Дурные намерения. Глава 6 Роковая ошибка

Есть лишь одна по-настоящему
серьёзная философская проблема –
проблема самоубийства.

Альбер Камю.

1

По загруженным транспортным потоком, узким улицам Ахинмая едет чёрная «Опель Зафира» с тонированными окнами. Машина большая для дорог курортного города, в повороты входит аккуратно, а разгоняется медленно, хотя разгоняться и некуда.

За рулём автомобиля светловолосый мужчина, около сорока лет. Он разговаривает по телефону. На заднем сиденье пристёгнут к детскому креслу маленький мальчик. Он спит, хотя и не любит спать в машине. Но всю ночь малыш плакал, у него болело ушко. Он не спал сам и не давал спать своим родителям.

Мужчина свозил сына к врачу. Доктор осмотрел малыша и записал отцу всё, что требовалось от родителей, чтобы избежать отита. Теперь мужчина везёт сына в детский садик. Он отпросился с работы, но ему постоянно названивают.

На улице самое начало июня. Лето только началось, а на улицах Ахинмая уже полчища туристов. Тридцать два градуса по Цельсию. Мужчина не открывает окна, чтобы не простудить малыша, но кондиционер работает на полную мощность. Из-за этого он страшно шумит. Мужчина в шутку утверждает, что «Зафира» меняет аэродинамические свойства, когда он включает кондиционер на полную. Из-за шума кондиционера и из-за новостей с работы мужчина говорит с собеседником на повышенных тонах, не боясь разбудить малыша. Впрочем, он увлечён разговором так, что забывает о всём на свете.

- Послушай, этот страховой случай наступил год назад. Что значит, они хотят к нему повторно вернуться? Что, Гена? Да ты дослушай меня! Я уже всего не помню, конечно, но, помнится, водитель был пьян. О какой выплате может идти речь в таком случае? И мы не затягивали сроки рассмотрения этого дела. Там была уголовка. Да. Мы ждали решения суда. В итоге до суда дело так и не довели, уголовку отменили, а стороны пошли на примирение. Кажется даже с условием выплат пострадавшей стороне. Всё. Мы отменили выплаты и дело ушло в архив.

Мужчина слушает собеседника, потом громко вздыхает:
- Как зовут девушку? Ещё раз. Анна Бонн? Там, кажется, какая-то другая фамилия была. Ни то Бондаренко, ни то Бондарёв, но не Бонн это точно. Что это за фамилия такая? Бонн? И что она говорит? Она обратится в Службу Страхового Надзора? Да пускай обращается! Там ей тоже самое скажут. У нас есть две причины, по которым мы отменили выплату: пострадавший был пьян и семья получила компенсацию.

Он ещё немного слушает:
- Да, мы точно ничего не перечисляли.

Тут мужчина начинает нервничать, потому что деньги были перечислены, но не выгодоприобретателям, а совсем в другой карман. Поэтому ему будет лучше, если дело это останется в архиве.

- Если бы мы им что-то перечислили, они бы к нам не пришли… Ну, да… Ну, нет. Мы им и части суммы не перечисляли. Ладно, слушай, не отпускай её. Я сейчас приеду и сам с ней разберусь. Не надо лезть в архив, у меня все документы в компьютере. Да. Скоро буду.

Он убирает от уха сотовый телефон, намереваясь поставить его на крепление, но телефон звонит снова. В этот раз клиент, которому мужчина обещал помочь с оформлением ОСАГО.

Чёрная «Зафира», вместо того, чтобы свернуть на улицу Коцебу и поехать в сторону детского садика, продолжает движение по улице Чарнолусского, в сторону трассы М-4. Там, не далеко от шоссе, между автозаправочной станцией и РЭО ГИБДД стоит небольшое двухэтажное здание, вмещающее в себя минимаркет «24 Часа», автомагазин «Пятая Передача» и страховую фирму «КАСО».

Мужчина – сотрудник страховой фирмы, с уставным капиталом в 612 миллионов рублей, которая работает, в основном, в южных регионах России. Он правая рука директора Ахинмайского дополнительного офиса. Человек, решающий все возникающие вопросы, как с физическими, так и с юридическими лицами. Он, тот, кто знает, как работать со страховками и зарабатывать на них. И у него возникла проблема с клиентом, и если эта проблема вскроется, может вылезти наружу то, что должно быть погребено под слоем бумаги.

