XXХll Отзывы на творения Олеси Николаевой Театр

ХХХll Отзывы на творения Олеси Николаевой
8 марта 2018

ЖЕНЩИНА

Вот женщина: что ей до идеала
не додано – она сама взяла.
Гляди – уже у щек свежо и ало,
и голубая тень у глаз легла.

Бровей цепочки здесь всего капризней,
в реснице каждой – тайное письмо.
Тут что ни прядь, то весть о лучшей жизни,
и знанье древнее здесь говорит само.

Взгляни на женщину – то в дымке, то в лазури,
в цветах и бабочках она еще нежней.
И ты нуждаешься в подобной процедуре,
душа надменная с несвежестью своей!
***
С.Ф.

Пастельное  написание стихов. Интересно переложено добротолюбие на пастель. О старце, неприлично засмотревшегося на соблазнительную красавицу, так что ученики смутились старцем. Он им ответил, - ''Сколько усилий прилагает сия жена, чтобы понравиться земным женихам, а мы ленимся приготовить душу к встрече с Женихом небесным!"
Творчество Олеси Николаевой стихотворный аналог Евангелия и Добротолюбия. В некотором смысле она - младая, но истинная старица духовная. Что-то даже Гомера напоминает. Он высоким слогом с вечностью говорит о каких-то простых действиях, в итоге имеющих значение на уровне богов и фатума. ''Творит'' действие с пуповиной в античное божественное. Это надо быть большим мастером чтобы из обыденного сделать бытийное. Олеся в компании с Гомером, явно понимает кухню его творчества, как рыбак рыбака.
''С праздником жён лучезарных , хороводы водящих в тумане Авроры, порождающих жизнь''  - это не Гомер, это я поздравляю с 8 марта.

***
08/03-18
Ну что - у меня даже стихотворение об этом есть...

ДЕВИЧНИК

Катя гордится тем,
что у нее муж престижный,
у которого есть возможность;
Лена гордится тем,
что она в одиночку растит ребенка,
не требуя ничего от мира;
Света гордится тем,
что у нее профессия
и высокооплачиваемая должность;
Таня гордится тем,
что у нее собственная,
обставленная со вкусом квартира.

К другой женщине ушел престижный муж Кати.
Годы идут, а некому оценить
мужественную душу Лены,
окрепшую средь испытаний.
Света, не сойдясь характером, ушла с работы –
ходит весь день в халате.
И как-то уныло и одиноко в доме у Тани.

Каждый год они устраивают девичник Восьмого марта.
Катя привозит торт и пирожные,
Лена – сыр с сервелатом,
Света – хорошие сигареты и кагор для азарта,
а Таня ставит современную музыку,
украшая стол жареной курицей и салатом,

– А вот, говорят, в Древней Греции, –
начинает кто-то, – был такой остров,
где одни лишь женщины-амазонки жили,
так они мужиков к себе
и на пушечный выстрел не подпускали,
а тех, кого случайно приносила им буря,
убивали на месте!

Эта история вызвала оживление,
подняла настроение:
поговорили о греческой мудрости,
послушали концерт мастеров эстрады
и даже сами потанцевали
и обсудили следующее поколение,
и о пирожные и бутерброды
вытерли праздничные помады.

До свиданья, Катя, –
Выглядишь чудно при домашнем свете неярком!
До свиданья, Лена, –
тебе еще на троллейбусе,
а там – через пустырь испуганными шажками!
До свиданья, Света, –
тебе направо, потом налево и –
черным замерзшим парком!
До свиданья, Таня, –
тебе еще мыть тарелки с недоеденными пирожками!..

***

С.Ф.
Всегда в стихах Олеси есть особо гениальный штрих, какого ни у кого нет. Вот и здесь - не поглотили пирожные и бутерброды, а  '' о пирожные и бутерброды
вытерли праздничные помады.'' Не просто помады, а ''праздничные помады'' Обходным путём даётся праздник.
Начало стихов - каскад гордыни. Но ''Бог гордым противится, смиренным даёт благодать'' и праздники без подвига, без креста, заканчиваются слезами.
***

Олеся Николаева. Из книги ''Средиземномоские песни, среднерусские плачи''
***

Если я кого и кликну, это душеньку свою
     –
белую, несмелую, в жизни неумелую.
Если с кем её сведу я, это с музою моей
     –
властною, прекрасною да огнеопасною.
 
