Да, будь моя воля... Глава шестая

Глава шестая
   Ну, а потом… Это уже в деталях неинтересно…. Нефотогенично, как-то все это… И компаньоны по моргу, видя мою задумчивость, больше ко мне не приставали.
   Потом друг мой дорогой одежонку и гроб подкинул, снарядили меня, и с двумя соседями и шофером отвезли домой, и в салоне на столе выставили. И всю ночь Васька просидел около меня. К вечеру жена ему поесть принесла, и пузырь наш недопитый. Но есть он отказался. Поставь, сказал, в холодильник. А как она свечки зажгла и, перекрестившись, ушла, сам он стаканчик за упокой принял, а к середине ночи второй. Половину времени на крыльце стоял курил, а остальную сидел возле домовины, также, как и я, руки на груди скрестив и голову на грудь повесив.
   А наутро Васька в аэропорту рыдал на груди у прилетевшего сына. А к вечеру того же дня на плече у прибывшей следом дочери стонал. Крутился в хлопотах, размещая их в моем доме. Каждого в его прежней комнате. Сын, он первым здесь появился, постоял в ногах у гроба, прошел к спальням, с порога бросил рюкзачишко, на диван в своем углу, повернулся и пошел курить на веранду. А вот доча, она долго молча стояла возле меня, слёзаньки в три ручья текли, но держалась. Потом также молча замерла на пороге. Чемодан её Васька нёс, сзади. Он его в салоне поставил, чтобы не мешать. А она покрутила головкой, к витрине подошла, кукол своих потрогала. Потом села, сиротинушкой на свою постельку и горько заплакала. Пока ехала держалась, видать, а вот добралась, так тут уже можно и расслабиться.
   Припасы мои, что в холодильнике валялись, Васька пополнял для них свежими продуктами. К поминкам заготовки всякие серьёзные понаделал. Ящик спиртного приволок и на кухне под столом кухонным поставил. Чтобы под рукой находились… Чувствовалось, что эти заморочки поддерживают его в состоянии баланса ума. Потому что, когда оставался один, то падал у себя дома на кровать, лицом в подушку и рыдал в голос. А я так и не мог понять, где же это я нахожусь… То ли в воздухе растворился, то ли по стенам растёкся, то ли по потолку размазался… Жалко мне его было. И всех остальных вокруг тоже. А вот по отношению к себе – равнодушие какое-то одолевало. Безразличие. Скорей бы, думал, к месту определиться.
- * -
   Хоронили на третий день. Все, как положено. Одну ночь в доме тело находилось, а вторую в церкви поставили, и пономарь почти всю ночь надо мной молитвы бормотал, раскачиваясь. А я все смотрел в глаза иконы «Спаса в силах», но вот ответного взгляда поймать так и не смог. Чем-то не угодил я ему, что ли? А вот с иконы «Богоматери» глаза её скорбь великую источали. Жаль ей, видимо, меня стало. Хотя вот почему – непонятно, но святые угодники каким-то равнодушием от меня отгородились. И, честно скажу, я ведь нечастый гость по церквям ходить был, так и тогда неуютно там себя всю ночь чувствовал.
   А потом, как отпели в церкви, так там уже дальше несли гроб по кладбищу на полотенцах, с оркестром, с венками во главе процессии. Васька мой просто проспиртовался за эти три дня, но местечко выкупил на нашем районном кладбище знатное, на холме, справа от входа, между двух тридцатилетних берез, с видом на реку. Пойма, изогнутая внизу в панораме, за ней луговина, дорога, и лес там дальше. Вперемежку, наполовину берёзовый, наполовину хвойный. А рядок-то крайний, перед кружной тропинкой. А за ней уклон начинается, так что сильно не загородят панораму впоследствии.
   Место меж берёз с таким расчетом взято оказалось, чтобы урну с прахом жены, которая из крематория была получена, то же там же прихоронить со мной рядышком, и на плите оба наши имена выбить. Чтобы всё, как у людей. У неё тогда рак случился какой-то трёхомудрый, так все наши грошики на врачей и лекарства разошлись. Еще и долгов на годок-два мне осталось. Жена, умирая, про крематорий сама решила. На могильный-то камень просто денег не оставалось. Это я потом уже подработал, подсобрал и на такой случай приготовил. Чтобы не хуже, чем у других было бы.
    Дети решили дожидаться девятого дня, за это время прибраться в доме, а потом уже разлетаться по своим краям и делам. Душа моя тянулась к ним, и я старался всё это время держаться с ними поближе. И как же сыновы сигареты на запах мне нравились! Я их каким-то доселе неведомым десятым чувством узнавал и ощущал даже в темноте. И дочкины нежные такие духи тоже.