Мужчина паркует машину на стоянке, глушит двигатель, вылазит из кондиционированного салона под жаркое южное солнце и быстрым шагом двигается в сторону офиса, закрывая автомобиль с пульта.

Чёрная «Зафира» стоит на парковке, на которую не падает тень ни от маленького двухэтажного здания, в котором находится офис страховой компании, ни от здания ГИБДД. К полудню температура воздуха нагревается до тридцати шести градусов в тени. В машине малыш дёргает ножкой и просыпается.

2

- В воздухе пахнет грозой, - в очередной раз повторил Гена. – Чувствуешь запах озона?

Зина Геннадьева отметила про себя, что муж в последнее время зациклен на запахе озона.

«Надо показать его врачу», - думает она. – «Может у него что-то с головой?».

- За тебя, Гошенька, - тихо произнёс Гена, поднимая стопку с ромом. – За тебя, сынок мой.

Зина, моющая кружку, сжала её так, что, казалось, ещё немного, и та лопнет.

- Перестань, - сказала она тихо, сквозь зубы, но муж её услышал.

- Что перестань? – Гена был пьян. – Что перестать? Кто кроме меня отметит день рождения моего мальчика? Или со мной?

Он налил себе ещё стопку. Зина не оборачивалась в сторону мужа, продолжая мыть посуду.

Она не понимала что ей делать дальше, была растеряна. Она продолжала любить мужа и, временами, её любовь не стоила никаких усилий. Например, прошедшие выходные, которые они провели всей семьёй: она, Гена, и их дети – сын Гена и дочь Маша. Супруг даже договорился с владельцем яхты, и в субботу они вышли в море. Они и покупались, и порыбачили и плавали к Долине Цветущего Лотоса. Дети были в восторге.

Сегодня они купили детям одежды к школе, после обеда играли все вместе в «Каркассон». Отлично проводили время.

И вот теперь, в одиннадцать часов ночи, когда дети уже спят, Гена вспомнил то, о чём они старались не говорить последние пару месяцев. У их младшего сына сегодня день рождения. В годовщину смерти малыша, в начале июня, они ездили на кладбище, на могилу сыночка. Поездка та очень расстроила детей, да и им самим она далась не легко, поэтому никто не заговаривал о приближающемся дне рождении уже мёртвого ребёнка. Гена решил о нём вспомнить сам.

Зина домыла посуду, вытерла руки и села за стол.
- Гена, тебя никто не винит, - она старалась говорить спокойно, но комок слёз душил её изнутри. – Все уже забыли.

Это была не правда, Зина знала об этом. И своей ложью она сделала только хуже. Гена поднял на неё красные от выпивки глаза:
- Не так страшно порицание толпы, как чувство вины, отравляющее изнутри, - Гена налил себе ещё. – Понимаешь это? И что значит: все уже забыли? Я НЕ ЗАБЫЛ!

Он хлопнул ладонью по столу, от чего рюмка с ромом подпрыгнула и упала. Алкоголь разлился, и резкий запах спирта ударил в нос. Зина вздрогнула:
- Тише ты. Детей разбудишь.

Гена взял стопку и налил в неё ещё рома.

- Точно. Детей. Нельзя их будить, - произнёс он.

Он выпил ром и поморщился.

- Надо…. Я громкий, я знаю, - признался Гена. – Схожу прогуляюсь.

- Куда ты собрался?

Гена не так часто был дома, как того хотела жена. Он много работал, часто подолгу задерживался, встречался с клиентами на выходных, мог пойти выпить с друзьями. В пятницу он был в баре своего друга, вернулся пьяный, но принёс детям роллы.

Зина, ненавидящая мужа первые полгода после того, как он забыл ребёнка в машине, оставалась замужем ради оставшихся детей и из-за осознания того, что только работа супруга обеспечивает их семью. Уже позже, когда боль утраты поутихла, она обратила внимание на то, что для Гены пережить смерть их младшенького было ещё тяжелее, чем ей. Как бы ему не было больно, Гена понимал, что у него есть семья, и он не позволил себе опуститься и перестать кормить своих детей. Более того, он продолжал ездить на ту парковку и смотрел на место, где умер их ребёнок. Он там работал.

