Целина Архангельск - Карпогоры

     Предыдущая глава   http://proza.ru/2018/03/12/528

     Фото из "дембельского" альбома
     1 - Снято в брезентовой палатке, в которой мы жили всё лето. Слева на снимке просматривается кровать, оборудованная для борьбы с комарами.
         1-ый ряд снизу: Саша Сныцарев, ..., Женя Смирнов;
         2-ой ряд в центре всё слева-направо:  Боря Матвеев, ...,..., Володя Побожьев
         3-ий ряд (сидят и стоят вприсядку) Боря Корытин, Коля Демчуг, Витя Ардашин. В сторонке пристроился Толик Каралюнец.
     2 - Снято на экскурсии в селе Ломоносово (родине Михаила Васильевича).
         Слева-направо;  ... Бейлин, Володя Губарев, Витя Ардашин,...

",...," = простите, не помню, прошло более 50-ти лет всё-таки.

     Особенно запомнившимся мне событием лета 1968 года явилась поездка на «целину» в составе студенческого строительного отряда. Традиция формирования таких отрядов сложилась задолго до этого. И надо признать, что эта идея была действительно полезной и плодотворной во многих отношениях. В институты поступало много молодых ребят и девчат прямо со школьной скамьи, не имеющих практического жизненного опыта, навыков работы хоть по какой-нибудь специальности (таким был и я). Работа в школьных производственных мастерских (о которых я писал ранее) в расчёт не идёт. Это была бредовая идея профессионального зуда бюрократов от образования. А в студенческих строительных отрядах появлялась возможность реальной работы с достижением вполне конкретных зримых конечных результатов.

     Кроме того, в государственном отношении такие отряды составляли мощную рабочую  силу, с помощью которой можно было решить многие вопросы возведения объектов народного хозяйства. Для нас, бойцов строительного отряда, помимо всего прочего, представлялась возможность получения реального заработка, что для молодёжи никогда не является лишним. 

     Каждый институт формировал свой студенческий строительный отряд (крупные институты, такие как МИИТ, формировали несколько отрядов). При этом стремились найти такие объекты работы, которые в максимальной степени были бы приближены к профилю института и даже, по возможности, к профилю будущей специальности студентов, входящих в конкретный отряд. Так, например, для нашего института это были в основном объекты железнодорожного транспорта. А по профилю работы могли быть и строительство путевого полотна и сопутствующих сооружений,  и строительство вокзалов, мостов, туннелей. Стремились к тому, чтобы студенты на практике реально познакомились с характером будущей работы.

     Запись в строительный отряд была добровольной, хотя имело место и достаточно активная агитация как со стороны комсомола, так и деканата. Каждый факультет стремился сформировать как можно более многочисленный отряд. Но грубого насилия не было. Учитывалось и здоровье будущего бойца строительного отряда, и его семейное положение и так далее. В общем, записывались в отряды достаточно охотно. Про строительные отряды писались в центральной прессе очерки и рассказы, снимались документальные и художественные фильмы. Модельеры разработали специальную форму бойца строительного отряда,  которую надо признать достаточно удачной. Форма была единой для всех бойцов (как мальчиков, так и девочек) на всей территории Советского Союза. А вот для идентификации института были разработаны специальные нашивки на рукава. Как-то сама собой появилась традиция с помощью краски и трафарета обозначать на спине место дислокации строительного отряда. Всё это создавала весьма романтический ореол.

     Отряду нашего факультета, объединённому со студентами строительного факультета и студентами факультета «Экономика строительства», предстояла работа по строительству железнодорожной линии Архангельск - Карпогоры, соответственно в Архангельской области. До отправления на стройку (ещё в Москве) с нами проводили определённые занятия по предварительному ознакомлению с характером предстоящей работы и техники безопасности.   

     И вот сданы последние экзамены весенней сессии второго курса и подошёл долгожданный день! Мы все одели форму бойца строительного отряда, которая была тогда, что называется «с иголочки». Провожали нас с помпой. Был торжественный митинг у первого корпуса института (как и при посвящении в студенты), были соответствующие выступления разного рода руководителей – от ректора, деканата, партии и комсомола. Все желали, естественно, нам плодотворной работы на благо Родины. Был торжественный вынос знамени института и каждому отряду вручалось своё персональное знамя. Это знамя надо было достойно пронести по местам боевой стройки, не опозорить, не осквернить и так далее и так далее. В общем – всё как положено в таких случаях.

     Многих бойцов провожали родные и близкие люди. Народа собралось невпроворот - гораздо больше, чем при посвящении в студенты. Настроение было отличное. Признаюсь, мы мало слушали речи, произносимые с трибуны, а всё внимание уделяли провожающим.

