Д Артаньян и тушенка

Обалдеть! Сижу один-одинешенек, Бог знает где! Вокруг снега, снега, снега… И ведь ничего трагичного не произошло. Сам сюда приперся. Лёгкие деньги зарабатывать. А что, отличная прибавка к стипендии! И делать-то почти ничего не надо. Живи себе на дальней метеостанции. Раз в день выбирайся из домика, следи за приборами, чтобы не ломались, регистрируй чего там показывают их стрелочки. Работка не бей лежачего. Месяцок в  потолок поплевать и за это ещё зарплату получить. Как хорошо! Я согласился, и тут начались подробности. Во-первых, метеостанция страшно далеко. Там зима, холод и снег. Во-вторых, недавно провели оптимизацию. Финансирование урезали. Раньше куковали там вдвоем. Так и веселей и есть кому помочь если что, но это сочли нерациональным расходованием средств и оставили одного наблюдающего. О, конечно же, должно всё быть автоматизировано, должно само работать, сведения отправлять, но оборудование старенькое, то и дело ломается, без человека не обходится. Да, и нормальной связи там нет.
Мудрёной спутниковой связью можно воспользоваться только по работе, ну или в крайнем случае позвать на помощь, никаких тебе поболтать.
Главное, о кошмар, здесь нет интернета. Никакого! Даже самого медленного, самого древнего. Прощайте, социальные сети! Прощайте, новости, общение, сплетни. Игр, игр нет. Ни стрелялок, ни стратегий. Прощайте, мои блестящие победы. Здравствуй, тоска…
Каменный век. Всё это сообщил мне крайне унылый немолодой бюрократ, набиравший добровольцев на работу. Говорил он медленно, тяжелые прикрытые веки почти не поднимал.
Так вот из нормальной современной жизни я разом ухнулся к неандертальцам. На вопрос, чего же мне делать, чем заниматься целыми днями без интернета, мне ответили без тени сомнения – книжки читать. На станции скопилась неплохая библиотека.
-Старые книги читать? – возмутился я, – бумажные?
-Классика вечна, – сонно пожал плечами наниматель. Он вообще напоминал мне флегматичного ленивца – бюрократа из мультика. – Кстати, - продолжил он невозмутимо, – ещё там есть отличный проигрыватель пластинок.
-Виниловых?
-Напрасно вы так кривитесь – отличная коллекция модных песен.
-Модных триста лет назад?
Мой ужас не смог растопить его флегму.
-Конечно, – солидно продолжил он, - некоторые пластинки стали заедать от многократного использования, – ничего переставите иголку.
-Хоть ваши книжки не заедают, – съязвил я, а чиновник продолжил с прежней серьёзностью, – читать можно в любой позе. Как захотите… Книги в отличном состоянии. Вырванных страниц практически нет.
-Практически? – скептично передразнил я.
Ленивец не заметил и продолжал:
-Курение - это уж как с напарником договоритесь… ах да… - клянусь флегматик разулыбался, – у вас же теперь нет напарника. Ну, договаривайтесь сами с собой.
-Я бросил. Теперь не модно курить… курить табак.
Я говорил совсем тихо, но на этот раз чиновник услышал и среагировал очень серьёзно:
-Травку не советую, а то бывали трагичные инциденты.
Должен признать, надоел он мне хуже горькой редьки. Хотелось уже скорее оказаться там, на изолированной метеостанции одному, совсем одному. Моя хандра требовала одиночества и тишины, без этих странных заявлений и скорбного лица ленивца, а он все не унимался:
-Вы, конечно, рассчитываете, – сыпал он сюрпризами, – да раньше так оно и было, но это было раньше, а теперь требования ужесточили. Времена нынче серьёзные, капитализм. Такое частое чередование людей на станции было признано нецелесообразным и принято решение увеличить продолжительность вахты с одного до двух месяцев.
Так долго сидеть одному, черт знает где, без связи, без интернета, я готов был отказаться, но ведь уже подписал бумаги. Поздно теперь метаться. Некрасиво. Подумаешь, какие-то пару месяцев. Пролетят и не замечу…
Добирался я долго. Сперва плыл, потом на вертолёте летел. Сели, верчу головой, всё кругом белым-бело. Везде снег до самого горизонта. Выделяется на ландшафте деревянный домик. Бревенчатый, маленький, потемневший.
Смотрю и самого себя жалко. Сразу очень остро ощутил это понятие - конец света. Говорят, и континент наш тут заканчивается, дальше только ледовитый океан. Те, кто давал название этому месту головы не ломали – «станция Северная» и успокоились.
Вошёл в единственный на станции домик, отряхиваю свои громадные, тяжёлые, форменные унты из оленьего меха, стягиваю лохматую шапку. В голове звучит тоскливо – и так два месяца. Натыкаюсь на живого человека и пячусь от неожиданности:
-Ты кто?
Рослый, бородатый мужик, в пёстром свитере грубой вязки, подает лапищу, представляется:
-Семён.
Я мнусь как девочка, цежу скромно:
-Александр.
