Ступень I Лимб. 2

  Кто хоть раз терял сознание – знает, насколько отвратительно ощущение, когда не помнишь, как отключился. Еще страшнее был вязкий мрак, окутавший меня тогда, кажется, со всех сторон.
  Не знаю, сколько это длилось. Кажется, никак не меньше сотни лет. Я уже почти сдался, когда мрак начал отступать. Густая клейкая чернота сползала с лица долго и нехотя, заменяясь чем-то ярким, но уже не зябким, не липнущим к векам подобно смоле. Лишь через какое-то время до меня дошло, что красновато-коричневый рябой мир вокруг – это мои собственные веки изнутри.
  Я осторожно приоткрыл глаза.
  И едва не ослеп от утреннего света. Часто-часто моргая, я попытался оглядеться. Прямо перед носом – серое полотно дороги, чуть поодаль – тополя, бурая громадина жилого дома справа, расплывчатые пока цветные пятнышки турников, скамеек, песочниц и прочей дворовой обстановки. Мир состоял из размытых пятен и очертаний и не торопился обретать положенную ему чёткость. Впрочем, общие черты предметов я всё-таки видел. И на том спасибо, зрения не лишился.
– Развелось наркоманов, валяются, куды ни плюнь! – вдруг раздалось рядом, – Здесё ж дети бегают! И не стыдно же! Срам один! А ну вставай, иди отседа, наркоман проклятущий!
  Ох, мои уши-и-и!
  В мозгах сразу зазвенело. Я с трудом повернул голову. Сгорбленная старушка в старом пальтишке и платочке просеменила мимо, грозно потрясая тростью и не переставая тарахтеть про позор и наркоманов. Звонкая и склочная, как те маленькие бесовидные собачки. В конце улицы престарелая блюстительница порядка крикнула что-то про милицию и спешно скрылась за углом.
  Интересно, она в курсе, что милиции уже несколько лет как нет?
  Я сморщился и перевернулся на спину, прикрывая глаза.
  Вспомнить, ни где я нахожусь, ни что произошло, пока не удавалось. Но если говорить откровенно, сейчас меня заботила не странная амнезия и не собственная дислокация, а жуткая ноющая боль в голове. И ухудшение зрения. И ломота во всём теле. Нестерпимо хотелось пить и ещё больше – домой, в мягкую родную безопасную постель. А посему, оставив все вопросы на потом, я заставил себя подняться и направился…
…а вот куда направился, я смог вспомнить только минут через пять. Невыносимая мигрень к тому моменту сменилась более-менее терпимой тяжестью, зрение понемногу приходило в норму. Солнце, если верить интуиции, только-только вышло из-за горизонта, а значит, вряд ли я пролежал в отключке больше нескольких часов.
  Маршрут до дому мои ноги проделали на автопилоте, ни разу не посоветовавшись с сознанием – то было занято попытками не дать уснуть телу раньше времени. На том же автопилоте я нашёл свой подъезд, поднялся по лестнице, отпер замок и зашёл в квартиру.
  Не помню, по какой счастливой случайности вспомнил, что надо замкнуть дверь. Возможно, это что-то вроде записанной с раннего детства программы в подкорке: зашёл в свою берлогу – баррикадируйся. Я добрёл до кровати и рухнул как был, не раздеваясь. И отключился в ту же секунду, как голова коснулась подушки.


  Проснулся я чуть ли не к полуночи, если не позже. Голова по-прежнему ощущалась тяжёлой и слегка кружилась. Хотелось лечь обратно и проспать еще пару лет. Однако общая разбитость отступила.
  Сон – штука волшебная, как ни крути.
  Наверное, я бы действительно лёг спать дальше, если бы не настырно требующий еды желудок. Я тяжело вздохнул и сполз с кровати. По дороге на кухню запнулся об плинтус и тут же вспомнил старую шутку про мизинцы и углы. Как следует выругавшись, я зачем-то пнул стену. Последствия угадать нетрудно. В итоге, прихрамывая и глухо матерясь, я все же доковылял до кухни, где съел всё, что нашёл из не требующего дополнительной готовки. Ассортимент попадающих в эту категорию продуктов оказался невелик, но желудок таки соизволил заткнуться, за что я был искренне благодарен.
