Ступень II Шаг. 3

  Выспаться в эту ночь я так и не смог. Ворочался, думал, несколько раз вставал и снова ложился. Дело было не только в ноющей руке (к слову, отделался я простым растяжением связок) – мысли никак не хотели приходить хоть в какое-то подобие порядка. Бедняге без сознания я вызвал скорую через 119, после чего постарался убраться с места событий как можно быстрее. При желании правоохранительные органы наверняка легко вычислят звонившего по номеру телефона, но эта проблема была самой микроскопической частью того, что не давало мне уснуть.
  Дурдом какой-то. Вляпался же…
  Нормальные люди избегают опасных для жизни приключений, а я? Не смог договориться с собственным, жать его веником, любопытством. Итог: недели в компании сводящих с ума вопросов, в страхе,  в неизвестности и поисках ответов.
  И куда привели меня эти поиски?
  Последней мыслью перед тем, как я наконец заснул, была не "хвала всем святым, что всё закончилось". Не-е-ет. Последней была "сколько ещё я не знаю? И есть ли шанс, что, раз меня всё ещё не убили, мне позволят копать и дальше?" Пусть даже подтвердится, что мистики во всём произошедшем с шиш и мной попросту манипулируют ради развлечения. Вопросы, неизвестность – вот что пугало меня больше любого маньяка.
  А бояться я уже изрядно подустал.

  Что значит "родиться в конце двадцатого века"? Это значит, называть наивностью и высмеивать веру в сверхъестественное. Во всё, что хоть немного за рамками "нормы". Значит, быть с детства приученным к мысли, что ничего, что не доказано наукой, не существует. Инстинктивно искать сложное логическое объяснение любому, даже самому простому явлению.
  "Родиться в конце двадцатого века" значит "не верить в чудеса". А если и верить – никому об этом не говорить. Потому что общество считает, что такая вера должна быть наказуема.

  Меня ждали.
  Внешняя дверь оказалась открытой. Выбитый мной накануне замок во внутренней отсутствовал, вместо него зияла неаккуратная дыра, наскоро забитая фанерой. Из зала в тёмную прихожую лился тусклый желтоватый свет. Наверное, в комнате он создавал уют, но здесь, в коридоре нагонял жуть. Будто эхо из мира, куда лезть не следовало.
  Стараясь ступать бесшумно, я заглянул в комнату. Ничего не поменялось. Всё те же синие тона и синтетический порядок.
  "Хозяин дома" сидел в кресле слева, вполоборота к двери. Заложив пальцем книгу, которую читал, он поднял на меня тяжёлый от природы взгляд. Неторопливо, почти нехотя, ясно давая понять, что знал о моём появлении ещё до того, как я показался в дверях – и не слишком-то радовался моему визиту. С пару секунд мы молча рассматривали друг друга: он – со спокойной неискренней доброжелательностью, я – с открытой настороженностью.
– Чем обязан? – поинтересовался он негромким ровным тоном.
  Я нервно переступил. И правда, на кой ляд вообще сюда припёрся, Клёст?  Вопрос риторический.
– Можно?
  Темноглазый махнул рукой. Я неуверенно прошёл в комнату и устроился на диване. Не сразу сообразил, что инстинктивно выбрал его дальний край, но исправляться не стал.
– Итак?
  Черноглазый смотрел на меня с вежливым интересом. Ни искусственная вежливость, ни спокойное выражение лица менее тяжёлым его взгляд не делали. Может, дело просто в цвете глаз?
  Итак.
– Что это вчера было?
– А что вчера было?
  Я мысленно ругнулся. Нет, а чего я ожидал? Что мне дадут развёрнутое интервью?
  Черноглазый взял с подлокотника бумажную закладку, закрыл книгу и положил её на спинку дивана. Помогать он мне не собирался, а сам я нужных слов никак не находил. Впервые в жизни. Отрепетировать речь я тоже не успел – пришёл сюда по наитию, когда собрался просто пойти проветриться. У всех ведь так бывает: вышел погулять – и по пути завернул в гости к знакомому маньяку, разве нет?
– Что ты… что ты сделал с тем парнем?
