Бенгальский джинн

Когда после возвращения из интерната я снова стал учиться в обычной школе, то у меня появилось много свободного времени, для того, чтобы узнать новое об окружающем мире.
Так я узнал, что если отколупать с бенгальских свечей горючий слой и набить им предварительно вытряхнутую от конфетти и маски хлопушку, то можно устроить маленький собственный фейерверк. Начинённая таким образом хлопушка втыкается в снег концом с верёвочкой, с открытого конца вставляется предварительно зажжённая с середины бенгалка и потом остаётся, чуть отойдя, наблюдать, как огонёк уходит в глубину хлопушки поджигает состав и капсюль, и хлопушка выстреливает, забрасывая всю остывающую начинку в высоту.

Удачный эксперимент с хлопушкой и бенгалками подтолкнул меня усовершенствовать освоенный пиротехнический приём. Сначала я набил хлопушку бенгальской смесью доверху, предположив, что горящий состав закинет ещё выше, чем, если набить хлопушку на треть. Как бы нет так. Хлопушку просто разорвало к чертям прямо в сугробе.

Тогда я нашёл более крепкие оболочки, но заменить ими хлопушку было нельзя, потому что к ним не было капсюля. Зато я обнаружил, что если зажечь состав в использованной гильзе от пистолета, то он горит ровно и красиво, пусть и не долго. Опыты перенеслись домой, и я, устроив полигон в своей комнате, поочерёдно поджигал состав в разных металлических трубках, экспериментируя с интенсивностью и временем горения. Для лучшего горения я подсыпал в состав бенгалки марганцовку, которая при нагревании выделяет кислород. Досыпал менявшего характер горения наточенного магния. Набрав достаточный опыт и, вдоволь испытав, как горит смесь в негорючих средах, я задумался, а как она поведёт себя в горючих.

Старый фотоувеличитель «Юность» показался мне хорошим объектом для экспериментов. Мне нужна была плита его столешницы, на которой крепилась труба с самим фотоувеличителем и ставились кюветы с растворами.
Столешница была на ножках, что исключало контакт с полом, ровная и однородная, и её было не жалко. Я дрелью высверлил отверстие в плите, диаметром так мм 12 и сантиметра полтора в глубину, продул, очистив от пыли, и засыпал толчёной бенгальской смеси так, чтобы состав был в уровень с поверхностью плиты.

Спичкой я поджёг смесь и стал пристально наблюдать, без опаски наклонившись к столешнице, потому что ничего взрывчатого в составе не было и количество смеси было невелико. Меня будоражило любопытство и азарт. Смесь привычно загорелась, огонь постепенно уходил в глубину, как и в предыдущих опытах с поджиганием в гильзе. Верхний прогоревший слой остывал и красная окалина тускнела, меняя цвет на прежний серый, только вид смеси стал ноздреватый и выжженный. Реакция кончилась, я выдохнул не то облегчённо, не то разочаровано.

Я уверен, только Алладин понял бы охватившие меня оцепенение, восторг и ужас при виде густого, чёрного, огромного, совершенно несопоставимого по размерам с малюсенькой дырочкой в столешнице фотоувеличителя столбе дыма, внезапно разом вырвавшегося из бугристой корки сгоревшей смеси. Столба, который неотвратимо вздымался к потолку, постепенно замедляясь и перед самой люстрой разворачиваясь в полное подобие шляпки ядерного гриба, затмившего свет лампы и накрывшего меня своей тенью. Я сидел тихо-тихо, как сидел бы перед зрачками раскрывшей свой капюшон гигантской кобры.

А вот голос, раздавшийся в этой тишине, потряс меня, уверен, гораздо сильнее голоса джинна, обратившегося к Алладину – это был голос мамы, внезапно раньше времени вернувшейся с работы и только что открывшей входную дверь.

Паника, паника, паника, паника. «Я не смогу Это объяснить!» - Промелькнуло у меня в голове, когда ядерный гриб густой копоти расправил наконец весь свой огромный зонт и медленно-медленно стал оседать на мебель, одежду и книги. Слава богу, дверь в мою комнату была закрыта, но в ней не было замка и открыть её – только руку протянуть. Мама, тем временем, судя по звукам, сняла верхнюю одежду и настороженная полной тишиной поинтересовалась тем, что я делаю.

Дверь в комнату могла открыться в любую секунду. Я метнулся к двери, подпёр её спиной и как можно менее взволнованным голосом сказал, что всё хорошо, что ничего особенного, только пока заходить ко мне не надо.

Что меня удивляло в своей родительнице, так это совершенная непредсказуемость действий. Я думаю, почти каждый родитель, большинство из них, услышав такие слова из-за закрытой двери, приложил бы усилия, чтобы узнать, что там такого «ничего особенного» происходит. Тем более, что задето женское любопытство. Тем более, что и по меньшим поводам она проявляла изрядные жёсткость и упорство. Но вместо ожидаемого прорыва в комнату возникла пауза.

Пауза затягивалась, и гриб за это время потихоньку оседал, рассеивался, растворялся, ещё чуть-чуть и можно будет открыть дверь и с нейтральным или, если повезёт, беспечным видом взять тряпку и начать убирать последствия эксперимента, заявив, что пришла пора вытереть пыль.

И тут мой огонёк надежды смыло холодным потоком ужаса. Столешница загорелась! Из маленького-маленького отверстия в плите с остатками остывшей смеси появился язычок пламени, которое стало быстро набирать силу! Огонь разгорался, от него пошёл дым! А я всё стоял у двери, подпирая её спиной, и не мог отойти, чтобы вошедшая мать не увидела всего этого хаоса.

Я от отчаяния кинул в разорничавшийся огонь тапком, что не имело смысла, да я и не попал. «Мама!» - взвопил я уже полным отчаяния голосом, - «не заходи, не заходи, пожалуйста!»

«Хорошо! Только смотри, недолго». - Сказала она, - «скоро будем есть». И отошла от двери!

Я метнулся к столешнице и мстительно задушил огонь, прижав его другим тапком. Открыл форточку, проветривая помещение и, чуть выждав, пока ни следа дыма и копоти не останется в воздухе вышел из комнаты ужинать, предварительно принеся в чашке воды и залив источник внезапных сюрпризов. Позже долго убирал осевшие на всех открытых поверхностях следы эксперимента.

К бенгалкам я после этого поостыл. В окружающем мире оставалось ещё много нового!