Ступень II Шаг. 3

  Уснуть в эту ночь я так и не смог. Ворочался, думал, несколько раз вставал попить чаю. Дело было не только в ноющей руке (к слову, отделался я простым растяжением связок). Мысли никак не хотели приходить хоть в какое-то подобие порядка.
  Мда. Попал же в переделку… И ладно бы просто попал – так ведь ещё и выбраться из неё добровольно не захотел. Другой бы радовался, что его не преследуют, не делают новых попыток убить, с миром отпускают. А я что? Не смог договориться с собственным, драть его веником, любопытством. Итог: недели в обнимку со сводящими с ума вопросами. Недели в страхе и неизвестности, недели в поисках ответов.
  И куда привели меня эти поиски? К ещё большей неизвестности. К ещё большему страху. К ещё большему количеству вопросов.
  Последней мыслью перед тем, как я наконец уснул, была та единственная соломинка, что у меня осталась. Брошенный темноглазым намёк, что я могу попробовать прийти за ответами ещё раз. И если буду достаточно вежлив – может быть, даже услышу какие-то из них.
  А выберусь ли я потом обратно? Пусть даже подтвердится, что мистики во всём произошедшем со мной нет и мой новый знакомый – всего лишь ловкий псих-трюкач, это сделает опасность даже более… материальной. Настоящей. А я уже порядком устал бояться неведомо чего.

  Что значит "родиться в конце двадцатого века"? Это значит привыкнуть называть наивностью и высмеивать чужую веру в малейшее чудо. Во всё хоть немного сверхъестественное. Значит быть с детства приученным к мысли, что ничего, что не доказано наукой, не существует. Значит инстинктивно искать сложное логическое объяснение любому, даже самому простому явлению.
  "Родиться в конце двадцатого века" значит "не верить в чудеса". А если и верить – никому об этом не говорить. Потому что общество считает, что такая вера должна быть наказуема.
  Меня ждали.
  Внешняя дверь оказалась открытой, у внутренней отсутствовал выбитый мной замок. Вместо него зияла неаккуратная дыра, наскоро забитая тонкой фанерой с внутренней стороны. Из зала в тёмную прихожую лился тусклый желтоватый свет. Наверное, в комнате он создавал уют, но здесь, в коридоре казался жутковато призрачным. Будто эхо из мира, куда не следовало лезть.
  Сам не знаю, зачем, но стараясь ступать бесшумно, я осторожно заглянул в комнату.
  Ничего не поменялось. Вся мебель находилась на тех же местах, что и раньше, вокруг царил всё тот же порядок, свойственный домам, в которых не живут подолгу. Хозяин квартиры сидел в кресле слева, вполоборота к двери. При моём появлении он заложил пальцем страницу книги, которую читал, и поднял взгляд. С пару секунд мы молча рассматривали друг друга: он – со спокойной неискренней доброжелательностью, я – с естественной настороженностью.
–Предпочтёшь беседовать, стоя на пороге? – поинтересовался он наконец негромким ровным тоном.
  Я неуверенно пожал плечами. Чувствовал я себя как двоечник в гостях у учителя алгебры. Полным ничтожеством, которому тут не место, не время и вообще не рады.
–Ну… не хотелось бы, конечно…
  Темноглазый беззвучно усмехнулся и махнул рукой, приглашая располагаться. Интересно, в этом доме принято разуваться у входа? Тапочек мне выдавать не спешили. Я неуверенно прошёл в комнату и устроился на диване – на его дальнем крае. Даже если эта мелкая иллюстрация моей трусоватости и была замечена, комментариев к ней не последовало.
  Впрочем, я считал подвигом уже тот факт, что вообще сюда пришёл.
–Итак?
  Темноглазый смотрел на меня с тем же вежливым интересом.
  Итак.
–Я… в полном замешательстве.
  Заготовленные вопросы разом повылетали из головы. Не знаю, что в большей степени было тому причиной: накопившаяся усталость от постоянного нервного напряжения или тяжёлый, ввинчивающийся под кожу взгляд чёрных глаз.
–Из-за…?
–Я больше не понимаю, что происходит.
  Мой собеседник взял с подлокотника бумажную закладку, закрыл книгу и положил её на спинку дивана.
–Что именно ты не понимаешь?
  Я сделал рассеянный жест ладонью:
–Что это за мистические игры? Кто ты такой? Что вообще произошло вчера?
–А что произошло вчера?