     Речи закончились. Духовой оркестр торжественно ухнул марш «Прощание славянки», который издавна символизирует проводы на войну, военную службу и проводы в дальнее путешествие. Последнее как раз для нас. Под звуки этого марша с развёрнутым знаменем мы пошли к автобусам, которым предстояло отвезти нас на Ярославский вокзал. Как водится на проводах, у некоторых, особо чувствительных, в этот момент на глазах навернулись слёзы (в основном у мам и провожающих девушек). Для меня это тоже было событием неординарным. До этого моё самое дальнее  путешествие было в деревню Тульской области да в Таганрог. И то в гости к родным. А тут – невесть куда, практически к полярному кругу.

     Транспортировка такого количества молодёжи, наверное, доставила немало хлопот сотрудникам железной дороги. Сейчас не уверен но, по-моему, для нашей перевозки в Архангельск был то ли сформирован специальный состав из плацкартных вагонов с вкраплением командного купейного вагона, то ли переформирован обычный состав с ориентацией на наши потребности. В принципе нас это не касалось. Едва разместившись в вагоне (процедура размещения обозначалась бросанием сумки, чемодана или чего-нибудь ещё, подвернувшегося под руку, на плацкартное место), мы сгрудились вокруг гитаристов. И под звуки гитары пошли песни, задушевные разговоры, шутки, розыгрыши. В каждом вагоне образовалось по три-четыре таких группы с гитаристом в её центре. У нас это был Саша Батурин.

     В такой компании время летит быстро. Казалось, только-только отъехали от Москвы, и вот мы уже подъехали к вокзалу города Архангельск. На том же вокзале нас перегрузили в какой-то допотопный составчик, который натужно сопя и пыхтя, повёз нас на место дислокации нашего палаточного лагеря. Этот лагерь располагался на 72-ом километре железнодорожного участка Архангельск – Карпогоры. Это был новый участок железной дороги, основное назначение которого состояло в транспортировке вырубаемого по обочинам дороги хвойного леса. Участок начали строить три года назад и до нас здесь уже работали два студенческих строительных отряда. Мы, стало быть, были уже третьими и поэтому смогли добраться до лагеря в вагончиках.

     Ехали мы, наверное, часа три. Состав шёл очень медленно, поскольку железнодорожное полотно было в достаточно плачевном состоянии. Вагончики клонились из стороны в сторону, то топорщились вверх, то ныряли вниз и, казалось, что они вот-вот нырнут окончательно или уедут вбок под насыпь. Но ничего, обошлось. На высокой насыпи составчик остановился, задумчиво  попыхтел, покашлял и, наконец, заглушил двигатель. По этому признаку мы поняли, что приехали к месту назначения. Однако, самого лагеря нигде не было видно. Прозвучала команда к выгрузке. Мы разобрали свои вещички, и пошли за старшими по вагону. Оказывается, наш палаточный лагерь расположился в самом низу под насыпью на островке, омываемом небольшой речушкой. Сразу бросилось в глаза, что вода в этой речушке была буквально бордово-коричневого цвета. Как выяснилось позже, такой необычный цвет воды определялся тем, что речка протекала через торфяные болота, которые и придали ей такой цвет.

     Лагерь состоял из пяти жилых палаток для бойцов (три для мальчиков и две для девочек). В каждой жилой палатке могло разместиться по 24 человека. Кроме них в лагере была огромная палатка-столовая с примкнувшей к ней палаткой-кухней. Ещё были командирская и санитарная палатки. Все палатки были расположены на острове достаточно просторно, так что оставалось немало места, где можно было организовывать ежедневные утренние и вечерние построения отряда, поиграть в футбол, волейбол и бадминтон. Ну, а любители шашек, шахмат и картишек место себе всегда найдут.

     Устройство палаток было для меня необычным. Таких больших палаток я ещё не видел. Во-первых, там имелся самый настоящий пол из досок. На большом деревянном каркасе палатки был натянут первый её полог из белой материи, затем полог из материала типа байкового одеяла, а потом, уже поверх всего, брезентовый полог. Таким образом, покрытие каждой палатки напоминало трёхслойный пирог. В жилых палатках очень плотненько стояли металлические кровати с панцирной сеткой и высокими трубчатыми никелированными спинками. На каждой кровати лежали свёрнутые матрасы, подушки и прочие постельные принадлежности. Никаких тумбочек не было и в помине. Нашей первой задачей было определиться с местом и разобрать кровать. С этим мы справились достаточно быстро и высыпали на улицу.