  На работу идти смысла не имело: все авансы я прощёлкал, все дедлайны провалил. Наверняка ещё и пару штрафов за прогул схвачу. Трепыхаться уже поздно, так что вполне можно ограничиться телефонным звонком. Так. Для проформы.
  Удивительно, но секретарь всё ещё была на месте. Мне устроили целый допрос: где, кто, когда, почему, какая температура, где болит, вызывал ли врача…
  Господи. Мне иногда начинало казаться, что она это на автомате, просто потому что не на кого накопленную заботливость расходовать. А может, так оно у всех женщин? Некое подсознательное, иногда глубоко запрятанное, но – всё же стремление оберегать?
  Выслушав заверения, что со мной всё в порядке и венки покупать пока рано, бухгалтер успокоилась и сообщила наконец последние новости. Оказывается, моё исчезновение на целые сутки серьёзно взволновало шефа. Образцовый же мол сотрудник, даже опозданиями грешивший втрое меньше прочих, а тут взял и не вышел на работу. Вот так вот запросто, да ещё и молча. Очевидно же, раз не позвонил – значит, что-то крайне серьёзное, не оставляющее времени даже любимому начальнику отчитаться.
  В общем,  бедняга-шеф так разволновался, что меня уже к вечеру перевели во внештатники. Рассмотрели, так сказать, замечательное предложение, оценили инициативу и решили пойти навстречу. И, кстати, уже нашли парочку кандидатов на моё место. Да, конечно, это прямое нарушение трудового договора, но я ведь не буду против? Сам же просился.
  Прекрасно. Нет слов.
  А ведь я всегда считал своего начальника нормальным мужиком. И какая чумная лошадь его лягнула? А заодно с ним и весь прочий мир: уж насколько весела и неординарна жизнь журналиста, но такой невероятной концентрации впечатлений на календарные сутки я от Вселенной не ожидал.
  Надо было срочно проветриться. И открытой форточкой я явно не обойдусь. Тем более запасы продовольствия в холодильнике почти истощились – такая оказия потратить последние деньги, грех не воспользоваться.
  И – да, больше никакой помощи кому попало. Точно.


  Выйдя из дома, я с удовольствием подставил лицо ветру. Днём прошёл дождик, и вместо запаха пыли в воздухе носилась приятная прохлада.
  Чуть в стороне от проезжей части виляла пьяным юзом пешеходная тропинка. Когда-то она была асфальтированной, теперь же остались лишь щебень, песок и чёрное крошево. И тополиные пеньки кое-где. Дворовый проезд – большое ли дело. Подумаешь, всё покрытие к чертям раздолбали – не чиновничьим же хаммерам по ним разъезжать.
  Жилые многоэтажки угрюмыми памятниками идеи урбанизма выстроились по обеим сторонам дороги. Прохожих почти не было. Те, что попадались, спешили поскорее убраться с тёмных улиц, втягивая голову в плечи.
  А я всё силился вспомнить, что же со мной произошло. До выхода на улицу мой мозг дисциплинированно решал первостепенные задачи: где взять пожрать и как быстрее восстановить силы. Теперь же план действий был ясен, последовательно выполнялся, вопросы выживания голову не занимали, и мысли вперемешку с воспоминаниями повыползали изо всех тёмных углов.
  Меня оглушили – это однозначно. Как именно? Шишек на голове я не нашёл. Порезов, ушибов и ссадин – тоже. Да и мигрень почти прошла. Ни тошноты, ни головокружения – значит, по голове не били, химикатами не кормили… Наверное, стоило бы сказать спасибо.
  Обязательно скажу – как только найду того, кто это сделал. А потом догоню и ещё разок скажу.
  Хорошо. Отложим это на минуту. С какой целью меня оглушили? Все деньги до последней монеты остались на месте. Не мог же вор, обшарив мои карманы, пожалеть попавшегося ему нищеброда и удалиться восвояси несолоно хлебавши. Просто вырубили и бросили? Какой-то бессмысленный садизм получается. В отсутствие смысла я не верил, потому эту теорию тоже отмёл.
