Через год после появления короля

Как показывает нам тривиальная, но правдивая история, не всегда одно поколение готово принять другое, каким бы правильным вещам оно не учило. Конфликт может зародиться там, где его никогда и не было, хоть и не в этом суть. А все из-за того, что каждый делает выбор сам, и расплачивается за него сам. Поэтому счастье одного может построиться на несчастии другого, правда, до определенного момента.

Так в комнату зашел человек средних лет, среднего роста, не в очень-то богатой и не в очень-то бедной одежде, с аккуратной прической и довольно пронзительным взглядом. Про таких обычно говорят: «знакомый», «тот самый брат жены», «весьма рассудительный малый». Но что было важно, так это его умение говорить: весьма большие, но язвительно-точные реплики делали ему славу у окружающих и заставляли его ближних временами ненавидеть его. Им не нужны люди со стороны, знающие что-то лучше них самих. Да и сам он был странноват: никто не знал, чем он занимается в свободное время, где работает и работает ли вообще, есть ли у него собственная семья и прочие мелочи, не освещенные подробно. Вежливо кивнув служанке, этот человек прошел до конца комнаты, сел на первый попавшийся ему стул и принял такой сосредоточенный вид, будто чего-то ждал. Это что-то не заставило себя ждать: на пороге комнаты появилось двое молодых людей, шепотом что-то обсуждавших.  Увидев ожидавшего, они резко затихли и молча подошли к нему. Разговор был неизбежен:
- Здравствуй, дорогой, - с довольной улыбкой произнес сидевший на стуле, - скажи мне, как она?
- Госпоже все хуже. Говорят, ей уже вряд ли что-то может помочь.
- Кто такое говорит?
- Я, - ответил на вопрос молчавший до этого господин, - и медицина, которая какое-то время существовала лишь для того, чтобы своим искусством отравлять людей. Боюсь, тут мы беспомощны. Соболезную. Но она еще будет жить какое- то время. Зайдите к ней, сегодня у вас еще есть время.
Вряд ли такой ответ устраивал хоть кого-то из присутствовавших здесь. Кто-то здесь еще истинно верил в это искусство, кто-то верил лишь в искусство обмана. Видимо, жизнь их ничему не учит. Врут тут только люди, высшая материя тут не при чем. Но разговор все еще продолжался:
-… зайду, как же иначе. Может, ты представишь мне своего спутника? Мне еще не доводилось видеть его раньше в нашем доме.
- Знакомься, это мой хороший друг, Базаров его фамилия. Мы знакомы с ним давно: он жил со мной на одной улице в детстве, потом мы учились с ним в одном месте. После этого мы долгое время не виделись, но примерно год назад, после того разбирательства, мы встретились еще раз и пока что ни на день не расставались. Он мне словно учитель, а я его ученик. Сама судьба велит нам быть вместе. Он сын сельского врача, сам занимающийся медициной. Объяснять его присутствие здесь и сейчас в иной раз не надо, я полагаю.
- Думаю, не стоит. Очень рад, - сказал товарищ, стремительно протянув свою руку тому человеку, — думаю, мы извлечем многое из этого знакомства.
- Я тоже так думаю, - отстраненно ответил он.  – К слову, все повторяется, все как тогда. Шум, крик, суматоха, обмороки и не выдержавшая удара тетушка. Если сейчас она борется с судьбой, то тогда она была сражена людскими пороками, не иначе…
-Не напоминай мне об этом, дядюшка. Я бы сказал, что этот мир пошатнулся в очередной раз, но, к сожалению, это уже не ново. А ведь интересно, сколько таких?
- И страшно предположить, - ответил на его риторический вопрос друг. – Жаль, что мне пришлось прослушать все объяснение от моего друга. Да, когда мы были неподалеку отсюда, этот разговор завязался сам собой. Ничего необычного: человек сделал выбор и поплатился за свои поступки, поэтому в его действиях я не вижу ничего решительно плохого.