-Отлично! – рычит здоровяк, – значит, ты Саша - мой сменщик. Теперь тебе здесь куковать.
-А-а…, - только и смог прохрипеть я.
Через часок вертолет вернется, доставит тебе вторую порцию продуктов и меня заберёт на большую землю, а пока я тебя успею познакомить со здешним хозяйством, объясню что к чему. Значит так, – начал он солидно, вынув меня из пуховика, как конфету из фантика, – мыться в бане. Стоит за углом, увидишь, топить научишься.
Он окинул меня критичным взглядом, спросил строго:
-Городской?
Я закивал.
-Всему научишься, трудненько тебе придётся конечно, зато скучать будет некогда.
Смотрел я на бородача и думал, что с самого детства представлял себе героев-геологов именно такими, а я маленький и щупленький казался себе все более неуместным в этой брутальной обстановке. А ведь раньше я качался, занимался спортом и держал свое тело в отличной форме. Да-а, благополучненькое городское барахтанье при взгляде из таких мест и обстоятельств вызывает только снисходительную улыбку. Всё познается в сравнении.
-Зато, я умный, – утешал себя, и тут же почувствовал себя абсолютным дураком.
-Ты сотовый привёз? – спросил Семён легкомысленно.
-Нет. А зачем? – пожал плечами я, – связи же нет.
-Зря не позаботился, – категорично заявил здоровяк. - Можно же не только трепаться по телефону и в интернете лазить. Можно фотки делать, виды здесь одуренные, селфи опять же. Забавно посмотреть, как твоя рожа меняется. Я ведь тоже раньше был бритый и благообразный, а потом… – он расхохотался, махнул рукой, – я себя и так устраиваю. Лень победила. Знаешь, одиночество такая ленивая штука. Приеду домой первым делом приведу себя в порядок. А то одичал, как медведь. Кстати, медведи белые часто приходят. Проверяют, что к чему. Они здесь хозяева. Огромные, агрессивные, не то что бурые симпатяги.
-А что делать, когда медведь?
-Бежать в домик, – резко скомандовал бородатый, – и сидеть тихо.
-Стрелять? – воодушевился я.
-Твоя пукалка громадине, что слону дробина. Забудь мультяшного Умку. Человек медведю не друг, а враг и добыча.
-Зря пугаешь, – усмехнулся я.
-Здесь твоя бравада абсолютно неуместна, – посерьёзнел бородач, – ты белого мишку вставшего на дыбы видел хоть раз?
-А что?
-Громадина выше тебя и мощнее, а двигается этот симпатяга молниеносно. Пикнуть не успеешь. Он легко прыгает с места дальше хваленого царя зверей. Шесть метров - ерунда.
-Выходит, - беззаботно рассуждал я, – белый мишка победит льва, если они подерутся?
Семён зло нахмурился:
-Не будь ребёнком. Полярный медведь - крупнейший хищник из существующих на земле.
-И он водится у нас!
-И он бродит у тебя за дверью, -  сердился бывалый местный житель.
-Всё! Всё! – веселился я, – боюсь! боюсь...
А Семён оставался серьёзным:
 -Мне рассказывали, как такие же веселые ребята, давно ещё в Советском Союзе, когда здесь была военная база и служили новобранцы зелёные, сдуру подобрали махонького  медвежонка и притащили к людям. Игрались с хорошеньким малышом, а когда зверь подрос, выпустили на волю. Прошло время. Они и забыть успели, только зверь вернулся взрослый и огромный. Собаки давай лаять, но это лесные бурые бояться собак, а этот отмахнулся и нет собак,  остались трупики. Выскочил мужик, смотреть, что случилось. Мишка его узнал, обрадовался, поднялся, полез обниматься, как в детстве. Мужик увидел, что на него идет двухметровая громадина чуть не помер со страху. Благо мишка был добрый, только рёбра помял да тулуп порвал нечаянно. История кончилась благополучно, ушёл хищник.
-Так что же делать? Как с ним справиться, если вдруг встретишь?
-Бежать, спасаться… – рявкнул бородач, – нет у нас средства.
-А базука?
-У тебя базука завалялась?
Опять я почувствовал себя идиотом, а Семён заговорил о другом:
-Печку топить умеешь?
-Справлюсь, - похвастал я.
-Дрова за углом, в сарайчике. Холода не шуточные. Топить приходится часто.
-А разве углём не удобнее. Забросил побольше и свободен, – блеснул познаниями я.
-Конечно, – устало согласился бородач, – правда, от угля сажа слишком чёрная, будут оставаться пятна, нарушать чистоту, белизну ледяных покровов. Тёмное быстрей тает, образуются неестественные полыньи. А наша задача жить здесь как можно незаметней, экологию не нарушать.
-Дрова так дрова. Небось, ещё и берёзовые, самые крутые?
-Березовые.
В это время на широкой полке в коробке что-то зашуршало. Я резко обернулся туда.
-Не боись, - протянул Семён, – это Филя. Мужики от скуки завели домашнее животное.
В коробке шевельнулся белый пушистый бок.