Зина для себя решила, что ей нужно вести себя аккуратней с супругом, если она хочет, чтобы хрупкий мир в их семье обрёл надёжное равновесие, потому что именно Гена был самым слабым звеном этого равновесия. Она никогда не критиковала мужа, и в их семье старались не заговаривать о произошедшем. Но последнее время Гена вёл себя странно, а теперь вот, первый раз в их супружеской жизни, решил отправиться куда-то в ночь.

- Как куда? – ответил он. – Схожу в ближайший бар.

Зина теперь не знала, что ей делать. Позволить ему уйти, и остаться дома волноваться за жизнь мужа или не пустить того за дверь, нарвавшись, возможно, на ссору?

Он встал из за стола, пошатнулся, надевая шлёпанцы.

- Тут есть недалеко бар. Схожу выпью. Я не надолго. На часик.

Зина вышла вслед за мужем в коридор:
- Гена, уже двенадцатый час. Ты итак пьяный.

- Да я не пьяный. Немного выпил, - он посмотрел на жену каким-то диким взглядом.

 – Послушай.., дорогая. В воздухе витает запах озона. Этот запах убивает меня. Поэтому… мне нужно убить этот запах. Понимаешь?

Зина посмотрела на мужа внимательней и не узнала его. За кем она замужем? За этим мужчиной? Неряшливым, в шортах и футболке, и с торчащими в разные стороны волосами?

Когда он уходил на работу и возвращался домой, всегда в костюме, то выглядел таким презентабельным. Высокий и статный красавец средних лет. А сейчас… Зина вспомнила серию мультиков «Ну, погоди!», в которой волк пытался почистить рыбу, разрушая всё в комнате, и ей стало мерзко. Гене до образа пропойцы не хватало только майки-алкашки. И ещё эти дурацкие чётки, которые он теперь постоянно крутил в руках. Зелёные сферы внутри каждого камешка были похожи на глаза, и Зине от них становилось не по себе.

- Гена, завтра на работу, - использовала она последний аргумент, который и аргументом-то не был. – Рано вставать.

- Я не надолго, - опять сказал Гена. – Ну, если что, я завтра отпрошусь.

И, не дожидаясь новых увещеваний, Гена взял ключи и деньги, и вышел в подъезд.

3

Сначала Гена хотел отправиться в бар не далеко от дома, но потом он решил, что лучше поехать на другой конец города, на случай, если жена решит вдруг его искать. Спустившись ближе к набережной, он тут же нашёл такси и попросил отвезти его в любой бар ближе к мысу Тхашаг.

Больше года прошло с того дня, когда он забыл своего почти двухлетнего сыночка в машине на парковке, оставив его медленно спекаться в «духовке» под жарким Ахинмайским солнцем, привязанного к детскому креслицу на заднем сиденье.

Эксперты по автобезопасности утверждали, что подушки безопасности могут быть опасны для детей, поэтому детские кресла лучше переставлять на задние сиденья. А ещё лучше их ставить спинкой к передним сиденьям, так чтобы родители впереди совсем не видели и не слышали своих детей. И забывали их в машинах.

Гена сам читал свидетельства о смерти детей, сидящих на переднем сиденье. Читал он и о смерти детей, в результате удара подушки безопасности, вылетающей со скоростью 200 метров в секунду навстречу телу не пристёгнутого ребёнка. Когда разбираешь страховые случаи, встречаются самые неожиданные вещи. Но ни разу, ни в его прошлой жизни, когда он работал следователем криминальной милиции ещё в Одессе, ни в этой жизни, когда он стал заместителем директора филиала страховой фирмы, он не сталкивался с тем, чтобы кто-нибудь забыл ребёнка в машине на сорокаградусной жаре. Пока не сделал это сам.

