Подстрочный перевод Ворона Эдгара Алана По

Подстрочный перевод поэмы «Ворон» Эдгара Алана По.
Публикуется впервые.

«Ворон»
Однажды в тоскливую полночь, я размышлял, слабый и усталый
Над многими причудливыми и любопытными томами забытого знания,
В то время как я задремал, почти неожиданно, вдруг раздался стук
Как кто-то  тихо постучался, постучался в дверь моей комнаты
Это какой-то гость, пробормотал я, постучал в дверь моей комнаты,
Только это, и ничего больше.

Ах, отчетливо я помню, это было в мрачном декабре
И каждый угасающий уголек сотворял привидение на полу.
Страстно я желал завтра; - Тщетно я искал занятия
В моих книгах прекращения горя - скорби о потерянной Ленор -
По драгоценной и лучезарной деве, которую ангелы зовут Ленор,   
Безымянная здесь навеки.

И шелковый, печальный шорох всех фиолетовых занавесок
Тревожил меня – наполнял меня фантастическими страхами, неведомыми мне раньше;
В конце концов, чтобы успокоить биение сердца, я стоял и повторял: 
Это один гость просит войти в мою дверь,
Какой-то поздний гость просит войти в дверь мою
Только он, и больше ничего.

В этот момент моя душа окрепла, нерешительность исчезла,
Сэр, сказал я, или мадам, искренне прошу вашего прощения,
Однако дело в том, что я задремал, и вы так мягко постучали,
И вы так слабо постучались, постучались в дверь мою,
Что я почти не уверен, что услышал вас, - тут я широко открыл дверь,
Мрак и больше ничего

Вглядываясь в эту глубокий мрак, я долго стоял изумленный, полный страха,
Сомнения,грезя грезами, какими смертный не смел грезить раньше;
Но тишина была абсолютной, и тишина не дала знака,
И одно сказанное здесь шепотом слово было «Ленор?»
Это прошептал я, и эхо ответило «Ленор!»
Только это, и больше ничего.

Вернувшись к себе в комнату, я чувствовал что моя душа горела,
Вскоре я снова услышал стук, уже несколько громче, чем раньше,
«Конечно», сказал я, «Конечно что-то есть за моим окном,
Я посмотрю, что там такое, и раскрою тайну -
Дам мгновение(отдохнуть)моему сердцу, и узнаю тайну,
Это ветер, и больше ничего!

В этот момент я стремительно открыл ставни, когда очень быстро и с трепетом
Вступил величественный Ворон дней священной древности.
Не малейшего уваженья не показал он, не на минуту не остановился,
Но, с миной лорда или леди, взгромоздился над дверью моей комнаты -
Расположился на бюсте Паллады над дверью моей комнаты -
Взгромоздился, и сел, и больше ничего.

Тогда эта эбонитовая (черная, как эбонит) птица заставила меня улыбнуться
Серьезности и строгости на его лице, которое он носил,
Хоть твой хохол ощипан, и лыс ты», сказал я, уверен ты не труслив,
Жуткий мрачный и древний Ворон, странствующий из ночных берегов
Скажи мне, как тебя зовут на берегах плутоновой ночи!»
И ответил Ворон: «Никогда.»

Я сильно удивился этой несуразной птице, услышав ее речь так ясно,
Хотя в его ответе была мало смысла – мало уместно;
Ибо (так же) мы не можем не согласиться, что не существует человека,
Которому когда либо еще посчастливилось увидеть птицу над дверью своей комнаты -
Птицу или зверя на скульптурном бюсте над дверью своей комнаты,
С кличкой «Больше никогда».

Но Ворон, сидя одиноко на бюсте, говорил только
Это одно слово, он будто всю душу изливал в этом слове.
Ничего больше не сказал он – не пошевелился не одним пером -
Вот только я пробормотал «Прочие друзья улетели давно -
Но завтра он покинет меня, как мои прежние надежды (надежды, прежде улетевшие)
Тогда птица сказала «Больше никогда!».

Вздрогнув в нарушившейся тишине от столь меткого ответа,
«Несомненно», сказал я, «то что он произносит, является единственным известным и запомненным им словом,
Оказавшись с каким-то несчастных хозяином, которого немилосердные бедствия
Преследовали все быстрее и быстрее, пока песни не стали нести один мотив:
До похорон его надежды этим бременем печали,
«Никогда – Никогда больше.»