     И только тут мы обратили внимание на то, что на улице было совсем светло, хотя наши часы показывали третий час ночи. Ни фига себе! Мы, конечно, знали о существовании «белых» ночей, но как-то это понятие у нас в сознании было связано с Ленинградом. А поскольку Архангельск располагается гораздо севернее нашей культурной столицы, то и ночи здесь были белей и продолжительность периода белых ночей гораздо дольше. Как мы потом уточнили, Архангельск расположен севернее Ленинграда на целых пять градусов, а это примерно на пятьсот километров ближе к северному полису.

     Вскоре мы обнаружили и ещё одну важную отличительную особенность данной местности. Это оказались комары. Казалось бы, что мы комаров что ли не видели? Видели, конечно. Но таких и в таком количестве!!! Это было нечто. Комары кусали всё, что только было открыто для их доступа. Руки, ноги, шея, уши. Самым наглым образом старались залететь в рот и в нос. Ужас! Нас предупреждали в Москве перед отправкой о наличии комаров и советовали запастись средствами от них. Мы и запаслись. Большинство взяли в аптеке какие-то стандартные антикомариные средства типа крема «Тайга» и различных одеколонов. ХА! И ещё раз ХА!! Местным комарам все эти средства явно пришлись по вкусу. Они, агрессивно жужжа, наперебой старались присесть именно в то место, которое только что было густо обработано антикомариным средством. К этим местам мгновенно образовывались живые комариные очереди. Было не до смеха. Поэтому мы достаточно быстро покинули улицу и устремились в палатки. Но и там спасу от них не было. Не оставалось ничего другого, как шустренько залезть под одеяло и лежать там, закрывшись с головой. Перед ртом складывали одеяло в трубочку, образовав таким образом воздухозаборный туннельчик. Стало легче. Но под одеялом ЖАРА! ЖАРА! ЖАРА! Всё же уснули. 

     Только, только уснули и вдруг «Тара-ра-ра, ра-ра,ра-ра». Горн! Побудка! Подъем! Ну и дела! Об этом мы в Москве как-то не договаривались. Встаём, а что делать? Поплелись с мылом, полотенцем и зубными щётками к рукомойникам. А там очередь. Привыкайте. Пораньше вставайте. Это ведь недаром называется «лагерь» и даже не пионерский. Хватит. Выросли мальчики и девочки. Окунайтесь в трудовые будни без мамок и папок, а особенно бабушек.

     Пошли на завтрак в столовую палатку. Тоже с деревянным полом, на котором вдоль стен стоят длинные самодельные деревянные столы, окаймлённые лавками с двух сторон. Алюминиевые миски, ложки и кружки. Вилок и ножей не положено. Ну, да и ладно. Чай не дворяне. Лагерь есть лагерь. На завтрак перловая каша от пуза, чай-кофе, хлеб с маслом. Хлеб без ограничения, кусочек масла дозирован. Нормально. Тоже ведь не в ресторане. Привыкайте!

     После завтрака первое общее построение отряда. Перед шеренгой бойцов выстроился наш местный "генералитет". Командир отряда Саша Медведев – студент 4-ого курса, комиссар отряда Боря Платонов (однокурсник командира), врач Саша Шапиро (студент старшего курса медицинского института). Это, что называется «высший» состав. Рядом четыре бригадира. Стало быть, у нас будет организовано четыре рабочих бригады. Нас поздравили с прибытием на место строительства и вкратце поставили задачу, которую мы должны выполнить к концу срока пребывания в лагере. Задача была достаточно простая и понятная. На болотистой местности уже насыпано песчаное железнодорожное полотно от города Архангельск до Карпогор. На полотне располагаются шпалы и рельсы. Всё это вместе взятое называется «верхнее строение пути». Надо сделать так, чтобы рельсы лежали правильно как в плане, так и в профиле (то есть были ровненькими и по горизонтали и по вертикали). При этом, необходимо соблюдать ГОСТы по значениям уклонов и в поворотных кривых. Вот и вся задача. Казалось бы не очень-то и сложно. За пару недель всё можно отличненько сделать, а дальше что? Но это пока только казалось. Жизнь внесла свои разъяснения, в результате которых мы покинули поле боя, так до конца и не выполнив поставленную задачу. Но это будет потом.