Я скажу им: будьте вместе, разлучённых
     две сестры, –
гаданные-жданные девы чужестранные.
Где одна, как хромоножка, там другая
     поводырь, –
девы странноликие да разноязыкие.
 
Где одна не понимает, там другая как
     своя,
родные ли, сводные, да не земнородные.
Где одна огни погасит, там другая свет
     зажжёт,
местные – не местные, а как есть –
     чудесные.
 
Где одна затянет узел, там другая сеть
     порвёт.
Званые, избранные, а как есть желанные.
Где одна томится жаждой, там другая
     воду льёт.
Где одна блажит и тонет, там другая
     проплывёт.
 
Сложные ли, простые, обоюдоострые.
Где одна червей копает, там другую
     ангел ждёт.
Где одна, как свечка тает, там другая
     ввысь растёт.
Крученые, витые, да многоочитые.
 
И когда одна во гробе, то другая – во
     гробу,
и одна – как бы в утробе, а другая –
     как во льду.
…Ночь идёт, дождями сея поцелуи Елисея,
зимняя, весенняя, аж – до Воскресения!

***

С.Ф.
Душа и муза. Где сама Олеся?
''Где одна червей копает, там другую
     ангел ждёт. ''
Муза как бы второй не ангельский ангел. И если Ангела хранителя Олеси зовут Ольга ( Олеся), то музу все-таки не совсем ''Олеся'' - она сама по себе и хочет повелевать Олесей. Интересно, а конфликтуют между собой Ангел и Муза? Олеся дала ответ о двоице, душа-муза, но пока не описала троицу : душа-муза - ангел. Но похоже, что муза повелитель, госпожа, а Ангел - хранитель и молитвенник. И Ангел все же ближе. Муза с хлыстом. И как писала Ахматова - ''Жестче чем лихорадка оттрепит''  Муза соперница, Ангел - друг. Муза взбаломошная, ангел тих и ровен. Муза убегает и ее не дозовешся, Ангел всегда рядом. Муза не родственница, Ангел носит образ Олеси. Муза упивается вином и поэзией, и крутит шашни с антиками, Ангел читает псалмы. И в рай душу несет не муза, а ангел. И, кажется, святые и Данте не видели муз в раю. Вообще, получается, что эти вопросы больше к мужу Олеси священнику отцу Владимиру. Наверное, он может просветить  светом истины.
***

Фрагмент стихов ''Диалог'' из книги Олеси Николаевой
''Средиземноморские песни,
среднерусские плачи''
***

''Говорит душа:
— Я слишком богата, и я могу
обладать морями, сидя на берегу,
крутить так и сяк горою, стоя в низине дней,
и на вершине строю город из небесных камней.
 

А мир отвечает:
— Кладбище — твой удел.
Растут там паслён, да сурепка, да чистотел.
А мёртвые — заперты в темноте могил.
И за ними ещё никто ниоткуда не приходил!
И никто не видал, чтоб сама по себе душа
возле тела бродила, как возле оставленного малыша.''

***

С.Ф.

Жуть! Как просто и гениально!
''А мёртвые — заперты в темноте могил.
И за ними ещё никто ниоткуда не приходил!''
И как реально!  Такой электрический штрих, мазок, может быть один на все стихотворение, но он главный гвоздь. До дрожи!
Просто, как ''Мороз и солнце '' Пушкина.
 Пушкин бы убился веником, прочитав эти строки, я не сомневаюсь.
***

Диалог

Являясь в мир, ему говорит душа:
— Посмотри, как я необыкновенна, как хороша!
И всё вокруг оживает от моей красоты,
потому что крепко связаны я и ты.
Моя музыка заливается, и простор поёт.
И всё твоё от моих источников пьёт.
 

А мир отвечает:
— Ничего в тебе этакого, необычного:
ты — одна из всех:
пуговица на моём кафтане, на блюде моём — орех.
Стоишь себе среди прочих в общем ряду:
как сосна в лесу или трава в саду.
 