– Ты всё видел.
  Он почти не двигался. Не менял позы и тона, говорил слегка отстранённо, будто всё происходящее ни на йоту его не касалось. Куклы у чревовещателей и те выглядят живее.
  Я наклонился вперёд, опёрся локтями о колени, сцепив пальцы и ссутулив спину. У психологов, кажется, бытует мнение, что скрещивая руки и ноги, "закрываясь", мы подсознательно чувствуем себя комфортнее, будто обрастаем временной бронёй.
– Я видел… что-то. Но что именно, я не понимаю.
– Так ты здесь за разъяснениями.
  Я здесь потому, что не в состоянии больше сидеть дома. И забыть тоже не в состоянии. Но не орать же об этом на всю улицу, в конце-то концов.
– Я здесь за правдой, – глухо ответил я.
  Черноглазый вздохнул.
– Я уже сказал тебе правду. Я сделал больше – показал тебе её.
– Показал, как умеешь бросаться на людей на улице? Отличная демонстрация. Я это знал и раньше.
  Он никак не отреагировал на выпад. От его взгляда у меня буквально физически кололо плечи.
– Зачем был нужен этот цирк? – уже тише поинтересовался я.
– Затем, что альтернатива – убить тебя.
  Я подавился собственными вопросами. Так резко, что поцарапал о зубы язык.
  В последнее время со мной что ни случись – всё какой-то триллер. Это ведь насколько надо быть отбитым, чтобы…
…я вдруг пожалел, что не осмотрел вчера тело "жертвы" внимательнее.
  Черноглазый сделал длинный выдох, глядя куда-то в пространство. Слегка пошевелился в кресле и снова замер. На миг с моей шеи будто гирю сняли. За всё время разговора, не считая момента с закладкой, он впервые не казался киборгом.
– Честно говоря, я до последнего надеялся, что больше тебя не увижу.
  Тон его тоже поменялся – зазвучал устало. Я почти устыдился своей навязчивости. Почти.
– Некоторые вещи перевешивают страх.
– Как ни прискорбно.
  Ни прежней завуалированной враждебности, ни нечеловеческого спокойствия, неподвижности, тигриного взгляда. Лишь самый обычный, утомлённый проблемами человек.
  Наваждение продлилось не более пары секунд.
  Как вытянуть ответы из того, кто их не хочет дать? Без утюга и пистолета. Слить разговор, а позже открыть новый сезон шпионских игр?
  Я снова поймал на себе взгляд, будто читающий у меня в подкорке.
  Не прокатит. Нельзя вечно прикидываться идиотом без последствий. 
– Ты же хочешь, чтобы я от тебя отвязался.
  Черноглазый не ответил. Я нервно сглотнул и добавил:
– …и при этом не пришлось меня убивать. Так объясни уже, наконец, всё как есть! Я же не пошёл в полицию, не нанял какого-нибудь частного детектива, я даже наши разговоры не записывал. Я не собираюсь тебе как-то вредить. Я просто хочу знать.
"Сударь, намедни вы изволили меня увечить. Любезны будьте ваш резон мне прояснить". Маразм полнейший.
  Черноглазый указал глазами на мою левую руку.
  Я нахмурился. Потом, догадавшись, осмотрел левую кисть, ничего не нашёл, закатал рукав – и… обнаружил. Чуть ниже локтевого сгиба, бледно-розовый изогнутый дугой шрам. И ещё несколько месяцев назад его у меня точно не было. Отпечаток верхней челюсти. Следа резцов почти не осталось, зато у краёв "дуги" рана была достаточно глубокой. Настолько, что рубец казался вдавленным.
  Я недоверчиво потрогал шрам. Настоящий. Тонкая блестящая плёнка на месте "клыков" чуть алела на фоне бледно-синих вен. Прикосновение отозвалось едва заметным покалыванием где-то в глубине мышц.
– И? – тупо пробормотал я, продолжая водить большим пальцем по следам "зубов". – Ему не меньше полугода. Такие раны не рубцуются за пару месяцев.