- Да как же так, - не выдержав, воскликнул дядя. Он встал со стула и стал ходить по комнате. - его поведение заслуживает не только одного высмеивания. Такие люди должны быть наказаны…
- И это наказуемо, поверьте. А судьей ему будет…
- Время, - подхватил племянник.
— Это безусловно так, как и безусловно то, что поступки его были ужасны. Нельзя так себя вести: это топчет все основные принципы морали, религии и хоть какой-то совести. - дядя остановился и посмотрел на своих собеседников. - Вы так не считаете?
- Мораль – понятие относительное, поверьте. Каждый сам для себя создает рамки, в которые потом себя и вгоняет.  Разговоры о том, как ведет себя другой с точки зрения нашего представления о морали и религии, бессмысленны. Хорошо, если вы научились отличать хорошее от плохого, но есть ли в этом толк?
- Неужели для вас любой святой что уличный хулиган? Принципы религии – эталон, по которому строится наша жизнь, как вы этого не поймете? – горячо спорил дядюшка. Его резкие жесты и покрасневшее лицо были тому свидетельством.
- Кто руководствуется принципами религии, тот мало чего добьется в жизни, - включился в разговор племянник. – Если эти принципы и являются эталоном жизни, то только бедной и безуспешной. Реальный мир устроен сложнее, чем эти правила. Прожив бедно и праведно, оставить после себя можно будет лишь фанатичных последователей, а не капитал для своей семьи, не роскошную и достойную себя жизнь обеспечить себе, а полностью испортить себе, как минимум, а, как максимум, еще и другим. Человек достоин большего, но достоинство это скрыто за многочисленными уловками, ложью, предательством и выгодой. И не подумай, что мы не честны перед тобой и своей совестью. Мы поплатимся: нас покарает либо судьба, либо случай, либо мы сами. А вы же несите свою мораль через всю свою жизнь: посмотрим, когда вы сломаетесь.
- Вот как вы считаете, да? – со вздохом произнес дядя, медленно садясь обратно на стул. – Пожалуй, сколько людей, столько и мнений, и я не могу с вами спорить, господа. Теперь вы люди со своим мнением – вы мне ровня, и ничто этого не изменит. Предлагаю завершить этот разговор, Дамис. Ступай, мне еще нужно поговорить с госпожой.
Дамис хотел было возразить, но не стал. Его друг сделал так же. Они оба понимали, что, в первую очередь, они люди, а не характеры, и что они устроены намного сложнее, чем порою кажется. Они посчитали ответ дяди слабостью, навеянной ему его моралью. Причем ничего ровным счетом и не изменилось: еще тогда он искал примирения с тем обманщиком, ибо обманул сам себя и почувствовал в нем небольшую тень той религиозности, под чьим покровом он пробыл в этом доме. Таких людей нужно спасать.
- Клеант, вы тонете. Тонете в полюбившемся Вам безликом однообразии, которое тянет Вас на дно. Пока есть силы – хватайтесь за эту жизнь, иначе вместо нее Вы увидите лишь ограничения и угрозу, и на смертном одре Вы скорее пожелаете приговора, чем помилования. – сказал Базаров.
Клеанту стало необъяснимо неловко и неуютно. В этом доме он был человеком, что претендовал на какую-то объективность, что критиковал всех, если на то была нужда, а что теперь? Он сражен своим же оружием, и ему нечего возразить. Сейчас вы увидите настоящего Клеанта, не того, что знает и критикует, а того, что жалеет и раскаивается. Но жалеет он себя ни потому, что так долго придерживался одной идеи, а потому, что не может иначе. Марионетка века, он покажет всем, как надо, хотя, на самом деле, и не знает, чтобы он сделал сам. Поколения останутся непонятыми, и мы им не судьи.
Так оставим же их, как Дамис и Базаров оставили Клеанта одного на бесконечно-долгом разговоре с самим собой. Еще долго будут вспоминать появление Базарова, еще долго в этом доме будут приговаривать: «Базаров, или второй Тартюф».
1665 г.