратели имели своего осведомителя Тужикова Сергея, который по их просьбе составил им список из восьми местных жителей, имевших связь с партизанами, и указал их дома. Это в основном были ближайшие родственники партизан, среди них оказалось три женщины. В этот список попал и муж Татьяны Григорий. В армию его не призвали, так как он получил тяжелое ранение во время финской компании и был признан негодным к военной службе. Он активно сотрудничал с партизанами, будучи их связным. А однажды он подобрал раненого советского лётчика, который на парашюте спустился из подбитого немцами недалеко от деревни самолёта, спрятал и выходил его, а затем отправил в партизанский отряд. Обо всём этом в деревне знали. Всех указанных в списке каратели тут же арестовали и начали зверски избивать. Григорию при этом они сломали несколько рёбер и кости рук, а лицо превратили в кровавое месиво. Затем арестованных раздели и разули и повели на расстрел. В это время арестованный Афанасенко Василий ударил чудом оказавшимся у него ножом конвоира и пустился наутёк. Ошарашенные каратели не смогли догнать его, а лишь только ранили. Обмороженный и раненый, он преодолел 7 километров до ближайшей деревни, где его обогрели и спрятали. Впоследствии ему пришлось долго лечить полученные им обморожения. Расстреляв остальных семерых, каратели разошлись по их домам. Двое полицейских зашли в дом к Королёвым. В это время беременная Татьяна спряталась у соседей, Фаина ж и Аня сидели в доме на печи. Войдя в дом, один из полицейских наставил на девочек автомат и спросил:
   — Чиркнуть?
   — Не надо, пусть живут, — ответил второй.
   Полицейские спросили у девочек, где находится их мать, на
что те ответили, что они этого не знают. Тогда они пошли к соседям и начали искать её там. В это время Татьяна, затаив дыхание, сидела у них на чердаке и ждала своей участи. Господу было угодно сохранить ей жизнь. Вернувшись назад, полицейские перевернули в доме всё вверх дном и начали связывать в узлы приглянувшееся им имущество. Затем в сараях они убили всех находившихся там животных. Узлы и убитых свинью и телёнка они погрузили на телегу и увезли.
   Односельчане на следующий день похоронили расстрелянных в общей могиле на месте их гибели. Татьяна в это время находилась в шоковом состоянии. Односельчане, как могли, помогали ей и утешали её.
   Предатель Тужиков во время всей этой акции карателей засветился и был вместе с отцом через несколько дней убит партизанами.
   На этом беды деревни Каменка не закончились, они только начались. В начале марта каратели снова совершили на неё налёт. Однако на этот раз партизаны были осведомлены об этом и встретили их как следует. В деревне разгорелся жестокий бой, при этом несколько десятков карателей было убито. Во время боя Фаина выскочила из дома и побежала к бане, где прятались их соседи. При этом она почувствовала, что её грудь как-будто обожгло, затем она ощутила в этом месте боль. Находившиеся в бане увидели, что одежда на правой половине груди у девочки пропиталась кровью. Оказалось, что в неё попала шальная пуля. К счастью, рана оказалась поверхностной, она не проникала в грудную полость, правда, крови при этом девочка потеряла немало. Грудь туго замотали материей, после чего кровотечение остановилось.
   Знакомый партизанский командир посоветовал Татьяне с детьми покинуть деревню, которая, по его словам, после происшедшего здесь боя обречена. Рано или поздно она будет уничтожена. При этом он пообещал дать ей транспорт и проводника, который поможет им преодолеть партизанскую зону. Татьяна воспользовалась его советом и помощью. Так они оказались в нашей деревне,
   10 апреля Татьяна родила дочь, которую назвали Марией. Жизнь, несмотря ни на что, продолжалась. Как на живую куклу, ходили мы любоваться на маленькую Марию. Грудной ребёнок в ту пору в деревне был редкостью.
   В апреле-мае в деревне успешно провели посевную. Люди после этого почувствовали некоторую уверенность в своём ближайшем непредсказуемом будущем.
   С наступлением весенне-летнего периода положение в Белоруссии становилось всё тревожнее. Перед летним наступлением немцы решили провести здесь обширные карательные операции против партизан, которые своими действиями мешали им перебрасывать боевую технику и войска на восточный фронт. С этой целью они бросили сюда несколько своих дивизий. В районе Кличева, Кировска, Осипович, Белынич и Быхова они блокировали партизанские базы. Там начались ожесточенные бои. Населённые пункты в тех местах сжигались, мирное население уничтожалось. Только через 14 дней, в средине мая, партизаны, неся потери, вырвались из окружения.
