Сон в руку

Добрый день, скажу я вам для начала, а после даже не знаю, что писать-то. Ну, предположим, по правилам этикета я представлюсь. Да, правильно, нужно сказать читателю, как меня зовут. Сергей, меня зовут Сергей Олегович. Что дальше-то писать? Это сестра настояла на том, чтобы я поведал миру историю, произошедшую с нами этим летом. События были необычными для всех нас. Но я же не писатель, с чего начать – никто не подсказал.
Начну с того, что мне стали сниться сны. Все мои россказни могут показаться бредом тяжелобольного человека, но это всё – правда. Как есть, не вру, даже могу перекреститься! Вот вам истинный крест. И иногда мой рассказ будет уходить от основной темы в закрома памяти моей семьи. Но без этого никак. Уж простите меня.
Сны мне обычно не снятся. Я давно вышел из того романтического возраста, когда подсознание являет желаемое в видениях. Именно так я себе представлял природу снов до этого случая.
Мне сорок лет, я слегка сед и местами лыс. Работаю, как ломовая лошадь, и падаю без задних ног, как говорится, после того, как доползаю до кровати. Чаще всего включаю телевизор для приличия, но сразу же засыпаю. Живу один, детей и жены у меня нет. Неудачливым я оказался в этом вопросе. Но уж поверьте, если сравнивать с моей сестрой, то лучше так. Раз в год мечтать о браке, чем как она, мечтать о том беззаботном времени, когда была она еще не замужем. Но о Даше расскажу чуть позже. Сестра, кстати, не последнюю роль сыграла в этом рассказе.
Так вот, я про сны хочу рассказать. Начала мне сниться бабуля, царство ей небесное. Хорошая она была, добрая. Жила в Харьковской области, возле водохранилища. Красивые там места – сказочные! Нас туда часто с сестрой отправляли на каникулы. Лучше любого лагеря, скажу я вам, у бабушки было. Спать она нас днем не заставляла и разрешала самим к озеру бегать, так мы водохранилище называли. Бабулю звали Рощина Ульяна Дмитриевна. Но мы просто говорили Уля-бабуля.
Так вот, в марте этого года я решил расширить производство, добавить еще один маленький цех к уже имеющимся владениям. У меня небольшое предприятие. Скромный мебельный заводик. Начинал я с обтяжки старых диванов. А теперь решил стать крупным производителем и заняться изготовлением дверей. На это предприятие деньги нужны были немалые. В банк обращаться глупо, я за прошлый цех еще не раздолжился. Пришлось соблазнить местного авторитета хорошими процентами для получения  ссуды. За день до того, как была назначена «стрелка» с будущим инвестором, мне в первый раз и приснилась Уля-бабуля. Погрозила сурово пальцем и сказала: «Не пущу». Ничего я не понял из этого сна. Позвонил матери, она сказала, что усопшие обычно к дождю снятся. И я успокоился. Хотя по прогнозу дождей не передавали.
Как вы понимаете, на встречу я не попал, у меня заглохла машина в центре города, как раз когда я ехал в офис инвестора. Можно было бы оставить ее и взять такси. Но нет. Мой никогда не ломавшийся «мериночек» заглох на перекрестке центральных улиц, я его решил оттолкать к обочине. Желающих помочь, конечно, не нашлось, а вот поглазеть народ собрался. Нелегко мне далось это перемещение, в час пик не потолкаешь «мерс». Одним словом, я позвонил инвестору и перенес встречу, объяснив, в чем дело. Машина, кстати, в ремонте не нуждалась. Приехал мой механик и завел старого друга с первого раза. Злости моей не было предела.
Перед очередной встречей с многоуважаемым ростовщиком мне снова приснилась бабуля и опять, погрозив тонким пальцем, сказала: «Не пущу!» На этот раз я уже матери не звонил, подумал, что напугаю ее только. Зашел в церковь, свечку поставил и отправился на встречу. Мы попали в ДТП. Какой-то лихач въехал в нас на огромной скорости. О встречи речи и быть не могло. У меня голова в крови, водитель в обморочном состоянии. Пока скорую вызвали, пока то, се... Про «стрелку» я вспомнил только тогда, когда мне сам инвестор позвонил. Конечно, теперь просить перенести встречу было глупо. Кто ж с таким партнером-то дело иметь будет, тем более, деньги доверять. И сделка не состоялась. Бабуля сниться перестала. Но скоро мне позвонила Даша, сестра моя, и сообщила великолепную новость. Ее новый молодой человек сделал ей предложение руки и сердца. Дашунька, конечно, его приняла. Но ей стала сниться наша Уля-бабуля с той же фразой. Дашка и в церковь ходила, и маме звонила, но это не помогло. Вот решила со мной поделиться, узнав от матери, что и меня бабуля навещала во снах. Я Даше рекомендовал не спешить со свадьбой, а десять раз подумать. Понятно, что тридцатник на носу. Но ведь и брак-то третий будет. Вишь, даже бабуля всполошилась. Но Дарья ничего и слушать не желала. Веским аргументом было то, что жених богат. Дашу можно было понять, по любви она уже два раза под венец сбегала. Теперь ей хотелось достатка. Сама она, к сожалению, деньги зарабатывать не умела. Хоть и без дела не просиживала. И я, и старший брат помогали сестре как могли, но она хотела, видимо, перестать висеть у нас на шее. Странный, как по мне, она для этого способ выбрала. Ну да ладно, где наша Даша только не пропадала.