–Что ты сделал с тем парнем?
–Ты же всё видел.
  Он почти не двигался. Не менял позы и тона. Говорил ровно, слегка отстранённо, будто всё происходящее ни на йоту его не касалось. Куклы у чревовещателей и те выглядят живее.
  Я наклонился вперёд, опёрся локтями о колени, ссутулив спину. У психологов, кажется, бытует мнение, что скрещивая руки и ноги, мы подсознательно чувствуем себя комфортнее, будто обрастаем временной бронёй.
–Я видел… что-то, – тихо возразил я, – Но что именно, я не уверен.
–Так ты здесь за уверенностью?
  Я был здесь потому, что не в состоянии больше сидеть дома. И забыть тоже не в состоянии. Но не вопить же об этом на всю улицу, в конце-то концов.
–Чего именно ты от меня добиваешься? – не дождавшись ответа, со вздохом поинтересовался темноглазый.
–Правды, – глухо ответил я.
–Я уже сказал тебе правду. Я сделал больше – я тебе её показал.
–Ты его покусал? Кроме шуток?
–Да.
–Ну да, отлично. Психопатов-каннибалов в моей жизни только и не хватало.
  Кажется, мой комментарий прозвучал чересчур скептически. Темноглазый пожал плечами:
–Меня не волнует, веришь ты мне или нет.
–Тогда зачем рассказывать, если тебе всё равно?
–Потому что альтернатива – убить тебя.
  Я подавился собственными возражениями. Так резко, что поцарапал язык о зубы. Хорошенькая перспектива: поверь или умри. Ещё бы знать, во что.
  В последнее время передо мной что ни выбор – всё какой-то сюрреализм.
  Ну хорошо. Положим. Я ведь могу на время допустить, что он говорит правду? Или хотя бы сделать вид, что поверил? На деле это не так просто, как кажется.
–Но в таком случае… Не знаю. Разве ты не должен скрывать, кто ты и чем занимаешься?
–Зачем?
  Кажется, он искренне желал услышать ответ. Я даже слегка растерялся.
–Чтобы не поймали. Не знаю… Не посадили за решётку, не начали тесты какие-нибудь проводить, эксперименты ставить.
  Едва не ляпнув про особую любовь медиков к личностям с психическими отклонениями, я в последний миг поймал себя за язык. Дважды за вечер обозвать человека психом – не все способны снести такое без обид.
  Темноглазый обиженным не выглядел. Вместо этого он смотрел на меня с ироничной улыбкой.
–А где доказательства, что это был я?
Я подумал и… понимающе кивнул. Случись что – моё слово встанет против его. Материальных улик против него наверняка нет и не будет, опознать его после встречи в темноте вряд ли кто сможет. А вот остались ли какие-то следы, доказывающие, что я вламывался в его квартиру? Вполне вероятно. Всё просчитано заранее. Он совсем не идиот.
  Кто бы сомневался.
–Зачем вся эта вчерашняя демонстрация? Почему просто не рассказать и всё? Зачем тебе очевидец?
  Темноглазый сделал длинный выдох, глядя куда-то в пространство. Слегка пошевелился в кресле, будто пытаясь устроиться поудобнее, и снова замер. За всё время разговора, не считая момента с книжной закладкой, это был первый человеческий жест, хоть немного разбавивший ощущение, что я общаюсь с киборгом.
–Честно говоря, я до последнего надеялся, что ты перепугаешься достаточно сильно, чтобы оставить меня в покое.
  Тон его тоже поменялся – зазвучал устало. Я почти устыдился своей навязчивости.
–Бывают вещи, которые перевешивают страх.
–Да-да. То ли "без страха в сердце", то ли "без царя в голове".
  Я невольно усмехнулся, и мой собеседник сдержанно улыбнулся в ответ. Я не видел в нём враждебности. От слова "совсем". И то, как некоторые его заявления расходились с тем, что я видел, вызывали у меня когнитивный диссонанс. Мне было действительно страшно, что он способен со мной сделать. И в то же время страшно интересно, что ещё он может рассказать. Страх и любопытство. Очень опасное, если задуматься, сочетание.
  А ещё, насколько я мог судить, ему тоже было любопытно. Хотя он этого и не показывал. Кажется, я мог рассчитывать, что проживу ещё пару-другую часов. И это какой-никакой, но шанс.