     А сейчас мы слушали своего командира, старательно и нервно отмахиваясь от комаров. Представьте себе, стоит в строю полторы сотни молодых ребят и девчат, которые дружно машут руками и отчаянно сучат ногами. А «генералитет» хоть бы что! Вот это выдержка! Вот это командиры! Кожа у них что ли из другого теста? Али что? Оказалось «Али что»!  Вот вперёд на полшага выходит комиссар Платонов Борис и таинственным жестом фокусника указует на стоящие сбоку от него три больших молочных бидона. «А вот здесь», говорит комиссар, «находится вернейшее средство от комаров». И открывает один бидон. Мы, естественно, мгновенно нарушили строй и бросились к бидону. Он был до самых краёв заполнен какой-то пахучей жидкостью. Нас проинструктировали, что надо ладошкой зачерпнуть немного этой жидкости и помазать ею все открытые участки тела. Все дружно провели эту операцию. И надо же! Комары как пропали! Ну просто их здесь нет! Чудеса, да и только. Оказалось, что эту жидкость называют кто «репудин», кто «диметилфталат». Она, мягко говоря, не очень полезна и поэтому в свободную продажу для населения не поступает. В связи с этим, и нам ею особо злоупотреблять не рекомендуется. Это средство выдают геологам, строителям и прочим труженикам, работающим в особо комариных районах. Жидкость на цвет совершенно прозрачная и немного вязкая, как глицерин. Не знаю, что уж там накручено, но когда я как-то помазался ею и сел писать письмо моей мамочке, то пластмассовая ручка в моей руке стала потихоньку растворяться. Её можно было спокойно согнуть под прямым углом. Прямо хоть фокусы показывай. Всё-таки гадость, видимо была, достаточно серьёзная. Но без неё мы не то что работать, а просто находиться в тех местах не смогли бы. Поэтому регулярно ею пользовались, но старались по минимуму, не злоупотреблять. Да и внутрь не брали, упаси Боже!

     Дальше мы снова изобразили общее построение и командир представил нам врача отряда. Саша Шапиро провёл небольшой инструктаж об основных санитарных правилах нашего пребывания в лагере с учётом окружающей местности и её климатических особенностей. Затем слово предоставили бригадирам, которые зачитали списки нашего разбиения по строительным бригадам. В каждой бригаде был проведен под расписку инструктаж по технике безопасности.

     На этом организационная часть повестки дня была завершена, и мы приступили к оборудованию своих спальных мест. Большую помощь нам оказали советы так называемых «квартирьеров» - ребят-студентов, которые заранее приехали на место будущего размещения отряда и занимались работой по его подготовке к нашему прибытию. Это именно они, высадившись недельки за две до нашего прибытия на необитаемом острове, поставили здесь палатки, оборудовали кухню, места общего пользования и всё, что нужно было для размещения здесь почти полторы сотни студентов-строителей. К такому способу организации спального места в комарином районе они пришли в результате многочисленных экспериментов буквально на своей шкуре. А способ был таким. Сдвигались вплотную боковыми сторонами две металлические кровати, которые для верности скреплялись друг с другом верёвками. На панцирные сетки укладывались матрасы, которые сшивались друг с другом смежными боковыми сторонами. Поверх кроватных спинок прикреплялись с помощью верёвок три жерди (одна – посередине и две по бокам). Затем сшивались воедино два байковых одеяла с двумя простынями. Всё это укладывалось на жерди (одеяла к ногам, простыни к голове) и тщательно подсовывалось под матрасы. По всему периметру сдвоенных кроватей этот покров плотненько пришивался к матрасам. Лишь с одной стороны в районе головы оставлялся лаз, через который и можно было проникнуть в защищённое от комаров спальное место. Такое его устройство просматривается на выше приведенной фотографии. Эта фотография сделана где-то уже в середине нашего лагерного «срока» и здесь мы выглядим уже как «тёртые» строители. На фото запечетлены, из тех, кого я сейчас помню, в первом ряду Саша Сныцарев и Женя Смирнов, а между ними примостился Витя Турков. Далее, во втором ряду - самый левый Боря Матвеев, а правый Володя Побожьев. В последнем ряду слева направо – Боря Корытин, Коля Демчуг и я. Кстати, на этом снимке в левом углу просматриваются очертания специальным образом оборудованной кровати. Вот такими кроватями сплошь были уставлены жилые палатки.

     Эти кровати нас здорово выручали. Бывало, войдёшь в палатку, а её внутренний белый полог весь буквально тёмно-серый от комаров. Стоит только скинуть с себя телогрейку и свитер, как со всех сторон на тебя буквально пикируют стаи комаров. Тут уж не зевай. Залезай поскорее в лаз и затыкай отверстие для входа как можно скорее и плотнее. Тем не менее, немалое количество комаров всё равно проникнет с тобой за компанию в спальное место. Но это уже дело техники. Пространство ограничено, поступление новых комариных партий не наблюдается и это самое главное. Знай себе пошлёпывай ладошками и уничтожай проникших с тобой попутчиков. Десять минут – и ты остаёшься наедине с самим собой. Только звук комариных эскадрилий, проносящихся над твоей кроватью, напоминает тебе об их присутствии. Но к нему скоро привыкаешь, и этот звук становится неотъемлемой частью твоих сновидений, ловко вписываясь в различные сюжеты снов. Поскольку кровати были сдвоенными, а лаз – один, то желательно было соблюдать очерёдность проникновения в спальное место. Моя кровать была сдвинута вместе с кроватью Саши Батурина. Поэтому, обычно он первый нырял в лаз, а за ним уже я быстренько протискивался туда же.