В общем, заканчивался май, я так и не нашел спонсора. Оборудование, которое хотел купить по относительно невысокой цене, продали другим, более удачливым предпринимателям. И я сильно расстроился. Довело меня расстройство до кардиологии. Где Сереженьку пришла проведать, как вы думаете, кто? Бабуля! То есть днем меня друзья и коллеги проведывали, а ночью опять во сне пришла Ульяна Дмитриевна. Здоровья эти посещения мне не добавляли, а как раз наоборот. Но она настойчиво являлась и смотрела на меня ночью во сне. В конце концов, я не выдержал и начал в одном из снов с ней говорить. Я спросил, чуть не плача:
– Ба, ты меня разума лишить хочешь? Я боюсь тебя сильно. И рассказать никому не могу, потому что не в кардиологии меня лечить после этих историй будут, а этажом выше. Там психиатрия как раз находится.
– А я, внучок, к тебе по делу, – ответила Ульяна Дмитриевна.
Я ее видел такою, как запомнил с детства: ровностоящей, без палочки, в тяжелых очках и синем сарафане в белый горошек. Так она выглядела за десять лет до того, как ее не стало. Но почему-то именно такою она пришла ко мне во сне.
– По какому делу? – не поверил я тому, что это происходит со мной.
– По важному! Ты замотался совсем, с ног сбился. Отдохнуть тебе надо, внучок. Съезди в деревню, проведай меня.
Уля-бабуля подняла правую руку вверх и многозначительно потрусила ею в воздухе – так она делала каждый раз, когда мы с сестрой, гостя у нее, нарушали ее порядки, а она нам про них напоминала.
Я перекрестился во сне:
– Боже, бабушка, да я съезжу, но только вот чуть позже. Дел накопилось много.
– Да не будет у тебя дел-то! Пока не съездишь! – она сердилось, и это было очевидно. – Надо внучок, надо. И Дашку возьми. Ей тоже полезно будет от своих забот отдохнуть, а то вишь, дурит. Я ей говорю, не пущу за ирода замуж, а она платье бегает выбирает!
Сон закончился. А вот ужас в моей голове не проходил. Конечно, откуда тут кардиограмме хорошей взяться. Я самовыписался и позвонил Дашуне. У нее как раз учебный год заканчивался. Сестренка в школе дизайнеров преподавателем успешно работает. И решили мы съездить в Харьковскую область, бабулю, так сказать, проведать.
Тут самое время про семейку мою рассказать.       
Как я сказал, меня зовут Сергей, Иванов Сергей Олегович. Я родился крепким мальчиком, вторым в семье.
О детях нашей семьи можно сказать две важные вещи. Первое: «У отца было три сына, старший – умный был детина, средний был ни так, ни сяк, третий вовсе был дурак». Вторая из двух важных вещей звучит так: третий у нас не сын, а дочь, и мы не у отца, а у матери. Одним словом, если вы уже запутались, постараюсь объяснить, что я имею в виду.
Моя мама, Марта Ивановна Иванова, родилась сразу после войны. По ее рассказам, наша бабушка – ее мама – Прасковья Игнатьевна, ждала деда с фронта, и дождалась. Родилась дочь – моя мама. Дедушка почти сразу скончался, на войне он был ранен и контужен. Бабушка умерла от воспаления легких, и маму воспитали в детдоме. Кстати, фамилия Иванова – это не ее родная, мама в два года осталась сиротой, и новую фамилию ей дали уже нянечки.
В возрасте шестнадцати лет мама познакомилась на практике с парнем, звали его Всеволод. Это первый муж моей мамы. Как она говорит, хорошим он был человеком. Но так уж вышло, что при исполнении служебных обязанностей, его застрелили. Это случилось ночью, что именно произошло, нам неизвестно. Всеволод Ростиславович был на каком-то секретном задании, маме не полагалось много знать о его работе. Просто погиб. Просто похороны. Просто сын остался. Вот и все. А ребенку на то время было-то всего ничего – семь лет. Это моему старшему брату семь лет тогда было, теперь он, конечно, птица высокого полета, Владислав Всеволодович – и не иначе! Но фамилия у него мамина – Иванов! Потому что отец моего брата носил пресквернейшую для тогдашней власти фамилию – Хольцман. Вот и взял, вступая в брак с Ивановой, ее фамилию. И сын Ивановым вышел. Мама что-то про друзей первого мужа из КГБ говорила и про то, что помогли судьбу Влада устроить. Сначала в училище его московское втиснули, после у Кремля он дежурил «на посту номер раз», как он сам шепотом говорил, а потом и вовсе мы о его биографии думать забыли, потому что новых проблем жизнь мамочке нашей подкинула.