  В ответ черноглазый молча оттянул ворот футболки. На том самом месте, где ещё вчера красовался чёрно-лиловый кровоподтёк в две ладони, сегодня бурел обыкновенный синяк не больше пятака диаметром. Огромные гематомы тоже не оцветают за сутки – вот так совпадение! Уловить, однако, какой такой волшебной логикой связаны мой шрам и его синяк, мне пока не удавалось.
  То ли санки не едут, то ли…
  Скрыть эмоции я не смог – выдал крайне экспрессивное междометие.
– Надо же, – черноглазый отпустил ворот. – А я-то всегда думал, что журналистский разум открыт всему необычному.
– Откуда ты знаешь, что я журналист?
– От Олега.
– Вот же скотина…
– На твоём месте я был бы менее категоричен.
– После того, как он меня там в баре кинул с тобой наедине? Или после того, как слил тебе всю мою биографию?
  Черноглазый моргнул.
– "После того, что" его просьба – единственная причина, по которой ты по-прежнему дышишь.
  Я сморщился:
– Мы вроде бы прошли этап угроз.
– Ты в меня стрелял, – мой собеседник поднял брови.
– А ты мне чуть руку не отгрыз! – не задумываясь, рыкнул я.
  Он расхохотался. Так искренне, что я смущённо умолк.
  А я наконец получил возможность рассмотреть его зубы. Мне уже приходилось видеть нечто подобное – у клиента современной стоматологии: подростки в последние годы как раз с ума сходят по нарощенным клыкам. У черноглазого клыки были почти нормальными. Заметными, да, но вряд ли слишком сильно. А вот те, что шли прямо за ними… эти больше походили на волчьи. Такими удобно разгрызать кости и отрывать куски мяса, а не пережёвывать пищу.
– Рад, что тебе весело, – угрюмо заметил я. – Продолжим обмен взаимными претензиями?
– Полагаю, у тебя есть предложение получше.
– Я надеялся на конструктивную беседу.
– Мы вполне неплохо беседуем, нет?
– Беседуем. Ни о чём.
– А о чём ты бы хотел?
– Мои вопросы в итоге не будут стоить мне жизни?
– О, так теперь это нас волнует.
  Откровенный сарказм редко требует прямой реакции. Я пожевал губами, пытаясь нащупать "правильные" вопросы.
– Кто ты такой? Хотя бы как тебя зовут?
– Макс.
– Просто Макс?
– Просто Макс.
– Ты сказал, тебе больше пятидесяти. Сколько?
– Сколько прошло с тысяча пятьсот восемьдесят второго?
  Я даже не удивился. Ещё после диалога в баре был готов к чему-то подобному. Заготовил парочку ироничных вопросов, вполне типичных для таких случаев, продумал несколько едких комментариев. Но с изобличительными возгласами, наверное, стоит повременить – по крайней мере, до конца спектакля.
– И как ты оказался в две тысячи восемнадцатом?
  Он не ответил. Даже не шелохнулся, продолжая безразлично смотреть на меня. Заготовленные насмешки вдруг показались мне не просто глупыми – откровенно туповатыми. Эта его непоколебимая самоуверенность, пренебрежение чужими суждениями напрочь выбивала из колеи.
  Против воли я попытался увидеть в сидящем напротив существо, лишь притворяющееся человеком. Или хотя бы гостя из другого… мира, другой реальности, времени. Хотел разглядеть хоть что-нибудь. Но как ни старался – видел перед собой лишь обычного тридцатилетнего мужчину. Разве что с бледноватой кожей и жутким, неестественно острым взглядом. И какой-то аномалией зубов.
– Ты человек?
– Нет.
– А кто тогда? Оборотень? Вампир? Вендиго?
– Предпочитаю термин "гемофаг".
– А подробнее?
– Тебе мало подробностей?
– Если ты о вчерашнем спектакле – мои овации другу-актёру. Очень
правдоподобно получилось. Я ему, кстати, скорую вызвал, если что – пусть штрафы платит сам.
  Макс хмыкнул:
– Даже если бы среди моих знакомых нашёлся хоть один, согласный заниматься подобным идиотизмом – ты не думаешь, что он давно работал бы в ТЮЗе, а не у меня в подтанцовке?