     Ну, и заканчивая тему о комарах, отмечу, что мы старались максимально закрыть для доступа комаров все участки тела. Открытые участки обрабатывали репудином. Только так можно было работать и существовать в той местности. Сложнее дело пошло во второй половине лета, когда к комарам добавилась мошка. Это ещё хуже комаров, поскольку мошка чрезвычайно мелкая и отмахнуться от неё невозможно. Кусать она сильно не кусает, но раздражает своим постоянным назойливым присутствием. Да и репудин на неё особенно не действовал. Хорошо, что к этому времени мы уже прошли достаточную акклиматизацию к местной флоре и фауне и относились ко многим её особенностям достаточно спокойно. 

     Распорядок дня студентов строительного отряда установился сразу и навсегда. Подъём в 6-30. Завтрак с 7 до 7-30, после чего всеобщее построение, где командиры ставят задачи на текущий день. Выезд на работу в 8-00. На работу нас развозили железнодорожные мотрисы. Мотриса – это такая железнодорожная платформа с дизельным двигателем и кабиной для машиниста.  Мотрисы широко используются как при строительстве новых железнодорожных путей, так и при их ремонте и эксплуатации. Обычно они оборудуются краном для погрузки-выгрузки различных материалов и оборудования. Часто на них перевозятся железнодорожные бригады. Вот на такой мотрисе целое лето разъезжали и мы, рассевшись на платформе за кабиной машиниста. Разъезжали, что называется «с ветерком», поскольку платформа открыта и для ветра и для дождя. Но дело, как говорится, молодое. Всё было забавно и весело. Нередко дорогой затягивали песни и от души «шухарились».

     Работа наша состояла в правке уже проложенного железнодорожного пути. Как я уже писал ранее, надо было выровнять путь в плане и в профиле. Путь должен быть ровненьким, если на него смотреть вдаль. Если были заметны «выбросы» пути вправо или влево от воображаемой ровной линии, то надо было этот выброс устранить. Для выравнивания пути в плане мальчики вооружались ломами и становились шеренгой друг за другом вдоль рельса. Каждый строитель втыкал лом в земляное полотно вплотную к рельсу. Затем, по команде бригадира, мы дружно рвали ломы на себя, сдвигая тем самым рельс вместе со шпалами в нужную сторону. И так до тех пор, пока путь не занимал нужное положение, которое контролировал расположившийся на некотором отдалении бригадир. При этом надо соблюдать топографическую привязку пути к определённым геодезическим ориентирам. А то может получиться так, что ровненький с виду путь «выскочит» за те координаты, которые были уготованы ему в процессе проектирования. Вот здесь и пригодились нам на практике те знания и навыки, которые мы в своё время получили на теоретических и практических занятиях по геодезии и картографии. 

     А вот выравнивание пути в профиле (то есть по высоте) носит более сложный характер. В наших условиях сложность выравнивания пути по профилю состояла в том, что земляное полотно располагалось практически на болоте. Поэтому, под тяжестью самого полотна и уложенного на нём верхнего строения пути (шпал и рельсов), это полотно постоянно опускалось вниз. Особенно это опускание было заметно после прохода по пути гружёного подвижного состава с локомотивом. Глубина болотистого слоя вдоль  пути была разной, поэтому и земляное полотно опускалось вниз тоже неравномерно – где-то больше, где-то меньше. А должно оно быть ровненьким и на всём его протяжении необходимо соблюдать установленные проектировщиками уклоны спуска и подъёма. Для выравнивания профиля пути подгонялся грузовой состав из десяти хопер-дозаторов, гружёных песком. На первом этапе подъёма пути производилась последовательная выгрузка песка из вагонов прямо на верхнее строение (на рельсы и шпалы). Для этого в вагонах открывались специальные люки, через которые и осуществлялась дозированная выгрузка. Шпальная решётка после работы хопер-дозаторов оказывается засыпанной балластом полностью. Поэтому надо было подготовить канавки, в которые будут устанавливаться домкраты для подъёма рельсов вместе со шпалами. Потом в эти канавки укладываются «подушки» из укороченных шпал, а на них уже устанавливаются домкраты. Домкраты располагаются метров через 5 друг от друга с обоих сторон пути. Затем начинается, пожалуй, самая трудная и ответственная часть работы по выправки пути в профиле. Домкраты у нас были самые простейшие - винтовые. Такие домкраты использовали, вероятно, в период построения первых железных дорог в России. Но инструмент надёжный и всепогодный. Мы шутили, что возможно, усовершенствовав это домкрат, был получен безотказный автомат Калашникова. А путь, вместе со шпальной решёткой, «выдёргивался» из балласта в результате вращения рукоятки винта домкрата. Вращали, как правило, два человека, да и то с трудом.
    