Но Ворон снова привел мою печальную фантазию к улыбке,
Прямо перед птицей, (сидящей) на бюсте над дверью я поставил мягкое кресло;
Затем, погрузившись в бархат (кресла), я стал связывать
Фантазию к фантазии, думая, что эта вещая птица былого -
Что эта мрачная, неуклюжая, ужасная (призрачная), изможденная, и зловещая некогда,
Имела ввиду каркнув «Больше никогда»

Таким образом, я сидел, занятый догадками, слово не находило выражения (ничего не говоря)
К птице, огненные глаза которой сжигали меня изнутри;
Это и многое другое, я сидел, разгадывал, непринужденно наклонив голову,
На обитую бархатом подушку, на которую светил свет лампы,
Но та, кому принадлежитэта фиолетовая бархатная подушка со светящей лампой,
Она не ляжет, ах, никогда!

Затем, мне стало казаться, что воздух стал плотнее, душистый от невидимого кадила,
Которое раскачивал серафим, звук шагов которого звенел по коврам на полу.
«Несчастный», - я воскликнул, «Бог предоставляет тебе с этими ангела послал
Забвение – забвение и успокоение от воспоминаний о Леноре;
Пей, о пей этот целительный бальзам, и забудь о том, что потерял Ленор!»
Каркнул Ворон «Больше никогда».

«Пророк!» - сказал я, - «штука (предмет) зла! – птица или дьявол, все таки пророк! -
Послан ли Искусителем, или же буря забросила тебя сюда
Одинокий (заброшенный) но все еще неустрашимый – на этой пустынной земле грез
В этой полной Ужаса обители -  поведай мне истину, я умоляю -
Есть ли – есть ли бальзам Забвения? – скажи мне – скажи, умоляю!»
Каркнул Ворон «Больше никогда».

«Пророк!» - сказал я, - «штука (предмет) зла! – птица или дьявол, все таки пророк! -
Во имя этих небес, что изгибаются над нами – во имя Бога, которого мы обожаем (поклоняемся)
Поведай этой погруженной в горе душе, в далеком Эдеме,
Она сможет обнять святую душу, которую ангелы называют Ленор -
Обнять драгоценную и лучезарную деву, которую ангелы называют Ленор.»
Каркнул Ворон «Больше никогда».

Да будут эти слова знаком нашего расставания, птица или дьявол!» я вскричал, вскочив.
Иди снова в бурю и к берегам плутонов ночи!
Не оставляй здесь черных перьев в память той лжи что изрекла твоя душа!
Оставь мое одиночество непрерывным (неосквернённым) – покинь бюст надо моей дверью!
Вырви свой клюв из моего сердца, и унеси свой образ с моей двери!»
Каркнул Ворон «Больше никогда».

И Ворон, не шелохнувшись, сидит по прежнему, сидит по прежнему
На бледном бюсте Паллада над дверью моей комнаты;
И его глаза кажутся глазами мечтающего демона,
И свет лампы бросает свою тень на пол;
И моя душа из колеблющейся на полу тени
Не поднимется – больше никогда!



Оригинал:
The Raven

             Once upon a midnight dreary, while I pondered,
                weak and weary,
             Over many a quaint and curious volume of forgotten
                lore -
             While I nodded, nearly napping, suddenly there came
                a tapping,
             As of some one gently rapping, rapping at my
                chamber door -
             '"Tis some visiter", I muttered, "tapping at my chamber
                door -
                Only this and nothing more."

             Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
             And each separate dying ember wrought its ghost
                upon the floor.
             Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought
                to borrow
             From my books surcease of sorrow - sorrow for
                the lost Lenore -
             For the rare and radiant maiden whom the angels
                name Lenore -
                Nameless _here_ for evermore.

             And the silken, sad, uncertain rustling of each purple
                curtain
             Thrilled me - filled me with fantastic terrors never
                felt before;
             So that now, to still the beating of my heart, I stood
                repeating
             "Tis some visiter entreating entrance at my chamber
                door -
             Some late visiter entreating entrance at my chamber
                door; -
                This it is and nothing more."

             Presently my soul grew stronger; hesitating then no
                longer,
             "Sir", said I, "or Madam, truly your forgiveness
                I implore;
             But the fact is I was napping, and so gently you came
                rapping,
             And so faintly you came tapping, tapping at my
                chamber door,
             That I scarce was sure I heard you" - here I opened
                wide the door; -
                Darkness there and nothing more.

             Deep into that darkness peering, long I stood there
                wondering, fearing,
             Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared
                to dream before;
             But the silence was unbroken, and the stillness gave
                no token,
             And the only word there spoken was the whispered
                word, "Lenore?"
             This I whispered, and an echo murmured back the
                word, "Lenore!"
                Merely this and nothing more.