  А подсознание тем временем подсказало ещё одну – абсурдную, но всё-таки версию.
  Гипноз.
  Как иначе можно заставить человека отключиться, не оставив следов увечий или отравления веществами? В памяти непрошено всплыли сюжеты статей про самых заурядных людей, которые вдруг начинали вытворять какие-то дикие вещи. Прохожих бить, банки грабить, поезда взрывать. С ничего. То есть совсем. Безо всякого повода, без мотивов, причин. И чаще всего после происшествия ничего не могли объяснить, а иногда – и вспомнить. Помню, когда читал подобное, всегда думал: "Господи, ну и чушь". А сейчас вдруг решил – а почему нет?
  Да и вообще, кто это был? Что за черноглазый жуткий тип? Почему именно я? Что вообще…
  Я ни черта не понимал.
  Тут мысль моя оборвалась.
  Я как раз свернул с боковой улицы на основную, гораздо более широкую. От проезжей части пешеходная дорожка здесь отделялась "зелёной полосой" с газоном, тополями и ивовыми кустами. Тяжёлые кроны закрывали фасады домов от света фонарей. Тень была густой, но рваной из-за ветвей и листьев, её отбрасывающих. На первых этажах зданий вдоль дороги располагались магазины и павильоны. Большей частью уже закрывшиеся – время час как нерабочее.
  Я едва успел сделать пару шагов, когда чуть не споткнулся: из одной из дверей метрах в тридцати впереди вышла странно знакомая фигура.
  Меня обожгло ледяным ознобом. Сердце заколотилось, отдаваясь бешеным пульсом аж в пальцах рук. Сознание ещё не успело ничего понять, а подсознание уже начало придумывать, как спасаться.
  Нужно развернуться и спрятаться в тенях. Удрать обратно в переулок, из которого я вышел. Скрыться с его глаз и молиться, чтобы меня не заметили.
  Стоп.
  Спрятаться, удрать… а от кого, собственно?
  Незнакомец тем временем неторопливо спустился по ступенькам невысокого крылечка, засунул руки в карманы и направился в противоположную сторону, не бросив ни единого взгляда в моём направлении.
  Тот самый тип. Без сомнений. По его вине я очнулся на голой земле утром. По его вине из моей памяти исчезло несколько часов. И если я натворил за эти часы что-то, из-за чего не смогу дальше жить нормально – это тоже его вина.
  И – вместо спасительного бегства я направился следом.
  Наверное, это не просто мазохизм – это зачатки патологического слабоумия. Но заставить себя убраться оттуда подобру-поздорову я не смог. Ненавижу неизвестность. Особенно если эта "неизвестность" напрямую касается меня. Ненавижу неизвестность – и жутко её боюсь. Поэтому-то мне и оставалось продолжать идти, стараясь быть как можно менее заметным.
  Моя, с позволения сказать, слежка продлилась недолго. Буквально через сотню метров впереди возле урны у придорожного ларька курили две колоритные личности. Спортивные куртки с вытянувшимися локтями, худощавые фигуры, бритый затылок у одного, остроносые ботинки и спортивные штаны у второго. Гопники. Уличная шпана, зарабатывающая на бутылку дешёвого пива отбиранием телефонов у школьников и сумочек у бабушек. Дворовые шакалы. Само по себе зрелище жалкое, но в тёмном переулке с парочкой таких (а по одному они  почему-то не ходят) столкнуться не особо приятно.
  В данном конкретном случае в обоих субъектах явственно читались две черты: детский комплекс неполноценности и склонность к насилию. Немногочисленные прохожие, инстинктивно чувствуя опасность, обходили их по широкой дуге.
  А вот мой "знакомый", без сомнения тоже заметивший парочку, не только не свернул – даже шагу не сбавил. Просто продолжил идти вперёд как ни в чём не бывало. Практически безлюдная улица, два типа уголовной внешности и человек, со спокойствием удава в танке прущий прямо в их сторону. Возможных объяснений сему у меня нашлось немного: либо он КМС по дзюдо, либо самоубийца. Либо психически нездоров.