-Кот! – обрадовался я, – а я уж думал опять медведь.
Глаза опытного путешественника стали хитрыми, но я не обратил на это внимания. Семён посветил меня ещё в пару местных тонкостей и нырнул в вертолет, махнув на последок рукой, пропал. Красная крылатая машина поднялась в небо и помедлив минуту упорхнула, оставила меня в полном одиночестве.
-Вот я и остался один! Я хозяин! Я царь!
Что хочу, то ворочу. Нет зрителей, никто не примется осуждать и указывать, как правильно, как модно. Можно не переодеваться, не бриться. Можно даже не умываться. Полная свобода от правил. Свобода!
Эйфория продолжалась недолго. Сперва я бросился злостно нарушать правила, но потом оказалось, что без них невыносимо скучно. Безделье надоело так, что я готов был отправиться чистить снег.  Но все же, было так приятно осознавать, что весь предстоящий мне день - свободен и не зажат в железные тиски расписания.
Первым делом я сладко потянулся и прямо одетым повалился на узкую лежанку, заменявшую здесь кровать. Я предвкушал безмятежную расслабленную негу, но едва коснувшись лежанки подскочил, как ошпаренный. Меня укусили! Честное слово, меня укусили. Да так не слегка, не шутя. Не так как играя, забавы ради прикусывают разбаловавшиеся щенки. Тот зверь, что меня цапнул, чувствовал себя здесь главным. Это я был лишним и неуместным. Мне просто напомнили, кто в доме хозяин.
-Ай!
Оборачиваюсь, шарю рукой, смотрю, кого потревожил. Оскаленные зубы, злое рычание. Песцы тоже хищники - умеют быть грозными. Тот белый и пушистый, спавший в коробке, оказался совсем не уютным котиком, а дикой полярной лисицей.
-Филя! - вспомнил я испугано.
Он узнал своё имя, и клянусь, завилял пушистым хвостиком.
-Ну, привет. Будем теперь жить вместе.
Меня признали и одобрили… Филя покрутился и улегся, свернувшись клубком, а я на этот раз соблюдая массу предосторожностей опустился рядом.
С этого момента стал жить словно с оглядкой. Всегда готовый среагировать на какую-нибудь новость. Я даже при всей моей современности и хладнокровии, стал ощущать на себе что-то вроде насмешливого взгляда. Будто бы я жил не один и кто-то ещё был рядом и придирчиво оценивал каждое мое движение. Я даже пригрозил песцу пальцем:
-Не следи за мной!
Песец фыркнул презрительно, почесал задней лапой за ухом, поднялся и засеменил к двери. Поскреб её лапой, повернулся ко мне, требовательно тявкнул. Просто поторопил меняя.
-Ну…
Я послушно поплёлся его выпускать. Филя юркнул в приоткрытую щель и был таков. Остался совсем один. Раньше был убеждён, что люблю одиночество, полную свободу от правил, но оказалось я и не знал, что такое полное настоящее одиночество. Не та свобода раскидывать вещи и громко слушать музыку, когда дома никого нет, когда можно позвонить кому угодно и долго болтать о всякой ерунде. Одиночество беспредельное, полное, непоправимое, когда кричи ни кричи никого не дозовёшься, когда у тебя есть только ты – больной или здоровый, умный или дурак. Больше никого. Силы только твои, мысли только твои. Сразу выяснилось, что в голове-то у меня знаний совсем немного, привык чуть что смотреть в интернете. Вот умный парень. А нет его и я беспомощный, как червяк.
Кстати, мой внутренний червяк жутко проголодался. Хорошо еды у меня куда больше, чем мудрых мыслей. Тупо сижу, жую и сам себе порчу аппетит напоминанием о работе. Смотрю на часы. Пора. Натягиваю тяжелую свою обувь, пуховик, шапку, варежки, громко вздыхаю и отправляюсь сверять показания приборов. Идти всего ничего, но от самого домика натянута верёвка. Зимой здесь бывает такая вьюга, что и пару шагов не пройдешь - потеряешься. Хорошо, что сейчас не зима. Говорят, здесь зимой совсем невозможно жить. Лето вон даже промерзшая земля покажется, а пока всё ещё между не очень холодно, но и не очень тепло. Надо просто пережить, переждать свои два месяца.
Шёл я, уговаривал себя, утешал…
-Работёнка лёгкая, не пыльная, сейчас доложу, и можно завалиться спать. Вот так и сделаю, – решил я, - вот только наберу дровишек. Уж слишком быстро прогорают.
Дотопал до сарайчика с дровами. Лежат себе, уложенные ровными рядочками. Протягиваю руку, беру легкие полешки не глядя. Обнимаю второй рукой, прижимаю к груди, словно младенца, повернулся к океану, любуюсь величественным пейзажем и неожиданно пальцы натыкаются на что-то неправильное, холодное, гладкое … Уставился туда, сосредоточился весь. Тащу это нечто неуместное. Вижу:
-Бутылка! Бутылка водки! Круто прошлые ребята пошутили, а Семён говорил, пить здесь нечего.
