Пов. страт-х. хввку. гл. 11. михалыч

Рядом с нами часто учатся незаурядные личности, которые легко и случайно открывают новые понятия в науке, но тяжело и долго закрывают текущий семестр. Быстро и непринужденно жонглируют формулировками, но медленно и трудно рисуют формулы. Терпеливо и усердно заполняют погонные метры шпаргалок, но ленятся просто вести конспект. Они не такие, как все, — они другие. Хотя также шагают рядом в строю или также «клюют носом» на скучных лекциях. Но именно они придают особую яркость окружающему пространству, без них было бы скучно в серо-зеленом мире училища. Проявляются эти баловни судьбы в самый трудный и непонятный момент обучения, когда головастые отличники пасуют перед неподъемным учебным предметом. А таким неподъемным предметом уж точно была наука про электромагнитное поле.
Проще научиться бегло читать шумерскую клинопись, чем разобраться в нагромождениях трехэтажных формул этой науки. И только тот, кто не изучал теорию электромагнитного поля, может самоуверенно утверждать, что самый трудный предмет вуза — это сопромат. Ныне эта непосильная теория намертво соединена в памяти современников нашего курса с именем легендарного Михалыча. Человека и курсанта, обладавшего столькими самобытными дарованиями, которые невозможно даже перечислить в данном коротком повествовании.
Михалыч, несмотря на украинскую фамилию, имел типичную кавказскую внешность. Временами, самовольно посещая свой дом на Клочковской улице, Михалыч неизменно проходил через рынок, и торгующие на нем кавказцы признавали в нем своего и нередко одаривали чем-нибудь съестным. Так что и в карманах Михалыча, и за пазухой часто содержались свеженевымытые фрукты.
Его отливающие синевой щеки создавали у начальства иллюзию легкой небритости, что на младших курсах выходило Михалычу боком. Со временем Михалыч настолько прославился, что по таким пустякам его уже не беспокоили. Особенно Михалыч впечатлял соратников по курсу на физподготовке. Раскачиваясь на турнике на своих длинных руках с согнутыми в коленях ногами, он напоминал молодого резвого орангутана-брюнета. Расстегнутая курсантская куртка обнажала шерстяной живот и грудь, впрочем, и все тело Михалыча было покрыто мягкими вьющимися волосами, издалека напоминающими пух. Наверное, поэтому близкие друзья называли его ласково Птеша* .
Если на занятиях по английскому языку Михалычу еле-еле удавалось получить тройку, то нести абракадабру на других языках ему было нетрудно.
Он имитировал любые языки, которые когда-либо слышал. Мастерски озвучивал фильмы, особенно про войну.
В спящем кубрике вдруг раздавались автоматные очереди, слышалась лающая немецкая речь. Наиболее нервные вскакивали посмотреть телевизор, надеясь, что кто-то включил фильм. Но это Михалыч разминался, изображая кино.
Михалыч был не злоблив, но очень прожорлив. Сказать, что Михалыч всегда голоден — ничего не сказать. Любой курсант первого курса большую часть времени голоден. Этим никого не удивишь, а вот Михалыч удивлял.
Запасной кусок хлеба он всегда носил с собой. А во время приема пищи, пока его отделение только входило в столовую, Михалыч, опрокидывая стулья и обгоняя всех, вихрем подлетал к своему столу. Быстро засовывал пару кусков сахара за щеку. Иногда успевал и масла отломить, затем чинно усаживался, незаметно раскладывая соленые огурцы на коленях про запас. Его ругали, стыдили, а потом махнули рукой. Злиться на Михалыча всерьез никто не мог.
Только один раз мне удалось поколебать Михалыча в его стремлении набить брюхо чем попало. Было это в наряде по кухне. Наше отделение уже закончило мытье котлов, и мы решили полакомиться редким в армии блюдом — жареной картошкой. На запах забежал Михалыч. Его белая куртка повара очень сочеталась с красным куском сырого мяса в руках. Поминутно откусывая мясо, Михалыч живо поинтересовался насчет жареной картошки. Пришлось применить радикальные методы защиты деликатеса, и я нанес Михалычу удар ниже бляхи поясного ремня, то есть. по кишечнику.
— Михалыч, а знаешь, почему ты все время жрешь, а все равно худой?
Михалыч, жуя, отрицательно помотал головой.
— Потому что в тебе живет бычий цепень и все жрет вместо тебя.
— Не может быть, — снова помотал головой Михалыч.
