Ревнивая

Катька, я тебе скажу, только ты это, не болтай лишнего, она за Гошку-то боролась, как Карелин с тем, как его, американцем, мордатым таким. Но она ж баба русская, у ей получилось.
Правда, не скажу, чтобы по-честному. Наши-то языки стёрли: Аньке угрожала, Светку шантажировала, про Ленку, ну, эту, рыжую, ну ты знаешь, он с ней до неё как раз был, наплела, что та только ради квартиры, а сама с другим, да не с одним.

Ещё год до свадьбы был – всех его друзей отвадила. Тот про неё плохо сказал, этот Гошку поливал за глаза на чём свет, а третий вообще сам был не прочь, причём не с ней, а с самим Гошкой, он из этих, типа все знают, фу, нашёл другана.

Говорят, перед самым ЗАГСом что-то там всплыло и всё чуть не сорвалось. Но Катька, хитрая срака, не то пригрозила, что повесится, не то беременной себя объявила. Говорят, он уже и вещи собрал, а она в него вцепилась клешнями и от двери по подъезду в ночнушке волоклась, кричала, выла. Позорище! Да так, что мужику перед соседями совестно стало.
Поженились они по-скромному, сэкономили, зажали свадьбу-то: только родня и малая кучка ейных знакомых, какую-то сраную столовку заказали, никаких тебе ресторанов. Со стороны жениха-то, посчитай, почти никого не было, Катька шибко против была.
Ну и жить начали.
Тоже, говорят, не тихо. Мол, соседи слышали, как она на него, чуть что, орала последними словами: мол, такой, сякой, знаю я твою рыбалку, знаю я твои походы, конееечно, с мужиками он в баню пошёл, проституток туда позовёте, ****уны проклятые, только присунь там какой, я тебе его оторву.

А она тогда училась ещё, на сессии ездила. Ну и звонила ему чуть не каждый вечер. Да не просто так, а по часу, больше: а ты расскажи, а как, а с кем, а я ему сейчас позвоню и спрошу, как вы с ним гуляли, что тебя до восьми дома не было! И ведь звонила, коза такая! Или по компьютеру ему звонит, по видеокамере и командует: мол, а покажи, что ты дома, а по квартире пройди, а вешалку с одеждой сними, чтобы видно было, что там только твоя куртка, а не ещё бабы какой.

Ну подумаешь, да – погулял парень маленько? Дак ведь нет, всё вызнает. А то и бросит учёбу, наврёт ему, что завтра экзамен и она там, в институте, за километры-то занятая вся, а сама на автобус и домой!
Приедет тишком, зайдёт, сидит и ждёт его, вся такая набычится: "Где был? Чего делал? А с кем?"
На работу, говорят, даже заявлялась, какой-то девчонке чаем в лицо плеснула, потому что застала их в курилке за разговорами.
А если сама последить не может, так едва полчаса после работы – уже тёща в дверь стучит, пожрать зятьку принесла, в квартиру шмыг! Типа посмотреть, что там и как: смята ли постель, сколько чашек в раковине. И всё дочке докладывает, зараза старая.

Чисто как под конвоем мужик жил.
Потом сына родили и совсем плохо стало: то телефон ей дай посмотреть, то "кто это тебе звонил, не верю, дай я ему перезвоню", то если у ей в выходной дела, то ему с ней ехать, чтобы перед глазами был и даже не думал.
Всю одежду обнюхает, трусы ему нарочно запрещала новые покупать. Мол, в старых по бабам ходить не будет.
Воду его туалетную выкинула, дескать, это тебе, кобелина, надо, чтобы бабий запах заглушать.
А уж если у них в койке что-то не так, то всё, капец и крик – со мной не можешь, а на кого силы растратил? Чего-чего ты хочешь? А кто тебя такому научил, козлина?
Если есть не хочет, котлеты ейные отодвигает, то снова здорово: кто кормил, как её зовут, да я выведу на чистую воду, да я то, я сё. Совсем поехала, говорю ж.
Цифры на спидометре записывала, сверяла потом, точно ли ездил туда, куда говорил.
Короче, совсем у бабы крыша того.
Мне его новая рассказывала, что она даже с ножом на него кидалась. А потом, когда всё посыпалось, пыталась по пьяни на втором ребёнке подловить.

Только всё равно силом-то человека хрен удержишь, не взаправдашний кобель, на цепь-то не посадишь. Приезжает она, короче, как-то от матери с малым, а Гошки дома нет. И она, короче, опять постель нюхать. Подушку сдёрнула – а там, промеж одеял, заколка бабская. И не её, она-то со стрижкой ходила.
Хорошая такая заколка, не из копеечных. Вроде, розовая, блестящая, с камушками, яркая, аж глаза ест.
Ну и она ему скандал, слёзы, крик: повешусь, говорит. А он ей, мол, да и вешайся, чёрт с тобой. Да, есть у меня другая, и чё ты будешь делать?
Она к маме. И он к маме.
Полаялись-помаялись ещё с полгода или типа того, а потом разошлись. И ведь она быстро себе нового нашла, у таких всегда эдак: люблю, не могу, жить без тебя не стану, а год не прошёл – и снова замуж. Тоже, видимо, единственный попался.

Ну а Гошка-то тоже женился потом, попозже. На девке из своего же отдела, из наших, из калийщиков.
А заколку он у сестры одолжил, чтобы ношеная была. Сам одолжил и сам в кровать подкинул. Потому что достало.
Не, не скажу, что сейчас тихо живёт, тоже то поругаются, то помирятся. Но всё же без этого вот, чтобы поссать без надзору не выйти.

Правда, говорят, жена его на то же жалуется: чуть что, то "телефон покажи", то "где была, сейчас этой подружке позвоним", то как уедет, всё свекровь шастает, проверяет, не водит ли жена кого.
Да и правильно. Доверять-то тоже в меру надо, продоверяешься – и рога потолок царапают. Много таких продоверялось, бабы-то нынче вон какие пошли: не ревнует, дак сама, поди, из гулящих.
Сейчас его новая с дочкой дома сидит, мало ли что в голову от безделья и скуки придёт? За такими только глаз, уж я тебе точно говорю.
И нечего тут возмущаться! Ревнует – значит любит. Не любил бы – пофиг бы было. Ну вот просит тебя мужик телефон показать? Дак покажи!
Чего бы не показать, если скрывать нечего?