     После того, как рельсы вместе со шпальной решёткой вытаскивались на балласт по всей длине ремонтируемого участка пути, проводилась так называемая  «штопка» пути. Смысл её заключался в том, что надо было смести балласт со шпал и подбить его под основание шпал. Эта работа проводилась в то время тоже с использованием примитивных орудий труда – деревянных лопат. Работа в основном выполнялась девочками. В процессе выполнения работы надо регулярно отслеживать горизонтальные и вертикальные уклоны пути с помощью специального железнодорожного уровня.

     Вот, в принципе, и вся премудрость нашей работы. Работа физически не лёгкая и всё основано на примитивном физическом труде. Кстати, именно в это лето я начал курить достаточно регулярно. До этого я баловался иной раз в компании и закуривал сигаретку. Но это больше для своего соответствия окружающему коллективу. На целине ситуация изменилась. Время от времени объявлялся общий отдых-перекур. Практически вся мужская часть нашей бригады начинала смолить сигаретки. А мне, поскольку я не курил, предлагалось с двумя вёдрами сходить в это время за водой в соседнее село. Село было не так далеко – три с небольшим километра в один конец от места дислокации бригады. Туда ещё ничего с пустыми-то вёдрами, а вот обратно - тяжеловато. Принёс. Ребятки водички попили и сразу же за работу. Они-то ведь отдыхали почти целый час. Я раз сходил, два сходил да и задумался. Что же это я, всё лето так и буду водоносом по совместительству работать? Не хочу! И вот я стал курить вместе со всеми. А за водой начали ходить по очереди. За лето я к курению уже достаточно плотно приспособился и по приезду в Москву стал уже сам покупать сигареты. А жаль!

     Отмечу, что наша работа, да и отдых, осложнялись достаточно неприятными климатическими условиями. Так вспоминается, что хватило бы пальцев на двух руках, чтобы подсчитать количество дней без дождя за весь летний период. Чаще это был даже не дождь в понимании нас – жителей средней полосы, а некая морось, которая даже не капала с неба, а проявлялась в виде перенасыщенного влагой воздуха. От этого наши телогрейки с самого утра пропитывались этой влагой и становились мокрыми и тяжёлыми. К середине лета на наш островок притащили старый пассажирский вагон, в котором мы в основном своими силами оборудовали сушилку. Просто из старой металлической бочки соорудили печь, вытащили трубу в окно и сушилка готова. По очереди мы там дежурили, чтобы постоянно поддерживать в этой печи огонь. Запах в сушилке стоял невообразимый. Да и то подумать – туда ежедневно приносились для просушки полторы сотни влажных или мокрых телогреек, свитеров и портянок. И как всё это могло благоухать? Поэтому, несмотря на физическую простоту работы в сушилке, дежурить туда мы шли с неохотой. Лучше уж на воздухе под комарами с мошкой помокнуть, но не там. А приходилось. Правда, на каждого выпало таких дежурств по одному, от силы два за всё лето. Ещё в порядке общей очереди мужское поголовье отряда осуществляло дежурство по кухне. Это было полегче, чем дежурство в сушилке да и посытнее. Надо было проснуться в 4-е часа утра, натаскать воды в большущие баки и кастрюли, нарубить с запасом дров и растопить печь. К приходу девочек-поваров всё должно быть готово. Иначе весь отряд останется без завтрака. Потом надо следить за функционированием печи, подрубать дров и регулярно пополнять запасы воды. А её расходовалось чрезвычайно много. Главным образом вода шла не столько на непосредственное приготовление пищи, а на мытьё котлов, тарелок, кружек и ложек. Потом мы исхитрились и стали таскать на речку всё, что требовало помывки. Так оказалось проще.

     Работали мы практически без выходных. Так к первому выходному – дню студенческих строительных отрядов, наши отцы-командиры расстарались и решили угостить нас праздничным обедом. Праздник состоял в том, что закупили и отварили картошку и к ней подали селёдку по пол-штуки на брата. Учитывая, что всё лето мы питались в основном различными кашами, то это угощение было поистине царским подарком. Но так уж получилось, что с одной стороны подарок чуть не сорвался, а с другой – мог натворить немалых бед. Только-только нам поставили на столы большие кастрюли с картошкой и мы застыли в ожидании селёдочных порций, как в обеденную палатку вихрем влетел наш врач Саша Шапиро. Дурным голосом и во всю мочь он заорал с порога, чтобы селёдку никто не трогал. Но нам её пока ещё не роздали и поэтому даже потрогать мы её ещё не могли. А страсть как хотелось её посмаковать. Оказалось, что заготовленные миски с селёдкой полили не разведённым уксусом, а концентрированной эссенцией. Саша, урузумев, что до селёдки ещё никто и не добрался, уже вменяемым тоном объяснил нам, что могли бы быть большие неприятности из-за ожёгов гортани и чего-то там ещё в кишках. Но, как говорится, Бог миловал. Сначала хотели сгоряча всю селёдку выбросить. Но народу это крайне не понравилось! Подумали, пораскинули мозгами и нашли подходящий компромисс. Все тарелки с селёдкой усиленно прополоскали в проточной речной воде и благополучно умяли. Вроде обошлось.

