Чужая жизнь

Я встречал его почти каждый день  в одно и то же время. Он просто гулял. Я прогуливал собаку. Не заметить его было трудно.
Умное лицо, грустные глаза, чуть ироничная улыбка.На старика  не  похож совершенно. Никогда ни о чем не спрашивал. Зачем лезть человеку в душу? Захочет - расскажет сам. Так и случилось.
Просил только не прерывать, не переспрашивать.Какое там? Такое не прерывают.
"Вы знаете,"-сказал он негромко, как будто разговаривая сам с собой,- я почему-то всегда чувствовал, что живу  не своей, а  какой-то другой, чужой жизнью.
Одинокое послевоенное детство в большом, красивом городе,казалось, созданным для счастья, а я тосковал. Дальше - больше. Не тот институт, сложные отношения с девушкой, на которой потом женился, не любя, и совсем не потому, о чем вы, скорее всего, подумали. Несколько раз чуть не вылетел из института из-за нелепых, ни кому не нужных поступков, о которых стыдно рассказывать. Не было в них ни логики, ни смысла. Просто бунтовала душа,не могла смириться. И годы, годы. Серые, пустые.
Какое-то время он молчал, думал, искал слова.
"Понимаете, нельзя быть евреем наполовину, на четверть, на одну восьмую. Ну,что значит, допустим, еврей  во Франции, Германии, России?  Француз и чуть-чуть еврей, немец и чуть- чуть еврей. Чушь.
Израиль - прекрасная страна. Мои дети, мои  внуки именно  здесь свободны и счастливы, потому что это их страна, их Родина. Они израильтяне. А это уже нечто совсем  другое. А моя осталась там, в России со всем плохим и хорошим, что в ней есть.
Странно. Я ведь родился и жил на Украине, а тянуло  в Россию. Почему-то был уверен, что только там ждёт меня моё русоволосое счастье.
И будет у нас похожая на неё доченька  Машенька и, наверное, ещё дети.
И ещё там будет  река и песчаные плёсы, и солнце в воде и в глазах моих девочек, и ромашки, и маки, и берёзки, так ни разу и не приснившиеся, и русское застенчивое небо над головой, и.."
Я взглянул на него. Казалось он весь ушел туда, в им самим придуманное счастье, упущенное,не сбывшееся, но всё равно  дорогое, единственное его счастье.
Я молчал. Что я мог сказать ему, чем утешить?