После смерти первого супруга мама, работающая в две с половиной смены поваром, чтобы прокормить семилетнего сына, встретила фарцовщика Олега. Кстати, отчество именно этого товарища ношу я. Может, если бы не вечно болеющий Владик, мама бы и не согласилась на второй брак, но так уж вышло, и через год появился я. Сережа Олегович. Я младше брата на десять лет. Мы с ним почти не общались в детстве. Как только я подрастать начал, у него случилась закрытая школа. Помню, часто военные какие-то приходили на него матери жаловаться. А потом казармы, армия и все – ищи-свищи, где тот Владик живет. Да и своих проблем в доме хватало. Мой отец, Олег Игоревич Сирота, как говорила мама, тоже очень хорошим был человеком. Чуть младше мамы, предприимчивый такой, как сейчас помню, то игрушку мне привезет заграничную, то маме купальник импортный. Хороший он был, наверное, но много работал и мною совсем не интересовался. Мама часто плакала, как с ним жила. Но и это продлилось недолго. Мой папа повесился, когда мне было всего четыре года. Картину эту мне вам не передать. Ведь нашел-то его я. Так он на моих глазах и висел, пока не пришла мама со смены. Я не говорил после этого несколько лет, поздно пошел в школу, а мама и до сих пор себя винит в моем отставании по предметам.
Батя набрался долгов и не смог их отдать, потому что на него «наехали» и отобрали товар. Вот и вся песня. Кстати, добавлю ко всему, что я тоже Иванов. Потому что мой папочка носил фамилию Сирота, которую мама, будучи детдомовской, брать, наотрез отказалась, и тем более ребенку давать!
Через несколько лет мама повстречала очередного мужчину, его звали Иван Степанович Рощин. Могу сказать, что мужик ей попался знатный. Мне-то уже было девять лет, понимал кое-что. Он и ухаживал долго, и не ходил к нам без конфет, и в кино водил нас вместе. Мама же категорически не хотела замуж идти, тем более ей уже тридцать девять исполнилось, а Ивану Степановичу всего тридцать было. А я был «за» такого батю. Он и добрый, и умный, и с биологией помочь мог, и с географией. А главное, никогда вниманием не обделял. Рисовал отлично. Портрет мамы до сих пор в зале висит, где она в полный рост изображена в легком голубом платье в цветочек и с букетом тюльпанов. Этот день Рощин часто вспоминал, как раз тогда мама согласилась выйти за него замуж. Но свадьбу сыграть им было не суждено. Сначала умерла тетка Рощина, свадьбу отложили, после дед, после брат. И на этом как-то планировать брак взрослые закончили. Иванова Марта и Иван Рощин жили в гражданском браке и растили дочь Дашку. Это и есть моя сестра. Я Рощина называл папой, а Дашку дергал за косы, не потому, что она мне нравилась, а потому, что жить никому не давала. Все фортеля выкидывала: то жабу в школу притащит, то таракана в столовой на ниточке выгуляет, то еще лучше, начнет за кого-то вступаться и подерется. Не девчонка, а босяк какой-то. Мама говорила, что двух мальчишек легче было воспитывать, чем ее. В воспитании меня и Дашки помогала Рощинская мама – Уля-бабуля. С тех пор прошло много лет.
Старший брат в таких погонах, что и смотреть страшно, я предприниматель средней руки, а Даша, чудо наше – беглец по жизни.
Мама красавицей всю жизнь была и ею осталось, несмотря на то, что ей уже почти семьдесят. У нас вообще этот год юбилеями пестрит. Владу пятьдесят будет, мне – сорок, Дашке – тридцать. Мы все августовские. Как мама говорит, львиное царство. Точной даты маминого дня рождения не знает никто. Вот и решили праздновать его не как в метрике указано в сентябре, а в августе. Событие грандиозное намечается. Только вот чем маму радовать, никто не знает из нас. Она совсем зачахла после того, как десять лет назад Рощин из дома ушел. Ушел и не вернулся. Она совсем расстроенная была. Придумала себе, что он молодую встретил или сбежал от проблем, которые постоянно дочь подкидывала.