  Как того и следовало ожидать, едва он поравнялся с подозрительной парочкой, его окликнули. Вроде бы что-то спросили. Он рассеянно улыбнулся, пожал плечами, не вынимая рук из карманов, и собирался продолжить путь, когда был окликнут снова.
  Голоса до меня доносились смутно, однако общий смысл уловить было несложно.
  Мой "знакомый" снова обернулся. Я еле сдержал порыв метнуться куда-нибудь в тень. Вот теперь точно заметил. Не мог не заметить! Я же тут как на ладони! Сердце кольнуло как раскалённой иглой.
  Но даже если он меня и узнал – в данный момент моя скучная персона вряд ли сильно его интересовала.
  Мой "знакомый" тем временем покачал головой и что-то коротко ответил перекурщикам. Улыбки больше не было. Впрочем, других эмоций пока тоже. Хотя я мог ошибаться – расстояние всё ещё не позволяло судить о деталях.
  Я продолжал шагать. Вариантов особо не было.
–  …те чё, для пацанов жалко?
– Слушай, давай не надо, серьёзно. Просто разойдёмся в  разные стороны и забудем друг друга, как страшный сон.
– Чу? – первый из парочки повернулся к своему бритоголовому приятелю, молча наблюдавшему за происходящим. Голос у него был высоковат и откровенно неприятен, с характерной для часто простывающих или курильщиков с ощутимым стажем хрипотцой. А ещё он практически не выговаривал "р". – Прикинь, чо, а?! У нас тут интеллигЭнт походу!
– Ваще страх потерял, – кивнул бритоголовый и сплюнул. – Ты чё тут один-то гуляешь? Дядя. Образованный такой.
  Я не собирался вмешиваться. Решил молча пройти мимо, скрыться за углом и подождать конца разборок.
  По всему выходило, тип, за которым я следил, вот-вот выхватит порцию знатнейших лещей. И да, это будет мне очень на руку: избитым он вряд ли двинет мне по зубам за вопросы вроде "кто ты такой и какого лешего со мной вчера сделал".
  Я опустил голову, сделав вид, что погружён в собственные мысли и вообще чхать хотел на чужие разборки, и начал сворачивать в ближайший проулок, когда услышал продолжение их диалога.
– Слыш, может, поболтаем отойдём? А?
  Уже практически завернув за угол, я услышал тихий вздох.
– Ну, пойдём. Поболтаем.


  Вообще-то это был прекрасный момент, чтобы дать дёру. Прекрасный, если бы не два "но". Первое: хотя половина двора впереди тонула в тенях, в нём оставался освещённый пятачок возле ближайшего подъезда. По закону свинства –ближайшего к углу, из-за которого я вывернул. И второе: троица за моей спиной шла слишком быстро, чтобы я смог раствориться во тьме аки ниндзя.
  Увы.
  Едва не бегом я бросился к ближайшей тени, но успел пересечь лишь самый ярко освещённый участок и добраться до полумрака. В тишине двора раздался металлический щелчок. Не скажу, что часто имел дело с холодным оружием, но звук, с которым лезвие складного ножа встаёт в паз, узнал бы где угодно. Я обернулся.
  Мой "знакомый" шёл чуть впереди парочки. На одно колючее мгновение мне показалось, что взгляд его устремлён прямо на меня. Щелчок он явно слышал, но ни оборачиваться, ни шарахаться не стал. Вместо этого он сделал резкое движение локтем назад. Очень точное и очень быстрое движение. Такие точность и скорость оттачиваются не одним месяцем тренировок. Схватив согнувшегося пополам бритоголового за шиворот и не дав опомниться, он толкнул его вглубь двора. Не в мою, слава богу, сторону. Легко, будто котёнка.
  Точно КМС по дзюдо. Или другому страшному слову.
  Второй – владелец ножа – попытался замахнуться, но полоснул опасным лезвием пустоту, получил подзатыльник и полетел следом за приятелем.
– Ты чё, охренел?! – поднимаясь, прокряхтел он.
– Те чё, жить расхотелось?! – первый тоже успел подняться и теперь напоминал разъярённого быка. Разве что лысого. И без рогов.