– Может, ты ему заплатил.
– Ну да, деньги-то мне больше некуда девать.
– А что касается шрама… – я рефлекторно потёр локоть. – Честно говоря, не помню, когда поцарапался, но ты блестяще вплёл его в свою сказку.
  Черноглазый медленно втянул воздух, опустив взгляд. Терпение его таяло.
– Поправь-ка меня, – негромко проговорил он. – По-твоему выходит, пока ты пребывал без сознания, я сидел и искал на тебе шрамы, чтобы состряпать себе оправдательную историю, когда ещё не знал, что ты начнёшь меня выслеживать?
  Взгляд его был крайне красноречив. Я молчал. Именно такой и была моя теория. Однако в озвученном виде – да, она выглядела откровенным идиотизмом. Но отступать некуда, и я упрямо поджал губы. Аргументы обратного в студию!
– Ну, давай предположим, – после недолгого молчания кивнул Макс. – Что я именно такой придурок-извращенец, каким ты меня описал. Зачем мне это всё нужно?
– Ты мне скажи.
  На пару минут в комнате повисло молчание.
  Я полностью отдавал себе отчёт как в собственной наглости, так и в том, насколько тонок стал лёд под моими ногами. Чувствовал каждым волоском на загривке раздражение черноглазого. И откровенно говоря, был в ужасе – но поделать ни с собой, ни с ситуацией уже ничего не мог.
  Что бы сделал я сам, будучи маньяком, давшим слово другу не убивать какого-то засранца, заколебавшего меня до колик в печёнках, и не имеющим возможности его нарушить?
  Я не успел додумать. Черноглазый коротко вздохнул, поднялся на ноги и, подойдя к шкафу напротив дивана, выдвинул один из ящиков.
  Блеснуло лезвие.
  Вот теперь я напрягся по-настоящему. За ту долю секунды, что Макс пересекал пространство между шкафом и диваном, моя фантазия успела выдать с десяток остросюжетных триллеров со мной в роли главной жертвы.
  Черноглазый сел на диван и протянул ко мне ладонь.
– Дай руку.
– Зачем?
  Мой голос звенел. Появление на сцене острых предметов вообще редко способствует разряжению обстановки, тем более когда эти предметы не в твоих руках.
– Затем, что мне надоело играть с тобой в "верю-не-верю".
  Я перевёл взгляд на нож. Обычный, туристический, со слегка изогнутым лезвием и коротким чисто символическим серрейтором возле рукояти. При желании и должной сноровке – смертельно опасное оружие.
– Да пошёл ты, – наконец неуверенно пробубнил я.
– Можешь пойти туда сам, – ровным тоном ответил Макс. – Или делай, что говорю, или проваливай.
  Доходчиво. За "проваливай" вовсе не обязательно смыслится моё безусловное освобождение.
– Зачем нож?
  Макс медленно вдохнул.
  Я снова посмотрел на раскрытую ладонь, лезвие... Если мне действительно решат причинить вред – то сделают это легко и непринуждённо. И не интересуясь моим мнением. Я знал это, когда пришёл сюда, знал, когда переступил порог и сел на этот диван. Так какого чёрта?
  Я вложил в протянутую руку свою, старательно скрывая нервную дрожь. Кожа черноглазого оказалась сухой и прохладной. Холодное лезвие едва успело коснуться моей кожи – и тут же без предупреждения полоснуло по ладони. Я громко зашипел. Макс мгновенно сжал мои пальцы, не позволяя вырваться, и тут же провёл лезвием по собственной руке – по бугру под большим пальцем.
  В голове у меня мелькнула неприятная догадка. Я дёрнулся сильнее – безуспешно, дёрнулся снова… В голове яркими вспышками замелькали новостные полосы из нулевых о террористах и иголках в креслах кинотеатров и кафе. А за ними – медицинские статьи о болезнях, передаваемых через кровь. Да, слишком много усилий, чтобы заразить всего одного человека, но мало ли что могло стрельнуть этому ненормальному.
  У страха не только глаза велики, но и фантазия сумасшедшая, и самомнение без потолка.