Тащу драгоценную бутылку в домик, ставлю на стол. Красивая, полная. Радуюсь неожиданному подарку, раздеваюсь впопыхах, поспешно сую полешки в печку, сажусь на табурет, подпираю голову как полный дурак, сижу, смотрю на свою находку. Бутылка на одного много. В памяти всплыл сосед алкоголик, глушивший водку прямо из горла на лавочке у подъезда.
-Фу-у… мерзкое зрелище… – протянул я и полез искать рюмку. Нашел в шкафчике что-то похожее на нижнюю часть матрёшки, поставил рядом с бутылкой. Нет. Всё равно напомнил себе соседа.
-Сюда бы моих друзей-собутыльников. Сообразили бы на троих.
Полез опять в шкафчик, нашел ещё парочку крышек, отдаленно напоминавших стопки, расставил, повозился, открыл бутылку, разлил. Даже звякнул, типа чокнулся с друзьями. Выпил, опрокинул стопарь за себя и за них, разлил снова. Стало веселей. Удивительно ясно увидел за столом ближайших своих собутыльников Лёху и Серёгу. Разлил по новой, чокнулся, выпил. Лёха сидел, подперев свою пухлую щеку кулаком, философствовал как обычно:
-Нет, ты Серёга, не прав. Алкоголизм не болезнь, а состояние души, наступает от недостатка общения.
-По твоей логике, - заспорил Серёга, - у нашего друга вообще вариантов нет.
-Не-е… - назидательно поднял указательный палец Лёха, – он не один. У него есть мы.
Я сидел, смотрел на друзей, размышлял вяло:
-До чего же они непохожие. Один полный, рыхлый, очки на носу… другой длинный, худой, тощая шея над узкими плечами, длиннющие руки-плети, голос гнусавый, кожа бледная. Не даром его зло, но метко прозвали «Глистом». И всё же у них было одно общее. Это я! Так мы и шастали по университету втроем. Я, честно говоря, выглядел из троицы самым симпатичным и пользовался этим. Ведь и сложен хорошо, и качаюсь, и спортом занимаюсь. В общем, оставил друзьям грызть гранит науки, а сам занялся девушками. Но если мой компьютер презрительно зависал, я грозил ему страшным голосом:
-Лёху позову.
И машина слушалась. Лёха - это сила. Разберется даже в самом запущенном случае. Я предложил выпить за Лёху. Никто не возразил, и я выпил. Потом меня одолела несправедливость. И я выпил за Серёгу. Два раза, потом ещё…
-Закуси, – потребовал благоразумный Лёха.
Я замотал головой
-Закуска далеко.
Потом вернулся песец. Я его не впускал, он как-то сам просочился.
Филя поднял глаза, осмотрел меня и бросил вполне членораздельно:
-Пьянь!
Он не поленился даже развернуться и в знак абсолютного пренебрежения и брезгливости загреб меня, как редкую гадость и удалился, победно задрав хвост. До лежанки меня с трудом дотащили Лёха с Серёгой. Я повалился на живот и провалился то ли в сон, то ли в бред. Избушка моя превратилась в каюту какого-то корабля, попавшего в дикий шторм. Меня кружило и раскачивало, пока я просто не свалился на пол. Здесь почти не качало, зато было очень холодно. Напрасно корчился и тянул на себя тоненькое одеяльце. Мое море разом покрылось льдом. Я лежал на этом льду и коченел.
-Я студент и тот не студент, кто не умеет пить. Всегда считал, что я-то умею. Но так плохо, как в этот раз, мне никогда не было.
Просыпаюсь, башка гудит, звенит, готова взорваться. Опухшие веки не поднимаются. Свет режет глаза, они слезятся, да ещё сопли, слюни, зато во рту – сахара. Безумно хочется пить. Язык присох к нёбу.
-Воды… воды…
Никого нет. Помочь некому. И холодно, безумно холодно. Мой хрип тухнет в пустой комнате. Никого. Все примерещились. И Серёга, и Леха. Почему-то особенно обидно, что нет даже песца.
-Он такой пуши-истый, тё-ёплый, – скулю я спьяну.  - Печка тоже тёплая, – медленно понимаю я, - должна быть тёплая... она… остыла... Погасла. Надо топить.
А для этого надо встать, дойти до печки.
И я страшным усилием поднимаюсь, хватаюсь за табурет, за стену, ползу к топке. Открываю, заглядываю, убеждаюсь, что там всё прогорело и погасло. Угольки даже не краснеют, лежат мертвенно-серой золой. Тоскливо вздыхаю, упираюсь тяжелой головой в печной бок. Холодный. Гудящей голове приятно. Делаю новое усилие, отрываюсь от опоры, наклоняюсь за лежащими на полу дровами, теряю равновесие и буквально рушусь на крохотную скамеечку. Как удачно её здесь поставили. Как удобно, сидя создавать тепло. Здесь всё под рукой: и бумага, и спички. Даже я, неумеха, легко справляюсь, развожу приличный костерок, протягиваю к нему окоченевшие пальцы, греюсь. Живительное тепло бежит по телу. Сижу бурчу:
-Жаль всё-таки, что друзья мне только примерещились. Опять один! Совсем один!