В тот день он оставил малыша на парковке перед зданием страховой фирмы, в которой работал. Ему много звонили, был какой-то требовательный клиент. Гена уже точно не помнил кто, но помнил, что из-за клиента, у него могли возникнуть проблемы, потому что иногда он уводил страховые суммы на сторону. Он помнил, что отвёз малыша сначала к врачу, потом в детский сад, и поехал на работу, решать проблемы с клиентами. Он помнил даже то, что сигнализация в машине срабатывала несколько раз, и он её отключал пультом. Ему не хотелось об этом думать, но верещащая машина накрепко засела в его памяти. Ему не хотелось думать о том, что малыш подавал ему сигналы опасности, а папа эти сигналы игнорировал, уделяя внимание только работе. Теперь каждая автомобильная сигнализация прижимает его к земле, заставляя сжимать голову руками, закрывать глаза и кричать: «НЕ-Е-Е-ЕТ». С этим наваждением он справился. Более или менее.

Таксист остановил машину:
- С вас семьдесят рублей. Несколько баров будут прямо и направо, - сказал он, думая, что подвозил туриста.

- Я знаю, - кивнул Гена.

Он отсчитал водителю деньги, вылез из машины и направился к бару.

С того дня, когда маленький Георгий изжарился заживо, Гена за руль не садился. Тем более за руль чёрной «Опель Зафиры». Он продал машину, причём даже не в крае, чтобы покупатель, не дай Бог, не узнал, что это машина-убийца. С тех пор ему было сложно ездить даже в автобусах. Потея в духоте салона, он представлял себе малыша в кабине автомобиля.

«Надо было тебе самому себя закрыть в машине на сорокаградусной жаре, ублюдок. Отрежь себе хер, и не вздумай больше делать детей», - так звучало одно из множества пожеланий в его адрес, которые «доброжелатели» пачками оставляли в интернете. Хорошо хоть никто не знал, как его зовут или где он живёт.

Гена зашёл в бар, в котором отдыхающие выглядели так же как и он. Он сел за барную стойку и заказал себе ром с колой. Из динамиков громко играл ремикс на «Город Сочи» Трофима.

Ему не хотелось ни с кем общаться или разделять чью-то радость по поводу лета и отпуска. Грусть и печаль требуют одиночества. Но и дома он оставаться не мог. Зина постоянно твердила бы что-то успокаивающее, чем только раздражала его. Он знал, в глубине души она не простила его, хотя осталась с ним. Но как ей поступить иначе, если муж – единственный кормилец в семье, в которой осталось ещё два ребёнка. Она тоже испытала стресс, но ведь не она забыла малыша в машине.

Гена залпом выпил напиток и попросил бармена налить ещё.

Наслушавшись психолога, Зина утверждала, что он не виноват. Она считала себя способной поддержать мужа одной фразой: «Ты не виноват». Это обстоятельства. Это забывчивость. Это усталость. Это сорокоградусная жара. Только не ты. Ты не виноват. Только Гена знал: всё это чушь собачья.

Психологи любят поддерживать клиентов, облекая их моральные уродства в забавную форму. Психологам отчего-то кажется, что чем смешнее название у синдрома, тем легче клиент его воспримет. Их с Зиной психолог, начинающий лысеть мужчина лет тридцати пяти, с нескрываемым отвращением на лице назвал эту проблему «Моделью Швейцарского сыра». В этот момент всем должно было стать легче. Ты забыл двухлетнего сына в машине, но это лишь Швейцарский сыр. Слушая психолога, Гена ловил себя на ощущении, что он находится в каком-то сюре. Как будто съел пригоршню обезболивающих и запил их вином.

Гена заказал ещё рома с колой.

Психолог предлагал представить себе несколько кусочков сыра, положенных один на другой. На кусочках множество дырочек. Дырочки – это человеческие проблемы. Занозы повседневности. Ты решаешь одну проблему, потом появляется другая. Ты решаешь их по мере поступления. Но вот беда: проблемы не приходят по одной. Дырочки в кусочках сыра накладываются одна на другую, образуя ямку.

В эту ямку провалился Гена, когда он вышел с работы на прогретую как бойлер парковку, и до него дошло. Все проблемы отошли на задний план, перестали существовать, когда он увидел детей, марширующих вдоль парковки и в голос напевающих какую-то песню – детей пришкольного лагеря. В этот момент он понял, что весь день ошибочно полагал, будто его младший сын в детском саду.