Как сейчас помню, Даша закончила институт, кафедру искусствоведения, и сбежала из дома. Она прекрасно рисует, вяжет, вышивает, шьет, стихи пишет. Руки золотые у сестры, жена бы из нее вышла чудная, живи она лет хотя бы сто тому назад. Чтобы о хлебе насущном муж думал, а она о хозяйстве. Но сестренке досталась голова с ветром. Как я уже говорил, деньги зарабатывать она не умеет. 
Тогда мне позвонила мама и сказала, что наша леди умчала сразу после получения диплома в неизведанные дали с цирком, в котором работал ее ухажер. Маме Дашуня добавила седин, отцу дозу валерьянки увеличила. Вернулась кровиночка быстро. Уже через три месяца ревела на кухне родительского дома. С поезда сошла без саквояжей, в паспорте два штампа. Один о том, что она теперь замужняя дама, второй о том, что в Твери красота наша прописалась, в цирковой общаге.
Была еще одна вещица, которую притащила с собой сестренка – кредит с шестью нулями. Это ее циркач на себе женил, охмурив предварительно, взял кредит на жилье и смотался с деньгами, а она, став его женой и главным поручителем, теперь должна была все эти нули выплачивать.
Помню, в то время мама извинялась перед Рощиным за дочь, а тот ходил по кухне, молча, решая, что делать. Одной Дашке все было нипочем. Она вообще рукой на родителей махнула и сказала, что уедет. И уехала. Но перед этим родители дом продали и все хозяйство. Рощин картины свои толкнул за гроши и квартиру «однушку», что маме причиталась от профсоюза, где она десять лет проработала поваром. Одним словом, шесть нулей выплатили, туго затянув пояса, и Даша испарилась. После она появлялась то со слезами, то с цветами, то снова со слезами. Где ее только не носило. Везде, кроме дома.
Одним днем Рощин уехал, сказав, что отправляется на заработки, чтобы хоть как-то восстановить рухнувший семейный бюджет после злодеяний дочери. Поехал и не вернулся. А он ведь любил свой дом, маму, работу. Его взяли оформлять афиши в дом культуры Железнодорожников. А мама хоть и была почти пенсионеркой, но готовила не хуже молодых поварих для столовой.
Рощина ждали до последнего, у мамы был инфаркт. Я и Влад приезжали и присылали лекарства. Но восстановиться ей это помогло мало. Ее угнетало не то, что рядом мужчины нет, а то, что ее бросили. Конечно, к работе она уже не приступила. Мама долго восстанавливалась в СБУшных санаториях, только так я понял, где мой братик работает. Сестра не показывалась. Видимо, она сама нуждалась в помощи в то время. Но, знаете ли, мобильных не было, где искать ее, мы не знали.
Это так, предыстория, до конца осталось немного, но все же мне важно рассказать все, что связано с моей семьей.
Владислав живет в столице с семьей, мама теперь с ними проживает. Дашка в Днепре работает, а я в Черкасской области кручусь. Вроде все рядом, но видимся редко.
Встретились на вокзале в Харькове. Дашин поезд пришел позже моего на пару часов. За это время я успел все разведать. Радость от встречи переполняла обоих, я даже не мог себе представить, что так соскучился.
– Ты как всегда самая красивая, – сказал я сестре.
Это было чистой правдой. Даша пошла в маму. Очень высокая, стройная – статуэтка, а не девушка. Глаза – озера. Мечта! Я рядом с ней смотрелся толстеньким закомплексованным коротышкой. Встреча была бурной. Из-за спины Даши выглянул какой-то парень и протянул мне руку:
– Добрый день, – сказал он, – меня зовут Константин.
Я взглянул на Дашку удивленно. Неужели это и есть ее новый ухажер? Чтобы развеять мои домыслы, сестренка сказала:
– Познакомься, Сережа, это Костик, мы в поезде вместе ехали, он мне свою полку уступил.
Я пожал руку Константину. Если бы этот человек был просто прохожим, я бы сказал, что нормальный он парень. Но так как он был знакомым моей сестры, я по привычке сразу решил, что человек он гнилой. Дашке вечно нравились проходимцы. Сестра радостно хлопнула в ладоши:
– Ну вот и познакомились. Кстати, Костик едет туда же, куда и мы, представляешь, Сереж? Он вожатый детского лагеря. Это, наверное, очень интересно, да? Вы ведь нам расскажете о себе?
Парню явно не нравилось мое присутствие, и он замялся. Я сразу решил, что Костик не знает, кем я прихожусь нашей красавице, и наигранно произнес:
– Дорогая, конечно, твой новый знакомый нам все расскажет по дороге. – И не по-братски взял сестру за талию. Дашуня не придала этому жесту огромного значения, но первому встречному – Костику, стало ясно, что он тут лишний. Дашка говорила и говорила, пока мы шли к автобусу. И каждую фразу начинала со слов «Ты не поверишь». Где она этого набралась? На что я отвечал спокойно: «Дорогая, я поверю. Ты – Иванова, я Иванов, конечно, поверю». После этих слов привязавшийся к нам Костя вообще пал духом. Он плелся за нами как привязанный, но уже не так близко, и его румяное лицо не светилось счастьем при каждом взгляде, брошенном на Дашуньку. Когда мы были от него вдалеке, я ей шепнул:
– Значит так, красавица. На время этой поездки я твой муж! Ясно?