– Нет, – очень тихо ответил противник. – Жить, видимо, расхотелось вам.
  От тихой злости в его голосе мурашки по моему хребту пошли боевым маршем, во всю глотку распевая, с какой именно скоростью мне надо делать отсюда ноги. Дилемма заключалась в том, что если у других имеется, как правило, всего один внутренний голос, у меня их сразу два. И более разумный зачастую проигрывает. Потому-то, испытывая острое желание куда-нибудь раствориться, я продолжал стоять и наблюдать.
  Тот, что с ножом, продолжал разъяряться.
– Слышь, да ты в нат…
– Как ты меня достал, а, – сморщившись, оборвал его мой "знакомый".
  Глаза картавого сделались большими-пребольшими. Скорее от ярости, чем от удивления – удивлённые люди ведь не бросаются с ножом на объект удивления, да?
  А "объект удивления" будто именно этого и ждал. Легко увернувшись и перехватив руку с ножом, он скользнул за спину противнику. Я невольно заморгал: ну не мог человек двигаться так быстро. Это просто невозможно! Лезвие, зажатое в руке картавого, ткнулось в его же собственное горло. Он задёргался, пытаясь вырваться, но безрезультатно: лезвие вдавилось в кожу сильнее, и он затих, что-то натужно кряхтя.
  Его приятель стоял поодаль и пялился на происходящее с совершенно растерянным видом.
– Теперь поговорим предметно, – тон моего "знакомого" стал ледяным, голос низким от злости, почти рычащим. – В последний раз советую вам, недоделкам, скрыться с глаз моих. И сделать это ДО того, как мне придёт в голову передумать и порезать в лапшу вас обоих – а мне этого ой как хочется!
  Это был не просто расстроенный напрасной тратой времени человек. Это был человек, едва сдерживающий себя, чтоб не разорвать посмевших угрожать ему малолетних негодяев на тряпки. Злость его была ощутима физически – кусачими мурашками ползла по затылку и рукам, сводя судорогой глотку, обжигая мышцы ознобом.
  Один из горе-головорезов – тот, что по-прежнему растерянно хлопал глазками, – оказался на редкость сообразительным. Он предпочёл позабыть все обиды и последовать мудрому совету. Второй – ножеман-неудачник, – едва оказавшись на свободе, отскочил подальше, бросил на противника последний испепеляющий взгляд и скрылся вслед за приятелем.
  Я боялся пошевелиться. Хотя и ежу было понятно, что моё присутствие ни для кого не секрет.
  Не знаю, как одним словом назвать все эмоции, отражавшиеся на лице провожавшего их взглядом человека, но среди прочего там точно было сожаление. Искреннее и оттого ещё более жуткое.
  Он вздохнул.
– И какого, позволь узнать, чёрта ты тут делаешь?
  Я вздрогнул. Скорее от неожиданности, чем от ноток угасающей злости в его голосе. Он продолжал смотреть куда-то в пространство, будто просто размышляя о своём.
  Узнал он меня? Понял, что Я узнал его?
– Приключений в жизни не хватает?
– Как раз вчера одно было, – хрипло выдавил я. Прикидываться саженцем и дальше всё равно потеряло всякий смысл.
  Он помолчал. С внезапной ясностью я понял, что он пытался успокоиться. Взять себя в руки. Отвлекался разговором, чтобы не попытаться догнать тех двух идиотов.
– И, очевидно, хочется ещё, – наконец пробормотал он.
  Следовало бежать, когда была возможность. Следовало вообще и ни за кем никуда не ходить. Идиот я.
– Я ничего не помню. Пытаюсь, но…
– Соболезную.
  Безразличие. Это лучше, чем злость. Безразличие заставляет калечить людей гораздо реже.
– И всё?! Ты… – я запнулся. Это начинало напоминать какой-то дешёвый триллер, – Кто ты такой? Ты меня ограбить хотел, покалечить как-то, или что?
  Он наконец посмотрел на меня. И лучше бы он продолжал смотреть в пустоту.
  Я судорожно сглотнул. Но отступить уже не мог:
– Ты что-то там нашаманил, а очнулся я уже утром. С амнезией-будь-здоров!