— Еще как может. Ты даже сейчас жрешь сырое, а не прожаренное мясо.
Недавно нам показали учебный фильм про всякую кишечную заразу. Михалыч перестал жевать, побледнел и выбежал из помещения. Картошка была спасена.
Несмотря на свою очевидную природную гениальность, Михалыч частенько получал двойки в сессию. Возможно, он просто опережал время, а консервативные преподаватели не могли по достоинству оценить его трактовку известных учебных предметов. Это позволило Михалычу легко получить приглашение участвовать в знаменитой научно-практической конференции двоечников нашего курса. Не знаю, проводились ли такие конференции на других курсах и факультетах, но у нас была. Вход строго по списку, в котором были собраны самые безнадежно отстающие. Никаких гостей или хотя бы троечников не допускалось. Конференция проходила при закрытых дверях. Мы, обремененные четверками и пятерками в зачетках, могли только припадать ухом к массивным дубовым дверям аудитории и слышать отрывки бессмертных выступлений с трибуны Михалыча и остальных достойнейших сокурсников.
В основном они делились опытом подготовки шпаргалок, подсказок и других приемов эффективной сдачи экзаменов и зачетов. Все это сопровождалось призывами участников с высокой трибуны повысить успеваемость и немного напоминало пародию на съезды каких-нибудь депутатов. Конференцию организовал преподаватель кафедры общественных наук Садовский, большой оригинал и чудак. Начальству он доложил, что конференция имела большой педагогический успех и после обмена опытом и обсуждения практического аспекта сдачи экзаменов двоечники резко выросли над собой. К сожалению, это все, что мне, как непосвященному, удалось узнать, надеюсь, непосредственные участники этого неординарного мероприятия откликнутся и приоткроют завесу тайны над этим историческим событием.
Однако Михалыч, безусловно, по-своему преуспевал в науках. Например, математический анализ за первый курс он сдавал до конца четвертого курса, проявляя недюжинное упорство и сноровку. Из-за его неприятия математики Михалычу даже «заморозили» жалование на три года на уровне курсанта первого курса, и, когда мы получали уже по четырнадцать рублей, Михалыч довольствовался только семью. Спустя много лет папа Гуд признался, что Михалыч так поразил его своим невежеством, склонностью к импровизации и умению рисовать красивые интегралы, что он вынужден был пойти на педагогический эксперимент: сколько может один курсант пересдавать матанализ. Михалыч, естественно, побил все рекорды, и только вмешательство командования спустя три года этих уникальных попыток положило конец математическим мукам Михалыча. Не будь наше училище столь секретным, может быть, и до книги рекордов Гиннеса дело бы дошло.
Несмотря на трудности с высшей математикой, Михалыч оставался оптимистом и прагматиком в одном лице.
— Ну, зачем мне дифференциалы, — здраво рассуждал он. — Вот если гайка закатится под решетку в техническом сооружении на ракетной базе, я возьму проволоку и сверну ее в виде интеграла и достану гайку. Здесь понятна реальная польза от интегралов, а вот зачем факториалы, производные и прочая математическая дребедень, никто толком объяснить не может.
На занятиях утомленные преподаватели иногда спрашивали Михалыча.
— Товарищ курсант, а где ваши родители?
Не чувствуя подвоха, Михалыч искренне отвечал:
— Дома в Харькове.
— Отдыхают?
— Нет, почему отдыхают — работают.
— От вас, товарищ курсант, от вас отдыхают, — завистливо вздыхали профессора.
Пока родители Михалыча отдыхали, начальники и преподаватели вынуждены были работать не покладая рук, потому что по ходу учебы Михалыч делал открытия, как всякие гениальные личности, не замечал сломанных барьеров консервативной науки. И эти барьеры им приходилось восстанавливать после него. Не все открытия смогли запечатлеться в памяти, но одно было особенно великим.
Сдавали мы самый непонятный предмет — теорию электромагнитного поля или, короче, ТЭМП. Вот что такое электромагнитное поле? О нем можно часами говорить и в то же время ничего не сказать. Можно перечислять признаки, свойства, ходить вокруг да около, но никак его не обозначить. Оно как человек-невидимка — все о нем слышали, но никто его не видел. А вот Михалыч что-то видел. В общем, идет экзамен. Тянет он билет. Два вопроса по теории и один практический. Михалыч что-то сбивчиво отвечает на свои вопросы, его набор терминов и бессвязных определений вызывает смех у экзаменующихся в аудитории, хотя на этом предмете не до смеха. Профессор, как искусный инквизитор, пытает Михалыча, чтобы хотя бы что-то понять о его знаниях. Но не на того напал. Великий импровизатор выскальзывает из интеллектуальных силков профессора, как угорь. Уставший преподаватель никак не может поверить, что перед ним могучий интеллект с отрицательным знаком, что он не только не знает этого неподъемного предмета, но, возможно, его знания были ниже нуля, в отрицательной области.