–Ну ладно, – наконец заговорил я. – Допустим. Но я же был… и где тогда…
  Я снова запнулся и смущённо умолк. Слишком нелепая формулировка. Как какое-то тупое клише из отвратного фильма. "Сударь, намедни вы изволили меня увечить. Я хотел бы лицезреть последствия". Маразм полнейший.
  Темноглазый понял без слов.
–На левой руке.
  Я нахмурился. Потом, догадавшись, осмотрел левое запястье, ничего не нашёл, закатал рукав выше – и обнаружил. Чуть ниже локтевого сгиба, бледно-розовый изогнутый дугой шрам. Отпечаток верхней челюсти. И ещё несколько месяцев назад его у меня не было. Не брался бы утверждать, что отпечаток принадлежал человеку: следа резцов почти не осталось, зато у краёв "дуги" рана была достаточно глубокой. Если не считать этой странной особенности, вполне можно предположить, что меня покусал пусть и больной на голову, но человек. Может, без передних зубов. Или с зубами, но сточившимися.
–Ему не меньше полугода, – пробормотал я. – Такие раны не становятся рубцами за пару месяцев.
  В ответ мой собеседник молча оттянул ворот футболки. Брови мои поползли вверх: на том самом месте, где ещё вчера красовался чёрно-лиловый кровоподтёк в две ладони шириной, сегодня едва виднелся обыкновенный синяк не больше пары сантиметров диаметром. В первую секунду я решил, что вчера меня здорово подвело зрение.
  Наверное, все мои мысли слишком ясно обозначились на лице.
–До чего вы трудный народ, журналисты, – отпуская ворот футболки, вздохнул темноглазый. – Как в каннибалов верить – так они первые, как глазам своим  – так нету нас.
–Откуда ты знаешь, что я журналист?
–От Олега.
–Сговорились, значит…
  Он помолчал, наблюдая, как я расправляю рукав.
–Если бы не Олег, ты бы тут не сидел. На твоём месте я был бы ему благодарен.
–За что? – я бросил на него взгляд исподлобья. – За то, что он меня сдал там в баре с потрохами?
  Темноглазый моргнул. Очень характерно для человека, который от удивления на миг теряет дар речи.
–За то, что его просьба – единственная причина, по которой ты по-прежнему дышишь.
–Это такая завуалированная угроза?
–Ты в меня стрелял, – мой собеседник поднял брови.
–А ты пытался меня сожрать, – сердито выдал я.
  Он расхохотался. Так искренне, будто я рассказал отличный анекдот.
  А я наконец получил возможность рассмотреть его зубы. Нет, никаких аномально длинных клыков. Заметные, да, но вряд ли сильно выходящие за норму. Мне уже приходилось видеть нечто подобное, но в тот раз владельцу голливудского оскала помогла современная стоматология. А вот задние зубы… эти больше походили на волчьи. Такими пищу удобнее рвать, а не пережёвывать.
–Так что? – угрюмо поинтересовался я. – Продолжим обмен взаимными претензиями?
–Полагаю, у тебя есть предложение получше.
–Я надеялся на конструктивную беседу.
–Мы вполне неплохо беседуем, разве нет?
–Мои вопросы в итоге не будут стоить мне жизни?
–О, так теперь это нас волнует.
  Я промолчал. Откровенный сарказм редко требует прямой реакции.
  Темноглазый сделал неопределённое движение плечами.
–Зависит от того, как ты распорядишься ответами.
–Продам американским спецслужбам?
–Не советую, – мягко улыбнулся он в ответ.
  Я понимающе кивнул. Пожевал губами, пытаясь найти правильный вопрос.
–Кто ты?
–Макс.
–Просто Макс?
–Просто Макс.
–Ты сказал, тебе больше пятидесяти.
  Он утвердительно кивнул:
–Родился в тысяча пятьсот восемьдесят втором.
  Я даже не удивился. Ещё после вчерашнего представления я был готов к чему-то подобному. Заготовил парочку ироничных вопросов, вполне типичных для таких случаев, продумал несколько едких комментариев. Но с изобличительными возгласами, наверное, стоит повременить – по крайней мере, до конца спектакля.
–И как ты оказался в двадцать первом?
