Она прожила чужую жизнь - 2. глава 20

Глава № 20

Последнее кормление детей было в двенадцать часов ночи, после этого до шести утра отдых, а потом кормления через каждые три часа.
Обычно сынишка был спокойным, хорошо кушал, не плакал, насытившись, мирно засыпал.

Когда принесли его на ночное кормление, неожиданно не взял грудь, начал плакать. Весь напрягался, корчился, натужно кричал.
Лариса не знала, что делать. Безуспешно промучившись в попытках накормить, пошла к акушерке:

- Я не знаю, что делать. Мальчик плачет, не кушает, - растерянно говорила, чуть не плача. 

Акушерка смотрела на неё с подозрением:

- Что!? Показывала ребёнка своей родичке!? Признавайся!

- Да, показывала, -  прошептала тихо.

- Я же тебе говорила! Нельзя!!! - возмутилась акушерка.   - Я не знаю, что теперь делать. Иди к себе. Я тебе ничем помочь не могу, - она была явно расстроена. - Подождём. Может, поплачет немного и успокоится. Не надо было показывать на ночь глядя. У твоей родственницы такие чёрные глаза! Я предупреждала! Иди, иди, чего стоишь, - прогоняла сердито. - Что же теперь делать? Не послушалась, пеняй на себя. Ребёнка жалко.
И видя, что Лариса готова расплакаться, примирительно добавила:
- Да ничего страшного. С детьми такое бывает. Может, животик болит. Сама следи за питанием, не ешь, чего нельзя. Ну, иди, иди. Не беспокойся. Ничего с ним не случится, если не покормишь. Я его водичкой попою, до утра всё пройдёт.

Но ни утром, ни днём ребёнку не становилось лучше. Он не брал грудь, кричал и выпинался всем своим маленьким тельцем от натужного крика.
Лариса переживала, вспоминала слова акушерки о чёрных глазах, её возмущение тем, что показала ребёнка родственнице, и ничего, ничего не понимала.

Выросшая в атеистической семье, она ничего не знала о том, как это можно кого-то «сглазить». Когда слышала подобные разговоры, то только иронически улыбалась, удивляясь: как это взрослые люди в век химии и космонавтики могут верить в предрассудки!? Странные, тёмные люди! Верят бабушкиным сказкам.
И даже видя мучения ребёнка, не верила, и не понимала того, о чём ей чуть ли не напрямую говорила акушерка.

При дневном кормлении подошла обеспокоенная акушерка Нина Петровна:
- Что, ребёнок не берёт грудь?

- Нет, - ответила растерянно, обречённо глядя на кричащего, выпинающегося малыша.

- Сейчас мы его распеленаем, посмотрим, - ласково говорила Нина Петровна, разворачивая пелёнки.
Лариса с любопытством смотрела. Она ещё не видела полностью своего сына, только личико.

- Ну что же с тобой, маленький? - приговаривала акушерка, осторожно высвобождая от последней пелёнки.

Маленькое тельце было красным и беспомощным. Ручки и ножки судорожно двигались, ребёнок набирал воздух и громко кричал, вкладывая в этот крик все свои маленькие силёнки. Пальчики, покрытые лёгким пушком шелушащейся кожицы, шевелились, на одной ручке болтался привязанный бинтиком кусочек клеёнки, на котором Лариса прочла: «Самсонова, мальчик».

А он кричал и кричал, выпинаясь и тужась, и большие взрослые люди очень хотели, и ничем не могли ему помочь.
 
На следующий день подошла только что пришедшая на смену акушерка, не разрешавшая показывать ребёнка.
- Как малыш?

- Плохо, -  ответила понуро.

Она осуждающе посмотрела и молча вышла. В девять часов утра сама принесла ребёнка на кормление.

- Я окропила его святочной водой, - сказала шепотом. - Хорошо, что дома у меня была. Попробуй покормить. Не перекорми. Он больше суток голодный.

Но обессилевший малыш и сам не мог долго кушать. Пососав  немного, успокоился и уснул. И только время от времени на его личике появлялось выражение незаслуженной обиды, и он тихонько всхлипывал во сне.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)