– Чего это? – возмутилась сестренка.
– Того это! Чтобы всякие Костики за нами не таскались. Мне еще не хватало головной боли от твоих выходок. Приедем, сходим на могилу, уберем, переночуем и завтра домой. Ясно? За два дня с тобой ничего не случится. Побудешь замужней женщиной.
– Ну хорошо, – согласилась Даша, – даже очень интересно.
Автобус был полупустым, мест хоть отбавляй. Мы сели вместе, а Костик устроился так, чтобы видеть нас. То есть против хода автобуса. Сидел и смотрел. Ну что ты будешь с ним делать. Пришлось начать разговор. Все же полку нижнюю сестре уступил.
– Вы учитель? – спросил я.
– Да, – ответил парень просто.
– На практику в детский лагерь?
– Не совсем.
Он говорил со мной. Но было видно, что с удовольствием бы побеседовал с Дашей. Я пнул сестренку локтем, чтобы она поговорила с Костей, и она охотно защебетала:
– А мы вот с мужем едем на могилку к бабуле.
– Так вы родом отсюда?
– Ну почти, – буркнул я.
И вдруг меня осенило. У бабули-то дом здесь был. Что с ним теперь – неизвестно. У нас же здесь не только могилка бабушкина, но и много мест заветных, о которых я забыл. И неожиданно для себя я вслух спросил, перебивая при этом увлеченный рассказ сестры-жены о том, как она преподает в частной школе дизайн.
– Даш, – сказал я, как зомбированный, – а помнишь козью березу?
– Да, – чуть помолчав, сказала Дашка, – помню.
Эта береза была где-то в закромах нашей памяти, поэтому пришлось немного подумать, прежде чем из подсознания выплыло кривое дерево, стоящее на поляне в лучах солнца. Теперь мы вдвоем, как завороженные, смотрели невидящим взглядом на Константина, а сами прокручивали воспоминания, связанные с этим деревом.
– А погреб помнишь, с молоком всегда холодным? – спросила Даша.
– Ага, – ответил я.
– А ведро в горошек, в котором тесто на пирожки бабуля месила.
– Ага. А ты помнишь про наш клад? Его нам Рощин подарил.
– Угу, помню.
Костя смотрел на нас, не понимая многого. А потом спросил:
– Так вы оба из этой деревни?
– Да, – сказал я сухо, приходя в себя.
– А, а по какому адресу жили? Я там всех знаю. Уже много лет езжу в это место.
– Гагарина, 2, – ответила Даша.
– А вы когда были в последний раз в деревне? – улыбнулся попутчик.
Мне почему-то не понравился его смешок.
– Я была в двухтысячном в последний раз, шестнадцать лет назад, на похоронах, – сказала Даша. – А ты? – обращаясь ко мне.
– А я и на похоронах-то не был. Я тогда с аппендицитом в больнице валялся. Не помню точно, когда.
– По этому адресу уже лет шесть как детский оздоровительный лагерь для слабослышащих детей организован, я как раз еду туда работать.
Мы с Дарьей переглянулись.
– А как так вышло, что дом наш перешел государству?
– Да, почему же государству? Частники выкупили. И не один дом, пять. Все, что до угла стояли.
– А у кого выкупили? – спросил я.
– Этого я не знаю. А вы что, не продавали разве его?
В ответ мы промолчали, и так молчали еще очень долго. Почти до приезда. Наконец, снова Костик заговорил.
– Вы знаете, вам, как я понял, некуда идти, так у нас пока не все детки приехали, давайте я вас заселю к нам. Вам же на пару дней? Да?
Мы на это щедрое предложение согласились. Автобус притормозил на нашей улице. Но теперь тут было все по-другому. Лагерь назывался «Росток». В нем царила тишина. Детки не шумели – они все были глухими. Странная атмосфера царила в этом месте, честно говоря. Сторож открыл нам ворота и радостно воскликнул.
– Константин Михалыч! Ешкин кот! На все лето к нам?
Наш попутчик положил свой рюкзак на землю и крепко обнял старика.
– Вот, – сказал он, подводя к нам пожилого бородатого человека в старом клетчатом пиджаке, – знакомьтесь, это Илья Степанович. Местный старожил, а в прошлом ваш сосед. Вот у него вам лучше узнать, что тут и как было, пока вы отсутствовали в родных местах. Он тут все время живет.