Психолог рассказывал про функции мозга, оперируя такими терминами, как префронтальный кортекс и гиппокамп. Эти функции мозга отвечают за сложные действия: планирование дня, решение проблем, расстановка приоритетов. Гена запомнил эти термины, потому что цеплялся за них, как за спасительную соломинку для себя самого.

- Но, - говорил психолог, - существуют ещё и базальные ганглии – тупые, но эффективные функции выполнения рутинных дел. Они, например, помогают вести машину, когда тебя парят проблемами по телефону.

- В стрессовых ситуациях, - объяснял психолог, - базальные ганглии ослабляют участки мозга, функционирующие на более высоком уровне, приближая нас к животным. Инстинкты Гены днём забыли про сына, решая сложные рабочие вопросы, вечером же они вырвались на свободу.

Гена преодолевал парковку прыжками. Он не помнил, кричал ли он что-нибудь или нет, но отчего-то запомнил испуганно смотрящих на него детей из пришкольного лагеря. Гена молил Бога, любого Бога, чтобы его сынок был в детском саду. Он помнил, что в тот момент, когда он доставал ключи от машины, зазвонил телефон. Он помнил, как уронил ключи, поднял их, нажал кнопку на ремоуте, открыл дверь машины.

Психолог утверждал: «Ты не виноват. Дырочки сыра оказались ровно одна над другой, образуя сквозную брешь. Твоя система рухнула».

В тот момент Гене хотелось вскочить с кресла и крикнуть: «Какие, нахрен, дырочки? Чтобы вы почувствовали, доктор, зная, что ваш ребёнок медленно испёкся под жарким июньским солнцем, пристёгнутый к этому грёбанному детскому креслу? Зная, что он выдёргивал себе волосы, пытаясь одной болью заменить другую? О каких сраных ганглиях вы мне трёте?»

Гена не мог точно вспомнить, но он был уверен, что орал как раненый зверь на всю парковку. Детвора, весело певшая хором песенку, куда-то вмиг испарилась. Память избирательна, она любит держать в голове самые невероятные вещи. Гена помнил, как отстегнул малыша от кресла, даже не думая. Ганглии справились за него. Он помнил странно восковое личико ребёнка, как будто он держал в руках куклу, а не человеческое тело.

Его сознание раздвоилось: один Гена боролся с паникой внутри себя, второй же смотрел на ситуацию со стороны и вспоминал основы спасения человеческой жизни. Он рухнул задницей на асфальт, держа малыша перед собой, собираясь сделать ему искусственное дыхание. Так, как учили его в школе милиции. Когда он вдыхал ребёнку воздух в рот или делал массаж сердца, он превращался в профессионала. Когда он отрывался от сына, чтобы набрать воздух в грудь, из него извергался жуткий, непередаваемый вопль.

Гена допил ром с колой и заказал ещё выпивки.

Всё остальное он помнил смутно. Он был погружен в состояние кататонии достаточно долго, чтобы пропустить несколько дней своей жизни.

Позже Гена выяснил, что его мучения на этом не закончились.

«Нижняя часть тела была красно-сиреневой», - вещал на суде судмедэксперт, показывая что бывает когда некомпетентный папаша забывает ребёнка в машине. Каждое его слово было брошенным в Гену камнем, так он это ощущал. «Зелёные пятна в области живота»… «поражение внутренних органов»… «кожа отслаивалась»… «внутренняя температура достигла 43 градусов по Цельсию»… «смерть от гипертермии».

Перечисление фактов стало перечнем совершённых Геной преступлений. И самым страшным преступлением стало то, что это была не мгновенная смерть для Георгия Геннадьевича Геннадьева. Он долго и мучительно заживо сжаривался в огромном чёрном автомобиле. Он даже смог несколько раз запустить сигнализацию.

Сторона защиты тоже не осталась в накладе и продемонстрировала видеоролик, снятый очевидцем на мобильный телефон. Очевидец, следуя своему гражданскому долгу, передал видео адвокату. Гена не понаслышке знал, как с фактами смерти работают в полиции, прокуратуре, адвокатуре или, например, в страховых компаниях.