— Ну ладно, — профессор решил взять передышку. — В практическом вопросе у вас диаграмма направленности антенны переносной армейской радиостанции. Вот нарисуйте мне ее.
Михалыч энергично взялся за дело. Сразу заявил, что ему нужен оригинал антенны. Заинтересованный преподаватель дал ему этот штырь. Великий импровизатор стал напоминать великого комбинатора Остапа Бендера, когда тот положил Кису Воробьянинова на плакат и обводил контуры, живописуя агитационную фигуру. Так и Михалыч положил штырь на бумагу и стал его обводить. Но штырь был больше листа. Михалыч стал выпрашивать у профессора еще бумаги, иначе диаграмма направленности никак не помещалась. Профессор пытался вразумить Михалыча избитыми фразами типа: «Товарищ курсант, диаграмма направленности не зависит от габаритов антенны, это, так сказать, отвлеченное понятие».
Но Михалыча нелегко сбить с толку. Он крепко стоял на реальной земле, и профессорские фантазии никак не укладывались в его конкретное понимание мира. Если нельзя пощупать руками, значит, этого нет на самом деле.
Первым «сломался» профессор, и предложил Михалычу прекратить рисование, и задал последний вопрос:
— Хоть что-нибудь вы можете сказать про электромагнитное поле?
— Могу, — с готовностью отозвался Михалыч.
Четко и коротко сформулировал свое собственное понятие электромагнитного поля.
Профессор вскочил, слегка покраснел и торжественно объявил.
— Внимание, товарищи. Мы присутствуем на историческом событии. Только что курсант вашего курса ясно и четко сформулировал, что такое электромагнитное поле. До него никто в мире не смог этого сделать. Поприветствуем первооткрывателя!
Все присутствующие на экзамене приветствовали гения аплодисментами, а непонятый Михалыч получил законный «неуд» и славу первооткрывателя в науке. Находчивость Михалыча настолько поразила профессора, что после последующих двух попыток Михалыч вырвал у него долгожданный «уд» и закрыл злополучный семестр. Но после этого случая многие захотели присутствовать на ответах Михалыча на экзаменах. Ведь такое не увидишь нигде. Ни радио, ни телевидение не транслируют выступления гениев при жизни. А у нас — пожалуйста. Иди и смотри.
После теории электромагнитного поля мы переключились на более практичные антенно-фидерные устройства, или просто АФУ. Тоже еще тот предмет. Конечно, он был попроще, чем ТЭМП, там было меньше формул и больше железа, но все равно мозг тяжело воспринимал факт, как электромагнитные волны укладываются в антенны. Вел предмет профессор Борис Михайлович Минкович, которого на одних курсах за глаза звали Бора, а на других — Моня, намекая на его еврейскую дотошность. Его любимой фразой было: «Позвольте вам не позволить», которой он ставил в тупик всех отвечающих на вопросы экзамена.
Экзамен был трудный, но и тут Михалыч умудрился повеселить сослуживцев. Когда Минкович отвернулся, он быстро и успешно «содрал шпору» по своему билету и зачитал ответ по бумаге. Минкович все-таки испытывал некоторые сомнения о глубине знаний Михалыча и задал ему несложный вопрос:
— А теперь покажите мне антенну «волновой канал».
Вдоль стены класса стояли образцы антенн, но искомая слегка была закрыта разными параболами и рупорами. Находчивый Михалыч указательным пальцем показывает в сторону антенн и говорит:
— Вон она.
Минкович
— Где?
Михалыч:
— Вон стоит
Минкович:
— Где стоит?
Михалыч:
— Да там, где все стоят.
Минкович говорит:
— Подойдите поближе и покажите ее.
Тут все начинается. С поднятой рукой и вытянутым пальцем, как зомби, Михалыч идет по аудитории, а соратники шепотом его корректируют вправо, влево, еще влево, теперь вперед — и так через всю аудиторию. Он упирается пальцем в параболу, за которой стоит «волновой канал», и говорит
— Во.
Минкович говорит:
— Не угадали, она за ней.