  Тем временем черноглазый, не обращая внимания на мои отчаянные брыкания, отложил нож, перехватил здоровой рукой мою раненную кисть и приложил к ней свою – порез к порезу. Вся сцена от момента, когда я протянул руку, и до этого мига заняла не больше двух-трёх секунд. Я в голос ругался, продолжая вырываться, упираясь в диван и пол всеми свободными конечностями. Кисть жгло. Боль огненными вспышками пробегала от раны к кончикам пальцев, затихала и вновь взрывалась в ране. Поначалу мне казалось, эта жуткая пульсация расплавит мне кости, но ещё пара мгновений – и пламя внутри моей руки превратилось в странный горячий зуд. Боль очень быстро утихала.
  Макс разомкнул пальцы.
  Я тут же прижал раненую ладонь к груди, вжимаясь в самый дальний угол дивана.
– Ты что, твою мать, творишь?!
  Вместо ответа Макс показал свою ладонь. И я заткнулся. Нанесённая меньше минуты назад рана рубцевалась прямо на глазах! Глубокий, нарочито неаккуратный порез – себя он пожалел гораздо меньше, чем меня, – срастался, образуя неровную линию. Я перевёл взгляд на собственную руку. Алая плёнка подсыхающей крови вокруг тонкой розовой кожицы – единственное свидетельство того, что с момента появления пореза прошло не больше нескольких секунд.
– Ё ж вашу… – я потрогал рубец, не веря в его реальность. – Как? Это же…
  След пореза всё ещё отзывался ощутимой болью. Видимо, глубокие слои заживали не сразу. Сворачивающаяся кровь густой кашицей размазалась по моим пальцам. Я поднёс их к глазам, растёр между подушечек. Настоящая.
  Какой-то жалкий десяток секунд – и порез выглядел как шрам двух-трёхнедельной давности.
– Как это работает?
– Как и у всех, – черноглазый пожал плечами. – Только быстрее.
– Из-за… – я неопределённо махнул здоровой рукой, –  …твоей крови?
Он кивнул.
– И что теперь со мной будет?
– А что с тобой должно быть?
  Я неуверенно пожал плечами:
– Ничем не заражусь?
– Чем, например?
– Не знаю… вампиризмом, гепатитом…
  Черноглазый ухмыльнулся, не ответив.
– А с чем-то посерьёзнее пореза как… сработает?
  Я заставил себя оторваться от рассматривания всё ещё меняющегося рубца и поднял на него взгляд. Макс смотрел на меня в упор. Внимательно, оценивающе.
– То есть?
  В подкорке шевельнулось подозрение, что я ляпнул что-то очень сильно не то. Высказал какую-то опасную мысль. Но я пока не понимал, в чём именно опасность.
– Ну… – поэтому оставалось лишь продолжать. – Скажем, если больному раком вколоть твою кровь – он…
– Нет.
  Жёсткий тон. Ледяное выражение лица. Обманчиво спокойная поза, под которой почти физически ощущается злое напряжение.
  Неправильная нить разговора. Плохие вопросы. Очень плохие.
  Как будто до этого всё было правильно и хорошо.
– "Нет" – не вылечится, или "нет" – не надо, чтобы об этом узнали другие?
– Нет, не вылечится.
– Это могло бы спасти тысячи жизней.
  Боль от прикосновения к шраму ощущалась всё меньше. Наверное, именно это поразительное обстоятельство мешало мне как следует анализировать развитие диалога или хотя бы до конца осознавать, куда я рискую его завести.
  Идеалистические взгляды мне в принципе не свойственны, но мысль о возможном лекарстве от рака не может не греть. Ради исцеления страждущих, бессмертной славы или получения наживы – вопрос другой.
– Не могло бы, – прервал мои внутренние монологи черноглазый, – Кровь – не панацея от рака. Она с большей вероятностью вызовет его, чем поможет вылечить.
– Но ведь раны она затягивает?
– Это не одно и то же.
– А ты сам?
  Он вопросительно поднял бровь.
– Если… съешь кого-нибудь, кто болеет спидом или сифилисом? Заразишься?