   Не обделили своим вниманием немцы и Харавыньский лес, который они окружили и начали прочёсывать. Погибло при этом немало партизан, остальные вырвались из окружения и поменяли место своей дислокации. Над Харавыньским лесом всё это время буквально висел немецкий двухфюзиляжный самолёт, прозванный в народе "рамой". Находившиеся рядом с лесом населённые пункты были сожжены, а проживавшее в них население уничтожено. С лица земли была стёрта и родная деревня Татьяны Королёвой Каменка.
   Партизаны, в свою очередь, получили из Москвы приказ повсеместно активизировать "рельсовую войну". В августе месяце через нашу деревню в сторону железной дороги прошло несколько партизанских колонн. Ночью там были слышны взрывы. А утром партизаны, возвращаясь с операции, рассказывали о том, что они взорвали большие участки железнодорожного полотна.
   Вскоре до нас дошли слухи, что немцы потерпели поражение под Курском и отступают. Фронт стремительно приближался к нам.
   В это время начался переход полицейских на сторону партизан. В один из дней на большаке со стороны Костюкович появилось двое мужчин в немецкой форме с оружием. Находившиеся в это время в деревне партизаны, как всегда, убежали в лес. Полицейские-перебежчики (это были они) спокойно вошли в деревню. Люди с интересом рассматривали их. Один из них, улыбаясь, сказал:
   — Что, волки в овечьей шкуре?
   Кто-то сбегал в лес за партизанами, которые вернулись и увели перебежчиков.
   А однажды в деревню въехала немецкая грузовая машина с тремя вооруженными полицейскими. Это тоже были перебежчики. И опять всё повторилось сначала.
   В начале третьей декады сентября мы, ребятишки, начали залазить на деревья и крыши и смотреть в сторону Костюкович, ожидая появления на большаке немцев. Взрослые сгоняли нас оттуда, говоря, что немцы примут нас за наблюдателей и откроют по деревне огонь.
   Люди в это время больше всего были обеспокоены тем, что немцы, отступая, сжигают деревни. Говорили, что для этого у них созданы команды факельщиков, которые отступают последними и творят своё чёрное дело. Наш сосед Клетченко Евсей предложил нашей матери разобрать наш сруб. Он сказал, что если немцы сожгут деревню, то можно будет потом собрать сруб, отделать дом и жить в нём нескольким семьям. Однако мать отвергла его предложение. Она боялась, что люди при этом растащат брёвна и мы в будущем останемся без дома.
   В конце сентября всё население деревни начало уходить в лес. Мы насыпали сундук и другую имевшуюся у нас тару зерном и закопали всё это в землю. Затем мы забрали с собой кое-какие пожитки, корову и телёнка и ушли в ближайший лес. Во дворе мы оставили кур и нашу свинью с 18 поросятами. Свинья была тощей, как доска, поросята высосали из неё всё. Мы надеялись, что немцы на неё не позарятся.
   Весь ближайший от деревни лес был забит людьми и скотом. Под одной из елей мы оборудовали себе шалаш, накрыв его еловыми и сосновыми ветками. Погода в это время, к счастью, была хорошей, не было дождей. Несмотря на это, ночью было холодно, мы сбивались в своём шалаше в тесную кучу, каждый стремился при этом попасть в середину.
   А на большаке тем временем началось движение немецких колонн. Некоторые выходили на опушку леса и наблюдали за этим. Впереди колонн, как правило, ехали на мотоциклах разведчики, за ними на некотором расстоянии двигались колонны. Иногда немцы стреляли по лесу из пулеметов, а однажды в лес залетело несколько снарядов. Ночью в сторону леса запускались осветительные ракеты. Немцы боялись нападения на колонны партизан. Находившиеся среди нас партизаны ни на кого нападать не собирались.
   Шёл уже третий день нашего лесного сидения. У нас кончились продукты, нужно было что-то предпринимать. Посоветовавшись, решили отправить за ними в деревню кого-либо из нас. Идти вызвалась Лида со своей подругой Наташей, такой же 13-летной девчонкой. Выйдя на опушку леса и убедившись в том, что на большаке нет немецкой колонны, они благополучно добрались до деревни. Там Лида с большим трудом убила одного из поросят. Визг поросёнка и вид крови, по её словам, долго потом не давали ей покоя. Помимо этого, она успела ещё столочь в ступе пшено. Сложив продовольствие в сумки, девчата начали пробираться назад в лес. Только они стали подходить к большаку, как на нём появилась очередная немецкая колонна. Тогда они побежали назад и спрятались в ближайшем гумне в солому. Вскоре они услышали, как в гумно вошли немцы и начали колоть солому штыками. При этом они произносили слово "партизаны". Никого не обнаружив, немцы удалились. Преодолев страх, девчата, наконец, выбрались из гумна и быстро перебежками добрались до леса.