Я вспомнил этого человека, его дом выходил, как раз окнами в наш двор. И к нему часто на лето приезжал сын с невесткой, помочь то крышу делать, то сарай строить. А теперь? Зачем дом продал? Непонятно…
Старик нас не узнал. Фамилия Ивановы ему ничего не сказала. Но как только Дашуня сказала, что она Рощина по отцу. Дед переменился в лице.
– А где ж тебя-то раньше носило, девочка? – спросил он.
– А что такое? – удивилась Даша.
– А, – махнул рукой Илья Степанович, – чего уж теперь.
Старик повел нас к себе в комнатку и усадил на стулья, Костик, как бы между прочим, тоже за нами увязался и встал в дверном проеме.
– Да ты, Михалыч, заходи, заходи, тут ничего такого нет. Все село это знает, не я так другие расскажут.
Костик присел рядом с нами и замер в ожидании. Мы с Дашей, если честно, тоже замерли. У меня начало колоть сердечко.
– Ну-у-у-у…– не выдержал я.
– Да вот и не знаю, с чего начать, – потер затылок Илья Степанович.
– С продажи нашего и вашего дома начните.
– А что, мои дети из страны выехали и живут в Канаде. Деньги шлют, да ими же крышу не залатаешь, а за домом уход нужен. Вот я его и продал. А взамен мне тут все удобства, медики за мной смотрят и повара готовят вкусно. Чего еще мне хотеть?
– А наш дом как попал в лапы этих скупщиков?
– Чего это в лапы? Они ведь не отобрали, а купили.
– А мы ничего не продавали!
– Вы нет, а отец ваш продал!
– Папа? Он тут был? – спросила Даша.
– Был? Он тут и остался.
– Как остался? – спросил я.
– Да так. В земле. Мы его рядом с матерью похоронили. Пойдите, гляньте сами. Если сыщете.
Конечно, ничего мы бы сами не нашли. Повел нас Илья Степанович к могиле бабушкиной. А на ней две таблички. На одной написано Рощина Ульяна Дмитриевна, 1920-2000, а ниже: «Помним, любим, скорбим, дети и внуки». На второй Рощин Иван Степанович, 1955-2007 – и все…
Дашунька в слезах до вечера провалялась, я с сердцем промаялся. Вечером, после того, как наступил час отбоя, в комнатку, выделенную для нас, зашел Костик с бутылкой коньяка. Мы не отказались выпить. Пригласили и соседа-старика. Пили не чокаясь. Дашуня зареванная и слова не проронила, а я стал расспрашивать о подробностях этого страшного происшествия.
– Ванька, – так сосед называл нашего Рощина, – после того как дом продал, купил лодку и стал часто на озеро ходить. Удочки возьмет и рыбачит. От восхода до заката там торчал. А потом один раз не вернулся он. Его нашли через неделю в камышах. Все говорили, втоп. А я думаю, помогли ему. Больно много людей знало о том, что деньги у Ваньки появились. Только вот забрали деньги или нет, мне не известно. Вещи он в чемодане хранил, чемодан у меня его лежал, а денег там не было, это, вы меня поймите правильно, я узнал, когда его имущество милиция смотрела. Куда он их спрятал, знать я не знаю. Странно, как по мне. Рыбачить целыми днями и домой не ехать. Он-то, кстати, к рыбалке был равнодушен. Ни пацаном, ни взрослым удочек не имел, а тут воспылал любовью к рыбке.
– Ушел он от нас, – снова зарыдала Даша. – Жизни радоваться начал, дом продал.
– Да не похоже на то, – впервые высказал свое мнение Костя. – Продать дом и рыбачить, странно. Уже б дом не продавал, жил бы.
– Да, странно, – протянул я. – А чего же вы не сообщили нам, что он погиб?
– А куда сообщать? Прописка у него наша, деревенская, штампа в паспорте о жене нет, откуда приехал, мы не знали. Запрос какой-то милиция делала, так не пропадали такие. Вот и не извещали никого. Кто ж его знает, кто с кем живет?
Коньяк был выпит. Дашуня начала устраиваться спать, а я решил прогуляться и Костика прихватил с собой. На случай, если ему захочется утешить мою жену-сестру красавицу.
– Так ты, Костик, говоришь, что давно здесь вожатым работаешь?
– Да. С открытия этого лагеря.
– А помимо лагеря где работаешь?
– Я учитель. Но это мое второе образование.
– А первое же какое? – удивился я.
– Да так, экономист я.
– А что ж ты так резко свою деятельность сменил?      
– Это семейная тайна, – ответил он мне и улыбнулся.
– А скажи мне, ты в лес детишек водишь?
– Конечно.
– А там береза старая такая, большая есть еще?
– Да, в том году была. Думаю, и по сей день стоит. А что?
– А это, Костя, семейная тайна, – сказал я, и мы разошлись спать.