Михалычотвечает:
— Борис Михайлович, а я и показывал вам за ней эту антенну.
Короче, смех в аудитории, Минкович тоже улыбается, ставит Михалычу государственную оценку , и тот довольный уходит с экзамена.
Не только в науке, но и в житейском плане Михалыч был необычайно находчив и предприимчив. На пятом курсе он женился и жил вне общежития. Чтобы быстрее и с комфортом добираться в училище, Михалыч приобрел персональный автомобиль. Обычно скуповатый, он щедро выложил двадцать рублей и стал гордым владельцем изрядно подержанной инвалидки. Если кто из молодежи не знает, это двухместная мотоколяска, широко разрекламированная в фильме «Операция “Ы”». Вероятно, эта реклама и определила выбор впечатлительного Михалыча. Впрочем, и цена этой популярной марки, в сравнении с банальными жигулями за пять тысяч рублей, тоже выглядела очень заманчиво.
В поездках он был весьма осмотрителен. Чтобы не привлекать внимание ГАИ и патрулей, мудрый Михалыч за рулем преображался. Шапку надевал кокардой назад, а на плечи накидывал старый мешок, чтобы скрыть погоны курсанта, предательски желтевшие через мутноватое ветровое стекло. Иногда он подвозил соратников в альма-матер. Но так как дно инвалидки временами проваливалось на ходу, пассажиры быстро утомлялись ехать с поджатыми к подбородку коленями.
И все-таки, несмотря на трудности, перед самым разводом на занятия, под завистливые взгляды пеших сокурсников, чихая и кашляя, инвалидка лихо влетала на стоянку ХВВКУ и парковалась среди полковничьих жигулей и волг.
Начальник нашего курса папа Гуд, многократно слышавший жалобы седых полковников, что курсант именно его курса позорит училище инвалидкой и мешает парковаться старшим по званию, наконец, решил окончательно развеять сомнения и лично познакомиться с автолюбителем. Это был последний день триумфальных поездок Михалыча. Как только Михалыч уперся бампером в солидный живот папы Гуда, окружающие смогли бесплатно ознакомиться с лучшими образцами разговорного жанра ХВВКУ и почерпнуть для себя много нового из военной риторики и ненормативной лексики. А взятый с поличным Михалыч уже не смог отвертеться типа: «Это не я ездил». Так буднично была снята с вооружения ХВВКУ, может быть, единственная в мире военная инвалидка. Очередной гениальный замысел новатора был отвергнут современниками, как это часто бывало с «пророками в своем отечестве».
Незаметно пролетело время учебы, и подошла пора защиты диплома. На защите обычно присутствует пара курсантов из друзей — помочь плакаты развесить, а еще с младшего курса, последователи, чтобы по традиции «слизать» твой дипломный проект. Но когда комиссия открыла дверь аудитории, пытаясь зайти на защиту дипломной работы Михалыча, полковники невольно отшатнулись. Аудитория была забита зрителями. Все свободные от занятий курсанты со своими стульями и табуретками заняли почти все пространство. Только узкая тропинка от дверей к столу комиссии и немного места для Михалыча у плакатов оставались свободными. Комиссия не знала Михалыча и была озадачена столь большим интересом курсантского сообщества к околонаучным разработкам этого неординарного дипломника. Но в тесноте, да не в обиде. Никого не выгоняли — каждый имеет право присутствовать на защите. Зато соратники понимали, что это бенефис. Последнее выступление гения. Великий импровизатор уходит от нас навсегда. Дальше распределение, и Михалыч будет услаждать слух офицеров в далекой войсковой части и доводить до белого каления совсем других начальников.
Но напоследок Михалыч успел дать еще одно короткое представление в общежитии. В конце пятого курса вечером телевидение сообщило о введении наших войск в Афганистан. Все в непонятном и почему-то в радостном возбуждении повыскакивали из комнат. Шумели, кричали, поздравляли друг друга с началом реальных боевых действий. А Михалыч картинно и торжественно в трусах, майке и шлепанцах маршировал по коридору и выкрикивал воинственные лозунги на разных языках, изображая матерого шовиниста и сверхпатриота.
В конце концов, везучий Михалыч получил назначение в Дагестан, где местные аборигены, как обычно, приняли его за своего и, по слухам, по кавказскому обычаю даже пытались украсть у него жену. Потом следы его затерялись на просторах нашей Родины, но память о великом современнике живет в наших сердцах.
*Уменьшительно-ласкательное от птенчика