Расскажу об отце

Сан Саныч, дядя Саша...

       Этим летом ейская газета  ''Приазовские степи'' отмечает  свое столетие. Вспоминаются  первые шаги газеты, творческий путь коллективов редакции  разных лет. С  газетой связана  жизнь и судьбы ейчан старшего поколения, когда печать и радио были единственными источниками новостей.  С нею тесно связана и жизнь моей семьи, моих родных не одного поколения. Тем более, что в ней  работал  мой отец  Александр  Прокопьевич Ворончанин.
      Работал он еще в пятидесятые годы, когда газета называлась ''Ейская  правда''. Типография и редакция тогда располагались в  большом  кирпичном  здании на углу улиц  Мира и Карла Либкнехта. Город в то время был  небольшим. Улица  Щербиновская  -- последней с юга, а  Седина -- на западе. Правда, городскую черту  продолжали еще больница, парк Поддубного и небольшой  военный городок. И единственный  центр - это рынок,  улица Ленина, кинотеатр, дом культуры, прилегающие парки. Здесь все и встречались, днем в магазинах, на рынке, вечером  было принято выходить  в центр. Гуляли парами, компаниями, семьями. И почти все  знали друга друга.
       Знали и отца многие. Бывало появишься в людном  месте и  невозможно с ним разговаривать. То и дело он раскланивается , отвечает на  приветствия, останавливается перекинуться любезностями. Выглядел он человеком из знатного рода с хорошим воспитанием. Высокий.  Отличная военная выправка, красивые манеры, даже поклоны были несколько изысканными. Хотя из простой семьи, с детдомовским  голодным детством. Вероятно это влияние  военного училища, которое закончил в Москве, окружение столичных  знаменитостей, с какими  свела его судьба.
      Ну и нельзя   обойти молчанием   искрящийся  природный юмор самого отца. Это постоянные шутки, мгновенная  веселая , обескураживающая  собеседников,  реакция на  сетования и на  проблемы, в том числе и на собственные.  Где появлялся отец, тут же  собирались  люди,  и уже в  обычно приглушенный шум  разговоров  врывался  хохот.  Мой  папа , из  денди лондонского,  превращался в добрейшего балагура, становился своим  для всех. Своим Сан Прокопычем  для одних, и просто дядей  Сашей  для других. Одни  знали отца по  работе,  другие  по рыбалке, по пляжу. Дядей Сашей он был и для молодых людей,  и для очень и очень простых работяг.  Папа легко сходился с людьми всех  возрастов и  положений. Он умел  разговорить любого и  умел  слушать. Это был его хлеб,  духовная  пища. Всю народную  мудрость впитывал в себя,  вникал  в судьбы людей и потом  уже в его рассказах, в его материалах появлялись  яркие, выразительные образы.
       По профессии отец был  военный, до 53 года преподавал в  Ейском летном училище. А по  складу характера  и  пристрастиям  к  литературе  и поэзии  был  истинно творческим  человеком. Природа щедро одарила его  разносторонними способностями.  И где бы он ни служил,  всегда  старался находить возможность  активно  сотрудничать  с местными газетами, журналами. Он был корреспондентом  газет ''Советская Абхазия'',  ''  Тихоокеанская  звезда'', внештатным корреспондентом  газеты  ''Красная звезда'',  газеты училища   '' Летчик-сталинец'',  ''Чукотская правда''. Печатался в журнале ''Молодая  гвардия.''  Писал о людях, событиях, делился воспоминаниями. Писал  очерки, рассказы, фельетоны, басни,  детские  стихи, баллады, песни, частушки.  Писал повести.
       А каким рассказчиком был! И было ему о чем рассказать. Он знал  Аркадия Гайдара, Юрия Нагибина, Михаила Жарова, Михаила Яншина,  Владимира Дружникова, Лялю Черную... А скольких военначальников!...   Это  лишь  малая  часть из числа  всех известных людей, с какими  встречался,  работал и служил  мой отец !  Это то, что я запомнила, а точнее, сейчас в свои почти 80 лет  смогла вспомнить. А ведь все это отец рассказывал в картинках, с присущим ему юмором. Я была тогда девочкой,  и мне скучно было от взрослых разговоров. Здесь лишь то, что  засело в моей  памяти из  услышанного  от отца в более  зрелом  моем возрасте.

