Венецианский натюрморт

Поезд, проехав вдоль автострады над водной гладью лагуны, упирается в тупик венецианской железнодорожной станции Ферровия. От вокзала начинается вход в лабиринты улочек, пассажей, мостиков, закоулков и каналов, чуть ли не с кентаврами за углом, и не имея путеводной нити, очень легко заблудиться, а добраться до гостиницы, бросить чемоданы и наконец-то вкусить прелести города очень хочется и поскорее. Катерки и лодки-паромы вместо привычных автобусов это, между прочим, очень полезный метод передвижения по городу и к центральной площади Сан Марко, который нам открылся лишь на обратном пути.

Теперь этот город, просуществовавший под маской, некогда именуемой республикой, состоящей из островов Мурано, Бурано и Торчелло, шести муниципальных районов и ста восемнадцати кварталов-островков, рукотворно сооружённой на сваях из стойкой лиственницы, соединен транспортной магистралью с большой землёй, а когда-то Венеция, как и подобает любому средневековому фортификационному сооружению, была полностью окружена водой и общалась с миром посредством мореплавания, речного судоходства, торговли, богатства и войны.

Из той информации, что продаётся туристическому потоку энтузиазными гидами венецианских музеев и дворцов, можно полагаться на достоверность лишь исторических дат и имён правителей города и особо выделившихся личностей, таких как Казанова или имен великих мастеров искусства. Можно было бы сказать, что когда-то Венеция тонула в искусстве, тем временем как сейчас, она опускается под грузом времени, ветхости строений, наводнений из посетителей и тяжести религиозно-фискальных тайн.

Даже Википедия ссылается на исследования и отчёты специалистов, что город станет не пригодным к жизни уже к 2028 году, уже по истечении десяти лет и уйдёт под воду к 2100. И по чахлому, осыпавшемуся от штукатурки и плесневелому лицу города можно догадаться, что так оно и будет и в прогнозы эти верят, ибо почти ничего не ремонтируют и не реставрируют. Даже роскошные залы главного дворца и музея города,  разукрашенные чуткими к климату фресками рекордных размеров именитых мастеров, картинами и росписью на потолках, халатно раскрыты навстречу всем сырым, въедливым своей морской солью, сквознякам. Венецианцы растранжирили и разбазарили когда-то накопленное и награбленное, когда на город снизошёл Наполеон и пала маска с республики. И не осталось более казны в намертво припаянных к каменным полам сейфах дворца главного ставленника Господня и мага, именуемого дожем, как и не из чего более Италии восстанавливать свой унаследованный и обречённый на исчезновение город-музей, ну разве что отдать его на съедение туристам, а затем продать под китайские инвестиции и заселение.
В своих провидческих способностях я покамест скромна и всё же, возвращаясь на улички и каналы города в сегодняшнем дне, нельзя не отметить былое величие, великолепие, богатство и роскошь Венеции, очевидно лишавшее заморских послов и торговцев дара речи и здравого рассудка. А именно на это и была рассчитана хитроумная конструкция венецианского влияния, как на человеческое сознание, так и на процессы в мире. От чар золотого тельца и магии мало кому удалось спастись. В Венеции, же, это почти не возможно.

Городом правил избираемый наместник Господа на этой “земле”- Дож. По словам экскурсовода, весёлой и приветливой итальянки, развлекавшей нас байками о символах республики- львах, изображённых на каждом углу, у каждой второй двери и на всех фресках в подавленном или победоносном настроении, дожем мог быть избран лишь очень старый и очень богатый патриций, из высшего сословия. Он должен был полностью отречься от мирской жизни, удалиться в главный дворец без выхода на публику, разве что один раз в году и по особому празднеству и приняв сан посвящения в тайные тайны власти, являть собой высшее правление посредством шести советников-жрецов, приставленных к нему денно и нощно. Он был под полным контролем, дабы, опять же со слов гида, не иметь возможности расплодить коррупцию. Всё своё богатство дож, тем самым передавал на нужды ордена или культа, реставрировал и украшал дворец по своему усмотрению и в целях поддержания богатого статуса и образа могущественного государства.
Жители города, тем временем, жили под щитом республики, то есть, веря в публичное право власти- по средневековым правилам морали, строгости, праведности, послушания и католической веры.
В Венеции насчитывается восемьдесят шесть “львиных пастей”- почтовых ящиков с каменным барельефом львиной морды для доносов, причём не анонимных, а обязательно подписанных. Львиные пасти были, как и в публичных местах, на площадях, в стенах учреждений, так и в самом дворце дожа, в его канцелярских коридорах. Доносили, что само собой понятно, на всех и за всё и поэтому, думается, полицейских как таковых не было, ведь само общество превращалось в полицейское-регулировало себя, предоставь ему лишь инструмент- дубинку или львиную пасть.