Знаете, кто мне приснился этой ночью? Правильно, бабуля. Похвалила меня за то, что я ее послушал, сказала Костика не опасаться, он парень хороший. А сестре к нему бы приглядеться, а не к тому ее жениху, что карточку ее украл. Я всего этого не понял. Но главное мне бабушка сказала следующее:
– Мой муж, – сказала она, – Степан, до Берлина дошел и целехонький вернулся. Пришел он не с пустыми руками, а с презентом трофейным, да с таким, что ни продать, ни носить его было нельзя. Только скрыть от глаз людских. Вот мы его и спрятали. А через десять лет нас эвакуировали. Только коровку забрать разрешили и в дом наш, где вы в детстве баловались, переселили. Затопили наши старые дома. Сделали с тех мест водохранилище. А там внизу, в воде, лежит целое состояние. Дом наш самый крайний был по улице. А трофей в печную трубу мы спрятали. Ищи, Сереженька, ищи дружочек.
И на этом сон закончился. Проснулся я в холодном поту на рассвете. Дашка сидит на меня смотрит, глаза таращит, и губа у нее от страха трусится.
– Ты чего? – спросил я.
– У-у-ульяна, – только и сказала Даша.
– Снилась?
–Угу, – кивнула сестра.
– И мне.
– Про деда с Берлином говорила?
– Да, и про трубу с печью тоже.
– Что делать будем?
– Не знаю. У меня пока есть одна мысль. Даш, да посмотри же ты на меня. Все! Петушки запели, призраки испарились. Слушай меня!
Но достучаться до здравого смысла сестры мне не удалось. Поэтому я вытащил ее на свежий воздух. Снаружи в полной тишине Константин Михайлович проводил зарядку для деток. Горна, ознаменовавшего подъем, мы не слышали, да мы вообще о детях забывали, тишина такая, аж жутко. Конечно, горна и не будет, зачем он этим деткам? Дашка, посмотрев на них, задорно машущих ручонками, повеселела. А я продолжил ей говорить о моих планах:
– Как ты думаешь, куда Рощин мог деньги спрятать?
– Я не знаю, Сережа, не знаю.
– А я думаю, что знаю. Нам с тобой в лес сходить нужно. Давай выпросим у Степаныча корзинку и прогуляемся за ягодками.
– Сережа, какие ягодки? Я домой хочу, мне там карточку проверить нужно, я ее давно ищу. Это, наверное, «мой» ее стащил.
– Заблокируй с телефона, – сказал я серьезно.
– Я не умею, – снова начала ныть Даша.
Я помог сестре, но уже было поздно – деньги с карточки испарились.
– И много там было?
– Все, – прошептала она.
Что ты скажешь… Все, значит все. Сколько там могло быть у учителя дизайна, я не знаю. Тысяча, сто тысяч? Да какая разница, когда человек говорит, что у меня украли все. Корзинку мы все же взяли. И в лес пошли. Дашуня плакала потихоньку и причитала.
– Я думала, он особенный, я хотела за него замуж, я ему такие подарки, а он… – и вот опять слезы.
Я только головой махал, ну что, если не везет человеку в личной жизни.
Пришли к козьей березе, так мы раскорячку называли, что в центре леса росла. Когда-то, еще в войну, в молодое дерево попал снаряд и расколол его. А оно, всем смертям назло, взяло и выжило, да таким затейливым выросло, что привлекало внимание детворы всей округи. Еще сам Рощин возле него играл. И показал нам свой тайник под березой. А «козьим» оно стало потому, что когда нас отпускали пасти козочку – Дуньку, бабушкину любимицу, мы тащили ее сюда и привязывали к ветке. Сами же, пока коза паслась, любовались содержимым тайника. Там лежали цветные стекляшки, фантики от самых вкусных конфет и старинная поломанная брошка. Вот какой клад хранился в корнях дерева.
Мы пришли на место, дерево стояло, как и раньше. Нашли то место у корней, где ящичек железный прятали и… Вуаля, в тайнике не только детские забавные мелочи, но и пачка с долларами. Вот тебе и деньги за дом.
Дальше было вообще интересно. Повторять жуткую судьбу отца нам не хотелось. Нырять с лодки в поисках какого-то дома сами мы опасались. И не придумали ничего лучше, чем позвонить Владу. Ну как вы думаете, что бы сказал нам старший брат, если бы мы ему правду сообщили? Про сны и трофей под водой. Он бы решил, что мы чокнутые, и не стал бы с нами разговаривать. Поэтому мы соврали. Это Даша предложила, кстати.
У нас всех троих отрицательный резус и вторая группа крови, как и у мамы. Но у меня когда-то была желтуха, и я не пригоден для донорства, а вот Влад как раз таки на эту роль подходил. Позвонили ему, вырвали с какого-то совещания, сказали, что поехали в деревню, попали в беду, сестра потеряла много крови, и нужен срочно донор. Дело было в шляпе.