«Что мы знаем о сухих фактах?» - спрашивал преподаватель криминалистики в школе милиции и тут же отвечал. – «Мы знаем, что они сухие».

На видео Гена, сидящий на асфальте, во всю мощь своих лёгких орёт: «БОЖЕ, НЕ-Е-ЕТ!» Потом он наклоняется над ребёнком, потом набирает воздуха и снова орёт. Гена и представить не мог, что очевидец, снимающий его на камеру и не попытавшийся помочь, стоял так близко.

Людская молва, особенно в маленьком, пусть и курортном городке, распространяется со скоростью лесного пожара. Смерть ребёнка стало резонансным в городе, в котором самым тяжёлым преступлением был угон мусороуборочной машины двумя туристами в 2013 году.

Психолог, к которому ходил Геннадий с супругой, сказал, что людская реакция это «пенящаяся травля». Такую же терминологию использовали журналисты. Гена догадывался, что их психолог общался ещё и с журналистами.

«Некоторые думают: «Окей, я понимаю, можно забыть ребёнка на две минуты, но не на шесть же часов! Они совершенно не понимают, что в голове родителя существует чёткое осознание того, что они отвезли ребёнка в ясли или садик – они уверены, что ребёнок счастлив и окружён заботой. Когда твой мозг так считает, он не беспокоится и не норовит проверить, где же ребёнок – до конца дня», - вещали региональные телеканалы, пытаясь сбить потоки людской ненависти в отношении заклеймённого отца.

Помогало не очень.

Гену осудили по 125 статье Уголовного Кодекса «Оставление в опасности» и приговорили к обязательным работам. С работы его не уволили, друзья от него не отвернулись, жена не ушла. Страшным местом оказались комментарии в интернете. Самым страшным местом оказались базальные ганглии – они вновь и вновь возвращали Гену на парковку между его работой и РЭО ГИБДД.

Спустя восемь месяцев после смерти сына, Гена попытался узнать, существует ли государственный орган, ведущий страшную статистику. Такого органа не оказалось, но он познакомился с женщиной, собирающей данные о детских смертях в автокатастрофах. Её общество было некоммерческим, существовало на добровольных началах и финансировали его пожертвованиями. Основной целью общества было донести до автовладельцев факт того, что автомобиль является средством повышенной опасности.

В Москву Гена ехать не стал и связался с директором общества по Скайпу. Маленькая женщина с суровым лицом в очках из роговой оправы смотрела на беду Гены объективно: она была сурова, но не травила и не грозила отрезать ему член и запереть в духовку.

Но, как позже решил Гена, она специально разговаривала с ним на фоне фотоколлажа, на котором были сфотографированы двух и трёх летние малыши, держащие руку с пальчиками, как бы говоря «Мне уже два» или «Мне уже три». Женщина, представившаяся Мариной, ничего не сказала по поводу фотографий, но Гена понимал, что они попали к ней не просто так.

Она рассказывала Гене, что пытается лоббировать правительство принять закон, требующий установку сенсоров на задние сиденья автомобилей – сенсоров, которые заверещат в случае, если вес ребёнка останется неизменным после того, как в машине выключат двигатель. Она рассказывала, что её западные коллеги занимаются тем же. Основными проблемами выпуска этого устройства были, как водится, юридическими и экономическими.

Юристы компаний давили на чудовищные судебные издержки, в случае, если устройство откажет, и забытый родителями в машине ребёнок пострадает или умрёт. Маркетологи же провели исследование и пришли к выводу, что такое устройство никто не купит: люди думают, что подобное с ними никогда не случится.

Гена вспоминал слова психолога, который пытался научить их с супругой избегать травли: «Мы все уязвимы, но никто не хочет, чтобы ему об этом напоминали. Мы хотим верить в понятный, контролируемый, не угрожающий мир, где всё будет хорошо, постольку поскольку ты играешь по правилам. Поэтому когда нечто подобное случается с другими, нам необходимо отделить их от себя. Мы не хотим иметь с ними ничего общего, и тот факт, что мы можем быть в чём-то на них похожи, приводит нас в ужас. Поэтому мы делаем из них монстров».