  Он не ответил. Даже не шевельнулся, продолжая совершенно невозмутимо смотреть на меня, будто чего-то ожидая. Заготовленные насмешки вдруг начали казаться мне несусветной чушью, ребячеством. Против воли я попытался заставить себя увидеть в сидящем напротив существо, лишь притворяющееся человеком. Или, может быть, человека, но из другого… мира, другой реальности, времени. Постарался разглядеть что-нибудь, но… Видимо, естественное для человека противоположное желание – отыскать признаки того, что ничего сверхъестественного в нём нет и быть не может, – оказалось сильнее. Может быть, виной тому искусственный желтоватый свет, скрадывающий некоторые детали, а может, мастерство маскировки, но как бы я ни старался – видел я перед собой лишь человека. Разве что с бледноватой кожей и жутким неестественно острым взглядом. И какой-то аномалией зубов.
–Ты человек?
–Нет.
–Как я могу это проверить?
–Всего, что ты уже увидел, оказалось недостаточно?
–Если ты о вчерашнем спектакле – мои овации другу-актёру. Очень правдоподобно получилось.
  Макс хмыкнул:
–Даже если бы среди моих знакомых нашёлся хоть один способный заниматься подобным идиотизмом – ты не думаешь, что он давно работал бы в ТЮЗе, а не у меня в подтанцовке?
–Может, ты ему заплатил?
–А пуля?
–Видимо, я промазал.
–В упор?
–Было темно.
–Не настолько.
–И у меня дрожала рука. Что касается шрама… – я рефлекторно потёр руку. – Честно говоря, не помню, когда я поцарапался, но ты блестяще вплёл его в свою сказку.
  Темноглазый медленно втянул воздух, опустив взгляд. Терпение его, похоже, таяло.
–Поправь-ка меня, – негромко проговорил он. – По-твоему выходит, что пока ты пребывал без сознания, я сидел и искал на тебе шрамы, чтобы состряпать себе оправдательную историю?
  Взгляд сидевшего напротив был крайне красноречив. Я молчал. Именно такой и была моя теория. Однако в озвученном виде она выглядела более, чем нелепо. Такие заявления вызывают сомнения в умственных способностях высказывающих их личностей. Но отступать было некуда, и я упрямо поджал губы и поднял брови, будто спрашивая: "Где же аргументы, доказывающие обратное?"
–Давай на секунду предположим, что всё было, как ты говоришь, – после недолгого молчания кивнул Макс. – Что я именно такой придурок-извращенец, каким ты меня описал. Зачем мне, по-твоему, это всё было нужно?
–Ты мне скажи.
  На пару минут в комнате повисло молчание. Не давящее, но определённо тревожное.
  На самом деле, оглядываясь назад, я нахожу единственное объяснение тому, что Макс, в тот момент больше всего желавший просто отвязаться от меня, начал мне что-то доказывать. Он пошёл на поводу у гордости. Не важно, мешало ли ему что-то убить меня прямо там или он просто не хотел, но стерпеть обвинение в крайнем идиотизме от какого-то мальчишки ему не позволила собственная натура. Именно поэтому он так хотел показать мне, насколько я не прав.
  В конце концов он коротко вздохнул, поднялся на ноги и, подойдя к шкафу напротив дивана, выдвинул один из ящиков. Блеснуло лезвие. Я напрягся. Ножи просто так не достают, и вряд ли он собирается просто порезать колбаски на бутерброд.
  С невозмутимым видом Макс сел на диван рядом со мной и протянув раскрытую ладонь.
–Дай руку.
–Зачем?
  Мой голос зазвенел от напряжения. Появление на сцене колюще-режущих предметов вообще редко способствует разряжению обстановки. Тем более когда эти предметы не в твоих руках.
–Затем, что у меня кончилось терпение играть с тобой в "верю – не верю".
  Я перевёл взгляд на нож. Обычный туристический, со слегка изогнутым лезвием и коротким чисто символическим серрейтором возле деревянной рукояти. При желании и должной сноровке – смертельно опасное оружие.
–Да пошёл ты нахрен, – наконец неуверенно ответил я.
–Можешь пойти туда сам, – ровным тоном произнес Макс. – Держать тебя силой я не буду, пытаться что-то втолковать тебе всю ночь – тоже. Ты успел достать меня до чёртиков. Поэтому или делай, что я говорю, или проваливай.
  Доходчиво.
–Зачем тебе нож?
–Покажу кое-что.
–А без руки я после этого не останусь?
–Твоя конечность будет целой и невредимой.
  Я снова посмотрел на раскрытую ладонь, лезвие... В конце концов, какого чёрта? Судя по тому, что я помнил о предыдущих наших встречах, если мне захотят причинить вред, то сделают это, причём легко и не напрягаясь. И я ничем не смогу ответить. Я знал это, когда шёл сюда, знал, когда переступал порог и садился на этот диван.