Влад через час в каких-то сногсшибательных погонах и кокарде а-ля корона, заканчивающейся на затылке, прибыл на вертолете к местной больнице. Такого шоу еще не видели в этих местах. Мы стоим у больничной стены, наклонив головы, как будто каемся. А он ходит перед нами, сложив руки за спиной, будто строевой смотр проводит.
Было очень на сцену расстрела из фильмов про партизан похоже. Казалось, сейчас он скажет: «Лицом к стене!»
– Влад, – сказал я, – а как еще нам было тебя вытащить?
Он молчал.
– Ты нас прости, братик, – добавила виновато Даша. Она подняла на него огромные глаза-омуты, а потом опустила снова.
Но на старшего братика эти штучки не действовали. Конечно, он бравый военный, закаленный и мудрый, ему Дашины глазки не страшны. Влад был суров. Брови у него срослись на переносице, ноздри раздувались, желваки играли. Одним словом, как его выдерживают подчиненные, до сих пор остается загадкой. Он молчал долго, а потом прошипел:
– Если за десять минут вам не удастся дать мне внятный ответ, зачем я здесь, я матери все расскажу!
– Ты подожди говорить маме, сами расскажем, но тут такое дело. Нам бабуля сказала, что на дне этого озера есть ее дом, где сокровище лежит, – очень внятно поторопилось рассказать Даша.
– Бабуля?
– Да, – сказал уже я. – Нам снится Ульяна Дмитриевна.
– Вы знаете, откуда вы меня сейчас выдернули? – строго спросил Влад.
– Нет, если честно, и можешь на нас не рычать. Все равно уже ты тут, так не нужно строить из себя генерала! – сказала Даша.
– Кого не нужно строить? – переспросил Влад.
– Генерала! – повторила она гордо, скрестив демонстративно руки на груди в знак собственной непоколебимости. – Мы, знаешь ли, тоже от каких-то дел оторвались!
Влад покачал головой и помахал рукой так, чтобы летчик-ветролетчик заводил мотор. Видно, не получилось у нас убедить брата остаться.
– Влад, – сказал я тихо. – Пошли со мной в одно место, это важно. Всего полчаса – и ты свободен.
На это он согласился. Мы отвели его на кладбище, по дороге рассказывая про сны. После того, как он увидел могилу Рощиных, немного поостыл, набрал номер на своем телефоне, в трубке послышалось: «Да, товарищ генерал…»
– Сеня, глуши. Сегодня ночуем здесь. Завтра полетим.
Мы перебили:
– Не, не полетите, тут такое дело…
И мы все-все рассказали ему. Нужно ли говорить о том, что ничего не стоило после этого найти старые карты района? Определить координаты месторасположения дома, находящегося под водой? Сыскать военных аквалангистов и достать из-под воды нужный сверток?
Все это получилось не сразу, а за месяц, но все же получилось. Несколько звонков каким-то знакомым нашего генерала – и все в лучшем виде, как на блюдечке.
Мы с Дашуней тоже ныряли с аквалангистами. Интересно там, на дне водохранилища. Сады фруктовые стоят под водой, я сам видел, как возле какого-то дома около завалинки сом трехметровый отдыхал.
Влад нас покинул, конечно же, через день. Решив все организационные дела, он улетел, но лично руководил процессом поисков из столицы. Мне тоже понадобилось сбежать, оставив Дашуню саму. Взяв отцовские деньги за дом, я отправился покупать нужное мне оборудование. А Дашка, оставшись сама в деревне, раззнакомилась с Костей – и вы знаете, что она сделала? Вышла замуж. Вот только вчера с мамой его знакомила.
Все мы собрались на августовский совместный юбилей мамы в загородном киевском доме Влада. Маме сообщили о том, что Рощин ее не бросил, а погиб. И подарили то, что было найдено на дне водохранилища. По оценкам ювелиров этот трофей бесценен. Но мы и не думали его продавать. Просто так, оценить хотели. Это был гарнитур – колье, кольцо и серьги. Алмазно-рубиновое полукилограммовое ювелирное украшение. Какие там караты! Королям и не снилась такая роскошь. Бабуля была права, такие вещи не носят, а к чему их носить? К короне, наверное, только. А вот Костик – это отдельный клад, впервые найденный Дашулей.
Как только я уехал, сразу выяснилось, что мы не муж и жена, а брат с сестрою, и все пошло как обычно. Необычно было то, что Даша, наконец, положила глаз на отличного парня. Он оказался совладельцем того детского лагеря. Вторым совладельцем был его отец. А вопросами глухонемых детей и их реабилитацией семья занялась после того, как от второго брака у Костиного отца родилась глухонемая дочь. Вот и вся история. Надо заканчивать. Пусть извинит меня читатель, если где-то что-то я не так рассказал. Но для первого опыта, я думаю, получилось неплохо.