Тут он попал в точку. Гена чувствовал себя монстром.

Марина же нашла формулировку, которая больше успокоила сердце Геннадия, чем все консультации у психолога. «Это случай провала памяти», - сказал она. – «Но не провала любви».

Гена заказал очередную порцию колы с ромом. Он чувствовал себя уже изрядно пьяным, но воспоминания не давали покоя. Допив коктейль, он встал с барного табурета и поплёлся к выходу. Ноги не слушались, да и в голове шумело.

Гена вышел в тёплую тёмную ночь. Звёзды казались особенно яркими, а шум прибоя особенно ласковым. Но хорошие мысли ему в голову не шли, сплошь воспоминания.

Недалеко от входа в бар курили несколько ребят, лет на двадцать младше Геннадия. Гена курил, в основном, на работе. В одной из полок его стола всегда хранилась пачка сигарет и пара зажигалок. Дома он сигареты никогда не держал.

Гена подошёл к ребятам:
- Ребят, угостите сигареткой, будьте добры?

Они оглядели Гену, убедившись в том, что он выглядит как слегка перебравший турист. Один из них достал сигарету из пачки и протянул Гене.

- Спасибо, - сказал Гена. – И зажигалку пожалуйста.

Тот же парень дал ему подкурить.

- Спасибо, - еще раз сказал Гена и побрёл прочь.

Он ещё не знал куда ему идти, но решил, что ноги сами его приведут куда надо.
Под обручальным кольцом зачесалась кожа, он сдвинул кольцо и почесал безымянный палец, не обратив внимания на то, что палец почти полностью покрылся каким-то зелёным мхом.

Ближе к лету 2017 года, когда воспоминания обострились, кто-то посоветовал обратиться к местной знахарке, которая жила недалеко от его работы в микрорайоне Горный. Говорили, что она гадает и может дать дельный совет. Также говорили, что она слепая, но смотрит вглубь вещей и событий и видит то, что не доступно человеческому глазу.

Она рассказала ему про перемены, и подарила карту с изображением башни и шикарные чётки из опала: чёрные с зелёными сферами внутри.

«Бери», - говорила она. – «И помни, тебя ждут большие перемены, если ты решишься повернуться к ним лицом и отречься от всего. Бери же. В воздухе пахнет грозой. Этот мир часто не справедлив, но всё можно изменить».

Перемены пришли с неожиданной стороны.

После смерти своего младшего сына Гена четыре раза был готов к тому, чтобы написать заявление на увольнение. Окна его кабинета на парковку не выходили, но дважды в день он видел ту злосчастную забетонированную площадку, на которой погиб его малыш. Его крест и без того был чересчур тяжёл, а парковка стала его проклятием. Но уйдя в длительный отпуск, после смерти сына, и осознав неизбежное, Гена решил, что он не сможет убрать руки от «кормушки», которой была страховая компания. Каждый раз, когда он был готов отнести на подпись Тамаре Графф заявление на увольнение, он думал о том, что у него есть ещё дети. И жена.

Она осталась с ним, но куда бы она делась? Её работа – это жалкие крохи, на которые не прокормишь и пса. А ехать ей не куда. В Одессе, откуда она родом, её никто не ждёт. Украину раздирают внутренние противоречия. Даже если у Зины остались родственники, они не простят блудную дочь, пустившую корни в русскую землю.

И Гене ехать было некуда, да он и не хотел. Какое-то время он опасался, что его самого или его семью будут травить на улице, но травля закончилась постами в интернете. Его коллеги выражали молчаливое сочувствие, а не открытое презрение. Старшие дети в день трагедии в школу не ходили, на дворе было лето, а к сентябрю новость покрылась слоем пыли. В курортном городе вода быстрая, поэтому даже резонансные новости вспыхивают и гаснут, оставляя рану в душах непосредственных участников, но не трогая всех остальных.

Хуже всего была чёртова парковка. Бельмо на глазу.

Но время шло, а заявление на увольнение так и осталось не подписанным.