             Back into the chamber turning, all my soul within me
                burning,
             Soon again I heard a tapping somewhat louder than
                before.
             "Surely", said I, "surely that is something at my
                window lattice;
             Let me see, then, what thereat is, and this mystery
                explore -
             Let my heart be still a moment and this mystery
                explore; -
                'Tis the wind and nothing more!"

             Open here I flung the shutter, when, with many a flirt
                and flutter,
             In there stepped a stately Raven of the saintly days
                of yore;
             Not the least obeisance made he; not a minute stopped
                or stayed he;
             But, with mien of lord or lady, perched above my
                chamber door -
             Perched upon a bust of Pallas just above my chamber
                door -
                Perched, and sat, and nothing more.

             Then this ebony bird beguiling my sad fancy into
                smiling,
             By the grave and stern decorum of the countenance
                it wore,
             "Though thy crest be shorn and shaven, thou", I said,
                "art sure no craven,
             Ghastly grim and ancient Raven wandering from
                the Nightly shore -
             Tell me what thy lordly name is on the Night's
                Plutonian shore!"
                Quoth the Raven "Nevermore."

             Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse
                so plainly,
             Though its answer little meaning - little relevancy
                bore;
             For we cannot help agreeing that no living human
                being
             Ever yet was blessed with seeing bird above his
                chamber door -
             Bird or beast upon the sculptured bust above his
                chamber door,
                With such name as "Nevermore."


             But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke
                only
             That one word, as if his soul in that one word he did
                outpour.
             Nothing farther then he uttered - not a feather then
                he fluttered -
             Till I scarcely more than muttered "Other friends have
                flown before -
             On the morrow _he_ will leave me, as my Hopes have
                flown before."
                Then the bird said "Nevermore."

             Startled at the stillness broken by reply so aptly
                spoken,
             "Doubtless", said I, "what it utters is its only stock
                and store
             Caught from some unhappy master whom unmerciful
                Disaster
             Followed fast and followed faster till his songs one
                burden bore -
             Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
                Of 'Never - nevermore.'"

             But the Raven still beguiling my sad fancy into
                smiling,
             Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird,
                and bust and door;
             Then, upon the velvet sinking, I betook myself
                to linking
             Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird
                of yore -
             What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous
                bird of yore
                Meant in croaking "Nevermore."

             Thus I sat engaged in guessing, but no syllable
                expressing
             To the fowl whose fiery eyes now burned into my
                bosom's core;
             This and more I sat divining, with my head at ease
                reclining
             On the cushion's velvet lining that the lamp-light
                gloated o'er,
             But whose velvet-violet lining with the lamp-light
                gloating o'er,
                _She_ shall press, ah, nevermore!

             Then, methought, the air grew denser, perfumed from
                an unseen censer
             Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the
                tufted floor.
             "Wretch", I cried, "thy God hath lent thee - by these
                angels he hath sent thee
             Respite - respite and nepenthe from thy memories
                of Lenore;
             Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost
                Lenore!"
                Quoth the Raven "Nevermore."

             "Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still,
                if bird or devil! -
             Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee
                here ashore
             Desolate yet all undaunted, on this desert land
                enchanted -
             On this home by Horror haunted - tell me truly, I
                implore -
             Is there - is there balm in Gilead? - tell me -
                tell me, I implore!"
                Quoth the Raven "Nevermore."

             "Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird
                or devil!
             By that Heaven that bends above us - by that
                God we both adore -
             Tell this soul with sorrow laden if, within the distant
                Aidenn,
             It shall clasp a sainted maiden whom the angels
                name Lenore -
             Clasp a rare and radiant maiden whom the angels
                name Lenore."
                Quoth the Raven "Nevermore."

             "Be that word our sign of parting, bird or fiend!"
                I shrieked, upstarting -
             "Get thee back into the tempest and the Night's
                Plutonian shore!
             Leave no black plume as a token of that lie thy soul
                hath spoken!
             Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above
                my door!
             Take thy beak from out my heart, and take thy form
                from off my door!"
                Quoth the Raven "Nevermore."

             And the Raven, never flitting, still is sitting, still is
                sitting
             On the pallid bust of Pallas just above my chamber
                door;
             And his eyes have all the seeming of a demon's that
                is dreaming,
             And the lamp-light o'er him streaming throws his
                shadow on the floor;
             And my soul from out that shadow that lies floating
                on the floor
                Shall be lifted - nevermore!