Те мастера, кто чертили и затем строили город, дворцы и в особенности резиденцию, храм и залы для внутренних тайных совещаний властителей Венеции, наверняка должны были руководствоваться требованиями безопасности и соответствовать функции контроля- строить так, чтобы за любой дверью, пассажем или входом/выходом было по крайней мере два-три наблюдательных пункта. На сколько скрытной была организация и цели ордена, настолько же тотально публично подконтрольной была жизнь его слуг, начиная от дожа и до простолюдина. Анонимность тесно соседствующая с прозрачностью- суть иллюзия или мираж, чем и является Венеция, ведь таковы условия жизни на искусственном и ограниченном, а посему уязвимом пространстве островов.

Богатые люди жили в дворцах на каналах, дамы сидели в своих покоях, видимо, безвылазно и почему-то от мыслей о поголовном надзоре над каждым, хотелось бежать, хотелось садиться в гондолу и плыть по каналам, вдоль всей этой былой красоты и лишь на плаву ощущать глоток свежего воздуха, послабление и разбег мысли. И влюблённые парочки вот так же, наверное, сбегали из своих золотых клетушек и ворковали, катаясь с доверенным гондольером в полосатой тельняшке, вверяя ему самое личное, самое дорогое или же постыдное, тем самым испытуя его на верность слуги, также как и свою удачливость в игре, рисковой и от этого хоть в чём-то живительной.

Законы того времени позволяли замужество лишь старшей из дочерей. Для всех остальных была уготована неминуемая участь- знание с малых лет, что путь ей заказан в монастырь. На приданном младших дочерей, упрятанных в монастыри и строила своё благосостояние церковь. И чтобы вести точную бухгалтерию поступлений в церковную казну, а значит и в управленческие органы города, была создана специальная монастырская канцелярия с архивами, где всех послушниц чётко считали и подсчитывали и если, в кои-то веки в каком-либо заведении оказывалось менее чем двенадцать голов, а это почти несомненно случалось, то по уставу, заведение это можно было закрывать, конфискуя приданное в казну, а девушек распуская по бесчисленным борделям. Город, то ведь портовый и торговый, а наложницы, как известно, был товар востребованный, ходовой... Кстати, в кинофильме “Честная Куртизанка”, почти наглядно отражающем сию практику, вполне может быть, не достаёт именно этой неблагопристойной части архивных хроник церковной бюрократии.

Питьевую воду здесь набирали в колодцы для дождя. Высшему сословию разрешалось иметь колодец во внутреннем дворе своего дворца, так же как и садик с деревцами. В остальном же это застывший во времени, каменный город, по каналам которого скользят чёрные ритуальные катафалки- гондолы. Да, именно, эти романтические лодочки, построенные в форме полумесяца для баланса лодочника с одним веслом, перенимавшего дело как посвящение в своеобразную касту проводников от отца к сыну по наследству, переправляющего души по реке- по каналам, которые в Венеции заменяют улицы и дороги. Сейчас и не догадаться, какое сословие пользовалось этим транспортным средством, каждое как одно, украшенным литыми коньками-горбунками по оба борта, в эмблемах, розочках и розетках, в разнообразных инициалах, трезубцах Нептуна или бога Шивы, Гидрах, Орлах, Львах и прочих символах всевозможной принадлежности к каким-то былым ложам и гильдиям, обитых красным или пурпурным бархатом сидений, с железным наконечником в форме шести зубчатого пера на носу, о сакральном значении которого рассказывают самую увлекательную чепуху, кроме чего-то более вразумительного.
Изображения очень похожих лодок попадаются на египетских папирусах проводов фараона к местам вечного отдыха, что само собой лишний раз предоставляет разминку воображению. Да, можно бродить по улочкам и мостикам Венеции, плавать и глазеть на дворцы до хруста шейных позвонков и делать вид, что не замечаешь самые разнообразные видимые и скрытые символы и знаки, грифы, флаги и средневековые аналоги паролей и кодов доступа, значение и знание о которых со временем растеклось как оттаявший холодец, но не видеть очевидную культовую организацию быта и её предназначение - надо умудриться.