  Я даже не заметил, как начал воспринимать всё всерьёз. Я беседовал с существом, питающимся живыми людьми. Я видел, как он это делает – теперь я это осознал. Да что там, я сам едва не был съеден, если верить шраму на моём локте – а реальность истории его появления ярче некуда иллюстрировал новый, быстро бледнеющий на моей ладони.
  Вот так легко маленькое чудо меняет мировоззрение.
  Черноглазый фыркнул:
– Нет. Иначе не прожил бы столько лет.
– Ты ведь… Ты убиваешь их?
  "Их". Нас. Как ловко разум находит способы обособиться от неприятного. Их. Они – не я, мы не одно и то же, меня нельзя съесть. Не могут...
  Ещё как могут.
– Не всегда.
– И от чего зависит решение?
  Черноглазый какое-то время сканировал меня взглядом прежде, чем ответить. Не знаю, что он во мне пытался рассмотреть, но – ох, каких сил мне стоило не отводить взгляд!
– От трупа не так просто избавиться, – наконец пояснил он. – Следы замести ещё сложнее. Судмедэкспертиза развивается с колоссальной скоростью, всё это заставляет сто раз подумать прежде, чем убить.
– Так человек для тебя – просто расходник?
– Те, кем приходится питаться – как правило, да.
– И что, ты всегда был таким циничным?
– А что лучше: следовать призрачной человеческой морали и половину жизни быть голодным или создать собственную и жить без оглядки на подобные дилеммы?
  Я не нашёлся, чем ответить. Звучало не просто цинично – это откровенно смахивало на прагматизм психопата. Но если принять (и я почти принял) факт, что мой собеседник – не человек, с чего я решил, что его можно мерить обычным человеческим лекалом?
  А если всё-таки человек – как ни крути, каждый в конечном счёте волнуется за собственные комфорт и благополучие.
– Я жив только благодаря Олегу. Верно? – негромко проговорил я снова.
– Абсолютно.
– И если с ним что-то случится…?
  Мой собеседник холодно улыбнулся. По моим плечам пробежала дрожь. Да, я всё верно понял.
  Свалить бы, по-хорошему, из города… Собирался же.
– Давно вы знакомы?
– Не слишком.
– Он знает, кто ты?
– А стал бы он иначе за тебя беспокоиться?
  Олежа не за меня беспокоился (правда, понял я это лишь недавно), Олежу волновал доход, который я ему приносил – а я приносил. Даже при том, что работал я официально, с моих леваков ему как соавтору и источнику информации перепадал весьма нехилый процент. И это уже не говоря о том, сколько раз я писал статьи на определённые темы по его просьбе, не интересуясь его целями.
– А сам он… ?
– Спроси у него лично.
  Надо же. В нечеловеческом "моральном кодексе" есть место уважению к чужим секретам.
– Много вас, нелюдей?
– Не пересчитывал.
– Как вас до сих пор не обнаружили?
– То-то, я смотрю, ты даже не догадываешься о моём существовании.
– Справедливости ради: это не моя вина.
  Черноглазый с мягкой улыбкой пожал плечами, признавая мою правду.
– Много народа о вас знает?
– Подумываешь поискать единомышленников?
  Я покачал головой: смысл? Организовать клуб анонимных жертв сверхъестественных тварей? Единомышленники мне ничем не помогут. Скорее, наделают ещё больше проблем.
  Макс кивнул:
– Мудрое решение. Что-то ещё?
  Я бросил хмурый взгляд на свою ладонь. И как жить дальше, зная, что меня в любой момент могут сожрать в каком-нибудь переулке?
  Слишком много информации. И впечатлений. Я потёр свежий рубец, безо всякого удовольствия отмечая покалывание под новенькой кожей. Поднявшись с дивана, я рассеянно обвёл комнату взглядом. Чувство, что с каждой секундой я всё больше расходую лимит своей удачи, стало слишком острым. Пора было уходить.
– Спасибо, – с трудом проговорил я. Хотел добавить, за что, но передумал.
  Макс улыбнулся – бесцветно.
– Закрой дверь поплотнее.
 
***********