Во рту сухо и противно.
-Лучшее средство от этого похмеля, – сказал бы сейчас Серёга, – пиво. Нет ничего лучше холодного пивка.
Я только сглотнул.
-Нет пивка, ни холодненького, ни даже тёплого и противного. Ничего нет.
Я с последней надеждой взглянул на стол. Может что-то осталось? Нет, все три стопарика валяются пустые, даже перевёрнутые, опрокинутые. Рядом памятником всем алкашам стоит, красуется пустая бутылка.
Огонь пожирал дрова, радостно потрескивал. Возле него стало жарковато. Поднимаюсь, делаю несколько неверных шагов к столу, тяжко опираюсь одной рукой, другой в непонятной последней надежде дотягиваюсь, хватаю, переворачиваю бутылку. Ни капли. Вздыхаю, трясу её. Ничего! Неужели я один всю водку выжрал?! И не знал, что способен на такое. Вот что творит с людьми одиночество…
Трясу бутылку и снова передо мной встает гнусный образ соседа пьяницы. До чего же он хандрил, когда появлялся во дворе с опустевшей бутылкой.  Мне тоже взгрустнулось, только собрался я присесть…
-Будильник…
Оглушительно громко! Ужасно оглушительно! Зазвенел, загромыхал стоявший на столе будильник. Он здесь здоровенный, круглый, механический. Раритет. Гремит так, что мёртвого поднимет. Как мне объяснили заводить его нужно каждые шесть дней, иначе останешься без времени. Раньше его дублировали более современные часы, но батарейка села. Трезвон будильника означает, что пришло время работать. Я саданул по этому раритету так, словно на нем сидела муха.
-Молчи! Молчи!
Иду я сверять показания на улицу. Ноги переставлял медленно, двигался тяжело. Посмотрел, записал, поплёлся за дровами. Вчера из-за истории с водкой прихватил совсем немного. Подхожу к поленнице, запускаю туда руку, собираю, собираю легкие берёзовые чурки, а сам думать могу только о пиве. Представляю каждый глоточек.
-Пива бы… Пива...
Лёд безмолвствует, снег хранит непорочную чистоту. Возле запертой двери в домик мнется песец. На этот раз мои белый и пушистый друг молчит и ведет себя смирно. А я болею, стараюсь поменьше двигать головой, вижу мир, словно через толстое мутное стекло. Отчитался медленно, аккуратно прилёг.
-Скучно. Чем только люди занимались раньше?
Сразу вспомнился назидательный голос Лёхи:
-Книжку почитай.
Я разглядываю длинную полку над головой.
-Пушкин, Лермонтов… во! «Что делать?» Ну-ка, гляну умную книжку. Она не даром выдвинута вперёд, стоит не в ровном ряду с другими. Ни мне одному видно стало интересно, что делать. Сейчас узнаю, что там предполагает господин Чернышевский. Тяну несолидную, но залапанную книжонку и… За нею на полке мне открывается великолепное, невероятно желанное зрелище – тёмное стекло настоящей и невероятной бутылки пива! Я тянусь внезапно задрожавшей рукой.
-Иди к папочке, моя маленькая!
Достаю долго стоявшую в натопленном доме теплую бутылку. Счастью моему нет придела! С полки кружась спадает узкий листок бумаги, я подхватил, читаю:
-«Нашёл подарок? Молодец! И первый нашёл, тот что в дровах? Тогда ты оценишь. Только пойди, сунь в снег, остуди. Тогда пиву цены нет…»
Кажется, там было написано ещё что-то, но я не дочитал, бросился на улицу остужать прекрасный напиток. В домике ходил в обрезанных местных валенках. Были они безразмерно огромными, прямо подстать моему громадному предшественнику. Прямо в них потопал на выход. Я уже шел внутри, а они ещё стояли. Выбрел на снег, сунул бутылку в сугроб, стою, жду, смотрю на белую равнину, вспоминаю мечтательно:
-Дома сейчас уже весна вовсю. Птички вопят, зелёные первые листики, травка. Повылазили всюду эти… как их, одуванчики. Превратили каждый газон в клумбу. Рассыпали желтые пятнышки, как весенний солнечный мусор. Скоро их всех состригут, чтоб не превращались в серых пушистых старичков. Запахнет первой скошенной травой. Люблю светло-зеленую весну…
И что я делаю здесь, в этом белом безмолвии?
-Я пью холодное пиво! – восторженно ответил я сам себе, подхватил бутылку и поспешил вернуться в тепло. Совсем окоченел.
 Едва успел дойти до стола, об его край резким жестом открыл крышку и отхлебнул таки живительной влаги. По телу разлилось блаженство. День разом сделался лучше. В нём даже появилось что-то от выходного. Я с удовольствием принялся рассуждать о том, что здесь, пожалуй, любой день похож на вольное ленивое воскресенье.
-Скорее каждый день - понедельник, – раздалось у меня за спиной, - выходных здесь нет, каждый день надо работать, сверять показания.