А душа говорит:
— Во мне райский сад, и лукавый змей, и Адам,
я тебе даю имена и прозвища тоже дам.
История твоя, мир, у меня с изнанки — выколото тату.
Читается нараспашку и на лету.
 

А мир отвечает:
— Ты — нищенка, пятаки
собирающая на паперти, в твои кульки
столько ветоши понапихано: детские годы — «тю-тю», «лю-лю»,
и эти картинки с названием непонятным: «Люблю, люблю».
 

Говорит душа:
— Я слишком богата, и я могу
обладать морями, сидя на берегу,
крутить так и сяк горою, стоя в низине дней,
и на вершине строю город из небесных камней.
 

А мир отвечает:
— Кладбище — твой удел.
Растут там паслён, да сурепка, да чистотел.
А мёртвые — заперты в темноте могил.
И за ними ещё никто ниоткуда не приходил!
И никто не видал, чтоб сама по себе душа
возле тела бродила, как возле оставленного малыша.
 

Говорит душа:
— Всё равно — для Творца я дороже всех:
и тебя, мой мир, и иных миров, и эпох, и вех,
и пространства вместе со временем, и культур.
А когда мне твердят обратное — это — чур!
 

…Потому, мой мир, как ты весь — из моих костей и составов,
в моей крови,
мне не шли вестей, не диктуй уставов, за руки не лови.
Не сули мне грош, не дари мне брошь, не толкуй мне ложь, —
шелестя, шурша.
Потому что ты оттого пригож, оттого хорош,
что душа моя хороша!
***

Из книги Олеси Николаевой ''Средиземноморские песни,
среднерусские плачи''


«Театр»
 
День проводили честь честью, и встретили
ночь, и вступили в шеол…
Только актёры пока не заметили:
зритель последний ушёл.
 
Тщатся, стараются — жестами, мимикой
обворожить, обаять…
Пафосом, эпосом, икосом, лирикой
сердце могли б надорвать.
 
Только ответом им злая, гремучая
в зале пустом — тишина.
Речка подземная, струйка горючая
да перетянутая струна.
 
Выйдешь на воздух — сплошная обочина,
глушь, да задворки, да тьма.
Ветер свистит:
— Ваша пьеса окончена,
так не сходите с ума!
 
Ваша Гертруда, как девка, торгуется…
В Гамлеты метит крепыш,
да под Офелию всё гримируется
сорокалетняя мышь.
 
Кончен спектакль — и иссякли желания:
зрители спят до трубы.
Что ж не уймётся вся ваша компания,
всё — «бу-бу-бу», «бы-бы-бы»?
 
Тут монолог вековечный заученный
все начинают твердить:
— С этой вот сцены бесценной, замученной
некуда нам уходить!
 
Будем до смерти играть — то раскручивать
жизни пружину, то рвать:
правых оспаривать, мёртвых озвучивать,
вместо упавших — вставать.
***

С.Ф.

Наша жизнь - театр, а мы в ней актёры. Уже пожилые актёры, пережившие юношеский азарт и увлечение, и ''смысл жизни'', юношеский ''смысл жизни'' , когда ''Тщатся, стараются — жестами, мимикой
обворожить, обаять…
Пафосом, эпосом, икосом, лирикой
сердце могли б надорвать.''
И вдруг, оказывается, отшумели страсти, аплодисменты, увлечения, эффнктные позы, много значительные жесты, и - тишина!  '' Громкая'' тишина, и пустота, разрывающая пустота. И только стон ''перетянутой струны'' вместо оваций. Оваций в жизни, не только на подмостках.

''Только ответом им злая, гремучая
в зале пустом — тишина.
Речка подземная, струйка горючая
да перетянутая струна.''

Время прошло, а зал пуст и темен. Зал как храмина души. Аплодисменты прошли, а тёмный зал остался. Увлекаемый аплодисментами, человек не позаботился о свете души. И остался во тьме и одиночестве.
Человек силится вернуть прошлое, радость и силы молодости - тщетно. Получается пародия. Когда дедушка одевает детские штанишки, желая вернутся в детство.

