Астма

Если и считать угрюмый индустриальный Подольск 70-ых дырой, то Цемянку можно было бы назвать дырой в дыре, сверх захолустьем. Она и находилась на самой окраине города, отсечённая от его главной части рекой, будто стремилась от него оторваться.  Если ехать к Подольску из Москвы по Варшавскому шоссе, то на самом подъезде к городу далеко слева у горизонта возникали, как циклопы, стоящие в ряд, четыре громадные трубы, непрерывно извергающие  конусы и столбы серого дыма, соединяющиеся с облаками и, возможно их образующие. На повороте к Цемянке с Варшавского шоссе, сколько себя помнил, торчал стенд с аршинными фанерными буквами цвета запёкшейся крови: «СЛАВА КПСС!»
     Пару раз мне приходилось туда заворачивать, когда я в молодости работал врачом на Подольской скорой.
Этот район в большинстве своём населяли татары и подольчане так и называли его татарским районом. Деревянные бараки и хибары впритык подходили к бетонным стенам цемзавода. Первый раз это было ненастным осенним вечером в темноте: мы сняли приступ ишемической болезни какому-то старику, но выехать оказалось непросто: заднее колесо РАФа попало в кювет и машина забуксовала.  На помощь нам сбежалась татарская молодёжь, вырванная прямо из-за какого-то застолья. Помню протанародно-красивого молодого брюнета в рубашке и трениках, несмотря на холодную и промозглую погоду, в домашних тапочках без задников по чёрной грязи. Они рьяно взялись толкать машину, вкладывая всю свою, требующую немедленного выхода пьяную силу. Толкал машину и я, кажется, даже не сняв белый халат. После двух трех попыток под ликующие крики  РАФ  двинулся, и все его колёса оказались на дороге.
    Другой раз вызов поступил в дневное время, на исходе зимы. Я выехал без фельдшера. Меня впустила в дом юная, лет шестнадцати симпатичная тоненькая татарочка. Обстановка скудная, отличающаяся от других квартир рабочих лишь картинкой на стене с изображением мечети  и арабской вязью под ней. Больше дома никого не было, а девушка задыхалась, и у неё были чёрные страдальческие глаза.  Я выслушал лёгкие: отчётливые свистящие хрипы на выдохе явно свидетельствующие о приступе бронхиальной астмы. Это было необычно: нас учили, что бронхиальная астма – преимущественно мужское заболевание. Однако, работая на скорой, мне не раз приходилось видеть эти приступы у женщин, ну а такой молодой возраст я видел впервые.
     Снял я приступ одной внутривенной инъекцией эуфиллина. Приятно видеть эффект буквально на игле, когда по мере введения лекарства человек начинает дышать всё глубже и спокойнее. Болезнь ещё не была столь злостной, чтобы не реагировать на эуфиллин.
     Выходя из дома, по пути к машине я зимним сапогом сокрушил край сугроба, и он открылся мне в разрезе: узкие жёлтые полосы чередовались с широкими белыми, по которым можно было сосчитать количество снегопадов за последние два месяца, а жёлтые были тем, что попадает здесь в лёгкие людям, но об этом никто не думал: главное для начальства было выполнить социалистический план, а слово «экология» попахивало чем-то вражеским и ещё даже не появилось на страницах журналов и газет, среди радостных рапортов о выполнении и перевыполнении планов, приближавших нас к светлому будущему человечества…
     Когда РАФ выехал на Варшавское шоссе, я включил новенький транзистор и он запел: «И Ленин великий нам путь озарил!»… Пело радио, пела дорога, летящая под колёса, пело бледное небо… Я не выключал, потому что вот-вот должны были начаться новости. И хотя я заранее знал, что скажут о перевыполнении планов рабочими и колхозниками и об очередной исторической партконференции в Москве, я всё же ждал, что когда-нибудь услышу Нечто: а вдруг?!
     Шли годы…