Я обернулся в полном бешенстве - опять глюки! Со мной весьма скептично беседовала дикая пушистая, полярная лисица. Филя сидел на моей лежанке и разглагольствовал.
-Что опять?! – взвыл я, - даже от пива?!
-Оно здесь ни причем – заявил песец и стал чесать ухо задней лапой, – скорее ты видишь, -  он поискал подходящие слова, замер, потом продолжил солидно опустив ногу, – скорее твои необычные видения являются следствием твоей эмоциональности…
-Не мудри! – поморщился я.
-Хорошо, – развалился поудобнее Филя, -  скажем так, ты не потянул одиночества.
-Я псих?!
-Если тебе так понятнее. Но психика у тебя поехала чуть-чуть.
-Неужели все так? – ужаснулся я.
-Неет. Многих изолированность совсем не задевает.
-Как того здоровяка, моего предшественника?
-О да, – хихикнул песец, - непробиваемый тип.
-А я значит, эмоциональный, как девица?!
Я был в бешенстве.
-Ну-у, – протянул Филя, – девицы очень трусливы, всего боятся. Тебе главное не поддаваться своим страхам, не пугаться, не бояться.
-Кого мне бояться? – заносчиво воскликнул я.
-А вон его.
Он полными ужаса глазами уставился в оконце у меня за спиной. Посмотрел туда и я.
Сразу резко понял, почему окошечки в этой избушке были такие махонькие. Ко мне с любопытством заглядывал белый медведь. Его громадная голова прижалась близко-близко к стеклу. Громадный черный кожистый нос двигался принюхивался. От мощного дыхания стеклышко сразу запотело. Огромная морда раскрыла тёмную пасть, вывалила громадный язык. Я обмер, будто меня уже съели. Через мгновение вышел из ступора, бросился к своей незапертой двери, опустил тяжелый запор.
Так вот почему он здесь. Затаив дыхание слежу за медведем через оконце рядом с дверью. Они, к счастью, хищника не заинтересовали, зато след от бутылки и мои глубоко пропечатавшиеся большие следы он тщательно обнюхал. Я дух перевел.
-Тоже пивка захотелось?
Я так осмелел, потому лишь, что полярный зверюга потопал дальше к поленнице, видимо полез в кучу, может учуял чего. С той стороны послышался шум. Судя по всему, поленья повалились. Белая громадина весом в полтоны отпрыгнула, словно игривый щенок. Рыкнул, показал свои чудовищные зубы.
-А когти-то у него. Когти. Больше сантиметров десяти-пятнадцати.
Нет, дышать я не мог.
-Чудовище! Монстр! – шептал пересохшими губами, – ужас...
-Только этот ужас на самом деле. Живут медведи белые здесь, - напомнил песец флегматично, – хозяева они.
-Заметил, – бурчу недовольно.
-Привыкай, – мудро посоветовал Филя.
И стал я привыкать, поползли дни скучные, ничем интересным не наполненные. Скука заполнила домик, мешала сладко спать после пустых дней. Тишина давила на уши. Уже хотелось нормального, неумолчного городского шума, автомобильных сигналов, дальних голосов, неясного грохота, криков, смеха, а здесь царило такое торжественное величественно-древнее царство снега и льда. Говорят, над океаном шуршат торосы, трещат, ломаются льды, а здесь земля - совсем тихо…
-Нашёл из-за чего страдать, – скептично заметил Серёга, – спи себе и спи.
-Или книжку почитай, – повторил свою  мудрую мысль Лёха.
Я так обрадовался друзьям - не передать! Вот они оба сидят за столом, как ни в чём не бывало. Наконец-то можно с ними наговориться. Я поднялся со своей жесткой лежанки, сижу, смотрю на них, боюсь глаза отвести. Восклицаю восторженно:
-Серёга! Лёха! Откуда вы здесь?!
Толстяк не отвечает, солидно поправляет очки, спрашивает тоном училки:
-Читать начал?
-Да, – горжусь я.
-Что тебя заинтересовало? Какой писатель сумел до тебя достучаться?
-Пушкин, – честно выпаливаю я, -  только не стихи.
-А что же?
-«Барышня крестьянка».
-И с чего вдруг тебе приглянулась эта сказочка для девчонок? – хохочет Серёга, - меня в детстве как-то мать заставила фильм посмотреть. Так я уснул посередине. А ты читал, да ещё и понравилось. Ты болен, – постановил он окончательно.
-Вот и нет, – запротестовал я, – ты только вспомни, сколько там лета, тепла, солнышка, зелени. Короче, всего чего здесь нет.
На удивление Серёга не стал спорить. Тишина обняла меня как вата…
И я проснулся. Друзья мне только снились. Хороший сон. Очень хороший.