                                                         * * *   

      А  для меня отец всегда был авторитетом , примером  порядочности и доброты. Подтверждений этому в моей памяти довольно много. Вот одно из них.
      В редакцию газеты часто обращались люди за помощью. Как-то папа  проникся к  проблеме одной пожилой женщины, связанной с наследством. Женщина была безграмотная и не знала с чего начать, к  кому обращаться. Отец сначала стал объяснять ей и записывать пошаговые действия, но когда увидел, что его инструкции совсем непонятны женщине, взялся ей помочь   довести дело до конца. Не знаю подробностей , но  помню, как  к нам домой пришла эта женщина с ведерком малины и  деньгами. Пришла благодарить  отца за помощь. Папа наотрез отказался принимать  дары.  Как она его уговаривала !  Чуть не плакала !  Потом уже они с мамой отсыпали свежей малины  в миску. Напоили чаем  гостью.  А о деньгах отец даже разговаривать не стал.
       Но  ЭТОТ  случай... просто уникален! В те пятидесятые годы  все жили, мягко говоря, скромно.  Редко кто имел отдельную квартиру. Жили в бараках, в коммуналках по одной комнате на семью. Жили и мы в одной комнатке. И вдруг отцу предложили квартиру!        
        Мы радовались как дети.  Пошли смотреть всей семьей .  Да-а !  Отдельная,  просторная квартира с двумя выходами на улицу и во двор.  Большая комната, еще  поменьше,  плюс отдельный коридорчик, где был выход на улицу.  Уже уходили, счастливые и довольные, как вышел из соседней двери  старшина в гимнастерке , и к папе. Стал просить отца  согласиться поменяться с его жильём. Мол у него двое детей, мать, жена, а комнатка и кухня  очень маленькие. Живут в тесноте , спят на полу. Тут и семейство стало хлопать дверьми, выглядывая по очереди.  Отец  погрустнел , поглядывая на нас с мамой, но отказать  не смог.  Согласился.  Мама  моя  весь вечер проплакала после  этого. Но папа был непреклонен. Вот такое в нём было  благородство и чувство офицерской чести.
     Так и прожили мы в тех шестиметровых  клетушках  много лет, там и умерли мои родители.
         
                                                               * * *

       Уместно рассказать  случай из  жизни моего очень молодого  отца.  Вот только  не помню, с кем он был в компании. С Сашей  Белым? А может и  ещё с кем-то другим? Но  с  Сашей. Почему-то  сидело  в памяти  Саша  Белый. Рассказ же  отца  об этом случае  запомнился  очень хорошо.
       Как-то  им  с  приятелем ,  Сашей,  захотелось  погулять с  девочками. А денег не было.  Они  написали    дивертисмент для  самодеятельного театра и предложили его руководителю. Тот  прочитал, остался довольным. Но!  Попросил некоторые места переделать. Как будут внесены  изменения,  труд авторам будет оплачен. Авторы  охотно согласились,  даже развили мысли руководителя ,  обставив их   художественными   деталями. Заразили своего работодателя  своим творческим порывом и  все же  уговорили  заплатить  им, пообещав  буквально  к концу дня принести  отредактированный  вариант.  Деньги  им выдали. Довольные,  осчастливленные, они  быстрыми шагами  поспешили подальше от клуба. А когда уже скрылись за углом  дома, остановились, переглянулись. ,,Когда  приступим? -  озорным тоном спросил  Саша Сашу. - А прям сейчас, -  ответил  Саша Саше.''  И тут же  разорвал  лист с поправками   работодателя  и бросил в  мусорку.  С хитринкой  заулыбался ! -  Первый экземпляр  у него, пусть сам переделывает!
И пошли отмечать  удачу...
                                                       
                * * *

   10 ноября 1942 года  гитлеровцами были зверски  замучены в душегубках 214  глухонемых и  отсталых в  развитии  советских ребят  Ейского детского дома.

Этому  страшному событию  А.Ворончанин посвятил стихотворение   ''О  Наташе'',  которое было опубликовано в местной газете:

По улице Ленина  белое зданье  стоит и поныне -  не дом, а утес.
Лишь в дождь с его крыши, как от рыданья,  стекают потоки безудержных слез...
Теперь в этом доме ожили надежды и окна на мирное небо глядят.
Нет только мальчишек,  девчонок,  как прежде,  -  ведущих  на пальцах беседу,  ребят.

Их нет с того самого года, когда  город наш  / Ейск /  захлестнула война.
Мальчишек и девочек детского дома  машины-гробы  увезли навсегда.
Я вижу ту ночь с тишиною суровой. Вдали  душегубок  ползущий ряд.
Ко рву Широчанки везут несмышленных, ни в чем неповинных  советских ребят.

И вижу, как дети теряют сознанье, как  ищут губами  воздушный просвет,
Как силятся  знаки подать, крикнуть ''К маме!!!''  Но мам у них нету и голоса  нет.

Ах, если б  я шел  широчанской дорогой  в  ту пору ночную, держа автомат,
О сколько б принес я, как добрый волшебник,  --  спасенья  и счастья  для наших ребят!
Иль будь в ту минуту я летчиком-ассом, я б кинулся с неба как мститель ночей.
И дал бы насытиться огненным трассам, к земле оскорбленной пришив палачей...

На улице Ленина белое зданье  стоит и поныне --  не дом, а утес.
Лишь в дождь с его крыши, как от рыданья,
Стекают  потоки  безудержных слез...

                               * * *

     С  годами стали известны  многие другие подробности  этого  трагического события. Учитывая их, я  написала другой текст стихотворения  о гибели  ейских  детдомовцев , не вдаваясь в детали, стараясь лишь передать  драматизм  той далёкой ночи.


На улице Ленина белое зданье
Стоит и поныне как вечный утес,
Стоит он как памятник страшных страданий,
Невинно пролитых детишками слез.

В тот вечер  фашистов  в детдоме не ждали,
В глазах у ребят появился испуг.
Зачем-то их немцы на улицу гнали.
Что сделают с ними? Куда поведут?

А тут  уж  машины   их черные ждали.
Битком  в  кузова  затолкали детей.
Зачем? -  бедолаги  не понимали.
От этого было ещё им страшней.

Закрыли  за  детками наглухо двери
И тронулся в ночь  душегубок отряд.
Включили пары ядовитые...  Звери!
К могильному рву  увозили  ребят...