Венеция предстаёт венцом творения человеческой мысли и зодчества формы, воспроизводящие желание уподобиться бесконечному божественному в природе и одновременно невинности младенческой красоты и беспомощности перед непоколебимой истиной и могуществом живого творения, извращённая до культового упорядочения в противопоставлении себя живому, природному, изменчивому, текучему как вода, время и вечность...

Храм Сан Марко, коронующий одноимённую центральную площадь, в настоящее время открытый для посещения, на самом деле предназначался для частных ритуальных обрядов и священнодействий дожа. В своё время венецианские властные руки протянулись и до Александрии, похитив оттуда мощи Святого Марка, и тем самым заполучив ценный артефакт и инструмент, на сакральной ценности которого воздвигли целое государство и военно-промышленную машину. По ощущениям, проходя мимо алтаря с мощами, забетонированными наглухо в саркофаг, храм энергетически пуст и даже в какой-то степени некомфортно влияет на самочувствие. Деревянные кабинки-исповедальницы, расставленные вдоль стен храма, в которых и до сих пор священнослужители выслушивают покаяния верующих в отпущение их грехопадений, показались погребальными урнами-плевательницами или же гинекологическими креслами с шторками на двух подвижных створках, за которыми анонимно творилось душеиспускание или извлечение. Видение было настолько мимолётным, насколько и ужасающим- эдакий “перпетум мобиле”- вечный двигатель изливаемой  в него человеческой энергии, приводящей огромную систему-махину в движение и раскачивающий смертоносный маятник. Мощей, после падения республики там, скорее всего, уже не осталось в наличии и родословное древо преемственности власти дожей прекратилось на последнем, сто двадцатом доже, хотя фреска на стене дворца указывала несколько рядов еще вакантных листочков в будущее. Машина времени Венеции, иссушив культурные колодцы Греции, Византии и Востока, прекратила ткать материю мёртвого бытия, но на этом не изжила себя, как большинство вирусов, полностью пожирающих источник на котором они паразитируют. Этот вирус пересадили на новые земли, севернее, по аналогу Венеции построив, сначала, Амстердам, а затем и Санкт-Петербург...
Венеция мало чем отличается и от Ватикана или магистрата Лондон-сити, так называемых государств в городе. Это город-храм, тайный орден и эксперимент по построению пирамиды власти посредством архитектуры безопасности, жёстких правил общественного порядка и мастерски производимой генеалогии не только её правителей, но и искусственной селекции жителей города, по награбленным и усовершенствованным технологиям алхимических знаний и строительства той эпохи, от самих от египетских фараонов и их саркофагов с мумиями. Египетская ли это идея или же культ на основе поклонения мумифицированным мощам и одеждам, поясам и прочим регалиям какого-то «святоносного» рода был унаследован или приобретён человечеством откуда-либо еще, но вот уже не один век, как на этой идее смерти в капсулах держится не одна пирамида власти, по временным меркам совсем свежей из которых является и мавзолей на Красной Площади.

Суть города утекла, как утекли и реки богатства и денежные потоки власти, остались лишь фасады, конструкции, формы, осталась лишь начинка и накипь, сопутствующая искусственному, не живому - искусство и история о том, что прогрессом эволюции в хаос движет война, как и то, что по теории большого взрыва, происходящее после него это процесс распада, распада на части, на детали, на бесформенное, на формальности без сути, на государства, города, районы, кварталы, фрагменты, фракталы памяти, разрозненность, разобщённость, расщепление, разложение и искусственный интеллект.
Расчленив же человеческое сознание на частицы и атомы, можно пересобрать личность под какие-то идеи и цели и, прогуливаясь по всё ещё помнящим роскошь и помпезность залам дворца дожа, храма Сан Марко, оружейной палате и местам заключения провинившейся знати, не сложно догадаться какими историями, сценариями и моральными кодексами из библейских историй наполнялся образный ряд жителей и гостей Венеции.

Длительное пребывание в таком пространстве, насыщенном искусственным, чревато самосознанию, постоянное же проживание не представляется здоровым и физически. Три дня в Венеции это тот срок, после которого хотелось бежать на твёрдую землю, в живую природу и более не заходить в какие-либо места массового оскопления народа, ретиво обходя храмы стороной.
 
Венеция — это  памятник человеческой воли к жизни и борьбе с силами природы, мраморный НатюрМорт - маска смерти на лице природы, которую время неумолимо сорвёт, а вода смоет и погрузит в свои глубины, растворив архивы информации в память.