Просыпаться окончательно, открывать глаза не хочется. Лежу, упорно щурюсь. Не помогает. Голова с неумолимой честностью осознает пустую комнату, полное абсолютное моё одиночество.  Решительно встаю. Песец сразу занимает мое нагретое место на лежанке. Я не строжусь, не ору про грязные лапы, всё равно сплю без дурацкой простыни, одетый. Есть всё-таки неоспоримые преимущества в том, что я не дома и меня никто не контролирует. Умываюсь холодной, очень бодрящей водой из рукомойника, какие теперь только на дачах остались. Одёргиваю одежку, всё, встаю! Шаркаю огромными валенками, плетусь топить печь. Подошёл, погладил уютно свернувшегося Филю. Белый, мягкий, словно персидский кот. Жаль, урчать не умеет.  И вдруг ярко, правдиво представил себя со стороны. Совсем девицей сделался. Сижу сны вспоминаю, котика глажу, совсем раскис, а ведь и времени-то прошло всего ничего, только пару дней миновали, я уже и глюки стал ловить. Народ мне спьяну примерещился и даже песец заговорил. Видно, это я сам себя запугал, что одному сидеть здесь ещё долго. Вот мне и стало всякое мерещиться.
-«Не от водки же в самом деле», – со всей студенческой самоуверенностью рассуждал я.  -Эх, сейчас бы посмотрел фотки, развеселился. Серёга вечно такие уморительные рожи корчит… Да свалял я дурака, оставив дома смартфон. Услышал, что здесь нет ни связи, ни интернета. Дурень. Надо было музыки накачать, ведь не пластинки же допотопные слушать «Удивительный вопрос. Почему я водовоз».
Хотелось смачно плюнуть, но убирать-то здесь кроме меня абсолютно некому. Ограничился тем, что сказал тьфу и махнул рукой. Вот так люди и научились вежливости, просто убираться было неохота. Мысль скользнула в сторону, убежала далеко… теперь хоть электричество есть. Маленький трансформатор работает. Хорошее сейчас время, прогрессивное, а раньше как люди со свечами мучались?
Особенно здесь, на севере, когда полгода ночь. Пусть геологов здесь не было, а местные?!
Бедные чукчи! И как их ивенки. Мало того, что живут в чумах, гоняются за оленями, так ещё и темно, не видно нефига! Жуть!
В голову сразу полезли старые бородатые анекдоты про чукчу. Стало веселей и мысли развеялись.
Хорошо хотя бы что в это время за полярным кругом день. Солнышко совсем не садится. А я-то понять не мог, откуда и чего ради в таком сугубо мужском жилище шторочки на окнах. Дурацкие, грубые, но всё же. А теперь отлично понимаю, пока не задвинешь их, пока окна не закроешь, не уснешь. Сам себе наводишь время суток. Посмотрел в оконце, порадовался солнышку, и понял вдруг, что вся моя хандра от безвылазного сидения в четырёх стенах.
-А стены-то здесь тесные, безрадостные. Всё! – завопил я, - хватит киснуть. Срочно отправляюсь гулять. Погодка прекрасная. Ни мороза, ни метели, надо пользоваться. Такой денек - просто удача. Гулять.. гулять срочно!
Я решительно вскакиваю на ноги, начинаю поспешно одеваться, обуваться. Пять минут и я готов. Последний штрих – шапка на голову. Шапка у меня супер. С самого детства представлял себе полярника именно в такой шапке. Лохматая, огромная ушанка и уши обязательно развязаны, болтаются при ходьбе. Нахлобучиваю свою шапку и вываливаюсь из душного домика.
Солнце отражается от чистейшего снега и слепит глаза. Жмурюсь, шагаю не глядя. Куда не пойди - везде одинаково бело. О возвращении не думаю. Везде ровно мой домик издалека видно. К тому же я оставляю четкие следы на снегу, по ним и вернусь. Шагаю решительно, даже радостно. Вперед. Вперед.
Решил оглянуться на домик, посмотреть далеко ли ушел и замер в ужасе. Дорожку моих следов было отлично видно, а прямо на них остановилась громадная медведица с медвежонком. А мне сто раз твердили, что нет никого опасней, чем медведица с медвежонком.
Разом теряю дар речи, без звука ору:
-Мама!
И пячусь, пячусь, отступаю назад или куда-то в сторону. Пячусь, оступаюсь и падаю, лечу куда-то вниз, в темноту, в холод.
-В трещину! В океан! – успеваю ужаснуться я.
И грохаюсь на что-то твердое.
-Не утонул, жив, - констатирует мозг, – упал совсем не глубоко.
Постепенно начинаю соображать, приходить в себя. Озираюсь. Темно, кругом снег, снег…   справа, слева, над головой. Пещера, яма, нора, берлога?! Берлога огромного полярного медведя. К счастью, пустая берлога.
-Мишки нет дома, – вяло радуюсь я.
Но под снегом глубоко, страшно. Внезапно захлестывает меня паника
-А-а! Никогда я отсюда сам не выберусь! А  помочь некому. Кричать бесполезно. Останусь я здесь! Под снегом! Потом растает этот сугроб когда-нибудь в июле, и найдут мои косточки! – пронеслось у меня в голове.
Я сразу постарался взять себя в руки
-Спокойно… спокойно... Если это берлога, должен быть выход. Уж если неуклюжий медведь вылез, то и я сумею.