   Рано утром 1 октября находившиеся на опушке леса наши добровольные наблюдатели услышали на большаке русскую речь. Они решили, что по большаку уже двигаются советские войска. Вдруг от одной из колонн в сторону леса поскакал всадник. Это был красноармеец. Встретившим его в лесу людям он сообщил, что наша местность освобождена от немцев. Эта новость мгновенно облетела лес. Собрав свои пожитки, мы тут же отправились домой. К счастью, наша деревня была цела, в ней сгорел лишь только один находившийся на отшибе дом, в который попал снаряд. У нас во дворе пропало несколько кур, свинья ж со своим многочисленным выводком встретила нас визгом и хрюканьем. В целости было и закопанное нами зерно.
   Вдруг из сада прибежали перепуганные ребятишки и рассказали о том, что в соседской бане они видели немца. Мать с соседом Евсеем решили проверить это. При этом они обнаружили в предбаннике лежавшего на полу немецкого солдата. Он был в сознании, бледен и измождён. На правой деформированной ноге у него имелась обильно промокшая кровью повязка. Немец начал что-то говорить по-своему, показывая на свою раненую ногу. Затем он вытащил из кармана фотографии и начал что-то объяснять. На одной из них была сфотографирована пожилая пара, на второй — женщина с двумя маленькими детьми. До всех сбежавшихся к тому времени к бане зевак дошло, что немец показывает фотографии своей жены с детьми и своих родителей.
   Сердобольные женщины, только что прятавшиеся от немцев, тут же начали опекать его. Они притащили в предбанник солому и переложили на неё немца. Принесли они ему также еду и питье.
   Все были в недоумении, почему этого немца оставили здесь его сослуживцы. На немцев это было не похоже. Возможно, он тяжело ранен и его нельзя было транспортировать. А может быть, они так стремительно отступали, что им было не до него. За это говорило то, что наша деревня осталась целой. Немцы, по-видимому, не успели сжечь её.
   На следующий день в нашей деревне сделала остановку воинская часть. У нас в доме остановились капитан и трое солдат. Мать обратилась к капитану с просьбой решить судьбу раненого немецкого солдата. Узнав об этом, тот оживился, сходил посмотреть на него, а затем куда-то ушёл. Вскоре он вернулся и объявил нам, что, ввиду того, что немец тяжело ранен и находится в безнадёжном состоянии, решено помочь ему умереть. На это он получил разрешение вышестоящего командования. Мать начала было протестовать против этого, но капитан был непреклонен. Он сказал, что его три брата погибли на фронте, и он не может равнодушно смотреть на фашистов.
   Солдаты тут же пошли к немцу и сняли с него шинель и мундир. Тот понял, что с ним хотят сделать, и начал о чём-то просить их, показывая им всё те же фотографии. Но всё было бесполезно. Вскоре в бане раздался выстрел. Солдаты тут же возле бани выкопали неглубокую могилу, поместили в неё труп немца, закопали её и сровняли с землёй. На этих похоронах присутствовали мать и Лида. Солдаты отдали матери шинель и мундир немца. Впоследствии она распорола их и сшила нам одежду.
   Нам было жаль немца. Мы представляли себе, что и наш отец мог оказаться в таком же положении. Впоследствии мы пожалели о том, что не забрали у него фотографии и не записали его домашний адрес.
   Немецкие войска, пройдя маршем по нашей территории, остановились на рубеже реки Проня. Там они создали глубокоэшело- нированную оборону. В мощные узлы обороны были превращены Могилёв и Бобруйск. Из крупных городов Белоруссии в этом году был освобождён только Гомель. В процессе летнего наступления наши войска выдохлись, поэтому они остановились и закрепились на занятых позициях. Фронт находился буквально в 80 километрах от нас, но мы особенно не чувствовали этого. Правда, по нашей территории в то время сновало немало военных. Население активно обменивало у них самогон и некоторые продукты питания на мыло, спички и соль.
   После прихода наших войск Королёва Татьяна, оставив детей на попечение матери, отправилась в Каменку. Через несколько дней она возвратилась назад и рассказала ужасную историю уничтожения их деревни.