     Три раза за лето нам устроили экскурсии. Один раз нас просто отвезли в Архангельск и мы целый день самостоятельно гуляли по городу. Учитывая, что у нас в отряде было немало москвичей, то город особого впечатления на нас не произвёл. Каким-то «сереньким» он нам показался. Быть может, этому впечатлению способствовала и погода, которая была в тот день несколько промозглой. Как из ситечка моросил мелкий нудный дождик. Запомнился памятник Петру I и его история. Оказывается, этот памятник представляет собой уменьшенную копию памятника Петру, установленному ранее в Таганроге. Автором памятника является скульптор Марк Антокольский. Отлит он был в Париже и перевезен на пароходе в Архангельск, где был торжественно установлен в 1914 году. Однако, простоял не так долго. В 1920 году революционно настроенная публика сбросила его с постамента как памятник старому режиму. Памятник пролежал на берегу Северной Двины до 1933 года. Потом догадались всё-таки переместить его в краеведческий музей. В 1948 году памятник был воссоздан в его нынешнем виде на набережной Северной Двины в том месте, где по историческим данным был основан Архангельск. Уже в наше время изображение этого памятника попало  на денежную банкноту новой России достоинством в пятьсот рублей. А больше мне из той поездки в Архангельск как-то ничего особенно не запомнилось. Единственно, что показалось нам непривычным, то это наличие в городе деревянных тротуаров. Нам, москвичам, деревянные тротуары были в диковинку. Возможно, не зная города, мы забрели куда-то на его окраины.

     Вторая экскурсия состоялась на острова Соловецкого монастыря. Эта экскурсия заняла целые сутки. Добраться до монастыря можно было только на специальном экскурсионном пароходике. Мужской монастырь Русской православной церкви расположен на Соловецких островах в Белом море. Основан он был где-то в 1420-1430 годах монахами и выстроен целиком из камня, которого было на острове предостаточно. Очень интересна на острове система водоснабжения. Она представляет из себя два уровня использования по назначению. Одна для пития и приготовления пищи, а вторая – для использования в служебных целях (поливка огорода, стирка и прочее). Первоначально в Соловецком монастыре находили убежище церковные служители, которые укрывались здесь от преследований в связи с их несогласием Никонианским церковным преобразованиям. Однако, при Иване Грозном монастырь был захвачен царскими служками и стал использоваться как политическая и церковная тюрьма. Со времён Ивана Грозного и до 1883 года через эту тюрьму прошли более 500 узников. При установлении в Архангельской губернии Советской власти Соловецкий монастырь вновь стал использоваться как тюрьма и на его территории действовал первый в СССР лагерь особого назначения (в основном – исключительно для политических заключённых (несколько сотен тысяч,)). Сейчас монастырь вернулся к своему первоначальному назначению. Единственное отличие состоит в том, что он стал параллельно использоваться для туристических экскурсий. С этой целью прибыли и мы сюда. Целый день мы ходили по многочисленным его островам, посещали камеры, предназначенные ранее для содержания заключённых. Зрелище было, мягко говоря, весьма жутковатое. Малюсенькие каменные холодные камеры были явно не приспособлены для проживания. А заключённые содержались в них годами, а порой и десятилетия вплоть до самой кончины.

     Третья экскурсия состоялась в село Ломоносово – родное село Михаила Васильевича. Здесь он родился и отсюда с рыбным обозом ушёл в Москву для обучения. Село Ломоносово, несмотря на то, что оно также пользовалось определённым туристическим спросом, было не очень для этого туризма приспособлено. Предметом цивилизации были деревянные мостки, брошенные на грязь вдоль основных улиц. А то бы и вообще не пролезешь. Ещё там был музей Ломоносова и столовая, где туристы могли незатейливо подхарчиться. Вот, пожалуй, и все достопримечательности.