Подумал и сразу обнаружил большую дыру позади, где-то на уровне головы. Высоковато, но не зря ж я спортом занимался, просунул туда руки, подтянулся и…
Выбрался на белый свет. Ура-а! Свобода!
Я бегом припустил к жилью. На белую медведицу даже внимания не обратил. Да и она уже далеко отошла, на меня даже не обернулась. Я бежал, торопился, хватал ртом холодный воздух, задыхался. Припомнились слова школьного тренера:
-«Остановись, восстанови дыхание, быстрее получится».
Встал, оперся руками о колени, перевожу дух, тяжко, шумно. Стараюсь дышать медленно, только носом, заставляю себя закрыт рот. Выдерживаю паузу, делаю первые шаги, с трудом заставляю себя не побежать. Солидно выпрямившись, подхожу к домику и снова теряю всю солидность. Лихорадочно, бешено хочется попасть в тепло, в безопасность, но на пути закрытая дверь.
Конечно, воров здесь нет и традиционными замками никто не пользуется, но от любопытных зверушек   имущество защищают, закрыв дверь на хитрую деревянную вертушку. Там просто надо знать, куда нажать, но с перепугу и после бега я никак не могу попасть. Тороплюсь, сержусь, даже поскуливаю как нетерпеливый щенок. Наконец, вхожу, сразу бросаюсь к печке.  Дрова в ней уже прогорели, почти потухли. Я опускаюсь на скамеечку, подкладываю полешки березовые, смотрю на веселое пламя, вспоминаю как Маугли называл огонь «красным цветком». Красивый цветок. Тепло, спокойно. И я совершенно успокоившись понимаю, как зверски проголодался.
-Быка бы съел, – признаюсь я, поспешно стягивая шапку, куртку, обувку, кидаюсь к углу, возле стола, где на полу стоят в  холоде  мои запасы быков, проще говоря, банки говяжьей тушенки. Радуюсь им, как пище богов, хватаю жестяную банку, консервный нож. Совершенно озверело набрасываюсь на жестянку, давлю, открываю, вгрызаюсь в крышку. Наконец можно сменить оружие, берусь за вилку. Втыкаю её в блюдо мечты. Тушенка отменная, сплошное мясо, волокнистое, вкусное. Тает на языке. Я открываю рот пошире, зачерпываю кусок побольше. Жую медленно, смакую голодное счастье. Нет, ничего мне больше не нужно.
Я и не заметил, как всё слопал, скребу вилкой по дну банки. Только теперь увидел, что песец сидит рядом, трогает мою ногу лапой и смотрит жалобно, просит:
-Оставь. Мне оставь. Я тоже тушенку люблю.
Переворачиваю банку, показываю ему, что ничего не осталось. Отдаю Филе пустую консервную банку. Он сует туда язык, свою длинную морду, всю голову по самые плечи. Я стою, смотрю на усилия полярного зверя и сомневаюсь опять: он со мной говорил или показалось? Я сам всё придумал?
 Ведь я же не пил ничего, наоборот только ел. Сытость  -  состояние ленивое, снова потянуло полежать, но просто так валяться скучно, и упал мои взгляд на книжную полку. Сам себя удивил желанием почитать. А вдруг там припрятан ещё один сюрприз. Я даже шумно сглотнул.
На полке плотно жались друг к другу книги. И только книги. На этот раз я выбрал толстую да зачитанную. «Три мушкетера».
-Ну-ка, ну-ка посмотрим, чего в них такого легендарного. Говорят, книжку эту хорошо читать в юности пока возраст романтический. Романтиком я никогда не был, да ещё и не старый. Может чего доброго и понравится.
Начал читать. Предложения длинные, запятых много, совсем текст не современный, подробный, исторический. Дела давние, век семнадцатый, а читать легко и весело. Я зачитался, увлекся. Оторваться не могу. Только руки уставали толстую книгу держать. Менял позы. Умаялся, принялся чередовать пищу духовную и обычную.
Вскрыл ещё одну банку тушенки. Стал прыгать, фехтовать с вилкой, как со шпагой. Сам себе понравился. Спина прямая, голова гордо поднята, поза живописная, в руке шпага. Ну не шпага, но тоже оружие грозное и вид у меня воинственный, бесстрашный. Точно д Артаньян! Почувствовал я себя таким же вольным и дерзким. Опустошил ещё одну банку, на этот раз оставил немного для песца. Он принялся чафкать, даже спасибо не сказал. И хорошо, что он болтать перестал. Прекратились мои глюки, стал я нормальным. Прошло мое ужасное одиночество. Обзавелся хорошей компанией.
Поел и обратно в свою книжку, в Париж, к господам и прекрасным дамам. Читал я медленно, старательно, мне толстой книжки надолго хватит, а на полке рядом ещё стоят «Двадцать лет спустя» и даже ещё «Десять лет спустя» и тоже Дюма. Хватит мне до самого конца моего здешнего пребывания. Всё! Кончилось одиночество, больше я не один здесь! Со мной д Артаньян.