   4 июня 1943 года в деревню вошла немецкая часть. Впереди на мотоцикле ехали разведчики с пулемётом и автоматами. Партизаны открыли по ним огонь и ранили их. Вот тут-то и началось что- то невообразимое. Немцы начали выгонять людей из домов и всевозможных укрытий. Тех же, кто не покидал их, они расстреливали на месте, а в укрытия с находившимися в них людьми бросали гранаты. Оставшихся в живых они заперли в сарае на окраине деревни. Затем они сожгли её дотла. Последним был подожжён сарай с людьми. При этом в нём сгорело свыше 40 человек. Во время проведения этой варварской акции спаслось бегством несколько подростков, а также чудом уцелело несколько взрослых. После содеянного, прихватив с собой стадо коров, немцы удалились.
   Сразу же после освобождения от оккупантов у нас началось восстановление советской власти. Резервом кадров при этом были бывшие партизаны, которые из леса переместились в чиновничьи кресла. Кое-кто из них и их родственников начал форсить в нарядах, отнятых ими у населения. Люди иногда узнавали на них свои вещи и требовали, чтобы их возвратили им, однако это было безнадёжным делом. У этих людей теперь была власть, и добраться до них было невозможно.
   Другая часть партизан была призвала в армию и брошена в окопы под Проню. Многие из них погибли там, даже не успев переодеться в военную форму.
   Началось у нас и восстановление колхозов. У крестьян снова забирали скот, инвентарь, а также зерно в качестве семенного фонда.
   Население тут же было обложено непосильными денежным и натуральным налогами. В обращении снова появились советские деньги.
   Дети школьного возраста, хотя и с опозданием, пошли в школу. Мне и Лиде мать сшила школьные полотняные сумки, однако класть в них было нечего. Не было у нас ни учебников, ни тетрадей, ни карандашей и ручек. Правда, карандаши и ручки мы вскоре приобрели, а в качестве чернил начали использовать разведённую сажу. Писали ж мы на газетах и ободранных со стен обоях. Учителями в школах стали в основном окончившие до войны среднюю школу девчата. Некоторые из них не имели и такого образования. Первой моей учительницей во втором классе была молоденькая девушка Лина Фёдоровна. Взрослые сказали нам, что настоящее её имя не Лина, а Акулина. Мы, школьники, начали дружно и упорно называть её Акулиной. Она сердилась на нас за это, хотя вида и не показывала. Через год она вышла замуж и покинула нашу деревню. Её место заняла другая девушка, более серьезная и имевшая педагогический опыт. Звали её Надеждой Григорьевной. Она учила меня в третьем и четвёртом классах. Впоследствии она вышла замуж за местного парня Данила и застряла в нашей деревне на всю жизнь.
   Не заставили себя долго ждать на освобождённых территориях и репрессии, обрушившиеся на так называемых пособников оккупантов. В качестве таковых у нас были привлечены к ответственности наш староста и полицейский Воробьёв Михаил. Второго полицейского привлечь к ответственности было уже невозможно, так как он скоропостижно скончался от чахотки. Основными свидетелями обвинения над ними выступили подростки Антон и Андрей Микрюковы, у которых те в своё время изъяли оружие. На суде они выставляли себя чуть ли не членами подпольной молодёжной организации, собиравшейся бороться с оккупантами. Люди жалели наших старосту и полицейского, пытались защищать их, но слушать их никто не хотел. Эти пособники немцев во время оккупации никому ничего плохого не сделали, наоборот, они делали всё возможное, чтобы оградить нашу деревню и её жителей от бед. Несмотря на всё это, каждый из них получил по 10 лет тюрьмы. Но самым неожиданным для всех было то, что такой же срок тюремного заключения получил и старый учитель Шуниборов, пытавшийся организовать во время оккупации учёбу детей. И он был признан пособником оккупантов.
   К нам из деревни Гроново, что под Чериковым, неожиданно приехала наша тётка Устинья с дочерью Аней. Во время отступления немцев факельщики сожгли их деревню. Её жители, отсиживавшиеся в это время в лесу, враз лишились всего. Приехали они к нам с просьбой оказать им помощь. Кроме зерна и картошки, мы ничего им дать не могли, но они были рады и этому.
   Возобновила, наконец, свою работу почта. Люди начали получать с фронта письма от своих близких. Это доставляло им большую радость. Иногда их читали коллективно. В то же время в деревню начали приходить и похоронки. То в одном, то в другом доме после посещения почтальона раздавались крики и плач. Почтальона начали побаиваться. Люди не знали, что он принесёт им в следующий раз — радость или горе.