Докурив сигарету, Гена выбросил окурок, который трассирующим следом прочертил тьму ночи. Правый безымянный палец зачесался сильнее, и Гена рассеянно его почесал, потом ладонь, не обращая внимания на то, что миазмы зелёных нитей протянулись уже аж до кисти. Он шёл, пьяно спотыкаясь об камни, по каким-то кустам, но знал, что справа от него находится аэропорт. Какого чёрта он тут делает и почему не идёт домой, находившийся в другом конце города, Гена не знал.

Почесав ещё раз правую руку, он опустил её в карман шорт и обнаружил, что в кармане лежит ни то листок, ни то купюра. Достав находку, Гена увидел, что это карта с изображением башни, которую ему дала гадалка. Он припоминал, что карта лежала в его портмоне, вместе с кредитками и многочисленными скидками, но как она попала в карман? Может, конечно, он захватил её, когда перекладывал купюры, чтобы не тащить бумажник? Впрочем, не важно.

Гена достал карту и посмотрел на неё. В темноте он почти не видел рисунка, как не видел зелёных коротковолосых полос, которые тянулись уже к локтю, но помнил, что на карте была изображена башня, верхний этаж которой горел. В вершину же башни, почему то из солнца, била молния, а в центре самого солнца был нарисован глаз, радужная оболочка которого была ядовито-зелёного цвета.

Гене подумалось, что ему надо искать свою башню, своё средоточие миров, свою конечную цель. Тогда он сможет обрести долгожданный покой.

Так он и брёл через чахлый кустарник, росший на каменистой земле, пока не выбрался на тротуар. К этому времени чесалась не только правая рука, но и грудь под золотой цепочкой. Зелёные махровые нити, как раковая опухоль, оплетали его кожу под майкой. Если бы у Геннадия не было повышенной волосатости рук и тела, он бы может и обратил внимание на странности с кожей, но ощущения от прикосновения к себе не поменялись.

Гена продолжил идти вверх по склону, но теперь уже по тротуару вдоль единственной дороги в этом районе, за которой находилась взлётная полоса местного аэропорта.
Он помнил, что где-то выше жила Тамара Графф, но точного адреса не знал, да и не собирался к ней идти. Ни в такую глубокую ночь, ни в таком состоянии.

Тамара была отличной любовницей, и Гена считал, что перемены, которые предсказала гадалка, были связаны с ней.

«За тобой стоит женщина, сильная и волевая женщина…» - говорила она.

В двадцатых числах июня дополнительный офис отмечает свой день рождения, и в этом году им было 14 лет. До юбилея нужно было подождать ещё год, но день рождения решили отметить с размахом и заказать под этот праздник базу отдыха «Каюта Капитана», которая предлагала ресторан, сауну и номера для всех желающих. После бурной пьянки коллеги разъехались по домам, а вот Гена с Тамарой оказались в одном номере и в одной кровати, яростно занимающиеся сексом.

Позже, будучи трезвыми и каждый у себя дома, они с помощью мессенджера определили друг для друга статус любовников (Гена в это время лежал в ванной, так как это было самое безопасное место в квартире, в котором его бы никто не застукал за перепиской с любовницей на тему секса). Тамара, по её словам, давно была без мужчины, а для Гены такая интрижка была способом отвлечься от семейных неурядиц. Переживания были только в отношении работы, в конце концов, Гена был замом Тамары. Как позже выяснилось, на работе тоже было удобно заниматься сексом.

Вспоминая свои отношения с Тамарой и пьяно бредя вдоль дороги, по которой в этот час почти никто не ездил, Гена миновал длиннющий жилой дом и вышел к недостроенному П-образному зданию. Он встал напротив единственного подъезда и задрал голову вверх. В воздухе пахло грозой. Запах озона разрывал его лёгкие. Его руки, тело, шея, как татуировками, были покрыты мохнатыми тёмно-зелёными полосами. Они чесались везде, но Гена этого почти не чувствовал.

Он зашёл в подъезд и начал подниматься по лестнице наверх, до последнего этажа.

Он нашёл свою башню. Нашёл своё средоточие миров. Здесь он обретёт душевное спокойствие. Наконец-то в его жизни наступят перемены, которых он с таким нетерпением ждал.