''Ваша Гертруда, как девка, торгуется…
В Гамлеты метит крепыш,
да под Офелию всё гримируется
сорокалетняя мышь.
 
Кончен спектакль — и иссякли желания:
зрители спят до трубы.
Что ж не уймётся вся ваша компания,
всё — «бу-бу-бу», «бы-бы-бы»?

Я, кстати сам работал в театрах и выходил на сцену. Счастливое было время! Жизнь как сказка. Сказки сцены становились сказками в моей жизни. Есть, что вспомнить. Но потом было жаль стареющих заслуженных балерин и недоумевающих оперных певцов, куда девалась жизнь?
 И уже начинается повторение пройденного, нет новизны. Как белка в колесе, но за железными прутьями.
И то же ''дважды два равно четыре'' подпольного человека, только в театральной мишуре.  По своему трагическая ситуация. Особенно тяжело ее переживают балетные - их век короток.
''Тут монолог вековечный заученный
все начинают твердить:
— С этой вот сцены бесценной, замученной
некуда нам уходить!
 
Будем до смерти играть — то раскручивать
жизни пружину, то рвать:
правых оспаривать, мёртвых озвучивать,
вместо упавших — вставать.''
***

Самородок Встреча с певцом
Сергей Федоров-Мистик
Из статьи/ файла "Театр"               
Рисунок автора 1982г.



Я поступил в музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко после школы. Возраст был романтический. Еще в школе у меня прорезался голос, я был меломаном, постоянно ходил в Большой театр, предполагая там в будущем петь, и жизнь воспринимал как сплошную оперу. Этому способствовали и фильмы об итальянских певцах и композиторах «Дом Рикарди», «Любимец Нового Орлеана» с Марио Ланца и прч. Жизнь Марио Ланца я проецировал на себя, подобно Пушкинской Татьяне присваивающей себе восторги из любовных романов. В таком настроении я как-то шел по Малой грузинской улице, где находилось общежитие студентов консерватории, психоневрологический диспансер, и выставочные залы художников авангардистов. В самом начале улицы, проходя мимо дома, в котором располагался комиссионный магазин я услышал пение, доносившееся где-то с шестого этажа. Голос, баритональный бас, звучал очень красиво, но мне показалось не совсем поставлено. Это не была итальянская школа. В своем воображении я живо нарисовал себе картину, что вот поет какой-то замечательный самородок, а я как в итальянских фильмах поднимусь к нему в квартиру, это может оказаться даже какой-нибудь алкаш, и я скажу ему, что вот на улице услышал его пение, у него хороший голос, похлопав по плечу, скажу: «Ты не оставляй этого дела, иди учиться петь, и если с тобой заниматься, поставить голос, ты станешь певцом» Я представил себе как я благословляю этого мужика на путь вокала. Обойдя дом, я действительно разыскал квартиру, откуда доносилось пение, правда, когда я подошел к дверям, пение уже кончилось. Нажал звонок. Послышался лай маленькой собачки, дверь энергично распахнулась, на меня  вопросительно смотрел светловолосый богатырь лет сорока. Обстановка в квартире была роскошная, в глубине большой комнаты стоял рояль, около которого разговаривали две пожилые женщины, одна, очевидно концертмейстер держала ноты в руках. Я понял, что ошибся, это никакой не алкаш самородок. Мужчина ждал, что же я хочу ему сказать, надо было как-то выходить из положения.
-Это Вы сейчас пели? – спросил я
-Да, я, - ответил богатырь, - А что?
-Я проходил по улице, услышал Ваше пение, и мне захотелось взять автограф.
В это время в прихожую подошли две дамы, и осведомились, в чем дело?
-Вот молодой человек шел по улице, услышал пение, и пришел взять автограф.
-Лихо, лихо, - покачивая головами, говорили дамы.
В это время я судорожно искал в карманах какой-нибудь листок бумаги, и на свое счастье достал репертуарную книжку театра Станиславского и Немирович Данченко. Увидев знакомые названия опер и балетов, богатырь спросил меня:
-Вы тоже поете, или имеете какое-то отношение к театру?
-Да так, - как-то стал смущаться я.
-А кому я даю автограф?
-Ну, это не так важно.
После еще нескольких фраз, богатырь взял мою репертуарную книжку, и спросил:
-А как вы будете брать автограф, не зная, у кого берете?
-Ну, у вас такой красивый голос, что мне захотелось из-за этого взять автограф.
Богатырь уже подписывал мне книжку, и произнес:
-Ну, должно же что-то быть у Народного артиста СССР!
Когда я взял книжку, там было написано:
«На добрую память. Артур Эйзен. Народный артист СССР»
Я обомлел.
-Батюшки, я же слышал Вас в «Фаусте», когда вы с Масленниковым пели во Дворце съездов.
-Да было такое, - благодушно кивал певец. Произнеся еще несколько изумленных восклицаний, я ушел. Дверь закрылась. А я, спускаясь по лестнице, думал: «Ничего себе, хотел похлопать по плечу алкаша, благословить его на певческий путь!»
Вечером, уже в своем театре я показывал автограф, рассказывая эту историю. Некоторые считали, что это говорит обо мне как о несведущем человеке, что я должен был бы понять, что пел профессионал, да еще знаменитый солист Большого театра. Возможно, и Артур Артурович рассказал этот анекдот в Большом театре, по нему было видно, что ему это посещение молодого человека не было неприятным. Лет пятнадцать эта репертуарная книжка пролежала у меня в архивах, потом куда-то делась.