     К концу августа все основные работы по строительству дороги Архангельск-Карпогоры, намеченные на данный сезон, были завершены. Надо собираться домой. А нам собираться, как говорится, только подпоясаться. Наше лагерное начальство утрясало последние вопросы по строительной отчётности и бухгалтерии, получало деньги на весь отряд. А мы пару последних деньков провели в нашем палаточном лагере в полном, непривычном для нас безделии. Писали письма домой о скором возвращении, играли в футбол, вечерами собирались у большого костра и пели под гитару и аккордеон чуть ли не до самого утра. Белые ночи к тому времени уже давно закончились, комары и мошка резко убавили свою прыть. А к слабо, но практически постоянно моросящему дождю мы уже как-то привыкли.

     И вот наступил день отъезда. Железнодорожники сделали нам подарок, Прямо к нашему лагерю по тому самому железнодорожному пути, который мы всё лето приводили в порядок, подогнали состав с пассажирскими плацкартными вагонами. Дело было уже поздним вечером. Поэтому мы погрузились в эти вагоны и с наслаждением растянулись на спальных местах. Господи, какой комфорт! Белые простыни, белые наволочки, пахнущие крахмалом. Тепло. Нет ни моросящего дождя, ни комариного зуда. Благодать! Все вагоны быстренько погрузились в сон.

     Как мы проехали Архангельск и вышли на прямую колею до Москвы никто и не заметил. Проснулись где-то к обеду следующего дня. Потихонечку раскачались, почистили зубки и привели себя в относительный порядок. Надо обедать. Обед нам выдали «сухим» пайком – по банке тушёнки на каждого брата и сестру, хлеб, сахар, печенье. Кипяток – у проводника. Спешить было некуда, поэтому обедали долго. И вот по вагонам пошли отцы-командиры и стали раздавать деньги. Процедура раздачи денег была упрощена по максимуму. Выкрикивалась фамилия бойца строительного отряда. Он подходил и расписывался напротив своей фамилии в какой-то бумажке, написанной от руки. После этого ему вручался почтовый конвертик, в котором денежки и содержались. Каждый, естественно, их незамедлительно и пересчитал. В моём конверте было что-то порядка 250 рублей. Содержимое конвертов у всех было примерно одинаковым – разница 5-10 рублей. Для нас тогда это казалось достаточно большой суммой. Действительно, наша стипендия составляла 35 рублей в месяц. Так что зарплата в 250 рублей являлась нашим обычным доходам за целых 10 месяцев. Не слабо! Опыта у нас тогда никакого не было. Цену своей работы и всяких бухгалтерских расчётов мы не особенно себе и представляли. Какие там платёжные ведомости, какие нормы и расценки? Знали только, что из нашей зарплаты вычли стоимость студенческой формы, вычли за питание и дорогу, вычли за всяческие дни «солидарности» (с другими бойцами строительных отрядов, в фонд помощи нашим кровным братьям, борющимися за построение социализма, в фонд «мира» и так далее). Мы как-то и не задумывались, что работали мы достаточно интенсивно два с половиной месяца. Что нам полагалась северная надбавка. Что за житьё-прожитьё в палатках существует так называемая «надбавка за полевые условия». Поэтому оплата в среднем по 100 рублей в месяц на человека как-то маловато. Это нам и в головку не заскакивало. В общем, всё нормально. Деньги грели и душу и карман. Мысли сами собой потекли в выборе приоритетного направления их расходования. И это хотелось приобрести, и это, и то самое, о чём давно мечтал.

     И вот Москва, почти родной Ярославский вокзал! На перроне полно встречающих. От криков ничего не слышно. Каждый зовёт своего(ю) строителя-роднулечку. Первое время царит полная неразбериха. Но вот всё потихонечку устаканивается. Объятья, поцелую, шлепки по плечам и прочим подвернувшимся под руки частям тела. Встретились. Все живы-здоровы. Выглядят возмужавшими и счастливыми. Ну и слава Богу! Поехали домой.

     А дома уже основные рассказы о прошедшем лете. Демонстрация «дембельских» альбомов, наглядно иллюстрируемых фотоснимками строительные подвиги. Не могу не похвалиться тем, что в оформлении этих альбомов я принимал самое непосредственное участие. Не одну ночь я провёл в походной фотолаборатории для того, чтобы у каждого бойца был полный перечень фотоснимков как групповых, так и персональных. А это в сумме тысячи снимков на отряд. Весь альбом был испещрён надписями. Практически каждая фотография сопровождалась самыми доброжелательными и по возможности остроумными комментариями. Сплошь надписи: «Желаю… Желаю… Желаю… !» И это – замечательно!

     А вот практически все заработанные в стройотряде денежки мы по согласованию с мамой потратили на покупку телевизора. Ведь у нас пока так и был КВН-49. И вот мы с Витькой Петровым пошли в Петровский пассаж и купили телевизор «Старт-6». Стоил этот телевизор 220 рублей. Вот и все денежки!
 
     Продолжение   http://proza.ru/2018/03/14/305