– У тебя или богатое воображение, или дешёвая трава.
– Ты меня за дурака держишь?
– Ну почему держу. Ты и есть дурак.
  Он был немного выше меня. И обладал неприятным пронзительным взглядом. Меня всегда пугали люди с тёмными глазами. При плохом освещении кажется, что радужная оболочка у них совсем отсутствует и на тебя смотрят два чёрных провала. Мороз пробирает до костей от такого взгляда.
– Может, дурак. Зато умею получать ответы.
– Молодец, – бросил он. И, отвернувшись, направился к дороге.
  Я растерялся. Мне недвусмысленно дали понять, что разговор окончен и возобновлению не подлежит. Мне даже ответить ему было нечем: любые дальнейшие приставания легко могли закончиться тяжкими телесными. В лучшем случае. Шах и мат.
– Астрологи прогнозируют Вам обилие неожиданностей в грядущие дни… – сердито хмыкнул я, опуская взгляд. Примерно это и называется "бездарно прощёлканным шансом".
  С другой стороны, чего жаловаться-то? Жив, цел и отделался лёгким испугом – а ведь всё могло обернуться плачевнее. Куда как плачевнее.
  Когда я снова поднял глаза – едва не шарахнулся. Человек, который, по моим представлениям, уже должен был скрыться за ближайшим поворотом, стоял в метре от меня. И не мигая смотрел мне прямо в глаза.
– На сегодня с меня достаточно несостоятельных угроз.
– Эти – состоятельны.
  В следующий миг я обнаружил себя вжатым спиной в стену. Даже не подозревал, что стоял так близко к зданию! Ручаюсь, если помру раньше срока – точно благодаря своему языку. Холодные пальцы немного сдавливали мне горло. По лопаткам и затылку растекался колючий жар.
– Неправильные слова.
  На лице черноглазого вновь появилась смесь злости и неуверенности – сдержаться или дать себе волю? Сейчас он явно склонялся ко второму. Любому терпению есть предел, а я по себе знал, как сложно удержаться дважды подряд. Особенно когда чешутся руки.
  Я прекрасно понимал, что лучшим решением сейчас было бы извиниться и как можно искреннее. Но с языка у меня снова сорвалось совсем не то.
– Чтоб тебя… черти…
  Под конец фразы я закашлялся. Сложновато говорить, когда тебе сдавливают глотку. Ещё сложнее, когда стук сердца отдаётся в ушах. Безрассудно и смело? Если бы. Меня колотило от страха, как Каштанку на параде.
  Но вопреки всем моим ожиданиям, вместо того, чтобы задать мне хорошую трёпку, черноглазый расхохотался. Искренне и совершенно беззлобно:
– Ты действительно идиот. Абсолютный.
  Правильные пропорциональные черты. Брови почти не изогнуты, губы немного тонковаты, но не слишком. Лицо будто исхудало от недосыпа или переутомления, мешков под глазами не было. Скулы казались чуть выпирающими из-за впалых щёк. Но в первую очередь выделялись глаза. На сей раз во взгляде не читалось ни угрозы, ни злобы – лишь лёгкое ленивое любопытство.
  А ещё мне на миг показалось, что цвет их был не чёрным, а синим. Настолько тёмного оттенка, что обнаружить это можно, лишь как следует присмотревшись.
– Можно, я тогда пойду?
  Заряд бодрости иссяк. Голос мой дрогнул, упал едва не до хрипоты. Есть такое чувство – усталость от страха. Страх тоже выматывает и ещё как выматывает. Ещё чуть-чуть – и я буду готов сдаться кому угодно, лишь бы меня прекратили пугать.
  Темноглазый посмотрел на меня задумчиво, чуточку оценивающе, без прежней злости – и отпустил. Ощущение холодной руки на шее пропадать не спешило.
– Чтоб я тебя больше не видел.
  Он отвернулся и пошёл своей дорогой.
  Я так и не понял, был это приказ, загаданное желание или предупреждение. Но, как бы там ни было, заставить себя последовать ему я бы при всём желании не смог.

***********