Телеграмма
Сергей Федоров-Мистик

В молодые годы я работал доставщиком телеграмм. В то время у меня прорезался голос, и, разнося телеграммы, я оглашал лестничные пролеты домов исполнением оперных арий и песен. Резонанс на лестницах не хуже чем в туалетах с кафельными стенами, голос звучал очень мощно. Если адресата не оказывалось дома, я оставлял извещение о телеграмме в дверях, и уже другой доставщик приносил ее через час по этому адресу. Однажды мой напарник, пенсионер, бывший директор школы, сказал мне:
- Сережа, вы сначала вручайте телеграмму, а потом пойте.
-А что такое?
- Я пришел с вашей телеграммой, вижу, в дверях торчит ваше извещение. Звоню в дверь, никто не открывает. А я чувствую, что в квартире кто-то есть. Звоню, звоню, наконец, женский голос за дверью спрашивает: «Кто?» Я говорю: «Телеграмма вам, телеграмма»
Открыла дверь старушка, там еще девочка была. Я спрашиваю: «Что же вы раньше не открывали, когда вам первый раз приносили ее?» А она отвечает: «Да приходил тут какой-то  мужик. Он в дверь позвонил, а я смотрю в глазок, какой-то страшный мужик стоит у дверей, черный, лохматый с бородой, мы его не знаем. «Что ему надо от нас?» -  думаю, и не открываю. А он позвонил- позвонил, и вдруг как заревет басом на весь дом. Мы перепугались до смерти, закрыли все двери. Слышим, а он все ревет. (Я пел арию князя Игоря  «О, дайте, дайте мне свободу!»  Какое разное восприятие оперного пения по разную сторону дверей) Потом все стихло, это он ушел, а мы уже боялись и выйти, вдруг он в подъезде поджидает»
 - Так, что Сережа вы сначала вручайте телеграмму, а потом пойте, а то люди пугаются от вашего пения, и телеграммы приходится второй раз доставлять.
  В дальнейшем мне пришлось учитывать это обстоятельство, но петь на лестницах я не прекратил, пение для меня было потребностью. Горло чесалось, иногда я закатывал целые концерты на кухне коммунальной квартиры. Надо отдать должное соседям, они терпели мое пение. Ученик Танеева, композитор Пантелеймон Иванович Васильев категорически запрещал мне петь во время становления голоса, «Ни звука!»- говорил он, и, когда я его спрашивал, как ему мое исполнение, он со вздохом обреченности отвечал: «Ну, ты же ушиблен пением» И был прав и то, что «ушиблен» и то, что нельзя было терзать голос. По молодости я этого не понимал.

Май 2009г.

***

Отзывы на творения Олеси Николаевой l - XXXll
http://www.proza.ru/avtor/mgts154027mgts&book=63#63