  В итоге любопытство пересилило страх. Я вложил в протянутую руку свою ребром. Кожа темноглазого была прохладной и сухой. Повернув мою лапу ладонью вверх, он приставил к ней нож. Холодное лезвие едва успело коснуться моей кожи – и тут же без предупреждения полоснуло по ладони. Я невольно зашипел и дёрнулся. Макс мгновенно сжал пальцы на моей руке. Не отпуская её, он провёл лезвием по собственной, по бугру под большим пальцем.
  В голове у меня мелькнула неприятная догадка. Я дёрнулся сильнее – снова безуспешно. Мою ладонь будто сжимали тиски. В голове яркими вспышками замелькали новостные полосы о террористах, заражавших людей вирусами через  иголки в креслах в кинотеатрах и кафе. А за ними – медицинские статьи о болезнях, передаваемых через кровь. Да, слишком много усилий, чтобы заразить всего одного человека, но мало ли что могло стрельнуть этому ненормальному. И мало ли что меня могут заставить сделать за лекарство.
  У страха не только глаза велики, но и фантазия сумасшедшая, и самомнение без потолка.
  Тем временем Макс, не обращая ни малейшего внимания на мои отчаянные попытки вырваться, отложил нож, перехватил здоровой рукой мою раненную кисть и приложил к ней свою – порез к порезу. Вся сцена от момента, когда я протянул руку, и до этого мгновения заняла не больше двух-трёх секунд. Я в голос ругался, продолжая вырываться. Кисть жгло. Волны огненной боли электрическими вспышками пульсировали от раны к кончикам пальцев. Ещё пара мгновений – и электрическое пламя внутри моей руки превратилось в странный горячий зуд. Боль утихала.
–Уймись, – проговорил Макс – и разжал пальцы.
  Я тут же прижал раненую ладонь к груди и отпрянул подальше. Рефлекс, знакомый всем с младенчества.
–Ты что, твою мать, творишь?!
  Вместо ответа Макс спокойно указал взглядом на мои руки. Я посмотрел на порез. И не поверил своим глазам: нанесённая меньше минуты назад рана уже начинала рубцеваться. Алая плёнка подсыхающей крови вокруг тонкой розовой кожицы – единственное свидетельство того, что с момента появления пореза прошло не больше нескольких секунд.
–Ё6 твою… – я водил пальцами по рубцу, не веря в его реальность. – Как? Это же…
–Быстрая регенерация. Что-то связанное с обменом веществ.
  Рубец всё ещё отзывался лёгкой болью на прикосновения. Сворачивающаяся кровь густой кашицей размазалась по моим пальцам. Я поднёс их к глазам, растёр между подушечек. Настоящая.
–И… что, ты так можешь вылечить любую рану?
–Почти, – Макс откинулся на спинку дивана, забросив одну руку на спинку. – Чем серьёзнее рана – тем медленнее заживает.
  Рубец уже выглядел как шрам двух-трёхнедельной давности. Потрясающе. Настоящее биологическое чудо. Ещё более яркое оттого, что я буквально ощущал его на себе.
–И что теперь со мной будет?
–А что с тобой должно быть?
  Я неуверенно пожал плечами.
–Зомби не стану?
–То, чем ты дышишь в городе, сделает из тебя зомби гораздо быстрее.
–А другие болезни?
  Я поднял на него взгляд. Макс смотрел на меня в упор. Внимательно, оценивающе.
–То есть?
–Ну… скажем, если больной раком выпьет твоей крови – он вылечится?
–Нет.
  Жёсткий тон. Ледяное выражение лица. Обманчиво спокойная поза, под которой почти физически ощущается вибрирующая собранность. Неправильная нить диалога. Плохие вопросы.
–"Нет" – не вылечится, или "нет" – не надо, чтобы об этом узнали другие?
–Нет, не вылечатся.
  Я постарался смотреть так же прямо, не отводя взгляда, не показывая напряжения. Увы, "противник" был мне совершенно не по зубам.
–Ты смог бы спасти тысячи жизней, – тихо произнёс я.
–C чего бы вдруг?
  Идеалистические взгляды мне в принципе не были свойственны, но мысль о возможном лекарстве от рака не может не греть. Ради исцеления страждущих, бессмертной славы или получения наживы – вопрос другой.
  Хотя, откровенно говоря, сейчас я просто пытался как можно ненавязчивее перевести стрелки. Уйти с опасной тропинки в диалоге. Мне не хотелось дать темноглазому повод думать, что я могу использовать новые знания во вред ему.
  Каковы шансы, что он уже об этом не подумал?
–Моя кровь, – наконец прервал мои внутренние монологи Макс, – не панацея от рака. Она с большей вероятностью вызовет его, чем поможет вылечить.
–Но ведь раны она затягивает?
–Это не одно и то же.
–А ты сам?
  Он вопросительно поднял бровь.
–Если… съешь кого-нибудь, кто болеет гепатитом или сифилисом?
  Я даже не заметил, когда начал воспринимать этот факт всерьёз. Я беседовал с существом, питающимся живыми людьми. Я видел, как он это делает. Я сам едва не был съеден. И теперь спокойно сидел и рассуждал об этом. Что со мной происходит?
–Ну и вопросы, – фыркнул темноглазый.
–Ты ведь… Ты убиваешь их?
"Их". Нас. Как ловко разум находит способы обособиться от неприятного.
–Когда как.
–Дело ведь не в совести.
  Он спокойно покивал:
–От трупа не так просто избавиться. Следы замести ещё сложнее. Судмедэкспертиза развивается с колоссальной скоростью, хотя здесь с ней немного попроще, чем на западе.
–А как же моральные ценности и всё такое?
–А что лучше: следовать общепринятой морали и половину жизни быть голодным или создать собственную и жить в своё удовольствие?
  Я умолк – в который уже раз. На первый взгляд сказанное звучало довольно цинично. Так мог бы рассуждать кто-нибудь, чья жизнь крепко связана с криминалом или чем-то, в чём нет места стандартным меркам человечности. Однако стоило призадуматься – и его слова начали казаться мне не такими уж аморальными. Как ни крути, каждый в конечном счёте волнуется за собственные комфорт и благополучие.
  Я сделал паузу, собираясь с мыслями.
–Я жив только благодаря Олегу. Верно?
–Абсолютно.
–И если с ним что-то случится…?
  Мой собеседник холодно улыбнулся.
–То тебе лучше не попадаться мне на глаза.
  По моим плечам пробежала дрожь. Хотя бы не обещают выследить.
–Давно вы знакомы?
–Не слишком.
–Он знает, кто ты?
–А стал бы он иначе так за тебя беспокоиться? Ты ведь для него, насколько я понял, один из источников дохода.
–А сам он?..
–Спроси у него.
  Справедливо. Похоже, в его "морали" было место уважению к чужим секретам. По крайней мере, когда дело касалось друзей.
–Много вас, нелюдей?
  Макс на секунду задумался.
–Немало. В разных частях света по-разному.
–В Азии, я полагаю, перенаселение.
–О, – Макс улыбнулся. – Там очень много еды.
–И как в таком случае вас до сих пор не обнаружили люди?
–То-то, я смотрю, ты даже не догадываешься о моём существовании.
  Я открыл было рот, чтобы заспорить, но промолчал. Выйди я на улицу и начни рассказывать всем подряд о том, что познакомился с чудищем, жрущим людей в тёмных переулках и исцеляющим порезы собственной кровью – на меня вряд ли обратят внимание. Всё равно как сказать, что играешь в бильярд с чупакаброй или выпиваешь в баре по выходным с енотом. В лучшем случае тебя засмеют, в худшем – запрут куда-нибудь подальше.
–Сколько ещё людей знает о вас?
–Подумываешь поискать единомышленников?
  Я покачал головой.
–Вряд ли.
  Макс кивнул:
–Мудрое решение. Они тебе ничем не помогут. Что-то ещё?
–Вообще-то да, – я бросил хмурый взгляд на свою ладонь. – Как мне жить дальше, зная, что меня в любой момент могут сожрать в каком-нибудь переулке?
–Как и раньше, – Макс безразлично повёл бровью. – В сущности в мире ничего не поменялось. Только твои мысли.
  Я хмыкнул.
–Ну да. Наверное.
  Слишком много информации. Необходимо дать ей улечься. Поднявшись с дивана, я рассеянно обвёл комнату взглядом. Чувство, что с каждой секундой я всё больше расходую лимит своей удачи, стало слишком острым. Пора было уходить.
–Я могу прийти снова? Если… возникнут ещё вопросы, например.
  Макс улыбнулся бесцветной улыбкой.
–Можешь попытаться. Закрой дверь поплотнее.
 
***********